— Сэр, — мягко прервал его Майлз.
   Старик живо поднял на него глаза.
   — Ты не виноват, малыш. Ни в чем не виноват. Просто ты попал в колеса судьбы, как и все мы. Это же случайность, что убийца, покушавшийся на твоего отца, выбрал именно такой яд. Он ведь не целился в твою мать. А ты всегда был молодцом. Наверное, мы хотели от тебя чересчур многого. Но никто не скажет, что ты ничего не добился!
   — Благодарю вас, сэр.
   Молчание становилось гнетущим; в комнате было слишком жарко. Голова у Майлза болела, его подташнивало от голода и лекарств. Он неловко поднялся.
   — Если позволите, сэр…
   Старик махнул рукой, отпуская его.
   — Да, у тебя, наверное, дела… — Он снова помолчал, потом как-то растерянно глянул на Майлза: — Что же ты собираешься делать? Все так странно… Мы всегда были форы, воины, даже когда военное искусство изменилось вместе со всем остальным…
   Дед казался таким маленьким, сидя в своем глубоком кресле. Майлз из последних сил постарался улыбнуться:
   — Ну, зато я могу заняться еще одним излюбленным делом аристократов. Стану светским львом. Буду знаменитым эпикурейцем и женолюбом. Наверное, это веселее, чем военная служба.
   К его удивлению, дедушка поддержал шутливый тон.
   — Да, я всегда завидовал этим ребятам. Так что давай, малыш… — Он улыбнулся, но Майлз почувствовал, что эта улыбка была такая же вымученная, как и его собственная. Да и могло ли быть иначе — «бездельник» всегда было в устах старика страшнейшим из ругательств. Майлз вышел. Ботари последовал за ним.

 
   Майлз сидел, сгорбившись, в потрепанном кресле в маленькой гостиной их огромного старинного дома. Он положил ноги на стул и закрыл глаза. В комнату эту редко кто заходил; можно было надеяться, что здесь его оставят в покое, наедине с невеселыми мыслями. Никогда прежде он не чувствовал себя в таком тупике. Столько сил потрачено зря, а впереди пустота — и все из-за мимолетного приступа глупости и злости, малодушного страха выглядеть смешным…
   Кто-то кашлянул за его спиной, и робкий голос позвал:
   — Майлз…
   Глаза его широко раскрылись:
   — Элен! Значит, вы с мамой приехали в Форкосиган-Сюрло! Входи, входи.
   Девушка присела на подлокотник другого кресла.
   — Да, миледи знает, как я люблю эти поездки в столицу. И всегда берет меня с собой. Она мне как мать…
   — Скажи ей об этом. Ей понравится.
   — Ты так думаешь? — застенчиво спросила Элен.
   — Конечно. — Как всегда, ее присутствие оживило Майлза. Возможно, не такое уж пустое будущее ему предстоит…
   Она тихонько покусывала нижнюю губу; большие глаза, не отрываясь, смотрели в его лицо.
   — Ты выглядишь совсем разбитым.
   Э, нет, жалость нам не требуется. Майлз откинулся на спинку кресла и ухмыльнулся:
   — Вот именно. В буквальном смысле. Ничего, пройдет. Ты, наверно, уже слышала про мое фиаско.
   — Да. Как у тебя… со старым графом? Обошлось?
   — Конечно. Я ведь его единственный внук. Положение у меня беспроигрышное — могу вытворять, что хочу.
   — Он не говорил с тобой насчет перемены имени?
   Майлз воззрился на Элен, на сей раз с непритворным изумлением:
   — Что?
   — Ну, насчет того, чтобы ты смог наследовать титул. Он говорил, что это надо будет сделать, когда ты… — Девушка вдруг замолчала, но Майлз без труда понял, о чем речь.
   — Ах, вот оно что. Когда я стану офицером… Значит, дед собирался пойти на попятный и позволить мне носить имя, подобающее наследнику? Очень мило с его стороны. С опозданием на семнадцать лет…
   — Я никогда не могла понять, в чем тут проблема.
   — Ну как же. Меня зовут Майлз Нейсмит, по отцу моей матери, а не Петер Майлз, как следует — по отцу отца и отцу матери. Все это из-за скандала при моем рождении. Когда родители поправились после отравления газом, стало ясно, что зародыш пострадал и дед настаивал на аборте. Разумеется, мне этого знать не положено. Была жуткая ссора с родителями — точнее, с мамой, а отец попал под перекрестный огонь. Когда он поддержал мать и заставил деда отступить, тот обиделся и объявил, что я не должен носит его имя. Потом он, правда, успокоился, когда узнал, что я не такой уж уродец, как ожидалось. — Майлз побарабанил пальцами по подлокотнику. — Значит, он собирается взять свое проклятие обратно? Пожалуй, хорошо, что я срезался, а то бы он мог им подавиться. — Тут Майлз замолчал: не стоит говорить так про деда. Ни к чему выглядеть перед Элен более безобразным, чем он есть на самом деле.
   — Я-то знаю, как ты готовился. Ужасно жаль, что так случилось.
   Он снова попробовал отделаться шуткой.
   — А уж мне-то как жаль… Вот бы тебе выступить вместо меня на испытаниях по физподготовке! Из нас двоих получился бы великолепный офицер.
   — Да, но по законам Барраяра мне стать офицером еще труднее, чем тебе, — простодушно ответила Элен. — Я ведь женщина. Мне бы даже не разрешили подать прошение о сдаче экзаменов.
   — Я знаю. Нелепость дикая. Отец тебя всему обучил. Тебе только пройти курс по тяжелому вооружению, и ты бы задавила девять десятых из тех ребят, что я там видел. Так что хорошенько подумай об этом, сержант Элен Ботари.
   — А теперь ты меня дразнишь, — огорченно заметила девушка.
   — Да нет, я говорю с тобой, как один штафирка с другим штафиркой, — спохватился Майлз.
   Она грустно покачала головой, потом оживилась, что-то вспомнив:
   — Да, ведь твоя матушка послала меня привести тебя к столу.
   — А-а. — Со свистом втянув воздух (какая боль!), он встал. — Вот этого офицера все слушаются. Капитан адмирала.
   Элен улыбнулась.
   — Да. Она же была офицером у бетанцев, и никто не считает ее странной, когда она нарушает обычаи.
   — Что верно, то верно. Никому и в голову не приходит применять к матери наши правила. Она просто делает, что ей нравится.
   — Хотелось бы и мне быть бетанкой, — мечтательно протянула Элен.
   — Ты не очень-то обольщайся — мать и на взгляд бетанцев весьма странная особа. Хотя Колония Бета тебе бы понравилась, я думаю. Местами, конечно.
   — Никогда я не выберусь с этой планеты, — невесело сказала Элен.
   Майлз вопросительно посмотрел на нее.
   — Почему? На тебя что-то давит? Что?
   Девушка пожала плечами.
   — Ну, ты же знаешь отца. Он страшно консервативен. Ему бы родиться лет двести назад. Ты единственный, кто не считает его чокнутым. Он такой подозрительный.
   — Знаю. Но для телохранителя это необходимое качество. Его патологическая подозрительность дважды спасла мне жизнь.
   — Тебе бы тоже не мешало родиться лет двести назад.
   — Ну, спасибо. Меня бы пристукнули прямо при рождении.
   — Видимо, да, — рассеянно согласилась Элен. — В общем, сегодня утром он ни с того ни с сего затеял разговор о моем замужестве.
   Замерев на месте, Майлз поглядел на нее снизу вверх.
   — Ах вот как. И что же он сказал?
   — Не так уж и много. — Она пожала плечами. — Просто произнес это слово. Жаль, что у меня нет матери…
   — Но ты же можешь поговорить с моей! Или… Или со мной, если уж на то пошло. Ты же можешь быть со мной откровенна, разве нет?
   Элен благодарно улыбнулась.
   — Спасибо. — Они подошли к лестнице и остановились.
   — Он теперь никогда не упоминает о моей матери… — пожаловалась Элен. — С тех пор, как мне исполнилось двенадцать. А раньше рассказывал про нее длинные истории. Ну, для него длинные. Не знаю — может, он начинает забывать ее?
   — Вряд ли. Я с ним больше времени провожу, чем ты. Он в жизни не посмотрел на другую женщину, — уверенно возразил Майлз.
   Они начали спускаться по ступенькам. Ноги болели и не слушались; ему приходилось переваливаться на манер пингвина. Он искоса глянул на Элен и крепче ухватился за перила.
   — Разве тебе не велено пользоваться лифтом? — строго спросила она, заметив его мучения.
   — Ну вот, теперь и ты обращаешься со мной, как с калекой… — Майлз глянул на уходящую вниз длинную вереницу ступенек. — Мне велели как можно меньше быть на ногах. Только не объяснили, как это делать… — Майлз вдруг вскочил на перила и подмигнул Элен черед плечо.
   На лице девушки отразилась смесь веселья и ужаса.
   — Майлз, псих несчастный? Если ты свалишься оттуда, ты переломаешь все свои чертовы кости…
   Но он уже скользил вперед, быстро набирая скорость. Элен, смеясь, побежала за ним. Крутой поворот — и победная улыбка Майлза исчезла. «О-о, ч-черт…» Затормозить не удастся — скорость слишком велика.
   — Какого…
   — Берегись!
   Он слетел с перил и отчаянно уцепился за плотного седоволосого человека в адмиральском мундире. Оба повалились на мозаичный паркет и поднялись на ноги, как раз к тому моменту, когда Элен сбежала с лестницы.
   Майлз чувствовал, как краснеет — мучительно, до корней волос. Плотный мужчина, тоже был ошарашен. Второй офицер, с капитанскими нашивками на воротнике, наблюдавший эту сцену, опираясь на трость, не мог удержаться от смеха.
   Майлз быстро опомнился и, насколько мог, встал по стойке «смирно».
   — Добрый день, отец, — звонко произнес юноша. Он слегка задрал подбородок, — пусть кто-нибудь попробует критиковать его способ передвижения.
   Адмирал лорд Эйрел Форкосиган, премьер-министр Барраяра, в прошлом — лорд-регент императора Грегора Форбарры, поправил свой парадный мундир.
   — Добрый день, сынок. — Глаза его смеялись. — Я… э-э… рад, что твои травмы оказались не столь серьезными.
   Майлз пожал плечами, втайне радуясь, что его не донимают жалостными замечаниями при посторонних.
   — Как обычно.
   — Ты извини, я сейчас занят. А-а, это ты. Добрый день, Элен… Итак, Куделка, что ты думаешь об этих цифрах — о стоимости кораблей адмирала Хессмана?
   — По-моему, тут что-то не то. Все это было преподнесено как-то скомкано.
   — Значит, ты тоже заметил…
   — Вы полагаете, он что-то туда запрятал?
   — Возможно. Но что? Бюджет своей партии? Или подрядчик — его зять? Или это просто легкомысленное отношение к бюджету? Казнокрадство или всего лишь расхлябанность? Я попрошу Иллиана заняться первой из гипотез, а вам придется проработать вторую. Прижмите-ка их насчет этих цифр.
   — Ох, и заверещат они. Уже сегодня поднялся крик.
   — Не обращай внимания. Я сам составлял подобные сметы, когда был в генштабе, и прекрасно знаю, сколько балласта туда можно засунуть. Пока у них голос не поднимется октавы на две, дави смело — им еще не больно.
   Капитан Куделка широко улыбнулся, отдал честь и вышел, коротко кивнув Майлзу и Элен.
   Сын с отцом стояли, глядя друг на друга, никому не хотелось начинать неизбежный разговор. Наконец лорд Форкосиган произнес:
   — Я, наверное, опаздываю к обеду…
   — Только что звали, сэр, насколько мне известно, — церемонно произнес Майлз.
   — Тогда пойдем… — Лорд сделал движение, словно желая помочь сыну, но потом тактично сложил руки за спиной. Они медленно, бок о бок, направились в столовую.
   Через несколько часов Майлз, одетый, лежал на высоко взбитых подушках, вытянув ноги по всем медицинским правилам. Он с отвращением поглядывал на свои непокорные конечности. Мятежные провинции — вот они кто. Бунтовщики. Предатели-диверсанты. Надо бы встать, умыться, переодеться на ночь, но это требовало героических усилий. А он не герой. Он вспомнил про одного неудачливого вояку, о котором ему рассказывал дед: тот случайно застрелил под собой коня во время кавалерийской атаки, пересел на другого — и тут же застрелил и его.
   Значит, он сам натолкнул сержанта Ботари на мысль, которой больше всего боялся. Перед внутренним взором Майлза возник образ Элен — тонкий орлиный профиль, огромные темные глаза, сильные длинные ноги, влекущие бедра… Просто принцесса из старинной сказки. Или трагедии. Эх, если бы ему удалось дать ей эту роль в действительности… Но какой из него принц!
   Конечно, в пьесе он мог бы сыграть аристократа. На Барраяре злодеи-интриганы во всех драмах были уродами и калеками. Если ему не суждено стать солдатом, возможно, у него есть будущее в качестве злодея.
   — Я умыкну девчонку, — пророкотал Майлз зловещим басом, пытаясь испробовать непривычное амплуа, — и запру ее в своей темнице.
   Потом с сожалением вздохнул, и проговорил обычным голосом:
   — Вот только темницы у меня нет. Пришлось бы запереть ее в чулане. Дед прав, мы — убогое поколение. В любом случае мои соперники просто наняли бы какого-нибудь героя спасти ее. Какого-нибудь мускулистого верзилу, вроде Костолица. Известно, чем кончаются подобные затеи…
   Майлз встал и принял боевую позицию: итак, меч Костолица против его… скажем, кинжала. Кинжал — самое подходящее оружие для злодея. С ним-то уж точно можно расчистить вокруг себя пространство. Но вот его пронзают мечом, и он умирает на руках Элен, а она падает в обморок… Все вздор, она попадает в объятья Костолица и теряет сознание от радости.
   Взгляд Майлза упал на старинное зеркало в резной раме.
   — Карлик-попрыгунчик, — проворчал он, с отвращением разглядывая свое изображение. Ему вдруг захотелось разнести стекло вдребезги, чтобы во все стороны брызнули окровавленные осколки. Но на шум сейчас же примчится караульный из холла, потом толпа родственников, и надо будет что-то объяснять. Майлз рывком повернул зеркало к стене и снова плюхнулся в кровать.
   Откинувшись на подушки, он попытался представить себе, как является к отцу и просит, чтобы тот пошел к сержанту Ботари и по всем правилам посватался. Ужас. Он вздохнул и поерзал, безуспешно стараясь отыскать более удобную позу. Ему всего семнадцать, это слишком рано для брака даже по обычаям Барраяра. К тому же — никаких перспектив в смысле карьеры и положения в обществе… Пройдут, скорее всего, годы, прежде чем он сможет просить руки Элен при поддержке родителей. Конечно же, кто-нибудь подцепит ее задолго до этого.
   А сама Элен… Зачем он ей? Тоже мне, удовольствие, — муж-карлик, уродливый, весь покореженный. Ведь в их мире давно ликвидированы даже самые легкие физические недостатки, — благодаря традициям спартанского воспитания и инопланетной медицине. Да еще такой забавный контраст. Конечно, все будут пялиться на них, и еще как. Разве может титул и связанные с ним привилегии компенсировать его мерзкую внешность? Да и титул с каждым годом становится все большим анахронизмом, а уж вне Барраяра он и вовсе пустой звук. Его родная мать прожила здесь восемнадцать лет и до сих пор считает институт форов чем-то вроде коллективного помешательства.
   В дверь дважды постучали — властно и вежливо. Майлз криво улыбнулся, вздохнул и сел в постели.
   — Заходи, отец.
   Лорд Форкосиган приоткрыл дверь и просунул туда голову.
   — Ты еще не разделся? Уже поздно. Тебе бы надо отдохнуть.
   Вопреки сказанному, он вошел в комнату, взял стул от письменного стола, повернул его и уселся верхом, удобно сложив руки на спинке. Майлз заметил, что отец до сих пор не переоделся — он был в мундире, в который облачался каждый день, отправляясь на службу. Теперь лорд Форкосиган исполнял обязанности премьер-министра, а не регента, то есть он уже не был главнокомандующим и, может быть, не имел права носить свою старую адмиральскую форму. Или она к нему приросла?
   — Ты знаешь, я… — начал лорд и остановился. Тихонько откашлявшись, он продолжал: — Мне интересно, что ты думаешь насчет своего будущего. Насчет каких-нибудь запасных вариантов.
   Майлз передернул плечами.
   — Да нет никаких запасных вариантов. У меня был единственный план: добиться успеха. Глупо, конечно.
   Лорд Форкосиган нахмурился, не соглашаясь.
   — Если тебя это утешит, ты был очень близок к победе. Я сегодня разговаривал с председателем экзаменационной комиссии. Хочешь узнать результаты своих письменных экзаменов?
   Майлз покачал головой.
   — Не надо. Теперь это неважно. С самого начала не было надежды. Я просто слишком упрям, чтобы признаться в этом.
   — Извини, это не так. Мы все понимали, что будет трудно. Но я ни за что не позволил бы тебе так выкладываться из-за того, что считаю невозможным.
   — Наверное, я унаследовал от тебя любовь к риску.
   Отец усмехнулся и кивнул:
   — Ну, не от матери же.
   — Она как… не очень расстроилась?
   — Да нет… Ты же знаешь, мама без энтузиазма относится к военной службе и к военным. Когда-то она назвала нас наемными убийцами. Едва ли не самое первое, что я от нее услышал. — При этом воспоминании лицо отца посветлело.
   Майлз невольно улыбнулся:
   — Прямо так и сказала?
   — Вот именно, слово в слово. Но все-таки вышла за меня замуж, так что я допускаю, что она говорила не вполне искренне. — Он посерьезнел. — А вообще-то она права. Если я в чем-то и сомневался насчет твоей пригодности к военному делу…
   Майлз внутренне сжался.
   — …так это в твоей способности убивать. Когда убиваешь человека, надо сперва стереть его лицо. Это такой психологический трюк. Солдату он необходим. Я не уверен, что ты сумел бы достичь нужного тупоумия. Ты поневоле все видишь объемно. В этом смысле ты очень похож на маму: не упускаешь из виду собственный затылок.
   — Но и у вас я никогда не замечал особой узости взглядов, сэр.
   — Да, я тоже разучился владеть этим приемом. Потому и пошел в политику. — Лорд Форкосиган улыбнулся, но улыбка быстро погасла. — Боюсь, из-за этого и ты пострадал.
   Последняя фраза заставила Майлза вспомнить реплику Костолица.
   — Сэр… — неуверенно начал он, — вы действительно… Вы из-за меня не претендовали на императорскую власть? Ведь все этого от вас ждали. Только потому, что ваш наследник… — Он неловко коснулся пальцем груди, не решаясь употребить запретный термин «калека».
   Лорд Форкосиган нахмурился. Голос его упал почти до шепота — так резко, что сын вздрогнул.
   — Кто это сказал?
   — Да никто, — испуганно ответил юноша.
   Отец вскочил и несколько раз прошелся по комнате.
   — Никогда и никому не позволяй так говорить, — отчеканил он. — Это оскорбление чести — твоей и моей. Я поклялся императору Эзару Форбарре, когда он лежал на смертном одре, что буду верно служить его внуку, и я выполнил клятву. И точка.
   — Да я и не спорю, — поспешно заверил сын.
   Лорд Форкосиган поглядел на него и коротко рассмеялся.
   — Извини. Ты просто попал в больное место. Ты тут ни при чем, малыш.
   — Он снова сел, уже вполне владея собой. — Ты знаешь, что я думаю о верховной власти. Ведьмин подарок, будь он трижды проклят… Но вот попробуй объясни это им…. — Он помотал головой.
   — Но ведь Грегор никак не может подозревать тебя в честолюбии. Ты сделал для него больше чем кто бы то ни было — и во времена бунта Фордариана, и в третью цетагандийскую войну, и при подавлении восстания Комарры… Да без тебя его давно бы скинули с трона.
   Лорд Форкосиган поморщился.
   — Сейчас Грегор способен на любую глупость. Он только что вкусил власти, — а власти у него очень много, можешь мне поверить, — и теперь у него руки чешутся выяснить, как далеко она простирается. У меня вовсе нет желания делать из себя мишень.
   — Ну что ты, папа! Грегора не назовешь вероломным.
   — Нет, конечно нет, но теперь на него давят со всех сторон, а я не могу защитить его… — Лорд оборвал себя, сжав кулаки. — Ладно. Поговорим о другом. Я хотел бы обсудить с тобой твои планы.
   Майлз устало потер лицо.
   — Не знаю, сэр…
   — Например, ты можешь подать прошение императору, — не очень уверенно предложил лорд Форкосиган.
   — Как это? Засунуть меня в армию по высочайшему указу, наперекор правилам? Ты же сам всю жизнь воевал против института любимчиков. — Майлз вздохнул. — Если бы я хотел попасть в академию таким путем, это надо было делать с самого начала, до провала на испытаниях. А теперь… Нет.
   — Но ты слишком талантлив и энергичен, чтобы бездельничать. Есть и другие способы послужить родине. Я бы хотел подсказать тебе одну-две идеи. Просто, чтобы ты о них подумал.
   — Говори.
   — Будешь ли ты офицером или нет, ты все равно когда-нибудь станешь графом Форкосиганом. — Майлз раскрыл было рот, чтобы возразить, но отец поднял руку. — Я говорю «когда-нибудь». Ты неизбежно получишь какое-то место в правительстве — если, конечно, не произойдет революции или еще какой-то социальной катастрофы. Ты будешь представлять область, доставшуюся нам от наших предков. А она сейчас в постыдном запустении. И не только потому, что твой дед болен. На меня навалилась груда другой работы, а до этого мы оба отдали большую часть жизни военной службе…
   Говори-говори, а то я ничего этого не знаю, устало подумал Майлз…
   — В общем, получилось так, что там теперь скопилась масса дел, которыми необходимо заняться. И если тебя немного подготовить в юридическом плане…
   — Юристом?! — в ужасе ахнул Майлз. — Ты хочешь, чтобы я стал юристом? Но это же ничем не лучше профессии портного…
   — Что-что? — удивился лорд. — При чем тут портной?
   — Да это я так… Из разговора с дедушкой.
   — Вообще-то я не хотел говорить об этом твоему деду. — Лорд Форкосиган слегка откашлялся. — Но если бы ты получил кое-какую подготовку по основам государственного управления, ты бы мог… Как бы это сказать… Ты бы мог замещать дедушку в нашем округе. Знаешь, управление не всегда исчерпывалось войной, даже в период Изоляции.
   Похоже, ты давненько об этом подумываешь, с обидой отметил Майлз. Вряд ли ты взаправду верил, что я смогу поступить в академию… Все сомнения Майлза вновь вернулись к нему.
   — Вы мне все говорите, сэр? Ничего не утаиваете? Ну, насчет вашего здоровья или еще чего-то?
   — Нет-нет, — заверил лорд. — Хотя с моей должностью никогда не знаешь, что будет завтра.
   — Интересно, что происходит между Грегором и моим отцом на самом деле? У меня такое чувство, будто мне говорят процентов десять, не больше…
   Лорд устало вздохнул, потом улыбнулся.
   — Ладно. Я мешаю тебе отдыхать, в этом ты нуждаешься сейчас больше всего. — Он встал.
   — Да мне и не хочется спать, отец.
   — Принести тебе что-нибудь, чтобы скорее заснуть? — осторожно и нежно предложил лорд Форкосиган.
   — Нет, получил запас снадобий в лазарете. Пара таких таблеток, и я поплыву, как в замедленной съемке. — Майлз изобразил руками ласты и закатил глаза.
   Лорд Форкосиган кивнул и удалился.
   Майлз откинулся на подушки и попробовал снова вызвать образ Элен. Но холод действительности, ворвавшийся вместе с отцом, не оставлял места для иллюзий. Майлз спустил ноги на пол и зашаркал в ванную за своим средством для замедленного плавания.
   Две таблетки, глоток воды. А если принять все, прошептал вкрадчивый голос откуда-то из глубины сознания. Он со стуком поставил почти полную коробочку на полку. Глаза его сверкнули.
   — Дед прав. Драться нужно до последнего.
   Он вернулся в постель. Перед ним вновь и вновь мелькала картинка — он сидит на стене, затем совершает свой роковой прыжок. Это было похоже на замедленную съемку. Наконец к нему пришел сон, и все исчезло.


3


   Майлза разбудил слуга, осторожно дотронувшийся до его плеча. Свет в комнате был тусклый, темно-серый.
   — Лорд Форкосиган… Лорд Форкосиган…
   Майлз, одурманенный снотворным, с великим трудом разлепил веки. Который час?.. И почему этот болван именует его отцовским титулом? Он что, новенький? Вроде нет.
   Но вот сознание вернулось к нему и Майлз похолодел: до него дошел смысл сказанного. Он резко сел в постели, голова кружилась, сердце куда-то проваливалось.
   — Что?
   — Ваш… Ваш отец просит вас одеться и сейчас же спуститься к нему. — Слуга запинался, и это подтверждало его худшие опасения.
   Рассвет еще не наступил. Когда Майлз вошел в библиотеку, там горели лампы, а окна казались тусклыми синевато-серыми прямоугольниками. Отец, полуодетый в форменных брюках, рубашке и ночных туфлях тихо беседовал о чем-то с двумя мужчинами. Одного Майлз знал — это был их домашний врач, другой — адъютант в придворном мундире. Отец поднял глаза и встретился со взглядом Майлза.
   — Что-то с дедом, сэр? — тихо спросил Майлз.
   Новоиспеченный граф Форкосиган кивнул головой.
   — Дедушка скончался во сне, часа два тому назад. Думаю, боли он не испытывал. — Голос отца не дрожал, но лицо было старчески изможденным, хотя на нем и застыла маска профессиональной невозмутимости. Глаза отца показались Майлзу на какой-то миг глазами несчастного ребенка, и это перепугало его больше, чем новая, глубокая складка у отцовского рта.
   Взор юноши наполнился слезами, и он сердито смахнул их тыльной стороной ладони.
   — К черту! — пробормотал он прерывающимся голосом. Никогда в жизни Майлз не чувствовал себя таким маленьким.
   Отец как-то странно посмотрел на него.
   — Я… — начал он и осекся. — Ты ведь знаешь, он уже несколько месяцев был на волоске.
   А вчера я этот волосок перерезал, подумал Майлз, чувствуя себя совершенно несчастным. Моя вина. Но вслух он сказал:
   — Да, сэр.

 
   Похороны старого графа превратились прямо-таки в событие государственной важности. Три дня пышных церемоний безмерно утомили Майлза. Соболезнования. Надгробные речи. Процессия, для которой Грегор Форбарра выделил императорский военный оркестр и отряд конной гвардии в парадных мундирах. Погребение.
   Майлз думал, что его дед — последний представитель эпохи имперского величия. Теперь он убедился в своей ошибке. Из каких-то закоулков повыползали древние служаки, из которых песок сыпался, и их дамы, все в черном, как вороны, жуткое зрелище. Мрачно-вежливый, Майлз терпеливо сносил шокированные и сочувствующие взгляды, когда его представляли как внука Петера Форкосигана, и выслушивал бесконечные воспоминания о людях, которые умерли задолго до его рождения и о которых он надеялся никогда больше не услышать.