Но проф. Павлову некогда заниматься такими высокими материями. Он берет исходной точкой для своей атаки нашу практику, обращаясь к нам - в нашем вольном переводе - примерно так: "Хорошо поешь, где-то сядешь?". И оказывается, что "садимся"-то мы очень плохо, хотя и хорошо, быть может, "поем".
"Сейчас на что-нибудь даются огромные деньги, напр., на Японию в расчете на мировую революцию, а рядом с этим наша академическая лаборатория получает три рубля золотом в месяц... Надо разумно давать, понимать для того, чтобы делать, значение биологии, значение другого вопроса и т. д. Этого ничего нет".
И далее еще более сердито:
"И что же, если эту самую науку будут третировать люди, которые сами признают, что они ничего в этой науке не знают, что из этого выйдет? Разве это не чрезвычайная опасность для науки?"
Тут нужно об'ясниться начистоту.
Прежде всего, откуда это проф. Павлов узнал об "огромных деньгах" на "Японию"?
Газет, ведь, он не читает. Что же, "знакомый рассказал"? Достойны ли такие приемы ученого об'ективиста? Хорошо ли это?
Далее. Мы, действительно, оказывали неоднократно помощь трудящимся разных стран.
А они нам не оказывали такой помощи? Они нам не помогали бороться с интервенцией и блокадой? Не собирали крох во время ужасного голодного года? Не помогли, не заставили ряд государств признать нас, как великую державу? Нельзя же так близоруко подходить к вопросу. Нельзя не видеть больших вопросов, которые иногда решают все.
Проф. Павлов, как и многие, впрочем, профессора, не видят этой большой, исторически необходимой, стратегии рабочего класса: это не их забота.
Когда идет борьба, то приходится часто жертвовать всем для целей этой непосредственной борьбы, хотя экономически это нерационально с точки зрения дня.
Но если положительный исход борьбы есть необходимая предпосылка для всего остального, то выбора нет: нужно жертвовать всем.
С точки зрения статистической и с точки зрения рассуждений "вообще", бессмысленно, что мы на оборону тратили больше, чем на просвещение. Но это не бессмысленно с точки зрения всего нашего дела, которое опрокидывает старый status quo; это не бессмысленно с точки зрения истории. Для того, чтобы это понять, нужно иметь горизонты побольше, чем горизонты "квартиры и лаборатории", нужно выйти за пределы узкой специальности, нужно не замыкаться в четырех стенах, нужно постараться понять события в их взаимной обусловленности, в их движении и в их - как это ни трудно всемирном масштабе...
Само собой разумеется, что все сказанное не есть оправдание частных ошибок, излишнего "битья посуды", конкретных и общих случаев неумелости и неопытности.
Это есть "издержки обучения", очень тяжелые, но временные. Не они решают дело.
Проф. Павлов ведет атаку против всей системы и против руководства коммунистов, которые "ничего не знают в этой науке".
Что касается наших руководящих кругов, то - смеем уверить профессора Павлова - они в биологии и физиологии понимают много больше, чем проф. Павлов в области общественных наук, и проф. Павлов совершенно напрасно выступает со столь категорическими утверждениями. Но что весь наш класс еще очень мало культурен, это мы признаем. Тем не менее, и по отношению ко всему нашему классу нельзя выдвигать обвинения, будто он "третирует" науку. Для этого нужно было бы лишь почитать некоторые документы, вроде нашей партийной программы, ряда постановлений профсоюзов, органов Советской власти, разных конференций и совещаний рабочих и проч. Мы совершили и совершаем много ошибок, но линия нашей политики - совершенно правильна. Никакой опасности для науки нет: есть лишь опасность для тех якобы ученых предрассудков, которые поворачивают "людей ума и знания" против "материальной массы". Вот для этих вещей существует громадная опасность, и будет в высшей степени хорошо, если эта опасность для них превратится в их гибель.
А потом невредно проверять свои положения фактами - в этом мы совершенно согласны с проф. Павловым. Притом не отдельными фактами, выдранными из общего контекста, а итогами, по всем правилам "закона больших чисел". Что же, может проф. Павлов утверждать, что культурная и научная кривая у нас за два последних года пошла вниз? Стоит только просмотреть цифры издающихся книг, журналов, специальных публикаций и т. д., чтобы увидеть, как быстро мы растем.
Разве можно это отрицать? Где же опасность? Не есть ли это доказательство того, что и здесь мы уже кое-чему научились, что и здесь мы уже выходим из того "безвыходного противоречия", которым так пугал себя и нас профессор Павлов? А, ведь, он прямо заявлял, что наша политика "ведет к уничтожению русской культуры"
- ни больше, ни меньше. Проф. Павлов думает, что коммунисты действуют исключительно по принципу: "Раззудись, плечо, размахнись, рука!". Не пора ли хоть теперь бросить это, мягко выражаясь, "неверное" представление?
Профессора Павлова в высшей степени удручает факт классового приема в высшие учебные заведения. "Уровень образования чрезвычайно понизится, благодаря...
непоследовательности (в) приобретении знаний". С другой стороны, "масса людей подготовленных... отстраняются от школы, им ставятся всякие затруднения".
Если оставить в стороне всякие "эксцессы" и обсуждать основы нашей политики (классовый прием и т. д.), то нельзя вырывать этой проблемы из всего контекста наших задач. Как развитие производительных сил нашей страны, так и развитие в ней интеллектуальной культуры, теоретически говоря, возможно в двух формах:
буржуазной и пролетарской. Если бы рост кадрового состава (управляющего, администрирующего, идейно "командующего" и т. д.) наворачивался по линии анти-пролетарской (что далеко не всегда предполагает сознательно анти-пролетарскую идеологию), то мы неизбежно сползли бы на "смено-веховских"
тормозах к "идеальной" цели либеральной буржуазии: "здоровому" капитализму в экономике, так называемому "правовому государству" - в области политической надстройки. Но, ведь, у нас есть совершенно достаточные основания для того, чтобы бороться с этими тенденциями вырождения. Само собой разумеется, что без ответа на этот кардинальный вопрос (социализм или капитализм) немыслимо понять и вопросы производного характера. Нет роста производительных сил "вообще", а есть рост производительных сил в совершенно определенных формах, в совершенно конкретной исторической скорлупе. То же и с интеллектуальной культурой. Мы уже писали, что отнюдь не хотели бы выступить в роли навоза для нового цикла капиталистического развития, который привел бы с неизбежностью к новой и новой катастрофе. Песня "про белого бычка" в "мировом масштабе", это - слишком трагическая песня. Мы твердо ведем политику на уничтожение и преодоление капиталистического строя. И именно поэтому вся логика, и формальная, и диалектическая, на нашей стороне.
Ошибка академика Павлова состоит в том, что он обходит основной вопрос, вопрос о социальной сущности того или другого общественного порядка. А обходить этот вопрос - нельзя, недопустимо.
Понятно, что с точки зрения "нейтральной" (на деле буржуазной) классовый прием из среды, вообще говоря, менее культурной и менее подготовленной, представляется нелепостью, и если оставаться в рамках такого аспекта, то коммунистов можно и в самом деле счесть за буйных помешанных.
Но в том-то и дело, что наша политика основана на совершенно определенной предпосылке. Нам нужны такие кадры и постоянное воспроизводство таких кадровых элементов, которые вели бы пролетарскую политику на всех пунктах трудовой шахматной доски, на которой им придется впоследствии разместиться. Гарантией такой политики является определенная социально-классовая прививка, т.-е.
социальное происхождение. Отсюда - "классовый прием". Мы, конечно, "проигрываем"
временно с точки зрения квалификации, "независимой" от социальной оценки, но зато мы имеем прочную гарантию того, что поезд пойдет по надежным рельсам и не с'едет где-нибудь под откос. Что же здесь удивительного и непонятного? Что необ'яснимого в том, что мы, начав социалистическую революцию, производим ее во всех областях, играющих существенную роль в процессе производства всей общественной жизни в его целом?
И опять-таки: разумеется, чтобы это понять, нужно понять внутреннюю логику этого процесса в целом. И наоборот, без предварительного понимания всего процесса, т.-е. той основной орбиты, по которой движется наша политика в целом, совершенно невозможно понять и такого частного мероприятия (связанного с совершенно своеобразными и специфическими "расходами"), как классовый прием в наши вузы.
К числу таких "расходов" нужно отнести и упоминаемое акад. Павловым понижение уровня квалифицированных работников, выпускаемых вузами. Вообще говоря, революция в первой своей фазе безусловно сопровождалась разрушениями и в этой сфере, сфере производства квалифицированных интеллектуальных сил. Теперь и здесь мы видим быстрый прогресс. Но нам важно отметить, что революция создала все же некоторые, совершенно неслыханные, предпосылки для быстрого расцвета культурной жизни. Интенсивность культуры пала. Но экстенсивность ее колоссально возросла, несмотря на бывшую материальную разруху. Массовая психика стала гораздо более подвижной, гораздо менее косной; горизонты необычайно раздвинулись; воля закалилась; опыт обогатился в неизмеримой степени. Брошенная в широкие массы политическая, а затем и хозяйственная литература, сеть клубов, кружков и т. д.; методы массовой пропаганды и агитации; Красная армия, пропускавшая через себя сотни тысяч и миллионы людей, и т. д. и т. п. - все это в целом произвело громадный культурный сдвиг, результаты которого сказываются хотя бы на том перевороте, который произошел в языке нашего крестьянства, наиболее массовой и наименее культурной силы нашего общества. Разве трудно сообразить, что эта громадная экстенсификация культуры есть величайшее культурное завоевание, плоды которого не преминут сказаться через некоторое время? Разве не понятно, что это есть фундамент небывалого культурного расцвета в будущем.
Здесь вполне уместно поставить один общий вопрос, который имеет и прямое отношение к разбираемой проблеме. Вообще говоря, такой строй и такой порядок вещей способствует в наибольшей степени общественному развитию, который, при данном уровне развития производительных сил, дает возможность культурного развития и культурного подбора максимальному числу людей. Чем шире это селекционное поле, тем лучше, при прочих равных условиях.
И вот здесь наша революция совершила поистине величайший переворот. Она еще не догнала довоенного уровня в нашем хозяйственном развитии, она еще не обеспечила довоенного standart of life. Но она уже в гигантской степени расширила селекционное поле, она впервые вовлекла широчайшие пролетарские и крестьянские массы в культурный оборот, давая возможность подбора не из "верхних десяти тысяч", а из "нижних" миллионов. Такие организации, как партия, профессиональные союзы, завкомы, клубы и проч., через которые направляется поток людей в наши высшие учебные заведения, есть не что иное, как громадная и неизвестная прежним временам школа, подбирающая людей из самой гущи жизни.
Это завоевание уже есть у нас: оно прочно, оно неоспоримо. И если на первых порах мы не будем иметь достаточно "полноценных" студентов, то эти недостаточно "полноценные" будут иметь одно несомненное преимущество над старым студенчеством: они будут всеми своими корнями связаны с жизнью, с практикой, с активным участием в общественном строительстве. Этой чертой могут быть недовольны ученые-"олимпийцы", до которых не доносится гул жизни (да к тому же олимпийцы всегда бывают туги на левое ухо). Но это недовольство как раз и есть свидетельство их отсталости. Будущее принадлежит - это уже начинают понимать и в буржуазных кругах - не героям спекулятивной философии, спекуляция которых не многим лучше вульгарной и прозаической спекуляции рынка, а людям, которые связаны с практикой, у которых наука есть орудие этой практики, а не талмудическая похлебка или "летом сладкий лимонад". У рабочего же класса практика в крови. И тот синтез теории и практики, который дан был рабочим классом в общественных науках (т.-е. в теории обществоведения и в научной политике рабочего класса), он будет, несомненно, шаг за шагом завоевывать одну область за другой. Этот процесс уже начался. Разве не повернут нашей государственной властью руль в сторону гегемонии материализма и решительной борьбы против фантастических привидений религии, идеалистической метафизики и тому подобных Бердяевских "выделений"?
Что же, это - положительный или отрицательный факт, - эта гегемония опытной науки, материалистического мировоззрения, материалистического воспитания и обучения?
Такой поворот стоит очень многого. Конечно, праздношатающиеся болтуны "демократической", с позволения сказать, "мысли", и по сему случаю не упускают толковать о диктаторской тирании и изнасиловании всяческих свобод. Но это есть не что иное, как та же самая, до крайности пошлая, фетишистская и - позвольте сказать совершенно откровенно - с исторической точки зрения варварская мысль, как и мысль г-на Бердяева об "евхаристическом питании". Люди думают, что это - крайне умно. А на самом деле - перед нами, несмотря на всю раффинированность авторов, идеология, достойная каменного века, к которому сейчас не прочь апеллировать "беспристрастные" ученые буржуазии. Но как с этим совместить научные взгляды самого профессора Павлова? That is the question.
Заключение.
Хотя мы не отличались и не отличаемся христианской добродетелью, но все же посильно старались помочь нашему оппоненту вылезать из его многочисленных тупиков и ям. Ибо этого требует от нас не категорический императив Канта и не заповеди христианской морали, а революционная целесообразность. Рабочий класс, вопреки профессору Павлову, отнюдь не собирался и не собирается третировать en canaille науки. Но он самым категорическим образом отметает quasi-научное шарлатанство, которое теперь процветает на вымоченных кровью полях Европы, и в котором некоторые скорбные главою российские интеллигенты видят последнее слово божественного откровения. Рабочий класс прямо заинтересован в том, чтобы лучшие традиции науки, - а лучшие традиции науки связаны с опытным исследованием, с материализмом, с борьбой против всякой метафизики, чтобы эти лучшие традиции науки сплелись и слились в один поток с усилиями победоносного пролетариата и его учащейся молодежи. И поэтому мы взялись за ответ профессору Павлову, этому выдающемуся представителю честной науки. С ним случился грех не только с точки зрения коммунизма, но и с точки зрения того самого об'ективного метода, который он так блестяще защищает, когда речь идет о слюнных железах, и который он так основательно позабывает, когда нужно анализировать события общественной жизни.
Мы все время только и делали, что бросали профессору Павлову в ямы, куда он попадал, спасительную веревку об'ективного метода. "Веревка вервие простое", но это "вервие" помогает вылезать из ям не только в области экспериментальной физиологии...
А вот хоть изредка выходить из квартиры и лаборатории на свежий воздух - все же очень не помешало бы. Об этом, правда, Заратустра не говорит, но медицина утверждает "с превеликим упорством" и, смеем думать, не без основания.
*1 Автору этих строк, излагавшему диалектику материализма с точки зрения равновесия, в особенности приятно отметить следующие положения проф. И. Павлова:
"Что собственно есть факт приспособления? - Ничего... кроме точной связи элементов сложной системы между собой и всего их комплекса с окружающей обстановкой. Но это, ведь, совершенно то же самое, что можно видеть в любом мертвом теле. Возьмем сложное химическое тело. Это тело может существовать как таковое лишь благодаря уравновешиванию отдельных атомов и групп их между собою и всего их комплекса с окружающими условиями. Совершенно так же грандиозная сложность высших, как и низших организмов остается существовать как целое только до тех пор, пока все ее составляющее тонко и точно связано, уравновешено между собою и с окружающими условиями. Анализ уравновешения системы и составляет первейшую задачу и цель физиологического исследования". Акад. И. Павлов, "20-летний опыт" и т. д., стр. 14 - 15. См. нашу "Теорию ист. материализма."
*2 Перед нами - стенограмма лекции проф. Павлова, повидимому, неисправленная.
Поэтому мы позволяем себе вставлять в скобках стилистически необходимые слова, которые, само собой разумеется, ни в коей мере не нарушают смысла.
*3 Акад. Павлов, "Физиология и психология при изучении высшей нервной деятельности животных", - указ. сборник, стр. 195.
*4 L. Mises, Die Gemeinwirtschaft, Iena, Gustav Fischer, 1922, S. 503.
*5 Николай Бердяев, Философия неравенства, Берлин, К-ство "Обелиск".
*6 См. Б. Д. Бруцкус, Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта, Берлин, Изд. Tritemis, Предисловие.
*7 Во всех цитатах подчеркивания сделаны мною. Н. Б.
*8 Кейнс, Экономич. последствия Версальского договора, Гиз. 1922 г. стр. 140.
*9 Ibid., стр. 133.
*10 Ф. Нитти, Европа без мира, Гиз. 1923, стр. 83.
*11 Э. Шульце, Развал мирового хозяйства, Гиз. 1923, стр. 348.
*12 Кайо, Куда идет Франция? Куда идет Европа? Гиз. 1923, стр. 176.
*13 "Economist", Oct. 6, p. 511.
*14 Ibid, 522.
*15 Frobenius, Das unbekannte Afrika, S. 3.
*16 Ibidem, 13. дрянь.
*17 Jahrbuch fur Politik-Wirtschaft-Arbeiterbewegung 1922 - 23, S. 223.
*18 Подсчет Doring'a. См. "Мировое хозяйство за время с 1913 по 1921 г.г.".
Статист. ежегодник под ред. проф. Фалькнера.
"Сейчас на что-нибудь даются огромные деньги, напр., на Японию в расчете на мировую революцию, а рядом с этим наша академическая лаборатория получает три рубля золотом в месяц... Надо разумно давать, понимать для того, чтобы делать, значение биологии, значение другого вопроса и т. д. Этого ничего нет".
И далее еще более сердито:
"И что же, если эту самую науку будут третировать люди, которые сами признают, что они ничего в этой науке не знают, что из этого выйдет? Разве это не чрезвычайная опасность для науки?"
Тут нужно об'ясниться начистоту.
Прежде всего, откуда это проф. Павлов узнал об "огромных деньгах" на "Японию"?
Газет, ведь, он не читает. Что же, "знакомый рассказал"? Достойны ли такие приемы ученого об'ективиста? Хорошо ли это?
Далее. Мы, действительно, оказывали неоднократно помощь трудящимся разных стран.
А они нам не оказывали такой помощи? Они нам не помогали бороться с интервенцией и блокадой? Не собирали крох во время ужасного голодного года? Не помогли, не заставили ряд государств признать нас, как великую державу? Нельзя же так близоруко подходить к вопросу. Нельзя не видеть больших вопросов, которые иногда решают все.
Проф. Павлов, как и многие, впрочем, профессора, не видят этой большой, исторически необходимой, стратегии рабочего класса: это не их забота.
Когда идет борьба, то приходится часто жертвовать всем для целей этой непосредственной борьбы, хотя экономически это нерационально с точки зрения дня.
Но если положительный исход борьбы есть необходимая предпосылка для всего остального, то выбора нет: нужно жертвовать всем.
С точки зрения статистической и с точки зрения рассуждений "вообще", бессмысленно, что мы на оборону тратили больше, чем на просвещение. Но это не бессмысленно с точки зрения всего нашего дела, которое опрокидывает старый status quo; это не бессмысленно с точки зрения истории. Для того, чтобы это понять, нужно иметь горизонты побольше, чем горизонты "квартиры и лаборатории", нужно выйти за пределы узкой специальности, нужно не замыкаться в четырех стенах, нужно постараться понять события в их взаимной обусловленности, в их движении и в их - как это ни трудно всемирном масштабе...
Само собой разумеется, что все сказанное не есть оправдание частных ошибок, излишнего "битья посуды", конкретных и общих случаев неумелости и неопытности.
Это есть "издержки обучения", очень тяжелые, но временные. Не они решают дело.
Проф. Павлов ведет атаку против всей системы и против руководства коммунистов, которые "ничего не знают в этой науке".
Что касается наших руководящих кругов, то - смеем уверить профессора Павлова - они в биологии и физиологии понимают много больше, чем проф. Павлов в области общественных наук, и проф. Павлов совершенно напрасно выступает со столь категорическими утверждениями. Но что весь наш класс еще очень мало культурен, это мы признаем. Тем не менее, и по отношению ко всему нашему классу нельзя выдвигать обвинения, будто он "третирует" науку. Для этого нужно было бы лишь почитать некоторые документы, вроде нашей партийной программы, ряда постановлений профсоюзов, органов Советской власти, разных конференций и совещаний рабочих и проч. Мы совершили и совершаем много ошибок, но линия нашей политики - совершенно правильна. Никакой опасности для науки нет: есть лишь опасность для тех якобы ученых предрассудков, которые поворачивают "людей ума и знания" против "материальной массы". Вот для этих вещей существует громадная опасность, и будет в высшей степени хорошо, если эта опасность для них превратится в их гибель.
А потом невредно проверять свои положения фактами - в этом мы совершенно согласны с проф. Павловым. Притом не отдельными фактами, выдранными из общего контекста, а итогами, по всем правилам "закона больших чисел". Что же, может проф. Павлов утверждать, что культурная и научная кривая у нас за два последних года пошла вниз? Стоит только просмотреть цифры издающихся книг, журналов, специальных публикаций и т. д., чтобы увидеть, как быстро мы растем.
Разве можно это отрицать? Где же опасность? Не есть ли это доказательство того, что и здесь мы уже кое-чему научились, что и здесь мы уже выходим из того "безвыходного противоречия", которым так пугал себя и нас профессор Павлов? А, ведь, он прямо заявлял, что наша политика "ведет к уничтожению русской культуры"
- ни больше, ни меньше. Проф. Павлов думает, что коммунисты действуют исключительно по принципу: "Раззудись, плечо, размахнись, рука!". Не пора ли хоть теперь бросить это, мягко выражаясь, "неверное" представление?
Профессора Павлова в высшей степени удручает факт классового приема в высшие учебные заведения. "Уровень образования чрезвычайно понизится, благодаря...
непоследовательности (в) приобретении знаний". С другой стороны, "масса людей подготовленных... отстраняются от школы, им ставятся всякие затруднения".
Если оставить в стороне всякие "эксцессы" и обсуждать основы нашей политики (классовый прием и т. д.), то нельзя вырывать этой проблемы из всего контекста наших задач. Как развитие производительных сил нашей страны, так и развитие в ней интеллектуальной культуры, теоретически говоря, возможно в двух формах:
буржуазной и пролетарской. Если бы рост кадрового состава (управляющего, администрирующего, идейно "командующего" и т. д.) наворачивался по линии анти-пролетарской (что далеко не всегда предполагает сознательно анти-пролетарскую идеологию), то мы неизбежно сползли бы на "смено-веховских"
тормозах к "идеальной" цели либеральной буржуазии: "здоровому" капитализму в экономике, так называемому "правовому государству" - в области политической надстройки. Но, ведь, у нас есть совершенно достаточные основания для того, чтобы бороться с этими тенденциями вырождения. Само собой разумеется, что без ответа на этот кардинальный вопрос (социализм или капитализм) немыслимо понять и вопросы производного характера. Нет роста производительных сил "вообще", а есть рост производительных сил в совершенно определенных формах, в совершенно конкретной исторической скорлупе. То же и с интеллектуальной культурой. Мы уже писали, что отнюдь не хотели бы выступить в роли навоза для нового цикла капиталистического развития, который привел бы с неизбежностью к новой и новой катастрофе. Песня "про белого бычка" в "мировом масштабе", это - слишком трагическая песня. Мы твердо ведем политику на уничтожение и преодоление капиталистического строя. И именно поэтому вся логика, и формальная, и диалектическая, на нашей стороне.
Ошибка академика Павлова состоит в том, что он обходит основной вопрос, вопрос о социальной сущности того или другого общественного порядка. А обходить этот вопрос - нельзя, недопустимо.
Понятно, что с точки зрения "нейтральной" (на деле буржуазной) классовый прием из среды, вообще говоря, менее культурной и менее подготовленной, представляется нелепостью, и если оставаться в рамках такого аспекта, то коммунистов можно и в самом деле счесть за буйных помешанных.
Но в том-то и дело, что наша политика основана на совершенно определенной предпосылке. Нам нужны такие кадры и постоянное воспроизводство таких кадровых элементов, которые вели бы пролетарскую политику на всех пунктах трудовой шахматной доски, на которой им придется впоследствии разместиться. Гарантией такой политики является определенная социально-классовая прививка, т.-е.
социальное происхождение. Отсюда - "классовый прием". Мы, конечно, "проигрываем"
временно с точки зрения квалификации, "независимой" от социальной оценки, но зато мы имеем прочную гарантию того, что поезд пойдет по надежным рельсам и не с'едет где-нибудь под откос. Что же здесь удивительного и непонятного? Что необ'яснимого в том, что мы, начав социалистическую революцию, производим ее во всех областях, играющих существенную роль в процессе производства всей общественной жизни в его целом?
И опять-таки: разумеется, чтобы это понять, нужно понять внутреннюю логику этого процесса в целом. И наоборот, без предварительного понимания всего процесса, т.-е. той основной орбиты, по которой движется наша политика в целом, совершенно невозможно понять и такого частного мероприятия (связанного с совершенно своеобразными и специфическими "расходами"), как классовый прием в наши вузы.
К числу таких "расходов" нужно отнести и упоминаемое акад. Павловым понижение уровня квалифицированных работников, выпускаемых вузами. Вообще говоря, революция в первой своей фазе безусловно сопровождалась разрушениями и в этой сфере, сфере производства квалифицированных интеллектуальных сил. Теперь и здесь мы видим быстрый прогресс. Но нам важно отметить, что революция создала все же некоторые, совершенно неслыханные, предпосылки для быстрого расцвета культурной жизни. Интенсивность культуры пала. Но экстенсивность ее колоссально возросла, несмотря на бывшую материальную разруху. Массовая психика стала гораздо более подвижной, гораздо менее косной; горизонты необычайно раздвинулись; воля закалилась; опыт обогатился в неизмеримой степени. Брошенная в широкие массы политическая, а затем и хозяйственная литература, сеть клубов, кружков и т. д.; методы массовой пропаганды и агитации; Красная армия, пропускавшая через себя сотни тысяч и миллионы людей, и т. д. и т. п. - все это в целом произвело громадный культурный сдвиг, результаты которого сказываются хотя бы на том перевороте, который произошел в языке нашего крестьянства, наиболее массовой и наименее культурной силы нашего общества. Разве трудно сообразить, что эта громадная экстенсификация культуры есть величайшее культурное завоевание, плоды которого не преминут сказаться через некоторое время? Разве не понятно, что это есть фундамент небывалого культурного расцвета в будущем.
Здесь вполне уместно поставить один общий вопрос, который имеет и прямое отношение к разбираемой проблеме. Вообще говоря, такой строй и такой порядок вещей способствует в наибольшей степени общественному развитию, который, при данном уровне развития производительных сил, дает возможность культурного развития и культурного подбора максимальному числу людей. Чем шире это селекционное поле, тем лучше, при прочих равных условиях.
И вот здесь наша революция совершила поистине величайший переворот. Она еще не догнала довоенного уровня в нашем хозяйственном развитии, она еще не обеспечила довоенного standart of life. Но она уже в гигантской степени расширила селекционное поле, она впервые вовлекла широчайшие пролетарские и крестьянские массы в культурный оборот, давая возможность подбора не из "верхних десяти тысяч", а из "нижних" миллионов. Такие организации, как партия, профессиональные союзы, завкомы, клубы и проч., через которые направляется поток людей в наши высшие учебные заведения, есть не что иное, как громадная и неизвестная прежним временам школа, подбирающая людей из самой гущи жизни.
Это завоевание уже есть у нас: оно прочно, оно неоспоримо. И если на первых порах мы не будем иметь достаточно "полноценных" студентов, то эти недостаточно "полноценные" будут иметь одно несомненное преимущество над старым студенчеством: они будут всеми своими корнями связаны с жизнью, с практикой, с активным участием в общественном строительстве. Этой чертой могут быть недовольны ученые-"олимпийцы", до которых не доносится гул жизни (да к тому же олимпийцы всегда бывают туги на левое ухо). Но это недовольство как раз и есть свидетельство их отсталости. Будущее принадлежит - это уже начинают понимать и в буржуазных кругах - не героям спекулятивной философии, спекуляция которых не многим лучше вульгарной и прозаической спекуляции рынка, а людям, которые связаны с практикой, у которых наука есть орудие этой практики, а не талмудическая похлебка или "летом сладкий лимонад". У рабочего же класса практика в крови. И тот синтез теории и практики, который дан был рабочим классом в общественных науках (т.-е. в теории обществоведения и в научной политике рабочего класса), он будет, несомненно, шаг за шагом завоевывать одну область за другой. Этот процесс уже начался. Разве не повернут нашей государственной властью руль в сторону гегемонии материализма и решительной борьбы против фантастических привидений религии, идеалистической метафизики и тому подобных Бердяевских "выделений"?
Что же, это - положительный или отрицательный факт, - эта гегемония опытной науки, материалистического мировоззрения, материалистического воспитания и обучения?
Такой поворот стоит очень многого. Конечно, праздношатающиеся болтуны "демократической", с позволения сказать, "мысли", и по сему случаю не упускают толковать о диктаторской тирании и изнасиловании всяческих свобод. Но это есть не что иное, как та же самая, до крайности пошлая, фетишистская и - позвольте сказать совершенно откровенно - с исторической точки зрения варварская мысль, как и мысль г-на Бердяева об "евхаристическом питании". Люди думают, что это - крайне умно. А на самом деле - перед нами, несмотря на всю раффинированность авторов, идеология, достойная каменного века, к которому сейчас не прочь апеллировать "беспристрастные" ученые буржуазии. Но как с этим совместить научные взгляды самого профессора Павлова? That is the question.
Заключение.
Хотя мы не отличались и не отличаемся христианской добродетелью, но все же посильно старались помочь нашему оппоненту вылезать из его многочисленных тупиков и ям. Ибо этого требует от нас не категорический императив Канта и не заповеди христианской морали, а революционная целесообразность. Рабочий класс, вопреки профессору Павлову, отнюдь не собирался и не собирается третировать en canaille науки. Но он самым категорическим образом отметает quasi-научное шарлатанство, которое теперь процветает на вымоченных кровью полях Европы, и в котором некоторые скорбные главою российские интеллигенты видят последнее слово божественного откровения. Рабочий класс прямо заинтересован в том, чтобы лучшие традиции науки, - а лучшие традиции науки связаны с опытным исследованием, с материализмом, с борьбой против всякой метафизики, чтобы эти лучшие традиции науки сплелись и слились в один поток с усилиями победоносного пролетариата и его учащейся молодежи. И поэтому мы взялись за ответ профессору Павлову, этому выдающемуся представителю честной науки. С ним случился грех не только с точки зрения коммунизма, но и с точки зрения того самого об'ективного метода, который он так блестяще защищает, когда речь идет о слюнных железах, и который он так основательно позабывает, когда нужно анализировать события общественной жизни.
Мы все время только и делали, что бросали профессору Павлову в ямы, куда он попадал, спасительную веревку об'ективного метода. "Веревка вервие простое", но это "вервие" помогает вылезать из ям не только в области экспериментальной физиологии...
А вот хоть изредка выходить из квартиры и лаборатории на свежий воздух - все же очень не помешало бы. Об этом, правда, Заратустра не говорит, но медицина утверждает "с превеликим упорством" и, смеем думать, не без основания.
*1 Автору этих строк, излагавшему диалектику материализма с точки зрения равновесия, в особенности приятно отметить следующие положения проф. И. Павлова:
"Что собственно есть факт приспособления? - Ничего... кроме точной связи элементов сложной системы между собой и всего их комплекса с окружающей обстановкой. Но это, ведь, совершенно то же самое, что можно видеть в любом мертвом теле. Возьмем сложное химическое тело. Это тело может существовать как таковое лишь благодаря уравновешиванию отдельных атомов и групп их между собою и всего их комплекса с окружающими условиями. Совершенно так же грандиозная сложность высших, как и низших организмов остается существовать как целое только до тех пор, пока все ее составляющее тонко и точно связано, уравновешено между собою и с окружающими условиями. Анализ уравновешения системы и составляет первейшую задачу и цель физиологического исследования". Акад. И. Павлов, "20-летний опыт" и т. д., стр. 14 - 15. См. нашу "Теорию ист. материализма."
*2 Перед нами - стенограмма лекции проф. Павлова, повидимому, неисправленная.
Поэтому мы позволяем себе вставлять в скобках стилистически необходимые слова, которые, само собой разумеется, ни в коей мере не нарушают смысла.
*3 Акад. Павлов, "Физиология и психология при изучении высшей нервной деятельности животных", - указ. сборник, стр. 195.
*4 L. Mises, Die Gemeinwirtschaft, Iena, Gustav Fischer, 1922, S. 503.
*5 Николай Бердяев, Философия неравенства, Берлин, К-ство "Обелиск".
*6 См. Б. Д. Бруцкус, Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта, Берлин, Изд. Tritemis, Предисловие.
*7 Во всех цитатах подчеркивания сделаны мною. Н. Б.
*8 Кейнс, Экономич. последствия Версальского договора, Гиз. 1922 г. стр. 140.
*9 Ibid., стр. 133.
*10 Ф. Нитти, Европа без мира, Гиз. 1923, стр. 83.
*11 Э. Шульце, Развал мирового хозяйства, Гиз. 1923, стр. 348.
*12 Кайо, Куда идет Франция? Куда идет Европа? Гиз. 1923, стр. 176.
*13 "Economist", Oct. 6, p. 511.
*14 Ibid, 522.
*15 Frobenius, Das unbekannte Afrika, S. 3.
*16 Ibidem, 13. дрянь.
*17 Jahrbuch fur Politik-Wirtschaft-Arbeiterbewegung 1922 - 23, S. 223.
*18 Подсчет Doring'a. См. "Мировое хозяйство за время с 1913 по 1921 г.г.".
Статист. ежегодник под ред. проф. Фалькнера.