Страница:
– Я сказал Салливану, что нужно объединить три маршрута в два и распределить их между развозчиками в каждой смене. А иначе никто не отрабатывает положенного объема…
– Им следовало бы прислушиваться к твоим советам, папочка, – отвечала мать.
– Извините, – сказал я, – пожалуйста, извините, но мне что-то не хочется есть.
– Ты будешь ЕСТЬ! – рявкнул отец. – Мать старалась, готовила, тратила продукты.
– Да, – подтвердила мать, – морковка, горошек и ростбиф.
– Картофельное пюре с подливкой, – добавил отец.
– Но я не хочу.
– Ты съешь все до последней горошинки на твоей тарелке! – сказал отец.
Он забавлялся. Это был его излюбленный тон.
– Папочка! – одернула его мать.
Я начал есть. Это было ужасно. Я представлял себе, что пожираю их вместе со всем, во что они верят и чем так дорожат. Я почти не жевал, я просто глотал все подряд, чтобы поскорее избавиться от всего этого. Тем временем отец говорил о том, как все вкусно и как нам повезло, что мы можем есть хорошую пищу, когда большинство людей в мире, и даже в Америке, голодает и бедствует.
– Ну, что у нас на десерт, мамочка? – спросил отец.
Мне было противно смотреть на его лицо, на мокрые лоснящиеся от жира губы. Он вел себя так, будто ничего не произошло, словно он и не лупил меня часом раньше. Когда я вернулся к себе в комнату, я подумал, что это не родители, что эти люди были вынуждены усыновить меня и теперь мучаются оттого, что я появился в их жизни.
10
11
12
13
14
– Им следовало бы прислушиваться к твоим советам, папочка, – отвечала мать.
– Извините, – сказал я, – пожалуйста, извините, но мне что-то не хочется есть.
– Ты будешь ЕСТЬ! – рявкнул отец. – Мать старалась, готовила, тратила продукты.
– Да, – подтвердила мать, – морковка, горошек и ростбиф.
– Картофельное пюре с подливкой, – добавил отец.
– Но я не хочу.
– Ты съешь все до последней горошинки на твоей тарелке! – сказал отец.
Он забавлялся. Это был его излюбленный тон.
– Папочка! – одернула его мать.
Я начал есть. Это было ужасно. Я представлял себе, что пожираю их вместе со всем, во что они верят и чем так дорожат. Я почти не жевал, я просто глотал все подряд, чтобы поскорее избавиться от всего этого. Тем временем отец говорил о том, как все вкусно и как нам повезло, что мы можем есть хорошую пищу, когда большинство людей в мире, и даже в Америке, голодает и бедствует.
– Ну, что у нас на десерт, мамочка? – спросил отец.
Мне было противно смотреть на его лицо, на мокрые лоснящиеся от жира губы. Он вел себя так, будто ничего не произошло, словно он и не лупил меня часом раньше. Когда я вернулся к себе в комнату, я подумал, что это не родители, что эти люди были вынуждены усыновить меня и теперь мучаются оттого, что я появился в их жизни.
10
По соседству с нами жила Лайла Джейн, девочка моих лет. Мне по-прежнему не разрешалось играть с детьми из нашего района. Но постоянно сидеть в своей комнате было очень скучно. Я выходил на задний двор и бродил по нему, разглядывая насекомых, или садился на траву и фантазировал. Я представлял себя великим бейсболистом. Я был так велик, что моя бита никогда не проходила мимо мяча и при любой подаче я мог выиграть полный круг. Но я умышленно скрывал свой коронный удар, чтобы одурачить противника. Я бил только тогда, когда чувствовал, что время пришло. В начале одного сезона, открывшегося в июле, я пробил только 139 раз и всего один раз выиграл полный круг. «ГЕНРИ ЧИНАСКИ ВЫДОХСЯ» – поспешили объявить все газеты. И тогда я начал бить. Как я бил! Однажды я позволил себе 16 полных кругов подряд. Другой раз – 24 полных круга за игру. В конце сезона я имел 523 победных удара.
Лайла Джейн была одной из самых прекрасных девочек в нашей школе. Она была настоящей красавицей и жила прямо рядом со мной. Однажды, когда я сидел во дворе, она подошла к забору и стала смотреть на меня, а я на нее.
– Ты не играешь с другими ребятами? – спросила она.
У нее были длинные каштановые волосы и карие глаза.
– Нет, – ответил я, – не играю.
– А почему?
– Они надоедают мне в школе.
– Я – Лайла Джейн.
– Я – Генри.
Она продолжала разглядывать меня, а я сидел на траве и глазел на нее.
– Хочешь посмотреть мои трусики? – предложила она.
– Конечно, – согласился я.
Лайла приподняла подол платья. Трусики были розового цвета и совершенно чистые. Смотрелись они здорово. Придерживая платьице, она повернулась, чтобы я мог посмотреть на них и сзади. На попке они выглядели еще лучше. Потом Лайла одернула подол и сказала:
– До свидания, – повернулась и ушла.
– До свидания, – крикнул я вслед. Это повторялось каждый день.
– Хочешь посмотреть мои трусики?
– Конечно.
Почти всегда трусики оказывались другого цвета и с каждым разом они выглядели все лучше.
Однажды, после демонстрации Лайлой очередных трусиков, я предложил ей:
– Пойдем погуляем.
– Пойдем, – согласилась она.
Мы встретились на улице и пошли гулять. До чего же она была хорошенькая. Мы шли молча, пока не оказались на заросшем пустыре. Трава была высокая и зеленая.
– Пошли на пустырь, – предложил я.
– Пошли, – снова согласилась Лайла Джейн. Мы скрылись в высокой траве.
– Покажи мне еще свои трусы. Она подняла подол. Голубые.
– Давай побудем здесь, – сказал я.
Мы опустились в траву, я схватил ее за волосы и поцеловал. Потом сам задрал подол платья, еще раз осмотрел голубые трусишки и положил руки на попку. Я снова поцеловал Лайлу. Она не протестовала. Я держал ее за задницу и продолжал лобызать. Это продолжалось довольно долго. Затем я сказал:
– Давай сделаем это.
Я точно не знал, что нужно делать, но чувствовал: есть что-то большее.
– Нет, я не могу, – ответила Лайла.
– Почему?
– Люди увидят.
– Какие люди?
– Вон те, – показала она.
Я поглядел сквозь траву. Неподалеку несколько рабочих ремонтировало улицу.
– Они не могут увидеть нас!
– Нет, могут!
Я вскочил и выкрикнул:
– Черта лысого они увидят!
Потом выбрался из травы и вернулся домой.
Лайла Джейн перестала появляться после обеда возле моего забора. Ничего страшного. Начался футбольный сезон, и я – в моих фантазиях – был великим нападающим. Я бросал мяч на 90 ярдов, а ногой посылал его на 80. Но мы редко били по мячу особенно когда он был у меня. Я был как снаряд и разбивал защиту противника. Пять-шесть человек, пытающихся блокировать меня, разлетались в разные стороны. Правда, иногда, как и в бейсболе, мне было жалко моих противников, и я позволял им блокировать меня, пробежав всего лишь 8 или 10 ярдов. И, как правило, получал травму. Полуживого меня уносили с поля. Моя команда начинала проигрывать – 40:17. И за три-четыре минуты до окончания матча я возвращался, неукротимый и злой за причиненную травму. Теперь каждый раз, когда ко мне попадал мяч, я доставлял его к воротам противника. Как вопила толпа! И в обороне не было мне равных: я блокировал нападающих, перехватывал каждый пас. Я был вездесущ. Чинаски – фурия! И вот, когда судья уже был готов подать сигнал об окончании матча, я получил мяч, находясь в самом начале своей зоны. Я бросился вперед. Я разбивал один блок за другим и, перескакивая через поверженного противника, двигался дальше. Никакой блок не мог остановить меня. Моя команда была сборищем маменькиных сынков. В конце концов на мне повисло человек пять, но я не сдался. Вместе с ношей я дотащился до голевой линии и вырвал победу.
Однажды после обеда через заднюю калитку в наш двор вошел крепкий парень. Он остановился и уставился на меня. Парень был старше меня на год, а может, и больше, и точно не из нашей школы.
– Я из школы Мармаунт, – объявил он.
– Тебе лучше валить отсюда, – сказал я ему. – Скоро мой отец вернется домой.
– Правда? – усмехнулся он.
Я встал.
– Чего тебе здесь надо?
– Я слышал, что парни из Делси считают себя крутыми чуваками.
– Мы побеждаем все школы во всех играх, – заявил я.
– Потому что вы мухлюете. В Мармаунте не любят мухлевщиков.
Он был в голубой рубашке, расстегнутой почти до пупка. На левом запястье красовался кожаный ремешок.
– Ты тоже считаешь себя крутым? – спросил он меня.
– Нет.
– Что у тебя есть в гараже? Я думаю чего-нибудь прихватить из твоего гаража.
– Вали отсюда.
Дверь в гараж была открыта, и он вошел в него. Собственно, ничего ценного там не было. Он нашел лишь старый сдутый пляжный мяч.
– О, я возьму это.
– Положи на место.
– Заткни хайло! – крикнул он и швырнул мяч мне в голову.
Я уклонился. Парень пошел на меня. Я стал отступать.
Он приближался.
– Мухлевщикам не фартит! – сказал парень и попробовал ударить меня.
Я снова увернулся, но почувствовал, как по лицу пробежался ветерок от удара. Тогда я закрыл глаза и ринулся навстречу, беспорядочно молотя. Иногда мои удары куда-то попадали. Иногда я чувствовал и ответные тумаки, но боли они мне не причиняли. Страх перекрывал боль. Ничего не оставалось, как продолжать махать кулаками. И вдруг я услышал крик: «Прекратите!» Это был голос Лайлы Джейн. Она тоже оказалась в моем дворе. Мы остановили наш бой. Тогда Лайла Джейн схватила старую жестяную банку и бросила. Банка угодила парню из Мармаунта прямо в лоб. Он постоял несколько секунд, потом взвыл и, расплакавшись, бросился прочь. Агрессор выскочил из калитки, побежал по аллее и вскоре исчез. Маленькая жестяная банка. Я был поражен: такой жлоб, а ныл, как девчонка. Нет, в Делен чтили кодекс чести. Мы никогда не издавали ни звука. Даже маменькины сынки сносили побои молча. Эти ребята из Мармаунта были слабаки.
– Ты не должна была вмешиваться, – сказал я Лайле Джейн.
– Он бил тебя!
– Да ну, мне было совсем не больно.
Лайла Джейн выбежала с моего двора и скрылась в доме.
Я подумал, что она мне все еще нравится.
Лайла Джейн была одной из самых прекрасных девочек в нашей школе. Она была настоящей красавицей и жила прямо рядом со мной. Однажды, когда я сидел во дворе, она подошла к забору и стала смотреть на меня, а я на нее.
– Ты не играешь с другими ребятами? – спросила она.
У нее были длинные каштановые волосы и карие глаза.
– Нет, – ответил я, – не играю.
– А почему?
– Они надоедают мне в школе.
– Я – Лайла Джейн.
– Я – Генри.
Она продолжала разглядывать меня, а я сидел на траве и глазел на нее.
– Хочешь посмотреть мои трусики? – предложила она.
– Конечно, – согласился я.
Лайла приподняла подол платья. Трусики были розового цвета и совершенно чистые. Смотрелись они здорово. Придерживая платьице, она повернулась, чтобы я мог посмотреть на них и сзади. На попке они выглядели еще лучше. Потом Лайла одернула подол и сказала:
– До свидания, – повернулась и ушла.
– До свидания, – крикнул я вслед. Это повторялось каждый день.
– Хочешь посмотреть мои трусики?
– Конечно.
Почти всегда трусики оказывались другого цвета и с каждым разом они выглядели все лучше.
Однажды, после демонстрации Лайлой очередных трусиков, я предложил ей:
– Пойдем погуляем.
– Пойдем, – согласилась она.
Мы встретились на улице и пошли гулять. До чего же она была хорошенькая. Мы шли молча, пока не оказались на заросшем пустыре. Трава была высокая и зеленая.
– Пошли на пустырь, – предложил я.
– Пошли, – снова согласилась Лайла Джейн. Мы скрылись в высокой траве.
– Покажи мне еще свои трусы. Она подняла подол. Голубые.
– Давай побудем здесь, – сказал я.
Мы опустились в траву, я схватил ее за волосы и поцеловал. Потом сам задрал подол платья, еще раз осмотрел голубые трусишки и положил руки на попку. Я снова поцеловал Лайлу. Она не протестовала. Я держал ее за задницу и продолжал лобызать. Это продолжалось довольно долго. Затем я сказал:
– Давай сделаем это.
Я точно не знал, что нужно делать, но чувствовал: есть что-то большее.
– Нет, я не могу, – ответила Лайла.
– Почему?
– Люди увидят.
– Какие люди?
– Вон те, – показала она.
Я поглядел сквозь траву. Неподалеку несколько рабочих ремонтировало улицу.
– Они не могут увидеть нас!
– Нет, могут!
Я вскочил и выкрикнул:
– Черта лысого они увидят!
Потом выбрался из травы и вернулся домой.
Лайла Джейн перестала появляться после обеда возле моего забора. Ничего страшного. Начался футбольный сезон, и я – в моих фантазиях – был великим нападающим. Я бросал мяч на 90 ярдов, а ногой посылал его на 80. Но мы редко били по мячу особенно когда он был у меня. Я был как снаряд и разбивал защиту противника. Пять-шесть человек, пытающихся блокировать меня, разлетались в разные стороны. Правда, иногда, как и в бейсболе, мне было жалко моих противников, и я позволял им блокировать меня, пробежав всего лишь 8 или 10 ярдов. И, как правило, получал травму. Полуживого меня уносили с поля. Моя команда начинала проигрывать – 40:17. И за три-четыре минуты до окончания матча я возвращался, неукротимый и злой за причиненную травму. Теперь каждый раз, когда ко мне попадал мяч, я доставлял его к воротам противника. Как вопила толпа! И в обороне не было мне равных: я блокировал нападающих, перехватывал каждый пас. Я был вездесущ. Чинаски – фурия! И вот, когда судья уже был готов подать сигнал об окончании матча, я получил мяч, находясь в самом начале своей зоны. Я бросился вперед. Я разбивал один блок за другим и, перескакивая через поверженного противника, двигался дальше. Никакой блок не мог остановить меня. Моя команда была сборищем маменькиных сынков. В конце концов на мне повисло человек пять, но я не сдался. Вместе с ношей я дотащился до голевой линии и вырвал победу.
Однажды после обеда через заднюю калитку в наш двор вошел крепкий парень. Он остановился и уставился на меня. Парень был старше меня на год, а может, и больше, и точно не из нашей школы.
– Я из школы Мармаунт, – объявил он.
– Тебе лучше валить отсюда, – сказал я ему. – Скоро мой отец вернется домой.
– Правда? – усмехнулся он.
Я встал.
– Чего тебе здесь надо?
– Я слышал, что парни из Делси считают себя крутыми чуваками.
– Мы побеждаем все школы во всех играх, – заявил я.
– Потому что вы мухлюете. В Мармаунте не любят мухлевщиков.
Он был в голубой рубашке, расстегнутой почти до пупка. На левом запястье красовался кожаный ремешок.
– Ты тоже считаешь себя крутым? – спросил он меня.
– Нет.
– Что у тебя есть в гараже? Я думаю чего-нибудь прихватить из твоего гаража.
– Вали отсюда.
Дверь в гараж была открыта, и он вошел в него. Собственно, ничего ценного там не было. Он нашел лишь старый сдутый пляжный мяч.
– О, я возьму это.
– Положи на место.
– Заткни хайло! – крикнул он и швырнул мяч мне в голову.
Я уклонился. Парень пошел на меня. Я стал отступать.
Он приближался.
– Мухлевщикам не фартит! – сказал парень и попробовал ударить меня.
Я снова увернулся, но почувствовал, как по лицу пробежался ветерок от удара. Тогда я закрыл глаза и ринулся навстречу, беспорядочно молотя. Иногда мои удары куда-то попадали. Иногда я чувствовал и ответные тумаки, но боли они мне не причиняли. Страх перекрывал боль. Ничего не оставалось, как продолжать махать кулаками. И вдруг я услышал крик: «Прекратите!» Это был голос Лайлы Джейн. Она тоже оказалась в моем дворе. Мы остановили наш бой. Тогда Лайла Джейн схватила старую жестяную банку и бросила. Банка угодила парню из Мармаунта прямо в лоб. Он постоял несколько секунд, потом взвыл и, расплакавшись, бросился прочь. Агрессор выскочил из калитки, побежал по аллее и вскоре исчез. Маленькая жестяная банка. Я был поражен: такой жлоб, а ныл, как девчонка. Нет, в Делен чтили кодекс чести. Мы никогда не издавали ни звука. Даже маменькины сынки сносили побои молча. Эти ребята из Мармаунта были слабаки.
– Ты не должна была вмешиваться, – сказал я Лайле Джейн.
– Он бил тебя!
– Да ну, мне было совсем не больно.
Лайла Джейн выбежала с моего двора и скрылась в доме.
Я подумал, что она мне все еще нравится.
11
Весь второй и третий класс у меня не было возможности играть в бейсбол, но я знал, что все равно покажу себя как настоящий игрок. Я чувствовал, что, как только бита окажется у меня в руках, мячи будут отскакивать от нее, перелетая через здание школы. И вот однажды я стоял в стороне от всех, и ко мне подошел учитель.
– Ты что делаешь?
– Ничего.
– Почему ты не на уроке физкультуры? У тебя освобождение?
– Что?
– Ты чем-нибудь болен?
– Нет.
– Иди за мной.
Он подвел меня к группе ребят, которые играли в кикбол. Кикбол – то же, что и бейсбол, только там используется футбольный мяч. Питчер не бросает, а накатывает мяч на бэттера, и тот должен отбить его. Если бэттер промахивается и мяч перехватывает противник – он вылетает из игры. Если же отбивает, то, пока мяч летит над игровой зоной и пока его не перехватят защитники, бэттер должен бежать от базы к базе.
– Как твое имя? – спросил учитель.
– Генри.
– Так, – обратился учитель к игрокам, – Генри будет ближним защитником.
Все пацаны были из моего класса. Все они отлично знали меня. Ближний защитник – самая крутая позиция. Раньше я всегда вылетал с нее. И теперь они готовили мне подлянку, я чувствовал это. Питчер катнул мяч очень медленно, а первый бэттер отбил его прямо на меня. Удар был мощный, на уровне груди. Да без проблем! Я выбросил руки вперед, поймал мяч и бросил его питч еру. Следующий бэттер сделал то же самое. Но мяч шел уже немного выше и чуточку быстрее. Без проблем. И тут на поле вышел Стенли Гринберг. Теперь он был бэттер. Мне не подфартило. Питчер катнул мяч, и Стенли ударил. Мяч летел как пушечное ядро и прямо мне в голову. Я хотел было увернуться, но не стал. Мяч с убойной силой ударил меня по выставленным рукам, но я удержал его. Я катнул мяч питчеру. Три аута. Я поспешил за боковую линию – команды менялись местами. Мимо меня пробежал какой-то парень.
– Чинаски – сраный защитник! – услышал я.
Это был парень с набриолиненной головой, по-прежнему из ноздрей у него торчали длинные черные волоски. Я повернулся и крикнул:
– Эй!
Он остановился.
Глядя ему прямо в глаза, я проговорил:
– Никогда больше не тявкай на меня.
В его глазах заплясал страх. Он опустил голову и потрусил на свою позицию, я прислонился к ограде. Наша команда выставляла первого бэттера. Никто не встал рядом со мной, но мне было плевать. Своего я добился.
Это трудно объяснить. Мы были детьми из самой бедной школы, самых бедных, малообразованных родителей, большинство из нас скверно питалось, но мы, как на подбор, были здоровее, крупнее ребят из других школ города. Наша школа была знаменита. Нас боялись.
Наша команда шестиклассников громила другие команды шестиклассников – вдрызг. Особенно в бейсбол. Со счетом не меньше 14:1; 24:3; 19:2. Мы просто умели бить по мячу.
Однажды во время городского чемпионата среди юниоров нашу команду вызвала команда из средней школы Миранда Белл. Нашлись кое-какие деньги, и каждый игрок из нашей команды получил новую голубую кепку с белой буквой «Д» над козырьком. В этих кепках наша команда выглядела здорово. Когда парни из Миранда Белл – чемпионы среди седьмых классов – появились на поле и наши шестиклассники их увидели, то они просто попадали от смеха. Наши были крупнее, выглядели крепче, двигались ловчее, к тому же было понятно, что наши парни знают о жизни намного больше, чем эти сморчки. Эти ребята из Миранда Белл были чересчур благовоспитанные. Уж очень они казались тихими и вежливыми. Мы – младшеклассники – тоже смеялись. Мы знали, наши сделают с ними все, что захотят.
Их питчер был самым крупным игроком в команде. Он выбил из игры трех наших лучших бэттеров. Но у нас еще оставался Лоуэлл Джонсон. Лоуэлл сравнял счет. Так и пошло: обе команды продолжали выбивать игроков или добирались до первой базы, но не больше. Это случилось на седьмой подаче. Наша команда выставила бэттера – этого кабана Капаллетти. И Капаллетти въебал. Черт, как будто грянул выстрел! Казалось, что мяч вот-вот долетит до здания школы и выбьет окно. Никогда еще я не видел такого удара! Мяч ударился о вершину флагштока и отскочил за пределы поля. Полный круг. Капаллетти бежал от базы к базе, и наши ребята выглядели здорово в своих новеньких голубых кепках с белой буквой «Д» над козырьком.
После этого удара парни из Миранда Белл сломались. Они еще могли отыграться, но эти хлюпики – выходцы из богатых районов – не знали, что значит биться насмерть. Следующий наш игрок взял еще две базы. Как мы орали! Победа была за нами. Они уже ничего не могли изменить. Еще три базы за нами. Они меняли питчеров. Одного за другим. Но наши парни брали базу за базой. К концу подачи мы имели девять очков. Восьмую подачу команда Миранда Белл продула всухую.
Наши пятиклассники подошли и вызвали неудачников на махач. А один наш четвероклассник подлетел и прямо на поле схлестнулся с их семиклассником. Ребята из Миранда Белл собрали свое обмундирование и удалились с площадки. Мы вышли на улицу, они нас поджидали.
Ничего не оставалось, как ответить за свои слова. Парочка наших ребят вступила в бой. Это было здорово. У обоих из носа текла кровь, но они не отступали. Подскочил учитель, который следил за ходом игры, и попытался разнять дерущихся. Но он не знал, как подступиться к ним, и просто прыгал вокруг.
– Ты что делаешь?
– Ничего.
– Почему ты не на уроке физкультуры? У тебя освобождение?
– Что?
– Ты чем-нибудь болен?
– Нет.
– Иди за мной.
Он подвел меня к группе ребят, которые играли в кикбол. Кикбол – то же, что и бейсбол, только там используется футбольный мяч. Питчер не бросает, а накатывает мяч на бэттера, и тот должен отбить его. Если бэттер промахивается и мяч перехватывает противник – он вылетает из игры. Если же отбивает, то, пока мяч летит над игровой зоной и пока его не перехватят защитники, бэттер должен бежать от базы к базе.
– Как твое имя? – спросил учитель.
– Генри.
– Так, – обратился учитель к игрокам, – Генри будет ближним защитником.
Все пацаны были из моего класса. Все они отлично знали меня. Ближний защитник – самая крутая позиция. Раньше я всегда вылетал с нее. И теперь они готовили мне подлянку, я чувствовал это. Питчер катнул мяч очень медленно, а первый бэттер отбил его прямо на меня. Удар был мощный, на уровне груди. Да без проблем! Я выбросил руки вперед, поймал мяч и бросил его питч еру. Следующий бэттер сделал то же самое. Но мяч шел уже немного выше и чуточку быстрее. Без проблем. И тут на поле вышел Стенли Гринберг. Теперь он был бэттер. Мне не подфартило. Питчер катнул мяч, и Стенли ударил. Мяч летел как пушечное ядро и прямо мне в голову. Я хотел было увернуться, но не стал. Мяч с убойной силой ударил меня по выставленным рукам, но я удержал его. Я катнул мяч питчеру. Три аута. Я поспешил за боковую линию – команды менялись местами. Мимо меня пробежал какой-то парень.
– Чинаски – сраный защитник! – услышал я.
Это был парень с набриолиненной головой, по-прежнему из ноздрей у него торчали длинные черные волоски. Я повернулся и крикнул:
– Эй!
Он остановился.
Глядя ему прямо в глаза, я проговорил:
– Никогда больше не тявкай на меня.
В его глазах заплясал страх. Он опустил голову и потрусил на свою позицию, я прислонился к ограде. Наша команда выставляла первого бэттера. Никто не встал рядом со мной, но мне было плевать. Своего я добился.
Это трудно объяснить. Мы были детьми из самой бедной школы, самых бедных, малообразованных родителей, большинство из нас скверно питалось, но мы, как на подбор, были здоровее, крупнее ребят из других школ города. Наша школа была знаменита. Нас боялись.
Наша команда шестиклассников громила другие команды шестиклассников – вдрызг. Особенно в бейсбол. Со счетом не меньше 14:1; 24:3; 19:2. Мы просто умели бить по мячу.
Однажды во время городского чемпионата среди юниоров нашу команду вызвала команда из средней школы Миранда Белл. Нашлись кое-какие деньги, и каждый игрок из нашей команды получил новую голубую кепку с белой буквой «Д» над козырьком. В этих кепках наша команда выглядела здорово. Когда парни из Миранда Белл – чемпионы среди седьмых классов – появились на поле и наши шестиклассники их увидели, то они просто попадали от смеха. Наши были крупнее, выглядели крепче, двигались ловчее, к тому же было понятно, что наши парни знают о жизни намного больше, чем эти сморчки. Эти ребята из Миранда Белл были чересчур благовоспитанные. Уж очень они казались тихими и вежливыми. Мы – младшеклассники – тоже смеялись. Мы знали, наши сделают с ними все, что захотят.
Их питчер был самым крупным игроком в команде. Он выбил из игры трех наших лучших бэттеров. Но у нас еще оставался Лоуэлл Джонсон. Лоуэлл сравнял счет. Так и пошло: обе команды продолжали выбивать игроков или добирались до первой базы, но не больше. Это случилось на седьмой подаче. Наша команда выставила бэттера – этого кабана Капаллетти. И Капаллетти въебал. Черт, как будто грянул выстрел! Казалось, что мяч вот-вот долетит до здания школы и выбьет окно. Никогда еще я не видел такого удара! Мяч ударился о вершину флагштока и отскочил за пределы поля. Полный круг. Капаллетти бежал от базы к базе, и наши ребята выглядели здорово в своих новеньких голубых кепках с белой буквой «Д» над козырьком.
После этого удара парни из Миранда Белл сломались. Они еще могли отыграться, но эти хлюпики – выходцы из богатых районов – не знали, что значит биться насмерть. Следующий наш игрок взял еще две базы. Как мы орали! Победа была за нами. Они уже ничего не могли изменить. Еще три базы за нами. Они меняли питчеров. Одного за другим. Но наши парни брали базу за базой. К концу подачи мы имели девять очков. Восьмую подачу команда Миранда Белл продула всухую.
Наши пятиклассники подошли и вызвали неудачников на махач. А один наш четвероклассник подлетел и прямо на поле схлестнулся с их семиклассником. Ребята из Миранда Белл собрали свое обмундирование и удалились с площадки. Мы вышли на улицу, они нас поджидали.
Ничего не оставалось, как ответить за свои слова. Парочка наших ребят вступила в бой. Это было здорово. У обоих из носа текла кровь, но они не отступали. Подскочил учитель, который следил за ходом игры, и попытался разнять дерущихся. Но он не знал, как подступиться к ним, и просто прыгал вокруг.
12
Однажды отец взял меня с собой на работу. Ни лошади, ни повозки я уже не увидел, теперь отец развозил молоко на грузовике. Получив товар на молокозаводе, мы выехали на маршрут. Утро только-только занималось. На небе еще была луна, и я мог видеть звезды. Было холодно, но это бодрило. Мне понравилось быть в это время на улице. Я очень удивился предложению отца прокатиться с ним, поскольку он по-прежнему драл меня своим ремнем для правки лезвия один-два раза в неделю и мы почти не общались.
На каждой остановке отец выходил из машины и относил одну-две бутылки молока. Иногда к молоку он присовокуплял упаковку творога, кусок масла или пахты и, почти всегда, бутылку апельсинового сока. Многие люди оставляли в пустых бутылках записки со своими пожеланиями.
Так мы ехали вдоль домов, останавливались и разносили товар.
– Ну, парень, в каком мы сейчас едем направлении?
– На север.
– Правильно. Мы едем на север.
Мы двигались дальше, сворачивая с улицы на улицу.
– А теперь куда мы направляемся?
– На запад.
– Нет, мы едем на юг.
После нескольких остановок он снова спросил меня:
– Допустим, я сейчас высажу тебя из грузовика на тротуар и уеду, что ты будешь делать?
– Не знаю.
– Ну, как ты будешь жить?
– Я думаю, пойду назад и буду пить молоко, которое ты оставлял у домов.
– И что ты сделаешь после?
– Я найду полицейского и расскажу ему, что ты сделал.
– Вот как! И что же ты скажешь?
– Скажу ему, что ты сказал мне, что «запад» – это «юг», потому что хотел от меня избавиться.
Начинало светать, и скоро все заказы были доставлены. Мы остановились у кафе, чтобы позавтракать. К нам подошла официантка.
– Привет, Генри, – поздоровалась она с отцом.
– Привет, Бетти.
– Кто этот малыш? – спросила Бетти.
– Это маленький Генри.
– Ну вылитый ты.
– Да, кроме моих мозгов.
Мы заказали себе еду – яичницу с беконом. После завтрака отец сказал:
– Сейчас начнется самая трудная работа.
– Какая?
– Я должен буду собрать деньги за товар. Некоторые люди не хотят платить.
– Но они должны заплатить.
– Я говорю им то же самое.
Мы тронулись в обратный путь. Отец останавливал грузовик, выходил и стучался в дверь. Я слышал его жалобные крики:
– ЧЕРТ! А ЧТО, ПО-ТВОЕМУ, Я ДОЛЖЕН ЕСТЬ? ТЫ ВЫСОСАЛ ВСЕ МОЛОКО, ПРИШЛО ВРЕМЯ ВЫСРАТЬ КАКИЕ-НИБУДЬ ДЕНЬГИ!
Каждый раз он подыскивал новые доводы и выражения. Иногда ему удавалось получить деньги, иногда – нет. Потом мы остановились возле небольшого одноэтажного дома, и отец зашел во дворик. Дверь открыла женщина в неподвязанном шелковом кимоно. Она курила сигарету.
– Послушай, детка, мне нужны деньги. Ты и так нагрела меня круче всех!
Она рассмеялась.
– Слушай, заплати половину, мне нужно сдавать деньги.
Она выпустила колечко дыма и нанизала его на свой палец.
– Ты должна вернуть деньги, – твердил отец. – Ситуация безнадежная.
– Зайди в дом. Надо поговорить, – сказала женщина.
Отец зашел, и дверь за ним закрылась. Его долго не было. Когда он снова появился в дверях, солнце было уже довольно высоко. Волосы на его голове были взъерошены, на ходу он заправлял рубашку в брюки. Он забрался в грузовик.
– Она отдала тебе деньги? – спросил я.
– Все. Это была последняя остановка, – сказал отец. – Больше денег сегодня не будет. Мы поставим грузовик и вернемся домой…
Я видел эту женщину еще раз. Однажды по возвращении домой из школы я нашел ее сидящей у нас в гостиной. Мать с отцом сидели там же. Мать плакала. Заметив меня, она вскочила, бросилась ко мне и увлекла за собой в мою комнату.
– Генри, ты любишь свою мать? – спросила она, усадив меня на кровать.
По правде сказать, я не знал, что ответить, но мать выглядела такой несчастной, и я сказал:
– Да.
Она поволокла меня обратно в гостиную.
– Твой отец говорит, что любит эту женщину, – заявила она при всех.
– Я люблю вас обеих! А сейчас убери отсюда ребенка!
Я чувствовал, что отец своим поведением причиняет матери боль.
– Я убью тебя, – сказал я ему.
– Убери ребенка!
– Как ты можешь любить эту женщину? – не унимался я. – Посмотри на ее нос. Это же хобот!
– О, черт! – воскликнула женщина. – С меня довольно! Выбирай, Генри! Или я – или она! Немедленно!
– Как я могу выбирать? Я люблю вас обеих!
– Я убью тебя! – твердил я.
Тут я получил удар по уху и рухнул на пол. Женщина вскочила и выбежала из дома, отец устремился за ней. Но женщина запрыгнула в наш автомобиль, завела двигатель и поехала. Все произошло очень быстро. Отец бросился вдогонку. Он бежал по улице за автомобилем и орал:
– ЭНДА! ЭНДА! ВЕРНИСЬ!
Она не остановилась, но отец все же догнал ее. Он поравнялся с сиденьем водителя, просунул руку в кабину, но тут автомобиль резко прибавил скорость, и отец остался на дороге с сумочкой Энды в руках.
– Я чувствовала, что что-то происходит, – сказала мне мать. – Я спряталась в кузове и поймала их. Твой отец привез меня домой вместе с этой ужасной женщиной. Теперь она угнала его автомобиль.
Подошел отец с сумочкой ужасной Энды.
– Все в дом! – приказал он.
Мы зашли в дом, и отец закрыл меня в моей комнате. Разразился скандал. Поднялся ужасный крик. Потом отец стал бить мать. Она визжала, но он не останавливался. Я выбрался на улицу через окно и попытался проникнуть в дом через входную дверь, но она была заперта. Я попробовал через заднюю дверь и через задние окна – все было закрыто. Я стоял во дворе и слушал вопли и удары.
Потом удары и вопли прекратились, и я слышал, как мать рыдает. Это продолжалось довольно долго. Но постепенно рыдания пошли на убыль и наконец стихли вовсе.
На каждой остановке отец выходил из машины и относил одну-две бутылки молока. Иногда к молоку он присовокуплял упаковку творога, кусок масла или пахты и, почти всегда, бутылку апельсинового сока. Многие люди оставляли в пустых бутылках записки со своими пожеланиями.
Так мы ехали вдоль домов, останавливались и разносили товар.
– Ну, парень, в каком мы сейчас едем направлении?
– На север.
– Правильно. Мы едем на север.
Мы двигались дальше, сворачивая с улицы на улицу.
– А теперь куда мы направляемся?
– На запад.
– Нет, мы едем на юг.
После нескольких остановок он снова спросил меня:
– Допустим, я сейчас высажу тебя из грузовика на тротуар и уеду, что ты будешь делать?
– Не знаю.
– Ну, как ты будешь жить?
– Я думаю, пойду назад и буду пить молоко, которое ты оставлял у домов.
– И что ты сделаешь после?
– Я найду полицейского и расскажу ему, что ты сделал.
– Вот как! И что же ты скажешь?
– Скажу ему, что ты сказал мне, что «запад» – это «юг», потому что хотел от меня избавиться.
Начинало светать, и скоро все заказы были доставлены. Мы остановились у кафе, чтобы позавтракать. К нам подошла официантка.
– Привет, Генри, – поздоровалась она с отцом.
– Привет, Бетти.
– Кто этот малыш? – спросила Бетти.
– Это маленький Генри.
– Ну вылитый ты.
– Да, кроме моих мозгов.
Мы заказали себе еду – яичницу с беконом. После завтрака отец сказал:
– Сейчас начнется самая трудная работа.
– Какая?
– Я должен буду собрать деньги за товар. Некоторые люди не хотят платить.
– Но они должны заплатить.
– Я говорю им то же самое.
Мы тронулись в обратный путь. Отец останавливал грузовик, выходил и стучался в дверь. Я слышал его жалобные крики:
– ЧЕРТ! А ЧТО, ПО-ТВОЕМУ, Я ДОЛЖЕН ЕСТЬ? ТЫ ВЫСОСАЛ ВСЕ МОЛОКО, ПРИШЛО ВРЕМЯ ВЫСРАТЬ КАКИЕ-НИБУДЬ ДЕНЬГИ!
Каждый раз он подыскивал новые доводы и выражения. Иногда ему удавалось получить деньги, иногда – нет. Потом мы остановились возле небольшого одноэтажного дома, и отец зашел во дворик. Дверь открыла женщина в неподвязанном шелковом кимоно. Она курила сигарету.
– Послушай, детка, мне нужны деньги. Ты и так нагрела меня круче всех!
Она рассмеялась.
– Слушай, заплати половину, мне нужно сдавать деньги.
Она выпустила колечко дыма и нанизала его на свой палец.
– Ты должна вернуть деньги, – твердил отец. – Ситуация безнадежная.
– Зайди в дом. Надо поговорить, – сказала женщина.
Отец зашел, и дверь за ним закрылась. Его долго не было. Когда он снова появился в дверях, солнце было уже довольно высоко. Волосы на его голове были взъерошены, на ходу он заправлял рубашку в брюки. Он забрался в грузовик.
– Она отдала тебе деньги? – спросил я.
– Все. Это была последняя остановка, – сказал отец. – Больше денег сегодня не будет. Мы поставим грузовик и вернемся домой…
Я видел эту женщину еще раз. Однажды по возвращении домой из школы я нашел ее сидящей у нас в гостиной. Мать с отцом сидели там же. Мать плакала. Заметив меня, она вскочила, бросилась ко мне и увлекла за собой в мою комнату.
– Генри, ты любишь свою мать? – спросила она, усадив меня на кровать.
По правде сказать, я не знал, что ответить, но мать выглядела такой несчастной, и я сказал:
– Да.
Она поволокла меня обратно в гостиную.
– Твой отец говорит, что любит эту женщину, – заявила она при всех.
– Я люблю вас обеих! А сейчас убери отсюда ребенка!
Я чувствовал, что отец своим поведением причиняет матери боль.
– Я убью тебя, – сказал я ему.
– Убери ребенка!
– Как ты можешь любить эту женщину? – не унимался я. – Посмотри на ее нос. Это же хобот!
– О, черт! – воскликнула женщина. – С меня довольно! Выбирай, Генри! Или я – или она! Немедленно!
– Как я могу выбирать? Я люблю вас обеих!
– Я убью тебя! – твердил я.
Тут я получил удар по уху и рухнул на пол. Женщина вскочила и выбежала из дома, отец устремился за ней. Но женщина запрыгнула в наш автомобиль, завела двигатель и поехала. Все произошло очень быстро. Отец бросился вдогонку. Он бежал по улице за автомобилем и орал:
– ЭНДА! ЭНДА! ВЕРНИСЬ!
Она не остановилась, но отец все же догнал ее. Он поравнялся с сиденьем водителя, просунул руку в кабину, но тут автомобиль резко прибавил скорость, и отец остался на дороге с сумочкой Энды в руках.
– Я чувствовала, что что-то происходит, – сказала мне мать. – Я спряталась в кузове и поймала их. Твой отец привез меня домой вместе с этой ужасной женщиной. Теперь она угнала его автомобиль.
Подошел отец с сумочкой ужасной Энды.
– Все в дом! – приказал он.
Мы зашли в дом, и отец закрыл меня в моей комнате. Разразился скандал. Поднялся ужасный крик. Потом отец стал бить мать. Она визжала, но он не останавливался. Я выбрался на улицу через окно и попытался проникнуть в дом через входную дверь, но она была заперта. Я попробовал через заднюю дверь и через задние окна – все было закрыто. Я стоял во дворе и слушал вопли и удары.
Потом удары и вопли прекратились, и я слышал, как мать рыдает. Это продолжалось довольно долго. Но постепенно рыдания пошли на убыль и наконец стихли вовсе.
13
Я был в четвертом классе, когда узнал про ЭТО. Вероятно, я был последним из наших ребят. Все дело в том, что я все еще ни с кем не общался. На перемене ко мне подошел какой-то парень:
– Ты знаешь, как ЭТО происходит? – спросил он.
– Что ЭТО?
– Ебля.
– А что это такое?
– У твоей матери есть дырка, – и парень соорудил из большого и указательного пальцев правой руки кольцо, – а у твоего отца – ялда, – тут он выставил указательный палец левой руки и стал тыкать им в кольцо. – Потом из ялды выстреливается сок, и у твоей матери может родиться ребенок, а может и не родиться.
– Бог делает детей, – сказал я.
– Ага, как из жопы пирожок, – ответил парень и удалился.
Трудно было во все это поверить. На уроке я сидел и думал о сказанном. У моей матери есть дырка, а у отца ялда, которая стреляет соком. Как же могут они заниматься такими вещами, а потом разгуливать как ни в чем не бывало, болтать обо всем на свете и опять украдкой заниматься ЭТИМ? Меня чуть не стошнило, когда я представил себе, что произошел из сока своего отца.
В ту ночь, после того как везде в доме погас свет, я лежал в своей кровати и ждал. И вдруг довольно отчетливо услышал какие-то звуки. Это скрипела их кровать, будто они на ней скакали. Я вылез из постели, на цыпочках спустился вниз и прижался ухом к двери их комнаты. Кровать продолжала скрипеть. Потом все стихло. Я поспешил вернуться в свою комнату и снова прислушался. Моя мать прошла в ванную, донеслось журчание воды, и она снова вернулась в спальню.
Ужас! Неудивительно, что они держали все ЭТО в секрете! Подумать только, все занимаются ЭТИМ! Учителя, директор школы. Все! Это выглядело мерзко. Но потом я подумал: «А что, если бы мне пришлось заниматься ЭТИМ с Лайлой Джейн?» И это показалось мне не таким уж и противным.
На следующий день в школе я все занятия напролет думал об ЭТОМ. Я разглядывал своих одноклассниц и воображал, что мог бы всем им настрелять своего сока и заделать кучу детей. Я бы наводнил мир такими же парнями, как я, – великими бейсболистами, выбивающими три базы с одного удара. И вот перед самым концом занятий наша учительница миссис Уэстфал сказала:
– Генри, останься после урока.
Прозвенел звонок, и все дети разошлись. Я сидел на своем месте и ждал. Миссис Уэстфал проверяла тетради. Я подумал, может, и она хочет немного моего сока. Я представил себе, как загляну ей под платье и увижу дыру.
– Хорошо, миссис Уэстфал, я готов, – вырвалось у меня.
– Отлично, Генри. Сначала вытри все с доски, а потом сходи на улицу и вытряси тряпки.
Я сделал все, как она сказала, и снова сел на свое место. Миссис Уэстфал продолжала заниматься своими тетрадями. На ней было облегающее голубое платье, массивные золотые серьги, а на тонком носу поблескивало пенсне. Я продолжал ждать. В конце концов я не выдержал:
– Миссис Уэстфал, зачем вы меня оставили? Она оторвалась от тетради и уставилась на меня.
Глаза у нее были зеленые и, казалось, бездонные.
– Я оставила тебя, потому что иногда ты плохо себя ведешь.
– Ага? – улыбнулся я.
Миссис Уэстфал сняла пенсне и снова принялась разглядывать меня. Ноги ее были под столом, и я не мог видеть их.
– Сегодня ты был очень невнимателен, Генри.
– Ага.
– Есть такое слово «да». Ты же обращаешься к даме!
– О, я знаю…
– Прекрати разговаривать со мной в таком тоне!
– Как скажете.
Миссис Уэстфал встала, прошлась по проходу и села на стол прямо напротив меня. У нее были очень красивые длинные ноги в шелковых чулках. Она улыбнулась мне и погладила по руке.
– Твои родители не балуют тебя любовью, так ведь?
– А мне и не больно-то надо, – ответил я.
– Генри, любовь нужна всем.
– Мне ничего не надо.
– Бедный малыш, – сказала она, встала, подошла ко мне вплотную, нежно взяла мою голову и прижала к своей груди.
Я обнял ее за ноги и слегка сжал.
– Генри, ты должен прекратить драться и ссориться со всеми подряд. Мы хотим тебе помочь.
Я сжал ее ноги крепче и сказал:
– Хорошо, давайте ебаться!
Миссис Уэстфал оттолкнула меня и отступила:
– ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?
– Я сказал, давай ебаться!
Она очень долго смотрела на меня, потом выговорила:
– Генри, я никогда и никому не передам то, что ты мне сказал: ни директору, ни твоим родителям – никому. Но я больше никогда не хочу слышать от тебя этих слов, ты меня понял?
– Понял.
– Хорошо. А теперь ты можешь идти домой.
Я встал и направился к двери. Когда я открыл ее, миссис Уэстфал сказала:
– Всего хорошего, Генри.
– Всего хорошего, миссис Уэстфал.
Я шел по улице и дивился всему, что произошло. Миссис Уэстфал была не прочь со мной поебаться. Это очевидно. Но она боялась, что об этом могут узнать мои родители, другие учителя, директор школы, – ведь я был еще слишком юный. Но это было так восхитительно – находиться с ней в комнате наедине. Вообще все, что касалось ебли, теперь казалось мне прекрасным, заставляло задуматься, в лучшем смысле.
Мой путь к дому пересекал широкий бульвар. Я ступил на пешеходный переход. И вдруг увидел, что прямо на меня несется машина. Водитель и не думал сбрасывать скорость. Машину кидало по всей проезжей части. Я попытался отскочить в сторону с его пути, но он, казалось, меня преследовал – куда я, туда и он. Последнее, что я видел, – фары, колеса, бампер, потом удар и темнота…
– Ты знаешь, как ЭТО происходит? – спросил он.
– Что ЭТО?
– Ебля.
– А что это такое?
– У твоей матери есть дырка, – и парень соорудил из большого и указательного пальцев правой руки кольцо, – а у твоего отца – ялда, – тут он выставил указательный палец левой руки и стал тыкать им в кольцо. – Потом из ялды выстреливается сок, и у твоей матери может родиться ребенок, а может и не родиться.
– Бог делает детей, – сказал я.
– Ага, как из жопы пирожок, – ответил парень и удалился.
Трудно было во все это поверить. На уроке я сидел и думал о сказанном. У моей матери есть дырка, а у отца ялда, которая стреляет соком. Как же могут они заниматься такими вещами, а потом разгуливать как ни в чем не бывало, болтать обо всем на свете и опять украдкой заниматься ЭТИМ? Меня чуть не стошнило, когда я представил себе, что произошел из сока своего отца.
В ту ночь, после того как везде в доме погас свет, я лежал в своей кровати и ждал. И вдруг довольно отчетливо услышал какие-то звуки. Это скрипела их кровать, будто они на ней скакали. Я вылез из постели, на цыпочках спустился вниз и прижался ухом к двери их комнаты. Кровать продолжала скрипеть. Потом все стихло. Я поспешил вернуться в свою комнату и снова прислушался. Моя мать прошла в ванную, донеслось журчание воды, и она снова вернулась в спальню.
Ужас! Неудивительно, что они держали все ЭТО в секрете! Подумать только, все занимаются ЭТИМ! Учителя, директор школы. Все! Это выглядело мерзко. Но потом я подумал: «А что, если бы мне пришлось заниматься ЭТИМ с Лайлой Джейн?» И это показалось мне не таким уж и противным.
На следующий день в школе я все занятия напролет думал об ЭТОМ. Я разглядывал своих одноклассниц и воображал, что мог бы всем им настрелять своего сока и заделать кучу детей. Я бы наводнил мир такими же парнями, как я, – великими бейсболистами, выбивающими три базы с одного удара. И вот перед самым концом занятий наша учительница миссис Уэстфал сказала:
– Генри, останься после урока.
Прозвенел звонок, и все дети разошлись. Я сидел на своем месте и ждал. Миссис Уэстфал проверяла тетради. Я подумал, может, и она хочет немного моего сока. Я представил себе, как загляну ей под платье и увижу дыру.
– Хорошо, миссис Уэстфал, я готов, – вырвалось у меня.
– Отлично, Генри. Сначала вытри все с доски, а потом сходи на улицу и вытряси тряпки.
Я сделал все, как она сказала, и снова сел на свое место. Миссис Уэстфал продолжала заниматься своими тетрадями. На ней было облегающее голубое платье, массивные золотые серьги, а на тонком носу поблескивало пенсне. Я продолжал ждать. В конце концов я не выдержал:
– Миссис Уэстфал, зачем вы меня оставили? Она оторвалась от тетради и уставилась на меня.
Глаза у нее были зеленые и, казалось, бездонные.
– Я оставила тебя, потому что иногда ты плохо себя ведешь.
– Ага? – улыбнулся я.
Миссис Уэстфал сняла пенсне и снова принялась разглядывать меня. Ноги ее были под столом, и я не мог видеть их.
– Сегодня ты был очень невнимателен, Генри.
– Ага.
– Есть такое слово «да». Ты же обращаешься к даме!
– О, я знаю…
– Прекрати разговаривать со мной в таком тоне!
– Как скажете.
Миссис Уэстфал встала, прошлась по проходу и села на стол прямо напротив меня. У нее были очень красивые длинные ноги в шелковых чулках. Она улыбнулась мне и погладила по руке.
– Твои родители не балуют тебя любовью, так ведь?
– А мне и не больно-то надо, – ответил я.
– Генри, любовь нужна всем.
– Мне ничего не надо.
– Бедный малыш, – сказала она, встала, подошла ко мне вплотную, нежно взяла мою голову и прижала к своей груди.
Я обнял ее за ноги и слегка сжал.
– Генри, ты должен прекратить драться и ссориться со всеми подряд. Мы хотим тебе помочь.
Я сжал ее ноги крепче и сказал:
– Хорошо, давайте ебаться!
Миссис Уэстфал оттолкнула меня и отступила:
– ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?
– Я сказал, давай ебаться!
Она очень долго смотрела на меня, потом выговорила:
– Генри, я никогда и никому не передам то, что ты мне сказал: ни директору, ни твоим родителям – никому. Но я больше никогда не хочу слышать от тебя этих слов, ты меня понял?
– Понял.
– Хорошо. А теперь ты можешь идти домой.
Я встал и направился к двери. Когда я открыл ее, миссис Уэстфал сказала:
– Всего хорошего, Генри.
– Всего хорошего, миссис Уэстфал.
Я шел по улице и дивился всему, что произошло. Миссис Уэстфал была не прочь со мной поебаться. Это очевидно. Но она боялась, что об этом могут узнать мои родители, другие учителя, директор школы, – ведь я был еще слишком юный. Но это было так восхитительно – находиться с ней в комнате наедине. Вообще все, что касалось ебли, теперь казалось мне прекрасным, заставляло задуматься, в лучшем смысле.
Мой путь к дому пересекал широкий бульвар. Я ступил на пешеходный переход. И вдруг увидел, что прямо на меня несется машина. Водитель и не думал сбрасывать скорость. Машину кидало по всей проезжей части. Я попытался отскочить в сторону с его пути, но он, казалось, меня преследовал – куда я, туда и он. Последнее, что я видел, – фары, колеса, бампер, потом удар и темнота…
14
Очнулся я в больнице. Надо мной трудились доктор и сестра. Они обрабатывали мои колени ватными тампонами, которые были чем-то смочены. Это вызывало жжение. Локти тоже горели.