«Надо бы поговорить с министром, – подумал Шпеер, вновь заметив муху, на сей раз севшую на подлокотник соседнего кресла. – Старик очень, очень обидится. А специалист он все-таки отличный, зачем ссориться с ним по пустякам?»

– Прошлой зимой я сумел предотвратить катастрофу только потому, что успешно противостоял натиску генералов, которые настаивали на отступлении, – продолжал Гитлер. Наверное, он говорил это скорее для себя, но Ганценмюллер и Шпеер слушали внимательно. – А вы… – фюрер повернулся к советнику. – Вы своим поведением на фронте доказали, что обладаете должной энергией и способны навести порядок на транспорте. Шпеер, рейхсминистр в приемной?

Шпеер кивнул.

– Пусть войдет, с кем он там еще пришел…

Шпеер подошел к двери кабинета и открыл ее. Старик сидел на диванчике, вполголоса беседуя со своим министериаль-директором Лейбрандтом.

– Фюрер приглашает вас, – сказал Шпеер. Дорпмюллер колюче взглянул на него, пропустил вперед министериаль-директора.

– Я намерен своим личным вмешательством изменить сложившуюся ситуацию! – заявил Гитлер, как только они вошли. – Я в свое время тоже начинал с нуля, был просто солдатом Первой мировой войны и пришел в политику, когда все, кто считал себя истинными вождями, оказались далеко не на высоте. Железная воля – вот что помогло мне одержать победу. Весь мой жизненный путь подтверждает, что я никогда не отступаю перед трудностями. Война поставила перед нами новые задачи, и мы просто обязаны решить их. Я повторяю, для меня не существует слова «невозможно». Он сверкнул глазами и крикнул: – Не существует – и все!

«Очень удобный момент для рукоплесканий, – подумал Шпеер. – Зал встает и кричит: «Хайль!». Вот только зала нет, а участники совещания – народ привычный».

Выдержав паузу, Гитлер сказал уже вполне спокойным голосом:

– Я, господин Дорпмюллер, назначаю вашего советника, вот этого молодого человека, на пост статс-секретаря.

Рейхсминистр промолчал. Он лишь кивнул и покосился на Ганпенмюллера, который явно чувствовал себя не совсем удобно. Тем не менее факт свершился, и совещание продолжалось как ни в чем не бывало. Проблема железных дорог муссировалась еще некоторое время, после чего Мильх и Шпеер получили временные чрезвычайные полномочия на транспорте. Завершая совещание, Гитлер с металлом в голосе заявил:

– Транспортная проблема не может стать причиной нашего поражения. Следовательно, она должна быть разрешена.

Чиновники и генералы поднимались из-за стола, складывали бумаги в папки и портфели. Гитлер поманил пальцем Шпеера, который подошел к рейхсминистру транспорта и хотел было заговорить с ним в надежде как-то смягчить неприятный момент.

– Останьтесь на пару минут, – сказал. Гитлер. – Я хочу, чтобы вы присутствовали при разговоре.

Каком разговоре, с кем, фюрер не сказал. Шпеер сел на свободное кресло, дожидаясь, пока участники совещания покинут кабинет. Наконец все удалились. Гитлер, не обращая внимания на Шпеера, поправил воротник, откашлялся и посмотрел на часы.

– Довольно долго мы говорили о таких банальных вещах, – досадливо сказал он. – Почему я всегда все должен делать сам? Почему у меня много советчиков, которые не в силах сделать что-то реальное, как только тому придет надобность?

Шпеер пожал плечами:

– Хорошие советчики – не всегда хорошие специалисты…

Фюрер посмотрел на него, ничего не сказал, потер лицо руками.

– Ах, было б у меня здоровье покрепче… – пробормотал он чуть слышно. И Шпеер вспомнил: именно эти слова, именно так же устало сказал ему Гитлер в тридцать девятом, когда стоял возле огромного макета новой застройки Берлина. Тогда он взял Шпеера за руку и произнес:

– Теперь вы поняли, почему мы делаем это с таким размахом? Это ведь столица германского рейха – ах, будь у меня здоровье покрепче…

Отняв ладони от лица, Гитлер вновь выглядел бодрым и готовым к делам.

– Итак, – сказал он громко, – я попросил вас остаться. Сейчас сюда войдут два человека. Вы их, наверное, знаете. Прошу вас, внимательно выслушайте то, что они будут говорить, а потом скажете мне свое мнение.

Шпеер не удивился. Фюрер считался с его мнением, и не только в том, что касалось архитектуры, вооружений или транспорта. Кто бы там ни ждал в приемной, Гитлер не был уверен в них или их идее до конца и потому надеялся на стороннего объективного слушателя.

Первого из вошедших Шпеер действительно знал, хотя и не очень хорошо, – это был Вольфрам Зиверс, шеф «Анненербе». К этой организации Шпеер относился не совсем серьезно, хотя, конечно же, пользу они тоже приносили, и порой немалую. В то же время сугубый материалист Шпеер не мог не веселиться в душе при мысли о черных магах в эсэсовских мундирах, корпевших над древними рунами в поисках ужасного заклинания, которое, к примеру, загонит в ад Сталина или Черчилля вместе с их армиями.

За ним вошел достаточно молодой бригаденфюрер СС с лицом бывшего боксера. По крайней мере, его сломанный нос об этом говорил красноречиво.

Гитлер не стал представлять их друг другу, полагаясь на то, что и Шпеер знает их, и они знают Шпеера. Усадив всех за стол, Гитлер сказал:

– Я надеюсь, присутствие рейхсминистра не помешает нашей беседе?

«Попробовал бы ты сказать что-то против», – улыбнулся про себя Шпеер при виде недовольной мины шефа «Анненербе».

– Я недоволен, – без обиняков начал Гитлер. – Когда Дарре создавал общество по изучению древней германской истории, он, возможно, и довольствовался этим. То бишь тем, что вы переписываете старые труды по расовой доктрине. Больше, чем Мюллер, Вагнер или даже этот француз Гобино, вы все равно не сделаете! Мне нужны другие результаты, совсем другие. Осязаемые результаты! Я правильно сделал, что переподчинил вас Гиммлеру, но Гиммлер, я вижу, очень мало требует от вас!

Шпеер с удовлетворением заметил, что муха уселась на нос Зиверса, а тот не осмеливается ее согнать. Фюрер привстал, повысил голос:

– Мы тратим на содержание общества огромные средства, которые с большей пользой пригодились бы рейху в десятке других мест! Раскопки – это хорошо, но бытовые подробности жизни викингов не помогут нашим солдатам на Восточном фронте! Только что мы обсуждали вопросы транспорта, который оказался не готов к сегодняшним тяжелым условиям, и я обещаю вам, мы решим эти вопросы. Решим, потому что не решать их нельзя. А вот как вы решаете свои вопросы, Зиверс? Что вы можете рассказать мне сегодня?

Зиверс молчал, глядя в одну точку. Он не был трусливым человеком, но сейчас лучше было не встревать, пусть фюрер выговорится.

Гитлер и в самом деле выговорился. Он опустился в кресло и сказал ворчливо:

– У вас на носу муха, Зиверс. Могли бы ее и сами согнать, а не ждать моего указания.

Бригаденфюрер с трудом сдержал улыбку, а покрасневший Зиверс поспешно смахнул насекомое.

– Что у вас? – спросил Гитлер. Прозвучало это вполне миролюбиво, и Зиверс начал:

– Я не буду сейчас делать развернутый доклад о деятельности общества, мой фюрер. Скажу только об операции «Тангейзер». Пока никаких накладок, ядро группы прибыло в Триполи точно к указанному сроку. У нас есть все основания полагать, что и в дальнейшем не произойдет ничего непредвиденного. Состав группы вы знаете: проверенные люди из «Бранденбурга», мастера своего дела, убежденные национал-социалисты. Научный консультант, как и оговаривалось, доставлен из Бельзена, состояние удовлетворительное, даже, можно сказать, хорошее. Бригаденфюрер фон Лоос беседовал с ним.

– Пожалуйста, бригаденфюрер, – кивнул Гитлер.

– Доктор Замке относится к экспедиции скептически, – сказал бригаденфюрер. – Это лучшее, чего можно желать. Фанатичный поклонник научных идей покойного отца мог бы наделать глупостей, а Замке будет руководствоваться трезвым рассудком. Насколько я знаю, даже после знакомства с работой отца он не верит в конечную цель. Что касается офицеров из «Бранденбурга», вернее, бывших офицеров из «Бранденбурга», то в них мы уверены полностью.

– Что значит «бывших»? – осведомился Гитлер.

– Мы перевели их в войска СС. Официально прикомандированы к аппарату Гейдриха, но это ровным счетом ничего не значит, мой фюрер.

– Опытные люди?

– Одни из лучших. Работали в Норвегии, Бельгии, Дании, Франции, Польше, Югославии, Греции.

– Кто будет им придан?

– У Роммеля знают об экспедиции ровно столько, сколько должны знать. Они выделят транспорт и все необходимое. Правда, произошла небольшая накладка, офицер, ведавший этими вопросами, едва не погиб накануне прибытия группы в Триполи…

«Честный бригаденфюрер, – отметил Шпеер. – Эту информацию Гитлеру можно было и не давать.

Он любит честность, но иногда подобные откровения выходят говорившим их боком…»

Но фюрер был настроен иначе.

– Что случилось? Кто он?

– Подполковник Рудольф Рике. Его автомобиль наехал на старую мину. Подполковник в очень тяжелом состоянии.

– Рике… – Гитлер задумался. – Он не служил в Баварском кавалерийском полку?

– Совершенно верно, мой фюрер!

Гитлер улыбнулся, довольный. Память не подвела, хотя этого Рике он явно видел мимоходом, на каком-нибудь торжественном мероприятии или в инспекционной поездке.

– Что мы можем для него сделать?

– Зауэрбрух, мой фюрер, – сказал Шпеер. – Он спас полковника фон Штауффенберга после ранения в Тунисе.

– Да-да, конечно, – оживленно кивнул Гитлер. – Зауэрбрух. Решите вопрос с самолетом, обязательно решите. Кто сейчас занимается обеспечением?

– Полковник Боленберг. Никаких сложностей не будет, – заверил фон Лоос.

– Приятно видеть людей, которые не обещают сложностей. А ведь сейчас все только и говорят о сложностях. Сложности тут, сложности там… – ворчливо произнес фюрер. Тем не менее он явно пребывал в отличном настроении.

Бригаденфюрер, воодушевленный этими словами, продолжал:

– К сожалению, мы вынуждены отказаться от радиосвязи, чтобы обеспечить полную секретность операции. Как только они выедут из контролируемой войсками зоны, никакой информации поступать не будет. Это вынужденная мера, и…

– Все ясно, бригаденфюрер, – перебил Гитлер. – Давайте пожелаем этим отважным людям успеха и будем помнить, какова истинная ценность этой акции. Обо всех чрезвычайных происшествиях, если таковые будут, сообщать мне немедленно. Мне… или Шпееру. Да, пожалуй, Шпеер как раз тот человек, который должен об этом знать. Зиверс, у вас что-нибудь еще?

У Зиверса явно была пара вопросов, но Шпеер незаметно для фюрера показал ему глазами на дверь. Лучше оставить Гитлера таким вот благодушным, он и без того слишком много работал сегодня – чего стоило одно совещание. Офицеры поднялись и покинули кабинет.

– Вот, Шпеер, еще одно направление войны. И я не знаю, что сейчас важнее – Восточный фронт или эта маленькая экспедиция в Африку…

Сказав это, Гитлер встал из-за стола и прошелся взад-вперед, заложив руки за спину.

– Я правильно отругал Зиверса, не так ли? – спросил он и, не ожидая ответа, продолжал: – Они слишком много внимания уделяют бутафории, ненужной бутафории, в то время как рейху надобны маленькие, но нужные и конкретные дела. Вы, конечно, не в курсе событий, и весь разговор для вас был странным спектаклем, но я хочу спросить вас как вы думаете, Шпеер, они верят в то, что делают?

– Трудно сказать. Зиверс, по крайней мере, чересчур циник, чтобы верить во что-то. А вот бригаденфюрер, кажется, верит.

– А я? Я – верю?

– Вы, мой фюрер? – вопрос поставил Шпеера в тупик.

– То-то и оно, Шпеер. То-то и оно. Но пусть все идет так, как идет, мой дорогой Шпеер.

16

Каждый выжидает, выжидайте и вы, а потом вы узнаете, кто обладатель ровного пути и кто шел по прямой дороге!

Коран. Та Ха 135 (135)

Звезды дрожат. Звездам холодно там, в темноте. Звезды далеко, и поэтому тепло костра до них не достает. И даже жар пустыни, остывающей после раскаленного дня, не в силах справиться с холодом, который испытывают маленькие светящиеся точки во мраке.

Вокруг костра сидят четверо, и ночной ветер осторожно гладит языки огня, где-то в темноте вода ведет разговор с дном ручья. Четверо собрались в одном месте.

Оазис Фарх. Где-то на полпути между Суртом и Мисуратой. Песок вокруг. Повсюду, куда достигает глаз, до самого горизонта и дальше. На всем пути из Сурта – любой караванщик вам скажет – нет ни одного места, где можно остановиться. Нет ни одной зеленой точки. Только пески. До горизонта и дальше.

Так вам скажет караванщик. И будет прав. Прав для всех трехсот с небольшим дней в году. Кроме этого дня. Точнее ночи.

Однако окажись волей Аллаха где-нибудь в этих краях караван, и обрати его караванщик свой взор в сторону этого костра… То бежал бы он прочь, несмотря на ночь и на опасность заблудиться… Бежал со всеми людьми, со всеми верблюдами, со всем своим скарбом. Без оглядки, до тех пор, пока не пропал бы из глаз проклятый огонек в ночи.

И был бы прав. Потому что каждый в этой пустыне знает, что на одну ночь в году появляется где-то в песках оазис Фарх. Где возле костра сидят шайтаны, числом пять, и едят. Кого? Ну, путников едят… Вместе с верблюдами, попутчиками и скарбом.

Страшно оказаться ночью возле оазиса, которого нет.

Но интересно.

Потому что вода. Огонь. Песок. И ночной ветер. Говорят о чем-то…

– Сколько мы будем ждать? – спросил Имран. Не зло, а так, чтобы знать.

– Я не знаю, – ответил Саммад, хотя вопрос не относился к нему лично.

– И никто не знает, – в тон ему отозвался Мухаммад.

Если посмотреть на них искоса, не вглядываясь в лица, не ища недостатки, они чем-то похожи. Точно так же, как похожи, при внешнем различии, Имран и Ибрахим.

– Нас осталось четверо, – наполовину спросил, наполовину подвел итог Имран.

– Кто знает?.. – сказал Мухаммад.

– Никто не знает, – в тон ему отозвался Саммад.

Ибрахим досадливо поморщился и, поднявшись на ноги, ушел куда-то в темноту. К журчащему во мраке ручью.

– Я правильно понимаю, что никто не нашел его? – спросил Саммад.

– Если его не нашел ты, значит, не нашел никто, – ответил из темноты Ибрахим. – Подождем еще… День.

Саммад пожал плечами и подкинул в огонь еще веток.

Вдалеке таял топот ног.

Маленький торговый отряд, состоящий из трех верблюдов, нагруженных до предела, и погонщиков к ним, бежал прочь. Быстро бежал.

17

Не придавай мне в сотоварищи никого, кроме тех людей

Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 25 (25)

Солдаты вели себя правильно, как и положено истинным солдатам: спали в тени облупившейся стены, рядом с грузовиками. При виде офицеров они оживились, но не слишком: растолкали какого-то соню, стати подниматься. Шестнадцать человек вместе с унтером – Фрисснер незаметно ухмыльнулся разумной скаредности полковника. Правильно, посылай тут со всяким встречным-поперечным кучу народу, когда самим нужно…

– Бандиты, не так ли? – с улыбкой покосился на Фрисснера полковник. Фрисснер пожал плечами. – Не беспокойтесь, это – лучшие. Рекомендую: унтер-офицер Обст, кавалер двух Железных крестов, с первого дня в Корпусе…

Обст оказался коренастым мужичком лет, сорока с внешностью крестьянина. Крупная голова, мясистый нос, бесцветные глаза с такими же бесцветными ресницами. Унтер Фрисснеру понравился, такие сельские мужички обычно надежны в бою. Да и остальные солдаты с виду были ничего самому молодому лет двадцать, самый старший – Обст.

– Ваш новый командир, – сказал полковник, широким жестом правой руки указывая на Фрисснера. – Капитан Артур Фрисснер. Надеюсь, вы не посрамите Корпус под его командованием.

– Буду краток. – Фрисснер сделал шаг вперед. Солдаты, все шестнадцать человек, внимательно смотрели на него, прекрасно понимая, что их жизнь в ближайшие недели или даже месяцы будет зависеть прежде всего от этого незнакомого капитана. – Отправляемся завтра утром, пока можете отдыхать Унтер-офицер, к вам небольшое поручение. Напишите о каждом солдате пару строк, как зовут, что умеет, откуда родом… Кратко, самое главное.

– Хорошо, господин капитан. Солдаты, переговариваясь, стали устраиваться на насиженном месте. Обст поспешил к канцелярии.

– Среди них есть водители? – спросил Фрисснер полковника.

– Конечно. Водители, пулеметчики, радист…

– Рация нам не нужна.

– Вы уверены?

– Уверен.

– Ваша воля, капитан. Я хотел бы… – полковник помолчал, потом заговорил снова – Я хотел бы, чтобы эти люди вернулись назад. Понимаю, на войне это глупый разговор, но…

– Я постараюсь, господин полковник.

Они осмотрели машины, причем Фрисснер с удовлетворением заметил установленные на грузовичках станковые пулеметы МГ, которых вчера не было.

– Все собрано. Могли бы выехать и сегодня, – заметил полковник.

– Завтра, завтра… – рассеянно сказал Фрисснер.

– И еще, возьмите «стэны», десяток «стэнов». Британские тарахтелки гораздо лучше работают в условиях пустыни, нежели наши МП. Может быть, это непатриотично, но я не хотел бы, чтобы автоматы отказали в самый неподходящий момент…

– Спасибо, полковник.

– Такое впечатление, что вам очень не хочется ехать, – признался Боленберг. – У вас просто на лице написано, капитан. Поэтому я и сказал о людях Обета…

– Я думаю, все будет нормально, господин полковник. Не опаснее, чем на передовой, во всяком случае.

– Не скажите. К передовой эти люди привыкли. А к пустыне привыкнуть трудно, практически невозможно.

Дальше спорить не имело смысла, и Фрисснер промолчал.

Отчет, составленный педантичным Обетом, оказался весьма любопытен.

Из шестнадцати человек (включая самого унтера, само собой) двое были разжалованы из лейтенантов вермахта. А именно – Готлиб Ойнер и Фриц Людвиг. За какие провинности, Обст не писал, но указал против каждого – «надежен». Что ж, пусть так и будет.

Помимо всяких банальностей – когда родился, откуда родом, сколько воевал, – Фрисснер узнал, что Гнаук, например, отличный радист и радиотехник, а Вайсмюллер – водитель-механик, способный починить любую колесную и гусеничную технику. В целом же список был краток, но бесполезен, как Библия.

– Слушай, он ничего особенного и не написал, – процедил Каунитц, читая через плечо. Фрисснер хмыкнул:

– Зато я понимаю, что он уверен в своем отряде. И это хорошо.

– Думаешь?

– Думаю. Да и полковник прекрасно понимал, что нам в пустыне понадобятся хорошие люди. Пусть он не знает целей задания, но он педант, профессионал. Он не станет подсовывать нам отбросы.

– На его месте я поступил бы именно так, – буркнул Каунитц.

– Вот потому-то ты до сих пор не полковник, – улыбнулся Фрисснер и сложил листок со списком, показывая, что разговор окончен.

18

Поистине, Аллах не любит всякого изменника, неверного!

Коран. Хадж. 39(38)

Утро застало Ягера в весьма дурном расположении духа. И хотя налет продолжался едва ли полчаса, Людвигу казалось, что англичане «делали» Триполи всю ночь. Ни в какое бомбоубежище он, конечно, не спускался. Не из какой-то там бравады… Просто от осколков его надежно защищали стены дома, где он квартировал, а прямое попадание можно схлопотать и в яме, которую тут называли бомбоубежищем. Ягер не знал таких ям. которые бы спасали от прямого попадания многотонной бандуры, начиненной взрывчаткой.

Но все-таки ночная бомбардировка есть бомбардировка, и наутро у Людвига болела голова.

Хотя вполне может быть, что голова болела из-за вчерашнего посещения гашишианцев. Сладкий дым, которым была полна курильня, въелся в одежду и противно лез в нос.

Ягер поплелся в ванную.

Из крана едва текла вода температуры тела. Чтобы прибавить напор, пришлось выкрутить вентили на всю катушку.

Так еще можно было поплескаться под омерзительным дождиком. Пресной водой Триполи снабжался за счет мощных артезианских колодцев. К сожалению, несовершенство местной канализационной системы делало воду, текущую из крана, солоноватой и чуть теплой. Пить такую воду было довольно рискованно. Равно как и готовить. Мыться было противно. В определенные моменты по цвету и температуре вещество, вытекающее из водопровода, напоминало мочу.

Однако несмотря на эти неудобства, Ягер плескался под жидкими струями, так как понимал, что скоро, возможно, уже с сегодняшнего дня, вода будет только для питья.

Побрившись и подровняв усы, Людвиг надел новую походную форму, оставив старую одежду в корзине за дверью. Хозяйка дома раз в неделю устраивала большую стирку для всех постояльцев. Пожилая арабка стирала аккуратно, ничего из вещей не пропадало, и ей как будто можно было доверять.

До отъезда предстояло решить две проблемы. Закончить все свои дела на мнимой государственной службе, то есть сложить с себя полномочия координатора по делам военнопленных, и запастись необходимым инвентарем. Людвиг отпустил секретаря еще вчера, напоследок запугав того до полусмерти.

Затягивая шнурки на высоких ботинках, Ягер подумал, что было бы неплохо еще завалиться к генерал-губернатору, жирному макароннику. Предварительно надеть форму «СС» и, поставив того по стойке «смирно», надавать по физиономии. Ягер с такой ясностью представил себе толстую морду губернатора, что по спине пробежала жаркая волна. Он даже от удовольствия прикрыл глаза…

Бац…

Лопнул шнурок.

Людвиг медленно выдохнул воздух. Сдерживая внезапное желание зашвырнуть ботинок куда подальше.

В приемной губернатора было шумно. Как-то необычно шумно. Ягер достаточно насмотрелся на итальяшек и понимал, что ожидать от них спокойной сосредоточенной работы не приходится. Еще удивительно, как их армия, с таким-то руководством, ухитрилась удержать Ливию под своей властью. Хотя, конечно, любому человеку, достаточно долго прожившему в Триполи, становилось ясно, что любая чужая власть тут – явление временное, возможное только до тех пор, пока разбросанные по пустыне племена находятся в состоянии вражды между собой. Только поддерживая эту рознь, можно удерживать власть. По части интриг итальянцы были мастерами.

– Господин Ягер, губернатор вас примет, – это подал голос из-за огромного стола секретарь. Как он узнал, что генерал-губернатор готов принять посетителя, неизвестно. Перед ним одновременно торчали два военных чина, которые наперебой что-то орали, тараторили и надрывались. Насколько Ягер мог судить по обрывкам фраз, речь шла о каких-то пайках, которые или прибыли не туда, или вообще не прибыли. Ко всему прочему, секретарь отвечал на несколько телефонных звонков одновременно, просматривал какие-то бумаги, безошибочно отыскивая нужную среди общего бардака. Военные жестикулировали, секретарь отмахивался черной телефонной трубкой и указывал Ягеру глазами на массивную, под стать его столу, дверь, которая вела в кабинет губернатора.

«Вояки молодцы, добраться до самого генерал-губернатора, хотя бы до его приемной, это труд не для слабонервных», – подумал Людвиг, обходя двух решивших умереть, но добиться своего от бюрократической машины, лейтенантов.

Он открыл дверь, придержав ее основательный разбег, и вошел внутрь.

Сказать, что кабинет был большой, означало не сказать ничего. Ягер не любил громких эпитетов, они казались ему на редкость фальшивыми, но в данном случае хотелось употреблять только превосходную форму в словообразовании.

Злые языки поговаривали, что кабинет генерал-губернатора разместился в бывшем гареме. Доказательств тому не было совершенно никаких, но размеры помещения вызывали вполне определенные ассоциации.

В кабинете, если его можно было так назвать, стоял огромный стол, покрытый зеленой тканью, свисающей до пола. Ряд стульев с кожаными спинками окружал этот постамент, вполне годный для памятника власти. Сдвинутая к краю, терялась огромная, подробнейшая карта Триполи. Над ней склонился сам губернатор, толстый и смахивающий на Муссолини. Рядом с ним валялся на полу стул.

Высоко под потолком, где находились узкие окна, на внутреннем балкончике стоял на подставке старый пулемет Бреда M1930. Его ствол настороженно выглядывал на улицу.

Ягер подумал, что раньше на этом месте был бассейн. По крайней мере, размеры стола соответствовали водоемам, которые Людвиг видел в некоторых богатых домах Триполи.

Подойдя ближе, Ягер увидел, что на карте лежит десантный кинжал, называвшийся «гладиаторским».

– Ну, что вы скажете, господин координатор? – задумчиво спросил губернатор, пренебрегая воинскими приветствиями.

– Скажу, что я слагаю с себя обязанности координатора. Завтра на мое место прибудет новый человек. Надеюсь, что сотрудничество с ним будет таким же плодотворным. – Людвиг положил рядом с картой заготовленные заранее документы.

– Будет, конечно будет. – Губернатор покивал головой, искоса взглянув на бумаги.

Ягер посмотрел на карту, отметил про себя место, которое было надколото кинжалом. Если его не подводила зрительная память, то оно как раз соответствовало гашишианскому подвалу.

– Вы возвращаетесь назад в Германию? – спросил губернатор, и Людвиг насторожился. Генерал-губернатор Триполи никогда таким не был.

– Нет, я поступаю в ведение другой организации… – уклончиво ответил Ягер.

– Как это хорошо… – Итальянец поднял голову к сводчатому потолку. – Разнообразие… Так надоел этот город…

Затем он резко кивнул, посмотрел на Ягера впервые за всю беседу и сказал:

– Ну что же, желаю вам успехов. Надеюсь, что еще увижу вас. Прощайте.