Линкольн продолжал действовать. Понимая, что низкий промышленный потенциал Юга вынудит мятежников обратиться за вооружением и товарами к Англии, Франции и другим европейским державам, президент 19 апреля объявил о морской блокаде всего побережья южных штатов — от Южной Каролины до Техаса. В эти же дни стало известно, что 17 апреля Виргиния заявила о сецессии и присоединении к Конфедерации, а Арканзас и Северная Каролина близки к такому же решению (официально оно было принято в этих штатах 6 и 20 мая). Поэтому Линкольн 27 апреля расширил сферу действия блокады и на эти штаты. 3 мая президент обнародовал декларацию о призыве новых добровольцев, но теперь уже сроком на три года: к тому времени стало ясно, что за три месяца война вряд ли закончится.
   Впрочем, на Юге это поняли еще раньше. 6 марта Конфедерация объявила о наборе 100 тыс. добровольцев с годичным сроком службы. Руководство мятежников и их сторонники на Севере предпринимали и иные энергичные шаги, прежде всего в плане вербовки новых союзников из числа штатов, еще не занявших определенной позиции. В равной мере и Север был заинтересован в сохранении как минимум нейтралитета таких штатов.
   Речь идет о так называемых «пограничных» штатах — Мэриленде, Миссури, Кентукки и Теннесси (а также о западной части Виргинии, где рабовладение не прижилось и было много сторонников Союза). В этих штатах преобладал рабовладельческий способ ведения хозяйства, но в силу ряда причин — прежде всего из-за соседства с территорией Севера — они традиционно избегали излишне острых конфликтов с ним. Будущая позиция «пограничных» штатов в войне ввиду их крайне выгодного стратегического расположения (в самом центре страны!) была исключительно важна. К. Маркс, ставший, как и Ф. Энгельс, первым историком и аналитиком этой войны, сказал об этих штатах: «Кто ими владеет, тот и господствует над Союзом»[14].
   Наиболее важной для Севера была проблема Мэриленда. Из его территории некогда был выделен федеральный столичный округ Колумбия с городом Вашингтоном. Легко представить, что могло получиться, если бы столица США оказалась внутри территории мятежного штата. Именно Мэриленд тотчас после сдачи Самтера стал ареной противоборства сторон. 19 апреля в его столицу — Балтимор вошел 6-й массачусетский полк — первое из соединений добровольцев, промаршировавшее от Бостона, где оно было сформировано, до Балтимора в то время эти города не были связаны железной дорогой), чтобы оттуда на поездах доехать до Вашингтона.
   Но в Балтиморе еще до прибытия добровольцев начались беспорядки: на улицах собирались толпы, распевавшие песни и гимны мятежников. Намереваясь преградить дорогу добровольцам, сторонники южан даже устроили на одной из улиц баррикаду. Страсти накаляюсь. Когда на улицах показались отряды добровольцев, толпа пришла в неистовство; сторонники мятежников швыряли в солдат камнями, били палками, подожгли мост, через который предстояло следовать массачусетсцам. В конце концов добровольцам пришлось открыть огонь и штыками проложить себе путь к вокзалу.
   В итоге стычки на улицах Балтимора 6-й полк потерял четырех человек убитыми и 36 получили ранения. Среди горожан, как позднее сообщила балтиморская полиция, было девять убитых и много раненых. Президент Конфедерации Дэвис в телеграмме от 22 апреля просил губернатора Виргинии Дж. Летчера: «Поддержите Балтимор, если возможно. Мы пошлем вам подкрепления»[15]. А насмерть перепуганный губернатор Мэриленда Хикс отправил Линкольну телеграмму: «Волнение устрашающе. Не посылайте больше сюда войск»[16].
   Балтимор продолжал бурлить. Едва массачусетский полк покинул город, толпа разгромила вокзал, в ряде мест перегородила или разрушила пути, несколько паровозов были сброшены в реку. Вашингтон, по сути дела, оказался отрезанным от северных штатов и остался лицом к лицу с мятежным Югом. Игнорируя просьбу Хикса, Линкольн распорядился ввести в Балтимор другие только что набранные подразделения, и порядок в городе был восстановлен. Правда, железнодорожное сообщение Вашингтона с Севером возобновилось только к 13 мая, так как вконец растерявшийся Хикс приказал во избежание новых инцидентов поджечь железнодорожные мосты. После этого правительство Союза неизменно держало в Мэриленде достаточное количество войск, что и обеспечило вынужденный нейтралитет этого штата в войне. Уже 27 апреля 57 законодателей мэрилендской ассамблеи проголосовали «против» сецессии; «за» — лишь 13 человек[17].
   Еще сложнее обстояло дело в Миссури и Кентукки. Губернатор Миссури К. Джэксон, выступивший за сецессию еще при избрании Линкольна президентом, в феврале 1861 г. попытался протащить решение об отделении через ассамблею штата. Однако голосование дало неожиданный для Джэксона результат: 89 законодателей были «против», «за» — только один. Тем не менее на призыв Линкольна о добровольцах губернатор откликнулся 17 апреля следующей телеграммой: «Ваше предписание, по моему суждению, является незаконным, антиконституционным и революционным по своей цели, бесчеловечным и дьявольским и не может быть исполнено. Ни единого человека штат Миссури не предоставит для проведения любого подобного бесовского крестового похода»[18].
   Но пассивного сопротивления Джэксону было недостаточно, и он решил во главе милиции штата пробиться в расположение мятежников, а потом с их помощью «освободить» Миссури. Под теми или иными предлогами губернатор уволил из рядов милиции сторонников Союза, быстро превратив ее в свое послушное орудие. К началу мая Джэксон собрал около 1 тыс. этих милиционеров в лагере на окраине Сент-Луиса, намереваясь захватить городской арсенал, где хранилось 60 тыс. винтовок. При удаче этого предприятия губернатор мог бы легко вооружить своих сторонников в штате и без помощи мятежников решить вопрос о принятии сецессии. Во главе милиционеров Джэксон поставил опытного генерала Д. Фроста.
   Федеральный гарнизон Сент-Луиса, насчитывавший в то время всего несколько десятков человек, возглавлял генерал Фрэнсис Блэйр-младший, который еще в марте через своего брата, министра связи в кабинете Линкольна, сообщил президенту об опасениях за судьбу арсенала. Линкольн прислал Блэйру подкрепления во главе с молодым, решительным капитаном Натаниэлом Лайоном. Блэйр и Лайон в дополнение к гарнизону вооружили примерно тысячу жителей Сент-Луиса (почти исключительно немецкого происхождения), в лояльности которых к Союзу они были уверены. С помощью этих ополченцев все оружие из арсенала перевезли в соседний Иллинойс, где не было подобной угрозы.
   Разъяренный Джэксон сумел через своих агентов раздобыть оружие в Новом Орлеане и в ящиках с надписью «мрамор» быстро переправить его в лагерь милиционеров, который честолюбивый губернатор назвал своим именем. Охрана лагеря Джэксон была усилена, впускали только «своих». Блэйр и Лайон подозревали, что милиционеры замышляют какую-то акцию, но силой проникнуть в лагерь у них не было никаких основании, к тому же это немедленно объявили бы насилием над гражданскими свободами. Между тем, по некоторым сведениям, на 11 мая Фрост намечал поднять с помощью милиционеров мятеж. 9 мая через лагерь Джэксон неспешно проехала неприметная коляска с какой-то старой дамой, укутанной в шаль. Лицо ее скрывала темная вуаль, свисавшая с широкополой шляпы. Когда спустя некоторое время у дома Блэйра остановилась эта же коляска, изумленные прохожие увидели, как дама легко спрыгнула на мостовую и из-под ее длинного платья на мгновение показались шпоры кавалерийских сапог! «Дамой» был не кто иной, как сам Лайон, добывший таким путем неопровержимые факты противозаконной деятельности милиционеров Фроста.
   На следующее утро, 10 мая, внушительный отряд ополченцев-немцев (судя по всему, число их не превышало 1 тыс.) приблизился к воротам лагеря и возглавлявший его Лайон приказал часовым пропустить их. Те попросили капитана предъявить полномочия на вход в лагерь, на что Лайон с достоинством ответил: «Одну минуту». Он сделал знак ополченцам, и те расступились, обнажив дуло тяжелого орудия, направленное на оторопевших часовых. Все так же спокойно Лайон предложил милиционерам сдаться, пригрозив открыть огонь, а ополченцы развернулись в цепь для атаки. 635 милиционеров были вынуждены сдаться, и их под конвоем отправили в городскую тюрьму.
   По дороге арестованные жалобно взывали к жителям города, умоляя спасти их от казни и пыток. Неподалеку от тюрьмы группа горожан попыталась освободить милиционеров, но Лайон приказал открыть огонь, и толпа немедленно разбежалась; 28 человек при этом было убито. Любопытная деталь: это столкновение на улицах Сент-Луиса с разных точек наблюдали два будущих героя войны — еще не знакомые друг с другом Улисс Грант и Уильям Шерман. Первый оказался в городе, занимаясь набором добровольцев для штата Иллинойс, а второй в то время жил в Сент-Луисе и возглавлял там… компанию, ведавшую городской конкой. Заметим также, что всех арестованных на следующий же день вместо ожидаемых «пыток» отпустили по домам, разумеется, отобрав у них оружие и, как водится, взяв обещание никогда не воевать против Союза. В Вашингтоне известия из Сент-Луиса встретили с радостью, а главнокомандующий федеральными войсками престарелый генерал Уинфилд Скотт присвоил Лайону звание бригадного генерала.
   Однако ситуация в Миссури была далеко не безоблачной: сразу же после ликвидации лагеря Джэксон вместе с рядом членов ассамблеи и освобожденными милиционерами (естественно, о своем «обещании» они забыли, едва выйдя за ворота тюрьмы) доплыл на пароходах по Миссури до столицы «своего» штата Джефферсон-Сити, намереваясь там поднять население на мятеж против Союза. В качестве аргумента теперь выдвигался расстрел ополченцами Лайона «мирных, беззащитных жителей». Что ж, на многих это производило впечатление. В частности, С. Прайс, занимавший пост губернатора до Джэксона и в начале войны решительно выступивший против сецессии, узнав о «кровавой расправе», предложил свои услуги Джэксону, за что и получил от него звание генерала.
   Созванная Джэксоном ассамблея осудила действия Блэйра и Лайона, а также облекла губернатора чрезвычайными полномочиями. Генерал-южанин Б. Маккалоч, командовавший силами мятежников в Арканзасе, уже двинул на поддержку Джэксона свои части. Но Лайон, опередив Маккалоча, явился в Джефферсон-Сити с войском, и Джэксону все в той же компании снова пришлось бежать. 17 июня Лайон настиг его у Бунвилла и нанес довольно чувствительное поражение. Джэксон бежал к границе с Арканзасом, навстречу частям Маккалоча. Спешно созванный Блэйром конвент в Сент-Луисе объявил этого генерала новым губернатором, а изменника Джэксона — предателем.
   Теперь о Кентукки, губернатор которого Б. Мэгоффин с самого начала конфликта поддерживал рабовладельцев. Едва узнав про призыв Линкольна о добровольцах, он отправил в Вашингтон телеграмму, сообщавшую, что «Кентукки не предоставят войск для греховной цели — подчинения братских южных штатов»[19]. Это крайне обеспокоило вашингтонскую администрацию: Кентукки клином врезались в территорию Севера, как бы намереваясь расколоть его, и отход этого штата к мятежникам мог повлечь на собой расчленение Союза. Линкольн сказал в этой связи: «Надеюсь, что Господь за меня, но и Кентукки должны быть за меня»[20]. Однако большинство законодателей штата, к счастью, выступали за единство Союза, против сецессии. И Мэгоффин выбрал компромиссный вариант: он обратился к населению с призывом соблюдать нейтралитет, т.е. не откликаться ни на северные, ни на южные воззвания о наборе добровольцев. 24 мая ассамблея Кентукки официально объявила о нейтралитете штата. Впоследствии Кентукки дали ряд воинских соединений Союзу, хотя и на Юг бежало немало «добровольцев».
   Что же касается четвертого «пограничного» штата — Теннесси, то его власти еще 7 мая заключили военный союз с Конфедерацией, а 8 июня было объявлено, что по результатам проведенного в штате референдума (104 019 избирателей высказались «за» сецессию, 47 238 — «против»[21]) Теннесси выходит из состава Союза и примыкает к Конфедерации. Итак, борьба за «пограничные» штаты завершилась явно в пользу Союза. Кроме того, Конфедерация вскоре потеряла и западную часть Виргинии.
   В целом первые три месяцы войны (до середины июля), обычно «пробегаемые» исследователями как этап якобы малозначительный, при внимательном рассмотрении оказываются интереснейшим периодом, в сумбуре и хаосе которого, в постоянно возникающих и рушащихся планах, надеждах и начинаниях все могло бы повернуться по-другому, пойти иным путем.
   Когда в первые дни президентства Линкольн постоянно обращался к министрам, сенаторам и другим видным лицам с просьбой «что-нибудь предложить», он нередко слышал в ответ нелепости. Впрочем, были и разумные предложения. Например, главнокомандующий У. Скотт в письмах генералу Дж. Макклеллану от 3 и 21 мая, еще не подозревая, что обращается к своему преемнику, сформулировал так называемый план «Анаконда». Этот план предполагал создание сети кордонов по линии реки Огайо и наступление 60-тысячной армии северян вниз по течению Миссисипи. В совокупности с морской блокадой это привело бы, как полагал Скотт, к постепенному сдавливанию и «удушению» Конфедерации. План «Анаконда», пожалуй, излишне резко критикуется в историографии, на деле же изъяны кроются не столько в нем, сколько в отсутствии у Севера сил для таких операций в начале войны.
   Тем временем неизбежность, неотвратимость жестоких, кровопролитных боев становилась все очевиднее. К началу войны на Севере проживали 22 млн человек, на Юге — лишь 9 млн, из них 3,5 млн составляли негры-рабы. Значительным было и экономическое превосходство Севера, хотя в известной степени оно было связано с доходами от сельскохозяйственной продукции Юга (промышленность в южных штатах практически отсутствовала). Тем не менее Юг, объективно более слабая сторона, с первых же дней войны повел себя крайне воинственно, его представители на всех уровнях высказывались в категорическом и непримиримом тоне. Южане явно готовились драться не на жизнь, а на смерть, драться до победы, под которой более решительные из них понимали военный разгром Севера, а остальные — «всего лишь» жесткую оборону границ Конфедерации, чтобы северяне ничем не могли нарушить ее политическую и социально-экономическую структуру.
   И напротив: Север, резонно чувствовавший себя более сильным, уверенный в казавшихся ему неисчерпаемыми ресурсах, не торопился в бой, наивно считая, что победа гарантирована ему и так. Да и неясная перспектива какого-то (они еще и представить не могли, какого именно!) числа жертв и разрушений, крупных материальных затрат не вдохновляла деловых, экономных северян на немедленную драку. Что ж, определенные основания для такой беспечности у северян были, возможно даже в большей степени, чем это принято считать. По мнению большинства исследователей, лучшая и преобладающая часть американского офицерства сразу же после сецессии уволилась из армии и отправилась в родные южные штаты. Цифры говорят об обратном: из 1108 офицеров, состоявших в армии США на начало 1861 г., лишь 313 (чуть более 28%) подали в отставку и затем вступили в различные армии Юга[22]. Практически все они были южанами и не без определенной логики заявляли, что никто не заставит их воевать против родного штата. Итак, реальное соотношение налицо: 795 офицеров остались на Севере.
   Миф о том, что чуть ли не все федеральные офицеры «сбежали» на Юг, отчасти был порожден отдельными яркими примерами такого рода. Главный из них связан с биографией самого известного генерала Конфедерации Уроженца Виргинии Роберта Ли. В начале 1861 г. он выступил против сецессии южных штатов. В то время полковник Ли временно командовал Техасским округом. После сецессии Техаса (1 февраля) он покинул этот пост и уехал к семье в Арлингтон, на границе Виргинии и федерального столичного округа Колумбия. 28 марта Линкольн назначил Ли командиром 1-го кавалерийского полка регулярных войск, а 18 апреля главнокомандующий Скотт пригласил Ли к себе и предложил занять его пост. Скотт пояснил, что сам он уже стар и боится не справиться со сложнейшими задачами военного времени. Но Ли отказался, а уже 22 апреля губернатор Виргинии Летчер предложил ему командовать всеми вооруженными силами штата в звании генерал-майора. Ли согласился. В те апрельские дни время надежд и иллюзий для обеих сторон подходило к концу. Страшная, жестокая война, о которой, как говорят сами американцы, помнят даже грудные дети, родившиеся много десятилетий спустя, уже стучалась в ворота страны, провозгласившей себя самой демократической, самой свободной, самой процветающей на земле, не интересуясь, что думают об этом другие нации. И вот теперь самонадеянные соотечественники сходились лицом к лицу на полях сражений, чтобы огнем орудий и винтовок устроить кровавую проверку всем этим лозунгам, в неоспоримости которых американцы до тех пор не сомневались.

Бои в Виргинии

   Старейший из американских штатов, Виргиния (в США ее называют Старым доминионом), в течение всей гражданской войны находился в центре военных действий. Он был оплотом Конфедерации в военном, экономическом, наконец, в стратегическом отношении; последнее, в частности, определялось его близостью к столице страны. Не случайно мятежники уже 20 июля перенесли свою столицу из отдаленного алабамского городка Монтгомери в главный город Виргинии — Ричмонд. Виргиния «держала» весь восточный фронт мятежников и в то же время имела хорошее сообщение — особенно железнодорожное и морское (блокада, несмотря на все усилия северян, никогда не носила абсолютного характера) — с штатами Конфедерации, оказавшимися на западном фронте.
   Прекрасно понимая значение Виргинии, обе стороны с первых же дней войны попытались добиться максимума возможного для себя в этом штате. Южане претендовали на безусловное обладание всей его территорией, а северяне стремились захватить там хотя бы несколько плацдармов, чтобы в дальнейшем развивать оттуда наступление в глубь штата. 18 апреля виргинская милиция атаковала федеральный арсенал в Харперс-Ферри, на севере Виргинии, в котором хранилось более 17 тыс. винтовок. 45 северян во главе с лейтенантом Р. Джонсом успели перед отступлением в Мэриленд поджечь склад, и все винтовки сгорели. Но мастерские при арсенале с ценными оборудованием и материалами попали в руки мятежников и в значительной степени стали основой их оружейной промышленности, которой до этого на Юге не было.
   Ответный удар северяне нанесли уже спустя пять дней. Поздно вечером 23 мая их войска вступили на Длинный мост, отделяющий Вашингтон от Виргинии, и заняли важный железнодорожный узел Александрию.
   Пожалуй, особенно напряженным в те дни было положение в западной части Виргинии, в гористой местности которой практически не было ни рабства, ни самих рабов. Когда в апреле 1861 г. ассамблея Виргинии собралась для принятия решения о сецессии, законодатели от западных округов покинули Ричмонд, заявив, что намерены провести «свою сецессию», т.е. выделиться из состава Виргинии, чтобы затем воссоединиться с Союзом. Теоретики Конфедерации оказались в тупике: ведь, подготавливая и принимая решение о сецессии, они неизменно апеллировали к Декларации независимости США (1776 г.), провозгласившей право любого народа менять или свергать недостойных правителей. Подразумевалось, что арбитром в такой ситуации является мнение народа. Но, зарезервировав за собой и осуществив право выйти из-под власти «недостойного правителя» (именно так именовали на Юге Линкольна, а также «тираном», «деспотом», «негритянским мессией» и пр.), рабовладельцы отказывались признать такое право за западом Виргинии, население которого не пожелало оставаться в их «государстве».
   А пока власти Виргинии находились в замешательстве, командование Союза 13 мая приняло решение о создании армии и округа Западной Виргинии. Во главе их был поставлен 35-летний генерал Джордж Макклеллан, многим на Севере казавшийся тогда будущим военным лидером. Об этом человеке необходимо сказать особо. Макклеллан, пожалуй, был наиболее ярким примером так называемых «генералов-политиканов» (в армии Севера их оказалось так много, что возник даже соответствующий термин), в судьбах которых было немало схожего: они обожали помпезность, шик, трескотню в газетах вокруг своей персоны, рвались к высоким политическим постам, вплоть до президентского.
   Значительно позднее, в августе 1862 г., Маркс писал об этих «полководцах»: «Практиковавшийся до сих пор подбор генералов исключительно путем дипломатических и партийных интриг вряд ли способствовал выдвижению талантов»[23]. Как офицеры-профессионалы эти новоиспеченные генералы ничего собой не представляли, хотя Макклеллан как раз не был лишен таланта теоретика и организатора. Но в главном, что требуется от военного — умении воевать, Макклеллан был беспомощен. Он постоянно завышал численность войск противника (порой в 2—3 раза), чего-то выжидал, отступал при первой же серьезной опасности. В то же время амбиция и растущая популярность генерала (на первом этапе войны и армия я население Севера буквально боготворили Макклеллана) вели к тому, что он все демонстративнее игнорировал требования Линкольна и других вышестоящих лиц действовать решительнее и энергичнее. Нередко Макклеллан шел на прямой обман начальства, лишь бы оно «отвязалось» и не мешало ему.
   Когда по прошествии лет специалисты стали разбираться в «подвигах» Макклеллана, выяснилось, что за потоком хвалебных статей в прессе, его собственных хвастливых реляций и восторженных оценок его поклонников ничего нет. В одной из статей, написанной уже в мае 1862 г., К. Маркс и Ф. Энгельс уничтожающе заклеймила Макклеллана, подчеркнув, что для него «цель военных действий состоит не в том, чтобы разгромить врага, а лишь в том, чтобы избежать собственного поражения и таким образом не лишиться своего узурпированного величия»[24]. Лишь кампания в Западной Виргинии в начале июля 1861 г., о которой сейчас пойдет речь, добавляет мазок средней яркости в довольно тусклую картину «подвигов» этого генерала.
   Законодатели Западной Виргинии, покинувшие ричмондскую ассамблею, собрались на конвент в г. Уилинге, где избрали К. Тарра губернатором своей новой территории (официально Западная Виргиния стала штатом и вошла в Союз только 30 июня 1863 г.). А 17 июня конвент одобрил декларацию, осуждавшую действия виргинской ассамблеи и объявлявшую их «незаконными». В Вашингтон была направлена просьба об оказании военной помощи, так как генерал Ли уже двинул на непокорные округа 8 тыс. солдат во главе с генералом Р. Гарнеттом, которые, дойдя до г. Беверли, готовились к решительному удару.
   Еще в начале мая Макклеллана телеграммой вызвали в Вашингтон из штата Огайо, губернатор которого, Дэннисон, успел за неизвестные заслуги произвести капитана Макклеллана сразу в бригадные генералы. Получив приказ срочно идти в Западную Виргинию, новоиспеченный генерал вернулся к своей бригаде в столицу Огайо Колумбус. Оттуда было всего 2—3 дня пешего пути до границ Западной Виргинии, но Макклеллан решил показать (далеко не в последний раз!) свой строптивый характер. Он заявил, что у него не хватает вооружения, особенно артиллерии, и только после того, как из Индианы ему прислали несколько артиллерийских батарей, генерал во главе 20-тысячного войска двинулся к г. Графтону.
   После ряда довольно бессмысленных перемещений своих войск Макклеллан в ночь на 3 июня атаковал лагерь мятежников близ г. Филиппи. Едва успевшие проснуться южане, поливаемые орудийными залпами и проливным дождем, даже не попытались оказать сопротивление и бросились бежать. В полной темноте северяне не могли вести прицельный огонь, так что в опустевшем лагере мятежников остались 15 убитых и раненых. У северян было лишь двое раненых. Однако Макклеллан составил такой живописный отчет, что в Вашингтоне сумбурную стычку приняли за грандиознейшую битву.
   Правда, вскоре частям Макклеллана пришлось вести и более серьезные бои. 11 июля у горного прохода Рич и 13 июля у брода Гаррика через речку Чит они разбили части южан, которым после этого пришлось покинуть Западную Виргинию. Впрочем, масштаб и этих побед Макклеллана был относительно малым, но генерал называл их «грандиозными», утверждая, что разбил «две армии» во главе с опытнейшими командирами. Бойкие на язык репортеры присвоили Макклеллану титул «маленький Наполеон» (генерал был невысоким), и тщеславный «Мак» охотно позировал фотографам в «наполеоновской» позе, заложив руку за отворот мундира.
   В те первые месяцы войпы правительство и население Севера испытывали ощущение неполноты, неудовлетворенности: они ждали более ярких и внушительных, чем в Западной Виргинии, побед, которые поставили бы на место зарвавшихся джонни. Известный аболиционист X. Грили, создатель и бессменный редактор органа республиканцев газеты «Нью-Йорк дейли трибюн» (для простоты ее чаще называют «Трибюн»), ввел в своем издании постоянную шапку — «Вперед, на Ричмонд!». Этот призыв выражал в то время настроение большинства северян, под впечатлением успехов Макклеллана в Западной Виргинии окончательно поверивших в то, что мятежники побегут после первого же серьезного удара. Общественное мнение, выразившееся в призыве Грили, определило и направление будущего удара. Правда, до самого Ричмонда было далековато, но то, что удар будет нанесен по Виргинии, было очевидно.