Дверь тем не менее защелкнули с той стороны. Через минуту за ней что-то бухнуло, и Андрей скорее чутьем, чем логикой, опознал винтовочный приклад.
   Стало понятно, что за него взялись всерьез. И это было хорошо. Шанс подохнуть у него был все эти два кошмарных месяца. Но теперь появился и иной шанс. Шанс, о котором мечтал каждый нормальный пацан послевоенных лет, читавший – у Симонова ли, у Бондарева или еще у кого – о горящих на аэродромах самолетах, о рвущихся к Москве и Волге панцерах, о двадцати или уже двадцати семи миллионах погибших – шанс назвать ДАТУ.
   И быть услышанным.

* * *

   «Эх, была бы я добрая и справедливая, как Лаврентий Палыч… А может быть – и как Иосиф Виссарионыч…»
Ст. о/у Гоблин, пародия, которая никогда не будет создана

 
   Предзакатное оранжевое солнце заглядывало через прикрытые тяжелыми портьерами окна в глубину большого кабинета. Редкие – убирались в кабинете ежедневно – серебристые пылинки вспыхивали в узкой полоске подобно искрам костра и тут же гасли. Купола Успенского собора и колокольни Ивана Великого пылали красным. В иной обстановке этот отсвет согрел бы темное пространство комнаты, но сейчас он создавал лишь подспудное ощущение тревоги.
   – Хм-м. Я не знал, товарищ Берия, что вы… увлеклись научной фантастикой. Может бить, вам следует немного отдохнуть? Мы распорядимся, чтобы вам предоставили путевку в какой-нибудь ха-ароший санаторий. Скажем, в Рице? – Сталин был расстроен. Жалко Лаврентия. В конце концов, работа в НКВД – не для слабонервных. Тем более в такой находящейся на крутом переломе стране. Это шизофреник Ежов мог находить удовольствие в необходимой, но кровавой и грязной работе по очистке страны от всяческой троцкистской швали. Нормальному человеку, каковым нынешний наркомвнудел являлся до своего назначения, заниматься такими делами морально тяжело. Жалко.
   На Берию вождь очень рассчитывал, знающие товарищи еще с двадцатых рекомендовали его как умного, решительного и, самое главное, надежного человека. Да и несколько лет совместной работы лишь укрепили вождя в этом мнении. Но… Не выдержал. Слишком увлекся тем, что было ему ближе по внутренней сущности. Недаром так носился со своими закрытыми институтами. Сколько ходатайствовал за Туполева, Петлякова… За прочих… Правильно ходатайствовал, надо признать. Результаты впечатляют, нет слов. Но, с другой стороны, неприятной рутины с НКВД не снимал никто. А вот к ней у Лаврентия душа не лежит. Вот и ушел, как это говорил… Ильин?.. во «внутреннюю эмиграцию». Пора думать о замене. Жаль. Очень жаль.
   – Спасибо, товарищ Сталин. Я с удовольствием отдохну. Но, если можно, немного попозже. Сейчас… Сейчас слишком неподходящий момент. А что касается научной фантастики, – Берия был готов к такому повороту, дураком был бы, не будь готов, – к сожалению, фантастика слишком часто становится былью.
   – И вы действительно можете доказать, что это… быль?
   – Так точно, товарищ Сталин. НКВД располагает убедительными доказательствами, подтверждающими мой доклад. Разрешите доложить подробно?
   – Ну что ж, – в конце концов, в жизни случается всякое. К тому же Лаврентий молодец. Сказал не: «Я располагаю», а – «НКВД располагает», сумасшедший так не скажет. А тут – официальное заявление от лица ведомства. – Ну что ж, докладывайте. Как я понимаю, доказательства у вас с собой?
   – Не вполне, товарищ Сталин. Часть проходящей по делу аппаратуры достаточно громоздка. Необходимо ваше специальное разрешение на доставку его в ваш кабинет.
   – Разрешение… – Пожалуй, следует дать такое разрешение. Вождь любил рассматривать новые образцы техники. Опытный образец лыжного бронещитка для боев в Финляндии как-то даже приносили ему в кабинет. Он тогда чуть ли не полчаса ерзал животом по ковру, прилаживаясь к бойнице, пытаясь понять, стоящая ли вещь, удобно ли будет за этой бандурой стрелку и не станет ли эта, в принципе, нужная вещь еще одним горе-прожектом типа пушек Курчевского. Сталин снял трубку телефона, соединявшего кабинет с приемной. – Товарищ Поскребышев? Лаврентий Павлович сообщил мне, что у него есть аппаратура, которую он хочет мне продемонстрировать. За какое время вы сможете доставить ее в мой кабинет? Вот как? Машина во дворе? Пять-десять минут? Отлично. Распорядитесь, пожалуйста. Начинайте, товарищ Берия. Через пять-десять минут ваши… доказательства доставят.
   Берия подошел к крытому зеленым сукном столу и, попросив позволения, выложил из портфеля последовательно серую картонную папку с надписью «Дело №…» и всевозможными служебными пометками. Затем на стол легли: еще одна папочка, потоньше, лоскут ярко-красной, «полярной», как определил для себя Сталин, материи и округлых очертаний предмет с тремя рядами кнопок и маленьким жемчужно-серым окошком. В окошке черные рубленных очертаний цифры сменились с 19:59 на 20:00. Часы?
   Из тонкой папочки на свет явились книжица в кожаном переплете с тисненым двуглавым орлом и надписью латиницей «Passport Russia», пяток купюр непривычного вида и несколько монет.
   Часы Сталина заинтересовали, но интереса своего он не проявил, до них дело и так дойдет. Берия откашлялся – нервничал, конечно – и начал:
   – Третьего января сего года в окрестностях железнодорожного вокзала города Острожска Новосибирской области комендантским патрулем Острожского Артиллерийского Училища был задержан неизвестный, назвавшийся Чеботаревым Андреем Юрьевичем. На просьбу патруля предъявить документы отреагировал нервно, предъявил вот этот интересный документ, – Берия протянул кожаную книжку Сталину.
   – При рассмотрении документа старшим патруля лейтенантом Торопцевым выяснилось, что документ представляет собой паспорт несуществующего государства под названием «Российская Федерация», выданный в две тысячи первом году на имя Чеботарева Андрея Юрьевича. 1976 года рождения. Кроме того, на обложке паспорта наличествовала контрреволюционная символика. Высокий уровень исполнения документа свидетельствует о невозможности его изготовления… хм… – Берия замялся, но решил не смягчать оценки, – сумасшедшим-одиночкой. На предложение пройти в комендатуру для выяснения личности задерживаемый отреагировал резким испугом, вырвался из рук патрульного и бросился бежать. В результате умелых действий проходящего службу в постоянном составе училища младшего сержанта Фофанова беглеца удалось быстро задержать.
   Берия на минуту замолк, поправил без нужды пенсне и продолжил:
   – На предварительном допросе задержанный показал, что он якобы действительно родился в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году, то есть через тридцать пять лет после даты задержания. И… когда ему сообщили, что не стоит вводить следствие в заблуждение, так как на дворе январь 1941 года, пришел в крайнее возбуждение. Он… Он немедленно стал требовать встречи с вами… И утверждал, что двадцать второго июня сего года Германия совершит нападение на Советский Союз.
   Сталин молчал. Не потому, что ему не хотелось прерывать наркома, нет. Просто… на глупую шутку или бред спятившего от непосильной работы наркома дело походило все меньше. Провокация. Грандиозная, хорошо подготовленная провокация. Из глубин души поднимался тяжелый гнев, еще немного – и он прорвется наружу сначала искрами в желтых глазах, а потом… Когда же они все успокоятся? Наверное, никогда. Уж больно хочется старому лису Черчиллю, да и всем прочим, побыстрее стравить нас с Гитлером. Сколько самых разных дат поступало из, казалось бы, самых надежных источников. И что? Все надежнейше названные даты прошли, а Гитлер по-прежнему исправно поставляет нам станки и оружие, ведет переговоры о разделе сфер влияния. Хотя… Уж больно странна эта попытка. Подослать какого-то сумасшедшего, с совершенно неправдоподобными документами, со странными часиками… Кстати, а почему бы не полюбопытствовать, что же это, в конце концов, за часы?
   Попыхивая раскуренной для самоуспокоения трубкой, вождь мягкими шагами обошел стол. Берия продолжал отчитываться о результатах допросов – их, собственно, и результатами-то нельзя было назвать. Ни в каких связях ни с какими организациями арестованный не сознавался, продолжая упрямо талдычить о нападении немцев. Интересно, надолго ли у следователей хватило терпения выслушивать этот бред, прежде, чем они прибегли к… эффективным методам допроса? Впрочем… Если бы эти методы что-то дали, Лаврентий не стал бы так долго рассказывать о запирательстве провокатора.
   Часы вблизи оказались еще интереснее. Пожалуй, они и часами-то не были. Зачем, скажите, часам куча кнопочек с цифрами от единицы до нуля и еще какими-то значками? Ну, пусть пока будут часы. Цифры на жемчужном экранчике не наползали одна на другую, как на автомобильном спидометре, а просто… менялись. Это напомнило Сталину продемонстрированный ему недавно опытный телевизор. Экранчик там был почти такого же размера, ну чуть побольше, но… сам телевизор при этом был величиною с небольшой сейф. И такой же тяжелый. Эта же изящная вещица была легкой и… чужой. Провокация, затеянная неизвестно кем, выглядела все более и более дорогостоящей и нелепой.
   Берия заметил интерес вождя к часам, неловко скомкал рассказ о медицинском освидетельствовании подследственного и помещении его в психиатрическую клинику и перешел к вещественным доказательствам.
   – При задержании у подследственного были изъяты некоторые предметы, вызвавшие интерес наших специалистов. То, что вы, товарищ Сталин, держите в руках, как нам удалось установить, является многоцелевым электронным прибором. По словам задержанного, одной из функций этого прибора является осуществление мобильной телефонной радиосвязи.
   Сталин недобро усмехнулся.
   – И какую же дальность радиосвязи можно достичь такой… фитюлькой? Неужто до самого Лондона?
   Берия насмешки не принял.
   – По словам задержанного, этот аппарат связывается с другими подобными аппаратами через сеть мощных радиопередатчиков – так называемых базовых станций. Сигнал проходит по цепи этих станций, и связь с другим абонентом можно обеспечить, даже если он будет не то что в Лондоне, но в Рио-де-Жанейро. Лишь бы его аппарат был подключен к такой же сети и находился не дальше десятка километров от подобной же базовой станции.
   – А помимо слов?
   – Помимо слов наши ученые выяснили, что аппарат во включенном состоянии передает периодические кодированные сигналы на очень высокой частоте – девятьсот миллионов герц. Опять-таки, со слов задержанного, таким образом аппарат пытается связаться с базовой станцией. И не находит. Вы можете нажать любую кнопку, и аппарат высветит сообщение: «Поиск сети».
   – По-русски? – Сталин взял приборчик в руки. – Да, действительно, по-русски. Интересно. А ви пробовали, – грузинский акцент в речи Сталина обострился, – ви пробовали поискать эту… базовую станцию в том районе, где поймали этого… монархиста?
   – Так точно. После того, как мы решили проблему подзарядки аккумуляторов прибора, мы отправляли этот аппарат в Острожск на специальном самолете, район прочесан перекрестным поиском трижды, базовая станция не зафиксирована. Хотя наш сотрудник с этим аппаратом объехал весь город и ближайшие окрестности. Кроме того, мы провели подобный поиск на ближайшей узловой станции Тайга и в Новосибирске.
   – Могли уже и убрать – после провала агента. Но вы говорили, что одно из этих устройств – многофункциональное. Одну из этих многих функций я понял – это часы.
   – Принцип действия этих часов известен. В некоторых особо точных образцах приборов, которые используют ученые, для отсчета времени тоже применяются кварцевые генераторы, – термины Берия произносил без запинки, «шарашки» всегда были его любимым детищем и общаться с учеными и инженерами, пусть и подневольными, он любил.
   – Однако эти образцы имеют в сотни раз большие размеры и вес, – нарком, казалось, извинялся. Сталин усмехнулся. Он вспомнил свою ассоциацию с телевизором и сейфом, настроение чуть поднялось. Вождь любил во всем оказываться правым. Берия продолжил:
   – Кроме того, информация о времени выводится на экран непонятным нам способом. Вообще, вывод цифр представляет собой чисто инженерную проблему, но сам принцип действия столь компактного экрана совершенно нов. Со слов Чеботарева, экран состоит из «жидких кристаллов».
   – Вот как? А почему не из жареного льда? – Сталин не имел технического образования, хотя и работал год метеонаблюдателем в Тбилисской обсерватории. Но что такое кристалл, он знал прекрасно.
   – Наш эксперт задал именно этот вопрос, именно этими словами. Как утверждает Чеботарев, жидкий кристалл – это особого рода вещество, состоящее из свободных длинных молекул. Под воздействием слабого электрического поля они ориентируются определенным образом, и вещество меняет свой цвет и некоторые другие свойства.
   – Интересно. А кто в мире ведет разработки подобного рода?
   – Мы навели справки. Впервые они были открыты еще в прошлом веке, но первый патент на их использование был выдан британской фирме «Маркони» относительно недавно, в тридцатом году.
   – Значит, британцы! – Сталин опять оказывался прав. Уши Черчилля за этой странной провокацией рисовались все явственнее.
   – Наш помощник военного атташе в Британии посетил эту фирму и попытался ознакомиться с результатами исследований по этой теме.
   – И ему это удалось?
   – Так точно. Разрешение было получено с большим трудом, но когда англичане выяснили, что наши интересы никоим образом не касаются радиолокации, которая в данный момент является основным направлением работы «Маркони» и главным военным секретом Британского правительства, они не стали чинить препятствий.
   – Совсем интересно. И что же он там увидел? – Собственно говоря, Сталин это уже знал. За десять лет с момента получения патента такого совершенства мерно-гипнотически сменяющих друг друга цифр достичь мог бы разве что сам господь бог. И все же – Британия, Британия… Как все сходится – и интересы, и возможности.
   – Ситуация полностью аналогична случаю с кварцевым генератором. Устройство, продемонстрированное нашему человеку, – всего лишь простейший экспериментальный образец. Грубо говоря, ванночка с раствором, который меняет свой цвет при прохождении электрического тока.
   – А вы… уверены, что показали вам действительное состояние дел?
   – Уверен. Поскольку основные силы «Маркони» брошены на радиолокацию, данное направление практически не финансируется. Наш человек переговорил с ведущим специалистом, и тот, считая, что мы предполагаем приобрести патент или профинансировать исследования, чуть из кожи не вывернулся. Мы с большой долей вероятности можем заключить, что это направление у англичан в данный момент не развивается.
   – Это хорошо, что вы уверены. Кстати, патент имеет смысл и перекупить.
   – Уже сделано, товарищ Сталин. Кроме того, в этот прибор встроен электрический вычислитель. Разрешите, я покажу?
   Берия, держа прибор так, чтобы экран был виден вождю, нажал несколько кнопок и бодро перемножил пару четырехзначных цифр. Сталину очень хотелось испытать диковинный прибор самому, но он сдержался.
   – А это что? – Обкуренный палец Сталина указывал на ярко-красный лоскут.
   – При задержании гражданин Чеботарев был одет в ярко-красную куртку странного покроя. Материал куртки также показался странным, и было принято решение произвести его анализ.
   – И? – «Многофункциональный прибор» лег на прежнее место. Материал лоскута оказался холодным и скользким на ощупь.
   – Ткань состоит из синтетических нитей. Волокно, по всей видимости, является продуктом переработки нефти. Аналогично синтетическому каучуку, но тут совсем иной процесс. Чем-то подобным занимаются американцы, но…
   – Но это тоже далеко до технологии такого уровня, да? А вы не думаете, что те же британцы собрали свои новейшие разработки и аккуратно подвели вас к той мысли, которую вы мне и изложили?
   – Мы считаем это маловероятным, товарищ Сталин. Стоимость подобных разработок составит многие миллионы фунтов. У Британии, Германии или даже Америки сейчас есть более неотложные задачи, чем вбухивать средства в авантюру с непредсказуемым результатом. Кроме того, считая основным подозреваемым Англию, замечу,что у них сейчас очень затруднительное финансовое положение. Даже проведи они соответствующие разработки, они могли бы продать патенты или даже готовые изделия тем же Соединенным Штатам. И получили бы уже сотни миллионов, а то и миллиарды. А сейчас… Сейчас они вынуждены отдавать Америке свои стратегические базы в обмен на пять десятков устаревших эсминцев. Затевая такую провокацию, они не могут иметь никакой уверенности в успехе.
   – Убедительно. Но… Недостаточно убедительно. Но, впрочем, вы все еще не продемонстрировали свой главный аргумент, так? Надеюсь, его сейчас доставят, и он будет действительно весомым.
   И аргумент доставили. И был он действительно весом. В прямом смысле. Телефон на столе зазвонил, и после короткого разговора белобрысый лейтенант госбезопасности и остролицый человек в пошитом по фигуре, но изрядно помятом (видимо, долго лежавшем где-то стопочкой) сером костюме вкатили в кабинет громоздкий стенд на колесиках. За последнюю неделю аппарат значительно улучшил свой вид, но все равно контраст между аккуратным серебристым диском и окружающей его путаницей проводов, трансформаторов и радиоламп впечатлял.
   – А! Товарищ Термен! – Худолицый вздрогнул. От обращения «товарищ» он уже отвык, а в устах Сталина это слово означало как минимум пересмотр дела, а то и реабилитацию. – Так это вы занимались экспертизой! Что ж, Лаврентий Павлович, если у вас к этому делу привлечены ученые такого уровня, то мы очень скоро выясним, с чем же это нам пришлось столкнуться.
   Белобрысый лейтенант вытянулся в углу, прикинувшись мебелью, а Термен достал из недр стенда простую деревянную указку и начал лекцию. Иначе этот рассказ назвать было трудно. Сейчас он был не заключенным пред ликами сильных мира сего, а ученым, просвещающим заинтересованных слушателей.
   Лаборатория номер восемь получила для исследования образец неизвестного прибора, изъятого в ходе неизвестной докладчику операции сотрудниками НКВД у иностранного шпиона. В ходе операции образец получил существенные повреждения. К счастью, поврежденные блоки удалось воссоздать на имеющейся технической базе лаборатории. В результате исследования приведенного в рабочее состояние образца удалось выяснить, что исследуемый объект является аналогом портативного патефона (тут брови Сталина недоуменно поползли вверх), использующего в своей работе ряд совершенно неизвестных доселе принципов.
   Несколько дней назад удалось установить, что принцип записи звука на пластинках патефона является дискретным, а не аналоговым. Я имею в виду, что на обычной патефонной пластинке записываются колебания иглы, копирующие принимаемые микрофоном звуковые волны. При воспроизведении эти колебания просто усиливаются до уровня слышимого звука. Это – аналоговый метод. В данном случае звук записан с помощью специального цифрового кода, как в нотной записи или, скорее, шифровке. Да, дешифровальное устройство расположено в этом аппарате и является некоей арифметическо-логической машиной. Да, применение подобных устройств для зашифрованной переписки позволило бы революционным образом изменить шифровальное дело. Да, такие работы ведутся в Германии и Японии, но, по имеющимся сведениям, сложность и стойкость их шифров в тысячи и даже в миллионы раз ниже. Однако, возвращаясь к теме, после консультации с математиками из Академии Наук СССР, конкретно с товарищами Ляпуновым и Боголюбовым, выяснилось, что мощность подобного устройства должна составлять не менее полумиллиона простейших арифметических или логических операций в секунду. Современные счетные устройства позволяют достигать максимум нескольких десятков операций, то есть слабее этого в сотни тысяч раз.
   Кроме того, интересен сам способ съема информации. Чтение осуществляется сфокусированным монохроматическим световым лучом. Монохроматический – значит имеющий строго определенную длину волны. Нет, такие устройства до сих пор были неизвестны.
   Сама конструкция заводского производства На это указывает широкое применение штамповки и стандартных деталей. Все основные электрические схемы сконцентрированы вот в этих черных панельках. Мы называем их «микросхемами». Изучение одной микросхемы из сломанного блока под микроскопом выявило наличие сложной структуры с характерным размером менее микрона. Микрон – это одна тысячная миллиметра. Вот эта микросхема, судя по всему, заменяет около ста тысяч электронных ламп. А может, и больше.
   … Когда что-то невероятное, пугающее столь буднично входит в твой дом или, как в данном случае, кабинет, остается одна надежда. Что все это – блеф или, скажем, сон. Сном это оказаться не могло.
   – Спасибо, товарищ Термен. Вы рассказали нам очень интересные вещи. Так вы утверждаете, что все эти… высокие технологии, – Сталин вслушался в звучание только что рожденного им термина; ему понравилось, – эти высокие технологии используются для такой простой вещи, как… слушать музыку?
   – Да, именно для этого, – Термен не знал, как обращаться к Сталину, назвать его «товарищем» он все же не рисковал, а «Иосиф Виссарионович» прозвучало бы непозволительной фамильярностью.
   – Ну что ж… Тогда продемонстрируйте товарищу Сталину работу этого… патефона.
   На этот раз Термен не стал подключать наушники. Щелкнул тумблером. Стеклянный диск в глубине аппарата начал раскручиваться, с тихим шелестом выходя на режим. Никакого треска от попавшей на пластинку пыли или мельчайших царапин. Только тихое гудение трансформаторов в собранном вручную взамен сломанного блоке питания, а потом – резкие гитарные аккорды из динамика и хриплый, рвущийся от благородной ярости голос, который станет (или не станет уже?) знакомым каждому пацану на одной шестой суши через три десятка лет:
 
От границы мы Землю вертели назад,
Было дело сначала.
Но обратно ее закрутил наш комбат.
Оттолкнувшись ногой от Урала…
 
   … После последних аккордов песни Сталин махнул рукой с зажатой в ней потухшей трубкой. Щелкнул тумблер. Тишина была полной. Через двойные двери тамбура и мощное остекление не долетало ни звука. Солнце уже ушло за крыши кремлевских зданий, и остывающие лампы усилителя мерцали в полутьме кабинета кровавыми угольками. Казалось, никто из присутствующих не дышит.
 
   Наконец вождь пошевелился и прошелся по кабинету. Обычно бесшумные, его шаги казались присутствующим шагами Командора.
   – Ну что ж, товарищи… Вы проделали большую работу. Надеюсь, вам понятно, что вся информация по этому делу… не должна стать известной кому-либо еще? Хорошо. Я вас больше не задерживаю. Ваши устройства можете забрать. Товарищ Берия, с вашими документами я еще поработаю. Вы свободны.

* * *

   … и брат пойдет на брата…
Откровение Иоанна Богослова

 
   Флигелек на отшибе от остальных зданий не то больничного, не то санаторного комплекса оказался еще более подходящим для жизни. Еда тоже значительно улучшилась. Решетки на окнах, конечно, имелись и там, но совершенство вообще вещь абстрактная, а уж в Андреевом-то положении… Хоть высыпаться давали, да еще и днем в тихий час можно было подремать.
   Но в остальном следователь-прибалт отрывался на полную катушку. На допросы в сутки приходилось часов двенадцать-четырнадцать (мобилу с часами ему, естественно, не вернули), так что к вечеру Андрей падал в койку как убитый.
   Даже во время длинной дороги в отдельном купе спецвагона в Москву (а куда ж еще? Конечно, в Москву!) его ни на день не оставляли в покое. Только стенографистка морщила нос, когда поезд сильнее обычного подбрасывало на стрелках, и карандаш, помимо ее воли, срывался и оставлял среди потерявших обычную аккуратность строк протокола косую линию.
   Вопросы, вопросы, вопросы… Временами на Андрея накатывало отчаяние. Ну откуда, скажите на милость, средний 25-летний балбес начала XXI века, хотя и интересовавшийся немного военной историей, может не то что помнить, а вообще знать номера вермахтовских дивизий, входивших в состав 6-й армии Паулюса? Андрей-то еще про Паулюса знал, а вон кодер из их конторы, Вован Астахов, вообще думал, что Паулюс – это который Раймонд…
   Следак приносил карты, требовал указать направления германских ударов. Верил ли он сам в то, что говорил Андрей, по его лицу прочесть было нельзя. Вопросы по предстоящей войне перемежались с послевоенными. Требовали уточнений по ядерной гонке, по Корее, Вьетнаму и Израилю. Стенографистка – всегда одна и та же, как и следак – старательно фиксировала анекдоты про Брежнева, слухи об отравлении Андропова, историю космических запусков и перипетии обеих чеченских войн (Андрей боялся даже подумать, что будет с чеченцами, когда и если эта инфа дойдет до Сталина).
   Историю прихода к власти Хрущева и перестройки пришлось повторять раз по двадцать, вспоминая все новые подробности, благо последняя разворачивалась прямо на его глазах. Пусть он был тогда еще совсем пацаном, но все же…