Буркин Юлий Сергеевич. Какукавка

   Вы только представьте, - говорил он вдохновенно, - слушатель перестает быть слушателем, он становится соучастником, сотворцом...
   - Какукавки! - восхищенно заметил племянник Боба.
   Покосившись на него, Петруччио продолжил:
   - Мы должны придумать новый мир, странный, неожиданный мир, и каждый выберет себе роль в этом мире, и все песни будут посвящены тем или иным взаимоотношениям этих персонажей, будут их иллюстрацией, выражением переживаний...
   - Какукавки! - снова повторил племянник.
   - Да какой такой, к собакам, Какукавки! - взорвался Петруччио. С перепугу студент втянул голову в плечи:
   - Я говорю, КАК У КАФКИ, - старательно разделяя слова, пояснил он. - Как у писателя Кафки...
   Мы долго хохотали по этому поводу, и с тех пор прозвали бедолагу Какукавкой.
   - ...Так что же он натворил? - спросил я Боба, опрокинув рюмку и занюхав рукавом.
   - Неделю назад он попросился сюда, в сарай, к сессии готовиться. Мол, тишина тут. Им там горы книг читать надо... Я и пустил, второй ключ для него смастерил. Я же не знал, что он во всем разберется... Вообще не думал, что полезет, он же гуманитарий...
   - В чем разберется? Куда полезет?! - снова начал я злиться.
   - В приставку мою, куда же еще? Сегодня подхожу к сараю, вижу, он изнутри закрыт. Значит, там, змееныш. Отпер ключом, зашел... Приставка включена, а Какукавки нет. - Голос Боба стал замогильным. - Тут я сразу все и понял.
   Та-ак... Лично я, в отличие от Боба, так и не понял, в чем трагизм ситуации, но, что дело худо, осознал. Три года назад, например, он, чтобы похвастаться перед своими одногруппниками, скачал себе черновую версию готовящегося к выпуску третьего альбома "RSS". Представьте наше разочарование, когда наши недоделанные песни зазвучали по всем каналам радио, а мы при том ни гроша от этого не получили...
   От неминуемой гибели его спасло лишь то, что именно этот "сырой" альбом и принес нам настоящую славу. Два предыдущих - лишь локальную известность. Кто знает, доведи мы альбом до ума, стал бы он столь популярным? И мы его простили. И уговорили Боба остаться с нами, а то ведь он чувствовал себя настолько виноватым, что собирался покинуть группу.
   - Объясни, что ты по этому поводу думаешь, и хватит уже темнить, попросил я Боба.
   - Я что, темнил? - обиделся тот. - Чего тут непонятного?
   - Мне ничего не понятно. Где Какукавка?
   - В прошлом.
   - То есть?
   Боб встал, прошел в угол сарая и заглянул в монитор своей машины, по Сети соединенной с нашим студийным нейрокомпыотером.
   - Раз, два, три... - стал он тыкать по экрану пальцем. - Тут последовательно шесть дат и мест установлено. Прыгает из эпохи в эпоху, из страны в страну. В каждой - по часу. Если, конечно, все нормально получилось.
   - А зачем?
   - Я откуда знаю? В том-то и дело. Я и боюсь, как бы он там дров не наломал. Сам-то я её даже испробовать побоялся: мало ли что может случиться... Кстати, последняя дата - тысяча восемьсот семьдесят пятый, Россия, Тульская область, Щекинский район, Ясная Поляна... Что-то знакомое... Тебе это название что-то говорит?
   - Толстой, - без напряга вспомнил я.
   И тут наш разговор прервался. Хорошо, что Боб уже отошел от компьютера, потому что Какукавка материализовался прямо в том месте, где тот только что стоял.
   - Попался, змееныш! - вскричал Боб, дернувшись к нему.
   - Дядя! Дядя! Дядя! - завопил тот и юркнул мимо Боба в сторону выхода. - Я вам все сейчас объясню!
   Но тут уже я, вскочив со стула, закрыл собой дверь. И Какукавка в растерянности замер между нами.
   - Что ты мне объяснишь?! - громыхнул Боб, медленно и грозно шагая в его сторону. - Где ты был?! Что ты там делал?!
   - Я... Я знакомился с писателями, - пробормотал Какукавка, пятясь от Боба и спиной приближаясь ко мне. - Чтобы лучше подготовиться к экзаменам...
   - Ты видел Толстого? - продолжал наступать Боб.
   - Конечно! Только что. Вот так, как вас. Классный старикан. Мы с ним отлично пообщались...
   - Что у тебя в пакете?!
   - Ничего особенного...
   - Дай сюда, - потребовал я, поскольку Какукавка как раз приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки.
   Он затравленно обернулся и послушно отдал мне пакет.
   - Возьми у него и ключ, - скомандовал Боб.
   - Вот он, - вручил мне Какукавка перемотанный изолентой пульт от видеомагнитофона.
   - Сядь! - приказал ему Боб.
   Я вытряхнул содержимое пакета на верстак. Несколько книг и тетрадка. Учебник истории литературы, том Шекспира, том Чехова, том какого-то Данте...
   - Это ещё кто? - спросил я Какукавку.
   - Был такой. Итальянец, - неохотно отозвался тот.
   - Что-то не слышал, - я полистал книгу со странным названием "Божественная комедия". - Ничего себе, комедия... - На старинных гравюрах, иллюстрирующих книгу, изображались самые разнообразные пытки и казни. - Глобальная книжица. Странно, что я о ней не слышал...
   Листавший Какукавкину тетрадку Боб поднял голову и, глядя на меня сумасшедшими глазами, спросил:
   - А ты когда-нибудь слышал про пьесу Чехова "Чайка"?
   - Нет, - помотал я головой. - Не было у него такой пьесы, я Чехова всего читал. Да и пошловато как-то - "Чайка", как наколка у матроса на груди...
   - "Дядя Ваня"?
   - Не-а.
   - А роман Толстого "Анна Каренина" тебе знаком? - спросил Боб, и голос его становился все страшнее.
   Я только снова помотал головой. Боб перелистнул ещё страничку:
   - Томас Манн... "Иосиф и его братья", "Будденброки", "Доктор Фаустус"... Вычеркнуто все...
   - Не знаю такого писателя, - откликнулся я.
   - Та-ак, - протянул Боб, а затем рявкнул на Какукавку так, что у меня зазвенело в ушах: - Говори! - и сунул ему под нос здоровенный волосатый кулак.
   - Дядя, ну пожалуйста! - подпрыгнул тот. - Я только чуть-чуть не успевал. Только шесть авторов недопрочел... Я после сессии, через неделю, все верну на место!..
   * * *
   "Все вернул на место" Какукавка не после сессии, а сразу. Как он это сделал, каков механизм, я не знаю. Потому что Боб отправил меня домой, точнее, выставил вон, а сам остался С Какукавкой тет-а-тет. Разбираться. По-семейному.
   Еще по дороге домой, греясь в такси, я вдруг вспомнил фразу: "Оставь надежду всяк сюда входящий". И вспомнил, где это было написано... Сейчас это можно было бы написать на дверях бобовского сарая... Отчетливо вспомнил я и "Чайку", и "Дядю Ваню". Вспомнил, что Анна Каренина бросилась под поезд. Вспомнил и Томаса Манна. Бр-р... Лучше бы его Какукавка не возвращал.
   ...И мы не говорили с Бобом об этом случае целую неделю. Но вот сегодня он снова позвонил мне. Рожа на стереоэкране - мрачнее тучи.
   - Змееныш-то мой сессию завалил, - сообщил он, и не ясно было - то ли с сожалением, то ли, наоборот, с удовлетворением.
   - Очень жаль, - откликнулся я, хотя на самом деле подумал злорадно: "И поделом ему".
   - Ни хрена не жаль, - возразил Боб моим словам, соглашаясь в то же время с мыслями, словно их слышал. - Зашел ко мне, сказал,
   что завалил, помялся, помялся и ушел. И тетрадку свою как будто бы случайно оставил. Или правда - случайно... Знать бы это!
   - И что? - спросил я, предчувствуя неладное.
   - Я её полистал, тетрадку эту. А в конце на последней странице список какой-то. В столбик. То ли я его не заметил в прошлый раз, то ли его тогда не было...
   - Не томи, читай, - взмолился я, ощущая на спине легкий холодок.
   - Ну, слушай, - Боб вздохнул. - Читаю. Гомер, "Месть циклопа". Шекспир, "Гамлет жив", "Гамлет возвращается"...
   - Бред какой-то! - воскликнул я.
   - Ты никогда не слышал об этих произведениях? - оторвался от тетрадки Боб и тяжело на меня посмотрел. - Я тоже. Кстати, все они зачеркнуты...
   - Да это он просто мстит! Просто воду мутит, чтобы мы помучились!
   - Возможно, - кивнул Боб. - Ладно. Слушай дальше. Шекспир, "Дездемона: ответный удар".
   - Да он издевается над нами! Не могли они такое писать!
   - Ты уверен?.. Дальше. Чехов, "Сливовый сад"...
   - Что ты хочешь сказать? - снова перебил я. - Что надо его опять отправить в прошлое, чтобы он заставил их писать весь этот бред собачий?!
   - Я это как раз у тебя хотел спросить.
   - Но почему у меня?!
   - Ну-у... Ты хоть и ритм-басист, а самый из нас начитанный.
   - Это не повод. Уволь. Я не хочу брать на себя такую ответственность.
   - Струсил... - покачал головой Боб с обидной жалостью в голосе.
   - Ты машину времени разобрал свою? - спросил я с надеждой.
   - Подшаманить можно, - заверил Боб.
   - Слушай, а с какой стати эти названия у него отдельно записаны?! внезапно сообразил я и ухватился за эту мысль, как за соломинку.
   - Этот столбик сверху озаглавлен "Факультатив", - отобрал у меня соломинку Боб. - Дальше слушай. Чехов, "Четыре брата".
   - Он говорил, "шесть авторов"! - пришла мне в голову очередная спасительная мысль.
   - Шесть и выходит, - остудил меня Боб. - Вот последний. Лев Толстой, "Понедельник" и "Вторник". Все. - Боб захлопнул тетрадь.
   - Что делать будем?
   Боб испытующе смотрел на меня.
   - Знаешь, что... - сказал я. - И черт с ними! Даже если были.