Страница:
«Это был человек с ясной головой, отважный, сильный духом, фанатик, полный самомнения, но твердый в своих убеждениях, честный и умный».
Российский посланник Стекль докладывал в Петербург: «Во всяком случае, очень сомнительно, что этот взрыв был актом нескольких отдельных лиц, толкаемых фанатизмом и тем беспокойным умом, который так характерен для американцев… Несколько писем, найденных у Брауна, заставляют подозревать о существовании связей у него с аболиционистами Севера и даже с некоторыми сенаторами их партии. Газеты Юга обвиняют этих последних в том, что они были главными инициаторами попытки восстания, предпринятой в Харперс-Ферри, и утверждают, что эта попытка была связана с разветвленной организацией аболиционистов Севера».
Южные газеты писали чистую правду, и Стекль, плохо информированный, даже преуменьшил улики. Браун, отправляясь брать арсенал, оставил на ферме целый чемодан бумаг, которые были сразу обнаружены: карты, планы, текст принятой в Канаде конституции, обширная переписка с единомышленниками в Канаде и на Севере… Все это тут же попало в газеты - и масса людей, чьи имена были там упомянуты, пустилась в бега. Первым до Канады добежал Фредерик Дуглас, и ему тут же составили компанию еще несколько видных аболов. Куча богатых благотворителей, жертвовавших на негров, принялась печатно отмежевываться от Брауна… Словом, переполох был жуткий, и аболы натерпелись страху. Юная республиканская партия прямо-таки билась в истерике, уверяя, что она тут ни при чем и всегда горой стояла за конституционные методы решения проблемы. Авраам Линкольн тоже поспешил отмежеваться от «безумного» выступления Брауна.
События в Харперс-Ферри буквально раскололи страну, в чем не сомневаются исследователи самой различной политической ориентации, и приблизили Гражданскую войну. Южане, обоснованно заявившие, что столкнулись не с шальной выходкой безумца, а с серьезным, хорошо спланированным заговором, начали поголовно вооружать все белое мужское население. Недоверие к Северу зашкалило за критическую черту: кто мог дать гарантию что это последнийзаговор?
А северяне теперь имели своего мученика. Один из видных аболов, Хоу, едва отдышавшись после бегства в Канаду, стал, не особенно и понижая голос, цинично говаривать: мертвый Браун принесет движению больше пользы, чем живой…
Неграм на Юге вся эта свистопляска принесла один вред: в южных штатах принялись «закручивать гайки». Точно также в свое время и «восстание» Ната Тернера ухудшило положение негров не только на Юге, но и на Севере (где штат Пенсильвания в 1837 г. лишил свободных негров избирательных прав).
Раскол по поводу «дела Брауна» произошел и во всем остальном мире. Всякий, кто считал себя хоть чуточку «прогрессивным», гневно осуждал «убийство героя южными варварами» - а революционеры всех оттенков, мастей и калибров буквально заходились в истерике, на все лады воспевая «мученика». Реальнопричиненное Брауном зло, убийство случайных, ни в чем не повинных людей эту публику не интересовало вовсе: мало ли какие издержки возможны во время благородной борьбы с реакцией…
Наиболее яркий пример интеллигентского фанатизма - выступления Виктора Гюго. Великий романист всю свою сознательную жизнь был еще и ярым защитником всевозможной революционной сволочи, которую сердечно обожал и оправдывал на свой лад, с восхитительным пренебрежением к реальности…
Я уже рассказывал в одной из предыдущих книг, как Гюго пытался спасти от заслуженной виселицы обычного уголовника, убившего женщину ради пары монет. Теперь Гюго с той же страстностью обращался к американскому правительству с требованием (не просьбой, а требованием!) срочно помиловать Брауна…
«Джон Браун, этот освободитель, этот воин Христов…», «Пуританин, человек верующий, человек строгой жизни, проникнутый духом Евангелия, он бросил этим людям, своим братьям, клич свободы. Негры, измученные неволей, не откликнулись на его призыв. Рабство делает души глухими. Не найдя поддержки, Джон Браун все же начал борьбу; собрав горсточку храбрецов, он вступил в бой; его изрешетили пулями; двое юношей, его сыновья - святые мученики! - пали рядом с ним…»
Словеса-то каковы! Незнакомый с земными реалиями марсианин мог бы решить, что Браун и его сыновья тихо-мирно шествовали себе из библиотеки в консерваторию, но тут на них напала из кустов орда злобных реакционеров…
Тут в полной мере проявились те приемы и ухватки, коими впоследствии (вплоть до наших дней) будет пользоваться отечественная интеллигенция: ежели, по ее мнению, человек был «благородным борцом» и сражался за нечто «передовое», совершенно неважно, что он наворотил в действительности…
«Перед глазами Брауна тени его погибших сыновей»… Право же, это напоминает анекдот, когда ушлый адвокат, чтобы выручить клиента, вырезавшего всю свою семью, заявил судьям, что его подзащитный заслуживает снисхождения, потому что он - круглый сирота…
А если серьезно, то у меня давно возникли подозрения: уж не было ли выступление Брауна хорошо продуманной провокацией? Сам Браун, разумеется, ни о чем подобном и не думал - но мало ли в мировой истории примеров, когда подобных Брауну упертых фанатиков, твердокаменных идеалистов самым циничным образом использовали втемную люди гораздо менее благородные? Точнее говоря, не благородные вовсе… Здесь - и загадочное убийство в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда, послужившее детонатором первой мировой, и не менее загадочное убийство Кирова ревнивым идиотом, которого, очень похоже, к Кирову тщательно подвели, и множество схожих случаев, для простого перечисления которых потребовалась бы не одна страница…
Собственно, а почему бы и нет? Не подлежит сомнению, что за кулисами движения аболов стояли люди отнюдь не сентиментальные и не романтичные - денежные мешки, каковые финансировали движение, поскольку видели в нем инструмент для достижения своих целей и получения в будущем немалой выгоды. Не подлежит сомнению, что этим людям в определенный момент уже было ясно: добром Юг свои богатства ни за что не отдаст, их можно заполучить только посредством военного разгрома южных штатов. В истории опять-таки множество примеров, когда задумавшие войну «ястребы» исподтишка провоцировали противника, - и тот, угодив в силки хитрых комбинаций, не просто готовился к войне, а порой еще и начинал первым, не подозревая, что его вынудилистать презренным агрессором…
Шутки шутками, а я иногда сижу над списком видных аболиционситов и пытаюсь отыскать интересные контакты с набиравшими силу магнатами. Дело нелегкое, скучной экономике историки обычно отводят мало места, но направление поисков многообещающее. Теоретически рассуждая, могло оказаться и так, что циничные северные ребятки, мечтавшие из магнатовпревратиться в олигархов, как раз и использовали Брауна, чтобы накалить отношения между Севером и Югом до опасного предела, за которым уже не может быть ни тишины, ни примирения (как оно, собственно, и произошло). У северян уже была Книга, теперь появился и Мученик…
Итак, Брауна повесили - что навлекло на Юг сущий шквал поношений и обличений, а Юг, в свою очередь, преисполнился враждебности и подозрительности к Северу.
Жизнь в США, конечно же, продолжалась. Трагическое причудливо смешивалось с комическим, а в самых вроде бы на первый взгляд рядовых событиях таились (не усмотренные, разумеется, современниками) зачатки будущих великих событий…
Где-то на просторах США обитал английский горе-изобретатель и мошенник мистер Хенсон. Тот самый, что в середине ХIХ столетия будучи в Англии потряс соотечественников дерзкими планами организовать авиационное сообщение… между Британскими островами и Индией!
Хенсон с превеликим шумом опубликовал чертежи своего самолета «Ариэль» с паровым двигателем, которому, по уверениям изобретателя, и предстояло в скором времени возить британцев аж в Индию. Романтикой тут и не пахло: Хенсон учредил «Акционерную компанию для эксплуатации паровых аэропланов по маршруту Лондон - Калькутта» - и парламент ее быстренько утвердил. Вера в технический прогресс тогда царила прямо-таки детская, и англичане толпой повалили в контору новоявленной компании, пихаясь в дверях и скандаля за право первыми выложить свои кровные денежки.
Хенсон разливался соловьем, живописуя свой аэроплан: весом 1360 кг, площадью крыльев в 550 кв. метров и двигателем мощностью… в 25 лошадиных сил. В те времена не только обыватели, но и инженеры еще не обладали достаточным опытом, чтобы понять, что столь хилый движок ни за что не поднимет в небеса этакую махину (да и вообще, никто еще не понимал, что паровая машина в авиации решительно неприменима). Поэтому денежки текли рекой. Хенсон не стал зарываться и, решив, что собрал достаточно, сбежал с полными карманами в США, откуда его выцарапать обманутым вкладчикам было практически невозможно: тогдашняя Америка жила по принципу «С Дона выдачи нет». Зная предыдущие дела Хенсона, сомнительно, что в Штатах он занимался честным трудом, - простаков и за океаном достаточно. Кстати, именно «химера» Хенсона впоследствии использовалась русскими инженерами, чтобы доказать нереальность проекта самолета Можайского (чем они нисколечко Можайского не убедили, и он до самой смерти продолжал мастерить своюхимеру…) (9).
Слово «инфляция» тогда означало всего-навсего «вздутие живота в результате скопления кишечных газов» и использовалось исключительно медиками (хотя инфляция как таковая уже существовала). Слово «порнография» появилось в английском языке только в 1864 г. (хотя явление существовало с древних времен). Точно также в английском языке еще не было слов «специалист» и «индивидуализм». Бензин продавался в аптеках и использовался исключительно для чистки одежды.
В Новой Англии, в Бостоне, обосновался ирландский эмигрант по имени Патрик, бежавший в «землю обетованную» от лютого голода на родине (когда в Ирландии случился недород картофеля, и за два года от голода умерло более миллиона человек). В Америке особенного счастья Патрику не привалило - он работал бочаром (то есть делал бочки) по пятнадцать часов в день без перерыва на выходные и праздники, обитал, как большинство эмигрантов, в сыром подвале. И в тридцать пять лет умер от холеры, оставив сиротами четверых детей. Фамилия у Патрика была самая обычная, ничем не примечательная, распространенная в Ирландии примерно так же, как в России - Иванов или Сидоров: Кеннеди.
Родоначальник тех самых Кеннеди. Уже один из сыновей покойного бочара, Патрик-младший, поднялся достаточно быстро: видя на печальном примере отца, что трудом праведным не наживешь палат каменных, приобрел в Бостоне кабачок. А кабатчики в тогдашних США не просто продавали «огненную воду»: кабак был чем-то вроде клуба, охватывавшего многие стороны жизни обитателей окрестных кварталов - в том числе и политику. Патрик-младший, подобно многим своим оборотистым коллегам по ремеслу, стал политическим боссом, уже к тридцати годам был избран сначала в палату представителей, а потом и в сенат штата Массачусетс. И понеслось…
В США угрожающими темпами возрастало число психических заболеваний. Первая американская психиатрическая клиника открылась в Виргинии в 1773 г. В ней насчитывалось всего 24 «койкоместа», но за первые тридцать лет они так и не были заняты все одновременно. Вторую подобную клинику открыли только в 1816 г. А вот за следующие тридцать лет «психушек» в Штатах появилось аж двадцать две…
(В Европе, впрочем, происходил тот же самый процесс - интересно, что взрывоопасный рост шизофрении во Франции пришелся именно на времена революции.
И все же количество больных в США возрастало со значительным отставанием от Европы. Люди религиозные объясняют это тем, что Европа гораздо быстрее скатилась в самый вульгарный атеизм, а Америка дольше оставалась страной с нерасшатанными религиозными устоями) (102).
В США самую бурную деятельность развила новорожденная Республиканская партия, по выражению американского историка и поэта Карла Сэндберга, представлявшая собой зрелище странное: «Странные и противоречивые элементы собрались со всего света и создали могущественную партию, в которой соединились молодость, различные программы, религиозные фанатики, доморощенные философы и честолюбивые политические деятели» (149). И тут же он добавлял: «Влиятельные группы промышленников, железнодорожных магнатов и финансистов пришли к выводу, что это - многообещающая партия».
Вот тут и собака зарыта… Первоначально программа Республиканской партии содержала всего-то три пункта:
1. Запрещение распространения рабства на новые районы.
2. Признание Канзаса «свободным» штатом.
3. Постройка трансконтинентальной железной дороги к Тихому океану по самому прямому и целесообразному маршруту.
Все три пункта (как бы благородно ни смотрелись два из них) при осуществлении сулили огромные выгоды тем самым «влиятельным группам», о которых писал Сэндберг. Особенно третий, по которому, согласно американской практике, железнодорожным магнатам автоматически отходили прилегающие земли (да вдобавок крупные государственные субсидии, которые считалось прямо-таки неприличным возвращать в казну).
Окончательно оформился штаб, планировавший, как бы это поделикатнее выразиться, «долгосрочные операции» против южан, которые, словно пресловутая собака на сене, сидели на громадных богатствах, вызывавших повышенное слюноотделение у северных дельцов.
Теперь имелись и Книга, и Мученик, и Партия. Оставалось добавить к этому ружья и пушки.
На сцене наконец-то появляется Авраам Линкольн, которому потребуются другие, гораздо менее благородные качества. Большая Политика мало чем отличается от продажи души черту. Однако многие американские президенты «миф о бревенчатой хижине» бережно поддерживали - несмотря даже на недоумение собственных родственников. Простодушная матушка одного из таких деятелей даже пыталась усовестить сынка, не в меру прибеднявшегося перед журналистами: «Но ты ведь хорошо знаешь, что это неправда. Ты же знаешь, что родился и вырос в весьма приличном доме». Однако сынок продолжал вещать о «жалкой хижине», где якобы вырос: просыпаюсь, мол, я в родительской хижине, причесываюсь по бедности еловым сучком, надеваю рубище и бреду в чащобу белок ловить и дикий лук рвать, чтоб с голоду не помереть… Другая матушка, гораздо более язвительная, прокомментировала излияния сыночка о «тяжелом и безрадостном детстве» кратко: «Он представляет нас такими бедными, что так и хочется взять в руки шляпу и собрать для него деньги».
Национальная традиция такая, в общем. Поломал ее, по-моему, только Джон Кеннеди, с обезоруживающей улыбкой разводивший руками: ну да, ребята, так сложилось, что я сын миллионера, что поделать, если карта так легла… Однако позже Рональд Рейган вновь вернулся к славной традиции…
Но давайте - о Линкольне. Как американская историография, так и советская пропаганда, для которой президент Линкольн был героем безусловно положительным, старательно рисовали образ «парнишки из жалкой хижины». Гарриет Бичер-Стоу высказывалась так: «Авраам Линкольн в полном смысле слова работник. У него все свойства и способности рабочего класса, и положение его во главе могущественной нации говорит тем, кто живет трудом, что их время настает». Другими словами, всякий честный американский работяга, ребятки, может и в президенты податься.
Фигура для Америки, как говорится, культовая, стоящая в одном ряду с «отцами-основателями» и Джорджем Вашингтоном. Человек незауряднейший, сложнейший, чертовски неоднозначный, ухитрившийся совместить в своей персоне самые вроде бы не совместимые качества: временами - благороднейший идеалист, прекраснодушный гуманист и даже романтик, временами - циничнейший, прожженный политикан, душитель демократических свобод, диктатор. Американцы правы: это был великийчеловек - только посредственность проста, как две копейки, незатейлива и однозначна. Линкольн - совсем другое…
Глава пятая
Естественно, столь сложная и величественная фигура со временем оказалась окруженной густой пеленой всевозможных мифов и легенд.
Главная из них - это явление, которое американские же историки давным-давно назвали «мифом о бревенчатой хижине», тщательно проанализированном в великолепной книге Эдварда Пессена (125). Согласно этому мифу, целая когорта американских президентов представляла собой живое воплощение «американской мечты», идеального «общества равных возможностей» - они-де, беднейшие, но честные малые, исключительно благодаря своей энергии и благородству души поднимались на самый верх… Чтобы взобраться на вершину, выбиться, вкалывайте на совесть, не бастуйте, не слушайте смутьянов, и вам тоже повезет!
Благонамеренный советский автор (26) пошел еще дальше.
«Великий американский поэт Уолт Уитмен писал в 1856 году: „Я был бы чрезвычайно рад, если бы какой-нибудь американский кузнец или лодочник - храбрый, умный, бывалый, здоровый бородач средних лет, с загорелыми руками, лицом и грудью, в опрятном рабочем костюме, пришел бы с Запада, из-за Аллеганских гор, и занял пост президента: я голосовал бы, конечно, за такого человека, обладай он должными достоинствами, предпочтя его всем остальным кандидатам“. Эти слова Уолта Уитмена были мыслями и надеждой всех простых людей Америки. И мечта стала явью - 6 ноября 1860 г. президентом США был избран лесоруб(курсив мой. - А. Б.) из штата Иллинойс Авраам Линкольн».
Естественно, всякий читавший эти строки полагал, что Линкольн был избран президентом прямо из лесорубов - а как иначе можно понять? Жил себе «здоровый бородач средних лет», самозабвенно трудился в чащобе, валил одну сосну за другой - а параллельно выдвигал себя в президенты. Ну, его и избрали. Отставил он верный топор, почистился от смолы, надел приличный костюмчик, пришел в Белый дом и спросил не без застенчивости: ну, где тут президентское кресло? Дело, конечно, сложное, однако мы, пролетарии от сохи, и не такое потянем…
Чушь невероятная, конечно. В жизни так не случалось, чтобы лесорубы попадали прямехонько «от станка» в высокие кресла.
Меня всегда умиляло, когда наши интеллигенты утверждают: «Президентом США стал киноактер Рональд Рейган…»
Прежде чем достичь самого высокого в стране поста, Рейган долгое время работал в американском профсоюзе, Гильдии киноактеров (а это серьезная работа), потом был успешным губернатором штата и лишь после этого стал президентом…
Авраам Линкольн
Точно так же и Линкольн отнюдь не из пролетариев перепрыгнул в Белый дом - да и с бревенчатой хижиной все обстоит не так однозначно…
Авраам Линкольн, или «старина Эйб», как сокращают это имя американцы, и в самом деле родился и провел детство в убогой лачуге в штате Кентукки, и его отец действительно был классическим «белым бедняком» (кстати, всего в ста милях от нищего хозяйства Линкольнов, в том же штате Кентукки, в столь же бедной хижине родился и провел детство будущий президент Южной Конфедерации Джефферсон Дэвис). Вот только, во-первых, семья была отнюдь не из потомственных бедняков, а во-вторых, «бревенчатая хижина» была не более чем эпизодомв семейной истории…
Дед Линкольна, Авраам (в честь которого и назвали ребенка), безусловно был человеком зажиточным: владелец фермы в 200 акров, капитан милиции штата, домовладелец и мелкий рабовладелец.
Отец Линкольна Томас тоже начинал как человек состоятельный - просто-напросто он потерял свои немаленькие владения из-за каких-то ошибок в составлении документов на землю и судейского крючкотворства. Тогда-то он и перебрался из родных мест в Кентукки. Согласитесь, есть существенная разница между потомственным батраком и разорившимся «крепким хозяином».
К тому же Томас быстро поднялся. Верно, убогая хижина имелась, но к моменту рождения сына Томас владел уже двумя фермами общей площадью 600 акров, несколькими земельными участками в близлежащем городе, скотом и лошадьми. И занимал в этом городе должности, которые в США традиционно доверялись лишь людям зажиточным: член патрульной службы округа, присяжный заседатель, смотритель тюрьмы. Когда малютке Эйбу исполнилось пять лет, его отец Томас уже входил в число 15 процентов богатейших собственников в том районе.
Так что «бревенчатая хижина» - это не обязательно признак бедности, а просто-напросто американская специфика. Даже люди зажиточные сплошь и рядом обитали в лачугах, поскольку речь шла о только что заселенных территориях, где настоящихдомов еще не имелось…
В молодости Линкольн и в самом деле сменил немало профессий, отнюдь не интеллигентских: был поденным рабочим на ферме, сплавщиком грузов на плотах, подмастерьем у столяра, железнодорожным рабочим. Короткое время и в самом деле работал лесорубом. Но очень скоро он перешел к «чистой» работе: стал владельцем бакалейной лавочки. Вот только не испытывал никакой тяги к торговле, предпочитал часами сидеть на пороге со знакомыми и болтать на всевозможные темы. Потому и обанкротился очень быстро.
Служил почтмейстером (в американской глубинке - весьма не пыльная работенка), три месяца в составе ополчения воевал с индейцами и даже получил чин капитана. Однако уже в 1834 г., будучи двадцати пяти лет от роду, стал членом законодательного собрания штата Иллинойс и, подучившись, начал адвокатскую практику.
Ну, а в 1847 г., уже как профессиональный политик, стал членом Конгресса США…
Говоря о тех временах, Линкольна никак нельзя назвать циничным политиканом. Наоборот, будучи молодым, он вел себя с благородством и честностью, вызывающими лишь уважение. Он, например, не принадлежал ни к однойиз многочисленных американских церквей, однако не был и атеистом: «То, что я не являюсь членом какой-либо христианской церкви, - это правда. Но я никогда не отрицал истинность Священного Писания и преднамеренно не высказывался неуважительно о религии в целом или какой-либо христианской церкви, в частности».
Сохранился рассказ очевидца о том, как Линкольн во время избирательной кампании оказался на религиозном собрании, где читал проповедь его соперник, пастор Картрайт. Окончив проповедь, пастор призвал: «Все, кто хочет отдать свое сердце господу Богу и попасть на небеса, встаньте». Встали все присутствующие - кроме Линкольна. Тогда пастор сказал: «Все, кто не хочет попасть к дьяволу, встаньте». Снова все встают, а Линкольн сидит. Пастор, коварно ухмыляясь, осведомился: «А куда же хотите попасть вы, мистер Линкольн?» Линкольн кротко ответствовал: «Я хочу попасть в Конгресс…»
Прожженный политикан непременно изобразил бы из себя святошу, чтобы привлечь избирателей. Линкольн этого не сделал. Точно так же он во время войны с Мексикой не примкнул к горластому стану ура-патриотов - как обязательно поступил бы циничный политикан. Наоборот, Линкольн выступал с речами, в которых призывал «хороших граждан и патриотов» осудить эту войну, грязную и захватническую со стороны США.
Для сравнения: «певец свободы» поэт Уолт Уитмен в то само время публиковал в газетах нечто прямо противоположное: «Да, Мексику стоит как следует выпороть! Будем нести наше оружие с духом, который покажет всему миру, что, хотя мы и не стремимся к ссоре, Америка знает, как крушить врага и расширяться!»
Высказывания Линкольна категорически не сочетались со всеобщей военной истерией - и его не переизбрали в Конгресс на новый срок. И старина Эйб вроде бывернулся к прежней адвокатской профессии. Именно что «вроде бы» - политика затягивает, как болото. Очень скоро, при первой же возможности, Линкольн вновь с головой ушел в политику: выступления, речи, газетные статьи, публичная полемика, попытка стать сенатором США…
С сожалением приходится констатировать, что старина Эйб от прежнего прямодушия отказался и проявлял себя уже как мастер лавирования.
Выступая перед северянами в штате Иллинойс, он заявил, что для Республиканской партии, к которой он принадлежит, свойственна «ненависть к институту рабства, ненависть ко всем его аспектам». Клялся: «Рабство я всегда ненавидел ничуть не меньше любого аболициониста». И призывал черных и белых «соединиться в один народ», потому что «все люди созданы равными».
Буквально через пару недель, в южном Ричмонде, он уже говорил нечто совершенно противоположное: «Ни сейчас, ни прежде я не выступал за установление в каком бы то ни было виде социального и политического равенства между черной и белой расами. Я никогда - ни сейчас, ни прежде - не выступал за то, чтобы предоставить неграм право голоса, право участвовать в коллегии присяжных и занимать какие бы то ни было официальные посты, никогда не выступал за то, чтобы допускать их браки с белыми. Более того, между черной и белой расами существуют физические различия, которые, я убежден, навсегда исключат возможность их сосуществования в условиях социального и политического равенства. Следовательно, должен быть принят принцип высшего и низшего, и, следовательно, я в той же мере, что и любой другой, выступаю за то, чтобы главенствующее положение принадлежало белой расе».
Российский посланник Стекль докладывал в Петербург: «Во всяком случае, очень сомнительно, что этот взрыв был актом нескольких отдельных лиц, толкаемых фанатизмом и тем беспокойным умом, который так характерен для американцев… Несколько писем, найденных у Брауна, заставляют подозревать о существовании связей у него с аболиционистами Севера и даже с некоторыми сенаторами их партии. Газеты Юга обвиняют этих последних в том, что они были главными инициаторами попытки восстания, предпринятой в Харперс-Ферри, и утверждают, что эта попытка была связана с разветвленной организацией аболиционистов Севера».
Южные газеты писали чистую правду, и Стекль, плохо информированный, даже преуменьшил улики. Браун, отправляясь брать арсенал, оставил на ферме целый чемодан бумаг, которые были сразу обнаружены: карты, планы, текст принятой в Канаде конституции, обширная переписка с единомышленниками в Канаде и на Севере… Все это тут же попало в газеты - и масса людей, чьи имена были там упомянуты, пустилась в бега. Первым до Канады добежал Фредерик Дуглас, и ему тут же составили компанию еще несколько видных аболов. Куча богатых благотворителей, жертвовавших на негров, принялась печатно отмежевываться от Брауна… Словом, переполох был жуткий, и аболы натерпелись страху. Юная республиканская партия прямо-таки билась в истерике, уверяя, что она тут ни при чем и всегда горой стояла за конституционные методы решения проблемы. Авраам Линкольн тоже поспешил отмежеваться от «безумного» выступления Брауна.
События в Харперс-Ферри буквально раскололи страну, в чем не сомневаются исследователи самой различной политической ориентации, и приблизили Гражданскую войну. Южане, обоснованно заявившие, что столкнулись не с шальной выходкой безумца, а с серьезным, хорошо спланированным заговором, начали поголовно вооружать все белое мужское население. Недоверие к Северу зашкалило за критическую черту: кто мог дать гарантию что это последнийзаговор?
А северяне теперь имели своего мученика. Один из видных аболов, Хоу, едва отдышавшись после бегства в Канаду, стал, не особенно и понижая голос, цинично говаривать: мертвый Браун принесет движению больше пользы, чем живой…
Неграм на Юге вся эта свистопляска принесла один вред: в южных штатах принялись «закручивать гайки». Точно также в свое время и «восстание» Ната Тернера ухудшило положение негров не только на Юге, но и на Севере (где штат Пенсильвания в 1837 г. лишил свободных негров избирательных прав).
Раскол по поводу «дела Брауна» произошел и во всем остальном мире. Всякий, кто считал себя хоть чуточку «прогрессивным», гневно осуждал «убийство героя южными варварами» - а революционеры всех оттенков, мастей и калибров буквально заходились в истерике, на все лады воспевая «мученика». Реальнопричиненное Брауном зло, убийство случайных, ни в чем не повинных людей эту публику не интересовало вовсе: мало ли какие издержки возможны во время благородной борьбы с реакцией…
Наиболее яркий пример интеллигентского фанатизма - выступления Виктора Гюго. Великий романист всю свою сознательную жизнь был еще и ярым защитником всевозможной революционной сволочи, которую сердечно обожал и оправдывал на свой лад, с восхитительным пренебрежением к реальности…
Я уже рассказывал в одной из предыдущих книг, как Гюго пытался спасти от заслуженной виселицы обычного уголовника, убившего женщину ради пары монет. Теперь Гюго с той же страстностью обращался к американскому правительству с требованием (не просьбой, а требованием!) срочно помиловать Брауна…
«Джон Браун, этот освободитель, этот воин Христов…», «Пуританин, человек верующий, человек строгой жизни, проникнутый духом Евангелия, он бросил этим людям, своим братьям, клич свободы. Негры, измученные неволей, не откликнулись на его призыв. Рабство делает души глухими. Не найдя поддержки, Джон Браун все же начал борьбу; собрав горсточку храбрецов, он вступил в бой; его изрешетили пулями; двое юношей, его сыновья - святые мученики! - пали рядом с ним…»
Словеса-то каковы! Незнакомый с земными реалиями марсианин мог бы решить, что Браун и его сыновья тихо-мирно шествовали себе из библиотеки в консерваторию, но тут на них напала из кустов орда злобных реакционеров…
Тут в полной мере проявились те приемы и ухватки, коими впоследствии (вплоть до наших дней) будет пользоваться отечественная интеллигенция: ежели, по ее мнению, человек был «благородным борцом» и сражался за нечто «передовое», совершенно неважно, что он наворотил в действительности…
«Перед глазами Брауна тени его погибших сыновей»… Право же, это напоминает анекдот, когда ушлый адвокат, чтобы выручить клиента, вырезавшего всю свою семью, заявил судьям, что его подзащитный заслуживает снисхождения, потому что он - круглый сирота…
А если серьезно, то у меня давно возникли подозрения: уж не было ли выступление Брауна хорошо продуманной провокацией? Сам Браун, разумеется, ни о чем подобном и не думал - но мало ли в мировой истории примеров, когда подобных Брауну упертых фанатиков, твердокаменных идеалистов самым циничным образом использовали втемную люди гораздо менее благородные? Точнее говоря, не благородные вовсе… Здесь - и загадочное убийство в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда, послужившее детонатором первой мировой, и не менее загадочное убийство Кирова ревнивым идиотом, которого, очень похоже, к Кирову тщательно подвели, и множество схожих случаев, для простого перечисления которых потребовалась бы не одна страница…
Собственно, а почему бы и нет? Не подлежит сомнению, что за кулисами движения аболов стояли люди отнюдь не сентиментальные и не романтичные - денежные мешки, каковые финансировали движение, поскольку видели в нем инструмент для достижения своих целей и получения в будущем немалой выгоды. Не подлежит сомнению, что этим людям в определенный момент уже было ясно: добром Юг свои богатства ни за что не отдаст, их можно заполучить только посредством военного разгрома южных штатов. В истории опять-таки множество примеров, когда задумавшие войну «ястребы» исподтишка провоцировали противника, - и тот, угодив в силки хитрых комбинаций, не просто готовился к войне, а порой еще и начинал первым, не подозревая, что его вынудилистать презренным агрессором…
Шутки шутками, а я иногда сижу над списком видных аболиционситов и пытаюсь отыскать интересные контакты с набиравшими силу магнатами. Дело нелегкое, скучной экономике историки обычно отводят мало места, но направление поисков многообещающее. Теоретически рассуждая, могло оказаться и так, что циничные северные ребятки, мечтавшие из магнатовпревратиться в олигархов, как раз и использовали Брауна, чтобы накалить отношения между Севером и Югом до опасного предела, за которым уже не может быть ни тишины, ни примирения (как оно, собственно, и произошло). У северян уже была Книга, теперь появился и Мученик…
Итак, Брауна повесили - что навлекло на Юг сущий шквал поношений и обличений, а Юг, в свою очередь, преисполнился враждебности и подозрительности к Северу.
Жизнь в США, конечно же, продолжалась. Трагическое причудливо смешивалось с комическим, а в самых вроде бы на первый взгляд рядовых событиях таились (не усмотренные, разумеется, современниками) зачатки будущих великих событий…
Где-то на просторах США обитал английский горе-изобретатель и мошенник мистер Хенсон. Тот самый, что в середине ХIХ столетия будучи в Англии потряс соотечественников дерзкими планами организовать авиационное сообщение… между Британскими островами и Индией!
Хенсон с превеликим шумом опубликовал чертежи своего самолета «Ариэль» с паровым двигателем, которому, по уверениям изобретателя, и предстояло в скором времени возить британцев аж в Индию. Романтикой тут и не пахло: Хенсон учредил «Акционерную компанию для эксплуатации паровых аэропланов по маршруту Лондон - Калькутта» - и парламент ее быстренько утвердил. Вера в технический прогресс тогда царила прямо-таки детская, и англичане толпой повалили в контору новоявленной компании, пихаясь в дверях и скандаля за право первыми выложить свои кровные денежки.
Хенсон разливался соловьем, живописуя свой аэроплан: весом 1360 кг, площадью крыльев в 550 кв. метров и двигателем мощностью… в 25 лошадиных сил. В те времена не только обыватели, но и инженеры еще не обладали достаточным опытом, чтобы понять, что столь хилый движок ни за что не поднимет в небеса этакую махину (да и вообще, никто еще не понимал, что паровая машина в авиации решительно неприменима). Поэтому денежки текли рекой. Хенсон не стал зарываться и, решив, что собрал достаточно, сбежал с полными карманами в США, откуда его выцарапать обманутым вкладчикам было практически невозможно: тогдашняя Америка жила по принципу «С Дона выдачи нет». Зная предыдущие дела Хенсона, сомнительно, что в Штатах он занимался честным трудом, - простаков и за океаном достаточно. Кстати, именно «химера» Хенсона впоследствии использовалась русскими инженерами, чтобы доказать нереальность проекта самолета Можайского (чем они нисколечко Можайского не убедили, и он до самой смерти продолжал мастерить своюхимеру…) (9).
Слово «инфляция» тогда означало всего-навсего «вздутие живота в результате скопления кишечных газов» и использовалось исключительно медиками (хотя инфляция как таковая уже существовала). Слово «порнография» появилось в английском языке только в 1864 г. (хотя явление существовало с древних времен). Точно также в английском языке еще не было слов «специалист» и «индивидуализм». Бензин продавался в аптеках и использовался исключительно для чистки одежды.
В Новой Англии, в Бостоне, обосновался ирландский эмигрант по имени Патрик, бежавший в «землю обетованную» от лютого голода на родине (когда в Ирландии случился недород картофеля, и за два года от голода умерло более миллиона человек). В Америке особенного счастья Патрику не привалило - он работал бочаром (то есть делал бочки) по пятнадцать часов в день без перерыва на выходные и праздники, обитал, как большинство эмигрантов, в сыром подвале. И в тридцать пять лет умер от холеры, оставив сиротами четверых детей. Фамилия у Патрика была самая обычная, ничем не примечательная, распространенная в Ирландии примерно так же, как в России - Иванов или Сидоров: Кеннеди.
Родоначальник тех самых Кеннеди. Уже один из сыновей покойного бочара, Патрик-младший, поднялся достаточно быстро: видя на печальном примере отца, что трудом праведным не наживешь палат каменных, приобрел в Бостоне кабачок. А кабатчики в тогдашних США не просто продавали «огненную воду»: кабак был чем-то вроде клуба, охватывавшего многие стороны жизни обитателей окрестных кварталов - в том числе и политику. Патрик-младший, подобно многим своим оборотистым коллегам по ремеслу, стал политическим боссом, уже к тридцати годам был избран сначала в палату представителей, а потом и в сенат штата Массачусетс. И понеслось…
В США угрожающими темпами возрастало число психических заболеваний. Первая американская психиатрическая клиника открылась в Виргинии в 1773 г. В ней насчитывалось всего 24 «койкоместа», но за первые тридцать лет они так и не были заняты все одновременно. Вторую подобную клинику открыли только в 1816 г. А вот за следующие тридцать лет «психушек» в Штатах появилось аж двадцать две…
(В Европе, впрочем, происходил тот же самый процесс - интересно, что взрывоопасный рост шизофрении во Франции пришелся именно на времена революции.
И все же количество больных в США возрастало со значительным отставанием от Европы. Люди религиозные объясняют это тем, что Европа гораздо быстрее скатилась в самый вульгарный атеизм, а Америка дольше оставалась страной с нерасшатанными религиозными устоями) (102).
В США самую бурную деятельность развила новорожденная Республиканская партия, по выражению американского историка и поэта Карла Сэндберга, представлявшая собой зрелище странное: «Странные и противоречивые элементы собрались со всего света и создали могущественную партию, в которой соединились молодость, различные программы, религиозные фанатики, доморощенные философы и честолюбивые политические деятели» (149). И тут же он добавлял: «Влиятельные группы промышленников, железнодорожных магнатов и финансистов пришли к выводу, что это - многообещающая партия».
Вот тут и собака зарыта… Первоначально программа Республиканской партии содержала всего-то три пункта:
1. Запрещение распространения рабства на новые районы.
2. Признание Канзаса «свободным» штатом.
3. Постройка трансконтинентальной железной дороги к Тихому океану по самому прямому и целесообразному маршруту.
Все три пункта (как бы благородно ни смотрелись два из них) при осуществлении сулили огромные выгоды тем самым «влиятельным группам», о которых писал Сэндберг. Особенно третий, по которому, согласно американской практике, железнодорожным магнатам автоматически отходили прилегающие земли (да вдобавок крупные государственные субсидии, которые считалось прямо-таки неприличным возвращать в казну).
Окончательно оформился штаб, планировавший, как бы это поделикатнее выразиться, «долгосрочные операции» против южан, которые, словно пресловутая собака на сене, сидели на громадных богатствах, вызывавших повышенное слюноотделение у северных дельцов.
Теперь имелись и Книга, и Мученик, и Партия. Оставалось добавить к этому ружья и пушки.
На сцене наконец-то появляется Авраам Линкольн, которому потребуются другие, гораздо менее благородные качества. Большая Политика мало чем отличается от продажи души черту. Однако многие американские президенты «миф о бревенчатой хижине» бережно поддерживали - несмотря даже на недоумение собственных родственников. Простодушная матушка одного из таких деятелей даже пыталась усовестить сынка, не в меру прибеднявшегося перед журналистами: «Но ты ведь хорошо знаешь, что это неправда. Ты же знаешь, что родился и вырос в весьма приличном доме». Однако сынок продолжал вещать о «жалкой хижине», где якобы вырос: просыпаюсь, мол, я в родительской хижине, причесываюсь по бедности еловым сучком, надеваю рубище и бреду в чащобу белок ловить и дикий лук рвать, чтоб с голоду не помереть… Другая матушка, гораздо более язвительная, прокомментировала излияния сыночка о «тяжелом и безрадостном детстве» кратко: «Он представляет нас такими бедными, что так и хочется взять в руки шляпу и собрать для него деньги».
Национальная традиция такая, в общем. Поломал ее, по-моему, только Джон Кеннеди, с обезоруживающей улыбкой разводивший руками: ну да, ребята, так сложилось, что я сын миллионера, что поделать, если карта так легла… Однако позже Рональд Рейган вновь вернулся к славной традиции…
Но давайте - о Линкольне. Как американская историография, так и советская пропаганда, для которой президент Линкольн был героем безусловно положительным, старательно рисовали образ «парнишки из жалкой хижины». Гарриет Бичер-Стоу высказывалась так: «Авраам Линкольн в полном смысле слова работник. У него все свойства и способности рабочего класса, и положение его во главе могущественной нации говорит тем, кто живет трудом, что их время настает». Другими словами, всякий честный американский работяга, ребятки, может и в президенты податься.
Фигура для Америки, как говорится, культовая, стоящая в одном ряду с «отцами-основателями» и Джорджем Вашингтоном. Человек незауряднейший, сложнейший, чертовски неоднозначный, ухитрившийся совместить в своей персоне самые вроде бы не совместимые качества: временами - благороднейший идеалист, прекраснодушный гуманист и даже романтик, временами - циничнейший, прожженный политикан, душитель демократических свобод, диктатор. Американцы правы: это был великийчеловек - только посредственность проста, как две копейки, незатейлива и однозначна. Линкольн - совсем другое…
Глава пятая
Человек с большим топором
За стремлением спасти человечество почти всегда скрывается стремление управлять им.
Г. Л. Менкен
Естественно, столь сложная и величественная фигура со временем оказалась окруженной густой пеленой всевозможных мифов и легенд.
Главная из них - это явление, которое американские же историки давным-давно назвали «мифом о бревенчатой хижине», тщательно проанализированном в великолепной книге Эдварда Пессена (125). Согласно этому мифу, целая когорта американских президентов представляла собой живое воплощение «американской мечты», идеального «общества равных возможностей» - они-де, беднейшие, но честные малые, исключительно благодаря своей энергии и благородству души поднимались на самый верх… Чтобы взобраться на вершину, выбиться, вкалывайте на совесть, не бастуйте, не слушайте смутьянов, и вам тоже повезет!
Благонамеренный советский автор (26) пошел еще дальше.
«Великий американский поэт Уолт Уитмен писал в 1856 году: „Я был бы чрезвычайно рад, если бы какой-нибудь американский кузнец или лодочник - храбрый, умный, бывалый, здоровый бородач средних лет, с загорелыми руками, лицом и грудью, в опрятном рабочем костюме, пришел бы с Запада, из-за Аллеганских гор, и занял пост президента: я голосовал бы, конечно, за такого человека, обладай он должными достоинствами, предпочтя его всем остальным кандидатам“. Эти слова Уолта Уитмена были мыслями и надеждой всех простых людей Америки. И мечта стала явью - 6 ноября 1860 г. президентом США был избран лесоруб(курсив мой. - А. Б.) из штата Иллинойс Авраам Линкольн».
Естественно, всякий читавший эти строки полагал, что Линкольн был избран президентом прямо из лесорубов - а как иначе можно понять? Жил себе «здоровый бородач средних лет», самозабвенно трудился в чащобе, валил одну сосну за другой - а параллельно выдвигал себя в президенты. Ну, его и избрали. Отставил он верный топор, почистился от смолы, надел приличный костюмчик, пришел в Белый дом и спросил не без застенчивости: ну, где тут президентское кресло? Дело, конечно, сложное, однако мы, пролетарии от сохи, и не такое потянем…
Чушь невероятная, конечно. В жизни так не случалось, чтобы лесорубы попадали прямехонько «от станка» в высокие кресла.
Меня всегда умиляло, когда наши интеллигенты утверждают: «Президентом США стал киноактер Рональд Рейган…»
Прежде чем достичь самого высокого в стране поста, Рейган долгое время работал в американском профсоюзе, Гильдии киноактеров (а это серьезная работа), потом был успешным губернатором штата и лишь после этого стал президентом…
Точно так же и Линкольн отнюдь не из пролетариев перепрыгнул в Белый дом - да и с бревенчатой хижиной все обстоит не так однозначно…
Авраам Линкольн, или «старина Эйб», как сокращают это имя американцы, и в самом деле родился и провел детство в убогой лачуге в штате Кентукки, и его отец действительно был классическим «белым бедняком» (кстати, всего в ста милях от нищего хозяйства Линкольнов, в том же штате Кентукки, в столь же бедной хижине родился и провел детство будущий президент Южной Конфедерации Джефферсон Дэвис). Вот только, во-первых, семья была отнюдь не из потомственных бедняков, а во-вторых, «бревенчатая хижина» была не более чем эпизодомв семейной истории…
Дед Линкольна, Авраам (в честь которого и назвали ребенка), безусловно был человеком зажиточным: владелец фермы в 200 акров, капитан милиции штата, домовладелец и мелкий рабовладелец.
Отец Линкольна Томас тоже начинал как человек состоятельный - просто-напросто он потерял свои немаленькие владения из-за каких-то ошибок в составлении документов на землю и судейского крючкотворства. Тогда-то он и перебрался из родных мест в Кентукки. Согласитесь, есть существенная разница между потомственным батраком и разорившимся «крепким хозяином».
К тому же Томас быстро поднялся. Верно, убогая хижина имелась, но к моменту рождения сына Томас владел уже двумя фермами общей площадью 600 акров, несколькими земельными участками в близлежащем городе, скотом и лошадьми. И занимал в этом городе должности, которые в США традиционно доверялись лишь людям зажиточным: член патрульной службы округа, присяжный заседатель, смотритель тюрьмы. Когда малютке Эйбу исполнилось пять лет, его отец Томас уже входил в число 15 процентов богатейших собственников в том районе.
Так что «бревенчатая хижина» - это не обязательно признак бедности, а просто-напросто американская специфика. Даже люди зажиточные сплошь и рядом обитали в лачугах, поскольку речь шла о только что заселенных территориях, где настоящихдомов еще не имелось…
В молодости Линкольн и в самом деле сменил немало профессий, отнюдь не интеллигентских: был поденным рабочим на ферме, сплавщиком грузов на плотах, подмастерьем у столяра, железнодорожным рабочим. Короткое время и в самом деле работал лесорубом. Но очень скоро он перешел к «чистой» работе: стал владельцем бакалейной лавочки. Вот только не испытывал никакой тяги к торговле, предпочитал часами сидеть на пороге со знакомыми и болтать на всевозможные темы. Потому и обанкротился очень быстро.
Служил почтмейстером (в американской глубинке - весьма не пыльная работенка), три месяца в составе ополчения воевал с индейцами и даже получил чин капитана. Однако уже в 1834 г., будучи двадцати пяти лет от роду, стал членом законодательного собрания штата Иллинойс и, подучившись, начал адвокатскую практику.
Ну, а в 1847 г., уже как профессиональный политик, стал членом Конгресса США…
Говоря о тех временах, Линкольна никак нельзя назвать циничным политиканом. Наоборот, будучи молодым, он вел себя с благородством и честностью, вызывающими лишь уважение. Он, например, не принадлежал ни к однойиз многочисленных американских церквей, однако не был и атеистом: «То, что я не являюсь членом какой-либо христианской церкви, - это правда. Но я никогда не отрицал истинность Священного Писания и преднамеренно не высказывался неуважительно о религии в целом или какой-либо христианской церкви, в частности».
Сохранился рассказ очевидца о том, как Линкольн во время избирательной кампании оказался на религиозном собрании, где читал проповедь его соперник, пастор Картрайт. Окончив проповедь, пастор призвал: «Все, кто хочет отдать свое сердце господу Богу и попасть на небеса, встаньте». Встали все присутствующие - кроме Линкольна. Тогда пастор сказал: «Все, кто не хочет попасть к дьяволу, встаньте». Снова все встают, а Линкольн сидит. Пастор, коварно ухмыляясь, осведомился: «А куда же хотите попасть вы, мистер Линкольн?» Линкольн кротко ответствовал: «Я хочу попасть в Конгресс…»
Прожженный политикан непременно изобразил бы из себя святошу, чтобы привлечь избирателей. Линкольн этого не сделал. Точно так же он во время войны с Мексикой не примкнул к горластому стану ура-патриотов - как обязательно поступил бы циничный политикан. Наоборот, Линкольн выступал с речами, в которых призывал «хороших граждан и патриотов» осудить эту войну, грязную и захватническую со стороны США.
Для сравнения: «певец свободы» поэт Уолт Уитмен в то само время публиковал в газетах нечто прямо противоположное: «Да, Мексику стоит как следует выпороть! Будем нести наше оружие с духом, который покажет всему миру, что, хотя мы и не стремимся к ссоре, Америка знает, как крушить врага и расширяться!»
Высказывания Линкольна категорически не сочетались со всеобщей военной истерией - и его не переизбрали в Конгресс на новый срок. И старина Эйб вроде бывернулся к прежней адвокатской профессии. Именно что «вроде бы» - политика затягивает, как болото. Очень скоро, при первой же возможности, Линкольн вновь с головой ушел в политику: выступления, речи, газетные статьи, публичная полемика, попытка стать сенатором США…
С сожалением приходится констатировать, что старина Эйб от прежнего прямодушия отказался и проявлял себя уже как мастер лавирования.
Выступая перед северянами в штате Иллинойс, он заявил, что для Республиканской партии, к которой он принадлежит, свойственна «ненависть к институту рабства, ненависть ко всем его аспектам». Клялся: «Рабство я всегда ненавидел ничуть не меньше любого аболициониста». И призывал черных и белых «соединиться в один народ», потому что «все люди созданы равными».
Буквально через пару недель, в южном Ричмонде, он уже говорил нечто совершенно противоположное: «Ни сейчас, ни прежде я не выступал за установление в каком бы то ни было виде социального и политического равенства между черной и белой расами. Я никогда - ни сейчас, ни прежде - не выступал за то, чтобы предоставить неграм право голоса, право участвовать в коллегии присяжных и занимать какие бы то ни было официальные посты, никогда не выступал за то, чтобы допускать их браки с белыми. Более того, между черной и белой расами существуют физические различия, которые, я убежден, навсегда исключат возможность их сосуществования в условиях социального и политического равенства. Следовательно, должен быть принят принцип высшего и низшего, и, следовательно, я в той же мере, что и любой другой, выступаю за то, чтобы главенствующее положение принадлежало белой расе».