Страница:
– Крест!
Но пуля из бесшумки успела ударить в пол рядом с упавшим фонариком. Крест, светя мимо Мазура, подбежал и встал рядом:
– Что там?
– Вроде все... – выдохнул Мазур.
– Гоша, пошел! Кто это? – Крест посветил фонарем вниз. – Ага, Инал... блядь, ты что, его...
– Жив, – сказал Мазур.
– Порядок, вяжи! Двух мы положили, вроде никого бы не должно...
Они озирались, обратившись в слух. Ни малейшего звука. И двинулись по комнатам, тихонько распахивая двери, светя сверху вниз. Вновь оказавшись в том коридоре, Мазур посветил на пол – накрашенная мордашка, исказившаяся в немом ужасе, неподвижные глаза широко открыты, белая ночнушка, дешевенькое ожерелье на шее...
«Принесло тебя, дуреха», – подумал Мазур, не способный сейчас испытывать какие-либо чувства, а уж тем более угрызения совести – некогда было.
Обойдя дом и двор, они убедились, что живых обитателей в нем больше не осталось. Из-за колючей проволоки никто не сумел бы выбраться со двора через забор...
– Д в о и х, говоришь, положили? – спросил Мазур. – При нем что, четверо было, а не трое?
– Трое, – сказал Крест, ощерясь. – Шлюшка какая-то подвернулась, не отпускать же... Пошли, полкан, живо! Нам с ним еще потолковать надо... Гоша, ворота карауль. Главная-то работенка только и началась...
– Порядок! Ну что, уходить пора?
– Покойники... – прошелестело с пола то, что еще недавно было человеком. Вопли до сих пор стояли у Мазура в ушах, и его неудержимо тянуло наверх, на свежий воздух.
Крест спокойно направил пистолет вниз и нажал на спуск. В подвале воцарилась тишина. Мазур напрягся – момент был решающий, ключевой...
Но Крест, сунув пистолет в карман рукояткой вверх, невысоко подбросил пакеты, поймал, расплывшись в идиотской, блаженной улыбке:
– Три жизни, полкан... – и тут же пришел в себя. – Пошли. Гошу ублаготворить треба... Надо ж было этим блядям подвернуться – не проживешь без издержек производства... Ты как?
– В порядке, – глухо сказал Мазур, пытаясь забыть лицо той, которую застрелил в коридоре, и притворяясь перед самим собой, будто тогда еще не подозревал, что стреляет в женщину.
– Ну и ладушки. Пошли. Гляди в оба...
Мазур и сам прекрасно понимал, что теперь для них наступил решающий момент – для всех трех...
Капитан стоял у калитки, широко расставив ноги, как монумент самому себе, рослая, плечистая фигура была обведена ярко светившейся каемочкой – это свет фар проникал в калитку, заключив Гошу в нелепое подобие нимба. Обе руки он держал в карманах. Окликнул еще издали:
– Ну, что там? – в голосе нескрываемая настороженность, явное подозрение.
Левая рука вынырнула из кармана – но в ней, рассмотрел Мазур, не пистолет, а фонарь. Левой держит – значит, все же решил сыграть свою собственную игру...
И тут раздался спокойный голос Креста:
– У тебя, случайно, в тачке ломика нет?
– Нет, – помедлив, озадаченно ответил Гоша. – А зачем?
– Ох ты... – досадливо протянул Крест. – Ну не под диваном же он закрома оборудовал... Пару половиц отодрать придется, а в доме – ничего подходящего.
Он пошевелился в темноте, что-то звонко рассыпалось по бетонированному двору, раскатилось во все стороны, Крест выругался:
– Ну, руки-крюки... Гоша, давай золотишко быстренько собирать. Никогда не видел, чтобы червонцы этак вот по двору катались?
Фонарь капитана зажегся, луч скользнул по гладкому бетону. Реплика Креста звучала до того естественно, что Мазур и сам было засмотрелся на разбросанные червонцы – и увидел в луче фонаря самые обыкновенные рублевики с двуглавым орлом, ни на что решительно не пригодные из-за инфляции.
Возможно, и капитан успел увидеть жалкие рублишки, но вряд ли осознал, что видит. Пистолет в руке Креста дважды плюнул желтым пламенем, и незадачливый подражатель оклахомских шерифов, подламываясь в коленках, рухнул на бетон. Его фонарик откатился в сторону, светя в глубь двора.
– Золото манит нас... – насмешливо пропел Крест на старый мотив. – Надия, заходи, теперь тут и дамам прогуляться можно... Да мигалку выключи, помнишь, где нажимать?
Фары и мигалка погасли. Надя шагнула внутрь, тщательно притворив за собой калитку, звенящим от напряжения голосом спросила:
– Взяли?
– А то! – Крест осветил пакеты (набитые словно бы чем-то сыпучим, легко прогибавшиеся под нажимом пальцев). – Вот они, лялечки. Что, полкан, легко прошло? А знал бы ты, сколько пришлось мозгами вертеть... Подержи-ка! – он небрежно сунул два пакета Наде, выхватил нож и вспорол третий, с блаженной ухмылкой запустил туда руку, подставил пригоршню под луч фонаря в руке у Мазура. – А?
На ладони у него лежала россыпь угловатых небольших стекляшек, больше всего напоминавших осколки старательно размолоченной бутылки, – светлые, мутноватые, потемнее и поярче, острые края бросали отблески...
И тут до Мазура дошло.
– Алмазы? – спросил он с вялым любопытством.
– Они! – ликующе воскликнул Крест. – Якутские алмазики, левая добыча. Я ж тебе говорил, на три жизни... Тут, конечно, «Кохинура» нет, но и мелочи не держали, посмотри, крупнячки отобраны... Ну? Что-то я не вижу, полковник, на твоей бравой роже ни особой алчности, ни азарта... Будешь долю требовать?
– Да на кой она мне, – сказал Мазур.
– Серьезно? – удивление в голосе Креста было ненаигранным. – Ты подумай, уж горсточку-то заработал...
– Не надо, – махнул рукой Мазур.
– Вот потому ты и жив, что такой идейный... Посвети, – Крест зажал пакет под мышкой, покопался двумя пальцами в груде белых стекляшек, ничем не похожих на бриллианты, выбрал несколько побольше и сунул Мазуру в нагрудный карман пиджака. – Не строй придурка, полковник. Это ляльке. У тебя там с ней какие-то шероховатости, так поверь ты моему опыту – получит один на пальчик, парочку в уши, мигом коготки втянет... Как думаешь, Надия?
– Отрываться пора, – сказала она нетерпеливо.
– Пошли.
Крест направился к гаражу, светя себе фонариком. Без труда распахнул хорошо смазанные двери, посветил внутрь и горделиво осведомился:
– Устраивает тачка?
Там стоял огромный, массивный «мерседес», изящный, как японская нэцкэ, посверкивавший лаком.
– Если не нравится, уж и не знаю, чем угодить... – оскалился Крест.
Глава восьмая
Но пуля из бесшумки успела ударить в пол рядом с упавшим фонариком. Крест, светя мимо Мазура, подбежал и встал рядом:
– Что там?
– Вроде все... – выдохнул Мазур.
– Гоша, пошел! Кто это? – Крест посветил фонарем вниз. – Ага, Инал... блядь, ты что, его...
– Жив, – сказал Мазур.
– Порядок, вяжи! Двух мы положили, вроде никого бы не должно...
Они озирались, обратившись в слух. Ни малейшего звука. И двинулись по комнатам, тихонько распахивая двери, светя сверху вниз. Вновь оказавшись в том коридоре, Мазур посветил на пол – накрашенная мордашка, исказившаяся в немом ужасе, неподвижные глаза широко открыты, белая ночнушка, дешевенькое ожерелье на шее...
«Принесло тебя, дуреха», – подумал Мазур, не способный сейчас испытывать какие-либо чувства, а уж тем более угрызения совести – некогда было.
Обойдя дом и двор, они убедились, что живых обитателей в нем больше не осталось. Из-за колючей проволоки никто не сумел бы выбраться со двора через забор...
– Д в о и х, говоришь, положили? – спросил Мазур. – При нем что, четверо было, а не трое?
– Трое, – сказал Крест, ощерясь. – Шлюшка какая-то подвернулась, не отпускать же... Пошли, полкан, живо! Нам с ним еще потолковать надо... Гоша, ворота карауль. Главная-то работенка только и началась...
* * *
...Она не затянулась, эта главная работенка. Когда главного, упитанного бородача лет сорока, отволокли в подвал, Крест дернулся было допрашивать, но Мазур, одержимый желанием покончить все побыстрее, велел ему держать фонарь, а сам без колебаний пустил в ход кое-какие методики, касавшиеся допроса пленных в о с о б ы х условиях. Бородатого Инала хватило минут на пять. И три больших, плоских пакета, замотанные в непрозрачный целлофан, торжествующий Крест приволок еще быстрее. Ступив в луч фонаря, показал Мазуру:– Порядок! Ну что, уходить пора?
– Покойники... – прошелестело с пола то, что еще недавно было человеком. Вопли до сих пор стояли у Мазура в ушах, и его неудержимо тянуло наверх, на свежий воздух.
Крест спокойно направил пистолет вниз и нажал на спуск. В подвале воцарилась тишина. Мазур напрягся – момент был решающий, ключевой...
Но Крест, сунув пистолет в карман рукояткой вверх, невысоко подбросил пакеты, поймал, расплывшись в идиотской, блаженной улыбке:
– Три жизни, полкан... – и тут же пришел в себя. – Пошли. Гошу ублаготворить треба... Надо ж было этим блядям подвернуться – не проживешь без издержек производства... Ты как?
– В порядке, – глухо сказал Мазур, пытаясь забыть лицо той, которую застрелил в коридоре, и притворяясь перед самим собой, будто тогда еще не подозревал, что стреляет в женщину.
– Ну и ладушки. Пошли. Гляди в оба...
Мазур и сам прекрасно понимал, что теперь для них наступил решающий момент – для всех трех...
Капитан стоял у калитки, широко расставив ноги, как монумент самому себе, рослая, плечистая фигура была обведена ярко светившейся каемочкой – это свет фар проникал в калитку, заключив Гошу в нелепое подобие нимба. Обе руки он держал в карманах. Окликнул еще издали:
– Ну, что там? – в голосе нескрываемая настороженность, явное подозрение.
Левая рука вынырнула из кармана – но в ней, рассмотрел Мазур, не пистолет, а фонарь. Левой держит – значит, все же решил сыграть свою собственную игру...
И тут раздался спокойный голос Креста:
– У тебя, случайно, в тачке ломика нет?
– Нет, – помедлив, озадаченно ответил Гоша. – А зачем?
– Ох ты... – досадливо протянул Крест. – Ну не под диваном же он закрома оборудовал... Пару половиц отодрать придется, а в доме – ничего подходящего.
Он пошевелился в темноте, что-то звонко рассыпалось по бетонированному двору, раскатилось во все стороны, Крест выругался:
– Ну, руки-крюки... Гоша, давай золотишко быстренько собирать. Никогда не видел, чтобы червонцы этак вот по двору катались?
Фонарь капитана зажегся, луч скользнул по гладкому бетону. Реплика Креста звучала до того естественно, что Мазур и сам было засмотрелся на разбросанные червонцы – и увидел в луче фонаря самые обыкновенные рублевики с двуглавым орлом, ни на что решительно не пригодные из-за инфляции.
Возможно, и капитан успел увидеть жалкие рублишки, но вряд ли осознал, что видит. Пистолет в руке Креста дважды плюнул желтым пламенем, и незадачливый подражатель оклахомских шерифов, подламываясь в коленках, рухнул на бетон. Его фонарик откатился в сторону, светя в глубь двора.
– Золото манит нас... – насмешливо пропел Крест на старый мотив. – Надия, заходи, теперь тут и дамам прогуляться можно... Да мигалку выключи, помнишь, где нажимать?
Фары и мигалка погасли. Надя шагнула внутрь, тщательно притворив за собой калитку, звенящим от напряжения голосом спросила:
– Взяли?
– А то! – Крест осветил пакеты (набитые словно бы чем-то сыпучим, легко прогибавшиеся под нажимом пальцев). – Вот они, лялечки. Что, полкан, легко прошло? А знал бы ты, сколько пришлось мозгами вертеть... Подержи-ка! – он небрежно сунул два пакета Наде, выхватил нож и вспорол третий, с блаженной ухмылкой запустил туда руку, подставил пригоршню под луч фонаря в руке у Мазура. – А?
На ладони у него лежала россыпь угловатых небольших стекляшек, больше всего напоминавших осколки старательно размолоченной бутылки, – светлые, мутноватые, потемнее и поярче, острые края бросали отблески...
И тут до Мазура дошло.
– Алмазы? – спросил он с вялым любопытством.
– Они! – ликующе воскликнул Крест. – Якутские алмазики, левая добыча. Я ж тебе говорил, на три жизни... Тут, конечно, «Кохинура» нет, но и мелочи не держали, посмотри, крупнячки отобраны... Ну? Что-то я не вижу, полковник, на твоей бравой роже ни особой алчности, ни азарта... Будешь долю требовать?
– Да на кой она мне, – сказал Мазур.
– Серьезно? – удивление в голосе Креста было ненаигранным. – Ты подумай, уж горсточку-то заработал...
– Не надо, – махнул рукой Мазур.
– Вот потому ты и жив, что такой идейный... Посвети, – Крест зажал пакет под мышкой, покопался двумя пальцами в груде белых стекляшек, ничем не похожих на бриллианты, выбрал несколько побольше и сунул Мазуру в нагрудный карман пиджака. – Не строй придурка, полковник. Это ляльке. У тебя там с ней какие-то шероховатости, так поверь ты моему опыту – получит один на пальчик, парочку в уши, мигом коготки втянет... Как думаешь, Надия?
– Отрываться пора, – сказала она нетерпеливо.
– Пошли.
Крест направился к гаражу, светя себе фонариком. Без труда распахнул хорошо смазанные двери, посветил внутрь и горделиво осведомился:
– Устраивает тачка?
Там стоял огромный, массивный «мерседес», изящный, как японская нэцкэ, посверкивавший лаком.
– Если не нравится, уж и не знаю, чем угодить... – оскалился Крест.
Глава восьмая
Бегство как точная наука
Остановив почти бесшумное комфортабельное чудо у соседнего дома, Крест спокойно вставил новую обойму, передернул затвор:
– Ну вот, самое интересное пошло. Если брательнички чего задумали, на хате нас и встретят... Сиди, Надия, а мы глянем...
Они выбрались в прохладную ночь, двинулись к дому, на цыпочках поднялись по лестнице. Постояли у двери – полная тишина.
Крест вставил ключ в замок, бесшумно повернул его двумя пальцами – Мазур стоял боком, подняв пистолет, готовый прикрыть, – одним пальцем толкнул дверь, и она тихо открылась на хорошо смазанных петлях. В прихожей горит свет, полная тишина. По всей квартире горит свет, видно, что в двух ближних комнатах никого нет.
– Порядок, – облегченно вздохнул Крест, прошел в кухню и выключил свет. – Чего-то они в дальней... – замолчал, прислушался и покосился на Мазура с весьма странным выражением лица. – Ну, обормоты... Караульщики, называется...
Мазур направился в дальнюю комнату, еще ничего толком не понимая, но волчьим чутьем осознав недобрую странность происходящего.
Остановился на пороге. Под потолком горела яркая лампочка без абажура, и Мазур увидел на незастеленном диване два слившихся обнаженных тела.
Ольга знакомо закинула голову, вжимаясь затылком в сплетенные пальцы, закрыла глаза, рот в полуулыбке-полугримасе отрешенного наслаждения, голова дергается в такт толчкам мускулистого мужского тела, ноги оплели бедра Карабаса, приподнявшегося над ней на локтях, победно оскалившегося, с кривой ухмылкой смотревшего ей в лицо и выдыхавшего с каждым толчком:
– Ну, хорошо тебе? Хорошо, блядешка?
Мазуру показалось, что ноги приросли к земле еще и оттого, что она не кричала, не рвалась, что взгляд, как нерассуждающий фотоаппарат, зафиксировал на стуле аккуратно повешенное платье... Невыносимо медленно опускал руку к карману, а в уши колокольным звоном били хриплые выдохи:
– Хорошо? Все одинаковые, как блудень загонишь... Ну, еще раз кончать будешь? Ты кто, ну-ка?
И знакомо задохнувшийся страстью голос Ольги:
– Я твоя блядь... Глубже... О, какой ты...
За спиной с непонятной интонацией вздохнул Крест. Мазур наконец вырвал из кармана пистолет, рыкнув что-то неразборчивое, и двое на диване наконец его увидели.
Карабас слетел с дивана, словно отброшенный невидимым, неслышным взрывом, его достоинство моментально увяло и съежилось. Выставил руку вперед, словно рассчитывал ладонью защититься от пули, вжимаясь в угол, заорал:
– Не надо! Убери! Бля буду, сама дала! Я ей шутку с намеком, без капли мата, а она безо всяких давай плавки снимать...
Пожалуй, Мазур и выстрелил бы, будь Карабас одетым. Но на совершенно голого как-то не поднялась рука, а в следующий миг Крест ловко ударил его по руке, снизу, по косточке, и пальцы сами собой разжались, ТТ выпал.
Ольга спокойно встала, с блуждающей на лице улыбкой подошла к стулу, накинула платье на голое тело и направилась прочь из комнаты, мимоходом бросив Мазуру со спокойным лицом:
– Оставь ты его в покое, он правду говорит...
Слышно было, как хлопнула дверь крохотной ванной, зашумела газовая колонка. Мазур стоял посреди комнаты, как оплеванный. Карабас робко сделал шаг к одежде на стуле, видя, что его не трогают, схватил трусы, принялся напяливать.
– Это бывает, – спокойно сказал Крест Мазуру. – Бабы временами взбрыкивают. Пренебреги. Морду ей бить некогда и сопли распускать тоже. Давай живенько пальчики затирать... И ты тоже шевелись, стебарь-перехватчик, тряпку в зубы – и пошел...
В дверях появилась Надя, цепким взглядом окинула комнату.
– Что у вас тут?
– Машину заперла? – спросил Крест.
– Конечно. Что тут такое?
– Да ерунда. Ацетон неси.
Она вышла, оглядываясь и с сомнением покачивая головой. Одевшийся Карабас, сторонясь Мазура, шмыгнул в дверь.
– Полковник, кончай шлагбаум изображать, – сказал Крест хмуро и деловито. – Говорю, некогда... Все равно этот друг не жилец, так что не бери в голову... – Он взял у вошедшей Нади бутылку, сунул Мазуру остро пахнущую тряпку. – Шевелись, протри тут все на совесть, для себя стараешься... – Отлил ацетона в первый попавшийся стакан, поставил на пол и вышел.
Мазур, оглядевшись, механически принялся протирать все поверхности, где только могли остаться отпечатки пальцев, он трудился, как робот, больше всего боясь, что начнет думать, но в голове царила совершеннейшая пустота.
Вошла Ольга, подкрашенная, пахнущая мылом и духами, высоко подняв подол, надела трусики, уселась на диван и принялась натягивать колготки. Мазур трудился, не глядя на нее. Она в конце концов не выдержала, подошла вплотную, гордо вскинув голову, усмехаясь, посмотрела ему в лицо:
– Ну вмажь.
– Пошла ты... – процедил он.
– Побрезговал вчера? Вот и получай законченную блядь... – и с вызовом, вся напрягшись, как молоденькая сильная лошадка, бросила: – А я у него еще и за щеку брала...
Он медленно разжал кулаки и принудил себя совершенно спокойно произнести:
– Ну и как, вкусно было?
Она взмахнула ресницами и словно бы сломалась вмиг – отведя глаза, отступила, упала на диван и заплакала, самозабвенно, взахлеб, вздрагивая всем телом. Не глядя на нее больше, Мазур старательно работал тряпкой, временами подливая на нее ацетона. Добравшись до дивана, бесцеремонно поднял Ольгу:
– Выйди в прихожую и ничего руками не трогай. Ну, живо...
Сердце разрывалось меж любовью к ней и лютой ненавистью, и он яростно водил тряпкой по дивану, словно стирал невидимые следы происшедшего, а заодно и вполне доступные глазу. Лаковые прозрачные перчатки показались тяжелыми, жестяными. Он знал, что сам во всем виноват, но принять это оказалось выше сил – привык никогда не быть виноватым, убивать и побеждать, а если и отступать, то по четкому приказу... Вяло подумал, что сейчас самое время получить пулю в спину, но на душе было так черно, что даже отточенные рефлексы не действовали, и впервые идеальная боевая машина неведомо для окружающих осталась беззащитной...
– Ну, хватит, – послышался за спиной голос Креста. – А то ты так стену до дыр протрешь... – Подошел вплотную и, показав за спину большим пальцем, прошептал: – Кто? Монетку кинем или так решим?
– Я, – сказал Мазур без выражения.
– Пошли... Бабы на кухне, сумку собирают...
На ходу Мазур нащупал под полой рубчатую рукоятку. Карабас, старательно вытиравший руки носовым платком, заулыбался чуть искательно:
– Все, ни пятнышка... Нет, ты на меня зла не держи... Она ж сама...
Взгляд у него еще успел полыхнуть ужасом – но пистолет уже сухо тявкнул, Карабас, на миг замерев, стал медленно-медленно клониться вперед, словно статуя на знаменитом полотне Брюллова. Казалось, это никогда не кончится, и Мазур вновь ощутил слепой ужас при мысли, что ему стало н р а в и т ь с я убивать. Если бы автомат Калашникова мог сойти с ума, он, ручаться можно, ощущал бы нечто в точности подобное...
– Скоро пост, – предупредил Крест, не оборачиваясь. – Менты не сунутся, но там и твои дружки, полковник, могут оказаться...
Мазур переложил на коленях «Узи» с глушителем, прихваченный в доме Инала. Еще раз проверил, как в случае чего найдет на ощупь кнопку, опускавшую стекло. Трофей ему не особенно нравился – все эти малютки со свободным затвором эффектно выглядят в кино, но в жизни годятся лишь для уличных гангстерских разборок либо уголовной мочиловки в упор, из-за высокой скорости пули и темпа пальбы рикошеты случаются даже от автомашин, а о точности и речи нет...
Похоже, Кресту страшно хотелось поболтать, дать разрядку нервам, но он сам себя сдерживал, лишь постукивал пальцами по рулю и гнусаво напевал:
Вот приходит весточка, весточка из лагеря,
говорилось в весточке, что в разливе рек,
сговорив друзей с собой и убив конвой,
ваш сыночек Витенька совершил побег...
Встрепенулся, глядя вперед:
– Бдят, волчары... Живо, гвардия, развалились на заднем сиденье, как хозяева жизни! Надия, ногу на ногу, юбку к талии, пиво лакаем из горла, ноль внимания, фунт презрения ко всему, что ростом ниже!
Наугад сунул в прорезь первую попавшуюся кассету, прибавил громкости. Впереди показался белый бетонный домик с освещенными окнами. Рядом – две машины, развернутые радиаторами к трассе, людей не видно, но кто-то в фуражке сидит у окна, ссутулившись в безнадежной позе удрученного долгом и служебной рутиной околоточного в невысоких чинах. Мазур видел, что сидящий поднял голову, всмотрелся, но «мерседес», держа под шестьдесят, пролетел мимо, оглашая окрестности разудалой мелодией ламбады, словно призрак из другого мира, красочного и яркого.
Обернувшись, Мазур долго смотрел назад сквозь тонированное стекло, но дорога оставалась темной, настигающие огни фар так и не вспыхнули сзади.
Крест отобрал у Нади бутылку, жадно высосал и вышвырнул в окно, выжал газ, и короткий стеклянный хруст словно унесло назад порывом шквального ветра. Вспыхнул дальний свет, они летели в черном туннеле со стенами из размыто мелькающих стволов сосен, временами машина жалобно звякала сочленениями на невидимых выбоинах, немыслимых в родном фатерланде.
– Открывайте пивко, открывайте, – ожил Крест. – Расслабляться особенно не стоит, вредно это, ежели раньше времени, а по глоточку легкого не помешает... – Он торопился, глотая слова, чуть надрывно веселясь. – В семь пятьдесят пойдет «Байкал», только на него мы вряд ли успеем, а вот на читинский из Москвы – очень даже запросто, мест сейчас навалом, отпуска-то кончились, да нынче народ не больно-то и в отпуска ездит... А когда сядем в поезд, грешен, стаканчик себе набулькаю и осушу одним махом, нервишки промыть...
Мазур протянул Ольге открытую бутылку. Она взяла, не глядя на него, никак не отреагировав, словно приняла пиво от робота.
Сидела выпрямившись, глядя перед собой. Мазуру пришло в голову, что она до сих пор верит, будто Карабаса они пристукнули из-за п р о и с ш е д ш е г о. И не объяснишь ведь, потому что объяснение по меркам нормального мира еще жутчее...
А в общем, если копнуть, ничего особенно сложного не произошло – Ольга просто-напросто окунулась в его мир. И это ее не сломало, а и з м е н и л о – как всякого, кто побудет там достаточно долго и ухитрится не погибнуть и не сойти с ума. Отличие только в том, что Ольгу туда жизнь загнала совершенно случайно, – впрочем, и он не мечтал с пеленок о потаенной карьере «морского дьявола», так что снова начинается сплошная философия, в поисках переломной точки рехнуться можно. Хорошо еще, что есть спасительное слово – экзистенциализм. Весь мир против тебя, впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и ты подписал контракт на весь срок, а доискиваться, отчего так получилось, столь же безнадежно и глупо, как пытаться понять, почему идет дождь. Есть какие-то законы физики и метеорологии, но все равно никто не объяснит, почему именно вчера дождь прошел над теми березками...
Вряд ли и древние греки понимали, причем тут законы природы. Но боевые пловцы у них уже были. «Морские дьяволы» немногим моложе профессиональной пехоты, вот только и в гомеровские времена они были самыми засекреченными, иначе Гомер о них непременно упомянул бы... А они были, резали якорные канаты у вражеских кораблей, доставали оказавшиеся на дне сокровища, просверливали днища у чужих и охраняли от себе подобных свои суда, вбивали сваи, чтобы блокировать в гавани вражеский флот, вытаскивали чужие сваи, доставляли под водой еду в осажденные крепости – и под водой уже тогда сходились в скоротечных схватках люди Ксеркса и люди Фемистокла...
Сознание словно бы отключилось частью, он легонько придерживал автомат на коленях, а мысли блуждали где-то далеко, хотелось верить, что все кончилось, но инерция была такая, что остановиться никак не удавалось, машина бесшумно несла его навстречу занимавшемуся слева рассвету, а он тщетно пытался понять, должен ли судить себя и есть ли за что судить...
Внимания они, в общем, не привлекали – четверо, одетые не бедно и не богато, с одним-единственным чемоданом и большой синей сумкой, мужчины при галстуках, дамы на каблучках (Ольге Надины туфельки были чуточку малы, возможно, еще и из-за этого она выглядела чуть ли не страдальчески).
Народу в ранний час было немного. Вокзальный милиционер, сорокалетний лейтенант с философским взглядом, четверке не уделил ни малейшего внимания. Никаких признаков слежки не заметили ни Мазур, ни Крест. Он так и не решился бросить «Узи», держал его в сумке, и Мазур спутника где-то понимал: пожалуй, и впрямь лучше подохнуть с автоматом в руках, чем оказаться за решеткой, побыв пару часов обладателем груды алмазов... Момент был критический. Здесь, на крохотном вокзальчике, они оказались словно бы в мышеловке. В случае чего можно, конечно, попытаться пробиться к припаркованному в двух кварталах отсюда «мерседесу» – ключи Крест предусмотрительно держал в кармане, – но лихая перестрелка со здешней милицией вызовет такую погоню, от которой и в тайге не спрячешься...
И все же некто неизвестный их хранил. А может, все везение в том и заключалось, что в Пижмане еще не наткнулись на трупы за высоким забором и не начали искать всерьез. На вокзале им пришлось торчать минут сорок, потом подошел читинский фирменный, опоздав всего на четырнадцать минут, такая мелочь по нынешним временам, что и досадовать смешно...
Самые обыденные вещи выглядели фантасмагорией – вот они предъявляют билеты и паспорта равнодушной ко всему проводнице, крепкой светловолосой девахе в мятом кительке, поднимаются в вагон, идут по узкому коридорчику, по темно-красной ковровой дорожке, вокруг все чисто, матово посверкивают лакированные светло-коричневые панели, на окнах занавесочки с вышивкой в виде кедровых шишек, вагон СВ практически пуст, с едва слышным рокотом откатывается дверь, где номера обозначены римскими цифрами, в купе – два диванчика, просторно, на столике лежит забытый кем-то мятый «Крокодил»... Другой мир.
– Надия, когда тронемся, сходишь поворкуешь с хозяйкой насчет стаканов, – деловито распорядился Крест. – Покурим, полковник?
Они вышли в тамбур. К соседнему вагону бежали опаздывающие – репродуктор уже протрещал насчет отправления, и проводница готовилась захлопнуть дверь.
– Ну, кажется, везет... – протянул Крест. – Хотя расслабиться что-то не тянет пока. Так, самую капельку... Вагон хороший, народу мало, поедем, как паны.
Поезд дернулся, лязгнув сцепкой, и медленно тронулся, поплыло назад аккуратненькое зданьице вокзала, скорость росла, потянулись унылые пакгаузы с громадными красными буквами «НЕ КУРИТЬ», дощатые бараки, остановившиеся на переезде у шлагбаума грузовики.
– Хвоста не было, точно, – сказал Крест, оглянувшись вслед прошедшей в свое купе проводнице. – Правда, пялился какой-то тип от киосочка...
– В синей куртке?
– Ага. Заметил?
– Ну, – сказал Мазур. – Только он, по-моему, больше на женщин таращился.
– Вот и мне так сдается. Сядь нам на хвост менты, не стали бы тянуть – они тут незамысловатые, на три хода вперед не рассчитывают, давно бы вокруг плясали со стволами наголо и воплями друг дружку подбадривали... Ну какие тут, в Аннинске, Штирлицы?Смех один... А т в о и или м о и... На их месте – неважно, твоих или моих – я бы в поезде не устраивал штатовское кино. Тихо-мирно следил, где мы выйдем, а уж там, свистнувши орлов, начал бы половецкие пляски... Резонно?
– Резонно, – подумав, сказал Мазур. – Мои знают, что нет у меня другой цели, кроме Шантарска. С твоими, уверен, не так определенно?
– В точку. И все равно, не стали бы валить меня в поезде. Непременно ж надо со мной вдумчиво потолковать в тихом уголочке, выяснить, что к чему и почем, кто навел, кто помогал, да не собирался ли с кем делиться... В таких делах тебя без долгого допроса на тот свет ни за что не отправят. Ты через часок сходи к бригадиру и стучи своим, пусть встретят...
– Ага, – сказал Мазур, бессмысленно глядя на мелькающие за окном кучки деревьев, неотличимые друг от друга. – Что, установим что-то типа дежурства?
– Да покурить надо выходить почаще, и все сложности. Там в двух первых купешках едут какие-то суетливые мальчики, но они давненько едут, я краем уха слышал, как болтали про столичный эскорт, налоги и тарифы – бизнесмены, мля... Кроме нас, никто больше в эту роскошь не садился. А дверь на площадку девка наверняка на ключ замкнула – не любят они, когда через богатые вагончики народ из третьего класса шарашится, еще пропадет чего из купе, расплачивайся потом... – Он помолчал, швырнул окурок в полированную шикарную урночку. – Полковник, дельный совет хочешь?
– Ну?
– У тебя там что, с твоей кошкой какие-то сложности?
– Да что-то вроде, – сказал Мазур нехотя.
– Я тебе в душу не лезу, а совет дам. Сейчас хватанем по сто грамм, я Надьку уведу в нашу крытку, а ты положи свою на диванчик и отжарь ее как следует, до полного «не могу». Точно тебе говорю, полегчает, и перестанет она на тебя таращиться, как суровый прокурор. Самый верный метод. Сам бы мог догадаться, на пионера не тянешь годами...
– Учту, – сказал Мазур, глядя в окно.
– Да ты не лезь в бутылку, я тебе добра желаю. С тех пор, как ты в долю войти не захотел, у меня сердчишко все еще чуток не на месте, все думаю, что бы для тебя приятного заделать. – Он помолчал и признался: – Не понимаю я тебя, обормота. Столько стекляшек... А тех, кого не понимаешь, нужно или обходить десятой дорогой, или уважать. Простая арифметика, жизнью проверенная. Жизнь, она, знаешь ли, заставляет человека рисовать с ходу – и сразу отводить ему местечко в твоих будущих планах... А отсюда и отношение. Ну что, пошли?
– Ну вот, самое интересное пошло. Если брательнички чего задумали, на хате нас и встретят... Сиди, Надия, а мы глянем...
Они выбрались в прохладную ночь, двинулись к дому, на цыпочках поднялись по лестнице. Постояли у двери – полная тишина.
Крест вставил ключ в замок, бесшумно повернул его двумя пальцами – Мазур стоял боком, подняв пистолет, готовый прикрыть, – одним пальцем толкнул дверь, и она тихо открылась на хорошо смазанных петлях. В прихожей горит свет, полная тишина. По всей квартире горит свет, видно, что в двух ближних комнатах никого нет.
– Порядок, – облегченно вздохнул Крест, прошел в кухню и выключил свет. – Чего-то они в дальней... – замолчал, прислушался и покосился на Мазура с весьма странным выражением лица. – Ну, обормоты... Караульщики, называется...
Мазур направился в дальнюю комнату, еще ничего толком не понимая, но волчьим чутьем осознав недобрую странность происходящего.
Остановился на пороге. Под потолком горела яркая лампочка без абажура, и Мазур увидел на незастеленном диване два слившихся обнаженных тела.
Ольга знакомо закинула голову, вжимаясь затылком в сплетенные пальцы, закрыла глаза, рот в полуулыбке-полугримасе отрешенного наслаждения, голова дергается в такт толчкам мускулистого мужского тела, ноги оплели бедра Карабаса, приподнявшегося над ней на локтях, победно оскалившегося, с кривой ухмылкой смотревшего ей в лицо и выдыхавшего с каждым толчком:
– Ну, хорошо тебе? Хорошо, блядешка?
Мазуру показалось, что ноги приросли к земле еще и оттого, что она не кричала, не рвалась, что взгляд, как нерассуждающий фотоаппарат, зафиксировал на стуле аккуратно повешенное платье... Невыносимо медленно опускал руку к карману, а в уши колокольным звоном били хриплые выдохи:
– Хорошо? Все одинаковые, как блудень загонишь... Ну, еще раз кончать будешь? Ты кто, ну-ка?
И знакомо задохнувшийся страстью голос Ольги:
– Я твоя блядь... Глубже... О, какой ты...
За спиной с непонятной интонацией вздохнул Крест. Мазур наконец вырвал из кармана пистолет, рыкнув что-то неразборчивое, и двое на диване наконец его увидели.
Карабас слетел с дивана, словно отброшенный невидимым, неслышным взрывом, его достоинство моментально увяло и съежилось. Выставил руку вперед, словно рассчитывал ладонью защититься от пули, вжимаясь в угол, заорал:
– Не надо! Убери! Бля буду, сама дала! Я ей шутку с намеком, без капли мата, а она безо всяких давай плавки снимать...
Пожалуй, Мазур и выстрелил бы, будь Карабас одетым. Но на совершенно голого как-то не поднялась рука, а в следующий миг Крест ловко ударил его по руке, снизу, по косточке, и пальцы сами собой разжались, ТТ выпал.
Ольга спокойно встала, с блуждающей на лице улыбкой подошла к стулу, накинула платье на голое тело и направилась прочь из комнаты, мимоходом бросив Мазуру со спокойным лицом:
– Оставь ты его в покое, он правду говорит...
Слышно было, как хлопнула дверь крохотной ванной, зашумела газовая колонка. Мазур стоял посреди комнаты, как оплеванный. Карабас робко сделал шаг к одежде на стуле, видя, что его не трогают, схватил трусы, принялся напяливать.
– Это бывает, – спокойно сказал Крест Мазуру. – Бабы временами взбрыкивают. Пренебреги. Морду ей бить некогда и сопли распускать тоже. Давай живенько пальчики затирать... И ты тоже шевелись, стебарь-перехватчик, тряпку в зубы – и пошел...
В дверях появилась Надя, цепким взглядом окинула комнату.
– Что у вас тут?
– Машину заперла? – спросил Крест.
– Конечно. Что тут такое?
– Да ерунда. Ацетон неси.
Она вышла, оглядываясь и с сомнением покачивая головой. Одевшийся Карабас, сторонясь Мазура, шмыгнул в дверь.
– Полковник, кончай шлагбаум изображать, – сказал Крест хмуро и деловито. – Говорю, некогда... Все равно этот друг не жилец, так что не бери в голову... – Он взял у вошедшей Нади бутылку, сунул Мазуру остро пахнущую тряпку. – Шевелись, протри тут все на совесть, для себя стараешься... – Отлил ацетона в первый попавшийся стакан, поставил на пол и вышел.
Мазур, оглядевшись, механически принялся протирать все поверхности, где только могли остаться отпечатки пальцев, он трудился, как робот, больше всего боясь, что начнет думать, но в голове царила совершеннейшая пустота.
Вошла Ольга, подкрашенная, пахнущая мылом и духами, высоко подняв подол, надела трусики, уселась на диван и принялась натягивать колготки. Мазур трудился, не глядя на нее. Она в конце концов не выдержала, подошла вплотную, гордо вскинув голову, усмехаясь, посмотрела ему в лицо:
– Ну вмажь.
– Пошла ты... – процедил он.
– Побрезговал вчера? Вот и получай законченную блядь... – и с вызовом, вся напрягшись, как молоденькая сильная лошадка, бросила: – А я у него еще и за щеку брала...
Он медленно разжал кулаки и принудил себя совершенно спокойно произнести:
– Ну и как, вкусно было?
Она взмахнула ресницами и словно бы сломалась вмиг – отведя глаза, отступила, упала на диван и заплакала, самозабвенно, взахлеб, вздрагивая всем телом. Не глядя на нее больше, Мазур старательно работал тряпкой, временами подливая на нее ацетона. Добравшись до дивана, бесцеремонно поднял Ольгу:
– Выйди в прихожую и ничего руками не трогай. Ну, живо...
Сердце разрывалось меж любовью к ней и лютой ненавистью, и он яростно водил тряпкой по дивану, словно стирал невидимые следы происшедшего, а заодно и вполне доступные глазу. Лаковые прозрачные перчатки показались тяжелыми, жестяными. Он знал, что сам во всем виноват, но принять это оказалось выше сил – привык никогда не быть виноватым, убивать и побеждать, а если и отступать, то по четкому приказу... Вяло подумал, что сейчас самое время получить пулю в спину, но на душе было так черно, что даже отточенные рефлексы не действовали, и впервые идеальная боевая машина неведомо для окружающих осталась беззащитной...
– Ну, хватит, – послышался за спиной голос Креста. – А то ты так стену до дыр протрешь... – Подошел вплотную и, показав за спину большим пальцем, прошептал: – Кто? Монетку кинем или так решим?
– Я, – сказал Мазур без выражения.
– Пошли... Бабы на кухне, сумку собирают...
На ходу Мазур нащупал под полой рубчатую рукоятку. Карабас, старательно вытиравший руки носовым платком, заулыбался чуть искательно:
– Все, ни пятнышка... Нет, ты на меня зла не держи... Она ж сама...
Взгляд у него еще успел полыхнуть ужасом – но пистолет уже сухо тявкнул, Карабас, на миг замерев, стал медленно-медленно клониться вперед, словно статуя на знаменитом полотне Брюллова. Казалось, это никогда не кончится, и Мазур вновь ощутил слепой ужас при мысли, что ему стало н р а в и т ь с я убивать. Если бы автомат Калашникова мог сойти с ума, он, ручаться можно, ощущал бы нечто в точности подобное...
* * *
...«Мерседес» плыл по спящему городку, словно акула над морским дном, с тупой неотвратимостью хищника, почти бесшумно, плавно. То ли из лихачества, то ли из холодного расчета Крест проехал по той улочке, но все оставалось по-прежнему, разве что кое-где в окнах зыбко колыхались огоньки свеч, а возле ворот, почти уткнувшись радиатором в калитку, стоял темный «уазик». Машина повернула налево, и вскоре под колесами появился асфальт.– Скоро пост, – предупредил Крест, не оборачиваясь. – Менты не сунутся, но там и твои дружки, полковник, могут оказаться...
Мазур переложил на коленях «Узи» с глушителем, прихваченный в доме Инала. Еще раз проверил, как в случае чего найдет на ощупь кнопку, опускавшую стекло. Трофей ему не особенно нравился – все эти малютки со свободным затвором эффектно выглядят в кино, но в жизни годятся лишь для уличных гангстерских разборок либо уголовной мочиловки в упор, из-за высокой скорости пули и темпа пальбы рикошеты случаются даже от автомашин, а о точности и речи нет...
Похоже, Кресту страшно хотелось поболтать, дать разрядку нервам, но он сам себя сдерживал, лишь постукивал пальцами по рулю и гнусаво напевал:
Вот приходит весточка, весточка из лагеря,
говорилось в весточке, что в разливе рек,
сговорив друзей с собой и убив конвой,
ваш сыночек Витенька совершил побег...
Встрепенулся, глядя вперед:
– Бдят, волчары... Живо, гвардия, развалились на заднем сиденье, как хозяева жизни! Надия, ногу на ногу, юбку к талии, пиво лакаем из горла, ноль внимания, фунт презрения ко всему, что ростом ниже!
Наугад сунул в прорезь первую попавшуюся кассету, прибавил громкости. Впереди показался белый бетонный домик с освещенными окнами. Рядом – две машины, развернутые радиаторами к трассе, людей не видно, но кто-то в фуражке сидит у окна, ссутулившись в безнадежной позе удрученного долгом и служебной рутиной околоточного в невысоких чинах. Мазур видел, что сидящий поднял голову, всмотрелся, но «мерседес», держа под шестьдесят, пролетел мимо, оглашая окрестности разудалой мелодией ламбады, словно призрак из другого мира, красочного и яркого.
Обернувшись, Мазур долго смотрел назад сквозь тонированное стекло, но дорога оставалась темной, настигающие огни фар так и не вспыхнули сзади.
Крест отобрал у Нади бутылку, жадно высосал и вышвырнул в окно, выжал газ, и короткий стеклянный хруст словно унесло назад порывом шквального ветра. Вспыхнул дальний свет, они летели в черном туннеле со стенами из размыто мелькающих стволов сосен, временами машина жалобно звякала сочленениями на невидимых выбоинах, немыслимых в родном фатерланде.
– Открывайте пивко, открывайте, – ожил Крест. – Расслабляться особенно не стоит, вредно это, ежели раньше времени, а по глоточку легкого не помешает... – Он торопился, глотая слова, чуть надрывно веселясь. – В семь пятьдесят пойдет «Байкал», только на него мы вряд ли успеем, а вот на читинский из Москвы – очень даже запросто, мест сейчас навалом, отпуска-то кончились, да нынче народ не больно-то и в отпуска ездит... А когда сядем в поезд, грешен, стаканчик себе набулькаю и осушу одним махом, нервишки промыть...
Мазур протянул Ольге открытую бутылку. Она взяла, не глядя на него, никак не отреагировав, словно приняла пиво от робота.
Сидела выпрямившись, глядя перед собой. Мазуру пришло в голову, что она до сих пор верит, будто Карабаса они пристукнули из-за п р о и с ш е д ш е г о. И не объяснишь ведь, потому что объяснение по меркам нормального мира еще жутчее...
А в общем, если копнуть, ничего особенно сложного не произошло – Ольга просто-напросто окунулась в его мир. И это ее не сломало, а и з м е н и л о – как всякого, кто побудет там достаточно долго и ухитрится не погибнуть и не сойти с ума. Отличие только в том, что Ольгу туда жизнь загнала совершенно случайно, – впрочем, и он не мечтал с пеленок о потаенной карьере «морского дьявола», так что снова начинается сплошная философия, в поисках переломной точки рехнуться можно. Хорошо еще, что есть спасительное слово – экзистенциализм. Весь мир против тебя, впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и ты подписал контракт на весь срок, а доискиваться, отчего так получилось, столь же безнадежно и глупо, как пытаться понять, почему идет дождь. Есть какие-то законы физики и метеорологии, но все равно никто не объяснит, почему именно вчера дождь прошел над теми березками...
Вряд ли и древние греки понимали, причем тут законы природы. Но боевые пловцы у них уже были. «Морские дьяволы» немногим моложе профессиональной пехоты, вот только и в гомеровские времена они были самыми засекреченными, иначе Гомер о них непременно упомянул бы... А они были, резали якорные канаты у вражеских кораблей, доставали оказавшиеся на дне сокровища, просверливали днища у чужих и охраняли от себе подобных свои суда, вбивали сваи, чтобы блокировать в гавани вражеский флот, вытаскивали чужие сваи, доставляли под водой еду в осажденные крепости – и под водой уже тогда сходились в скоротечных схватках люди Ксеркса и люди Фемистокла...
Сознание словно бы отключилось частью, он легонько придерживал автомат на коленях, а мысли блуждали где-то далеко, хотелось верить, что все кончилось, но инерция была такая, что остановиться никак не удавалось, машина бесшумно несла его навстречу занимавшемуся слева рассвету, а он тщетно пытался понять, должен ли судить себя и есть ли за что судить...
* * *
...В половине девятого утра они вошли в маленькое, еще дореволюционной постройки зданьице аннинского вокзала, красное с белой каймой по наружным углам и окнам. Ходила молва, что в свое время здесь соизволил побывать последний государь император, но мемориальной доски, конечно, не имелось, зато в нише на стене торчал уцелевший после всех политических бурь никогда здесь не бывавший при жизни Владимир Ильич: в мелком исполнении, величиной с кошку, покрытый краской под бронзу.Внимания они, в общем, не привлекали – четверо, одетые не бедно и не богато, с одним-единственным чемоданом и большой синей сумкой, мужчины при галстуках, дамы на каблучках (Ольге Надины туфельки были чуточку малы, возможно, еще и из-за этого она выглядела чуть ли не страдальчески).
Народу в ранний час было немного. Вокзальный милиционер, сорокалетний лейтенант с философским взглядом, четверке не уделил ни малейшего внимания. Никаких признаков слежки не заметили ни Мазур, ни Крест. Он так и не решился бросить «Узи», держал его в сумке, и Мазур спутника где-то понимал: пожалуй, и впрямь лучше подохнуть с автоматом в руках, чем оказаться за решеткой, побыв пару часов обладателем груды алмазов... Момент был критический. Здесь, на крохотном вокзальчике, они оказались словно бы в мышеловке. В случае чего можно, конечно, попытаться пробиться к припаркованному в двух кварталах отсюда «мерседесу» – ключи Крест предусмотрительно держал в кармане, – но лихая перестрелка со здешней милицией вызовет такую погоню, от которой и в тайге не спрячешься...
И все же некто неизвестный их хранил. А может, все везение в том и заключалось, что в Пижмане еще не наткнулись на трупы за высоким забором и не начали искать всерьез. На вокзале им пришлось торчать минут сорок, потом подошел читинский фирменный, опоздав всего на четырнадцать минут, такая мелочь по нынешним временам, что и досадовать смешно...
Самые обыденные вещи выглядели фантасмагорией – вот они предъявляют билеты и паспорта равнодушной ко всему проводнице, крепкой светловолосой девахе в мятом кительке, поднимаются в вагон, идут по узкому коридорчику, по темно-красной ковровой дорожке, вокруг все чисто, матово посверкивают лакированные светло-коричневые панели, на окнах занавесочки с вышивкой в виде кедровых шишек, вагон СВ практически пуст, с едва слышным рокотом откатывается дверь, где номера обозначены римскими цифрами, в купе – два диванчика, просторно, на столике лежит забытый кем-то мятый «Крокодил»... Другой мир.
– Надия, когда тронемся, сходишь поворкуешь с хозяйкой насчет стаканов, – деловито распорядился Крест. – Покурим, полковник?
Они вышли в тамбур. К соседнему вагону бежали опаздывающие – репродуктор уже протрещал насчет отправления, и проводница готовилась захлопнуть дверь.
– Ну, кажется, везет... – протянул Крест. – Хотя расслабиться что-то не тянет пока. Так, самую капельку... Вагон хороший, народу мало, поедем, как паны.
Поезд дернулся, лязгнув сцепкой, и медленно тронулся, поплыло назад аккуратненькое зданьице вокзала, скорость росла, потянулись унылые пакгаузы с громадными красными буквами «НЕ КУРИТЬ», дощатые бараки, остановившиеся на переезде у шлагбаума грузовики.
– Хвоста не было, точно, – сказал Крест, оглянувшись вслед прошедшей в свое купе проводнице. – Правда, пялился какой-то тип от киосочка...
– В синей куртке?
– Ага. Заметил?
– Ну, – сказал Мазур. – Только он, по-моему, больше на женщин таращился.
– Вот и мне так сдается. Сядь нам на хвост менты, не стали бы тянуть – они тут незамысловатые, на три хода вперед не рассчитывают, давно бы вокруг плясали со стволами наголо и воплями друг дружку подбадривали... Ну какие тут, в Аннинске, Штирлицы?Смех один... А т в о и или м о и... На их месте – неважно, твоих или моих – я бы в поезде не устраивал штатовское кино. Тихо-мирно следил, где мы выйдем, а уж там, свистнувши орлов, начал бы половецкие пляски... Резонно?
– Резонно, – подумав, сказал Мазур. – Мои знают, что нет у меня другой цели, кроме Шантарска. С твоими, уверен, не так определенно?
– В точку. И все равно, не стали бы валить меня в поезде. Непременно ж надо со мной вдумчиво потолковать в тихом уголочке, выяснить, что к чему и почем, кто навел, кто помогал, да не собирался ли с кем делиться... В таких делах тебя без долгого допроса на тот свет ни за что не отправят. Ты через часок сходи к бригадиру и стучи своим, пусть встретят...
– Ага, – сказал Мазур, бессмысленно глядя на мелькающие за окном кучки деревьев, неотличимые друг от друга. – Что, установим что-то типа дежурства?
– Да покурить надо выходить почаще, и все сложности. Там в двух первых купешках едут какие-то суетливые мальчики, но они давненько едут, я краем уха слышал, как болтали про столичный эскорт, налоги и тарифы – бизнесмены, мля... Кроме нас, никто больше в эту роскошь не садился. А дверь на площадку девка наверняка на ключ замкнула – не любят они, когда через богатые вагончики народ из третьего класса шарашится, еще пропадет чего из купе, расплачивайся потом... – Он помолчал, швырнул окурок в полированную шикарную урночку. – Полковник, дельный совет хочешь?
– Ну?
– У тебя там что, с твоей кошкой какие-то сложности?
– Да что-то вроде, – сказал Мазур нехотя.
– Я тебе в душу не лезу, а совет дам. Сейчас хватанем по сто грамм, я Надьку уведу в нашу крытку, а ты положи свою на диванчик и отжарь ее как следует, до полного «не могу». Точно тебе говорю, полегчает, и перестанет она на тебя таращиться, как суровый прокурор. Самый верный метод. Сам бы мог догадаться, на пионера не тянешь годами...
– Учту, – сказал Мазур, глядя в окно.
– Да ты не лезь в бутылку, я тебе добра желаю. С тех пор, как ты в долю войти не захотел, у меня сердчишко все еще чуток не на месте, все думаю, что бы для тебя приятного заделать. – Он помолчал и признался: – Не понимаю я тебя, обормота. Столько стекляшек... А тех, кого не понимаешь, нужно или обходить десятой дорогой, или уважать. Простая арифметика, жизнью проверенная. Жизнь, она, знаешь ли, заставляет человека рисовать с ходу – и сразу отводить ему местечко в твоих будущих планах... А отсюда и отношение. Ну что, пошли?