Страница:
Вообразите, что перед вами внезапно засверкали драгоценности султанши или раскрылся ларчик набоба, переливающийся всеми цветами радуги; вообразите, что великолепные дары Голконды note 42 прихотливо играют перед вами всеми своими огнями, и вам все же будет трудно составить себе представление о несравненном великолепии клада, который бандит нашел так неожиданно.
Из бочонка высыпались сотни алмазов. В беспорядке рассыпавшись по углю, они сверкали как звезды, которые оторвались от небесной тверди и упали на полог черного бархата. Безумными глазами смотрел миссионер, из груди его вырвалось рычание, какое издает хищный зверь, вышедший на охоту. Затем взгляд его снова перенесся на бочонок. Этот скромный сосуд был до половины наполнен драгоценными камнями разной величины и желтыми металлическими кружками — золотыми монетами.
Камни еще не были отделаны, к ним еще не прикасались ни искусство гранильщика, ни прихотливый вкус ювелира, и все же они представляли неоценимое богатство. Их естественные грани, на которые сверху падал свет, задерживали на себе все лучи. Некоторые камни, случайно лежавшие на золотых монетах, напоминали сверкающие глаза тигра.
— Мое!.. Мое!.. Все мое!.. — задыхаясь, повторял бандит, погружая руки в алмазы. — Я богат!.. Наконец-то! Я давно это заслужил!
Он набрал полные пригоршни драгоценных камней и сжал их так, что они врезались ему в ладони. Вероятно, это было ему нужно, чтобы еще лучше поверить в обладание. Затем, нечувствительный ко всему остальному, сразу забыв голод, жажду и усталость, он стал пересыпать драгоценные камни из одной руки в другую, как маленькие дети, забавляясь, пересыпают песок. Камни оживали, напоминая рой мошек, играющих в солнечном луче.
Молчаливое созерцание этого сверкающего волшебства продолжалось долго. Наконец его преподобие как будто очнулся. Посторонний наблюдатель этой удивительной сцепы подумал бы, что бандит наконец решил поесть. Ничего подобного. Жадность, которую такая находка, казалось, могла утолить — хотя бы на время, — проявилась в странной форме. Бандит пересыпал обратно в бочонок все алмазы, и они падали с сухим потрескиванием. Затем он подобрал камни, валявшиеся тут и там по углам, делая это спокойно, неторопливо — как бережливый земледелец подбирает каждое зерно, вывалившееся из снопа.
Эта нелепая работа отняла много времени, и его преподобие, которого созерцание богатства взволновало и утомило, но не насытило, подумал наконец о еде. Но тут ему захотелось прежде всего полностью вступить в право владения, и он стал пересыпать алмазы и золотые монеты из бочонка к себе в карманы. Затем он сел на бочонок, опустил ноги в ямку и жадно съел галету и кусок мяса.
Только тогда стал он серьезно обдумывать свое положение и хладнокровно его взвешивать.
— Вот что, — сказал он, разгрызая своими острыми волчьими зубами сухую галету, — нечего тут сидеть и восторгаться этой странной милостью судьбы. На минутку я было потерял голову. Надо, впрочем, признать, что было от чего. Другой на моем месте совсем спятил бы. Постараемся все обдумать, как подобает умному человеку. Немыслимо, чтобы я наскочил на сокровища кафрских королей. Все оборудование этой подземной пещеры, все предметы, которые здесь находятся, — все говорит о том, что хозяин или хозяева — европейцы. В этом и сомневаться нельзя. Отличный порядок во всем, прекрасное состояние оружия, аккуратное хранения платья и снаряжения, качество продуктов — все это убеждает меня, что сюда заглядывают довольно часто. Долго я здесь не продержусь, даже если не найду выхода. Конечно, выход-то есть, но сейчас он мне просто недоступен. Вот он, у меня над головой, этот проклятый вертикальный коридор, скорей похожий на трубу или на ствол колодца. Несомненно, именно им-то и пользуются мои загадочные хозяева. Надо только иметь веревку с узлами. По ней можно легко взбираться и спускаться. Кажется, я даже вижу царапины на стене. Это следы ног. Но, черт возьми, кто они, эти хозяева? Люди с приисков не стали бы так прятать плоды своих трудов. Они бы поторопились обратить такие богатства в деньги. Кабатчик тоже не стал бы устраивать здесь свой склад. И наконец, какой же сумасшедший будет прятать столько алмазов и заниматься тем, чтобы продавать пьяницам алкоголь? Только у какого-нибудь миллионера могла зародиться такая фантазия. У миллионера? Как сказать… А быть может, у осторожного вора?.. У вора?..
Джемс Виллис внезапно разразился неудержимым смехом.
— Черт меня побери, если это не так! — воскликнул он, все больше трясясь от смеха. — Но это было бы уж чересчур! А почему бы и нет? Я столько насмотрелся за эти сутки!.. Только один-единственный вор на свете способен собрать такую разнообразную коллекцию и содержать ее в таком порядке. Я не впервые это вижу, — конечно, кроме алмазов. В Австралии мне оказал гостеприимство один джентльмен, орудовавший на больших дорогах. Он принимал меня в просторной пещере, в которой с большим толком и вкусом было собрано все, что может быть необходимым в жизни. Мой бывший дружок Сэм Смит был человек осмотрительный, и мы с ним неплохо кутили, покуда колониальная полиция рыскала по нашим следам. Уж но попал ли я случайно на дачу моего милого Сэма? Чего на свете не бывает!
Корнелис и Питер положили перед собой огромный кусок холодной дичи, которого вполне хватило бы, чтобы накормить взвод английской пехоты, вынули ножи и приготовились есть. Смит, сидя на обломке скалы, внимательно изучал карту, нанесенную на платок покойным отцом госпожи де Вильрож, и время от времени окидывал местность быстрым взглядом.
— Это может быть только здесь, — бормотал он. — В какую сторону ни повернись — всюду эта пунктирная линия, которая идет с севера на юг немного выше водопада. Стало быть, здесь и надо искать. Ладно! Скоро мы кое-что узнаем о сокровищах кафрских королей.
Эти последние слова заставили обоих белых дикарей привскочить.
— Как? — воскликнули они оба одновременно и сразу перестали жевать.
А Смит удостоил их снисходительно-высокомерной улыбкой, которая должна была напомнить о его превосходстве, и сказал:
— Что, ребята, встрепенулись? Понравилось?
У Корнелиса и Питера были набиты рты. Они могли только утвердительно мотнуть головами. Но это помогло им проглотить пищу, и тотчас оба брата обрели способность говорить.
— Конечно, джентльмен!
— Вот и отлично. Стало быть, излишне спрашивать вас, не переменили ли вы прежнее решение.
— Мы принадлежим вам телом и душой. Вы это отлично знаете.
— Теперь уж недолго ждать. Или я сильно ошибаюсь, или мы подходим к цели.
— Приказывайте. Мы все сделаем. Наши собственные интересы — лучшая гарантия нашей полной преданности вам. Но ведь у вас есть еще и свои доводы, против которых возражать невозможно, — с простодушным видом ответил Корнелис.
— Вы умница! — заметил Смит.
— Не знаю. Но мне страшно хочется стать миллионером.
— Похвально. Раз так, слушайте меня. Вы, должно быть, догадываетесь, что если я заставил вас карабкаться на эту кручу, то не для того, чтобы посмотреть, крепкие ли у вас ноги.
— Вам видней.
— И не для того я вас привел на эту почти недоступную площадку, чтобы вы подышали горным воздухом.
— Нам все равно.
— Здесь будет наш штаб. И уж поверьте мне, если я выбрал это место, то не без оснований.
Тут Корнелис, по-видимому, вспомнил побои, какие ему нанес Смит, и сказал:
— Ваша милость все делаете основательно. Верно, Питер?
У Смита лицо прояснилось.
— Хорошо, что вы этого не забываете, ребята. Но довольно болтать попусту. К делу! Мы находимся неподалеку от склада, о котором знаю только я один. Там мы найдем оружие, одежду и в особенности еду. И в таком количестве, что хватило бы для целого войска.
— Неужели? — с энтузиазмом воскликнули братья.
— Так что важный вопрос о питании разрешен. А он тем более важен, что, как только мы раскопаем клад, надо будет подумать об отъезде в цивилизованные края. Но это еще не все. Нам понадобится фургон — по крайней мере один — и хорошая упряжка «соленых» быков note 43, которые не заболеют в пути. А отсюда, сверху, мы легко можем видеть все фургоны, которые приходят на прииск и уходят…
— …и которые можно взять за спасибо! — грубо рассмеявшись, воскликнул Питер.
— Вот что, дружок! — холодно оборвал его Смит. — Я заметил, что Корнелис умница. К сожалению, должен сказать вам, что вы, по-видимому, круглый дурак.
— Почему, джентльмен?
— Потому что надо будет платить, чтобы избежать каких бы то ни было неприятностей. И платить щедро. Поняли? Когда человек богат, он должен быть честен. И наконец, не мы одни знаем о сокровищах кафрских королей и не мы одни за ними гоняемся.
— Да, конечно. Есть три француза…
— …и Клаас, ваш милый братец.
— Совершенно верно! А мы про него и забыли!
— Но я, ваш начальник, я должен думать обо всем! Стало быть, вы засядете один справа, другой слева от плато и возьмете под наблюдение все видимое пространство между юго-востоком и юго-западом, не упуская также из виду и реку вверх и вниз от водопада.
— Это нетрудно. Все?
— Пока все.
— Я думаю, что это «пока» не будет тянуться слишком долго.
— Почему?
— Потому что справа, на лесной опушке, я вижу людей и много скота.
— Что за люди?
— Негры.
— А скот какой?
— Верховые быки.
— Вы уверены?
— Вполне. Вот они остановились. По-видимому, хотят здесь расположиться.
— Надо как можно скорей связаться с ними. У них быки, несомненно, «соленые». Купить во что бы то ни стало! Фургон после найдем. Быть может, быки не захотят идти в упряжке, но это уж вы возьмете на себя — приучить их к ярму.
— Положитесь на нас, джентльмен.
— Питер, переговоры возлагаю на вас. Будьте уступчивы и не скупитесь. Я могу предложить в обмен самые разнообразные товары. И платить буду через три дня после получения быков. Кстати, какие у вас отношения с публикой на прииске Виктория?
— Отвратительные. От нас требовали, чтобы мы с Корнелисом непременно указали, где лежит клад, и поставили нас во главе экспедиции, а мы ушли.
— Стало быть, новые конкуренты! — сказал Смит насмешливо. — Увидим. А пока что, Питер, идите. И будьте осторожны. Избегайте всяких встреч и попросите наших будущих продавцов немножко отойти в глубину леса. У французов это называется купить веревку, не купив теленка, но у нас выбора нет, мы должны хвататься за первую возможность. Ступайте.
— До свидания, джентльмен.
— До свидания, дружок.
Смит снова занялся изучением местности по карте, Корнелис стал на свой наблюдательный пункт, а Питер спокойно спускался по крутой тропинке.
Он добрался до владельцев скота меньше чем за два часа и тотчас узнал всадников, если только можно назвать всадниками людей, которые ездят верхом на рогатом скоте: это были люди из племени макололо.
Питер знал их обычаи и язык и сразу обратился к ним как человек, знакомый со всеми правилами вежливости и приличий. Ему оказали сердечный прием, тем более что он белый. Зная, как макололо любят животных, он осмотрел все стадо и расхваливал его как знаток.
Действительно, любой скотовод замер бы от удовольствия на его месте. А всякий, кто слыхал о методах разведения скота, применяемых туземцами Южной Африки, был бы глубоко удивлен.
В стаде были быки двух различных пород. Одних называют «батока», потому что их разводит племя батоков. Быки эти невысокого роста, прекрасно сложены и весьма легко одомашниваются, так что их используют для верховой езды. Они отличаются замечательно веселым нравом. Стоит пастуху, если он идет впереди, прыгнуть, и все стадо начинает прыгать. По вечерам они, резвясь, собираются вокруг костров и спят со своими хозяевами, так что их даже не привязывают.
Вторая порода называется «бароти» — по имени долины, которая считается ее родиной. Быки огромного роста. Встречаются экземпляры, у которых два метра от копыта до плеча. У них высокие жилистые ноги и рога, достигающие двух с половиной метров в длину note 44.
Не менее, а, пожалуй, и более терпеливые, чем китайцы, и такие же любители оригинальности, кафры умудряются придавать этим рогам самые причудливые формы. Путешественники, начиная с Левайяна и включая Ливингстона, с изумлением рассказывают о бычьих рогах, имеющих форму правильного круга или спирали. У одного быка четыре, шесть и восемь рогов, у другого они соединены и срослись и придают ему вид единорога и т.д.
Левайян полюбопытствовал узнать, как добиваются этого местные скотоводы-художники. Ему захотелось самому научиться, и, по его собственному шутливому выражению, он прошел полный курс.
Кафры берут теленка в самом раннем возрасте. Как только начинают прорезаться рожки, по ним делают небольшой вертикальный надрез пилой или каким-нибудь другим режущим инструментом. Таким образом, каждый рог разделен надвое. Ткани в атом возрасте еще только формируются, поэтому половинки рога не срастаются, а, напротив, расходятся и растут независимо одна от другой, так что получается уже четыре рога. Если хозяин хочет, чтобы их было шесть или восемь, ему остается только поработать пилой соответствующее количество раз. Если надо, чтобы одна из частей рога или весь рог целиком принял, скажем, форму круга, кафр снимает часть верхнего слоя вблизи самого острия рога, остерегаясь, однако, задеть это острие. Если повторять эту операцию достаточно часто и осторожно, то рог начинает изгибаться, и в конце концов кончик соединяется с основанием у самого лба животного, и рог получает форму правильного круга. Этим способом рогам можно придавать бесчисленные и самые разнообразные формы.
Порода «батока», можно сказать, рогов не имеет. Однако кафров это не смущает. Они видоизменяют, переделывают кожу животного. Они делают своего любимого быка похожим на зебру. Для этого они прикладывают ему к шее, к хребту и крупу раскаленные клинки и выжигают шерсть параллельными полосами. Другие вырезают у животного полосы кожи вокруг головы, на бедрах и на ногах. Затем на раны искусно накладывают швы, так что остаются лишь еле заметные шрамы, а так как вырезанные полосы кожи не отделены от тела, то они свисают в виде бахромы, браслетов и т.п.
Пропускаю много других приемов.
Животные со странным спокойствием переносят все эти варварские операции, которые, впрочем, благодаря умению и ловкости операторов не слишком болезненны. Эти мастера уродования напоминают компрачикосов, о дикой работе которых наш бессмертный Виктор Гюго рассказал в романе «Человек, который смеется».
Кафрские быки ходят и под седлом и в ярме и могут оказывать человеку неоценимые услуги. Благодаря некоторым мерам, применяемым опытными скотоводами, они ограждены от страшной местной болезни, которая опустошает стада и известна под названием «бычьей болезни». Пусть это название недостаточно точно, но я его предпочитаю термину «легочная болезнь», которым пользуются англичане в Капской колонии и голландцы в Ваале. Это заболевание держится здесь эндемически и свирепствует во всей Южной Африке, но особенно сильно между 15ь и 27ь южной широты. Оно начинается внезапно с сильного воспаления легких и кончается смертью в семи случаях из десяти. Я склонен думать, что это воспаление сходно с сибирской язвой, действие и причины которой так чудесно установил Пастор, один из наиболее прославленных ученых нашего времени.
В самом деле, люди, поевшие мяса умершего животного, заболевали сибирской язвой; малейшая царапина, сделанная инструментом, на котором была кровь больного животного, также вызывала сибирскую язву. По словам миссионеров, такие случаи наблюдались нередко, а кафры погибали во множество, после того как делали себе щиты из шкур павших животных.
Туземцы не находили никакого средства для борьбы с этим бичом, который опустошал их стада, однако с проницательностью, которой нельзя не восторгаться, подумали о средствах предупредительных. Таким средством является прививка. Да, да, вы не ошиблись — именно прививка. Задолго до памятных опытов великого Пастера, которые лишь недавно доказали безошибочную правильность его теории, бедные африканские кафры догадались, что бороться с болезнью можно, прививая ее.
Мы очень далеки от того, чтобы сопоставлять слепой эмпиризм этих первобытных детей природы со строго научным методом Пастера. Ученый может быть только доволен, видя такое новое и неожиданное подтверждение его теории.
Вот как действуют кафры.
Погибшее животное вскрывают и извлекают легкие: в них и заключен возбудитель болезни. Легкие кипятят в медном сосуде на слабом огне. Полученной массой пропитывают тампон из ваты и с помощью длинной иглы вводят его здоровому животному в нижнюю часть хвоста. Затем накладывается шов, который удерживает тампон на месте, и операция закончена.
В области прививки вскоре появляется небольшое воспаление, но, как правило, животное не заболевает. Оно только теряет хвост, который нередко отмирает; иногда же на месте надреза появляется небольшое нагноение.
Утверждают, что смертность, доходящая до семи десятых у скота, которому прививка не была сделана, не подымается выше трех десятых после прививки.
Кто знаком с открытием Пастера, сразу заметит, что отличительной чертой кафрской операции является не сама прививка, а предварительное вываривание вируса. В этом суть. Если бы в здоровый организм был введен вирус в натуральном виде, он безусловно вызвал бы заболевание и смерть. Но под воздействием известной температуры вирус утрачивает часть своей силы, и благодаря введению в организм ослабленного вируса животное переносит болезнь в очень легкой форме, а так как эта болезнь не дает рецидивов, то нет риска, что животное заболеет ею снова.
Но вернемся к накололо.
Можно без труда понять, какую ценность представляют их быки, укороченные хвосты которых доказывают, что им была сделана прививка. Путешественник, располагающий подобной упряжкой, может спокойно пуститься в незнакомые местности, куда его влечет дух бродяжничества. Если он еще будет избегать районов, где водится муха цеце, то он хоть и медленно, но почти наверняка достигнет своей цели, независимо от того, удаляется ли он от цивилизованных мест или возвращается с богатым грузом мехов, слоновой кости или страусового пера.
Из-за трудности сообщения здесь до сих пор почти невозможно соблюдать американское правило «время — деньги». Понятно времени как бы не существует ни для черных, ни для белых жителей этих неисследованных мест. Малейшая сделка сопровождается проволочками, которым конца не видно, а сократить их невозможно. Питер, зная, что дело будет долгое, позаботился о том, чтобы по крайней мере приятно провести время у накололо.
Он был достаточно хитер и понимал, что делать слишком поспешные предложения нельзя: это могло бы сорвать успех всего дела. Помня строгие наказы Сэма Смита, он пустил в ход все свое лукавство, чтобы заставить негров отойти как можно дальше от прииска Виктория. Ему помог случай: в этом месте оказались огромные заросли мокуна, и хозяева, испугавшись за своих животных, были бесконечно благодарны Питеру за его милую заботливость.
А потом Питер стал ловко выведывать у вождя, что бы он сказал, если бы ему предложили уступить часть стада.
Ответ был решительный, но безнадежный, отчего у Питера жадность только разгорелась. Негры ни за что не соглашались продать хотя бы одного быка.
Питер скрыл свое неудовольствие и подумал:
«Ладно! Чего вы но хотите продать, то вы отдадите даром! И хоть бы мне пришлось всех этих черномазых перерезать, а быки будут моими».
Внезапно послышался отдаленный шум. Хозяин напряг слух и зычным голосом крикнул слугам:
— По местам!
Так капитан артиллерии командует: «К орудию!»
В одно мгновение каждый был на своем посту, готовый лить потоки спиртных напитков в разверзтые глотки гостей. Шум усиливался и перешел в невообразимый гул. Люди вбегали, охваченные волнением, которое объяснять не надо. Тотчас запылал пунш, захлопали пробки, вылетая из бутылок шампанского. Было похоже на салют, сопровождаемый фейерверком.
Затем все накинулись на еду и питье.
Подобной попойки никто еще не видел на прииске.
Крик, шум, гам! Все говорят, никто не слушает; каждый пытается по-своему объяснить неожиданный конец ночного суда. Только одного не хватало для полноты празднества: обвиняемые не были повешены! Зато, правда, были змеи, была страшная смерть палача-любителя и почти несомненная гибель мастера Виля. Все эти события достаточно необычны, чтобы хоть на время удовлетворить самых требовательных любителей острых ощущений. Конечно, никому и в голову не пришло поинтересоваться дальнейшей судьбой обвиняемых. Даже отсутствие Инженера и то было едва замечено. Хватало, о чем думать!
Но действительно ли обвиняемые виновны? Они держались очень хорошо, с достоинством, что было вполне оценено, ибо этот сброд прекрасно знает, что такое мужество. Стали ли они тоже жертвами змеиного нашествия, или им удалось спастись, — так или иначе, можно было биться об заклад, что скоро увидеть их не придется. Следовательно, нечего ими и заниматься. Поэтому люди только и делали, что пили. Оргию сопровождали неумолкающие крики и пьяные песни, распеваемые на всех языках. Время от времени какой-нибудь пьяница, наполненный вином до отказа, соскальзывал со своего сиденья, взмахивал руками и валился под стол. Его падение приветствовали взрывом шумного смеха, и вскоре громкий, заливчатый храп присоединялся к общему шуму, наполнявшему огромное брезентовое строение. Были и страшные пьяницы, способные пить без всякой меры и не пьянеть. Этим требовалось другое возбуждающее. Кабатчик смотрел на них одновременно с восторгом и теплым сочувствием и в конце концов приносил им засаленные карты и сукно, покрытое пятнами жира, напитков, а быть может, и крови. Игра шла дьявольская. На необструганные столы сыпались такие ставки, что любой богатый сынок, который спускает свое состояние в каком-нибудь из наших наиболее прославленных клубов, только побледнел бы от зависти. Крики стали понемногу стихать. Вскоре было слышно только, как позванивают небольшие весы, на которых взвешивались ставки, да еще разве замечания понтеров.
Из бочонка высыпались сотни алмазов. В беспорядке рассыпавшись по углю, они сверкали как звезды, которые оторвались от небесной тверди и упали на полог черного бархата. Безумными глазами смотрел миссионер, из груди его вырвалось рычание, какое издает хищный зверь, вышедший на охоту. Затем взгляд его снова перенесся на бочонок. Этот скромный сосуд был до половины наполнен драгоценными камнями разной величины и желтыми металлическими кружками — золотыми монетами.
Камни еще не были отделаны, к ним еще не прикасались ни искусство гранильщика, ни прихотливый вкус ювелира, и все же они представляли неоценимое богатство. Их естественные грани, на которые сверху падал свет, задерживали на себе все лучи. Некоторые камни, случайно лежавшие на золотых монетах, напоминали сверкающие глаза тигра.
— Мое!.. Мое!.. Все мое!.. — задыхаясь, повторял бандит, погружая руки в алмазы. — Я богат!.. Наконец-то! Я давно это заслужил!
Он набрал полные пригоршни драгоценных камней и сжал их так, что они врезались ему в ладони. Вероятно, это было ему нужно, чтобы еще лучше поверить в обладание. Затем, нечувствительный ко всему остальному, сразу забыв голод, жажду и усталость, он стал пересыпать драгоценные камни из одной руки в другую, как маленькие дети, забавляясь, пересыпают песок. Камни оживали, напоминая рой мошек, играющих в солнечном луче.
Молчаливое созерцание этого сверкающего волшебства продолжалось долго. Наконец его преподобие как будто очнулся. Посторонний наблюдатель этой удивительной сцепы подумал бы, что бандит наконец решил поесть. Ничего подобного. Жадность, которую такая находка, казалось, могла утолить — хотя бы на время, — проявилась в странной форме. Бандит пересыпал обратно в бочонок все алмазы, и они падали с сухим потрескиванием. Затем он подобрал камни, валявшиеся тут и там по углам, делая это спокойно, неторопливо — как бережливый земледелец подбирает каждое зерно, вывалившееся из снопа.
Эта нелепая работа отняла много времени, и его преподобие, которого созерцание богатства взволновало и утомило, но не насытило, подумал наконец о еде. Но тут ему захотелось прежде всего полностью вступить в право владения, и он стал пересыпать алмазы и золотые монеты из бочонка к себе в карманы. Затем он сел на бочонок, опустил ноги в ямку и жадно съел галету и кусок мяса.
Только тогда стал он серьезно обдумывать свое положение и хладнокровно его взвешивать.
— Вот что, — сказал он, разгрызая своими острыми волчьими зубами сухую галету, — нечего тут сидеть и восторгаться этой странной милостью судьбы. На минутку я было потерял голову. Надо, впрочем, признать, что было от чего. Другой на моем месте совсем спятил бы. Постараемся все обдумать, как подобает умному человеку. Немыслимо, чтобы я наскочил на сокровища кафрских королей. Все оборудование этой подземной пещеры, все предметы, которые здесь находятся, — все говорит о том, что хозяин или хозяева — европейцы. В этом и сомневаться нельзя. Отличный порядок во всем, прекрасное состояние оружия, аккуратное хранения платья и снаряжения, качество продуктов — все это убеждает меня, что сюда заглядывают довольно часто. Долго я здесь не продержусь, даже если не найду выхода. Конечно, выход-то есть, но сейчас он мне просто недоступен. Вот он, у меня над головой, этот проклятый вертикальный коридор, скорей похожий на трубу или на ствол колодца. Несомненно, именно им-то и пользуются мои загадочные хозяева. Надо только иметь веревку с узлами. По ней можно легко взбираться и спускаться. Кажется, я даже вижу царапины на стене. Это следы ног. Но, черт возьми, кто они, эти хозяева? Люди с приисков не стали бы так прятать плоды своих трудов. Они бы поторопились обратить такие богатства в деньги. Кабатчик тоже не стал бы устраивать здесь свой склад. И наконец, какой же сумасшедший будет прятать столько алмазов и заниматься тем, чтобы продавать пьяницам алкоголь? Только у какого-нибудь миллионера могла зародиться такая фантазия. У миллионера? Как сказать… А быть может, у осторожного вора?.. У вора?..
Джемс Виллис внезапно разразился неудержимым смехом.
— Черт меня побери, если это не так! — воскликнул он, все больше трясясь от смеха. — Но это было бы уж чересчур! А почему бы и нет? Я столько насмотрелся за эти сутки!.. Только один-единственный вор на свете способен собрать такую разнообразную коллекцию и содержать ее в таком порядке. Я не впервые это вижу, — конечно, кроме алмазов. В Австралии мне оказал гостеприимство один джентльмен, орудовавший на больших дорогах. Он принимал меня в просторной пещере, в которой с большим толком и вкусом было собрано все, что может быть необходимым в жизни. Мой бывший дружок Сэм Смит был человек осмотрительный, и мы с ним неплохо кутили, покуда колониальная полиция рыскала по нашим следам. Уж но попал ли я случайно на дачу моего милого Сэма? Чего на свете не бывает!
7
Первое собрание пайщиков фирмы «Сэм Смит и Кь». — Смит считает, что, когда человек богат, он должен быть честен. — Что подразумевается в Южной Африке под выражением «соленые быки». — Питеру поручается купить упряжку. — О некоторых свойствах южноафриканского скота. — Украшение или уродование? — Яд убивающий и яд предохраняющий. — Предшественники Пастера.
Покуда его преподобие, избежав страшной мести Сэма Смита, находился в таинственной пещере, Смит держал совет со своими новыми компаньонами. Все трое высадились на твердую землю и, оставив справа дорогу на прииск Виктория, направились в сторону базальтовых холмов, сжимающих русло Замбези выше водопада. Узкая тропинка — скорее, карниз, прилепившийся к отвесной стене, у подножия которой ревела вода, — привела их к площадке, окруженной густыми зарослями алоэ, молочаев и опунций. Эта живая изгородь была утыкана такими колючками, что перед ними отступил бы полк солдат, но в ней все же оказалось несколько просветов, и благодаря им путники могли видеть простиравшуюся внизу необозримую долину.Корнелис и Питер положили перед собой огромный кусок холодной дичи, которого вполне хватило бы, чтобы накормить взвод английской пехоты, вынули ножи и приготовились есть. Смит, сидя на обломке скалы, внимательно изучал карту, нанесенную на платок покойным отцом госпожи де Вильрож, и время от времени окидывал местность быстрым взглядом.
— Это может быть только здесь, — бормотал он. — В какую сторону ни повернись — всюду эта пунктирная линия, которая идет с севера на юг немного выше водопада. Стало быть, здесь и надо искать. Ладно! Скоро мы кое-что узнаем о сокровищах кафрских королей.
Эти последние слова заставили обоих белых дикарей привскочить.
— Как? — воскликнули они оба одновременно и сразу перестали жевать.
А Смит удостоил их снисходительно-высокомерной улыбкой, которая должна была напомнить о его превосходстве, и сказал:
— Что, ребята, встрепенулись? Понравилось?
У Корнелиса и Питера были набиты рты. Они могли только утвердительно мотнуть головами. Но это помогло им проглотить пищу, и тотчас оба брата обрели способность говорить.
— Конечно, джентльмен!
— Вот и отлично. Стало быть, излишне спрашивать вас, не переменили ли вы прежнее решение.
— Мы принадлежим вам телом и душой. Вы это отлично знаете.
— Теперь уж недолго ждать. Или я сильно ошибаюсь, или мы подходим к цели.
— Приказывайте. Мы все сделаем. Наши собственные интересы — лучшая гарантия нашей полной преданности вам. Но ведь у вас есть еще и свои доводы, против которых возражать невозможно, — с простодушным видом ответил Корнелис.
— Вы умница! — заметил Смит.
— Не знаю. Но мне страшно хочется стать миллионером.
— Похвально. Раз так, слушайте меня. Вы, должно быть, догадываетесь, что если я заставил вас карабкаться на эту кручу, то не для того, чтобы посмотреть, крепкие ли у вас ноги.
— Вам видней.
— И не для того я вас привел на эту почти недоступную площадку, чтобы вы подышали горным воздухом.
— Нам все равно.
— Здесь будет наш штаб. И уж поверьте мне, если я выбрал это место, то не без оснований.
Тут Корнелис, по-видимому, вспомнил побои, какие ему нанес Смит, и сказал:
— Ваша милость все делаете основательно. Верно, Питер?
У Смита лицо прояснилось.
— Хорошо, что вы этого не забываете, ребята. Но довольно болтать попусту. К делу! Мы находимся неподалеку от склада, о котором знаю только я один. Там мы найдем оружие, одежду и в особенности еду. И в таком количестве, что хватило бы для целого войска.
— Неужели? — с энтузиазмом воскликнули братья.
— Так что важный вопрос о питании разрешен. А он тем более важен, что, как только мы раскопаем клад, надо будет подумать об отъезде в цивилизованные края. Но это еще не все. Нам понадобится фургон — по крайней мере один — и хорошая упряжка «соленых» быков note 43, которые не заболеют в пути. А отсюда, сверху, мы легко можем видеть все фургоны, которые приходят на прииск и уходят…
— …и которые можно взять за спасибо! — грубо рассмеявшись, воскликнул Питер.
— Вот что, дружок! — холодно оборвал его Смит. — Я заметил, что Корнелис умница. К сожалению, должен сказать вам, что вы, по-видимому, круглый дурак.
— Почему, джентльмен?
— Потому что надо будет платить, чтобы избежать каких бы то ни было неприятностей. И платить щедро. Поняли? Когда человек богат, он должен быть честен. И наконец, не мы одни знаем о сокровищах кафрских королей и не мы одни за ними гоняемся.
— Да, конечно. Есть три француза…
— …и Клаас, ваш милый братец.
— Совершенно верно! А мы про него и забыли!
— Но я, ваш начальник, я должен думать обо всем! Стало быть, вы засядете один справа, другой слева от плато и возьмете под наблюдение все видимое пространство между юго-востоком и юго-западом, не упуская также из виду и реку вверх и вниз от водопада.
— Это нетрудно. Все?
— Пока все.
— Я думаю, что это «пока» не будет тянуться слишком долго.
— Почему?
— Потому что справа, на лесной опушке, я вижу людей и много скота.
— Что за люди?
— Негры.
— А скот какой?
— Верховые быки.
— Вы уверены?
— Вполне. Вот они остановились. По-видимому, хотят здесь расположиться.
— Надо как можно скорей связаться с ними. У них быки, несомненно, «соленые». Купить во что бы то ни стало! Фургон после найдем. Быть может, быки не захотят идти в упряжке, но это уж вы возьмете на себя — приучить их к ярму.
— Положитесь на нас, джентльмен.
— Питер, переговоры возлагаю на вас. Будьте уступчивы и не скупитесь. Я могу предложить в обмен самые разнообразные товары. И платить буду через три дня после получения быков. Кстати, какие у вас отношения с публикой на прииске Виктория?
— Отвратительные. От нас требовали, чтобы мы с Корнелисом непременно указали, где лежит клад, и поставили нас во главе экспедиции, а мы ушли.
— Стало быть, новые конкуренты! — сказал Смит насмешливо. — Увидим. А пока что, Питер, идите. И будьте осторожны. Избегайте всяких встреч и попросите наших будущих продавцов немножко отойти в глубину леса. У французов это называется купить веревку, не купив теленка, но у нас выбора нет, мы должны хвататься за первую возможность. Ступайте.
— До свидания, джентльмен.
— До свидания, дружок.
Смит снова занялся изучением местности по карте, Корнелис стал на свой наблюдательный пункт, а Питер спокойно спускался по крутой тропинке.
Он добрался до владельцев скота меньше чем за два часа и тотчас узнал всадников, если только можно назвать всадниками людей, которые ездят верхом на рогатом скоте: это были люди из племени макололо.
Питер знал их обычаи и язык и сразу обратился к ним как человек, знакомый со всеми правилами вежливости и приличий. Ему оказали сердечный прием, тем более что он белый. Зная, как макололо любят животных, он осмотрел все стадо и расхваливал его как знаток.
Действительно, любой скотовод замер бы от удовольствия на его месте. А всякий, кто слыхал о методах разведения скота, применяемых туземцами Южной Африки, был бы глубоко удивлен.
В стаде были быки двух различных пород. Одних называют «батока», потому что их разводит племя батоков. Быки эти невысокого роста, прекрасно сложены и весьма легко одомашниваются, так что их используют для верховой езды. Они отличаются замечательно веселым нравом. Стоит пастуху, если он идет впереди, прыгнуть, и все стадо начинает прыгать. По вечерам они, резвясь, собираются вокруг костров и спят со своими хозяевами, так что их даже не привязывают.
Вторая порода называется «бароти» — по имени долины, которая считается ее родиной. Быки огромного роста. Встречаются экземпляры, у которых два метра от копыта до плеча. У них высокие жилистые ноги и рога, достигающие двух с половиной метров в длину note 44.
Не менее, а, пожалуй, и более терпеливые, чем китайцы, и такие же любители оригинальности, кафры умудряются придавать этим рогам самые причудливые формы. Путешественники, начиная с Левайяна и включая Ливингстона, с изумлением рассказывают о бычьих рогах, имеющих форму правильного круга или спирали. У одного быка четыре, шесть и восемь рогов, у другого они соединены и срослись и придают ему вид единорога и т.д.
Левайян полюбопытствовал узнать, как добиваются этого местные скотоводы-художники. Ему захотелось самому научиться, и, по его собственному шутливому выражению, он прошел полный курс.
Кафры берут теленка в самом раннем возрасте. Как только начинают прорезаться рожки, по ним делают небольшой вертикальный надрез пилой или каким-нибудь другим режущим инструментом. Таким образом, каждый рог разделен надвое. Ткани в атом возрасте еще только формируются, поэтому половинки рога не срастаются, а, напротив, расходятся и растут независимо одна от другой, так что получается уже четыре рога. Если хозяин хочет, чтобы их было шесть или восемь, ему остается только поработать пилой соответствующее количество раз. Если надо, чтобы одна из частей рога или весь рог целиком принял, скажем, форму круга, кафр снимает часть верхнего слоя вблизи самого острия рога, остерегаясь, однако, задеть это острие. Если повторять эту операцию достаточно часто и осторожно, то рог начинает изгибаться, и в конце концов кончик соединяется с основанием у самого лба животного, и рог получает форму правильного круга. Этим способом рогам можно придавать бесчисленные и самые разнообразные формы.
Порода «батока», можно сказать, рогов не имеет. Однако кафров это не смущает. Они видоизменяют, переделывают кожу животного. Они делают своего любимого быка похожим на зебру. Для этого они прикладывают ему к шее, к хребту и крупу раскаленные клинки и выжигают шерсть параллельными полосами. Другие вырезают у животного полосы кожи вокруг головы, на бедрах и на ногах. Затем на раны искусно накладывают швы, так что остаются лишь еле заметные шрамы, а так как вырезанные полосы кожи не отделены от тела, то они свисают в виде бахромы, браслетов и т.п.
Пропускаю много других приемов.
Животные со странным спокойствием переносят все эти варварские операции, которые, впрочем, благодаря умению и ловкости операторов не слишком болезненны. Эти мастера уродования напоминают компрачикосов, о дикой работе которых наш бессмертный Виктор Гюго рассказал в романе «Человек, который смеется».
Кафрские быки ходят и под седлом и в ярме и могут оказывать человеку неоценимые услуги. Благодаря некоторым мерам, применяемым опытными скотоводами, они ограждены от страшной местной болезни, которая опустошает стада и известна под названием «бычьей болезни». Пусть это название недостаточно точно, но я его предпочитаю термину «легочная болезнь», которым пользуются англичане в Капской колонии и голландцы в Ваале. Это заболевание держится здесь эндемически и свирепствует во всей Южной Африке, но особенно сильно между 15ь и 27ь южной широты. Оно начинается внезапно с сильного воспаления легких и кончается смертью в семи случаях из десяти. Я склонен думать, что это воспаление сходно с сибирской язвой, действие и причины которой так чудесно установил Пастор, один из наиболее прославленных ученых нашего времени.
В самом деле, люди, поевшие мяса умершего животного, заболевали сибирской язвой; малейшая царапина, сделанная инструментом, на котором была кровь больного животного, также вызывала сибирскую язву. По словам миссионеров, такие случаи наблюдались нередко, а кафры погибали во множество, после того как делали себе щиты из шкур павших животных.
Туземцы не находили никакого средства для борьбы с этим бичом, который опустошал их стада, однако с проницательностью, которой нельзя не восторгаться, подумали о средствах предупредительных. Таким средством является прививка. Да, да, вы не ошиблись — именно прививка. Задолго до памятных опытов великого Пастера, которые лишь недавно доказали безошибочную правильность его теории, бедные африканские кафры догадались, что бороться с болезнью можно, прививая ее.
Мы очень далеки от того, чтобы сопоставлять слепой эмпиризм этих первобытных детей природы со строго научным методом Пастера. Ученый может быть только доволен, видя такое новое и неожиданное подтверждение его теории.
Вот как действуют кафры.
Погибшее животное вскрывают и извлекают легкие: в них и заключен возбудитель болезни. Легкие кипятят в медном сосуде на слабом огне. Полученной массой пропитывают тампон из ваты и с помощью длинной иглы вводят его здоровому животному в нижнюю часть хвоста. Затем накладывается шов, который удерживает тампон на месте, и операция закончена.
В области прививки вскоре появляется небольшое воспаление, но, как правило, животное не заболевает. Оно только теряет хвост, который нередко отмирает; иногда же на месте надреза появляется небольшое нагноение.
Утверждают, что смертность, доходящая до семи десятых у скота, которому прививка не была сделана, не подымается выше трех десятых после прививки.
Кто знаком с открытием Пастера, сразу заметит, что отличительной чертой кафрской операции является не сама прививка, а предварительное вываривание вируса. В этом суть. Если бы в здоровый организм был введен вирус в натуральном виде, он безусловно вызвал бы заболевание и смерть. Но под воздействием известной температуры вирус утрачивает часть своей силы, и благодаря введению в организм ослабленного вируса животное переносит болезнь в очень легкой форме, а так как эта болезнь не дает рецидивов, то нет риска, что животное заболеет ею снова.
Но вернемся к накололо.
Можно без труда понять, какую ценность представляют их быки, укороченные хвосты которых доказывают, что им была сделана прививка. Путешественник, располагающий подобной упряжкой, может спокойно пуститься в незнакомые местности, куда его влечет дух бродяжничества. Если он еще будет избегать районов, где водится муха цеце, то он хоть и медленно, но почти наверняка достигнет своей цели, независимо от того, удаляется ли он от цивилизованных мест или возвращается с богатым грузом мехов, слоновой кости или страусового пера.
Из-за трудности сообщения здесь до сих пор почти невозможно соблюдать американское правило «время — деньги». Понятно времени как бы не существует ни для черных, ни для белых жителей этих неисследованных мест. Малейшая сделка сопровождается проволочками, которым конца не видно, а сократить их невозможно. Питер, зная, что дело будет долгое, позаботился о том, чтобы по крайней мере приятно провести время у накололо.
Он был достаточно хитер и понимал, что делать слишком поспешные предложения нельзя: это могло бы сорвать успех всего дела. Помня строгие наказы Сэма Смита, он пустил в ход все свое лукавство, чтобы заставить негров отойти как можно дальше от прииска Виктория. Ему помог случай: в этом месте оказались огромные заросли мокуна, и хозяева, испугавшись за своих животных, были бесконечно благодарны Питеру за его милую заботливость.
А потом Питер стал ловко выведывать у вождя, что бы он сказал, если бы ему предложили уступить часть стада.
Ответ был решительный, но безнадежный, отчего у Питера жадность только разгорелась. Негры ни за что не соглашались продать хотя бы одного быка.
Питер скрыл свое неудовольствие и подумал:
«Ладно! Чего вы но хотите продать, то вы отдадите даром! И хоть бы мне пришлось всех этих черномазых перерезать, а быки будут моими».
8
Оргия. — Жертвы Клааса. — «К оружию!» — Бахвальство. Парламентер. — Ультиматум. — «Белые! Уходите отсюда!» Последствия одного нарушения международного права. Стрелы с красным оперением, — Чем кончилось пьянство. Месть Питера. — Новое появление Каймана — Пожирателя людей.
Когда ночное судебное заседание было так внезапно прервано, линчеватели, испугавшись нашествия змей, бросились со всех ног в палатку кабатчика. Сей почтенный негоциант отлично знал своих завсегдатаев и, несмотря на поздний час, не закрыл заведения. Он предвидел, что во время судебных прений разгорятся страсти и хроническая жажда доморощенных судей перейдет всякий предел. Кроме того, предстояло два повешения при свете факелов. Волнение, обычно вызываемое подобным зрелищем, должно было неизбежно найти отклик во всех желудках и повысить постоянную потребность в пойле до крайних пределов. За свою долгую жизнь на золотых и алмазных приисках кабатчик подобными сценами пресытился и потому остался на месте. Несмотря на все протесты, он задержал также и слуг. Им очень хотелось пойти поглазеть на повешение, но поневоле пришлось остаться, потому что кабатчик был здоровенный детина ростом в пять футов десять дюймов, сложенный, как боксер, и не любил шутить. Все готовились к приему посетителей. Огромные чаши с пуншем только ждали, чтобы к ним поднесли спичку; бутылки с каким-то подозрительным шампанским были построены в боевом порядке и окружены хорошенько начищенными оловянными кружками. Из полотняных мешков, Опечатанных множеством печатей, вылезали копченые окорока и обязательные анчоусы, на которых выкристаллизовалась соль. А тем временем на кухне приготовлялись обжигающие смеси, для поглощения которых нужны желудки из жести.Внезапно послышался отдаленный шум. Хозяин напряг слух и зычным голосом крикнул слугам:
— По местам!
Так капитан артиллерии командует: «К орудию!»
В одно мгновение каждый был на своем посту, готовый лить потоки спиртных напитков в разверзтые глотки гостей. Шум усиливался и перешел в невообразимый гул. Люди вбегали, охваченные волнением, которое объяснять не надо. Тотчас запылал пунш, захлопали пробки, вылетая из бутылок шампанского. Было похоже на салют, сопровождаемый фейерверком.
Затем все накинулись на еду и питье.
Подобной попойки никто еще не видел на прииске.
Крик, шум, гам! Все говорят, никто не слушает; каждый пытается по-своему объяснить неожиданный конец ночного суда. Только одного не хватало для полноты празднества: обвиняемые не были повешены! Зато, правда, были змеи, была страшная смерть палача-любителя и почти несомненная гибель мастера Виля. Все эти события достаточно необычны, чтобы хоть на время удовлетворить самых требовательных любителей острых ощущений. Конечно, никому и в голову не пришло поинтересоваться дальнейшей судьбой обвиняемых. Даже отсутствие Инженера и то было едва замечено. Хватало, о чем думать!
Но действительно ли обвиняемые виновны? Они держались очень хорошо, с достоинством, что было вполне оценено, ибо этот сброд прекрасно знает, что такое мужество. Стали ли они тоже жертвами змеиного нашествия, или им удалось спастись, — так или иначе, можно было биться об заклад, что скоро увидеть их не придется. Следовательно, нечего ими и заниматься. Поэтому люди только и делали, что пили. Оргию сопровождали неумолкающие крики и пьяные песни, распеваемые на всех языках. Время от времени какой-нибудь пьяница, наполненный вином до отказа, соскальзывал со своего сиденья, взмахивал руками и валился под стол. Его падение приветствовали взрывом шумного смеха, и вскоре громкий, заливчатый храп присоединялся к общему шуму, наполнявшему огромное брезентовое строение. Были и страшные пьяницы, способные пить без всякой меры и не пьянеть. Этим требовалось другое возбуждающее. Кабатчик смотрел на них одновременно с восторгом и теплым сочувствием и в конце концов приносил им засаленные карты и сукно, покрытое пятнами жира, напитков, а быть может, и крови. Игра шла дьявольская. На необструганные столы сыпались такие ставки, что любой богатый сынок, который спускает свое состояние в каком-нибудь из наших наиболее прославленных клубов, только побледнел бы от зависти. Крики стали понемногу стихать. Вскоре было слышно только, как позванивают небольшие весы, на которых взвешивались ставки, да еще разве замечания понтеров.