Бут Пат. Малибу

   — Пойдем, я покажу их, — сказал Алабама, беря президента под руку и увлекая его вверх.
   Вслед за этой парой устремились и знаменитости Малибу, вперемешку с охраной. Напряжение и ожидание нарастало с каждой секундой.
   Обычно все выставки были крайне скучны. Их устроение требовало длительного времени и большой подготовительной работы. Как правило, большинство потенциальных посетителей уже успевало тем или иным способом пронюхать о выставке и о том, что в действительности она из себя представляла. Все становилось уже секретом полишинеля. Здесь же все было по-другому. Алабама держал свои приготовления в строжайшей тайне, не желая умалить эффект ни на йоту. Уже два дня двери выставки были закрыты, а ключи у Алабамы. Никто не имел ни малейшего представления о том, с чем сейчас суждено будет соприкоснуться.
   Толпа заполнила вестибюль, украшенный колоннами, воспроизводящими вид реконструированной неаполитанской гостиной, устремилась вверх по белой мраморной лестнице, подошла вплотную к дубовым резным дверям, за которыми скрывались сокровища Алабамы. Он подошел к замку, театральным жестом извлек огромный ключ, открыл в абсолютной тишине замок и пропустил вперед Фреда Фултона.
   Комната была небольшой, и фотографий тоже не особенно много. Так, несколько штук… Но они были шедеврами, самыми лучшими творениями Алабамы. Президент огляделся вокруг и улыбнулся Алабаме.
   — Итак, мой друг, где начало экспозиции? — спросил он достаточно громко и в то же время дружелюбно.
   Алабама жестом указал гостю на соседнюю стену. Президент подошел к фотографии. Отошел назад. Снова подошел. Потом приблизился почти вплотную, стал разглядывать мельчайшие подробности. Потом вновь отошел назад. Алабама был все время у него за плечами. Президент Фултон проделал эту процедуру у остальных пяти фотоснимков в абсолютной тишине. Затем медленно повернулся к, Алабаме. В его глазах застыло восхищение. Он открыл было рот, но прославленный оратор замер, тщетно пытаясь найти слова, которые могли бы описать его чувства. Руки не в пример голосу, оживленными жестами красноречиво об этом рассказывали… Они возносились к небесам, они разводились в сторону, они били Алабаму по плечу… Наконец было найдено нужное соответствующее слово.
   — Никогда… никогда я еще не видел такой красоты. И это… это… э-э… тот самый каньон, который мистер Латхам собирается разрыть под свою киностудию? — проговорил наконец президент.
   Алабама молча кивнул. Все Малибу застыло в ожидании, что же скажет первый человек Америки. И он не заставил себя ожидать.
   — Так вот. Мы ему не позволим это сделать, не так ли?
   Дик Латхам опаздывал. Он буквально выпрыгнул из автомобиля и стремительно поспешил к входным дверям музея Гетти. Галька скрипела у него под ногами, разлетаясь по сторонам. Рядом с ним спешили два адвоката. Латхам был одет в дорогой темно-серый, в широкую полоску костюм, в полосатую рубашку и клубный галстук. Все на нем было с иголочки и идеально сидело. Лишь тень на лице свидетельствовала, что у этого лощеного человека пока не все концы сходились с концами… У него было тревожное предчувствие. Дела начинали идти каким-то особым путем, и задача Латхама была либо направить их по своему пути либо попробовать их догнать. С чего бы это хранить страшную тайну выставки, узнать которую не удалось никому? Была ли это коктейль-парти или выставка, черт разберет, как ее назвать, да еще с приглашением президента Америки, ловушкой для него? Если так, то он готов во всеоружии встретиться лицом к лицу с любым врагом. Его оружие было готово к бою. Но это были не револьверы и пулеметы. Это были мозги самых дорогих и самых известных адвокатов. И пусть поберегутся его недруги. Какие бы острые слова в его адрес ни были произнесены, они должны нести ответственность за них, иначе это будет уже клевета. А с клеветой можно бороться в суде. Не должно быть и намека на то, что некто использует все возможности для оказания давления на членов районного и окружного архитектурных и земельных управлений для принятия выгодного решения. Впрочем, Латхам был настроен только на победу. Даже если что-нибудь в этом роде и произойдет, то он просто встряхнется, как собака, которая вылезает из воды, и займется своими делами дальше. А ему еще предстояло столько сделать! Это… и… и… черт, сколько всего еще надо успеть! И главное — решение комиссии по выдаче разрешения на застройку. Только она могла дать либо положительный, либо отрицательный отзыв на дело Латхама.
   Дик Латхам влетел в музей, двери которого широко перед ним открылись. Он влетел и замер. В вестибюле не было ни души, не считая нескольких официантов, занятых своей работой. Он схватил за рукав ближайшего.
   — Где все гости?
   Официант пальцем указал наверх.
   — Они все вон там, смотрят фотографии.
   Дик Латхам пришел в неописуемую ярость. Какого черта он не двинулся в объезд по короткой береговой дороге, а продолжал плестись вслед за кортежем президента! Да еще несколько идиотов на своих древних реликтах начала автомобильной эпохи плелись перед ним по узкому шоссе, не давая объехать. Вот и опоздал. Так все некстати! Ладно, ничего уже не исправишь. Так, значит, президент уже здесь и смотрит фотографии вместе с Алабамой. Он быстро прошел мимо охраны президента, расположившейся вдоль мраморной лестницы и перед дверями. Они были какие-то одинаковые, вычищенные и надраенные, словно близнецы-братья. Они подозрительно оглядели опоздавшего, но пропустили. Дик устремился в зал, где была выставка.
   — Привет, Дик! — услышал он чей-то полузнакомый голос. Это был тот самый рекламный агент, что в свое время сумел окончательно испортить вечер Латхама. Тогда он ему прямо в глаза заявил, что без Алабамы у Латхама ничего не получится. Теперь он снова помянул его врага.
   — Дик, ты опаздываешь, а Алабама вместе с президентом уже давно внутри…
   Ладно, подумал Латхам. Если здесь творятся дела за моей спиной, то мы еще посмотрим, кто будет победителем. Он, не обращая внимания на присутствующих и грубо их расталкивая, пробивался вперед. С негодующим писком от него отлетела Оливия Ньютон-Джон… Неважно, он потом извинится. А… вот и Алабама. Дик наклонился вперед, побагровел, разглядывая противника…
   — Эй, смотрите: обманщик Дик, — раздался громкий голос Алабамы.
   — Бен Алабама, — начал было Латхам, но вовремя остановился. Если сейчас он сорвется, то это будет только на руку Алабаме. А он выглядел сейчас просто прекрасно, почти так же хорошо, как и Латхам. Вся разница была лишь в том, что для этого у Алабамы были веские основания, в отличие от Латхама.
   — Ты все время мне лгал, — почти выплюнул, а не произнес Алабама в лицо Латхаму.
   Это был конец света. Перед всеми прославленными на весь мир кинозвездами его обозвали мелким лжецом…
   — Алабама, у меня с собой адвокаты. То, что сейчас ты произносишь — самая настоящая клевета.
   — То, что я сейчас говорю — святая правда. Ты говорил мне, что собираешься построить здесь дом, а не зловонную студию.
   — Я передумал, — быстро ответил Латхам.
   — Так постарайся и передумай снова, — прогудел Алабама, и его глаза сузились от захлестнувшего его гнева.
   — Это решит Калифорнийское земельное ведомство, — спокойно ответил Латхам. Он успел собраться с мыслями и восстановить внутреннее равновесие. Если он его сохранит и далее, а Алабама, наоборот, даст волю эмоциям, то тогда Латхам выиграл. И Латхам почти преуспел в этом.
   В комнате стояла полнейшая тишина. Не слышно было даже, как позванивали бокалы с шампанским в руках милых дам. Латхам твердо знал, что сейчас все решается именно здесь, в этой комнате. Все присутствующие ловили каждое слово соперников, выбирая, кого им поддержать в конце концов.
   — Ты сможешь построить свою чертову киностудию, только перешагнув через мой труп. — Голос Алабамы поднялся до самой верхней октавы. Кое-кто поежился от того гнева, что сейчас звенел в его голосе.
   — Я надеюсь, что до этого не дойдет. Но коли все же и случится такое несчастье, то… — Латхам откровенно ухмылялся. Пока все шло как он хотел.
   — Ты всегда был негодяем, Латхам. Ты совсем не изменился. Ты все тот же сопливый ублюдок, богатенький сынок, приехавший поразвлечься в Париж. Ты все еще думаешь, что мир это игрушка, отданная тебе для утехи. Но мы не позволим его сломать. Это и наш мир тоже.
   — Здравствуйте, Латхам, — послышался новый голос. Кто-то взял осторожно его сзади за локоть. Латхам обернулся и увидел президента Америки Фреда Фултона.
   — Здравствуйте, мистер президент, — вежливо ответил Латхам, внимательно оглядывая главное секретное оружие своего врага Алабамы.
   Президент улыбнулся, но это была страшная улыбка. Латхам ни у кого более не видел такой улыбки, за которой таилась нешуточная угроза. Дик несколько раз встречался с президентом, но никогда не думал о его левом уклоне и стремлении стать народным героем. Но Дик никогда не недооценивал противников. Нынешний президент Америки Фултон был известен тем, что всегда вступался за своих друзей и всегда полностью разбивал своих врагов. Латхам всегда до нынешней встречи стремился уклоняться от тесных контактов с ним и работал на будущую победу республиканцев. Но сейчас ему не представлялось физической возможности избежать общения с президентом.
   Тогда он мгновенно принял решение и представил президенту Хаверса и своих двух адвокатов. Дик заметил, как дрогнули в гневе зрачки президента, когда он осознал, чт° задумал Дик. Теперь все должно было продолжаться в строго официальной манере. Любое слово станет достоянием гласности, поэтому их надо было подбирать очейь осторожно.
   — Вы знаете, что я сейчас увидел? — медленно произнес президент, наклоняясь к Латхаму. Он задал вопрос который не подразумевал ответа. Вопрос из серии «угадай о чем я сейчас думаю». О новой машине? О белке На ветке ели? О досье ЦРУ на жену Горбачева? Ну-ка попробуй, угадай. Никто бы в мире не смог ответить на такой вопрос — не смог и Латхам.
   — Я не знаю, что вы видели, сэр… — произнес он в звенящей тишине.
   — Так я скажу Вам, что я видел, — начал президент тоном взрослого, разговаривающего с подростком. Но лучше я покажу вам сам.
   Фред Фултон крепко вцепился в рукав пиджака Латхама и потащил свою жертву к ближайшей стене, как бы случайно выбирая путь через самую гущу толпы собравшихся людей.
   — На этих вот стенах висят самые лучшие, самые великолепные фотографии. Это я могу ответственно заявить, так как сам занимался долгое время фотоискусством. Еще раз повторяю, лучшего я не видел за всю мою жизнь. Это уже не фотоснимки. Это подлинное искусство. Посмотрите на них, Латхам. Посмотрите внимательно.
   Латхам уже точно знал, что последует за этим. Он знал талант Алабамы. Он знал, что сейчас увидит шедевр, и все же ему совсем не хотелось именно сейчас смотреть на снимки. Но президент настаивал, и Латхам поднял глаза вверх. Он увидел красоту с большой буквы… В нормальных условиях он первый бы начал восторгаться им Латхам никогда даже представить себе не мог, что горы могут так красиво выглядеть. Нет, он много раз видел в бинокль, проезжая в автомобиле, на плане своей киностудии, в конце концов. Но сейчас у него была такое ощущение, что он впервые их увидел. Впервые вблизи понял, какая это красота. Он узнал место — это был каньон, где должна была быть построена киностудия. Фотографий были без надписей, без эффектного внешнего оформления. Но это им и не нужно было. Они говорил сами за себя своей строгостью и чистотой. Латхам смотрел на них не отрываясь, и ему вдруг почудилось, что на стене проступили начертанные красной краской огненные буквы, обращенные только к нему: «вождь гуннов — Аттила…»
   — И как? — спросил нетерпеливо президент. Латхам судорожно сглотнул. Президент, этот старый дурак, мог быть и крайне левым по убеждениям, и классовым врагом буржуазии, но сегодня он был все еще лидером всей Америки. Человеком номер один. Волей-неволей он являл собой символ власти, и эта аура тянулась за ним, окутывая любого, с кем мистеру Президенту доводилось общаться. И он был лидером страны, которую Латхам любил. И теперь он должен был что-то ответить этому человеку. Но что? Как? Его раздражало присутствие при этом разговоре обитателей Малибу, уже живо навостривших уши в предвкушении сенсации.
   — Они очень здорово сделаны… — наконец нашелся Латхам. Все его тело напряглось, он замер, набрав в легкие воздух, сердце застучало в висках…
   — Они здорово сделаны! Они здорово сделаны! — произнес президент тоном истинного презрения. — Черт возьми! Вы собираетесь посадить свою поганую студию в самом сердце этих прекрасных гор?! Теперь мы воочию увидели, что вы собираетесь сделать, какую красоту ходите извести, разрушив каньон Малибу. «Снимки хорошо сделаны»! Да что вы за человек, Латхам? Есть ли у вас душа?
   Президент потихоньку начал раздуваться. Латхам не поверил своим глазам. Ему показалось, что сейчас его собеседник превратится в огромный аэростат и ждет только лишь одного слова от него, Латхама, чтобы взлететь в небо и оповестить весь мир, какой негодяй Дик Латхам… Латхам начал лихорадочно соображать, как ему выпутаться из такого скользкого положения. Он угодил в западню. Теперь ему было это ясно, как дважды два. Он все-таки недооценил Алабаму, и тот переиграл его в этом раунде. Он применил свое тайное оружие. Да, фотографии сделали свое дело, но потому, что были действительно шедевром. Они проникали прямо в душу человека… Рассуждая логически, можно было согласиться с необходимостью индустриального развития этого района. Но, посмотрев на творения Алабамы, можно было вынести всего лишь одно решение, которое подсказывало сердце. Все это отлично понял Дик Латхам. Но он понял и другое. Он не должен проиграть. Это был чистый бизнес, и здесь он просто обязан был победить. И прямо сейчас надо постараться свести к минимуму урон, нанесенный атакой Алабамы. Дик старался найти правильные слова, чтобы не взорвать ситуацию.
   — Э… э… окончательное решение по этой проблеме будет за Калифорнийским земельным управлением… — начал было он нащупывать безопасный путь. Но президенту и этого было достаточно.
   — Калифорнийское земельное управление! — почти провыл Фред Фултон высоким голосом.
   — Калифорнийское земельное управление, — снова пропел он эту фразу, словно это была самая замечательная шутка, которую он когда-либо слышал. — Послушайте, Латхам. Я знаю, что такое Калифорния. Не морочьте мне голову. Калифорния — мой штат, и отсюда я начал свою карьеру. Те люди, кто сделали Калифорнию раем земным — все они мои друзья. Я не могу вмешиваться в работу земельного управления и влиять на принятие решений. Это было бы неправильно. Но, за исключением двух-трех бюрократов, поддерживающих вашу идею киностудии в горах Малибу, все остальные мои друзья. Вы меня поняли, Латхам? И еще. Я могу устроить пресс-конференцию на федеральном уровне, посвященную проблемам экологии и защиты окружающей среды. А ведь вы сами прекрасно знаете, как пресса любит красочные примеры. А лучший пример, чем снимки Алабамы, трудно представить. Ну и еще кое-что можно предпринять. Что вы скажете, например, если мы отзовем вашу лицензию на телепередачи по федеральной системе связи в Чикаго? Латхам, что вы на это скажете?
   Дик Латхам ничего не хотел говорить на эту тему кому бы то ни было, тем более президенту. Он отлично знал, что все это будет очень и очень плохо. Но Латхам успел успокоиться и собраться с мыслями. Теперь он был настроен только на победу. Сама по себе киностудия «Космос» была лишь маленькой частичкой империи Дика Латхама. Ей не могли серьезно повредить такие неприятности, что сейчас происходили в музее Гетти. Он отлично понимал, что президент выполнил свой долг перед старым другом и с блеском разыграл домашнюю заготовку своего разговора с Латхамом. Попутно выяснилось, что Фред Фултон отлично был осведомлен о всех проблемах Латхама с организацией телевидения его корпорации в Чикаго. Но и в этом ничего страшного не было, кроме угрозы потери некоторых сумм денег. Чуть страшнее была угроза пресс-конференции. Издатели конкурирующих с ним газет и журналов не преминут воспользоваться представившейся возможностью и постараются растерзать его на части… Латхам продолжал напряженно размышлять. Одно ему сейчас было совершенно ясно. Было совершенно безрассудно продолжать борьбу за проведение в жизнь планов по строительству киностудии «Космос» в горах Малибу. Но, даже уяснив все нюансы возможных негативных последствий для себя, Латхам понял, что не в состоянии отступить, бросить свою затею. Он сейчас вел смертельную войну с Алабамой. Он сейчас сражался против своего покойного отца, который не верил в способности своего сына.
   Черт, теперь он будет вести войну еще и с президентом. А он, хоть и был фигурой номер один, но все же не был Господом Богом! Латхам переживет неудачу в схватке за телеэфир Чикаго. В конце концов, зачем нужно столько денег, если нельзя с их помощью выполнить любое свое желание?! Так, он нашел правильный выход. Его последние слова оказались как нельзя кстати. Пусть последнее слово в этом споре будет за Земельным управлением Калифорнии. Если они вынесут положительное для Латхама решение, а это ему казалось наиболее вероятным, то он забудет все нынешние мелкие неприятности. Латхам выпрямился, принял воинственный вид. Перед ним сейчас стоял его Верховный Главнокомандующий, первое лицо Америки, президент, и ждал его капитуляции. Не тут-то было!
   — Я внимательно выслушал вас, мистер президент. Вы делаете то, что обязаны делать, и никто не вправе вам помешать. Но и вы мне не помешаете осуществить мои планы. В истории полно примеров тех, кто всячески сопротивлялся поступательному движению прогресса и любым переменам. Я никогда не собирался стать подобным тормозом.
   У президента от изумления расширились глаза, когда он услышал совершенно невероятный, с его точки зрения, ответ Латхама. Этот разбойник не собирался сдаваться, более того, он еще и бросил вызов! Но это было именно в духе миллиардера. По-иному поступить не мог. Президент Фред Фултон был главным калибром оружия, использовавшегося в борьбе против Латхама. Он честно вел свою партию, и не его вина в том, что Латхам смог выдержать и отразить удар. И потом, престиж президента нельзя было подвергать риску бесконечно, да еще во время публичных разборок. По крайней мере, самому президенту, это было совершенно ясно. И он молча крутанулся на высоких каблуках и вышел из комнаты.
   Алабама не застал последнего мгновения и не смог оценить молчаливый диалог между президентом и миллиардером. Он отошел чуть раньше, еще когда Фред Фултон проводил свою массированную атаку на Латхама. Алабаму интересовал еще один человек в этой толпе, и он искал его. Наконец он ее заметил. Он стремительно продвигался к Пэт сквозь толпу. Но старался сделать это таким образом, чтобы она его не заметила. На поясе у него болталась «Лейка». Алабама не волновался на ее счет. Он был уверен, что все пройдет как надо, что Пэт Паркер будет на стороне ангелов небесных, а значит, и на его стороне в борьбе со злом… За несколько метров до нее Алабама остановился, навел камеру на ее лицо, прикинул расстояние, освещение и диафрагму… Все это сложилось у него в одну тысячную долю секунды в четко выверенное движение фотографа-профессионала. Вот именно сейчас он выполнит просьбу Пэт и сделает обещанный ей портрет. Да, он сделает портрет для нее, и пусть она делает с ним что хочет, пусть отдаст его своему любимому Тони Валентино…
   Алабама смотрел на Пэт и восхищался девушкой, ее гордо посаженной головой, независимой манерой держаться, задорным блеском ее голубых глаз. Он смотрел на девушку, но видел, как встает солнце над каньоном Малибу, как его первые лучи окрашивают волшебным цветом суровые скалы, заставляя их сверкать и переливаться… Алабама едва слышно позвал Пэт по имени. Она обернулась на зов Алабамы, и он запечатлел на пленке ее бесподобную улыбку. Так! Он сделает портрет, и его работа станет символом начала новой жизни прославленного художника.
   — Алабама! Ты вновь фотографируешь?
   — Да, и уже сделал несколько работ, — улыбаясь сказал Алабама, поправляя «Лейку» на поясе.
   — Ты можешь поклясться, что это не твои прежние работы, а новые? — недоверчиво переспросила Пэт.
   — Да, могу. Мне самому они очень понравились. Получилось просто чудесно, и они производят эффект бомбы. Даже я сам не могу спокойно на них смотреть, — засмеялся Бен Алабама.
   Пэт была вторым человеком в мире, кто знал егс секрет — то, что он уже десять лет не фотографирове ничего нового, а пользовался своими старыми запасам!-негативов. Пэт смогла добиться невозможного — она пробудила в нем жажду к жизни и творчеству. Она заставила его снова взять в руки фотоаппарат.
   — Пэт, тебе они понравились?
   — Не то слово, Алабама. Они уже выше обычного понимания. Это чистое искусство. Как тебе это удалось? Как ты смог прорваться?
   — Ты мне помогла в этом. Ты меня словно «размочила». Ты единственная, кто посмел сказать мне всю правду, даже нелицериятную для меня. К тому же Латхам закусил удила, и его надо кому-то остановить.
   Говоря все это, Алабама внимательно смотрел на девушку. Приближалось время принятия решения. Сейчас они явно наслаждались обществом друг друга, но сколько такая радость продлится? Что предпочтет Пэт?
   А сама она судорожно сглотнула, так как еще не смогла прийти к какому-то определенному решению. Пэт очутилась на острие бритвы. С одной стороны был Тони и Алабама. С другой — Латхам и киностудия, где она была режиссером. Правда, над всем этим возвышались волшебные горы. Малибу, смотревшие на Пэт со стен музея Джона Поля Гетти. Глаза Алабамы блестели искорками. Он ждал ее ответа, и Пэт решила, что не заставит его долго ожидать. Ее сердце подскажет Пэт правильный ответ. В это время Алабама за спиной Пэт приметил Тони Валентино. Он тоже смотрел в их сторону, наблюдая за Алабамой и Пэт. Но Пэт об этом пока не догадывалась.
   — Так на чьей стороне ты, Пэт? — спросил наконец Алабама.
   Пэт замерла — даже сейчас она все-таки до конца не была уверена в том, что сможет дать окончательный ответ. Но его надо было дать. Зажмурившись, она выдохнула:
   — Я с тобой, Алабама.
   Алабама готов был подпрыгнуть до потолка, пробежаться босиком по углям, сделать еще что-нибудь в этом роде. Он хотел заключить ее в свои медвежьи объятия. Да, он хотел этого, и немедленно. Но еще больше он хотел убедиться, что не ослышался, что все понял.
   Ему не нужна была даже капелька сомнения.
   — Ты не будешь больше на него работать? Ты уйдешь из киностудии и из журнала «Нью селебрити»? — требовательно произнес Алабама.
   — Я буду работать у него до тех пор, пока смогу заставить его отказаться от планов создания киностудии в горах Малибу.
   — А Латхам может отказаться от снимаемого фильма, и тогда карьере Тони придет конец. Ты готова пойти на такой риск? — Алабама говорил это, уставившись прямо в глаза Тони Валентино, незаметно подошедшего к Пэт со спины и все хорошо слышавшего.
   — У Тони есть талант, и он сам в состоянии не дать ему пропасть. Он найдет способ реализовать его. Моя помощь ему не нужна, — сказала Пэт.
   Боже! Почему получается так, что, делая правильные, по сути, вещи, приходится предавать людей. А сейчас она предавала Тони уже во второй раз. Да, именно так все и выглядело. Пэт старательно пыталась разобраться ь своих чувствах, но тщетно пыталась она навести порядок в мыслях. С одной стороны, девушка испытала заметное облегчение от того, что решение наконец принято. С другой стороны, перед ней открывалась дорога в совершенно неопределенное и непредсказуемое будущее. Все произошло так стремительно, ее старая жизнь и работа снова кончились. Возможно, она найдет новую работу уже в ближайшем будущем, а если нет? И она навсегда потеряла Тони. Пэт дорого заплатила за свое решение…
   Алабама двинулся навстречу Пэт, и она уткнулась носом в его крепкое плечо. Наконец-то впервые за долгие дни она снова почувствовала себя в безопасности. Какое же это приятное чувство — ощущать себя за крепкой каменной стеной, ограждающей от враждебного мира, подумалось Пэт. Она на некоторое время забыла о всех своих переживаниях в объятиях старого Бена Алабамы. Но он не ослаблял своего давления.