Страница:
Он, видимо, тоже это почувствовал, во всяком случае, его рука уверенно устроилась на Дашином колене.
– У меня в Праге много знакомых. Деловые партнеры, друзья. Мы можем остановиться в отеле, а можем – в особняке моего друга. Сам он сейчас в Америке, но оставил мне ключи.
– Тебе денег на гостиницу, что ли, жалко? – усмехнулась она.
– Если ты предпочитаешь «Хилтон», то нет проблем. Но ты не видела особняк. С белыми колоннами, в самом престижном районе. Светильники от «Тиффани», все в белых тонах. Швейцар и целый штат прислуги. Бассейн, сад...
– Ух ты! – недоверчиво выдохнула Даша. – Теперь тебе осталось сказать, что зовут тебя Дедушкой Морозом.
– Так оно и есть, – подмигнул Путинцев. – Ну так что? Бесшабашная Даша принимает мое предложение?
– Бесшабашная Даша должна подумать, – кокетливо сказала она. А сама подумала: «Это просто какая-то сказка. Черта с два я теперь отпущу такого мужика!»
Глава 2
Глава 3
– У меня в Праге много знакомых. Деловые партнеры, друзья. Мы можем остановиться в отеле, а можем – в особняке моего друга. Сам он сейчас в Америке, но оставил мне ключи.
– Тебе денег на гостиницу, что ли, жалко? – усмехнулась она.
– Если ты предпочитаешь «Хилтон», то нет проблем. Но ты не видела особняк. С белыми колоннами, в самом престижном районе. Светильники от «Тиффани», все в белых тонах. Швейцар и целый штат прислуги. Бассейн, сад...
– Ух ты! – недоверчиво выдохнула Даша. – Теперь тебе осталось сказать, что зовут тебя Дедушкой Морозом.
– Так оно и есть, – подмигнул Путинцев. – Ну так что? Бесшабашная Даша принимает мое предложение?
– Бесшабашная Даша должна подумать, – кокетливо сказала она. А сама подумала: «Это просто какая-то сказка. Черта с два я теперь отпущу такого мужика!»
Глава 2
Ну а Женя отправилась в бар на Новом Арбате. Она всегда любила ночь. В детстве она врала родителям, что собирается спать, а сама либо предавалась классическому развлечению мучимых бессонницей подростков – чтению под одеялом с туристским фонариком, либо просто бессмысленно курила в форточку. Курила она лет с двенадцати, даже странно, что эта «милая» привычка соседствовала с сильным и чистым голосом.
Уже давно ей не было резона баловать себя постельно-фонарными чтениями. Вот уже несколько лет Женя жила одна, снимала небольшую, но уютную квартирку у черта на куличках, в Ясеневе. Так что у ее бессонных ночей теперь был совершенно иной привычный сценарий. Сначала она расправлялась с вяло текущим временем (а заодно и с последними остатками здравого смысла) с помощью ударных порций алкоголя, потом знакомилась с очередным охочим до легкой добычи мужчиной, и они «продолжали банкет» вместе. Ну а потом, пошатываясь и держась друг за друга, выходили на рассветную улицу, ловили такси. И если одноразовый кавалер был не женат, то мчались к нему, в ином же случае тащились к Жене в Ясенево. Причем у нее был странный принцип – она не любила просыпаться в обществе этих случайных знакомых. Пробовала пару раз, но по утрам ее подташнивало от невыносимого приступа брезгливости: она видела чужие спутанные сальные волосы, раскиданные по ее свеженькой наволочке, мрачно слушала, как чужой, хриплый с похмелья голос что-то фальшиво напевает за плотно закрытой дверью ее ванной, и ей становилось не по себе. Нет, утренняя игра в романтику («Я тебе позвоню, любимая!» – «Не утруждай себя, я сама позвоню!») совсем не для нее. Ночь – совсем другое дело; ночь легко прощает и ее собственное порочное легкомыслие, и некоторую потасканность выбранных ею кавалеров.
Итак, Женя отправилась в одно из своих любимых ночных заведений с единственной благородной целью – поскорее напиться в хлам. Бармен-мулат приветствовал ее низким шутливым поклоном, Женя отреагировала принужденным подмигиванием.
В бейсболке, джинсах и мятой толстовке с изображением скейтбордиста на груди, она совсем не была похожа на поп-звезду и могла сколь угодно громким голосом требовать у бармена двойную текилу, оставаясь при этом неузнанной.
Жене нравилось разглядывать посетителей бара, это было куда увлекательнее любого кинопросмотра. И в этот раз окружение ее не разочаровало. Женино внимание сразу же привлекла странная компания, оккупировавшая соседний столик. Два небритых мужчины средних лет, застенчивого вида юноша и три прехорошенькие девушки постшкольного возраста. Классика жанра – брюнеточка, блондинка и рыженькая. Все три радовали глаз природной краснощекостью и бантикообразной формой пухлых полудетских губ.
«Прямо как мы, – подумалось ей, – тоже трио, и чувствуется между ними некая общность. Сестры, может быть? Или просто учатся вместе, подружки? Интересно, что у них может быть общего с этими помятыми дядьками?»
Женя прислушивалась к оживленному разговору за соседним столиком. И вскоре поняла, что оказалась невольной свидетельницей собеседования: девушки пытались устроиться на работу, мужчины с пристрастием их допрашивали, а юнец сидел молча и машинально помешивал в тарелке салат «Цезарь».
– Пятьдесят процентов – это нормально, – густым голосом сказала рыжая.
– Шутишь? – усмехнулся один из нанимателей. – Кто же тебя возьмет за пятьдесят? Тридцать максимум.
– Они над нами издеваются, – вполголоса пробормотала блондиночка, но никто на нее внимания не обратил.
– Ну хорошо, тридцать пять. Учитывая стартовую цену, не такие уж плохие деньги получатся.
– Значит, мы работаем, а вы купоны стричь будете? – сузила чересчур ярко накрашенные глаза рыжая. Видимо, она была в этой троице за старшую.
– А мы, по-вашему, баклуши, что ли, бьем? – мягко возразил мужчина, закуривая. – А кто клиентов ищет? А кто вам водителя предоставляет? А охрана?
«Мать честная, да они же собираются стать проститутками!» – сообразила Женя. Она мгновенно потеряла интерес и к текиле, и к бармену-мулату, который давно уже искоса на нее посматривал. В ней вдруг пробудилась мать Тереза, и Женя решила во что бы то ни стало отговорить колоритную троицу от необдуманного шага. Ну или хотя бы попытаться. Девочки-то молоденькие совсем, вчерашние школьницы, и профессия жрицы любви, видимо, кажется им вполне романтической.
– Но если групповушка, то сорок пять, – продолжила тем временем рыжая, – а то знаем мы такое, пробовали.
– По телефону говорят, что двое. Приезжаем – а там мальчишник, – подхватила брюнетка, голос которой оказался гнусавым, с капризными нотками.
– Ладно, – милостиво согласился один из сутенеров, – считайте, что об этом договорились. Медицинское обследование каждый месяц за счет фирмы. Надеюсь, закидонов по части анального секса и тому подобного у вас нет.
Довольные девицы улыбались и ели мороженое.
А Женя подумала, что, когда она устраивалась на работу (кем только ей не довелось побывать до того, как она попала в «Паприку», – и тарелки в ресторане разносила, и на кассе в бистро сидела, и в ателье младшим помощником работала), она смущалась и нервничала куда больше этих дев-акселераток. Несмотря на то, что никто и не думал интересоваться ее эротическими предпочтениями или хотя бы размером ее на первый взгляд и вовсе отсутствующей груди.
Желание делать добро быстро испарилось. Женя потеряла интерес к разговору и собралась было переключить внимание на бармена-мулата (а что такого? он вполне ничего, к тому же весьма красноречиво на нее посматривает! так почему бы и не он? интересно, а смена у него во сколько заканчивается?), но тут вдруг юноше, сидевшему за сутенерским столиком, надоел монотонный процесс перемешивания салата. Он рискнул поднять голову и оглядеться вокруг. Женя задержала взгляд на его розовощеком круглом лице – где-то они уже, кажется, встречались. Да и он уставился на нее пристально – либо она ему понравилась (что почти исключено, Женя никогда не нравилась мужчинам с первого взгляда; ее амплуа – самостоятельное проявление агрессивной инициативы), либо он тоже лихорадочно рылся в недрах своей памяти.
– Женя? – наконец неуверенно спросил он. – Женя Балашова?
– Верно, – немного растерялась она, – а ты...
– Миша Мамонтов! – радостно отрапортовал он. – Мы с тобой в одном классе учились!
– В одном классе, – усмехнулась она. Школьные годы никогда не числились среди ее любимых воспоминаний. И одноклассников она недолюбливала, потому что они были неотделимой частью занудства под названием «учеба».
Хм, Миша Мамонтов... Она, конечно, его вспомнила. Никогда они не были друзьями и даже за одной партой не сидели. Да пожалуй, за все годы школьного соседства они и парой слов не обмолвились. Женя считалась сорванцом и общалась преимущественно с теми, кто прогуливал уроки, чтобы покурить дешевых сигарет на заднем дворе школы. А Мамонтов был классическим очкариком-ботаником, который даже шпаргалками не пользовался. И вот теперь он сидит за соседним столиком в компании великовозрастных сутенеров и проституток-малолеток (интересно, а сам-то он к какому лагерю принадлежит?) и с улыбкой рассматривает ее. А Женю его внимание раздражает, потому что она вдруг вспомнила о том, что выглядит не ахти: полустертый грим не красит ее веснушчатую кожу, и глаза накрашены слишком грубо, и толстовка мятая и неженственная. Зато Мамонтов похорошел и расцвел, точно девица на выданье. При нем больше не было вечных атрибутов юности – очков и прыщей. Его русые волосы отросли и были собраны в хвост. Надо сказать, Жене всегда именно длинноволосые мужчины нравились. Но Мамонтов... Нет, об этом даже думать нельзя, его и мужчиной в полной мере не назовешь. Бывшие одноклассники ведь мужчинами не считаются, во всяком случае, в Жениной системе координат.
– Жень, а можно мне за твой столик пересесть? – вдруг спросил он и уже с готовностью ухватился за свои пожитки – сумку-борсетку и пенный белый коктейль в высоком запотевшем бокале.
«Девчоночье пойло», – презрительно подумала о коктейле Женя, которая предпочитала напитки крепкие и неразбавленные.
– Да пересаживайся, – вяло пригласила она. Компания Миши Мамонтова не вызывала у нее энтузиазма. Но почему-то ей было неловко его отшивать, ведь он так искренне ей обрадовался.
Миша, что-то вполголоса сказав одному из сутенеров, пересел за Женин столик.
– Ты изменилась, – улыбнулся он, – тебе заказать что-нибудь?
– У меня есть деньги, – ухмыльнулась Женя, – надо будет, сама закажу. Ты тоже изменился.
– А я тебя по телевизору видел, – признался Мамонтов, – все думал, ты это или не ты.
– Видимо, я, – пожала плечами Женя. Ей нравилось чувствовать себя звездой именно в мамонтовском присутствии. Так она словно доказывала всем тем, кто когда-то безапелляционно записал ее в оторвы, что они были не правы. – Ты тоже расцвел, как я погляжу.
Она кивнула в ту сторону, где работодателями и соискательницами горячо и по-деловому обсуждались проблемы предохранения.
Мамонтов смутился и уткнулся взглядом в свой идиотский, украшенный взбитыми сливками коктейль.
– А, ты об этом. Ты что-то слышала?
– Было сложно не услышать, – рассмеялась Женя, – и жалко не подслушать. Я вообще такое впервые вижу. Мамонтов, а ты-то каким образом очутился в этой славной компании? Продаешь или продаешься?
Ей нравилось его поддразнивать, ведь он так благодарно реагировал на ее сарказм: его лицо покрылось свекольными кляксами, взгляд словно прирос к столу, а вспотевшие пальцы нервно теребили коктейльную соломинку.
– Ну зачем ты так? – наконец выдавил он. – Если тебе интересно знать, я вообще к этому отношения не имею. Это мой отец...
– Что-о? – хохотнула Женя. – Слушай. По этому поводу надо выпить. Мне текилу. Ты у нас что пьешь, Мамонтов, молочный коктейль? – Она говорила не всерьез, но неожиданно попала в точку.
– Я за рулем, – оправдался он. – Женя, но я же не виноват. Да, у моего папаши такой вот бизнес... Что же теперь...
– Да я тебя ни в чем не упрекаю, что ты! – расхохоталась она, а сама подумала: «Гипертрофированно приличный сыночек сутенера – великолепный экземпляр в мою коллекцию!»
Помимо сильного голоса был у Жени еще один блистательный талант – вляпываться в неприятности. Сама она называла свой характер мягким словом «авантюрный». Посторонние же говорили о ней более резко – чокнутая.
Вся Женина жизнь, казалось, была подчинена саморазрушению. Как будто невидимый чертик, вечно при ней находившийся, все время толкал ее в спину. Ведь у ее сумасшедшинки не было никакого социального оправдания. Наоборот, по логике она должна была вырасти в спокойную домашнюю девочку, которую с раннего детства холили-лелеяли, кормили обедами из трех блюд плюс компот, закидывали подарками. Так нет же, в двенадцать лет она впервые сбежала из дома. Не из бомжатника-притона, где спят вповалку бездумно зачавшие ребенка алкоголики, а из двухкомнатной квартиры родителей-инженеров, где в полированном серванте привычно поблескивает хрусталь, а простыни всегда выглажены и тонко пахнут ароматической отдушкой. Женю же с детства тошнило от родительской благопристойности; ее тянуло туда, где дворовые заводилы передавали по кругу неумело свернутый косячок. Она лишилась невинности в тринадцать лет. А в четырнадцать вдруг стала школьной звездой, рассказав о своей сексуальной жизни скандальному периодическому изданию. Снабженная Жениными цветными фотографиями статья называлась «Школьницы и секс», и в то лето родители держали ее под замком, не позволяя сходить в одиночестве даже к ларьку с мороженым. На пятнадцатый день рождения ей была торжественно вручена гитара – отец надеялся, что музицирование хоть как-то отвлечет дочь, от которой все чаще попахивало в лучшем случае вином. В шестнадцать она собрала свою панк-группу. Едва ли наивные гитародарители предполагали, что музицировать их чадо будет в компании сальноволосых юношей, чьи тела были украшены сережками самого разного калибра. Серьги были везде – в пупке, бровях, ноздрях и даже – вот кошмар-то, а? – в сосках. Поддавшись общественному влиянию, украсила свое лицо и Женя – правда, ее сережка выглядела вполне невинно и пронзала всего лишь бровь.
Через год эта самозваная группа распалась, а окончательно съехавшую с катушек Женю родители отправили в «концлагерь», в миру известный как наркологическая лечебница. Целых восемь месяцев она завтракала, обедала и ужинала какими-то таблетками неясного назначения, а по совместительству ненавидела весь мир. Зато потом родители поставили ей всего одно условие – не выпивать. От Жени не требовали ни поступления в престижное высшее учебное заведение, ни заработков. Лишь бы жила, ела хорошо и запивала еду чайком да кефирчиком, как язвенник-трезвенник.
Почти два года Женя просидела дома. Сначала ей было скучно и тошно, а потом привыкла, научилась убивать время. Читала, бренчала на гитаре, бездумно таращилась на телеэкран.
Выходить из дома ей разрешалось лишь под каким-нибудь социально спокойным предлогом: день рождения подруги, попытка устроиться на работу или – тьфу ты! – свидание. Но на свидание Женя не могла быть приглашена даже теоретически, ведь среди ее знакомых числились лишь экс-пациенты вышеназванной клиники, все как один двинутые.
С таким раскладом никогда бы ей не вырваться из порочного круга, если бы не пресловутая улыбка фортуны.
Однажды бывшая Женина одноклассница, тихоня и пай-девочка, ни с того ни с сего пригласила Женю в караоке-клуб. Раньше Женя только ухмыльнулась бы презрительно. К ней, шпанистой и уверенной в себе, отчего-то часто тянулись паиньки и мямли. Но в своей новой, лишенной светских удовольствий жизни Женя была готова на все, лишь бы вырваться из провонявшей кислыми щами квартиры, где ласково улыбающиеся родители подкладывали на ее тарелку оладушков. Как будто Женя была не молодой девушкой, а рождественским гусем.
И вот в том караоке-клубе Женя не удержалась и потратила скудные карманные деньги на кружку темного пива. Это была первая за два года порция алкоголя! Глаза ее быстро загорелись, и она потянула руки к микрофону, чтобы исполнить что-нибудь разудалое – да хоть бы и «Калинку-малинку»!
И надо же было случиться такому – пока Женя с яростью, понятной только ей, исполняла знакомую песню, за одним из дальних столиков ужинали Артем Иртенев и его супруга Инна, которые как раз обсуждали карьерные перспективы последней. Тридцатилетней Инне мечталось петь. Вернее, Инна была не против, а вот Артем ее стремлению всячески способствовал. Ему хотелось иметь жену-звезду, рядом с которой можно важно лопаться от гордости. Инне написали парочку приятных, но ничем не выделяющихся песенок и даже сняли весьма посредственный клип. Всем было понятно, что ничего путного из этого проекта не выйдет, – для настоящей звездности ей не хватало ни обаяния, ни мощи. Вот тогда-то Иртеневу и пришла в голову гениальная идея – окружить ее колоритными поющими девушками и создать группу – нечто особенное, а не банальное трио девочек-припевочек, подобранных не по вокальным данным, а по цвету волос. Одна кандидатура у них уже была – забавная и совсем молоденькая девушка Даша, которую Артем нашел на каком-то второразрядном прослушивании. А вот с третьей вопрос не решался.
И тут его задумчивый взгляд упал на ничего не подозревающую Женю...
– О чем задумалась, Балашова?
Женя встряхнула головой и увидела перед собой улыбающегося Мамонтова.
– Да так, ни о чем. Слушай, я была рада с тобой повидаться и все такое... Но я так устала, у меня концерт был. Давай как-нибудь созвонимся, а сейчас я отчалю домой, а?
– Как-нибудь – значит, никогда? – с доброжелательной улыбкой уточнил он. – Ну почему вы, девушки, никогда не можете сказать как есть. Вали, мол, отсюда, Миша Мамонтов, ты мне совсем несимпатичен, к тому же у меня есть любовник, крутой успешный мужик.
– Нет у меня любовника, крутого успешного мужика, – машинально ответила Женя, но потом спохватилась: с какой стати она обсуждает свою личную жизнь с бывшим одноклассником! – Но тебя это интересовать не должно!
– Откуда тебе знать? – нагло усмехнулся Мамонтов. – Может, меня ты заинтересовала?
– Слушай, Миш, я много чего умею, – вздохнула Женя. – Я лучше всех целуюсь и могу филигранно заехать коленом в причинное место. Но вот кокетничать – это не мое.
– Тогда я выбираю первое, – нахмурился Мамонтов.
– Что?
– Ты говорила про поцелуй и удар в пах. Если это весь ассортимент твоих навыков, то я выбираю первое.
– Ну и урод! – беззлобно ответила Женя, хотя и сама понимала, что фраза прозвучала не грубо и цинично, как ей хотелось бы, а как-то по-детски. – И вообще, я здесь задержалась. Мне пора.
Она поднялась из-за стола и, как техасский пьяница из вестерна, швырнула несколько пятисотрублевых купюр чуть ли не в лицо бармену. Мамонтов тоже поднялся и засуетился.
– Поздно уже. Как ты одна?
– Тебе-то что?
– Давай провожу.
– Я слишком далеко живу, чтобы ты так любезничал. – Женя несколько раз обернула вокруг шеи полосатый растянутый шарф.
– А у меня как раз полно времени. – Миша деловито застегнул куртку, словно это был уже вопрос решенный. – Отца обещал подбросить, а у него еще разговоров минимум на полтора часа.
Женя покосилась в ту сторону, где мамонтовский родитель спаивал разрумянившихся малолеток. Вообще-то совсем неплохо доехать, не тратясь при этом на такси. Правда, ей придется поддерживать светский разговор. С другой стороны, она всегда может сослаться на плохое самочувствие – головную боль еще никто не отменял. И потом, раз у него всего час с лишним, то утомительные попытки прорваться к ней в квартиру на полуночную чашечку кофе (а на самом деле ради порции быстрого секса) категорически исключены.
– Ладно, – решилась она, – но я в Ясеневе живу.
– Вот и замечательно. – Открывая перед ней дверь бара, Мамонтов, как и положено приличному непьющему юноше, пропустил ее вперед.
На улице было тепло и снежно. Он усадил ее в машину и врубил «Радио Ретро». Под оптимистичные звуки «Санни» она откинулась назад, прикрыла глаза и подумала, что уже сто лет никто не провожал ее домой просто так, по собственной инициативе, старомодно и бескорыстно.
Уже давно ей не было резона баловать себя постельно-фонарными чтениями. Вот уже несколько лет Женя жила одна, снимала небольшую, но уютную квартирку у черта на куличках, в Ясеневе. Так что у ее бессонных ночей теперь был совершенно иной привычный сценарий. Сначала она расправлялась с вяло текущим временем (а заодно и с последними остатками здравого смысла) с помощью ударных порций алкоголя, потом знакомилась с очередным охочим до легкой добычи мужчиной, и они «продолжали банкет» вместе. Ну а потом, пошатываясь и держась друг за друга, выходили на рассветную улицу, ловили такси. И если одноразовый кавалер был не женат, то мчались к нему, в ином же случае тащились к Жене в Ясенево. Причем у нее был странный принцип – она не любила просыпаться в обществе этих случайных знакомых. Пробовала пару раз, но по утрам ее подташнивало от невыносимого приступа брезгливости: она видела чужие спутанные сальные волосы, раскиданные по ее свеженькой наволочке, мрачно слушала, как чужой, хриплый с похмелья голос что-то фальшиво напевает за плотно закрытой дверью ее ванной, и ей становилось не по себе. Нет, утренняя игра в романтику («Я тебе позвоню, любимая!» – «Не утруждай себя, я сама позвоню!») совсем не для нее. Ночь – совсем другое дело; ночь легко прощает и ее собственное порочное легкомыслие, и некоторую потасканность выбранных ею кавалеров.
Итак, Женя отправилась в одно из своих любимых ночных заведений с единственной благородной целью – поскорее напиться в хлам. Бармен-мулат приветствовал ее низким шутливым поклоном, Женя отреагировала принужденным подмигиванием.
В бейсболке, джинсах и мятой толстовке с изображением скейтбордиста на груди, она совсем не была похожа на поп-звезду и могла сколь угодно громким голосом требовать у бармена двойную текилу, оставаясь при этом неузнанной.
Жене нравилось разглядывать посетителей бара, это было куда увлекательнее любого кинопросмотра. И в этот раз окружение ее не разочаровало. Женино внимание сразу же привлекла странная компания, оккупировавшая соседний столик. Два небритых мужчины средних лет, застенчивого вида юноша и три прехорошенькие девушки постшкольного возраста. Классика жанра – брюнеточка, блондинка и рыженькая. Все три радовали глаз природной краснощекостью и бантикообразной формой пухлых полудетских губ.
«Прямо как мы, – подумалось ей, – тоже трио, и чувствуется между ними некая общность. Сестры, может быть? Или просто учатся вместе, подружки? Интересно, что у них может быть общего с этими помятыми дядьками?»
Женя прислушивалась к оживленному разговору за соседним столиком. И вскоре поняла, что оказалась невольной свидетельницей собеседования: девушки пытались устроиться на работу, мужчины с пристрастием их допрашивали, а юнец сидел молча и машинально помешивал в тарелке салат «Цезарь».
– Пятьдесят процентов – это нормально, – густым голосом сказала рыжая.
– Шутишь? – усмехнулся один из нанимателей. – Кто же тебя возьмет за пятьдесят? Тридцать максимум.
– Они над нами издеваются, – вполголоса пробормотала блондиночка, но никто на нее внимания не обратил.
– Ну хорошо, тридцать пять. Учитывая стартовую цену, не такие уж плохие деньги получатся.
– Значит, мы работаем, а вы купоны стричь будете? – сузила чересчур ярко накрашенные глаза рыжая. Видимо, она была в этой троице за старшую.
– А мы, по-вашему, баклуши, что ли, бьем? – мягко возразил мужчина, закуривая. – А кто клиентов ищет? А кто вам водителя предоставляет? А охрана?
«Мать честная, да они же собираются стать проститутками!» – сообразила Женя. Она мгновенно потеряла интерес и к текиле, и к бармену-мулату, который давно уже искоса на нее посматривал. В ней вдруг пробудилась мать Тереза, и Женя решила во что бы то ни стало отговорить колоритную троицу от необдуманного шага. Ну или хотя бы попытаться. Девочки-то молоденькие совсем, вчерашние школьницы, и профессия жрицы любви, видимо, кажется им вполне романтической.
– Но если групповушка, то сорок пять, – продолжила тем временем рыжая, – а то знаем мы такое, пробовали.
– По телефону говорят, что двое. Приезжаем – а там мальчишник, – подхватила брюнетка, голос которой оказался гнусавым, с капризными нотками.
– Ладно, – милостиво согласился один из сутенеров, – считайте, что об этом договорились. Медицинское обследование каждый месяц за счет фирмы. Надеюсь, закидонов по части анального секса и тому подобного у вас нет.
Довольные девицы улыбались и ели мороженое.
А Женя подумала, что, когда она устраивалась на работу (кем только ей не довелось побывать до того, как она попала в «Паприку», – и тарелки в ресторане разносила, и на кассе в бистро сидела, и в ателье младшим помощником работала), она смущалась и нервничала куда больше этих дев-акселераток. Несмотря на то, что никто и не думал интересоваться ее эротическими предпочтениями или хотя бы размером ее на первый взгляд и вовсе отсутствующей груди.
Желание делать добро быстро испарилось. Женя потеряла интерес к разговору и собралась было переключить внимание на бармена-мулата (а что такого? он вполне ничего, к тому же весьма красноречиво на нее посматривает! так почему бы и не он? интересно, а смена у него во сколько заканчивается?), но тут вдруг юноше, сидевшему за сутенерским столиком, надоел монотонный процесс перемешивания салата. Он рискнул поднять голову и оглядеться вокруг. Женя задержала взгляд на его розовощеком круглом лице – где-то они уже, кажется, встречались. Да и он уставился на нее пристально – либо она ему понравилась (что почти исключено, Женя никогда не нравилась мужчинам с первого взгляда; ее амплуа – самостоятельное проявление агрессивной инициативы), либо он тоже лихорадочно рылся в недрах своей памяти.
– Женя? – наконец неуверенно спросил он. – Женя Балашова?
– Верно, – немного растерялась она, – а ты...
– Миша Мамонтов! – радостно отрапортовал он. – Мы с тобой в одном классе учились!
– В одном классе, – усмехнулась она. Школьные годы никогда не числились среди ее любимых воспоминаний. И одноклассников она недолюбливала, потому что они были неотделимой частью занудства под названием «учеба».
Хм, Миша Мамонтов... Она, конечно, его вспомнила. Никогда они не были друзьями и даже за одной партой не сидели. Да пожалуй, за все годы школьного соседства они и парой слов не обмолвились. Женя считалась сорванцом и общалась преимущественно с теми, кто прогуливал уроки, чтобы покурить дешевых сигарет на заднем дворе школы. А Мамонтов был классическим очкариком-ботаником, который даже шпаргалками не пользовался. И вот теперь он сидит за соседним столиком в компании великовозрастных сутенеров и проституток-малолеток (интересно, а сам-то он к какому лагерю принадлежит?) и с улыбкой рассматривает ее. А Женю его внимание раздражает, потому что она вдруг вспомнила о том, что выглядит не ахти: полустертый грим не красит ее веснушчатую кожу, и глаза накрашены слишком грубо, и толстовка мятая и неженственная. Зато Мамонтов похорошел и расцвел, точно девица на выданье. При нем больше не было вечных атрибутов юности – очков и прыщей. Его русые волосы отросли и были собраны в хвост. Надо сказать, Жене всегда именно длинноволосые мужчины нравились. Но Мамонтов... Нет, об этом даже думать нельзя, его и мужчиной в полной мере не назовешь. Бывшие одноклассники ведь мужчинами не считаются, во всяком случае, в Жениной системе координат.
– Жень, а можно мне за твой столик пересесть? – вдруг спросил он и уже с готовностью ухватился за свои пожитки – сумку-борсетку и пенный белый коктейль в высоком запотевшем бокале.
«Девчоночье пойло», – презрительно подумала о коктейле Женя, которая предпочитала напитки крепкие и неразбавленные.
– Да пересаживайся, – вяло пригласила она. Компания Миши Мамонтова не вызывала у нее энтузиазма. Но почему-то ей было неловко его отшивать, ведь он так искренне ей обрадовался.
Миша, что-то вполголоса сказав одному из сутенеров, пересел за Женин столик.
– Ты изменилась, – улыбнулся он, – тебе заказать что-нибудь?
– У меня есть деньги, – ухмыльнулась Женя, – надо будет, сама закажу. Ты тоже изменился.
– А я тебя по телевизору видел, – признался Мамонтов, – все думал, ты это или не ты.
– Видимо, я, – пожала плечами Женя. Ей нравилось чувствовать себя звездой именно в мамонтовском присутствии. Так она словно доказывала всем тем, кто когда-то безапелляционно записал ее в оторвы, что они были не правы. – Ты тоже расцвел, как я погляжу.
Она кивнула в ту сторону, где работодателями и соискательницами горячо и по-деловому обсуждались проблемы предохранения.
Мамонтов смутился и уткнулся взглядом в свой идиотский, украшенный взбитыми сливками коктейль.
– А, ты об этом. Ты что-то слышала?
– Было сложно не услышать, – рассмеялась Женя, – и жалко не подслушать. Я вообще такое впервые вижу. Мамонтов, а ты-то каким образом очутился в этой славной компании? Продаешь или продаешься?
Ей нравилось его поддразнивать, ведь он так благодарно реагировал на ее сарказм: его лицо покрылось свекольными кляксами, взгляд словно прирос к столу, а вспотевшие пальцы нервно теребили коктейльную соломинку.
– Ну зачем ты так? – наконец выдавил он. – Если тебе интересно знать, я вообще к этому отношения не имею. Это мой отец...
– Что-о? – хохотнула Женя. – Слушай. По этому поводу надо выпить. Мне текилу. Ты у нас что пьешь, Мамонтов, молочный коктейль? – Она говорила не всерьез, но неожиданно попала в точку.
– Я за рулем, – оправдался он. – Женя, но я же не виноват. Да, у моего папаши такой вот бизнес... Что же теперь...
– Да я тебя ни в чем не упрекаю, что ты! – расхохоталась она, а сама подумала: «Гипертрофированно приличный сыночек сутенера – великолепный экземпляр в мою коллекцию!»
Помимо сильного голоса был у Жени еще один блистательный талант – вляпываться в неприятности. Сама она называла свой характер мягким словом «авантюрный». Посторонние же говорили о ней более резко – чокнутая.
Вся Женина жизнь, казалось, была подчинена саморазрушению. Как будто невидимый чертик, вечно при ней находившийся, все время толкал ее в спину. Ведь у ее сумасшедшинки не было никакого социального оправдания. Наоборот, по логике она должна была вырасти в спокойную домашнюю девочку, которую с раннего детства холили-лелеяли, кормили обедами из трех блюд плюс компот, закидывали подарками. Так нет же, в двенадцать лет она впервые сбежала из дома. Не из бомжатника-притона, где спят вповалку бездумно зачавшие ребенка алкоголики, а из двухкомнатной квартиры родителей-инженеров, где в полированном серванте привычно поблескивает хрусталь, а простыни всегда выглажены и тонко пахнут ароматической отдушкой. Женю же с детства тошнило от родительской благопристойности; ее тянуло туда, где дворовые заводилы передавали по кругу неумело свернутый косячок. Она лишилась невинности в тринадцать лет. А в четырнадцать вдруг стала школьной звездой, рассказав о своей сексуальной жизни скандальному периодическому изданию. Снабженная Жениными цветными фотографиями статья называлась «Школьницы и секс», и в то лето родители держали ее под замком, не позволяя сходить в одиночестве даже к ларьку с мороженым. На пятнадцатый день рождения ей была торжественно вручена гитара – отец надеялся, что музицирование хоть как-то отвлечет дочь, от которой все чаще попахивало в лучшем случае вином. В шестнадцать она собрала свою панк-группу. Едва ли наивные гитародарители предполагали, что музицировать их чадо будет в компании сальноволосых юношей, чьи тела были украшены сережками самого разного калибра. Серьги были везде – в пупке, бровях, ноздрях и даже – вот кошмар-то, а? – в сосках. Поддавшись общественному влиянию, украсила свое лицо и Женя – правда, ее сережка выглядела вполне невинно и пронзала всего лишь бровь.
Через год эта самозваная группа распалась, а окончательно съехавшую с катушек Женю родители отправили в «концлагерь», в миру известный как наркологическая лечебница. Целых восемь месяцев она завтракала, обедала и ужинала какими-то таблетками неясного назначения, а по совместительству ненавидела весь мир. Зато потом родители поставили ей всего одно условие – не выпивать. От Жени не требовали ни поступления в престижное высшее учебное заведение, ни заработков. Лишь бы жила, ела хорошо и запивала еду чайком да кефирчиком, как язвенник-трезвенник.
Почти два года Женя просидела дома. Сначала ей было скучно и тошно, а потом привыкла, научилась убивать время. Читала, бренчала на гитаре, бездумно таращилась на телеэкран.
Выходить из дома ей разрешалось лишь под каким-нибудь социально спокойным предлогом: день рождения подруги, попытка устроиться на работу или – тьфу ты! – свидание. Но на свидание Женя не могла быть приглашена даже теоретически, ведь среди ее знакомых числились лишь экс-пациенты вышеназванной клиники, все как один двинутые.
С таким раскладом никогда бы ей не вырваться из порочного круга, если бы не пресловутая улыбка фортуны.
Однажды бывшая Женина одноклассница, тихоня и пай-девочка, ни с того ни с сего пригласила Женю в караоке-клуб. Раньше Женя только ухмыльнулась бы презрительно. К ней, шпанистой и уверенной в себе, отчего-то часто тянулись паиньки и мямли. Но в своей новой, лишенной светских удовольствий жизни Женя была готова на все, лишь бы вырваться из провонявшей кислыми щами квартиры, где ласково улыбающиеся родители подкладывали на ее тарелку оладушков. Как будто Женя была не молодой девушкой, а рождественским гусем.
И вот в том караоке-клубе Женя не удержалась и потратила скудные карманные деньги на кружку темного пива. Это была первая за два года порция алкоголя! Глаза ее быстро загорелись, и она потянула руки к микрофону, чтобы исполнить что-нибудь разудалое – да хоть бы и «Калинку-малинку»!
И надо же было случиться такому – пока Женя с яростью, понятной только ей, исполняла знакомую песню, за одним из дальних столиков ужинали Артем Иртенев и его супруга Инна, которые как раз обсуждали карьерные перспективы последней. Тридцатилетней Инне мечталось петь. Вернее, Инна была не против, а вот Артем ее стремлению всячески способствовал. Ему хотелось иметь жену-звезду, рядом с которой можно важно лопаться от гордости. Инне написали парочку приятных, но ничем не выделяющихся песенок и даже сняли весьма посредственный клип. Всем было понятно, что ничего путного из этого проекта не выйдет, – для настоящей звездности ей не хватало ни обаяния, ни мощи. Вот тогда-то Иртеневу и пришла в голову гениальная идея – окружить ее колоритными поющими девушками и создать группу – нечто особенное, а не банальное трио девочек-припевочек, подобранных не по вокальным данным, а по цвету волос. Одна кандидатура у них уже была – забавная и совсем молоденькая девушка Даша, которую Артем нашел на каком-то второразрядном прослушивании. А вот с третьей вопрос не решался.
И тут его задумчивый взгляд упал на ничего не подозревающую Женю...
– О чем задумалась, Балашова?
Женя встряхнула головой и увидела перед собой улыбающегося Мамонтова.
– Да так, ни о чем. Слушай, я была рада с тобой повидаться и все такое... Но я так устала, у меня концерт был. Давай как-нибудь созвонимся, а сейчас я отчалю домой, а?
– Как-нибудь – значит, никогда? – с доброжелательной улыбкой уточнил он. – Ну почему вы, девушки, никогда не можете сказать как есть. Вали, мол, отсюда, Миша Мамонтов, ты мне совсем несимпатичен, к тому же у меня есть любовник, крутой успешный мужик.
– Нет у меня любовника, крутого успешного мужика, – машинально ответила Женя, но потом спохватилась: с какой стати она обсуждает свою личную жизнь с бывшим одноклассником! – Но тебя это интересовать не должно!
– Откуда тебе знать? – нагло усмехнулся Мамонтов. – Может, меня ты заинтересовала?
– Слушай, Миш, я много чего умею, – вздохнула Женя. – Я лучше всех целуюсь и могу филигранно заехать коленом в причинное место. Но вот кокетничать – это не мое.
– Тогда я выбираю первое, – нахмурился Мамонтов.
– Что?
– Ты говорила про поцелуй и удар в пах. Если это весь ассортимент твоих навыков, то я выбираю первое.
– Ну и урод! – беззлобно ответила Женя, хотя и сама понимала, что фраза прозвучала не грубо и цинично, как ей хотелось бы, а как-то по-детски. – И вообще, я здесь задержалась. Мне пора.
Она поднялась из-за стола и, как техасский пьяница из вестерна, швырнула несколько пятисотрублевых купюр чуть ли не в лицо бармену. Мамонтов тоже поднялся и засуетился.
– Поздно уже. Как ты одна?
– Тебе-то что?
– Давай провожу.
– Я слишком далеко живу, чтобы ты так любезничал. – Женя несколько раз обернула вокруг шеи полосатый растянутый шарф.
– А у меня как раз полно времени. – Миша деловито застегнул куртку, словно это был уже вопрос решенный. – Отца обещал подбросить, а у него еще разговоров минимум на полтора часа.
Женя покосилась в ту сторону, где мамонтовский родитель спаивал разрумянившихся малолеток. Вообще-то совсем неплохо доехать, не тратясь при этом на такси. Правда, ей придется поддерживать светский разговор. С другой стороны, она всегда может сослаться на плохое самочувствие – головную боль еще никто не отменял. И потом, раз у него всего час с лишним, то утомительные попытки прорваться к ней в квартиру на полуночную чашечку кофе (а на самом деле ради порции быстрого секса) категорически исключены.
– Ладно, – решилась она, – но я в Ясеневе живу.
– Вот и замечательно. – Открывая перед ней дверь бара, Мамонтов, как и положено приличному непьющему юноше, пропустил ее вперед.
На улице было тепло и снежно. Он усадил ее в машину и врубил «Радио Ретро». Под оптимистичные звуки «Санни» она откинулась назад, прикрыла глаза и подумала, что уже сто лет никто не провожал ее домой просто так, по собственной инициативе, старомодно и бескорыстно.
Глава 3
Звали его Валерием. Инна познакомилась с ним случайно, у кого-то в гостях. Даже непонятно, откуда у них нашлись общие знакомые. Все же она пусть и не первой величины, но звезда, а он гордо именовал себя поэтом, хотя за всю свою жизнь едва ли зарифмовал пару строк.
Было ему лет сорок. Мужчинам определенного типа увядание к лицу. Вот и Валерия зрелость сделала более мужественным и ярким. Темные густые волосы с проседью на висках, упрямая бороздка на лбу между широкими бровями, усталый взгляд. Инна сразу обратила на него внимание и даже шепотом поинтересовалась у хозяйки квартиры, кто тот брюнет в стильном пиджаке из тонкой кожи (откуда ей было знать, что это единственная его приличная вещь). Хозяйка вечеринки с энтузиазмом удовлетворила Иннино любопытство и не только снабдила ее полной информацией о Валерии, но и представила их друг другу. Проявляя такой открытый интерес к незнакомому мужчине, Инна рисковала спровоцировать семейный скандал, ведь в гости она пришла вместе с Артемом. Но все обошлось. Артем не был маниакальным ревнивцем и ничего не заподозрил, когда его жена отправилась покурить на балкон в обществе непризнанного поэта Валерия. А она тем временем милостиво снабдила нового знакомого личными телефонными номерами.
Через неделю он позвонил. К тому времени Инна, само собой, прошла все круги ада, уготованные влюбленным с первого взгляда девушкам, упрямо дожидающимся заветного телефонного звонка.
Они встретились, он даже пригласил ее в ресторанчик среднего класса, где Инна появиться никак не могла, ведь ее лицо было узнаваемым. Ей только и оставалось, что после короткой беседы романтического характера (разговор происходил в ее «Лексусе» с тонированными стеклами) напроситься к нему в гости. По этому примитивному сценарию будут строиться сотни их будущих свиданий.
Жил он в огромной квартире на Чистопрудном бульваре, бывшей коммуналке, из которой можно было бы сделать конфетку при минимальном вложении средств. Которых у Валерия не было.
Инна не сразу поняла, что ее любовник (быстро обретший статус любимого) катастрофически беден. Он упрямо не признавался, чем зарабатывает на жизнь, своим призванием считая поэзию. А она забивала его холодильник продуктами и иногда умудрялась преподносить ему в виде подарков одежду или туалетную воду. Он принимал их неохотно и даже несколько снисходительно, а ее, Инну, это умиляло.
С тех пор прошло полгода, но ее к нему отношение не утратило первоначальной остроты. Можно сказать и больше: с каждым днем обычно хладнокровная Инна погружалась в его снисходительную любовь, как в топкое болото.
...Предновогоднее утро, снежное и в меру морозное. В квартире уютно пахнет индийскими палочками-вонялочками и кофе. Ты уютно устроилась в кровати, сформировав вокруг себя теплую одеяльную норку. Ты рассчитываешь подольше поспать, потому что ночка предстоит не из легких. Ты еще не решила, где именно, как и, главное, с кем будешь встречать Новый год, но точно знаешь, что встреча эта будет, как и обычно, безумной. Сквозь сон ты с досадой припоминаешь, что, кажется, забыла отключить телефоны. Вставать тебе лень, да и глупо это – ну какой идиот, спрашивается, будет беспокоить тебя звонком в такое ленивое зимнее утро?!
И только ты собираешься провалиться в уютную яму утреннего сна, как – о нет, только не это! – тебя грубо будит пронзительная телефонная трель...
Чертыхаясь, Женя выбралась из-под одеяла и, натыкаясь на углы, побрела в кухню, где на столе среди забитых окурками пепельниц валялась радиотрубка.
– Да! – рявкнула она так неприветливо, что у любого нормального человека сразу же отпало бы желание продолжить с ней этот бессмысленный утренний диалог.
– Женечка? – ласково поприветствовал ее бодрый родительский голос. – Ты уже проснулась?
– Еще нет, – сбавив тон, ответила она, – ма, давай я тебе попозже позвоню.
– Между прочим, уже половина двенадцатого, – не сдавала позиций мама.
– Но у меня вчера был концерт! А сегодня Новый год! – взмолилась Женя. – Могу я хоть один день в году нормально отоспаться?!
– По поводу Нового года я и звоню, – как ни в чем не бывало продолжила мама. – Во сколько ты к нам приедешь?
– Что? – опешила Женя.
– Как, ты не помнишь? Мы же договорились, что в этот раз встретим Новый год вместе. Твоя двоюродная сестра из Питера приезжает. И я пригласила соседей по даче. Будет весело!
«Ага, обхохочешься», – мрачно подумала Женя. С детства она испытывала беспричинную, но стойкую неприязнь к любым разновидностям семейных торжеств. Семейные праздники, будь то дни рождения, поминки или отмечания общезначимых дат, похожи друг на друга, как опята с одного пня. Сначала все собираются в провонявшей луком кухне, чтобы нарезать огромные миски салатов. Во время кулинарного действа его участники умудряются десять раз поссориться, потому что какая-нибудь тетя Аня считает, что морковку надо резать кружочками, а баба Саня с пеной у рта доказывает, что кубиками. Потом все торжественно усаживаются за стол, чтобы выслушать стандартный набор подходящих к случаю тостов. Самый интересный момент праздника – оперативное уничтожение закусок. Если бы после этого можно было попрощаться и покинуть захмелевшее общество... Но нет, кто-нибудь включает «Старые песни о главном», и приходится изображать припадок веселья, танцуя среди румяных родственничков. Все заканчивается тем, что какой-нибудь двоюродный дядюшка падает лицом в торт и его богатырский храп заглушает постылую музыку. Когда праздник подходит к концу, стратегической задачей каждого ловкача является быстро опрокинуть в себя несколько рюмок водки и изобразить разудалое пьяное веселье. Потому что самых трезвых заставят мыть бесчисленные салатницы и тарелки...
– Что-то я не помню, чтобы мы об этом договаривались, – пробормотала Женя.
– Зато я помню! – жизнерадостно воскликнула мама. – Несколько месяцев назад. Кажется, это было в конце лета. Я огорчилась тогда, что мы редко видимся, а ты сказала, что зато вместе встретим Новый год.
Было ему лет сорок. Мужчинам определенного типа увядание к лицу. Вот и Валерия зрелость сделала более мужественным и ярким. Темные густые волосы с проседью на висках, упрямая бороздка на лбу между широкими бровями, усталый взгляд. Инна сразу обратила на него внимание и даже шепотом поинтересовалась у хозяйки квартиры, кто тот брюнет в стильном пиджаке из тонкой кожи (откуда ей было знать, что это единственная его приличная вещь). Хозяйка вечеринки с энтузиазмом удовлетворила Иннино любопытство и не только снабдила ее полной информацией о Валерии, но и представила их друг другу. Проявляя такой открытый интерес к незнакомому мужчине, Инна рисковала спровоцировать семейный скандал, ведь в гости она пришла вместе с Артемом. Но все обошлось. Артем не был маниакальным ревнивцем и ничего не заподозрил, когда его жена отправилась покурить на балкон в обществе непризнанного поэта Валерия. А она тем временем милостиво снабдила нового знакомого личными телефонными номерами.
Через неделю он позвонил. К тому времени Инна, само собой, прошла все круги ада, уготованные влюбленным с первого взгляда девушкам, упрямо дожидающимся заветного телефонного звонка.
Они встретились, он даже пригласил ее в ресторанчик среднего класса, где Инна появиться никак не могла, ведь ее лицо было узнаваемым. Ей только и оставалось, что после короткой беседы романтического характера (разговор происходил в ее «Лексусе» с тонированными стеклами) напроситься к нему в гости. По этому примитивному сценарию будут строиться сотни их будущих свиданий.
Жил он в огромной квартире на Чистопрудном бульваре, бывшей коммуналке, из которой можно было бы сделать конфетку при минимальном вложении средств. Которых у Валерия не было.
Инна не сразу поняла, что ее любовник (быстро обретший статус любимого) катастрофически беден. Он упрямо не признавался, чем зарабатывает на жизнь, своим призванием считая поэзию. А она забивала его холодильник продуктами и иногда умудрялась преподносить ему в виде подарков одежду или туалетную воду. Он принимал их неохотно и даже несколько снисходительно, а ее, Инну, это умиляло.
С тех пор прошло полгода, но ее к нему отношение не утратило первоначальной остроты. Можно сказать и больше: с каждым днем обычно хладнокровная Инна погружалась в его снисходительную любовь, как в топкое болото.
...Предновогоднее утро, снежное и в меру морозное. В квартире уютно пахнет индийскими палочками-вонялочками и кофе. Ты уютно устроилась в кровати, сформировав вокруг себя теплую одеяльную норку. Ты рассчитываешь подольше поспать, потому что ночка предстоит не из легких. Ты еще не решила, где именно, как и, главное, с кем будешь встречать Новый год, но точно знаешь, что встреча эта будет, как и обычно, безумной. Сквозь сон ты с досадой припоминаешь, что, кажется, забыла отключить телефоны. Вставать тебе лень, да и глупо это – ну какой идиот, спрашивается, будет беспокоить тебя звонком в такое ленивое зимнее утро?!
И только ты собираешься провалиться в уютную яму утреннего сна, как – о нет, только не это! – тебя грубо будит пронзительная телефонная трель...
Чертыхаясь, Женя выбралась из-под одеяла и, натыкаясь на углы, побрела в кухню, где на столе среди забитых окурками пепельниц валялась радиотрубка.
– Да! – рявкнула она так неприветливо, что у любого нормального человека сразу же отпало бы желание продолжить с ней этот бессмысленный утренний диалог.
– Женечка? – ласково поприветствовал ее бодрый родительский голос. – Ты уже проснулась?
– Еще нет, – сбавив тон, ответила она, – ма, давай я тебе попозже позвоню.
– Между прочим, уже половина двенадцатого, – не сдавала позиций мама.
– Но у меня вчера был концерт! А сегодня Новый год! – взмолилась Женя. – Могу я хоть один день в году нормально отоспаться?!
– По поводу Нового года я и звоню, – как ни в чем не бывало продолжила мама. – Во сколько ты к нам приедешь?
– Что? – опешила Женя.
– Как, ты не помнишь? Мы же договорились, что в этот раз встретим Новый год вместе. Твоя двоюродная сестра из Питера приезжает. И я пригласила соседей по даче. Будет весело!
«Ага, обхохочешься», – мрачно подумала Женя. С детства она испытывала беспричинную, но стойкую неприязнь к любым разновидностям семейных торжеств. Семейные праздники, будь то дни рождения, поминки или отмечания общезначимых дат, похожи друг на друга, как опята с одного пня. Сначала все собираются в провонявшей луком кухне, чтобы нарезать огромные миски салатов. Во время кулинарного действа его участники умудряются десять раз поссориться, потому что какая-нибудь тетя Аня считает, что морковку надо резать кружочками, а баба Саня с пеной у рта доказывает, что кубиками. Потом все торжественно усаживаются за стол, чтобы выслушать стандартный набор подходящих к случаю тостов. Самый интересный момент праздника – оперативное уничтожение закусок. Если бы после этого можно было попрощаться и покинуть захмелевшее общество... Но нет, кто-нибудь включает «Старые песни о главном», и приходится изображать припадок веселья, танцуя среди румяных родственничков. Все заканчивается тем, что какой-нибудь двоюродный дядюшка падает лицом в торт и его богатырский храп заглушает постылую музыку. Когда праздник подходит к концу, стратегической задачей каждого ловкача является быстро опрокинуть в себя несколько рюмок водки и изобразить разудалое пьяное веселье. Потому что самых трезвых заставят мыть бесчисленные салатницы и тарелки...
– Что-то я не помню, чтобы мы об этом договаривались, – пробормотала Женя.
– Зато я помню! – жизнерадостно воскликнула мама. – Несколько месяцев назад. Кажется, это было в конце лета. Я огорчилась тогда, что мы редко видимся, а ты сказала, что зато вместе встретим Новый год.