И я в очередной раз позволяла ему втянуть меня в отношения, у которых не было никакой перспективы. В очередной раз проходила все круги ада, уготованные для влюбленной идиотки, – эйфория, искренний хохот над его дурацкими шутками, страстный секс, ожидание телефонного звонка, ревность, избиение ни в чем не повинной диванной подушки, битье бокалов, злоупотребление алкоголем, а потом в один прекрасный день сочувственно улыбающийся доброжелатель сообщит, что объект давно спит со своей секретаршей (фитнес-инструктором, первой женой, соплюшкой из стрип-бара, известной актрисой – да какая, черт побери, разница, с кем именно?!), и ты, размазывая сопли, клянешься самой себе о нем забыть – на этот раз навсегда.
 
   Для того чтобы вы в полной мере могли осознать, насколько подлым был встреченный мною тип, мне придется обратиться к событиям почти двухлетней давности.
   Впервые я увидела его в Париже.
   Замечательное начало для романтичной истории, да вот только не моей… Итак, Париж, лето, дождь. Олег Токарев вывез нашего остолопа Вилли покорять Европу. Почему он решил, что надрывное блеяние Федоркина придется по вкусу взыскательной европейской публике, непонятно. Может, ему просто деньги отмыть надо было. Федоркин наш радовался, как дитя, которому поручили исполнить главную роль на новогоднем утреннике. Накупил себе новых шмоток три чемодана (все отвратительное, обтягивающее, самых невероятных расцветок), написал две новые песни, завязал с кокаином, репетировал по четыре часа в день. Мы только посмеивались над его наивностью.
   И оказались правы, потому что в основном нам пришлось выступать в третьесортных ночных кабаках перед полупустыми залами. Как правило, на наши выступления приходили эмигранты, да и те редко досиживали хотя бы до четвертой песни.
   Федоркин переживал и срывал злость на нас, танцорах. Лично мне было все равно.
   Вы скажете – что же плохого? Всю Европу объездила, да еще и денег за это получила. На что жаловаться-то? Так вот, я не видела ни Эйфелевой башни, ни Лувра. А танцевальные залы везде одинаковые.
   Единственным положительным моментом в этих гастролях было то, что после концерта организаторы раскошеливались на нехилый фуршет. Иногда на таких сабантуйчиках можно было попробовать действительно интересные вещи – остро воняющий сыр, который, если положить его под язык, сам растает во рту, авокадо, фаршированные крабовым мясом (ничего общего не имеющим с привычными крабовыми палочками), икру. В то время я постоянно была на мели и никогда не упускала возможности поужинать на халяву.
   Так вот, на одном из подобных фуршетов он ко мне и подошел. Сначала я на него и внимания не обратила, так как была всецело поглощена уничтожением тающего во рту жюльена из мидий. Никогда раньше я не ела ничего более вкусного. Он остановился рядом со мной и несколько минут молча смотрел на то, как я лихо расправляюсь со своей порцией.
   Как он выглядел? Был ли красивым? Вряд ли, но что-то такое в нем все-таки было… Не слишком высокий – всего на несколько сантиметров выше меня. Темноволосый, буржуазно загорелый. На нем был дорогой костюм цвета кофе, слегка разбавленного сливками.
   – Добрый вечер! – наконец сказал он, а я молча улыбнулась в ответ. Честно говоря, не очень люблю знакомиться с новыми людьми.
   Не дождавшись ответного приветствия, он решил сделать еще один шаг навстречу.
   – Я заметил, что вы все время одна, и решил подойти.
   – Я не одна, – улыбнулась я, – я танцую в кордебалете у Вилли Федоркина. Мы здесь все вместе.
   – Да знаю я. Я же был на концерте. И вы мне очень понравились.
   – Вот и замечательно! – воскликнула я и вернулась к своей тарелке, на которой аппетитной горкой возвышалось ветчинное ассорти. Все понятно, он из тех сальных типов, которые поджидают нас с Наташкой после концертов. Почему-то им кажется, что раз наши сценические костюмы состоят из нескольких кусочков почти не прикрывающей тело ткани, то и сами мы – девушки легкомысленные и лихие и договориться с нами – проще простого.
   – Вы в первый раз в Париже? – подошел он с другой стороны.
   – В первый, – пришлось ответить мне.
 
   – А я здесь все знаю. Вы уже осмотрели город? Могу показать места, до которых обычные туристы не добираются.
   – Спасибо, но не стоит. У меня нет на это времени.
   – Сколько вам лет? – помолчав, спросил мужчина в кофейном костюме.
   – Двадцать два. А что?
   – Двадцатидвухлетней красавице неприлично говорить, что у нее нет времени на Париж.
   – Знаете, а я совсем не романтична, – усмехнулась я.
   – Хотите, докажу вам обратное?
   – Даже не пытайтесь. Не тратьте свое время зря.
   – Хорошо, – улыбнулся мой новый знакомый, – я успел узнать, что вас зовут Варвара. Такое красивое редкое имя. А меня зовут Денис Викторович Семашкин. Вы запомните мое имя, пока этого будет достаточно.
   Эх, надо было сказать ему, что куриные желудочки на шпажках, которые разносит по залу официант, интересуют меня куда больше его имени. Но все же я считала себя девушкой воспитанной, пусть и несколько нелюдимой. Поэтому я просто сказала:
   – Очень приятно, – и отвернулась, недвусмысленно намекая на то, что пора закончить наш разговор. Знать бы мне тогда, к чему это знакомство приведет!
 
   Французский партнер Олега, занимавшийся нашими концертами в парижских кабаках, поселил нас в пригородном пансионе для эмигрантов, интерьеры которого вызывали отнюдь не ностальгические воспоминания о пионерских лагерях и подмосковных оздоровительных санаториях. Меблировка в стиле «советский минимализм» – две кровати с панцирной сеткой и видавшая виды тумбочка между ними, душ, густо населенный наглыми медлительными тараканами. Меня, как водится, поселили в одном номере с Наташкой. Впрочем, она-то как раз в клоповнике ночевать не собиралась.
   – Познакомилась тут с одним типом, – сказала Натка, прикуривая одну кофейную сигариллку от другой, – поедем в его дом на вечеринку вокруг бассейна. Правда, у меня нет с собой купальника, но он обещал, что по пути мы зарулим в «Галери Лафайет».
   – Симпатичный?
   – Купальник? Я хочу бикини, полосатый. В этом сезоне опять возвращается полоска.
   – Я имею в виду мужика.
   – Ничего. Брюнет.
   Ответ был пугающе лаконичным, из чего я сделала вывод, что пятнадцатилетняя Барби-Натка снова полюбилась состоятельному месье не первой свежести. Господи, что она с собой делает? Что будет с ней через несколько лет?
   В тот вечер мы возвращались в пансион вместе. Наташке надо было «навести красоту» перед свиданием. Только в пятнадцать лет можно, оттанцевав концерт, отправиться на дискотеку, потом поиграть в Камасутру со случайным любовником; пару часиков подремав, взобраться на Эйфелеву башню, а вечером вновь быть готовой танцевать на концерте.
   Я на физическую подготовку не жалуюсь, но для меня это неприемлемый режим. В тот вечер мне хотелось одного – спать. Утомительный концерт и плотный ужин лишили меня воли, и неудобная кровать с продавленным матрацем казалась чуть ли не уголком обетованным.
   Когда мы открыли номер, то в первый момент решили, что ошиблись дверью. Но потом я заметила Наташкин клеенчатый плащ, валяющийся в углу, и поняла, что мы на месте. Вот только…
   Наташка, которая шла впереди, пробормотала:
   – Что за чертовщина?
   Кто-то украсил нашу комнату розами. Розы – сочные, с тяжелыми бутонами и малиновыми бархатными лепестками – были везде: на кроватях, на полу, на тумбочке, в раковине, в вазе на столе.
   – Это действительно наш номер или у меня галлюцинация, Варь?
   Я подняла с пола розочку и, машинально поднеся ее к лицу, резюмировала:
   – А пахнут-то как!
   – И что бы это значило?
   – Может, твой месье с бассейном раскошелился?
   – Да вряд ли. Хотя это было бы так романтично… Смотри, Варь, а здесь и записка есть.
   На тумбочке и правда белел миниатюрный конверт.
   – Открывай.
   – Лучше ты. – Натка протянула конвертик мне.
   – Почему я? Тебе же письмо.
   – Почему ты так решила? – ломалась Наташка. Однако по тому, как разгорелся ее взгляд, я поняла, что она была бы совсем не против получить в дар несколько сотен роз от тайного обожателя. Цветов ведь нам с Наташкой никогда не дарили. На концертах все лавры плюс хилые букетики перепадали Федоркину. А мужчины… Большинство современных ухажеров считают процесс дарения цветов старомодным. Наташкины поклонники предпочитали дарить ей более практичные вещи – зонтик от Нины Риччи, дорогую косметику, перчатки из бутика «Диор», солнечные очки.
   – Потому что у меня здесь знакомых вообще нет, – отрезала я, – открывай, Натка!
   – Ну ладно.
   Остро подпиленными ноготками она подцепила край конверта и выудила оттуда картонный прямоугольник визитной карточки. На обратной стороне визитки было что-то нацарапано карандашом. По мере чтения Наташкино хорошенькое личико вытягивалось. Наконец она протянула визитку мне. Вид при этом у нее был разочарованный, из чего следовало…
   – Это тебе. Прекрасной Варваре от Семашкина Дениса Викторовича.
   Я не сразу сообразила, кто такой этот загадочный Денис Викторович. Потом, конечно, вспомнила брюнета, который на фуршете наивно пытался отвлечь мое внимание от мидий.
   – Кто такой Денис? – выпытывала Наташка.
   – Не обращай внимания. Никто.
   – Никто?! – Она подбросила охапку роз вверх. – А по-моему, он вполне осязаем. Кто он? Ну скажи, кто?!
   – Отстань.
   Я небрежно смахнула с кровати цветы и улеглась прямо в одежде лицом вниз. Почему-то у меня испортилось настроение. Не люблю, когда со мной играют. Не люблю склонных к дешевому выпендрежу мужчин. Он мог бы просто подарить мне букет – вот тогда мне было бы приятно. Вместо того чтобы взламывать наш номер ради псевдоэффектного жеста, явно подсмотренного им во французской мелодраме со смутно эротическим уклоном.
   И я решила: ни за что не буду звонить по номеру, указанному на визитке. Все равно послезавтра мы переедем из Парижа в Мюнхен. И больше я никогда Дениса Викторовича Семашкина не увижу.
 
   Первое, что я увидела, войдя в номер нашей мюнхенской гостиницы, были розы. Белые розы на моей подушке.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента