Царевич Сергей. За Отчизну (Часть 2)

- Я вижу, что тебе надо спешить посетить брата Коранду и Микулаша. Путь. немалый. Конь твой не устал? - Конь за день отдохнет, а завтра с зарей я двинусь в Пльзень. - Брату Яну Жижке и брату Яну Желивскому передай привет и скажи, что оребские братья двинутся не позже чем через день-два и будут в Праге еще до дня святой Людмилы, что на десятый день ноября. Далее беседа перешла на иные темы. Штепан расспрашивал о жизни общины. Амброж отвечал просто и исчерпывающе. - Какой у вас тут порядок, чистота, тишина и мир! - поделился с Амброжем своими впечатлениями Штепан. - В этом нет ничего удивительного: сюда пришли честные люди трудиться и жить по правде и справедливости, как братья и сестры. Амброж, в свою очередь, подробно расспрашивал Штепана о положении в Праге, об университете, его роли в народном движении. Услыхав, что мистры университета хотя и признали чашу одними из первых, но остановились лишь на требовании причастия под двумя видами, а в остальном готовы идти на уступки перед Римом и Сигизмундом, Амброж всплеснул руками и воскликнул: - Правильно мы их называем хромающими гуситами! Тогда Штепан спросил в упор Амброжа: - Скажи мне, брат, а ты сам тоже веришь в наступление тысячелетнего царства Христова? Амброж с детской простотой ответил: - По совести, я сам не знаю, верю ли я в наступление сейчас тысячелетнего царствования Христа, но я не могу отнять эту веру у всех наших братьев людей темных, простых и жестоко угнетенных. Эта вера дает им опору в борьбе против всего, что их до сих пор угнетало и делало несчастными. В этой вере их единственная надежда, что весь мир насилия и несправедливости должен рухнуть и воцарится на земле равенство всех перед богом, братство и справедливость. - То же говорят и Ян Желивский, и Коранда... - И Мартин Гуска, по прозвищу Локвис, из Моравии, и очень многие наши сельские проповедники. Наутро Штепан спустился с Оребской горы и начал свой путь на Пльзень. На третий день Штепан, стараясь избегать больших дорог, чтобы не встретиться с отрядами католических панов, подъехал неподалеку от Збраслава к берегу Влтавы. Мост был у Збраслава, куда Штепан заезжать не хотел из предосторожности. Пришлось искать брод. Спускаясь с пологого берега, Штепан увидел впереди себя группу всадников, тоже собирающихся переправляться через Влтаву. Впереди ехал, судя по вооружению, плащу и хорошему коню, рыцарь, за ним- молодой парень - как видно, слуга, который вел на поводу лошадь под объемистым и тяжелым вьюком, и девочка лет тринадцати - четырнадцати на небольшой белой лошадке. Первым въехал в воду рыцарь, и его гнедой рослый конь, с шумом разбрызгивая воду, двинулся через реку, то погружаясь по брюхо, то вырываясь на более мелкое место. Вслед за ним двинулся слуга с лошадью. - Павел, - не оборачиваясь, крикнул рыцарь, - не подмочи тюки! - Ладно, - флегматично ответил парень, даже не взглянув на лошадь. Последней въехала в реку девочка. Рыцарь был уже на берегу и, глядя на покачивающуюся на белой лошади фигурку, крикнул: - Млада, держись покрепче и не гляди в воду! Но предупреждение было сделано слишком поздно. Штепан, ехавший непосредственно за девочкой, увидел, что, когда до противоположного берега всаднице оставалось еще метров пять-шесть, она как-то странно взмахнула в воздухе руками, выпустила поводья и стала медленно сползать набок. Еще секунда-и девочка свалилась в воду. Белая лошадка, испугавшись шумного всплеска, рванулась вперед. По воде расходились круги и плавала белая шапочка. Штепан услыхал крик рыцаря. Ударив шпорами в бока коня и сбрасывая на ходу плащ, Штепан оказался на месте падения девочки. Не отдавая себе отчета в том, что он намеревается делать, Штепан с размаху бросился с коня в воду и сразу же окунулся головой в ледяную осеннюю воду Влтавы. Достигнув ногами дна реки, он схватился рукой за какой-то мягкий предмет и, выгребая другой рукой, стал подниматься на поверхность. Ему казалось, что он вот-вот не выдержит и вдохнет воздух. Но он знал, что тогда конец и он навсегда останется под водой. Вот его голова вынырнула наружу, и он с облегчением вздохнул. В руке он держал девочку за волосы, а другой греб к берегу, стараясь помогать ногами. Длинная бакалаврская одежда намокла и вместе с сапогами, как пудовая гиря, тянула вниз. Штепан увидел, что рыцарь вошел по шею в воду и кричит что-то слуге, который снял с себя сапоги и плащ и бросился в реку; принял от Штепана девочку и быстро выплыл с ней к берегу. С большим трудом Штепан добрался до берега и, отдуваясь от усталости, вылез на песок. Девочка лежала без дыхания, белая как мел; изо рта медленно вытекала вода. Ее волосы мокрыми косичками разметались по песку. С обезумевшими от страха глазами, подбежал рыцарь: - Боже мой! Млада, Млада!.. Да что же это?! Черноволосый слуга, не меняя своего флегматичного тона, деловито заявил: - Коли ногти не посинели, значит еще можно откачать... А ну, пан кнез, обратился он к Штепану, которого принял за священника, - давайте-ка подымем девочку вверх ногами. Слуга Павел и Штепан схватили утопленницу за ноги и подняли вверх. - Ну, довольно! - крикнул Павел. - Теперь давайте откачивать. Он принялся делать Младе искусственное дыхание, а Штепан в такт нажимал руками ей на желудок. - Пан Вилем, снимите с нее сапожки и растирайте ноги, пока не согреете. Да живо! Рыцарь послушно разул девочку и начал старательно растирать ее застывшие ноги суконной тряпкой. Мокрые кони лениво ходили вокруг и пощипывали пожелтелую траву. Примерно через полчаса усиленной работы Павла со Штепаном и паном Вилемом утопленница начала дышать, а затем открыла глаза. - Вина! - крикнул Павел, не переставая поднимать и опускать руки девочки. Рыцарь подбежал к своему коню и достал из сумки флягу с вином. Немного вина, влитого в рот, привело девочку в чувство. Она открыла свои карие глаза, и ее посиневшие губы шевельнулись. - Готово! Теперь берите ее, пан Вилем, к себе на седло, укутайте получше и айда до ближайшего очага. С помощью Штепана и Павла девочка была закутана -в сухой плащ рыцаря и усажена к нему на седло. Рыцарь протянул руку Штепану: - Не имею счастья знать ваше имя... от всей души благодарю вас! Рыцарь Вилем Новак-ваш должник. Кому я обязан спасением дочери? Штепан, совсем промокший, не мог достойно ответить рыцарю, потому что его зубы выбивали дробь, а язык отказывался повиноваться. - Я бакалавр свободных искусств Штепан Скала. - Павел, ты тоже считай меня своим должником. - Ну, вот еще! - заметил Павел, натягивая сапоги. - Какие уж тут долги! Хватит с вас и тех долгов, от которых вы чуть без штанов не остались. Поедем, что ли? Чтобы согреться, Штепан погнал коня в галоп, но все понапрасну. Холодный осенний ветер, пронизывая его мокрую одежду, так леденил тело, что Штепан от холода весь оцепенел. Между тем приближались сумерки, и становилось уже по-настоящему холодно. Плащ Штепана утонул во Влтаве, и его отсутствие давало себя чувствовать. Впереди показался огонек постоялого двора. Через каких-нибудь полчаса четверо путников сидели у пылающего очага и сушили свою промокшую одежду. Девочка еще не пришла в себя от пережитого и сидела молча, тесно прижавшись к отцу, который сушил у огня свою мокрую куртку. Штепан поместился по другую сторону очага. Пан Вилем заказал по стакану вина Штепану и Павлу, пока хозяин готовил ужин. - Ну, дочка, как себя чувствуешь? - спросил ласково рыцарь, заглядывая в еще бледное лицо девочки. Млада расчесывала и заплетала в косу свои русые волосы и впервые за все это время сказала: - Ничего, только голова кружится. - Но что с вами случилось, почему вы упали в воду?-поинтересовался Штепан, натягивая высохший камзол. - Я и сама не знаю: смотрела на бегущую воду, и вдруг голова закружилась, и все сразу поплыло перед глазами. - Ясно, барышня с раннего утра ничего не ела, к тому же с самого Коуржима без отдыха все время в седле, вот и ослабела. А коль ослабший человек в бегущую воду глянет - обязательно сомлеет, - убежденно объяснил Павел, старательно вытирая сухими портянками свои красные большие ступни. - Да, - вздохнул пан Вилем, пытаясь закрутить упавшие вниз пышные усы, тяжелое детство выпало на долю Млады. Ей еще и двух лет не было, как скончалась ее мать, потом-я на войне, девочку пришлось отдать в монастырь на воспитание. За этим пришло полнейшее разорение от соседних панов и того же монастыря. Потерял я и землю, и замок, и все добро. Пошел наниматься к панам. Служил у панов из Рожмберка, повздорил с покойным стариком паном Ольдржихом, уехал, стал искать новое место. Да куда идти? Католики к себе зовут, а я сомневаюсь. Штепан невольно заинтересовался; - И пан Вилем решился идти к ним на службу? Рыцарь некоторое время молчал, затем глубоко вздохнул: - Сказать вам правду, я еще и сам не знаю. Не по нутру мне Сигизмунд с его попами, а кроме того, это значит идти с его немцами и мадьярами против своих, чехов... Снаружи донесся шум, затем дверь с треском раскрылась, и трое вооруженных людей в промокших плащах ввалились в комнату. - Эй, хозяин! - нетерпеливо крикнул один. - Куда он запропастился, дурак! Хозяин! Ну-ка, живо готовь нам ужин. Только не мешкай - голодны, как волки, и мокры, как рыбы! Бесцеремонные гости сбросили мокрые плащи и остались в легких доспехах. Все трое были рыцари. Их слуги остались с лошадьми в конюшне. Пока хозяин торопился исполнить приказание новых гостей, рыцари с пренебрежением оглядывали пана Вилема и Штепана. - Кто вы? Проезжие? - грубым голосом спросил старший по виду и иностранец по выговору. - Я и мой попутчик - из тех, кому грубым тоном вопросов не задают! -гордо и резко отозвался пан Вилем. - Нам не до правил вежливости, - тем же тоном продолжал старший из рыцарей. - Пан Петр Штеренберкский приказал проверять всех встречных на дороге. Так все ж таки, кто вы такие? Пан Вилем как ужаленный вскочил с места: - У моего слуги пан может попросить взглянуть на щит-там изображен мой герб. - Оставь его, Альфред, - вмешался другой из рыцарей, - не видишь разве это какой-то сумасшедший земан. А вы куда едете и кто вы такой? последовал вопрос к Штепану. - Я бакалавр Каролинума и еду по делам университета в Пльзень. Хозяин вошел в комнату, неся в руках большое блюдо с жареной курицей, а хозяйка повесила на железный крюк небольшой масляный светильник с четырьмя горящими фитилями. Пан Вилем уже оделся и принял вновь вполне внушительный вид. Штепан облачился в свою бакалаврскую тогу. Вошел Павел и пробурчал: - Там, пан кнез, ваш конь отвязался, как бы не ушел. Когда Штепан вышел вместе с ним во двор, Павел, ухмыльнувшись, наклонился к его уху и быстро проговорил: - Конь не отвязывался, просто я перевел всех наших коней в другую конюшню, чтобы ихние молодчики не увели. Вон туда, что за углом. - Спасибо, Павел, - сказал Штепан и направился к конюшне, но вдруг заметил маленькую фигурку, вынырнувшую из дома и быстро бежавшую к ним. Несмотря на темноту, Штепан узнал Младу. - Пан Штепан, отец велел вам сказать, чтобы вы сейчас же уезжали. Эти рыцари хотят вас связать. Один из них сказал другому, что он вас знал еще в Праге. Не отдохнув как следует, ехать снова в темную осеннюю ночь, под дождем, Штепану вовсе не улыбалось. Но он вспомнил предупреждение Яна Жижки и брата Амброжа и попросил девочку вынести ему его сумку. Павел, стоявший рядом, все слышал. - Я мигом оседлаю вашего коня и выведу задними воротами,-шепнул он и исчез в темном дворе. Штепан только услышал, как зачавкала грязь под тяжелыми сапогами славного парня. Через минуту-две скрипнула дверь, и вновь, как стрела, вылетела девочка и подбежала к стоявшему под навесом Штепану: - Пан Штепан, нате сумку. Я в нее кое-что положила вам на дорогу. Отец очень вас жалеет, он вас еще раз благодарит. Те пьют вино и ждут, когда вы вернетесь, чтобы схватить вас... Пан Штепан, я еще вас не поблагодарила за то, что вы спасли меня... Торопитесь... Вот возьмите от меня на память... - Произнося скороговоркой последние слова. Млада всунула что-то маленькое в руку Штепана.-Доброго пути вам, пан Штепан! И, прежде чем Штепан успел что-либо ответить, девочка скрылась в доме. Штепан отыскал задние ворота и нашел там Павла, державшего под уздцы его оседланного коня. - Павел, на тебе два гроша: один передай хозяину за постой и корм коня, а другой возьми себе. - Один грош пойдет хозяину - это справедливо, хотя и щедро, но другой я, с вашего позволения, лучше отдам вам, чтобы вы передали его от меня на то дело, которому вы служите. Прощайте, пан Штепан, будьте осторожны. Павел исчез в темноте, а Штепан вновь продолжал свой путь во мраке и ненастье. Ехать без плаща было холодно, особенно ночью. Штепан решил, что в такую темную ночь рыцари не станут его далеко преследовать, важно сейчас отъехать из селения. Штепан прибавил ходу, и конь, разбрасывая по сторонам комья жидкой грязи, резво пошел рысью. Так прошел час-другой. Кругом стоял кромешный мрак, ветер свистел в ушах. Наконец, часа через три быстрой езды, Штепан очутился в каком-то селении. Постучался в первую попавшуюся халупу - и после долгих переговоров оказался наконец в тепле и, улегшись на скамье, заснул как убитый. Поутру, проснувшись и подкрепившись завтраком, он простился с хозяевами и узнал, что находится в одном-двух часах езды от небольшого городка Добржиша. Желая расплатиться с хозяевами, Штепан стал доставать из сумки мешочек с деньгами и, найдя маленький, вышитый бисером кошелек, вспомнил, что это был тот предмет, который ему в темноте вложила в руку дочь пана Вилема; он, второпях не рассмотрев, сунул его на дно сумки. В Добржише Штепан остановился у местного проповедника брата Православа, еще не старого, сурового на вид, глубокого почитателя пльзенского проповедника и руководителя общины Вацлава Коранды - Пусть брат Штепан не едет в Пльзень. Брат Вацлав сообщил мне, что он завтра будет проходить с пльзенской общиной через Добржиш на Прагу. Подожди до завтра, и ты здесь встретишься с братом Вацлавом. На другой день Штепан выехал за город встретить Вацлава Коранду и пльзенских братьев. Едва он выехал за ворота, как заметил вдалеке приближающуюся темную массу. Уже издали он услыхал доносившееся стройное пение. Он двинулся вперед и скоро повстречался с медленно приближавшейся по дороге колонной идущих пешком и едущих на возах мужчин и женщин. Впереди ехал верхом высокий, худощавый, сравнительно молодой человек в старенькой сутане, на которой было нашито изображение чаши. Лицо его чем-то напоминало лицо Яна Желивского, только лоб был более высокий и широкий, черты лица более резкие и взгляд более суровый. Штепан обратил внимание, что все паломники были вооружены топорами, вилами, цепами и дубинами, а многие имели хорошие копья, мечи, судлицы и арбалеты. Штепан сошел с коня, приблизился к переднему верховому и по-братски его приветствовал, спросив, не он ли Вацлав Коранда. Тот тоже сошел с коня и ответил утвердительно. Прочитав обращение Яна Жижки и отойдя в сторону от дороги, он спросил: - Что еще брат Штепан имеет передать нам от братьев Яна Жижки и Яна Желивского? Когда Штепан все изложил, Коранда улыбнулся: - Я сам получил кое-какие известия от брата Яна Жижки и поторопился выступить с нашими братьями. Также написал письмо Микулашу из Гуси и Хвалу из Маховиц. Они тоже уже выступили, и ты их можешь встретить по дороге в Бехинь. Я предложил соединиться для большей безопасности в пути. - Я вижу, все братья вышли с оружием. - Да. Я им сказал: "Братья! Знайте, что виноградник расцвел, но козы хотят его уничтожить. Поэтому не уходите с горы иначе, как вооруженными! Прага ждет вас с оружием в руках". Хотя Штепан чувствовал страшную усталость от непрерывного путешествия в седле уже больше десяти дней, он решил, дав коню дневку, в тот же вечер выехать навстречу отрядам Микулаша из Гуси и Хвала из Маховиц, идущим из Бехиньского и Прахенского краев. С ноющей от непрерывной езды поясницей Штепан выехал после захода солнца из города и, проведя всю ночь в седле, остановился в небольшой деревушке неподалеку от города Писка. Хорошенько отдохнув и выспавшись, в середине дня он встретил проходящий большой отряд крестьян и ремесленников. Весь отряд, примерно тысячи три, был вооружен не хуже, чем отряд Коранды. Микулаша из Гуси Штепан сразу узнал по огромному росту и выразительному красивому лицу с большой окладистой бородой. Рядом с Микулашем ехал незнакомый Штепану шляхтич, еще молодой, но одетый более чем скромно. Это был Хвал из Маховиц. Штепан подошел к Микулашу из Гуси и приветствовал его. Отряд в этой деревушке сделал привал, так как люди были слишком утомлены длительным маршем. Кроме того, Микулаш из Гуси и Хвал из Маховиц решили подождать отставших. Здесь собрались отряды из городов и сел всего Бехиньского и Прахенского краев. Микулаш из Гуси, сидя со своими помощниками на высоком пригорке на разостланной попоне, подробно расспрашивал Штепана обо всем, что делалось в Праге. - О том, что брат Ян взял Вышеград, я уже слышал, - задумчиво заметил Микулаш. - Это, конечно, очень важно. Но еще важнее то, что брат Ян решил сам напасть на Ченка, не дожидаясь, пока тот первый начнет действия против Старого и Нового Места. Представляю, какие лица были у пана Ченка и у королевы Софьи, когда они узнали, что Жижка - в Вышеграде! - Глаза Микулаша заискрились. - Что ж, если мы сегодня к вечеру двинемся, то утром на четвертый день ноября нагрянем в Прагу. Так ведь, брат Хвал? обернулся Микулаш к своему младшему товарищу. - Так, если нас не задержит на пути Петр из Штеренберка. Микулаш покачал головой: - После того как мы ему под Живогоуштом начесали спину и прочее, ручаюсь, что ни пан Петр, ни кто другой не посмеет на нас напасть. - Пан Петр из Штеренберка и его отряды сейчас между Збраславом и Книном, вставил Штепан, вспоминая предупреждение брата Амброжа и свои дорожные встречи. К пригорку подошел какой-то селянин, усталый и весь забрызганный дорожной грязью. Низко поклонившись Микулашу, селянин вынул из-за пазухи бумагу и вручил Микулашу. Тот молча начал читать ее, и вдруг глаза его округлились, он вскочил на ноги: - Брат Хвал, мне пишет брат Милош из Усти под Лужницей, что третьего дня оттуда вышло триста человек братьев и сестер с детьми в Прагу. И брат Милош просит нас подождать их под Збраславом, чтобы в Прагу войти вместе. - Ну что ж, это очень хорошо, - заметил Хвал, не понимая волнения Микулаша. - Где тут "хорошо"! Он далее пишет, что все вышли без всякого оружия, надеясь, что бог их сохранит от всякого несчастья. Если они третьего дня вышли, значит сегодня они будут в Книне, а там сейчас рыскает этот разбойник пан Петр. - Надо сейчас же кому-нибудь ехать и встретить их по дороге, если они еще не дошли до Книна. - Я поеду, - вызвался Штепан. - Поезжай, брат. Я тебе дам свежего коня - поезжай, встреть их и скажи, чтобы шли нам навстречу. Мы же, не медля ни минуты, все двинемся на Книн... Хвала, вели трубить поход. Конных - вперед! Микулаш, стоя на пригорке, громадный, с развевающейся по ветру бородой, командовал громовым басом. Люди вскакивали с земли, хватали лежавшее рядом оружие и выстраивались рядами. К Штепану подвели свежего коня - слоноподобного жеребца серой масти. Сидя на нем, Штепан казался мальчиком - Это конь самого пана Микулаша,-пояснил бородатый пожилой брат в суконной куртке с нашитой на груди чашей. Штепан наскоро попрощался с Микулашем и Хвалом и поскакал по дороге к Книну. Отъехав с сотню шагов, Штепан услыхал за собой дробный стук конских копыт - эа ним скакали трое вооруженных братьев. - Нас брат Микулаш послал с тобой! - на ходу крикнул Штепану молодой парень с едва пробивающейся темной бородкой на загорелом румяном лице. "До Книна хорошей езды часа два, - подумал Штепан. - Конь выдержит". И пустил своего огромного жеребца в полную рысь, временами переходя в галоп. Прошло уже часа полтора. Паломников не было видно. Навстречу попался пастух, гнавший стадо. Штепан подъехал к нему: - Друг, не проходило ли тут множество людей? Пастух оглядел Штепана с головы до ног и, увидев на груди его спутников нашитые чаши, понял, с кем имеет дело. - Уже часа два, как тут прошло много людей. Впереди шел кнез с хоругвью, а на хоругви была вот такая же чаша. Штепан, ни слова не говоря, поскакал дальше. "Два часа как прошли... Ведь тут уже совсем близко Книн. Неужели опоздал?" - проносились у него в голове тревожные мысли. Проскакав еще километров пять, всадники выехали на возвышенность, покрытую мелким кустарником с пожелтевшими листьями. Дорога пошла вниз. Спускаясь, Штепан увидел справа от дороги небольшую котловину, шагов двести в длину. На дне котловины на желтой, высохшей траве в самых разнообразных позах лежали люди - мужчины, женщины, дети. Картина мирного привала дополнялась сизоватыми струями дыма от костров, поднимавшегося к серому, хмурому небу. "Это они!-пронеслось в голове у Штепана. -Устали - и сделали привал. Но почему тут так много ворон?" Штепан с бьющимся сердцем разом свернул коня направо и поскакал галопом к котловине. Первой, кого он увидел, была женщина в крестьянской рубахе, в овчинной безрукавке, лежавшая лицом вниз на широком красном платке, странно раскинув руки. Штепан соскочил с коня и подошел к ней. Его спутники тоже спешились. - Эй! - крикнул Штепан. - Это братская община из Усти? Никто не отвечал, все было тихо, только ветер шелестел сухими ветками кустарников и опавшими листьями. Штепан подошел к женщине и невольно попятился: красный платок, на котором, казалось, отдыхала женщина, оказался огромной запекшейся лужей крови. В спине пониже лопатки зияло круглое отверстие, полное запекшихся темных сгустков. - Копьем пробили! - тихо проговорил молодой воин. - Боже! Боже! - воплем вырвалось у Штепана. Он побледнел, руки и ноги его тряслись. Воины прошли вперед и, наклонившись, стали осматривать лежавших людей. - Все перебиты! - сдавленным голосом закричал один из воинов. - Сейчас же садитесь на коней, - крикнул Штепан, - скачите назад и доложите брату Микулашу, а я останусь здесь - может быть, кто-нибудь еще живой... Будьте вы прокляты, убийцы безоружных женщин и детей! Двое воинов ускакали обратно, а Штепан с оставшимся латником стали осматривать жертвы Петра из Штеренберка. Их надежда была напрасна: было видно, что паны рыцари и их наемники усердно поработали здесь. Вся котловина была залита кровью. Положение лежавших трупов указывало, что нападение было совершено на спящих людей. Тела были изрублены, исколоты, растоптаны конскими копытами. Среди наваленных в кучи тел виднелись перевернутые котлы у еще тлеющих костров, дорожные мешки, шапки, посохи, женские шали... Отдельно от других лежал труп в серой сутане. "Верно, это и есть брат Милош", - подумал Штепан. Убедившись, что в живых не осталось никого, Штепан в сопровождении воина пошел прочь. На самом краю котловины им попался труп мальчика лет шести, заколотого копьем в то время, как он, видимо, убегал. Его белая длинная рубашка была красной, а рот широко открыт, маленькая грязная рука вытянута вперед. Штепан сел на пригорок, тупо глядя на котловину. Он был как бы в оцепенении - ничего не чувствовал, ни о чем не думал. Издали донесся топот бешено мчавшихся коней. Воин встал и посмотрел вдоль дороги. По ней неслось во весь опор несколько всадников. Впереди скакал полным карьером на вороном коне Микулаш из Гуси. Он слегка Прижался к шее коня, и синий плащ развевался, словно крылья, за его спиной. Не доезжая котловины, он круто остановил на всем скаку коня. Конь был весь в мыле, с удил свисала густая пена, бока с шумом раздувались. Микулаш спешился, отдал коня и стал спускаться в котловину. Остановился и снял свою меховую шапку. К нему подошел Хвал из Маховиц. Штепан поднял голову, встал и тоже подошел. Так они стояли долго, не говоря ни слова. - Я опоздал, - едва слышно проговорил Штепан. - Ты не виноват, - не поворачивая головы, так же тихо отвечал Микулаш. Наши подойдут - мы их похороним. Паны за это ответят. Снова все замолчали, не будучи в силах оторвать глаз от этой ужасной картины. Потом Штепан услышал глухой гул от шагов идущих людей. Несколько тысяч человек почти бегом спешили к котловине, и огромная толпа крестьян с вилами, топорами, цепами, дубинами, дойдя до котловины, обступила ее со всех сторон. Напуганные вороны с громким шумом и карканьем взлетели черной стаей и улетели прочь. Стало снова тихо. Толпа глядела на котловину и на то, что осталось от трехсот безоружных паломников, спешивших на братское собрание в Прагу. Микулаш, поднявшись, встал на пригорок и обернулся к толпе, держа шапку в руке: - Вот, братья, что ждет всех нас, если мы не будем сильны, хорошо вооружены и слиты воедино... Похороним наших братьев и сестер и двинемся на Прагу. Запомните всё, что видите, и расскажите пражским братьям. А врагам нашим, слугам антихриста и сатаны, нет пощады!.. В Праге вам предстоит бой с панами. Вспомните этих братьев и сестер - и... бейте, бейте врагов, не щадите никого!
   2. ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ
   Милан долго смотрел на Якубка, оглядывая его с головы до ног, и вдруг неожиданно для Якубка разразился неудержимым смехом. Якубек был задет за живое: - Уж вовсе не разумею, с чего бы это тебе так стало весело? Что ты, друг мой, увидел такое смешное? - Не сердись, Якубек. Но уж очень смешно видеть тебя в воинском убранстве. Действительно, Якубек, маленький и круглый, как бочонок, был забавен в железном нагруднике, непомерно большом шлеме - саладе, в котором исчезала вся голова хлебопека; широкий меч упрямо путался между ногами, а алебарда казалась очень длинной и тяжелой. Добродушная ирония Милана задела самолюбие Якубка, но, поразмыслив, он все же должен был согласиться, что совсем не был рожден воином. Придя к такому заключению, Якубек с некоторой завистью заметил, как ловко и красиво сидит на плечистой, высокой фигуре Милана кольчуга, шлем и как ловко он приладил меч и тяжелый топор. Приятели уселись на толстом бревне, положенном поперек улицы. - Не думал я, Якубек, что ты тоже возьмешь в руки меч... - Что ж тут удивительного! Теперь каждый честный ремесленник должен стать воином за наше общее дело. - И давно ты, Якубек, превратился в воина? - Примерно с месяц. С того самого дня, как... случилась эта неприятность с Боженой. Милан недоумевающе поднял брови: - С Боженой? У тебя неприятность? Обидела она, что ли, тебя? Якубек поставил алебарду между коленями, оперся о нес обеими руками и грустно опустил голову в огромном шлеме: - Не послушал я тебя, Милан, и сунулся к Войтеху с Теклой насчет Божены. Думал, раз она не выходит ни за Ратибора, ни за Шимона, а Штепан, может, и сан священника примет - так он уж и вовсе не жених, значит Божена свободна. Со мной она всегда была приветлива. Вот и отправился к Дубам. Сначала думал так, тихонько, поговорить, а уж потом и сватов засылать. Вышло очень даже нехорошо. Поблагодарила, извинилась и... - ни с чем я домой пришел. Глянул на свое одинокое жилище - опостылело оно мне. А тут слышу: все новоместские ремесленники собираются в отряды. Ну, и я то же пошел: за правду божью повоюю и скорбь свою развею.