Он медленно кивнул. Потом сказал:
– Пятьсот долларов остаются. Если вы докажете, что Кристель его не убивала.
– У меня мало надежды их заработать, – это я вам должен сказать откровенно. Теперь скажите, насколько близко мисс Фромсет знала Лэвери? За пределами вашей конторы.
Его лицо замкнулось, как раковина устрицы. Он сжал кулаки и молчал.
– У нее было довольно странное выражение лица, когда я вчера попросил адрес Лэвери. – Он тяжело дышал. – Как будто ей в рот попало что-то невкусное. Как роман с грустным концом. Я ясно выражаюсь?
Его ноздри вздрагивали, он тяжело дышал. Наконец, он овладел собой и сказал:
– Она знала его довольно хорошо. Когда-то раньше. В этих вопросах она идет своими путями. Я думаю, что женщины находили Лэвери неотразимым.
– Мне нужно с ней поговорить.
– Зачем? – спросил он коротко. На его щеках горели красные пятна.
– Вы не беспокойтесь, такая уж у меня профессия – задавать разным людям всевозможные вопросы.
– Хорошо. Поговорите с нею. Дело в том, что она знала Элморов. Она знала жену доктора, которая покончила с собой. И знала Лэвери. Может здесь быть какая-нибудь связь с тем, что нас волнует?
– Этого я не знаю. Вы ее любите, не так ли?
– Я завтра же женился бы на ней, если бы мог.
Я кивнул и встал. Библиотека была уже почти пуста. Лишь в дальнем углу раздавалось нежное похрапывание нескольких престарелых господ. Остальные вернулись к своим занятиям, на какие они были способны, когда бодрствовали.
– Да, еще одно, – сказал я и посмотрел на Кингсли сверху вниз. – Полиция чертовски не любит, когда ее зовут на место убийства не сразу. А на этот раз ее позовут не сразу, потому что когда я туда поеду, то постараюсь сделать вид, будто сегодня приехал туда впервые. Я думаю, что это мне удастся, если я не упомяну о миссис Фальбрук.
– Фальбрук? – Он смотрел с непонимающим видом. – Кто это, черт возьми? Ах, да, конечно, вы говорили, это хозяйка дома.
– Забудьте об этом. Я почти уверен, что она сама ничего не скажет. Она не из тех людей, которые по доброй воле имеют дело с полицией.
– Понимаю, – сказал он.
– Только смотрите, будьте внимательны! Вам будут задавать вопросы раньше, чем скажут вам о смерти Лэвери, раньше, чем мне разрешат с вами связаться, по крайней мере, по их мнению. Не попадитесь в ловушку! Если вы попадете впросак, мне уже вряд ли удастся найти выход. Тогда я сам окажусь в трудном положении.
– Но вы ведь могли позвонить мне из дома Лэвери до того, как вызвали полцию, – заметил он задумчиво.
– Я знаю. Но это будет выглядеть не в мою пользу. А первое, что они сделают, – это, конечно, проверят телефонные разговоры за последние часы.
Даже если я им скажу, что звонил вам из какого-нибудь другого места, то тогда уж лучше сразу признаться, что ездил к вам сюда в клуб.
– Понимаю, – сказал он. – Можете на меня положиться, я буду начеку!
Мы пожали друг другу руки, и я ушел.
Глава 18
Глава 19
Глава 20
– Пятьсот долларов остаются. Если вы докажете, что Кристель его не убивала.
– У меня мало надежды их заработать, – это я вам должен сказать откровенно. Теперь скажите, насколько близко мисс Фромсет знала Лэвери? За пределами вашей конторы.
Его лицо замкнулось, как раковина устрицы. Он сжал кулаки и молчал.
– У нее было довольно странное выражение лица, когда я вчера попросил адрес Лэвери. – Он тяжело дышал. – Как будто ей в рот попало что-то невкусное. Как роман с грустным концом. Я ясно выражаюсь?
Его ноздри вздрагивали, он тяжело дышал. Наконец, он овладел собой и сказал:
– Она знала его довольно хорошо. Когда-то раньше. В этих вопросах она идет своими путями. Я думаю, что женщины находили Лэвери неотразимым.
– Мне нужно с ней поговорить.
– Зачем? – спросил он коротко. На его щеках горели красные пятна.
– Вы не беспокойтесь, такая уж у меня профессия – задавать разным людям всевозможные вопросы.
– Хорошо. Поговорите с нею. Дело в том, что она знала Элморов. Она знала жену доктора, которая покончила с собой. И знала Лэвери. Может здесь быть какая-нибудь связь с тем, что нас волнует?
– Этого я не знаю. Вы ее любите, не так ли?
– Я завтра же женился бы на ней, если бы мог.
Я кивнул и встал. Библиотека была уже почти пуста. Лишь в дальнем углу раздавалось нежное похрапывание нескольких престарелых господ. Остальные вернулись к своим занятиям, на какие они были способны, когда бодрствовали.
– Да, еще одно, – сказал я и посмотрел на Кингсли сверху вниз. – Полиция чертовски не любит, когда ее зовут на место убийства не сразу. А на этот раз ее позовут не сразу, потому что когда я туда поеду, то постараюсь сделать вид, будто сегодня приехал туда впервые. Я думаю, что это мне удастся, если я не упомяну о миссис Фальбрук.
– Фальбрук? – Он смотрел с непонимающим видом. – Кто это, черт возьми? Ах, да, конечно, вы говорили, это хозяйка дома.
– Забудьте об этом. Я почти уверен, что она сама ничего не скажет. Она не из тех людей, которые по доброй воле имеют дело с полицией.
– Понимаю, – сказал он.
– Только смотрите, будьте внимательны! Вам будут задавать вопросы раньше, чем скажут вам о смерти Лэвери, раньше, чем мне разрешат с вами связаться, по крайней мере, по их мнению. Не попадитесь в ловушку! Если вы попадете впросак, мне уже вряд ли удастся найти выход. Тогда я сам окажусь в трудном положении.
– Но вы ведь могли позвонить мне из дома Лэвери до того, как вызвали полцию, – заметил он задумчиво.
– Я знаю. Но это будет выглядеть не в мою пользу. А первое, что они сделают, – это, конечно, проверят телефонные разговоры за последние часы.
Даже если я им скажу, что звонил вам из какого-нибудь другого места, то тогда уж лучше сразу признаться, что ездил к вам сюда в клуб.
– Понимаю, – сказал он. – Можете на меня положиться, я буду начеку!
Мы пожали друг другу руки, и я ушел.
Глава 18
Спортклуб находился за полквартала от дома, где помещалась компания «Гиллерлейн». Я пересек улицу и вошел в подъезд.
Приемная компании выглядела еще более пустой, чем вчера. Миленькая блондиночка за коммутатором вновь одарила меня быстрой улыбкой. Я ответил ей излюбленным приветствием преступников: направил на нее вытянутый указательный палец и согнул остальные вокруг рукоятки воображаемого пистолета, на манер ковбоя с Дикого Запада. Она рассмеялась от всей души, но сделала это беззвучно. Похоже, это было самым большим для нее развлечением за всю скучную трудовую неделю.
Я показал на пустой стол мисс Фромсет. Малышка кивнула, что-то включила на своем коммутаторе и произнесла несколько слов. Тотчас же отворилась дверь, элегантно вплыла мисс Фромсет, подошла к своему столу и вопросительно посмотрела на меня холодными внимательными глазами.
– Да, мистер Марлоу? К сожалению, мистера Кингсли сейчас нет.
– Я как раз сейчас от мистера Кингсли. Где мы могли бы поговорить?
– Поговорить?
– Мне нужно кое-что вам показать.
– Ах, вот как? – Она глядела на меня задумчиво. Вероятно, находилось немало кавалеров, которые выражали желание кое-что ей показать, в том числе пестрые купюры... При других обстоятельствах я бы счел себя польщенным.
– Это связано с поручением мистера Кингсли, – сказал я.
– Тогда воспользуемся кабинетом мистера Кингсли, – она встала и придержала дверь. Когда я проходил мимо нее, то ощутил запах... сандалового дерева.
– "Гиллерлейн-Регаль?" «Королева духов?»
Она улыбнулась, все еще стоя в дверях.
– При моем-то жалованье?
– Про ваше жалованье я не говорю. Но вы не похожи на женщину, которой приходится самой покупать себе духи.
– В данном случае вы правы. И если хотите знать, я ненавижу пользоваться духами на службе. Однако мистер Кингсли на этом настаивает.
Мы прошли через длинную прохладную комнату. Она села в кресло у конца письменного стола, я – на свое вчерашнее место. Мы смотрели друг на друга.
Сегодня она была в коричневом платье с плиссированным жабо. Вид у нее был не такой холодный, но до огня прерий было еще далеко.
Я предложил ей сигареты мистера Кингсли. Она взяла одну, прикурила от настольной зажигалки и откинулась в кресле:
– Отбросим долгие предисловия, – сказал я. – Вы знаете, кто я и чем занимаюсь. Если вы вчера этого еще не знали, то исключительно из-за пристрастия Кингсли к татральным эффектам.
Она посмотрела на свои руки, мирно лежавшие на коленях, и улыбнулась почти робко.
– Он прекрасный человек, – сказала она, – несмотря на слабость к помпезному оформлению. В сущности, он сам – единственный зритель, на кого это производит впечатление. И если бы вы только знали, что ему приходится терпеть из-за этой уличной девки, – она стряхнула пепел с сигареты. – Ну, может быть, лучше мне этого не касаться. Так о чем вы хотели говорить со мной, мистер Марлоу?
– Кингсли сказал, что вы знаете Элморов.
– Я была знакома с миссис Элмор. Вернее, несколько раз встречала ее в обществе.
– Где?
– В доме одного знакомого. А что?
– В доме Лэвери?
– Я надеюсь, вы не собираетесь быть дерзким, мистер Марлоу? Я бы очень вас просила!
– Не знаю, что вы называете дерзостью. Я говорю с вами по делу, а деловые разговоры не имеют ничего общего с международной дипломатией.
– Ну, хорошо. В доме Криста Лэвери. Да. Я часто там бывала в те времена. Он устраивал милые вечеринки.
– Следовательно, Лэвери знал Элморов или, по крайней мере, миссис Элмор?
Она еле заметно покраснела.
– Да. Даже очень хорошо.
– И целую кучу других женщин – тоже очень хорошо? Не сомневаюсь, миссис Кингсли была знакома с миссис Элмор?
– Да, и гораздо ближе, чем я. Они называли друг друга уменьшительными именами. Миссис Элмор умерла, вы, вероятно, слышали? Она покончила с собой.
Года полтора тому назад.
– Это действительно было недвусмысленное самоубийство?
Она подняла брови, но выражение ее лица показалось мне деланным. Как будто она считала уместным именно так реагировать на мой вопрос.
– У вас есть особые причины задавать этот вопрос, и притом в такой форме? Я хочу сказать, разве это имеет отношение к нашему делу?
– Раньше я думал, что нет. И сейчас не уверен. Но вчера мистер Элмор вызвал полицейского из-за одного того, что я разглядывал его дом.
Предварительно он по номеру машины выяснил, кто я такой. Полицейский вел себя со мной очень грубо, и тоже по единственной причине – что я был там. Он не знал, что я там делаю, а я не сказал ему, что был у Лэвери. Но доктор Элмор знал, в чем дело, так как видел меня выходящим из дома Лэвери. Вот вопрос: почему же он вызвал полицию? И зачем полицейский постарался меня припугнуть? Стал рассказывать про какого-то человека, который пытался шантажировать доктора и в результате оказался за решеткой? Он допытывался, не прислали ли меня ее люди? Кого он имел в виду: родных миссис Элмор? Не наняли ли они меня? Если вы можете ответить мне на эти вопросы, я скажу вам, имеет ли это что-нибудь общее с нашим делом.
Она задумалась, бросила на меня быстрый испытующий взгляд и тут же отвела глаза.
– Я видела миссис Элмор всего дважды, – сказала она медленно. – Но думаю, что смогу ответить на ваши вопросы. В последний раз я встретила ее в доме Лэвери, как уже говорила, и там было довольно много народу. Много пили, много разговаривали. Женщины были там без мужей, а мужчины – не со своими женами. Был там некий Браунвелл, и был он очень пьян. Сейчас, я слышала, он служит во флоте. Он пикировался с миссис Элмор по поводу практики ее мужа. Я поняла их спор так: по-видимому, доктор Элмор – один из тех врачей, которые по ночам разъезжают с наполненным морфием шприцем и таким образом помогают определенным людям, которые без такой помощи неминуемо проснулись бы утром в полицейском участке. Флоренс Элмор на это заявила, что ей безразлично, каким способом ее муж зарабатывает деньги, главное, лишь бы он приносил их побольше. Она тоже была пьяна, причем, по-моему, она и в трезвом виде была не слишком симпатичной. Одна из этих худющих крашеных баб, которые слишком громко смеются и слишком высоко задирают ноги. Блондинка, слишком светлая блондинка с яркими красками и неприлично большими детскими глазами. Ну, Браунвелл сказал, пусть она не беспокоится: такой бизнес всегда прибылен.
Пятнадцать минут на пациента, включая дорогу туда и обратно, и за каждый такой визит от десяти до пятидесяти долларов! Ему, мол, лишь одно неясно, как это врачу удается добывать такое количество наркотиков. Как видно, дело здесь не обходится без контакта с гангстерским миром. Он спросил миссис Элмор, часто ли ей приходится приглашать к столу милых гангстеров. Тогда она швырнула ему рюмку в физиономию!
Я засмеялся. Но мисс Фромсет не смеялась. Она погасила сигарету в большой хрустальной пепельнице с медными краями и сухо посмотрела на меня.
– Что ж, это понятно, – заметил я. – Будь у нее кулак покрепче, она бы ему двинула как следует.
– Да. Через несколько недель Флоренс Элмор нашли мертвой в ее гараже.
Дверь была закрыта, а мотор машины работал. – Она замолчала и облизнула губы. – Нашел ее Крис Лэвери. Это было уже под утро, когда он возвращался домой. Она лежала в пижаме на полу гаража, голова была накрыта одеялом, которое было наброшено на выхлопную трубу автомобиля. Доктора Элмора дома не было. В газетах об этом деле ничего не писали, кроме того, что она скоропостижно скончалась. Дело было замято.
Она подняла сплетенные руки и снова уронила их на колени.
Я спросил:
– По-вашему, здесь было что-то не так?
– Люди болтали что-то в этом смысле. Но люди всегда болтают. Немного погодя мне пришлось услышать о возникших подозрениях. Я встретила этого Браунвелла на улице, и он пригласил меня выпить по коктейлю. Он мне не нравился, но у меня как раз были свободные полчаса. Мы зашли в бар. Он спросил, помню ли я женщину, которая бросила ему рюмку в лицо. Я помнила. И тогда произошел приблизительно следующий разговор. Браунвелл сказал: «Ну, наш друг Крис Лэвери теперь может не беспокоиться, если у него кончатся любовницы, согласные его содержать!» Я ответила: «Боюсь, что не вполне понимаю, что вы хотите этим сказать». Браунвелл ответил: "Черт побери, вы просто не хотите понимать! В ту ночь, когда умерла миссис Элмор, она была в заведении Луи Конди и все до последнего цента проиграла в рулетку. Она устроила истерику, кричала, что ее обжулили, словом, устроила грандиозный скандал. Конди пришлось буквально силой утащить ее в свой кабинет. Он дозвонился доктору Элмору, тот приехал и сделал ей укол из своего маленького шприца. А потом уехал и предоставил Конди отправить ее домой. Сказал, что у него серьезный больной и он занят. Ну, Конди отвез ее и сдал на руки медсестре доктора, которую Элмор вызвал по телефону. Конди отнес ее наверх, а медсестра уложила в постель.
Конди вернулся к своей рулетке. Заметьте, что ее отнесли наверх и уложили в постель, и все-таки в ту же ночь Флоренс встала, спустилась в гараж и покончила с собой при помощи окиси углерода. «Что вы об этом думаете?» – спросил меня Браунвелл. (Я ответила ему: «Мне ничего об этом не приходилось слышать. А вы откуда все это знаете?» И он рассказал: «Я знаю одного репортера из этого поганого листка, который они называют газетой. Не было никакого следствия и никакого вскрытия. По крайней мере, о результатах анализов, если они и делались, ничего не сообщалось. Там у них в Бэй-Сити нет следственного судьи. Его функции выполняет по совместительству какой-то полицейский офицер. Разумеется, они там все заискивают перед правящей партией. В таком маленьком городке стоит одному из партийных боссов сказать слово, – и все в порядке. А Конди – человек влиятельный, и он хотел избежать публичного скандала, а доктор – тем более!»
Мисс Фромсет замолчала, видимо, ожидая моих вопросов. Я тоже молчал, и она продолжила:
– Я думаю, вы понимаете, какую роль при этом сыграл сам Браунвелл?
– Конечно. Браунвелл горел желанием отомстить. Он сам затянул ее играть в рулетку и сам напоил. Он был заодно с Конди. Такие вещи случаются и в более «чистых» городах, чем Бэй-Сити. Но это – еще не вся история, не правда ли?
– Нет. Родители миссис Элмор, должно быть, пригласили частного детектива. Он должен был дежурить по ночам, и на месте действия он оказался вторым, после Криса Лэвери. Браунвелл говорил, будто этот человек обнаружил какую-то улику, опровергающую версию о самоубийстве. Но предъявить эту улику ему так и не удалось. Его арестовали за управление автомобилем в состоянии опьянения и приговорили к тюремному заключению.
– И это все? – спросил я. Она кивнула.
– Может быть, вам покажется странным, что я так хорошо все запомнила, но такая уж у меня должность, чтобы все помнить.
– Нет, я только думаю, что вся эта история не имеет отношения к нашему делу. Хотя Лэвери и нашел ее первым, он мог быть с этим никак не связан. Ваш разговорчивый друг Брэунвелл, по-видимому, думает, что эта страшная смерть дала Лэвери возможность шантажировать доктора. Но для того чтобы шантажировать человека, чья невиновность установлена судебным решением, надо иметь на руках веские улики. Мисс Фромсет кивнула:
– Я тоже так думаю. И я бы хотела сохранить иллюзию, что при всех своих пороках Крис Лэвери все же не занимался шантажом. Вот все, что я могу вам рассказать, мистер Марлоу. А сейчас мне надо снова браться за работу.
Она встала, собираясь идти в приемную. Я сказал:
– Нет, это еще не все. Я хочу кое-что вам показать.
Я достал маленький надушенный носовой платок, лежавший под подушкой у Криса Лэвери, наклонился и положил его перед нею на письменный стол.
Приемная компании выглядела еще более пустой, чем вчера. Миленькая блондиночка за коммутатором вновь одарила меня быстрой улыбкой. Я ответил ей излюбленным приветствием преступников: направил на нее вытянутый указательный палец и согнул остальные вокруг рукоятки воображаемого пистолета, на манер ковбоя с Дикого Запада. Она рассмеялась от всей души, но сделала это беззвучно. Похоже, это было самым большим для нее развлечением за всю скучную трудовую неделю.
Я показал на пустой стол мисс Фромсет. Малышка кивнула, что-то включила на своем коммутаторе и произнесла несколько слов. Тотчас же отворилась дверь, элегантно вплыла мисс Фромсет, подошла к своему столу и вопросительно посмотрела на меня холодными внимательными глазами.
– Да, мистер Марлоу? К сожалению, мистера Кингсли сейчас нет.
– Я как раз сейчас от мистера Кингсли. Где мы могли бы поговорить?
– Поговорить?
– Мне нужно кое-что вам показать.
– Ах, вот как? – Она глядела на меня задумчиво. Вероятно, находилось немало кавалеров, которые выражали желание кое-что ей показать, в том числе пестрые купюры... При других обстоятельствах я бы счел себя польщенным.
– Это связано с поручением мистера Кингсли, – сказал я.
– Тогда воспользуемся кабинетом мистера Кингсли, – она встала и придержала дверь. Когда я проходил мимо нее, то ощутил запах... сандалового дерева.
– "Гиллерлейн-Регаль?" «Королева духов?»
Она улыбнулась, все еще стоя в дверях.
– При моем-то жалованье?
– Про ваше жалованье я не говорю. Но вы не похожи на женщину, которой приходится самой покупать себе духи.
– В данном случае вы правы. И если хотите знать, я ненавижу пользоваться духами на службе. Однако мистер Кингсли на этом настаивает.
Мы прошли через длинную прохладную комнату. Она села в кресло у конца письменного стола, я – на свое вчерашнее место. Мы смотрели друг на друга.
Сегодня она была в коричневом платье с плиссированным жабо. Вид у нее был не такой холодный, но до огня прерий было еще далеко.
Я предложил ей сигареты мистера Кингсли. Она взяла одну, прикурила от настольной зажигалки и откинулась в кресле:
– Отбросим долгие предисловия, – сказал я. – Вы знаете, кто я и чем занимаюсь. Если вы вчера этого еще не знали, то исключительно из-за пристрастия Кингсли к татральным эффектам.
Она посмотрела на свои руки, мирно лежавшие на коленях, и улыбнулась почти робко.
– Он прекрасный человек, – сказала она, – несмотря на слабость к помпезному оформлению. В сущности, он сам – единственный зритель, на кого это производит впечатление. И если бы вы только знали, что ему приходится терпеть из-за этой уличной девки, – она стряхнула пепел с сигареты. – Ну, может быть, лучше мне этого не касаться. Так о чем вы хотели говорить со мной, мистер Марлоу?
– Кингсли сказал, что вы знаете Элморов.
– Я была знакома с миссис Элмор. Вернее, несколько раз встречала ее в обществе.
– Где?
– В доме одного знакомого. А что?
– В доме Лэвери?
– Я надеюсь, вы не собираетесь быть дерзким, мистер Марлоу? Я бы очень вас просила!
– Не знаю, что вы называете дерзостью. Я говорю с вами по делу, а деловые разговоры не имеют ничего общего с международной дипломатией.
– Ну, хорошо. В доме Криста Лэвери. Да. Я часто там бывала в те времена. Он устраивал милые вечеринки.
– Следовательно, Лэвери знал Элморов или, по крайней мере, миссис Элмор?
Она еле заметно покраснела.
– Да. Даже очень хорошо.
– И целую кучу других женщин – тоже очень хорошо? Не сомневаюсь, миссис Кингсли была знакома с миссис Элмор?
– Да, и гораздо ближе, чем я. Они называли друг друга уменьшительными именами. Миссис Элмор умерла, вы, вероятно, слышали? Она покончила с собой.
Года полтора тому назад.
– Это действительно было недвусмысленное самоубийство?
Она подняла брови, но выражение ее лица показалось мне деланным. Как будто она считала уместным именно так реагировать на мой вопрос.
– У вас есть особые причины задавать этот вопрос, и притом в такой форме? Я хочу сказать, разве это имеет отношение к нашему делу?
– Раньше я думал, что нет. И сейчас не уверен. Но вчера мистер Элмор вызвал полицейского из-за одного того, что я разглядывал его дом.
Предварительно он по номеру машины выяснил, кто я такой. Полицейский вел себя со мной очень грубо, и тоже по единственной причине – что я был там. Он не знал, что я там делаю, а я не сказал ему, что был у Лэвери. Но доктор Элмор знал, в чем дело, так как видел меня выходящим из дома Лэвери. Вот вопрос: почему же он вызвал полицию? И зачем полицейский постарался меня припугнуть? Стал рассказывать про какого-то человека, который пытался шантажировать доктора и в результате оказался за решеткой? Он допытывался, не прислали ли меня ее люди? Кого он имел в виду: родных миссис Элмор? Не наняли ли они меня? Если вы можете ответить мне на эти вопросы, я скажу вам, имеет ли это что-нибудь общее с нашим делом.
Она задумалась, бросила на меня быстрый испытующий взгляд и тут же отвела глаза.
– Я видела миссис Элмор всего дважды, – сказала она медленно. – Но думаю, что смогу ответить на ваши вопросы. В последний раз я встретила ее в доме Лэвери, как уже говорила, и там было довольно много народу. Много пили, много разговаривали. Женщины были там без мужей, а мужчины – не со своими женами. Был там некий Браунвелл, и был он очень пьян. Сейчас, я слышала, он служит во флоте. Он пикировался с миссис Элмор по поводу практики ее мужа. Я поняла их спор так: по-видимому, доктор Элмор – один из тех врачей, которые по ночам разъезжают с наполненным морфием шприцем и таким образом помогают определенным людям, которые без такой помощи неминуемо проснулись бы утром в полицейском участке. Флоренс Элмор на это заявила, что ей безразлично, каким способом ее муж зарабатывает деньги, главное, лишь бы он приносил их побольше. Она тоже была пьяна, причем, по-моему, она и в трезвом виде была не слишком симпатичной. Одна из этих худющих крашеных баб, которые слишком громко смеются и слишком высоко задирают ноги. Блондинка, слишком светлая блондинка с яркими красками и неприлично большими детскими глазами. Ну, Браунвелл сказал, пусть она не беспокоится: такой бизнес всегда прибылен.
Пятнадцать минут на пациента, включая дорогу туда и обратно, и за каждый такой визит от десяти до пятидесяти долларов! Ему, мол, лишь одно неясно, как это врачу удается добывать такое количество наркотиков. Как видно, дело здесь не обходится без контакта с гангстерским миром. Он спросил миссис Элмор, часто ли ей приходится приглашать к столу милых гангстеров. Тогда она швырнула ему рюмку в физиономию!
Я засмеялся. Но мисс Фромсет не смеялась. Она погасила сигарету в большой хрустальной пепельнице с медными краями и сухо посмотрела на меня.
– Что ж, это понятно, – заметил я. – Будь у нее кулак покрепче, она бы ему двинула как следует.
– Да. Через несколько недель Флоренс Элмор нашли мертвой в ее гараже.
Дверь была закрыта, а мотор машины работал. – Она замолчала и облизнула губы. – Нашел ее Крис Лэвери. Это было уже под утро, когда он возвращался домой. Она лежала в пижаме на полу гаража, голова была накрыта одеялом, которое было наброшено на выхлопную трубу автомобиля. Доктора Элмора дома не было. В газетах об этом деле ничего не писали, кроме того, что она скоропостижно скончалась. Дело было замято.
Она подняла сплетенные руки и снова уронила их на колени.
Я спросил:
– По-вашему, здесь было что-то не так?
– Люди болтали что-то в этом смысле. Но люди всегда болтают. Немного погодя мне пришлось услышать о возникших подозрениях. Я встретила этого Браунвелла на улице, и он пригласил меня выпить по коктейлю. Он мне не нравился, но у меня как раз были свободные полчаса. Мы зашли в бар. Он спросил, помню ли я женщину, которая бросила ему рюмку в лицо. Я помнила. И тогда произошел приблизительно следующий разговор. Браунвелл сказал: «Ну, наш друг Крис Лэвери теперь может не беспокоиться, если у него кончатся любовницы, согласные его содержать!» Я ответила: «Боюсь, что не вполне понимаю, что вы хотите этим сказать». Браунвелл ответил: "Черт побери, вы просто не хотите понимать! В ту ночь, когда умерла миссис Элмор, она была в заведении Луи Конди и все до последнего цента проиграла в рулетку. Она устроила истерику, кричала, что ее обжулили, словом, устроила грандиозный скандал. Конди пришлось буквально силой утащить ее в свой кабинет. Он дозвонился доктору Элмору, тот приехал и сделал ей укол из своего маленького шприца. А потом уехал и предоставил Конди отправить ее домой. Сказал, что у него серьезный больной и он занят. Ну, Конди отвез ее и сдал на руки медсестре доктора, которую Элмор вызвал по телефону. Конди отнес ее наверх, а медсестра уложила в постель.
Конди вернулся к своей рулетке. Заметьте, что ее отнесли наверх и уложили в постель, и все-таки в ту же ночь Флоренс встала, спустилась в гараж и покончила с собой при помощи окиси углерода. «Что вы об этом думаете?» – спросил меня Браунвелл. (Я ответила ему: «Мне ничего об этом не приходилось слышать. А вы откуда все это знаете?» И он рассказал: «Я знаю одного репортера из этого поганого листка, который они называют газетой. Не было никакого следствия и никакого вскрытия. По крайней мере, о результатах анализов, если они и делались, ничего не сообщалось. Там у них в Бэй-Сити нет следственного судьи. Его функции выполняет по совместительству какой-то полицейский офицер. Разумеется, они там все заискивают перед правящей партией. В таком маленьком городке стоит одному из партийных боссов сказать слово, – и все в порядке. А Конди – человек влиятельный, и он хотел избежать публичного скандала, а доктор – тем более!»
Мисс Фромсет замолчала, видимо, ожидая моих вопросов. Я тоже молчал, и она продолжила:
– Я думаю, вы понимаете, какую роль при этом сыграл сам Браунвелл?
– Конечно. Браунвелл горел желанием отомстить. Он сам затянул ее играть в рулетку и сам напоил. Он был заодно с Конди. Такие вещи случаются и в более «чистых» городах, чем Бэй-Сити. Но это – еще не вся история, не правда ли?
– Нет. Родители миссис Элмор, должно быть, пригласили частного детектива. Он должен был дежурить по ночам, и на месте действия он оказался вторым, после Криса Лэвери. Браунвелл говорил, будто этот человек обнаружил какую-то улику, опровергающую версию о самоубийстве. Но предъявить эту улику ему так и не удалось. Его арестовали за управление автомобилем в состоянии опьянения и приговорили к тюремному заключению.
– И это все? – спросил я. Она кивнула.
– Может быть, вам покажется странным, что я так хорошо все запомнила, но такая уж у меня должность, чтобы все помнить.
– Нет, я только думаю, что вся эта история не имеет отношения к нашему делу. Хотя Лэвери и нашел ее первым, он мог быть с этим никак не связан. Ваш разговорчивый друг Брэунвелл, по-видимому, думает, что эта страшная смерть дала Лэвери возможность шантажировать доктора. Но для того чтобы шантажировать человека, чья невиновность установлена судебным решением, надо иметь на руках веские улики. Мисс Фромсет кивнула:
– Я тоже так думаю. И я бы хотела сохранить иллюзию, что при всех своих пороках Крис Лэвери все же не занимался шантажом. Вот все, что я могу вам рассказать, мистер Марлоу. А сейчас мне надо снова браться за работу.
Она встала, собираясь идти в приемную. Я сказал:
– Нет, это еще не все. Я хочу кое-что вам показать.
Я достал маленький надушенный носовой платок, лежавший под подушкой у Криса Лэвери, наклонился и положил его перед нею на письменный стол.
Глава 19
Она посмотрела на носовой платок, взглянула на меня, подняла его концом карандаша и спросила:
– Что это за духи? Отвратительный запах!
– Я думаю, нечто вроде сандалового дерева.
– Дешевая имитация. Гадость, мягко выражаясь. Так зачем вы хотели мне показать этот платок, мистер Марлоу? – Откинувшись в кресле, она изучала меня равнодушным и холодным взглядом.
– Я его нашел в доме Криса Лэвери, у него под подушкой. Здесь вышита монограмма.
Она развернула платок карандашом, так и не дотронувшись до него. Ее лицо приняло строгое выражение.
– Здесь вышиты две буквы, – сказала она холодным и сердитым тоном. – Те же инициалы, что у меня. Вы это имеете в виду?
– Да, хотя у него, возможно, имеется полдюжины знакомых молодых женщин с такими же инициалами.
– Однако вы – злой человек, – сказала она спокойно.
– Это ваш платок или нет?
Она медлила с ответом. Потом спокойно протянула руку, взяла вторую сигарету и закурила.
– Да, это мой платок, – сказала она. – Должно быть, я его когда-то там забыла. Давно. И уверяю вас, не под подушкой у Криса. Вы это хотели узнать?
Я не ответил, и она добавила:
– Видимо, он одолжил его женщине, которая любит этот сорт духов.
– Но это как-то не вяжется с Лэвери. Ее верхняя губа слегка сморщилась.
У нее были красивые губы. Мне такие нравятся.
– Я думаю, – сказала она, – что в сложившееся у вас представление о характере Лэвери нужно внести кое-какие коррективы. Если вы в этом образе обнаружили какие-то положительные черты, то это чистая случайность.
– О мертвых нельзя говорить плохо, – сказал я.
Какое-то время она сидела и смотрела на меня так, словно я ничего не сказал, и ждала, чтобы я продолжил. Потом у нее задрожало горло, и эта дрожь распространилась по всему телу. Руки судорожно сжались, сигарета сломалась.
Она посмотрела на нее и быстро бросила в пепельницу.
– Его застрелили в ванной комнате. В душевой кабине. И есть основания думать, что это сделала женщина, которая провела с ним ночь. Он как раз перед этим брился. Женщина оставила револьвер на лестнице, а этот платок под подушкой.
Она слегка пошевелилась в кресле. Теперь ее глаза были устремлены в пространство. Лицо было холодным, как у статуи.
– И вы ждете от меня, что я сообщу вам все подробности? – спросила она с горечью.
– Слушайте, мисс Фромсет, я предпочел бы в таких делах быть деликатным и чутким. Я с удовольствием сыграл бы эту сцену так, чтобы женщина вашего склада не почувствовала себя оскорбленной. Но я не могу, этого мне не позволяют ни мои клиенты, ни полиция, ни мои противники. Как бы я ни старался казаться деликатным, – дело все равно кончается тем, что я попадаю носом в дерьмо, а кулаком кому-нибудь в глаз!
Она кивнула, словно и не слышала моих слов.
– Когда его убили? – спросила она, все еще слегка дрожа.
– Полагаю, что сегодня утром. Вскоре после того, как он проснулся. Я уже говорил, он только побрился и собирался принять душ.
– Насколько я его знаю, это было не очень рано. А я здесь уже с восьми тридцати.
– Между прочим, я и не думаю, что это вы его убили.
– Спасибо, это очень любезно. Но ведь это мой платок, не так ли? Хотя и не моими духами надушен. Боюсь, что полиция не очень разбирается в запахе духов. И в некоторых других вещах.
– Верно. Это же относится и к частным детективам. Нравится вам такой тон?
– Боже мой! – сказала она и прижала ко рту тыльную сторону ладони.
– В него выстрелили пять или шесть раз. И все выстрелы кроме двух прошли мимо. Он отступил в душевую кабину. Вероятно, это была довольно мерзкая сцена. Убийца действовал с большой ненавистью. Или, наоборот, слишком обдуманно.
– Его было легко возненавидеть, – сказала она без всякого выражения. – И чертовски легко полюбить. Женщины, и даже вполне порядочные, иногда совершают такие неприятные ошибки.
– Из всего этого я могу заключить: вы когда-то думали, что полюбили его, но вы его теперь не любите и вы его не убивали.
– Да! – Ее тон теперь был сухим и легким, как духи, которыми она душилась. – Я надеюсь, вы оцените мое доверие. – Она рассмеялась коротко и горько. – Мертв, – сказала она, – бедный, эгоистичный, дешевый, скверный, красивый, фальшивый мальчишка! Мертв и холоден. Нет, мистер Марлоу, я его не убивала.
Я подождал, пока она справится с собой. Наконец она спросила спокойно:
– Мистер Кингсли знает об этом?
Я кивнул.
– И полиция, конечно, тоже?
– Еще нет. По крайней мере от меня – нет. Я нашел его тело. Дверь дома была не закрыта. Я вошел и нашел его.
Она взяла свой карандашик и потыкала в носовой платок.
– Мистер Кингсли знает об этом платке?
– Нет. О нем не знает никто, кроме вас и меня. И, конечно, того, кто его туда положил.
– Мило с вашей стороны, – сказала она сухо. – И мило, что вы так думаете.
– В вас есть оттенок высокомерия и достоинства, который мне нравится,сказал я. – Но не перегибайте палку. Чего можете от меня ожидать? Что я вытащу носовой платок из-под подушки убитого мужчины, понюхаю его и подумаю:
"Так-так! Монограмма мисс Адриенн Фромсет! Мисс Фромсет, видимо, знала Лэвери, и весьма интимно. Скажем, настолько интимно, насколько это допускает мое испорченное воображение. Значит – чрезвычайно интимно. Но эти синтетические дешевые духи – нет, мисс Фромсет никогда не стала бы пользоваться дешевыми духами! Платок лежал у Лэвери под подушкой – нет, мисс Фромсет никогда не станет класть свой платок под подушку мужчине! Стало быть, все это не может иметь никакого отношения к мисс Фромсет! Абсолютно!
Это – всего лишь обман зрения!"
– Ах, перестаньте! – сказала она. Я ухмыльнулся.
– Что вы, собственно, думаете обо мне? – в упор спросила она.
– Я бы вам сказал, но уже поздно, вы заняты! Ее лицо вспыхнуло. После паузы она спросила:
– У вас хоть есть предположение, кто это сделал?
– Предположения-то есть. И всевозможные версии. Но это все – только версии. Я боюсь, что полиция отнесется к делу проще. В шкафу у Лэвери висит несколько платьев, принадлежащих миссис Кингсли. И если им известна вся история, включая то, что произошло вчера на озере Маленького фавна, то они не станут долго рассусоливать и сразу схватятся за наручники. Конечно, сперва ее надо найти. Но для них это не очень трудно.
– Кристель Кингсли, – сказала она тихо. – Боже мой, неужели ему придется еще и это пережить!
– Это не обязательно сделала она. Убийство могло быть совершено по мотивам, о которых мы и не знаем. Например, это мог сделать кто-нибудь другой, вроде доктора Элмора.
Она быстро подняла глаза, но потом покачала головой.
– И все-таки это возможно, – настаивал я. – Правда, у нас нет против него никаких улик. Но вчера он что-то слишком нервничал для человека, которому нечего бояться. Хотя, конечно, можно трусить и не будучи ни в чем виновным.
Я встал, похлопал по краю стола и посмотрел на нее сверху вниз. У нее была очень красивая шея.
– А что будет с этим? – Она показала на носовой платок.
– Если бы это был мой платок, я бы постарался поскорее отмыть его от дешевого запаха, – сказал я улыбаясь.
– Но ведь он может что-то означать, разве нет? И даже очень многое!
– Я не думаю, чтобы это было важной уликой. Женщины вечно забывают везде свои носовые платки. Такой человек, как Лэвери, мог собирать их и складывать в ящичек из сандалового дерева. А потом какая-то женщина обнаружила этот склад и взяла себе один платок для пользования. А может быть, он сам ей дал и при этом не преминул похвастаться чужой монограммой. Я считаю его человеком как раз такого типа. Ну, прощайте, мисс Фромсет, большое спасибо за беседу!
Уже собираясь уходить, я спросил:
– Вы случайно не знаете фамилию репортера, от которого Браунвелл получил свою информацию?
Она покачала головой.
– А фамилию родителей миссис Элмор?
– Тоже нет. Но, возможно, сумею для вас узнать. Могу попробовать.
– Как?
– Ну, обычно такие вещи указываются в траурных извещениях, не так ли? А я точно помню, что в какой-то газете Лос-Анджелеса было помещено траурное извещение.
– Это было бы очень любезно с вашей стороны, – сказал я. Я провел пальцем по ребру стола и посмотрел на нее со стороны. Бледная кожа цвета слоновой кости, темные прекрасные глаза. Волосы ее блестели, как только могут блестеть волосы, и при этом были темными, как ночь.
Я вышел из кабинета. Маленькая блондинка у коммутатора посмотрела на меня с ожиданием, ее красные губки приоткрылись, казалось, она ждет от меня какой-нибудь шутки.
Мне было не до шуток. Я вышел на улицу.
– Что это за духи? Отвратительный запах!
– Я думаю, нечто вроде сандалового дерева.
– Дешевая имитация. Гадость, мягко выражаясь. Так зачем вы хотели мне показать этот платок, мистер Марлоу? – Откинувшись в кресле, она изучала меня равнодушным и холодным взглядом.
– Я его нашел в доме Криса Лэвери, у него под подушкой. Здесь вышита монограмма.
Она развернула платок карандашом, так и не дотронувшись до него. Ее лицо приняло строгое выражение.
– Здесь вышиты две буквы, – сказала она холодным и сердитым тоном. – Те же инициалы, что у меня. Вы это имеете в виду?
– Да, хотя у него, возможно, имеется полдюжины знакомых молодых женщин с такими же инициалами.
– Однако вы – злой человек, – сказала она спокойно.
– Это ваш платок или нет?
Она медлила с ответом. Потом спокойно протянула руку, взяла вторую сигарету и закурила.
– Да, это мой платок, – сказала она. – Должно быть, я его когда-то там забыла. Давно. И уверяю вас, не под подушкой у Криса. Вы это хотели узнать?
Я не ответил, и она добавила:
– Видимо, он одолжил его женщине, которая любит этот сорт духов.
– Но это как-то не вяжется с Лэвери. Ее верхняя губа слегка сморщилась.
У нее были красивые губы. Мне такие нравятся.
– Я думаю, – сказала она, – что в сложившееся у вас представление о характере Лэвери нужно внести кое-какие коррективы. Если вы в этом образе обнаружили какие-то положительные черты, то это чистая случайность.
– О мертвых нельзя говорить плохо, – сказал я.
Какое-то время она сидела и смотрела на меня так, словно я ничего не сказал, и ждала, чтобы я продолжил. Потом у нее задрожало горло, и эта дрожь распространилась по всему телу. Руки судорожно сжались, сигарета сломалась.
Она посмотрела на нее и быстро бросила в пепельницу.
– Его застрелили в ванной комнате. В душевой кабине. И есть основания думать, что это сделала женщина, которая провела с ним ночь. Он как раз перед этим брился. Женщина оставила револьвер на лестнице, а этот платок под подушкой.
Она слегка пошевелилась в кресле. Теперь ее глаза были устремлены в пространство. Лицо было холодным, как у статуи.
– И вы ждете от меня, что я сообщу вам все подробности? – спросила она с горечью.
– Слушайте, мисс Фромсет, я предпочел бы в таких делах быть деликатным и чутким. Я с удовольствием сыграл бы эту сцену так, чтобы женщина вашего склада не почувствовала себя оскорбленной. Но я не могу, этого мне не позволяют ни мои клиенты, ни полиция, ни мои противники. Как бы я ни старался казаться деликатным, – дело все равно кончается тем, что я попадаю носом в дерьмо, а кулаком кому-нибудь в глаз!
Она кивнула, словно и не слышала моих слов.
– Когда его убили? – спросила она, все еще слегка дрожа.
– Полагаю, что сегодня утром. Вскоре после того, как он проснулся. Я уже говорил, он только побрился и собирался принять душ.
– Насколько я его знаю, это было не очень рано. А я здесь уже с восьми тридцати.
– Между прочим, я и не думаю, что это вы его убили.
– Спасибо, это очень любезно. Но ведь это мой платок, не так ли? Хотя и не моими духами надушен. Боюсь, что полиция не очень разбирается в запахе духов. И в некоторых других вещах.
– Верно. Это же относится и к частным детективам. Нравится вам такой тон?
– Боже мой! – сказала она и прижала ко рту тыльную сторону ладони.
– В него выстрелили пять или шесть раз. И все выстрелы кроме двух прошли мимо. Он отступил в душевую кабину. Вероятно, это была довольно мерзкая сцена. Убийца действовал с большой ненавистью. Или, наоборот, слишком обдуманно.
– Его было легко возненавидеть, – сказала она без всякого выражения. – И чертовски легко полюбить. Женщины, и даже вполне порядочные, иногда совершают такие неприятные ошибки.
– Из всего этого я могу заключить: вы когда-то думали, что полюбили его, но вы его теперь не любите и вы его не убивали.
– Да! – Ее тон теперь был сухим и легким, как духи, которыми она душилась. – Я надеюсь, вы оцените мое доверие. – Она рассмеялась коротко и горько. – Мертв, – сказала она, – бедный, эгоистичный, дешевый, скверный, красивый, фальшивый мальчишка! Мертв и холоден. Нет, мистер Марлоу, я его не убивала.
Я подождал, пока она справится с собой. Наконец она спросила спокойно:
– Мистер Кингсли знает об этом?
Я кивнул.
– И полиция, конечно, тоже?
– Еще нет. По крайней мере от меня – нет. Я нашел его тело. Дверь дома была не закрыта. Я вошел и нашел его.
Она взяла свой карандашик и потыкала в носовой платок.
– Мистер Кингсли знает об этом платке?
– Нет. О нем не знает никто, кроме вас и меня. И, конечно, того, кто его туда положил.
– Мило с вашей стороны, – сказала она сухо. – И мило, что вы так думаете.
– В вас есть оттенок высокомерия и достоинства, который мне нравится,сказал я. – Но не перегибайте палку. Чего можете от меня ожидать? Что я вытащу носовой платок из-под подушки убитого мужчины, понюхаю его и подумаю:
"Так-так! Монограмма мисс Адриенн Фромсет! Мисс Фромсет, видимо, знала Лэвери, и весьма интимно. Скажем, настолько интимно, насколько это допускает мое испорченное воображение. Значит – чрезвычайно интимно. Но эти синтетические дешевые духи – нет, мисс Фромсет никогда не стала бы пользоваться дешевыми духами! Платок лежал у Лэвери под подушкой – нет, мисс Фромсет никогда не станет класть свой платок под подушку мужчине! Стало быть, все это не может иметь никакого отношения к мисс Фромсет! Абсолютно!
Это – всего лишь обман зрения!"
– Ах, перестаньте! – сказала она. Я ухмыльнулся.
– Что вы, собственно, думаете обо мне? – в упор спросила она.
– Я бы вам сказал, но уже поздно, вы заняты! Ее лицо вспыхнуло. После паузы она спросила:
– У вас хоть есть предположение, кто это сделал?
– Предположения-то есть. И всевозможные версии. Но это все – только версии. Я боюсь, что полиция отнесется к делу проще. В шкафу у Лэвери висит несколько платьев, принадлежащих миссис Кингсли. И если им известна вся история, включая то, что произошло вчера на озере Маленького фавна, то они не станут долго рассусоливать и сразу схватятся за наручники. Конечно, сперва ее надо найти. Но для них это не очень трудно.
– Кристель Кингсли, – сказала она тихо. – Боже мой, неужели ему придется еще и это пережить!
– Это не обязательно сделала она. Убийство могло быть совершено по мотивам, о которых мы и не знаем. Например, это мог сделать кто-нибудь другой, вроде доктора Элмора.
Она быстро подняла глаза, но потом покачала головой.
– И все-таки это возможно, – настаивал я. – Правда, у нас нет против него никаких улик. Но вчера он что-то слишком нервничал для человека, которому нечего бояться. Хотя, конечно, можно трусить и не будучи ни в чем виновным.
Я встал, похлопал по краю стола и посмотрел на нее сверху вниз. У нее была очень красивая шея.
– А что будет с этим? – Она показала на носовой платок.
– Если бы это был мой платок, я бы постарался поскорее отмыть его от дешевого запаха, – сказал я улыбаясь.
– Но ведь он может что-то означать, разве нет? И даже очень многое!
– Я не думаю, чтобы это было важной уликой. Женщины вечно забывают везде свои носовые платки. Такой человек, как Лэвери, мог собирать их и складывать в ящичек из сандалового дерева. А потом какая-то женщина обнаружила этот склад и взяла себе один платок для пользования. А может быть, он сам ей дал и при этом не преминул похвастаться чужой монограммой. Я считаю его человеком как раз такого типа. Ну, прощайте, мисс Фромсет, большое спасибо за беседу!
Уже собираясь уходить, я спросил:
– Вы случайно не знаете фамилию репортера, от которого Браунвелл получил свою информацию?
Она покачала головой.
– А фамилию родителей миссис Элмор?
– Тоже нет. Но, возможно, сумею для вас узнать. Могу попробовать.
– Как?
– Ну, обычно такие вещи указываются в траурных извещениях, не так ли? А я точно помню, что в какой-то газете Лос-Анджелеса было помещено траурное извещение.
– Это было бы очень любезно с вашей стороны, – сказал я. Я провел пальцем по ребру стола и посмотрел на нее со стороны. Бледная кожа цвета слоновой кости, темные прекрасные глаза. Волосы ее блестели, как только могут блестеть волосы, и при этом были темными, как ночь.
Я вышел из кабинета. Маленькая блондинка у коммутатора посмотрела на меня с ожиданием, ее красные губки приоткрылись, казалось, она ждет от меня какой-нибудь шутки.
Мне было не до шуток. Я вышел на улицу.
Глава 20
Перед домом Лэвери не было видно полицейских машин, никто не прогуливался по тротуару, а когда я открыл входную дверь, то не почувствовал ни сигарного, ни сигаретного дыма. Солнце больше не светило в окна, а над пустыми рюмками от виски кружилась муха. Я прошел гостиную и прислонился к перилам лестницы, которая вела в нижний этаж. В доме Лэвери ничто не шевелилось. Единственный еле слышный звук доносился из ванной комнаты: спокойное падение воды на плечи мертвого.
Я открыл телефонную книгу, отыскал страницу «Полиция». Набрав номер и ожидая соединения, я вынул из кармана револьвер и положил его на маленький столик рядом с телефонным аппаратом.
Ответил мужской голос:
– Полиция Бэй-Сити. Я сказал:
– На Элтер-стрит, 623, была стрельба. Здесь живет человек по фамилии Лэвери. Он мертв.
– Шесть – два-три, Элтер-стрит. А вы кто такой?
– Марлоу. Моя фамилия Марлоу.
– Вы находитесь в доме?
– Да.
– Пожалуйста, ни до чего не дотрагивайтесь.
Я положил трубку на рычаг, уселся на диван и принялся ждать. Не очень долго. Издали послышался звук сирены, который становился все громче.
Раздался визг покрышек, звук сирены превратился в металлическое хрюканье и умолк. Покрышки взвизгнули снова, уже перед домом. Услышав шаги на дорожке, я подошел к двери и открыл ее.
Ввалились два полицейских в форме. Это были обычные верзилы, с обычными обветренными загорелыми лицами и недоверчивыми глазами. У одного между фуражкой и правым ухом была воткнута гвоздика. Второй был постарше, с проседью, довольно строгого вида. Они стояли и внимательно меня разглядывали. Потом старший коротко спросил:
Я открыл телефонную книгу, отыскал страницу «Полиция». Набрав номер и ожидая соединения, я вынул из кармана револьвер и положил его на маленький столик рядом с телефонным аппаратом.
Ответил мужской голос:
– Полиция Бэй-Сити. Я сказал:
– На Элтер-стрит, 623, была стрельба. Здесь живет человек по фамилии Лэвери. Он мертв.
– Шесть – два-три, Элтер-стрит. А вы кто такой?
– Марлоу. Моя фамилия Марлоу.
– Вы находитесь в доме?
– Да.
– Пожалуйста, ни до чего не дотрагивайтесь.
Я положил трубку на рычаг, уселся на диван и принялся ждать. Не очень долго. Издали послышался звук сирены, который становился все громче.
Раздался визг покрышек, звук сирены превратился в металлическое хрюканье и умолк. Покрышки взвизгнули снова, уже перед домом. Услышав шаги на дорожке, я подошел к двери и открыл ее.
Ввалились два полицейских в форме. Это были обычные верзилы, с обычными обветренными загорелыми лицами и недоверчивыми глазами. У одного между фуражкой и правым ухом была воткнута гвоздика. Второй был постарше, с проседью, довольно строгого вида. Они стояли и внимательно меня разглядывали. Потом старший коротко спросил: