Чапек Карел. Гордубал

   Полана вздрогнула.
   - Да разве можно? - испуганно вырывается у нее.
   - Правда, Гафья мала еще, - рассуждает вслух Гордубал. Да ведь обручить - не выдать. В старые времена, Полана, обручали даже грудных детей.
   - Да ведь... она - на пятнадцать лет моложе его, - возражает Полана.
   Юрай кивает согласно.
   - Как и мы с тобой, голубушка. Это бывает, А так Манья не может у нас оставаться; чужой он нам. Жених Гафьи - другое дело. Он уже свой в семье, будет себе жену зарабатывать...
   Полана начинает соображать.
   - И тогда останется?.. - Ее голос точно натянутая струна.
   - Останется? Ну да, почему не остаться? У своих, у родных. Уже не чужак, а зять. И людям рты заткнем. Увидят, что... что болтали глупости. Ради тебя, Полана. А потом.... иу, сдается мне, что любит он Гафью и толк в конях знает. Не очень работящий, правда, да не в том дело.
   Полана напряженно думает, наморщив лоб.
   - А по-твоему, Штепан согласится?
   - Согласится, голубушка. Деньги у меня есть, достанется и ему. Мне от них какой прок? А Штепан - он жадный, луга хочет купить, коней, земли на равнине побольше. Разгорятся глаза! Будет жить у нас, как у Христа за пазухой. Чего ему раздумывать?
   Лицо Поланы опять непроницаемо.
   - Как хочешь, Юрай. Только я ему об этом говорить не буду.
   Юрай встает.
   - Сам скажу. Не беспокойся, и с адвокатом посоветуюсь как и что. Надо какую-то бумагу подписать. Все устрою.
   Гордубал медлит. "Может, скажет Полана что-нибудь",- думает он. Но Полана вдруг заторопилась:
   - Надо ужин готовить.
   И Юрай, как обычно, плетется к себе за амбар.
   XVII
   И повез Манья хозяина в Рыбары - договариваться с родителями. Н-но, но! Эх, кони! Головы кверху, поглядишь - сердце радуется.
   - Так у тебя, Штепан, - задумчиво спрашивает Гордубал, один старший брат, один младший и сестра замужняя? Гм! Хватает вас... А верно, что у вас кругом одна равнина?
   - Равнина! - охотно отзывается Штепан, сверкнув зубами. У нас все больше буйволов разводят да коней. Буйволы любят болото, хозяин.
   - Болото? - размышляет Юрай. - А нельзя ли его высушить? Видывал я такие дела в Америке.
   - Зачем сушить? - смеется Штепан. - Земли избыток, хозяин. А болота жалко, там камыш растет, из него зимой корзины плетут. Вместо досок камыш у нас. Телега - плетеная, забор, хлев - плетеные. Глядите, вон такая телега едет.
   Юраю не нравится равнина, конца ей нет. Да что поделаешь!
   - Отец жив, говоришь?
   - Жив. Вот удивится, как увидит, кого я привез, - оживляется Штепан. - Ну, приехали, вот и Рыбары.
   Штепан - шапку на затылок, щелк бичом и словно барона катит Гордубала по деревне и подвозит к дому.
   Навстречу выходит невысокого роста стройный парень.
   - Эй, Дьюла! - кричит Штепан, - поставь коней под навес, задай им корму и напои. Сюда, хозяин!
   Гордубал мимоходом бросает беглый взгляд на усадьбу. Амбар развалился, по двору бродят свиньи, кудахчут индюшки. В притолоке двери торчит огромное шило.
   - Вон тем шилом, хозяин, плетут корзины, - объясняет Штепан. - А новый амбар будем весной ставить.
   На пороге стоит длинноусый старик - старый Манья.
   - Привез к вам, отец, хозяина из Кривой, - не без важности возглашает Штепан. - Хочет с вами потолковать.
   Старый Манья вводит гостя в избу и недоверчиво ждет, что будет дальше. Гордубал садится с достоинством на самый кончик лавки, - надо же дать понять, что дело еще не на мази, и просит: - Рассказывай, Штепан, что и как.
   Штепан скалит зубы и выкладывает чудную новость: хозяин, мол, выдаст за него свою единственную дочку, Гафью, когда та подрастет. А сейчас он приехал договориться об этом с отцом.
   Гордубал кивает: да, так.
   Старый Манья оживился.
   - Эй, Дьюла, подай сюда водки! Милости просим, Гордубал. Как доехали?
   - Хорошо.
   - Ну, слава богу. А урожай каков?
   - Урожай добрый.
   - Дома все здоровы?
   - Благодарим покорно, здоровы.
   Когда было сказано все, что полагается, старый Манья осведомляется:
   - У вас, стало быть, одна дочка, Гордубал?
   - Одна. Больше не дал господь.
   Старик посмеивается, ощупывая глазами собеседника.
   - Не говорите, Гордубал, может быть еще и сынка бог пошлет. Распаханное поле хорошо родит.
   Юрай делает движение, словно хочет махнуть рукой.
   - Наверняка будет сынок, наследник, - ухмыляется старик Манья, не спуская глаз с Гордубала. - Вид у вас на славу, Гордубал, еще полсотни лет хозяйствовать будете.
   Гордубал поглаживает затылок.
   - Что ж, это как бог даст. Однако ж я не заставлю Гафью ждать наследства. Приданое для нее, слава богу, найдется.
   У старого Маньи загораются глаза.
   - Как же, как же, слыхал, слыхал. В Америке, говорят, деньги на земле валяются, ходи да подбирай. А?
   - Оно, конечно, не так-то просто, - замечает Гордубал со вздохом. - Известное дело, Манья, как с деньгами. Держишь их дома - украдут. Положишь в бенк - украдут тоже. Лучше всего их в хозяйство вложить.
   - Святая правда! - соглашается старый Манья.
   - Гляжу я на вас, - рассудительно продолжает Гордубал, много народу ваша земля не прокормит. Болото да пустырь. Такой земли пропасть надо, чтобы одному хозяину прокормиться.
   - Ваша правда, - осторожно соглашается старик. - Трудно у нас делить наследство. Вот мой старший Михаль все хозяйство получит, а двое других - только долю деньгами.
   - По скольку? - выпаливает Гордубал.
   Старый Манья огорченно замигал: "Ишь ты какой прыткий, не даст и опомниться человеку".
   - По три тысячи, - ворчит он сердито, покосившись на Штепана.
   Гордубал быстро прикидывает.
   - Трижды три девять. Для круглого счета десять. Стало быть, цена всему хозяйству десять тысяч?
   - Как это так - трижды три?! - сердится старик. - А дочка?
   - Верно, - соглашается Гордубал, - значит, скажем, тринадцать тысяч?
   - Нет, нет! - качает головой старик. - Это вы как, Гордубал, шутите?
   - Какие шутки? - настаивает Гордубал. - Просто хотелось знать, Манья, что стоит хозяйство у вас на равнине.
   Старый Манья смущен. Штепан вытаращил глаза.
   Уж не хочет ли богач Гордубал купить их хозяйство?
   - Такое хозяйство как наше не купите и за двадцать тысяч, - неуверенно говорит старик.
   - Со всем, что тут есть?
   Старик усмехается.
   - Ишь вы хитрый, Гордубал! У нас одним коней во дворе четыре, нет, пять.
   - Коней я не считал.
   Старый Манья сразу стал серьезным.
   - А вы, Гордубал, зачем приехали? Хозяйство покупать или дочку сватать?
   Гордубал багровеет.
   - Хозяйство? Это чтобы я купил хозяйство у вас в равнине! Это болото, что ли? Камыш на свистульки? Спасибо вам, Манья, уж я скажу напрямик. Коли договоримся сейчас и обручится ваш Штепан с Гафьей, запишите свою усадьбу на Штепана, а я после свадьбы выплачу Михалу его долю и Дьюле тоже.
   - А Марии? - вырвалось у Штепана.
   - Ну, и Марии. Больше никого у вас нет? Пускай Штепан хозяйничает тут в Рыбарах.
   - А Михал куда? - не понимает старик.
   - Ну, получит свою долю и пускай идет себе с богом. Парень молодой, охотнее возьмет деньги, чем землю.
   Старый Манья качает головой.
   - Нет, нет, - бормочет он, - так не выйдет.
   - Отчего ж это не выйдет? - горячо вмешивается Штепан.
   - А ты проваливай отсюда, да поживей! - обрывает его старик. - Чего лезешь в разговоры?
   Обиженно ворча, Штепан выходит во двор.
   Дьюла, разумеется, вертится около лошадей.
   - Ну как, Дьюла? - Штепан хлопает брата по плечу.
   - Добрый коняга! - тоном знатока говорит паренек. - Дашь прокатиться?
   - Слишком хорош для тебя, - цедит Штепан и кивает головой в избу. - Наш старый...
   - Что?
   - Эх, ничего! Так и норовит счастью моему помешать!
   - Какое счастье?
   - А никакое! Что ты смыслишь!..
   Тихо на дворе; только свинья похрюкивает, точно разговаривает сама с собой, да с болота доносится голос коростеля, лягушки квакают.
   - А ты останешься в Кривой, Штепан?
   - Наверно. Еще не решил, - важничает Штепан.
   - А хозяйка?
   - Тебе-то какое дело? - скрытничает старший брат.
   Ох, и комары! Ласточки чуть не чиркают крыльями по земле. Штепан широко зевает, - едва челюсть не вывихнул. Интересно, что там поделывают старики в избе? Не откусили друг другу носы?
   Штепан с досады и от скуки вытаскивает из косяка шило и с силой вгоняет его в дверь.
   - А ну, вытащи! - предлагает он Дьюле. - Не осилишь!
   Дьюла осиливает.
   - Эй! - говорит наконец Дьюла. - Пойду к девкам, что с тобой зря время тратить?
   Некоторое время они забавляются шилом, загоняя его в дверь, так что щепки летят.
   Темнеет, небо над равниной затягивается синим туманом. "Зайти, что ли, в избу? - думает Штепан. - Нет, назло не пойду! "Убирайся, - крикнет старый, - не лезь в разговор". А кому, спрашивается, "американец" сватает дочь? Ему или мне? Разве не могу я сам за себя постоять? А он - "убирайся, проваливай". Нечего командовать, - злится Штепан, - я уже не ваш теперь".
   Разомлевший от водки, Гордубал наконец выходи г из избы. Видно, старики договорились. Старый Манья провожает гостя, похлопывая его по спине. Штепан уже стоит у лошадей, держит уздечку, как заправский конюх. Гордубал, заметив это, с одобрением кивает головой.
   - Так, значит, в воскресенье, в городе! - кричит старый Манья, и телега срывается с места. - Счастливый путь!
   Штепан косится на хозяина и упрямо молчит. Небось сам расскажет.
   - Вон наша река, - показывает Штепан кнутом.
   - М-м.
   - А вон там воз с камышом, - это наш Михал едет. У нас камыш на подстилку идет, стелем за место соломы.
   - Так. - И Гордубал больше ни слова.
   Штепан правит, старается, из кожи лезет вон, а хозяин только головой покачивает. Не выдержал наконец Манья.
   - Так что же, хозяин, сколько вы им дали?
   Гордубал поднимает брови.
   - Что?
   - На чем сошлись, хозяин?
   Гордубал медлит. И нехотя отвечает.
   - По пять тысяч каждому.
   Молча обдумывает новость Штепан, а потом цедит сквозь зубы:
   - Опутали вас, хозяин. Хватило бы и по три.
   - М-м, - ворчит Гордубал, - отец твой, что пень дубовый.
   "Эх ты, - думает Штепан, - добро раздаешь всем, а со мной говоришь так, словно получаю только я".
   - И тебе тоже пять тысяч, - добавляет Гордубал, - на обзаведение.
   "Ладно! - думает Штепан. - Однако ж теперь я ему вроде сына. Как же будет с жалованьем? Теперь мне платить нельзя как батраку. Отдал бы мне хоть того жеребенка. Продай, мол, а деньги себе возьми, Штепан, ты теперь у нас свой".
   - Правь как следует! - распоряжается Гордубал,
   - Слушаюсь, хозяин.
   XVIII
   И вот все уже едут из города. Дело сделано, договор у адвоката составлен исправный, обошелся в двести крон.
   И то запишите, господин адвокат, и этого не забудьте. Мужик в денежных делах осторожен, его, брат, не проведешь. Да вот еще что! Пишите: половину хозяйства в Рыбарах считать за Гафьей. Хорошо, соглашается адвокат, внесу вам и - такую кла-у-зу-лу. Вот, братцы, и она тут есть. А потом все подписались. Юрай Гордубал - поставил три креста во имя отца, сына и святого духа; старый Манья - три креста, а Михал Манья, с букетиком на шляпе, важно надувает щеки и подписывается полным именем. С ними и Мария, по мужу Яношова, - у нее на голове шелковый платок, и Штепан, праздничный с головы до пят... Больше никто не будет подписываться? Нет, нет: Дьюла остался с лошадьми, да и годами еще не вышел. "Ну, так, готово, господа, желаю вам всяческих благ". Две сотни обошлось, зато исправная работа, и кла-у-зула там есть.
   А потом все вместе в трактир, спрыснуть сделку, Теперь уж хочешь не хочешь, Юрай Гордубал, а надо быть на "ты" со старым Маньей. Они даже поссорились маленько, как полагается родственникам.
   - Езжай, Штепан!
   Штепан и рад бы вести себя с Гордубалом по-сыновьему, да какой с ним разговор? Сидит Гордубал в телеге, держится руками за край, глаза запрятал под самые брови и почти не отзывается. "Эх, нудное какое обручение, - думает Штепан, Батрак хозяину не ровня. Н-но!"
   Вот и въехали в Кривую резвой рысью, простучали подковы. Юрай Гордубал исподлобья глянул кругом и вдруг взмахнул рукой, щелкнул пальцами, поет, гикает, точно на масленице.
   "Пьяный, должно быть, - думают люди, оборачиваясь на него. - С чего это так разошелся "американец" Гордубал?"
   На площади толпятся девушки и парни, приходится ехать шагом. Юрай поднимается, обнимает Штепана за плечи и кричит на всю улицу:
   - Зятя везу, во! Эх, ах!
   Штепан пытается стряхнуть его руку и шипит:
   - Тише, хозяин!
   Но Гордубал с силой сжимает его плечо, так что Маиья чуть не кряхтит от боли.
   - Слышите! - бушует Юрай. - Зятя везу! Гафьи обручение празднуем!
   Штепан хлещет коней кнутом, хмурится, в кровь кусает губы.
   - Опомнитесь, хозяин! Ишь как перехватили!
   Телега с грохотом заворачивает во двор Гордубала. Юрай отпускает Штепана и сразу делается тихим и серьезным.
   - Прогуляй коней, - распоряжается он сухо. - Видишь, все в мыле.
   XIX
   Растерялась Полана, не знает, что и думать о Юрае. Гордубал потащил Штепана в трактир: он, мол, не батрак уже, а почитай что сын. Не прячется больше Гордубал за амбаром, а ходит гоголем по деревне, останавливается и судачит с бабами. "Вот, мол, Гафью просватал, правда, мала еще, да привыкла к Штепану, пока отца не было дома. А Штепан, соседушка, на нее прямо молится, как на икону. Радость - такие дети". Штепана Гордубал превозносит до небес - работящий какой, славный будет хозяин, отец ему в наследство усадьбу в Рыбарах оставит.
   По всей деревне мелет языком Гордубал, а дома молчит как убитый. То да это сделай, Штепан, - и баста.
   Шатается по деревне Юрай и посматривает, с кем бы еще постоять, поболтать. Даже Феделешу Гейзе махнул рукой, только от Герича отвернулся. А тот уж было руку протянул. Нет! Пока жив, не знаюсь с тобой; не о чем нам разговаривать. Знать не знаю и знать не хочу, что у тебя на уме.
   Бабы смеются: диковинное обрученье! Жених насупился, как бирюк, молчит, на всех дуется. Невеста на речке играет с подружками, юбчонку засучила по пояс, понятия нет еще, что такое стыд. А Гордубал размахивает руками на площади, хвалится будущим зятем. Полана - хоть и чудная баба - да тоже хмурится, видит, что вся затея - людям на смех, а сама дома сидит, носа не высунет. Так-то, соседушки, уж и не говорите, что у Гордубалов все ладно.
   Разве не видит Гордубал, что Штепан сердится?
   Может, и видит, но сторонится Штепана. Бросит через плечо, что да где сделать, и идет куда-то по своим делам. А Штепан провожает его таким взглядом, словно готов вцепиться ему в глотку.
   Наконец не выдержал Штепан: стал посреди двора, поджидает хозяина, зубы стиснул, так что желваки заходили на скулах. Гордубал проходит по двору.
   - Пора ехать, Штепан.
   И идет дальше.
   Манья загораживает ему дорогу.
   - Мне с вами потолковать надо, хозяин.
   - Ну, чего еще? - уклоняется Гордубал. - Занялся бы лучше делом.
   Штепан даже посерел от ярости. Странно, ведь он всегда был смуглый.
   - Что это вы болтаете про меня и Гафью? - выпаливает он.
   Гордубал поднимает брови.
   - Что болтаю? Что просватал дочку за батрака.
   Манью коробит от злости.
   - А почему? А зачем вы... Люди меня на смех поднимают. "Скоро ли, мол, крестины, Штепан?" - "Беги, Штепан, к своей невесте, ее гусак обидел".
   Гордубал гладит затылок.
   - Не слушай их, пусть потешатся. Надоест.
   - Мне, мне это надоело, хозяин! - цедит сквозь зубы Манья. - Не хочу быть посмешищем!
   Гордубал тяжело вздыхает.
   - И я тоже не хочу, потому и обручил вас. Ну, чего еще?
   - Не хочу, - скрипит зубами Манья. - Не буду я тут торчать женихом сопливой девчонки всей деревне на смех.
   Гордубал - руки еще на затылке - меряет его глазами.
   - Погоди - как ты сказал? Не будешь?
   Манья дрожит от бешенства, вот-вот заплачет.
   - Не буду, не хочу! Что хотите делайте, а я...
   - Не будешь?
   - Не буду.
   Гордубал засопел.
   - Подожди здесь.
   Манья стоит, захлебываясь от ярости, - ему стыдно перед всей деревней. Лучше уж убраться отсюда, чем...
   Гордубал выходит из хлева и рвет какую-то бумагу. Рвет на мелкие клочки и бросает их в лицо Манье.
   - Вот. Больше ты не жених. Передай отцу, что я порвал договор. - Рука в белом рукаве быстро взлетает и указывает на ворота. - Проваливай!
   Манья быстро дышит, глаза его суживаются, как нож.
   - Не уйду, хозяин.
   - Уйдешь! А вздумаешь вернуться, у меня ружье есть.
   Штепан багровеет.
   - А если не уйду, тогда что?
   Гордубал грудью надвигается на него. Манья отступает.
   - Полегче! - шипит он.
   - Не уйдешь?
   - Пока не прикажет хозяйка, не уйду.
   Застонав, Гордубал внезапно бьет Манью коленом в живот. Манья корчится от боли, но тут огромная ручища хватает его за шиворот, другая за штаны, поднимает на воздух, и Штепан летит через забор в крапиву,
   - Так, - Гордубал переводит дух. - Не захотел в ворота, полетел через забор. - И он поворачивает обратно, поглаживая темя. Странно: как-то горячо в затылке...
   За соседским забором слышно хихиканье.
   XX
   Полана, конечно, заперлась в каморе и притихла, точно ее и в живых нет.
   Рано утром Гордубал запрягает в телегу жеребца-трехлетку и смирного мерина. Неравная пара! Мерин уныло мотает головой, жеребец держит голову кверху.
   Ну и парочка!
   - Скажи матери, Гафья, что я еду в город. К вечеру, бог даст, вернусь.
   Пусть коровы мычат от голода, пусть лошади бьют копытами, пусть визжат свиньи и поросята. Может, перестанет Полана упрямиться, не выдержит ее крестьянская душа, выйдет Полана и займется скотиной.
   Да и можно ли сердиться, когда рядом божья тварь?
   Мерин помахивает головой, жеребец держит ее высоко. Вот и Штепан тоже высоко держит голову.
   Жеребца-трехлетку он запрягал вместе с кобылкой - они, мол, хорошо идут в паре. Эй ты, деревенщина, чего кусаешь мерина... Полана, наверно, выйдет из клети, пока меня нет, накормит скотину и птицу, порадуется на них. Вот видишь, и неспеша можно доехать до города.
   Перво-наперво к адвокату.
   - Так и так, сударь, хочу, чтоб записали вы мою последнюю волю. Никто не ведает, когда придет смертный час. Вот какая воля моя: женат я, жену Поланой звать. Надо, чтобы она наследовала после мужа.
   - А что вы завещаете ей, господин Гордубал? Усадьбу, деньги или ценные бумаги?
   Гордубал косится с недоверием: "Зачем тебе знать?"
   - Напиши: все, что имею.
   - А! Ну, тогда запишем: все имущество движимое и недвижимое...
   Гордубал кивает.
   - Так, так, сударь, хорошо сказано. Пишите: "За любовь ее и верность супружескую завещаю все движимое и недвижимое имущество".
   Вот и подписано - во имя отца и сына и святого духа. Гордубал медлит.
   - А что, сударь, нельзя ли поехать в Америку снова?
   - Куда там, господин Гордубал, в Америке своих рабочих излишек, никого теперь не пускают к себе американцы.
   - Гм! Так. А нет ли какой-нибудь фэктори в городе?
   - А, фабрика! Есть фабрики, да стоят, не работают; трудные настали времена, господин Гордубал. - Адвокат вздыхает, точно и ему приходится нести бремя трудных времен.
   Гордубал кивает головой. Что поделаешь, люди уже не нужны. Никому не нужен такой Гордубал.
   А жалко, зря пропадают умелые руки. А вот коням, что высоко держат голову, они пригодятся.
   ...Юрай Гордубал ищет командира эскадрона. Вон там, говорят ему, в казармах.
   - Что, дядя, сына пришел навестить?
   - Нет, не сына, хочу жеребчика продать, господин драгун.
   - Здесь лошадей не покупают, - объясняет солдат, а руки уже сами тянутся к жеребцу, ощупывают ноги и шею. - Серна, а не конь, хозяин.
   Тут подошел кто-то из офицеров:
   - Коня продать? Трудное дело, хозяин. - И качает головой. - Сейчас мы не берем лошадей. Говорите, ваш конь призывался еще летом? Хороший конь! А объезжен ли? Что? Не объезжен? И под седлом он еще не ходил? Ах вот как, ваш работник ездил на нем без упряжки.
   Вокруг уже собралось несколько офицеров.
   - Что, дядюшка, можно ли попробовать жеребца?
   - Отчего же нет? - отзывается Гордубал. - Только конь-то норовистый, сударь.
   - А хоть бы и норовистый! Дайте-ка, ребята, узду и седло. Поглядим, сбросит ли он Тоника.
   Не успел Гордубал и глазом моргнуть, как один из офицеров был уже на коне. Жеребец подпрыгнул, взвился на дыбы и сбросил седока. Тот ловко упал на спину и смеется:
   - А ну-ка, ребята, ловите коня!
   Толстый командир хохочет так, что даже живот у него колышется.
   - Ну, хозяин, конь у вас знаменитый! Вы пока подержите его дома, а мы подадим рапорт, чтобы разрешение дали на покупку.
   Гордубал, нахмурясь, запрягает коня.
   - Что поделаешь, сударь, продам его цыгану или живодеру.
   Командир чешет затылок.
   - Слушайте, жалко ведь жеребца... Вы что, непременно хотите его с рук сбыть?
   - Да, - бормочет Гордубал, - не ко двору он мне.
   - Ну, оставляйте, - решает командир, - а мы вам расписку дадим, что конь у нас, а потом напишем, сколько вам за него причитается. Идет?
   - Идет, чего ж тут, - соглашается Юрай. - Коняга хороший, сударь, голову высоко держит. За него восемь тысяч давали...
   - Тогда забирайте его обратно, - быстро вставляет командир.
   - Можно и за пять продать, - торгуется Гордубал.
   Какой-то толстый военный около командира слегка кивает головой.
   - Пять тысяч - это другое дело, - соглашается командир. Стало быть, мы вам напишем. А раздумаете продавать, возьмете коня назад. Идет? Получайте расписку.
   Гордубал едет домой. На груди у него расписка с печатью и мешочек с долларами. Мерин бежит рысью, поматывая головой. А жеребчика уже нет. Точно во второй раз ушел Штепан. И кобылу бы лучше продать вместе с жеребенком. Но-о-о, меринок!
   Чуть вожжами тебя тронешь, ты и бежишь. Как это так - не разговаривать с лошадьми? Заговоришь с ним - конь повернет голову и махнет хвостом.
   Видно, что понимает. И головой покачивает - значит, думает. Далеко еще ехать, милый, да ведь в гору приятно бежать. Ну-ну, не бойся, это только ручеек пересек нам дорогу. Оставь овода, я его сам прогоню.
   Гей! И Юрай начинает протяжно, тихо петь.
   Мерин косится большим глазом на хозяина: ты чего расшумелся? А Гордубал покачивает головой и поет:
   Эх, Полана, злодейка Полана!
   Сохрани тебя господь...
   XXI
   Потерял Гордубал покой. Ранним утром уходит со двора. Бросает хозяйство на волю божию и болтается неведомо где. Даже в Тибаве был.
   - А что, Гелетей, не нужен тебе работник к скотине или в поле?
   - Зачем мне работник, Гордубал, у меня два сына. А для кого ты, братец, ищешь места?
   Потом в Татинском лесничестве.
   - Нет ли работы? Лес рубить?
   - Нету, братец, тысячи метров дров гниют в лесу.
   - Ну, с богом. А что, не строится ли где железная дорога, или шоссе? Не рвут ли динамитом скалы?
   - Куда там, сосед, куда там! Все нас забыли, да и для кого строить?
   Что поделаешь, сяду где-нибудь, подожду, пока стемнеет. Издалека слышен звон - идет стадо, пастух щелкает бичом, точно стреляет, и где-то тявкает овчарка. В полях поют. Что делать? Юрай сидит и слушает, как гудят мухи. Закрыв глаза, он может прислушиваться часами. Ведь никогда не бывает полной тишины, все время слышна жизнь: то жук загудит, то проверещит белка. И отовсюду поднимается к небесам мирный звон колокольцев - то пасутся стада.
   К вечеру Гордубал крадучись пробирается домой.
   Гафья принесет поесть - эх, какая это еда? Пес и тот жрать не станет. А впрочем, все равно. Кусок не идет в горло.
   Ночь. Вся деревня спит, а Гордубал ходит с фонарем, делает что может: убирает хлев, выгребает навоз, носит воду. Тихо, чтобы никого не разбудить, делает Юрай всю мужскую работу.
   ...Бьет одиннадцатый час,
   Помилуй господи нас.
   И Юрай потихоньку забирается в хлев.
   Ну, коровушки, сделал я на завтра кое-что за Полану.
   А утром снова на Воловье поле. Искать работу.
   - Эй, Гарчар, не нужен тебе помощник?
   - Что ты, спятил или только из тюрьмы вышел, дружище? После жатвы работу ищет!
   "Не разоряйся, - думает Гордубал. - У меня в кошеле хватит денег на половину твоей усадьбы! Нечего нос задирать". И Юрай, понурившись, плетется домой. А зачем? Да так, просю по горам пройтись, не оставаться же в чужом краю.
   Юрай сидит на опушке, у Варваринова поля.
   И сюда доносятся колокольчики стад, должно быть с Леготского поселка. Что-то поделывает Миша там, наверху, в лугах?..
   Внизу - ручей, а у ручья стоит женщина. Юрай прищуривается, чтобы лучше видеть. Уж не Полана ли это? Нет, нет! Откуда здесь взяться Полане? Издалека любая баба похожа на Полану.
   Вот из леса поспешно выскочил черномазый парень. "Нет, это не Манья, - мелькает у Юрая, - какой бы стати он пришел с той стороны?" Черномазый останавливается возле женщины. "И о чем они так долго толкуют? - удивляется Гордубал. - Небось какая-нибудь девушка и ее милый из Леготы или из Воловьего поля. Сходятся тайком, чтобы не вздули его наши парни".
   А те двое все стоят и стоят. Воркуйте себе на здоровье, я не смотрю. Солнце уже над Менчулом, скоро вечер, а двое все стоят и не могут наговориться. Где бы еще поискать работу? Не нужен ли майнер в соляных копях? Далеко, правда, копи, да что за беда...
   А те двое все стоят. Нет, не стоит спрашивать в копях, все равно зря...
   Глянь-ка, уж нет тех двоих. Стоит только один и словно покачивается... Э, нет, это не один покачивается, а двое, как будто борются. Так тесно прижались друг к другу, словно один человек.
   У Гордубала замирает сердце. Бежать туда, вниз!
   Нет, домой, - поглядеть, дома ли Полана. Конечно, дома, где же ей еще быть? Господи, да что же это с ногами? Как свинцовые они. Гордубал вскакивает и бежит. Мимо леса, по полевой тропинке, опрометью к деревне. Ох, ох, колет в боку, точно шилом, тем что плетут корзины. Гордубал задыхается, но торопится изо всех сил. Слава тебе, боже, вот и деревня. Гордубал еще прибавляет шагу. Ох, как колет в боку! Господи, когда же дом? Ну, еще немного! Вон они, ворота.; Надо крепко прижать руку к боку, тогда не так больно.