Чапек Карел. Кракатит

   - Нет. - Прокоп мельком осмотрел аппарат, подобного которому никогда не видал.
   В аппарате было множество сопротивлений, проволочная сетка, нечто вроде катодной трубки, потом еще какие-то изолированные барабаны, странный когерер, реле и клавиатура с кнопками контактов; Прокоп не мог понять, как все это действует. Он оставил аппарат и взглянул на потолок - нет ли на нем, как дома, того же странного пятна, которое всегда напоминало ему голову старика. Да, есть, есть! И - вон зеркальце с отбитым уголком...
   - Как вам нравится, аппарат? - спросил Дэмон.
   - Он...э-э... это ведь первая конструкция, правда? Он еще слишком сложен.
   Тут на глаза ему попалась фотография, прислоненная к какой-то индукционной катушке. Прокоп взял снимок в руки; на нем было изображено ошеломляюще прекрасное девичье лицо.
   - Кто это? - хрипло спросил он.
   Дэмон заглянул через его плечо.
   - Неужели не узнаете? Да ведь это ваша красавица, которую вы сами привезли сюда в объятиях. Великолепна, правда?
   - Как попал сюда снимок?
   Дэмон ухмыльнулся.
   - Вероятно, ее обожает наш телеграфист... Не сочтите за труд включить вон тот контакт... Тот большой рычажок... Наш телеграфист - вы его не заметили? Сидел на первой скамье, сморщенный такой человечек...
   Прокоп бросил карточку на стол, включил контакт. По проволочной сетке пробежала голубая искра.
   Дэмон поиграл пальцами на клавиатуре - и весь аппарат начал фосфоресцировать короткими синими вспышками.
   - Так... - удовлетворенно вздохнул Дэмон, неподвижно вглядываясь в пучки искр.
   Прокоп снова порывисто схватил фотографию. Ну, конечно, разумеется, это - та девушка, что спит внизу; нет никакого сомнения. Но если... если б на ней была вуаль, и горжетка, горжетка в капельках дождя, до самых губ, и перчатки... Прокоп стиснул зубы. Не может быть, чтоб она была так похожа на ту! Сощурил глаза, стараясь удержать ускользающий образ, - и опять увидел девушку под вуалью, она прижимает к груди запечатанный пакет, и - вот сейчас поднимет на него чистый, полный отчаяния взор...
   Вне себя от волнения, Прокоп сравнивал фотографию с неуловимым образом. Господи, как же она, собственно, выглядела? Да ведь я не знаю! - кольнул испуг. Знаю только - лицо ее закрывала вуаль, и оно было прекрасно. Прекрасное лицо под вуалью - и больше я ничего, ничего не видел. А этот, этот снимок, большие глаза и рот, строгий и нежный - неужели это та, та самая, что спит внизу?
   У нее ведь раскрытые губы, раскрытые грешные губы, и волосы растрепаны, и смотрит она не так, смотрит совсем не так... Вуаль в дождевых капельках стояла у Прокопа перед глазами, застилая все. Да нет, ерунда; и на снимке - совсем не та девушка, что спит внизу, и не похожа вовсе. На снимке - лицо той, под вуалью, что пришла к нему в беде и горе; ее лоб спокоен, а в глазах - скорбная тень; и к губам льнет вуаль, густая вуаль с росинками дыхания...
   Почему она не подняла тогда вуаль, чтоб я мог узнать ее!
   - Пойдемте, я вам что-то покажу, - прервал его мысли Дэмон и потащил Прокопа наружу.
   Они стояли на вершине отвала; под ногами их простерлась необъятная темная спящая земля.
   - Смотрите туда. - Дэмон показал рукой на горизонт. - Не видите ничего?
   - Ничего. Впрочем, нет, вижу - огонек. Слабое зарево.
   - Знаете, что это такое?
   Раздался еле слышный гул, словно ветер промчался в ночи.
   - Готово! - торжественно произнес Дэмон и обнажил голову. - Good night 1, друзья.
   Прокоп вопросительно посмотрел на него.
   - Не поняли? - сказал Дэмон. - До нас только теперь донесся звук взрыва. Пятьдесят километров по прямой. Точно две с половиной минуты.
   - Какой взрыв?
   - Кракатит. Эти болваны понабивали его в спичечные коробки. Полагаю, теперь-то они нас больше беспокоить не будут. Мы созовем новый съезд... выберем новый комитет...
   - Вы... вы их...
   Дэмон кивнул.
   - С ними нельзя было работать. Уверен, они до последней минуты пререкались из-за тактики. Скорее всего там теперь горит.
   На горизонте виднелось лишь слабенькое багровое зарево.
   - Там остался и изобретатель нашей станции. Все там остались. Так что теперь вы все возьмете в свои руки... Послушайте только, как тихо. А ведь отсюда, из этих проводов посылается в пространство беззвучная и точная канонада. Сейчас мы остановили работу всех радиостанций, и у радистов стоит в ушах треск - крах, крах! Пусть бесятся. А тем временем в Гроттупе господин Томеш бьется, стараясь добыть кракатит. Никогда он его не добудет. Но если даже - если сумеет, о! в ют же миг, когда под его руками произойдет соединение, настанет конец... Так что работай, моя станция, рассылай потихоньку искры, бомбардируй вселенную! Никто, никто, кроме вас, не станет хозяином кракатита. Теперь только вы, вы
   1 Спокойной ночи (англ.).
   один, единственный... - Дэмон опустил руку на Прокопово плечо, молча обвел другой рукой широкий круг, словно показывая: весь мир.
   Ночь была беззвездна и пустынна; лишь на горизонте низко полыхал огненный потоп.
   - А-а, устал, - зевнул Дэмон. - Славный был денек. Пойдемте вниз.
   LI
   Дэмон торопился домой.
   - Где, собственно, находится Гроттуп? - неожиданно спросил Прокоп, когда они уже спустились с холма.
   - Идемте, я покажу вам, - отозвался Дэмон.
   Они зашли в контору рудника, и Дэмон подвел Прокопа к карте на стене.
   - Вот здесь. - Он ткнул в карту длинным ногтем, подчеркнул маленький кружочек. - Пить не хотите? Согреетесь.
   Он налил в рюмки себе и Прокопу жидкость, черную, как смола.
   - Ваше здоровье!
   Прокоп глотнул залпом и задохнулся: жидкость была, как расплавленный металл, и горше хинина; голова мгновенно пошла кругом.
   - Больше не желаете?, - оскалил Дэмон желтые зубы. Жаль. Не хотите заставлять ждать свою красотку, а? - Сам он пил рюмку за рюмкой; глаза вспыхивали зеленым огнем, его обуял приступ болтливости, но язык постепенно коснел. - Слушайте, вы молодец! - заявил он. - Завтра беритесь за дело. Старый Дэмон сделает для вас все, что придет вам в голову... - Тут он неуклюже поднялся, поклонился Прокопу в пояс. - Теперь все в порядке. И еще... по-погодите...
   Он начал путать все языки мира; насколько Прокоп мог понять, Дэмон изрекал грубейшие непристойности; потом затянул какую-то пошлую песенку, задергался, как в припадке падучей, теряя сознание; на губах у него выступила желтая пена.
   - Эй, что с вами? - крикнул Прокоп, встряхивая Дэмона.
   Тот с трудом открыл бессмысленные остекленевшие глаза.
   - Что... что? - забормотал он, приподнялся, вздрогнул. Ага, я... я... Это ничего, - потер себе лоб, судорожно зевнул. - Да, да, я провожу вас в вашу комнату, ладно?
   Его татарское лицо покрылось безобразной синевой и опало, как пустой мешок; он двинулся к двери, шатаясь, словно ноги отказывали ему.
   - Идемте же!
   Он пошел прямо в комнату, где они оставили спящую девушку.
   - А-а, красавица проснулась! - крикнул он на пороге. Входите, пожалуйста!
   Девушка стояла на коленях перед печкой; она, видимо, только что затопила и теперь смотрела на потрескивающие дрова.
   - Ого, как прибрала! - с ноткой признательности протянул Дэмон.
   И в самом деле, комнату проветрили, удивительным образом исчез неприятный беспорядок; теперь все тут было просто и мило, как у мирного домашнего очага.
   - Смотри-ка, на что ты способна! - удивлялся Дэмон. - Пора уже тебе бросить якорь, девица! - Она встала, густо покраснела и смутилась. - Ну-ну, не робей! Этот камарад тебе нравится, правда? - осклабился Дэмон.
   - Нравится, - просто ответила она и пошла закрыть окно и спустить жалюзи.
   От печки по светлой комнате разливалось тепло.
   - Хорошо тут у вас, дети, - одобрил Дэмон, грея руки у печки. - Так бы и остался с вами.
   - Нет уж, уходи, - быстро возразила она.
   - Сейчас, голубушка, - почему-то по-русски ответил Дэмон, ухмыляясь. - Мне... тоскливо мне без людей. Смотри-ка, а приятель твой молчит, как убитый. Постой, сейчас я его уговорю...
   Она вдруг вспыхнула:
   - Нечего его уговаривать! Пусть будет какой есть!
   Дэмон поднял мохнатые брови, изображая преувеличенное изумление:
   - Что-о-о? Да ты уж... не влюби...
   - А тебе какое дело? - перебила она, блеснув глазами. Кому ты тут нужен?
   Он беззвучно захохотал, прислонясь к печке.
   - Знала бы ты, как это тебе к лицу! Ах, девка, девка, значит, и на тебя нашло всерьез? А ну, покажись!
   Он хотел взять ее за подбородок - она отшатнулась, бледнея от гнева, оскалилась.
   - Что? Даже кусаться готова? С кем же это ты вчера опять была, что так... Ага, вспомнил: с Россо, верно?
   - Неправда! - крикнула она со слезами в голосе.
   - Оставьте ее, - резко сказал Прокоп.
   - Ну-ну, это я просто так, - примирительно проворчал Дэмон. - Ладно, не буду вам мешать. Доброй ночи, дети.
   Он, пятясь, прижался к стене; и, прежде чем Прокоп поднял глаза, исчез.
   Прокоп придвинул стул к гудящей печке, засмотрелся в огонь; даже не оглянулся на девушку. Только слышал, как она нерешительно, на цыпочках, ходит по комнате, что-то запирает, устраивает; но вот больше делать нечего, и она остановилась, молчит...
   Дивна власть пламени и текучих вод; засмотрится человек и потеряет себя, застынет; и уже не думает ни о чем, ничего не знает, не ворошит память, но в нем воскресает все, что было, что пережито - воскресает без формы, без времени.
   Стукнула об пол сброшенная туфелька, стукнула другая; значит, разувается. Иди спать, девушка; уснешь, и я посмотрю, на кого ты похожа. Она тихонько прошла через комнату, остановилась; опять поправляет что-то - бог ведает, отчего ей хочется, чтоб было здесь чисто и уютно. И вдруг она бросилась перед ним на колени, протянула к его ноге точеные руки:
   - Хочешь, я сниму с тебя башмаки? - сказала тихо.
   Прокоп взял ее голову в ладони, повернул к себе.
   Красивая, податливая и странно серьезная.
   - Ты знала Томеша? - спросил он хрипло.
   Она подумала, отрицательно покачала головой.
   - Не лги! Ведь ты... ты... Есть у тебя замужняя сестра?
   - Нету. - Она вырвала голову из его рук. - Зачем мне лгать?, Я все скажу, вот нарочно скажу, чтоб ты знал... на-роч-но... Я-я испорченная девчонка... - Уткнулась лицом в его колени. - Все меня, все до еди-ного... так и знай...
   - И Дэмон?
   Не ответила, только содрогнулась.
   - Ты мо... можешь ударить меня ногой, ведь я... ооо, нн-не касайся меня! О, ес-ли бы ты знал... - И ее свела судорога.
   - Перестань! - терзаясь, воскликнул Прокоп и насильно поднял ей голову. В глазах ее было столько, муки и отчаяния, что они казались зияющими провалами. Он отпустил ее со стоном: в ней было такое сходство с той, что у него перехватило дыхание.
   - Молчи, молчи хотя бы... - сдавленным шепотом попросил он.
   Она снова прижалась лицом к его коленям.
   - Нет, позволь мне, я должна вс-се... Я... ведь я начала, когда мне было три... тринадцать...
   Он зажал ей рот ладонью; а она кусала эту ладонь, бормоча свою ужасную исповедь сквозь его пальцы.
   - Замолчи! - кричал он, но слова помимо ее воли рвались наружу, зубы стучали, и она, вся дрожа, говорила, говорила, запинаясь... Он с трудом заставил ее замолчать.
   - Ооо, - стонала она. - Если бы ты... знал, что... люди... что они де-ла-ют! И каждый, каждый был со мной так груб... словно я... не то что животное, а меньше чем камень!
   - Перестань, - в ужасе твердил Прокоп и, не зная, что делать, гладил ее по волосам трясущимися изуродованными пальцами. Она вздохнула, успокаиваясь, и замерла; он чувствовал горячее дыхание, биение жилки в ее горле.
   Вдруг она тихонько хихикнула.
   - Ты думал, я сплю... там, в машине! А я не спала, я только притворялась нарочно... все ждала - ты начнешь... как другие... Ты ведь знал, кто я, какая я... Но... ты хмурился и держал меня, как будто я маленькая девочка... как будто я... какая-нибудь... святыня... - Слезы брызнули у нее сквозь смех. - И я, не знаю почему, вдруг... так обрадовалась, как никогда, никогда... и я гордилась... и ужасно стыдно мне было, и все же... так мне было чудесно... Всхлипывая, она целовала его колени. - Вы... вы даже не разбудили меня... и уложили... как святыню... и ноги прикрыли и ничего не сказали. - Тут она совсем расплакалась. - Я буду... служить вам, позвольте, позвольте мне... я сниму вам ботинки... И пожалуйста, прошу вас, не сердитесь, что я притворялась, будто сплю! Прошу вас...
   Прокоп попытался поднять ее голову: она покрыла поцелуями его руки.
   - Ради бога, не плачьте! - вырвалось у него.
   - Кому вы это? - протянула она в удивлении и перестала плакать. - Почему вы говорите мне вы?
   Наконец ему удалось повернуть ее лицо к себе, хотя она сопротивлялась изо всех сил, стараясь снова уткнуться ему в колени.
   - Нет, нет, - твердила она со страхом, и в то же время смеясь, - я заплаканная. Я вам не понравлюсь, - тихо добавила она, пряча свое лицо. - Отчего вы... так долго... не шли! Я буду служить вам, вести вашу переписку... я научусь печатать на машинке, я знаю пять языков - вы не прогоните меня? Когда вы так долго не шли, я все придумывала - сколько я сделаю для вас... а он все испортил, он говорил так, словно... словно я... А это неправда - я уже рассказала вам все... Я буду... я сделаю все, что вы скажете... я хочу стать хорошей...
   - Встаньте, ради бога!
   Она села на пятки, сложила руки, глядя на него в каком-то экстазе. Теперь... в ней уже не было сходства с той, под вуалью; и Прокоп вспомнил рыдавшую Анчи.
   - Не плачьте больше, - пробормотал он мягко и нерешительно.
   - Вы красивый, - с удивлением вздохнула она.
   Он покраснел, буркнул:
   - Идите... спать, - и погладил ее погорячей щеке.
   - Я вам не противна? - розовея, шепнула она.
   - Ни капельки!
   Она не двинулась с места, взглянула на него глазами, полными тоски; и он склонился и поцеловал ее; она зарделась, вернула ему поцелуй так застенчиво и неловко, как если бы целовала впервые в жизни.
   - Иди спать, иди, - смущенно проворчал он. - Мне еще надо... кое-что обдумать.
   Она послушно встала, бесшумно начала раздеваться. Прокоп пересел в угол, чтоб не стеснять ее.
   Она снимала одежду без стыдливости, но и без тени фривольности, просто - и естественно, как женщина в семейном доме; неторопливо расстегивает пуговицы, распускает шнурочки, тихонько укладывает белье, медленно стягивает чулки с сильных, совершенной формы ног; задумалась, потупила взгляд, по-детски шевелит длинными безупречными пальцами ступней; вот посмотрела на Прокопа, улыбнулась румяной радостью, шепнула:
   - Я тихонько...
   Прокоп в своем углу едва дышит: да ведь это опять незнакомка под вуалью! Это сильное, зрелое, прекрасное тело она; вот так же серьезно и изящно снимает она одежду, так же стекают ее волосы на спокойные плечи, так, именно так поглаживает она, согнувшись в задумчивости, свои полные прелестные руки, и так же, так же... Он закрыл глаза: слишком сильно забилось сердце. Разве не видел ты некогда, смыкая веки в жестоком одиночестве, как стоит она у тихой семейной лампы, поворачивает к тебе лицо и говорит то, чего ты никогда не слышал? Разве тогда, сжимая руки свои коленями, не подмечал ты сквозь сомкнутые веки движение ее руки, простое и милое движение, в котором - вся мирная, молчаливая радость домашнего очага? Раз как-то явилась она тебе: стояла к тебе спиной, склонив над чем-то голову; в другой раз привиделась читающей у вечерней лампы. Быть может, сейчас - лишь продолжение тех снов, и все исчезнет, когда ты откроешь глаза, и останется с тобой одно твое одиночество?
   Он открыл глаза. Девушка лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка, не спуская с него глаз, полных беззаветной, покорной любви. Прокоп подошел, наклонился над ее лицом, изучая черты его с пристальным нетерпеливым вниманием. Она поглядела вопросительно, отодвинулась, освобождая ему место рядом с собой.
   - Нет, нет, - пробормотал он и легонько поцеловал ее в лоб. - Ты спи.
   Она послушно закрыла глаза и, казалось, перестала дышать.
   Прокоп на цыпочках вернулся в свой угол. Нет, не похожа, уверял он себя. Ему все чудилось - она следит за ним из-под опущенных век; это мучило его, мешало думать; нахмурясь, он отвернулся, потом не выдержал - вскочил, тихонько ступая, пошел проверить. Глаза ее закрыты, дыхания не слышно; выражение лица - милое и преданное.
   - Спи, - прошептал он.
   Она слегка кивнула. Он погасил свет и, расставив руки, на цыпочках, вернулся в свой угол у окна.
   Протекли бесконечно долгие, тоскливые часы; Прокоп, как вор, прокрался к двери. Не разбудит он ее?
   Заколебался, положив руку на дверную скобу; с бьющимся сердцем открыл дверь и выскользнул во двор.
   Еще длилась ночь. Прокоп наметил направление между отвалами и перелез через забор. Спрыгнул, отряхнулся и пошел искать шоссе.
   Дорога едва проступает во тьме. Прокоп вглядывается, дрожа от холода. Куда идти? В Балттин?
   Сделав несколько шагов, он остановился; постоял, потупив глаза. Стало быть, в Балттин? Всхлипнул тяжко, без слез - и круто повернулся.
   В Грогтуп!
   LII
   Удивительно вьются дороги в мире. Сосчитай все свои шаги и пути - какой изобразится сложный узор!
   Ибо каждый шагами своими чертит собственную карту земли.
   Был вечер, когда Прокоп подошел к решетчатой ограде гроттупского завода боеприпасов. Это - обширное поле, застроенное корпусами, озаренное молочными шарами дуговых фонарей; еще светится одно-два окна; Прокоп просунул голову между прутьев решетки, позвал: - Алло!
   Подошел не то привратник, не то сторож.
   - Что вам? Вход запрещен.
   - Скажите, пожалуйста, у вас еще работает инженер Томеш?
   - А на что он вам?
   - Мне надо с ним поговорить.
   - ...Господин Томеш не выходит из лаборатории. К нему нельзя.
   - Скажите ему... скажите, что его ждет друг, Прокоп... я должен передать ему одну вещь.
   - Отойдите от ограды, - пробурчал сторож и пошел звать кого-нибудь.
   Через четверть часа к ограде подбежал человек в белом халате.
   - Это ты, Томеш? - вполголоса окликнул его Прокоп.
   - Нет, я лаборант. Господин инженер не может выйти. У него важная работа. Что вам угодно?
   - Я обязательно должен поговорить с ним.
   Лаборант, верткий, бодрый человек, пожал плечами.
   - Извините, ничего не выйдет. Сегодня господин Томеш не может ни на секунду...
   - Делаете кракатит?
   Лаборант подозрительно фыркнул:
   - Вам-то какое дело?
   - Я обязан... предостеречь его. Мне надо поговорить с ним, отдать кое-что.
   - Он просил передать это мне. Я отнесу ему.
   - Нет, я... я отдам только в его руки. Скажите ему...
   - Тогда, он сказал, оставьте это при себе.
   И человек в белом халате повернулся, пошел прочь.
   - Подождите! - крикнул Прокоп. - Отдайте ему! И скажите... скажите... - Он вытащил из кармана, протянул через решетку тот самый измятый, толстый пакет. Лаборант недоверчиво взял его двумя пальцами, и Прокопа охватило такое чувство, будто вот сейчас он оборвал какую-то нить. - Скажите ему, что я... жду его здесь, и прошу прийти!
   - Я отнесу ему, - отрезал лаборант и ушел.
   Прокоп сел на тротуарную тумбу. По ту сторону ограды стояла молчаливая тень, следила за ним. Ненастная ночь; голые ветки деревьев распростерлись в тумане, в воздухе сыро и знобко. Четверть часа спустя подошел к ограде невыспавшийся подросток с бледным, будто из творога, лицом,
   - Господин инженер велели передать, что очень благодарны и что не могут выйти и чтоб вы не ждали, - заученно отрапортовал мальчик.
   - Погодите! - нетерпеливо воскликнул Прокоп. - Скажите ему, что я должен говорит с ним: дело идет... о его жизни. И что я отдам все, что он захочет, только... только пусть он пришлет мне имя и адрес той дамы, от которой я принес пакет. Вы меня поняли?
   - Господин инженер велели только передать, что они очень благодарны, - сонным голосом повторил мальчик, - и чтоб вы не ждали...
   - Ах так, черт возьми! - скрипнул зубами Прокоп. - Тогда скажите ему, пусть придет, или я не двинусь отсюда! И пусть... пусть бросит работу, иначе... все взлетит на воздух, понятно?
   - Понятно, - тупо сказал мальчик.
   - Пусть... пусть выйдет ко мне! Пусть даст мне адрес, только этот адрес, и я тогда... все ему оставлю, ясно?
   - Ясно.
   - Ну, идите же, идите скорей, черт бы вас...
   Прокоп ждал в лихорадочном нетерпении. Не... шаги ли это, там, за оградой? Он представил себе Дэмона, как тот, насупленный, кривя фиолетовые губы, всматривается в голубые искры своей станции.
   А этот болван Томеш все не идет! Все возится - вон там, где светится окошко, - и не знает, не знает, что его уже обстреливают, что он торопливыми руками сам себе роет могилу, и... Не шаги ли это? Нет, никого.
   Сильный кашель сотрясает Прокопа. Все отдам тебе, безумец, только приди, скажи ее имя! Я ничего не хочу; не хочу уже ничего, лишь бы разыскать ее; от всего откажусь, оставь мне одно только это!
   Прокоп устремил глаза в пустоту: стоит перед ним, скрытая вуалью - сухие листья у ног ее, - стоит, бледная и удивительно серьезная в этом сером сумраке; сжимает у груди руки, в которых уже нет конверта, смотрит на него глубоким, пристальным взглядом; и капельки холодного дождика на ее вуали и горжетке. "Мне не забыть вашей доброты ко мне", - тихо и глухо говорит она. Он поднял к ней руки - и согнулся в приступе жестокого кашля.
   Ооо, неужели никто не придет? Прокоп бросился к ограде, чтоб перелезть.
   - Ни с места, или буду стрелять, - крикнула тень за решеткой. - Что надо?
   Прокоп разжал руки.
   - Пожалуйста, - в отчаянии прохрипел он, - скажите господину Томешу... скажите ему...
   - Сами говорите, - без всякой логики возразил сторож. Да убирайтесь поживей!
   Прокоп снова опустился на тумбу. Быть может, Томеш явится, когда его постигнет новая неудача. Ни за что, ни за что ему не понять, как делается кракатит; тогда он придет сам и позовет меня... Прокоп сидел сгорбившись, как проситель.
   - Слушайте, - заговорил он, - я дам вам... десять тысяч, если... вы пропустите меня к нему.
   - Я велю вас задержать, - прозвучал резкий неумолимый ответ.
   - Я... я... хочу только узнать один адрес, понимаете? Я только... хочу... узнать... Я все отдам вам, если вы его достанете! Вы... вы женаты, у вас есть дети, а я... совсем один... и только хочу разыскать...
   - Замолчите, - оборвали его. - Вы пьяны.
   Прокоп умолк; сидел, раскачиваясь всем телом.
   Я должен дождаться, - тупо соображал он. - Почему никто не идет? Ведь я все ему отдам, и кракатит, и все остальное, только бы... только бы... "Мне не забыть вашей доброты ко мне". Нет, боже сохрани; я злой человек; это вы, вы разбудили во мне страсть быть добрым; я готов был сделать все на свете, когда вы на меня взглянули; видите - потомуто я и здесь. Самое прекрасное в вас - это то, что у вас есть власть заставить меня служить вам; поэтому, слышите, поэтому я не могу вас не любить!
   - Да что вы там все бормочете? - сердито окликнули его из-за ограды. - Замолчите вы или нет?
   Прокоп встал.
   - Прошу вас, прошу - передайте Томешу...
   - Я собаку спущу!
   К решетке лениво приблизилась белая фигура с горящим угольком сигареты.
   - Томеш, ты? - окликнул Прокоп.
   - Нет. Вы еще здесь? - Это был лаборант. - Слушайте, вы сошли с ума.
   - Ответьте, ради бога, придет сюда Томеш?
   - И не подумает, - презрительно бросил лаборант. - Он в вас не нуждается. Через пятнадцать минут у нас все будет готово, и тогда - gloria, victoria! 1 - тогда я напьюсь.
   - Умоляю вас, скажите ему - пусть он только даст мне адрес!
   - Это уже передавал мальчишка, - процедил лаборант. - И господин инженер послал вас к лешему. Станет он отрываться от работы! И когда - сейчас, в самом разгаре... Мы уже, собственно, кончили, теперь только - и готово!
   Прокоп вскрикнул от ужаса:
   1 слава, победа! (лат.)
   - Бегите... бегите скорей! Скажите, пусть не включает ток высокой частоты. Пусть остановит работу! Или... или случится такое... Бегите же скорей! Он не знает... он не знает, что Дэмон... Ради бога, остановите его!
   - Ха! - коротко хохотнул лаборант. - Господин Томеш знает, что ему делать. А вы... - и через ограду перелетел горящий окурок. - Спокойной ночи!
   Прокоп рванулся к решетке.
   - Руки вверх! - взревел голос с той стороны, и тотчас пронзительно заверещал свисток. Прокоп бросился бежать.
   Он промчался по шоссе, перепрыгнул через канаву, побежал по мягкому лугу; спотыкаясь в бороздах пашни, падал, вставал и мчался дальше. Наконец он остановился; сердце бушевало в груди. Вокруг - туман, безлюдные поля; теперь уже не поймают. Прислушался; все тихо, слышно только собственное сиплое дыхание. Но что, если... что, если Гроттуп взлетит на воздух? Прокоп схватился руками за голову, побежал дальше; скатился в глубокий овраг, выкарабкался из него, прихрамывая, побежал по вспаханному полю. Ожила боль в ноге, там, где был недавний перелом, в груди сильно закололо; он не мог идти дальше, сел на холодную межу, стал смотреть на Гроттуп, неясно мерцающий в тумане своими дуговыми фонарями. Город был похож на светящийся островок в бескрайнем море мрака.
   Стылая, задавленная тишина; а ведь в радиусе тысяч и тысяч километров разыгрывается ужасающая, безостановочная атака; Дэмон со своей Магнитной горы управляет чудовищной беззвучной бомбардировкой всей земли; летят в пространстве неведомые волны, чтобы нащупать, взорвать порошок кракатита в любой точке земного шара. А здесь, в глубине ночи, работает упрямый безумец, склоненный над таинственным процессом превращения...
   - Берегись, Томеш! - воскликнул Прокоп; но голос его утонул во тьме, как камень, брошенный в омут детской рукой.
   Прокоп вскочил, сотрясаясь от страха и холода, и побежал - дальше от Гроттупа. Забрел в болото, постоял: не раздастся ли взрыв? Нет, тихо; н в новом приливе ужаса ринулся Прокоп вверх по откосу, споткнулся, упал на колени, вскочил, устремляясь вперед; попал в какие-то заросли, продирался вслепую, на ощупь, скользил, съезжал куда-то; и снова поднимался, окровавленными руками утирал пот и бежал, бежал...