Страница:
Эти слова доставили Сунь У-куну большое удовольствие.
Бодисатва подошла к дракону, удалила жемчужину мудрости из-под его подбородка, затем взяла ивовую ветвь, окропила дракона свежей росой, дунула на него своим волшебным дыханием и крикнула: «Изменись!» В тот же миг дракон превратился в коня, которого недавно проглотил. После этого бодисатва дала ему следующий наказ:
– Ты должен всеми силами стараться искупить свой проступок. В награду за это ты станешь золотым.
Взнузданный дракон выразил полную готовность выполнить все наставления. Тогда бодисатва велела Сунь У-куну отвести дракона к Сюань-цзану.
– А сейчас я удаляюсь к себе, на Южное море, – промолвила она.
Однако Сунь У-кун схватил ее за полы одежды и крикнул:
– Никуда я не пойду! Не желаю! Путь в Индию далек и опасен. Кто может поручиться, что простой смертный сможет когда-нибудь добраться туда? Да при всех тех тяготах и невзгодах, которые предстоит нам перенести, я не могу поручиться даже за свою собственную жизнь. Что же тут говорить о каких-то заслугах? Нет, я решительно отказываюсь идти!
– Помнится мне, что ты с большой охотой и искренностью готов был получить познание тогда, когда еще не было проявлено милосердия. Почему же ты отлыниваешь от этого сейчас, когда избавился от постигшего тебя бедствия? Только уединением и самоуничижением мы достигаем совершенства, только глубокая вера приносит свои плоды. Ну, а в тех случаях, когда вашей жизни будет грозить опасность, я разрешаю тебе обращаться к небу, и оно придет вам на помощь, духи земли помогут вам. Если же вы попадете в безвыходное положение, я сама приду вам на помощь. А теперь подойди ко мне, я научу тебя еще кое-чему.
С этими словами бодисатва оторвала от ивовой ветки три листочка и, положив их на затылок Сунь У-куна, крикнула: «Изменитесь!» Листочки мгновенно превратились в волшебные волоски, обладающие способностью спасать от смерти.
– Когда увидишь, что положение безвыходно, можешь тотчас же превратить эти листочки во что тебе будет угодно, они спасут от любой беды.
Выслушав эти добрые советы, Сунь У-кун поблагодарил милосердную бодисатву. А она, восседая на покачиваемых благовонным дуновением радужных облаках, отправилась домой.
После этого Сунь У-кун на облаке спустился вниз и, держа за загривок коня-дракона, подошел с ним к Сюань-цзану.
– Ну, учитель, теперь мы с конем! – промолвил он.
Увидев коня, Сюань-цзан пришел в восторг, но тут же заметил:
– Не кажется ли тебе, что наш конь стал тучнее? Где ты нашел его? – Учитель! – воскликнул Сунь У-кун, – неужели вы только что проснулись? Разве вы не слышали, как Златоглавый дух пригласил сюда бодисатву? Ведь это она превратила дракона в белого коня, точь-в-точь такого, какой был у нас. Жаль только, что этот конь без сбруи. Поэтому мне и приходится держать его за гриву.
– А где же бодисатва? – встрепенулся Сюань-цзан. – Погоди, я пойду отблагодарю ее.
– Не стоит утруждать себя! Бодисатва сейчас уже на Южном море.
Тогда Сюань-цзан взял щепоть земли, возжег благовония и, обратясь лицом на юг, совершил поклоны. После этого он вместе с Сунь У-куном уложил вещи, и они собрались в путь. Между тем Сунь У-кун отпустил местных духов, дал наказ Златоглавому духу и стражам и подвел к Сюань-цзану коня.
– Как же я поеду? Ведь конь без узды и поводьев! Кроме того, надо найти лодку, чтобы переправиться через реку. А там уж мы посмотрим, что делать.
– Этот учитель не от мира сего! – воскликнул Сунь У-кун. – Где возьмешь паром в таких глухих горах? Этот конь давно живет здесь и, конечно, хорошо знает реку. Садитесь, не бойтесь, он перевезет вас лучше всякого парома.
Сюань-цзану ничего не оставалось, как согласиться с Сунь У-куном, и он взобрался на коня. Сунь У-кун подхватил тюки, и они двинулись в путь. Очутившись у берега, они заметили рыбака, который плыл вниз по течению на старом, прогнившем плоту. Сунь У-кун помахал ему рукой и крикнул:
– Эй, рыбак! Подъезжай сюда! Мы паломники из Китая и идем за священными книгами. Мой учитель не может перебраться на тот берег, перевези его!
Рыбак тотчас же поспешил к ним, а Сунь У-кун помог учителю сойти с коня. Сюань-цзан вошел на плот. Туда же ввели коня и уложили вещи. Когда все разместились, рыбак оттолкнулся от берега, и плот с быстротой ветра переправил их. Как только они сошли на берег, Сюань-цзан велел Сунь У-куну достать из узла немного денег и дать их рыбаку, но тот уже отча – лил и крикнул:
– Не надо никаких денег! – С этими словами он скрылся из виду.
Сюань-цзану было очень неловко, и, сложив руки, он выразил свою благодарность.
– Да что его благодарить, учитель! – сказал Сунь У-кун. – Вы ведь не знаете, кто он такой. Это водяной дух, и если бы он не вышел нам навстречу, я непременно вздул бы его. Пусть скажет спасибо, что остался небитым. А о плате и толковать нечего.
Сюань-цзан отнесся к словам Сунь У-куна с недоверием, но промолчал, взобрался на коня, и они двинулись дальше. Глазам их открылись необъятные просторы. Казалось, они попали в Другой мир и, очистившись сердцем, вступили на священные горы. Они и не заметили, что красный диск солнца стал клониться к западу – приближались сумерки.
Посмотрев вперед, Сунь У-кун промолвил:
– Нет, учитель, это не жилье.
– Как же так? – удивился Сюань-цзан.
– Там на крыше я вижу изображения не то летающих рыб, не то животных. Это, пожалуй, храм или кумирня.
Так, беседуя друг с другом, они добрались до ворот строения, которое заметили издали, и над воротами увидели доску с тремя огромными иероглифами: «Храм местного бога». Они вошли в ворота и во дворе увидели старца, у которого на шее висели четки. Сложив руки и приветствуя их, старец сказал:
– Прошу, учитель, садитесь!
Сюань-цзан поспешил поклониться ему в ответ и, подойдя к алтарю, совершил поклон перед изображениями святых. Старик велел юному послушнику принести чаю. Когда они выпили по чашке, Сюань-цзан спросил:
– Почему эта кумирня называется «Храмом местного бога»?
– Это место называется государством Хами, – отвечал старец. – За храмом находится селение. Жители его отличаются благочестием и решили построить храм. Вот почему он и называется «Храмом местного бога». Каждый сезон – весной, во время пахоты, летом при прополке, осенью во время сбора урожая и зимой, когда уже сделаны запасы продовольствия, крестьяне приходят в храм и здесь совершают жертвоприношения. Поэтому счастье не покидает их, они всегда собирают обильные урожаи, стада их множатся.
Слушая это, Сюань-цзан одобрительно кивал головой и наконец сказал:
– Вот уж не зря говорится: «Отъедешь от дома на три ли, и встретишь другие обычаи». У нашего народа, к сожалению, нет такого хорошего обычая.
– А вы откуда пожаловали, учитель? – поинтересовался старец.
– Я из страны великих Танов, – отвечал Сюань-цзан. – По высочайшему повелению я направляюсь в Индию за священными книгами. День уже клонился к вечеру, когда мы увидели ваш храм, и решили обратиться в это священное место с просьбой приютить нас на ночь. С рассветом мы тронемся дальше.
Старик с радостью согласился предоставить им ночлег и все приговаривал:
– Вы уж простите меня, что не встретил вас, как полагается.
И он тут же приказал послушнику приготовить ужин. После ужина Сюань-цзан поблагодарил хозяина. Между тем от зорких глаз Сунь У-куна не скрылось, что под навесом висит веревка для сушки белья. Он схватил ее и спутал ноги коня.
– Где это вы украли коня? – смеясь спросил старик.
– Что ты болтаешь, старик, – огрызнулся Сунь У-кун. – Как можем мы воровать, если носим священный сан и идем на поклонение Будде!
– Почему же в таком случае на нем нет сбруи? – не отставал старик. – И, чтобы стреножить его, ты берешь мою веревку для сушки белья?
– Ну что за вредное создание! – промолвил Сюань-цзан, извиняясь за Сунь У-куна. – Ему бы только зло творить. Если хочешь стреножить коня, попросил бы у почтенного хозяина веревку, зачем же хватать без спросу? Вы уж не сердитесь на него, уважаемый хозяин, – продолжал он. – Не стану обманывать вас, но конь этот действительно не краденый. У белого коня, на котором я ехал из Китая и добрался до реки Инчоу-цзян, была сбруя. Но совершенно неожиданно дракон, который отбывал наказание в этом потоке и совершенствовался там, выскочил из воды и проглотил его вместе со сбруей. И только благодаря моему ученику, который обладает чудесным даром, а также великой милости бодисатвы Гуаньинь, нам удалось поймать этого дракона. Бодисатва превратила его в белого коня, точь-в-точь такого, какой был у меня, велела ему служить мне и сопровождать к обиталищу Будды, в Индию. Не прошло еще и дня, после того как мы переправились через реку, и вот попали к вам. Поэтому-то наш конь без сбруи, мы не успели ее достать.
– Вы не сердитесь на меня, учитель, что я позволил себе пошутить немного, – стал извиняться старик. – Я не думал, что ваш ученик примет мою шутку всерьез. Когда я был молод, у меня водились деньги, и я любил хороших рысаков. Ну, а потом с годами отяжелел и как приехал сюда уж больше не занимался этим делом. Я согласился быть служителем этого храма, совершаю богослужения, возжигаю фимиам, совершаю жертвоприношения. Мои благодетели, живущие в деревне за храмом, не забывают обо мне. Они собирают для меня подаяния. Однако до сих пор у меня сохранилась сбруя, которою я когда-то больше всего дорожил. Несмотря на всю мою бедность, я никак не мог решиться продать ее. Но после того, что вы мне рассказали, узнав, что сама бодисатва спасла этого священного дракона и, превратив его в коня, заставила служить вам, я считаю своим долгом хоть чем-нибудь вам помочь. Завтра я достану сбрую и преподнесу ее вам, почтенный отец. Надеюсь, вы не откажетесь принять от меня этот скромный дар.
Сюань-цзан был тронут до глубины души и выразил старику свою искреннюю признательность. После того как все поели и послушник прибрал со стола, зажгли фонарь, приготовили постели и отправились на покой. На следующий день, поднявшись рано утром, Сун У-кун, обращаясь к Сюань-цзану, сказал:
– Учитель! Вчера вечером хозяин обещал дать нам сбрую. Напомните ему об этом!
Не успел он это сказать, как увидел, что старик несет полный комплект сбруи. Здесь были и седло, и уздечка, и аркан, в общем все, что полагается. Подойдя к ним, старик положил все это на землю и сказал:
– Разрешите преподнести вам мой скромный дар, учитель! Сюань-цзан с благодарностью принял подарок и велел Сунь У-куну надеть все это на коня. Сунь У-кун внимательно осмотрел каждую вещь и убедился в том, что сбруя действительно отличная.
О ней даже сложены стихи:
– Что вы, что вы! Стоит ли благодарить за это?
Когда церемонии были окончены, хозяин не стал задерживать гостей. Сюань-цзан вышел за ворота и, ухватившись за седло, взобрался на коня, а Сунь У-кун взвалил на спину вещи.
В этот момент старик вытащил из рукава плетку, сделанную из полосок кожи, с кнутовищем из душистого дерева, переплетенным жилами тигра и кисточками из красного шелка и, подавая ее Сюань-цзану, сказал:
– Святой отец, возьмите заодно и эту плетку.
– Я очень благодарен вам за внимание и любезность, – отвечал Сюань-цзан и только было собрался спросить о чем-то старца, как тот исчез.
Сюань-цзан оглянулся на храм, но увидел лишь ровное место.
В этот момент с высоты вдруг раздался голос:
– Святой отец! Простите, что не был достаточно учтив с вами. Я – местный дух Лоцзяшань и по поручению бодисатвы доставил вам сбрую для коня. Всеми силами стремитесь на Запад и не теряйте попусту времени.
Перепуганный Сюань-цзан от неожиданности свалился с коня и, простирая руки к небу, стал отбивать поклоны.
– Прости меня, божественный дух, за то, что своими грешными глазами я не распознал твою божественную сущность. Передай от меня глубокую благодарность бодисатве за ее великие к нам милости!
Он без конца продолжал отвешивать поклоны, устремив взор в небо. А на обочине дороги Великий Мудрец Сунь У-кун так и покатывался со смеху. Затем, подойдя к Танскому монаху и схватив его за рукав, он сказал:
– Учитель! Да вставайте же! Он уже сейчас далеко, не слышит ваших молитв и не видит ваших поклонов. Зачем же зря стараться?
– Почему, скажи, когда я совершал поклоны, ты не только не последовал моему примеру, но еще позволил себе насмехаться надо мной? Разве можно так?
– Да что вы понимаете? – рассердился Сунь У-кун. – Этого стервеца следовало бы вздуть хорошенько; лишь ради бодисатвы я не тронул его, пусть этим будет доволен. Чтобы я ему кланялся, пусть и думать об этом не смеет. Я с юных лет был истинным удальцом и никогда не снисходил до того, чтобы кланяться кому-то. Даже при встрече с Нефритовым императором и Лао-цзюнем я ограничился только одним приветствием.
– Ты недостоин звания человека! – возмущенно сказал Сюань-цзан. – И не болтай зря! Вставай скорее, нам нельзя мешкать!
И, собрав свои пожитки, путники двинулись дальше.
Целых два месяца они шли спокойно, хотя на пути им встречались люди из дикого племени ло-ло и мусульмане. Нередко попадались волки, тигры, барсы.
Время летело быстро, и незаметно подошла весна. Горы оделись в яркий бирюзовый наряд, буйно разрослась трава, и на деревьях появились почки, слива оголилась, а на ивах распустились нежно-зеленые листики.
И вот однажды, наслаждаясь в пути весенней природой, учитель и ученик не заметили, как наступил вечер. Сюань-цзан, сидя на коне, посмотрел вдаль и увидел очертания каких-то строений. Видны были крыши беседок и павильонов.
– Сунь У-кун! Как, по-твоему, что это за место?
– Это или храмовые постройки, или же монастырь, – посмотрев в том направлении, куда показывал Сюань-цзан, отвечал Сунь У-кун. – Нам надо поспешить и попроситься там на ночлег.
Сюань-цзан охотно согласился с ним и подстегнул своего коня. Вскоре они прибыли на место.
Однако о том, куда они прибыли, вы узнаете, прочитав следующую главу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
Итак, Сюань-цзан подстегнул своего коня и вместе со своим учеником поспешил к видневшимся вдали храмовым постройкам. Приблизившись к воротам, они действительно убедились в том, что это монастырь.
– Простите, что не заметили вас. Откуда путь держите? – и пригласили гостя в келью настоятеля выпить чаю.
– Ваш покорный слуга едет из Китая по высочайшему повелению в храм Раскатов грома для того, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги. Сейчас поздно, вот мы и решили обратиться к вам с просьбой приютить нас на ночлег.
– Пожалуйста, сделайте милость, заходите, – снова пригласил их монах.
Тогда Сюань-цзан велел Сунь У-куну ввести коня. Между тем монах только сейчас как следует разглядел Сунь У-куна и был настолько поражен его видом, что с опаской спросил:
– Скажите, пожалуйста, что это за существо такое?
– Говорите потише, – предупредил Сюань-цзан. – Этот парень очень горяч. И если ему покажется, что вы сказали что-нибудь не так, он тут же подымет скандал. Это – мой ученик.
У монаха от этих слов даже мороз пошел по коже, и он, покусывая пальцы, сказал:
– Как же вы решились взять такое чудовище к себе в ученики?
– Ну, вы его не знаете, – отвечал Сюань-цзан. – Вид у него действительно безобразный, но он приносит мне большую пользу.
Все втроем они вошли во двор, где помещался центральный храм с надписью, сделанной крупными иероглифами: «Храм созерцания бодисатвы Гуаньинь». Увидев это, Сюань-цзан очень обрадовался:
– Бодисатва много раз оказывала мне милости, но до сих пор я не имел возможности поклониться ей в знак благодарности. И вот сейчас мне представляется счастливый случай. Вознести благодарность в этом храме все равно, что совершить моление перед самой бодисатвой.
Тут монах подозвал послушника, велел ему открыть двери храма и пригласил Сюань-цзана войти и совершить поклонение. Сунь У-кун, положив вещи на землю и привязав коня, тоже вошел в храм.
Подойдя к золотой статуе бодисатвы, Сюань-цзан благоговейно распростерся перед ней. В этот момент монах начал бить в барабан, а Сунь У-кун стал звонить в колокол. Сюань-цзан, распростершись перед алтарем, возносил самые горячие молитвы. Наконец он умолк, монах перестал бить в барабан, а Сунь У-кун все звонил и звонил. Удары то учащались, то становились реже.
– Зачем же бить в колокол, если моление уже закончено? – наконец не вытерпев, заметил монах.
Тут только Сунь У-кун бросил молоток и, улыбаясь, сказал:
– Да кто вас там разберет! Мне что, я, как говорится, отзвонил и с колокольни долой!
Между тем барабанный бой и колокольный звон переполошили всех обитателей монастыря, и они все, независимо от звания и положения, высыпали из своих келий и, столпившись, встревоженно говорили:
– Что за дикарь бьет в колокол и колотит в барабан?!
Выскочив из храма, Сунь У-кун крикнул:
– К вашим услугам почтенный Сунь У-кун! Это я, видите ли, немножно позабавился.
Увидев его, монахи пали ниц и, ползая перед ним на коленях, восклицали:
– Отец наш, Бог грома!
– Ну, Бог грома мне приходится праправнуком! – возразил на это Сунь У-кун. – Встаньте! Вам нечего бояться меня. Мы – священнослужители великой империи Танов и прибыли сюда из Китая.
Но монахи успокоились лишь после того, как увидели Сюань-цзана. Среди них был сам настоятель монастыря.
– Прошу вас, почтенные, пройти в келью, что позади храма, и выпить чаю, – пригласил он гостей.
Сунь У-кун взял вещи, отвязал коня и, ведя его под уздцы, вместе со всеми обошел главный храм и вошел в находившееся позади жилое помещение. Здесь все расселись по старшинству.
Настоятель велел принести чай и закуски. Было еще не поздно, когда они закончили трапезу. Не успел Сюань-цзан отблагодарить за радушный прием, как из внутреннего помещения вышел старый монах, поддерживаемый под руки двумя послушниками.
– Почтенный наставник, разрешите приветствовать вас! – низко склонившись, промолвил Сюань-цзан, поспешив навстречу монаху.
Священнослужитель ответил на приветствие, и они уселись, как и полагалось, по старшинству.
– Мои послушники сказали мне о том, что к нам прибыл из Китая посланец Танского императора, – промолвил наставник. – И я поспешил приветствовать вас, почтенный отец.
– Простите великодушно за то, что мы без предупреждения нарушили ваш покой, – отвечал Сюань-цзан.
– Стоит ли об этом говорить! – возразил монах. – Скажите, пожалуйста, далеко отсюда до Китая?
– От Чанъаня до границы я проехал более пяти тысяч ли, – отвечал Сюань-цзан. – Когда проезжал через Пограничную гору, небо послало мне ученика. Мы миновали Западное государство Хами, ехали два месяца, затем проделали еще пять-шесть тысяч ли, и вот очутились в этих местах.
– Значит, всего вы проехали десять тысяч ли, – сказал наставник. – А я так и прожил свою жизнь, никогда не выезжая из монастыря. Вот уж поистине живешь как бесплодная смоковница, сидишь, словно в колодце, и видишь только клочок неба над собой.
– А разрешите спросить, сколько вам лет, почтенный наставник? – спросил Сюань-цзан.
– Да вот исполнилось двести семьдесят, – отвечал наставник. – Значит, ты приходишься мне праправнуком, – вмешался в разговор Сунь У-кун.
– Веди себя пристойнее! – одернул его Сюань-цзан, покосившись на него. – Надо думать, когда говоришь. Тебе бы только оскорблять человека.
– А сколько вам, почтенный господин, лет? – в свою очередь спросил Сунь У-куна наставник.
– Мне? Трудно даже сказать! – произнес Сунь У-кун. Наставнику этот ответ показался неучтивым, он не стал больше обращаться к Сунь У-куну и велел подать чаю. Расторопный послушник вытащил блюдо из белоснежной яшмы и три синих с золотым ободком чашки. Второй послушник налил всем из медного чайника душистого чаю. Аромат его был настолько восхитителен, что с ним не могли сравниться даже цветы коричного дерева.
– Какой прекрасный напиток! Какие чудесные сосуды! – не переставал восторгаться Сюань-цзан.
– Да вы просто льстите нам! – сказал наставник. – Вы прибыли сюда из великой страны, где, несомненно, много редкостных вещей, так стоит ли говорить о какой-то посуде. Вы, конечно, везете с собой какие-нибудь драгоценности, не соблаговолите ли показать их нам?
– К великому сожалению, – промолвил Сюань-цзан, – ничего особенно примечательного у меня на родине нет. А если бы даже и было, я все равно не смог бы взять это с собой в такой дальний путь.
– Учитель, – вступил тут в разговор Сунь У-кун. – А разве ряса, которую я видел в вашем узле несколько дней тому назад, не драгоценность? Почему бы не показать ее?
Тут монахи ехидно улыбнулись.
– Что рассмешило вас? – спросил Сунь У-кун.
– Да это действительно смешно, – отвечал наставник. – Разве ряса это драгоценность? У каждого из нас есть не меньше двадцати – тридцати ряс. А вот у меня за двести шестьдесят лет службы здесь накопилось штук восемьсот! Принесите-ка их, покажем гостям! – приказал он.
Монаху очень хотелось похвастаться своим богатством. Он позвал работников и приказал им открыть кладовые. Монахи вытащили ящиков двенадцать, поставили их посреди двора и стали вытаскивать оттуда рясы, встряхивая и развешивая их на веревках. Весь двор и стены сверкали шелком, золотом, парчой.
Сунь У-кун внимательно осмотрел все рясы. Они были поистине великолепны. Но он с улыбкой сказал:
– Замечательно! Однако уберите все это. Теперь мы покажем то, что есть у нас!
– Ученик, – тихонько сказал Сюань-цзан, одернув Сунь У-куна, – нам не следовало бы хвастаться. Мы на чужбине, одни, как бы чего не случилось.
Бодисатва подошла к дракону, удалила жемчужину мудрости из-под его подбородка, затем взяла ивовую ветвь, окропила дракона свежей росой, дунула на него своим волшебным дыханием и крикнула: «Изменись!» В тот же миг дракон превратился в коня, которого недавно проглотил. После этого бодисатва дала ему следующий наказ:
– Ты должен всеми силами стараться искупить свой проступок. В награду за это ты станешь золотым.
Взнузданный дракон выразил полную готовность выполнить все наставления. Тогда бодисатва велела Сунь У-куну отвести дракона к Сюань-цзану.
– А сейчас я удаляюсь к себе, на Южное море, – промолвила она.
Однако Сунь У-кун схватил ее за полы одежды и крикнул:
– Никуда я не пойду! Не желаю! Путь в Индию далек и опасен. Кто может поручиться, что простой смертный сможет когда-нибудь добраться туда? Да при всех тех тяготах и невзгодах, которые предстоит нам перенести, я не могу поручиться даже за свою собственную жизнь. Что же тут говорить о каких-то заслугах? Нет, я решительно отказываюсь идти!
– Помнится мне, что ты с большой охотой и искренностью готов был получить познание тогда, когда еще не было проявлено милосердия. Почему же ты отлыниваешь от этого сейчас, когда избавился от постигшего тебя бедствия? Только уединением и самоуничижением мы достигаем совершенства, только глубокая вера приносит свои плоды. Ну, а в тех случаях, когда вашей жизни будет грозить опасность, я разрешаю тебе обращаться к небу, и оно придет вам на помощь, духи земли помогут вам. Если же вы попадете в безвыходное положение, я сама приду вам на помощь. А теперь подойди ко мне, я научу тебя еще кое-чему.
С этими словами бодисатва оторвала от ивовой ветки три листочка и, положив их на затылок Сунь У-куна, крикнула: «Изменитесь!» Листочки мгновенно превратились в волшебные волоски, обладающие способностью спасать от смерти.
– Когда увидишь, что положение безвыходно, можешь тотчас же превратить эти листочки во что тебе будет угодно, они спасут от любой беды.
Выслушав эти добрые советы, Сунь У-кун поблагодарил милосердную бодисатву. А она, восседая на покачиваемых благовонным дуновением радужных облаках, отправилась домой.
После этого Сунь У-кун на облаке спустился вниз и, держа за загривок коня-дракона, подошел с ним к Сюань-цзану.
– Ну, учитель, теперь мы с конем! – промолвил он.
Увидев коня, Сюань-цзан пришел в восторг, но тут же заметил:
– Не кажется ли тебе, что наш конь стал тучнее? Где ты нашел его? – Учитель! – воскликнул Сунь У-кун, – неужели вы только что проснулись? Разве вы не слышали, как Златоглавый дух пригласил сюда бодисатву? Ведь это она превратила дракона в белого коня, точь-в-точь такого, какой был у нас. Жаль только, что этот конь без сбруи. Поэтому мне и приходится держать его за гриву.
– А где же бодисатва? – встрепенулся Сюань-цзан. – Погоди, я пойду отблагодарю ее.
– Не стоит утруждать себя! Бодисатва сейчас уже на Южном море.
Тогда Сюань-цзан взял щепоть земли, возжег благовония и, обратясь лицом на юг, совершил поклоны. После этого он вместе с Сунь У-куном уложил вещи, и они собрались в путь. Между тем Сунь У-кун отпустил местных духов, дал наказ Златоглавому духу и стражам и подвел к Сюань-цзану коня.
– Как же я поеду? Ведь конь без узды и поводьев! Кроме того, надо найти лодку, чтобы переправиться через реку. А там уж мы посмотрим, что делать.
– Этот учитель не от мира сего! – воскликнул Сунь У-кун. – Где возьмешь паром в таких глухих горах? Этот конь давно живет здесь и, конечно, хорошо знает реку. Садитесь, не бойтесь, он перевезет вас лучше всякого парома.
Сюань-цзану ничего не оставалось, как согласиться с Сунь У-куном, и он взобрался на коня. Сунь У-кун подхватил тюки, и они двинулись в путь. Очутившись у берега, они заметили рыбака, который плыл вниз по течению на старом, прогнившем плоту. Сунь У-кун помахал ему рукой и крикнул:
– Эй, рыбак! Подъезжай сюда! Мы паломники из Китая и идем за священными книгами. Мой учитель не может перебраться на тот берег, перевези его!
Рыбак тотчас же поспешил к ним, а Сунь У-кун помог учителю сойти с коня. Сюань-цзан вошел на плот. Туда же ввели коня и уложили вещи. Когда все разместились, рыбак оттолкнулся от берега, и плот с быстротой ветра переправил их. Как только они сошли на берег, Сюань-цзан велел Сунь У-куну достать из узла немного денег и дать их рыбаку, но тот уже отча – лил и крикнул:
– Не надо никаких денег! – С этими словами он скрылся из виду.
Сюань-цзану было очень неловко, и, сложив руки, он выразил свою благодарность.
– Да что его благодарить, учитель! – сказал Сунь У-кун. – Вы ведь не знаете, кто он такой. Это водяной дух, и если бы он не вышел нам навстречу, я непременно вздул бы его. Пусть скажет спасибо, что остался небитым. А о плате и толковать нечего.
Сюань-цзан отнесся к словам Сунь У-куна с недоверием, но промолчал, взобрался на коня, и они двинулись дальше. Глазам их открылись необъятные просторы. Казалось, они попали в Другой мир и, очистившись сердцем, вступили на священные горы. Они и не заметили, что красный диск солнца стал клониться к западу – приближались сумерки.
– Сунь У-кун! – позвал он. – Я вижу человеческое жилье. Мы остановимся там на ночлег, а утром тронемся дальше.
Тучки беспорядочные, быстрые
Бледною озарены луной,
Иней воздух наполняет искрами,
Дрожь рождает ветер ледяной.
Птичьих стай, летящих к югу с криками,
В небесах лазурных больше нет,
С озаренными закатом пиками,
Кажется, уходит вдаль хребет.
Средь ветвей шуршания постылого
Только обезьян тоскливый визг,
И дорога пыльная пустынная
Вьется по горам то вверх, то вниз.
Лишь когда ночная тьма сгущается,
Вдалеке мелькают огоньки –
То из странствий дальних возвращаются
К берегу родному моряки.
Посмотрев вперед, Сунь У-кун промолвил:
– Нет, учитель, это не жилье.
– Как же так? – удивился Сюань-цзан.
– Там на крыше я вижу изображения не то летающих рыб, не то животных. Это, пожалуй, храм или кумирня.
Так, беседуя друг с другом, они добрались до ворот строения, которое заметили издали, и над воротами увидели доску с тремя огромными иероглифами: «Храм местного бога». Они вошли в ворота и во дворе увидели старца, у которого на шее висели четки. Сложив руки и приветствуя их, старец сказал:
– Прошу, учитель, садитесь!
Сюань-цзан поспешил поклониться ему в ответ и, подойдя к алтарю, совершил поклон перед изображениями святых. Старик велел юному послушнику принести чаю. Когда они выпили по чашке, Сюань-цзан спросил:
– Почему эта кумирня называется «Храмом местного бога»?
– Это место называется государством Хами, – отвечал старец. – За храмом находится селение. Жители его отличаются благочестием и решили построить храм. Вот почему он и называется «Храмом местного бога». Каждый сезон – весной, во время пахоты, летом при прополке, осенью во время сбора урожая и зимой, когда уже сделаны запасы продовольствия, крестьяне приходят в храм и здесь совершают жертвоприношения. Поэтому счастье не покидает их, они всегда собирают обильные урожаи, стада их множатся.
Слушая это, Сюань-цзан одобрительно кивал головой и наконец сказал:
– Вот уж не зря говорится: «Отъедешь от дома на три ли, и встретишь другие обычаи». У нашего народа, к сожалению, нет такого хорошего обычая.
– А вы откуда пожаловали, учитель? – поинтересовался старец.
– Я из страны великих Танов, – отвечал Сюань-цзан. – По высочайшему повелению я направляюсь в Индию за священными книгами. День уже клонился к вечеру, когда мы увидели ваш храм, и решили обратиться в это священное место с просьбой приютить нас на ночь. С рассветом мы тронемся дальше.
Старик с радостью согласился предоставить им ночлег и все приговаривал:
– Вы уж простите меня, что не встретил вас, как полагается.
И он тут же приказал послушнику приготовить ужин. После ужина Сюань-цзан поблагодарил хозяина. Между тем от зорких глаз Сунь У-куна не скрылось, что под навесом висит веревка для сушки белья. Он схватил ее и спутал ноги коня.
– Где это вы украли коня? – смеясь спросил старик.
– Что ты болтаешь, старик, – огрызнулся Сунь У-кун. – Как можем мы воровать, если носим священный сан и идем на поклонение Будде!
– Почему же в таком случае на нем нет сбруи? – не отставал старик. – И, чтобы стреножить его, ты берешь мою веревку для сушки белья?
– Ну что за вредное создание! – промолвил Сюань-цзан, извиняясь за Сунь У-куна. – Ему бы только зло творить. Если хочешь стреножить коня, попросил бы у почтенного хозяина веревку, зачем же хватать без спросу? Вы уж не сердитесь на него, уважаемый хозяин, – продолжал он. – Не стану обманывать вас, но конь этот действительно не краденый. У белого коня, на котором я ехал из Китая и добрался до реки Инчоу-цзян, была сбруя. Но совершенно неожиданно дракон, который отбывал наказание в этом потоке и совершенствовался там, выскочил из воды и проглотил его вместе со сбруей. И только благодаря моему ученику, который обладает чудесным даром, а также великой милости бодисатвы Гуаньинь, нам удалось поймать этого дракона. Бодисатва превратила его в белого коня, точь-в-точь такого, какой был у меня, велела ему служить мне и сопровождать к обиталищу Будды, в Индию. Не прошло еще и дня, после того как мы переправились через реку, и вот попали к вам. Поэтому-то наш конь без сбруи, мы не успели ее достать.
– Вы не сердитесь на меня, учитель, что я позволил себе пошутить немного, – стал извиняться старик. – Я не думал, что ваш ученик примет мою шутку всерьез. Когда я был молод, у меня водились деньги, и я любил хороших рысаков. Ну, а потом с годами отяжелел и как приехал сюда уж больше не занимался этим делом. Я согласился быть служителем этого храма, совершаю богослужения, возжигаю фимиам, совершаю жертвоприношения. Мои благодетели, живущие в деревне за храмом, не забывают обо мне. Они собирают для меня подаяния. Однако до сих пор у меня сохранилась сбруя, которою я когда-то больше всего дорожил. Несмотря на всю мою бедность, я никак не мог решиться продать ее. Но после того, что вы мне рассказали, узнав, что сама бодисатва спасла этого священного дракона и, превратив его в коня, заставила служить вам, я считаю своим долгом хоть чем-нибудь вам помочь. Завтра я достану сбрую и преподнесу ее вам, почтенный отец. Надеюсь, вы не откажетесь принять от меня этот скромный дар.
Сюань-цзан был тронут до глубины души и выразил старику свою искреннюю признательность. После того как все поели и послушник прибрал со стола, зажгли фонарь, приготовили постели и отправились на покой. На следующий день, поднявшись рано утром, Сун У-кун, обращаясь к Сюань-цзану, сказал:
– Учитель! Вчера вечером хозяин обещал дать нам сбрую. Напомните ему об этом!
Не успел он это сказать, как увидел, что старик несет полный комплект сбруи. Здесь были и седло, и уздечка, и аркан, в общем все, что полагается. Подойдя к ним, старик положил все это на землю и сказал:
– Разрешите преподнести вам мой скромный дар, учитель! Сюань-цзан с благодарностью принял подарок и велел Сунь У-куну надеть все это на коня. Сунь У-кун внимательно осмотрел каждую вещь и убедился в том, что сбруя действительно отличная.
О ней даже сложены стихи:
Сунь У-кун остался очень доволен всеми полученными вещами и надел сбрую и седло на коня. А Сюань-цзан в знак благодарности земно поклонился старцу, который тут же бросился поднимать Сюань-цзана.
Как серебро звезды, горят сплетенья
Узоров на поверхности седла.
И кожа драгоценного сиденья,
Как золото, блестяща и светла.
И край попоны праздничной атласной
Спускается в три слоя со спины,
И в шнур поводьев, тонкий и прекрасный,
Три длинных нити шелка вплетены.
И украшают яркие букеты
Узду из превосходного ремня,
Чтоб от простуды оградить, надеты
Накидки шерстяные на коня.
И на зонте фигуры золотые
Диковинных невиданных зверей,
И удила железные, литые,
Тяжелые, – чтоб конь бежал скорей.
– Что вы, что вы! Стоит ли благодарить за это?
Когда церемонии были окончены, хозяин не стал задерживать гостей. Сюань-цзан вышел за ворота и, ухватившись за седло, взобрался на коня, а Сунь У-кун взвалил на спину вещи.
В этот момент старик вытащил из рукава плетку, сделанную из полосок кожи, с кнутовищем из душистого дерева, переплетенным жилами тигра и кисточками из красного шелка и, подавая ее Сюань-цзану, сказал:
– Святой отец, возьмите заодно и эту плетку.
– Я очень благодарен вам за внимание и любезность, – отвечал Сюань-цзан и только было собрался спросить о чем-то старца, как тот исчез.
Сюань-цзан оглянулся на храм, но увидел лишь ровное место.
В этот момент с высоты вдруг раздался голос:
– Святой отец! Простите, что не был достаточно учтив с вами. Я – местный дух Лоцзяшань и по поручению бодисатвы доставил вам сбрую для коня. Всеми силами стремитесь на Запад и не теряйте попусту времени.
Перепуганный Сюань-цзан от неожиданности свалился с коня и, простирая руки к небу, стал отбивать поклоны.
– Прости меня, божественный дух, за то, что своими грешными глазами я не распознал твою божественную сущность. Передай от меня глубокую благодарность бодисатве за ее великие к нам милости!
Он без конца продолжал отвешивать поклоны, устремив взор в небо. А на обочине дороги Великий Мудрец Сунь У-кун так и покатывался со смеху. Затем, подойдя к Танскому монаху и схватив его за рукав, он сказал:
– Учитель! Да вставайте же! Он уже сейчас далеко, не слышит ваших молитв и не видит ваших поклонов. Зачем же зря стараться?
– Почему, скажи, когда я совершал поклоны, ты не только не последовал моему примеру, но еще позволил себе насмехаться надо мной? Разве можно так?
– Да что вы понимаете? – рассердился Сунь У-кун. – Этого стервеца следовало бы вздуть хорошенько; лишь ради бодисатвы я не тронул его, пусть этим будет доволен. Чтобы я ему кланялся, пусть и думать об этом не смеет. Я с юных лет был истинным удальцом и никогда не снисходил до того, чтобы кланяться кому-то. Даже при встрече с Нефритовым императором и Лао-цзюнем я ограничился только одним приветствием.
– Ты недостоин звания человека! – возмущенно сказал Сюань-цзан. – И не болтай зря! Вставай скорее, нам нельзя мешкать!
И, собрав свои пожитки, путники двинулись дальше.
Целых два месяца они шли спокойно, хотя на пути им встречались люди из дикого племени ло-ло и мусульмане. Нередко попадались волки, тигры, барсы.
Время летело быстро, и незаметно подошла весна. Горы оделись в яркий бирюзовый наряд, буйно разрослась трава, и на деревьях появились почки, слива оголилась, а на ивах распустились нежно-зеленые листики.
И вот однажды, наслаждаясь в пути весенней природой, учитель и ученик не заметили, как наступил вечер. Сюань-цзан, сидя на коне, посмотрел вдаль и увидел очертания каких-то строений. Видны были крыши беседок и павильонов.
– Сунь У-кун! Как, по-твоему, что это за место?
– Это или храмовые постройки, или же монастырь, – посмотрев в том направлении, куда показывал Сюань-цзан, отвечал Сунь У-кун. – Нам надо поспешить и попроситься там на ночлег.
Сюань-цзан охотно согласился с ним и подстегнул своего коня. Вскоре они прибыли на место.
Однако о том, куда они прибыли, вы узнаете, прочитав следующую главу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
повествующая о том, как настоятель монастыря замыслил овладеть буддийской драгоценностью – рясой и как Дух горы Черного ветра похитил эту драгоценность
Они хотели было войти в ворота, но в этот момент оттуда вышли монахи. И вы только посмотрите, как они выглядели:
Был монастырь на этом горном склоне,
Изящные беседки здесь стояли,
И шли от павильона к павильону
Террасы многоцветными слоями…
Прославивший утехи и отраду –
Огромный зал окутан облаками, —
И радужные клубы за ограду
Сквозь стройные ворота проникали.
Тенистые сосновые аллеи,
Бамбука купы окружали зданья,
Годов не замечая, не старея,
Они вовек не знати увяданья…
Среди акаций гордо и спокойно
Столетние вздымались кипарисы.
На пагоды взгляни и колокольни –
На их верхушках облака повисли…
Не потревожит суета мирская –
Монахи могут в думы углубиться,
Шумит, шумит листва, не умолкая,
В ветвях поют, не умолкая, птицы.
Покой, что для молений предназначен,
Как никакой иной, и чист и светел,
И духу безграничную прозрачность
Способна дать одна лишь добродетель.
Завидев монахов, Сюань-цзан почтительно посторонился и приветствовал их. Монахи поспешили ответить на приветствие и, улыбаясь, сказали:
Высокие шапки
Головы украшали,
На них белоснежные
Были халаты надеты,
Неспешно шагали,
Качались у них под ушами
Из меди блестящей и красной
Литые браслеты.
И шелком крученым
Они затянули у талий
Широкие полы
Одежды изящной и скромной,
И ноги усталые
Туго обули в сандальи,
Искусно сплетенные ими
Из прочной соломы
И каждый рукою
Держал барабан деревянный,
И в такт песнопеньям
Монахи по ним колотили.
И видел любой,
Что молитвы твердя непрестанно,
Монахи служению Будде
Себя посвятили.
– Простите, что не заметили вас. Откуда путь держите? – и пригласили гостя в келью настоятеля выпить чаю.
– Ваш покорный слуга едет из Китая по высочайшему повелению в храм Раскатов грома для того, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги. Сейчас поздно, вот мы и решили обратиться к вам с просьбой приютить нас на ночлег.
– Пожалуйста, сделайте милость, заходите, – снова пригласил их монах.
Тогда Сюань-цзан велел Сунь У-куну ввести коня. Между тем монах только сейчас как следует разглядел Сунь У-куна и был настолько поражен его видом, что с опаской спросил:
– Скажите, пожалуйста, что это за существо такое?
– Говорите потише, – предупредил Сюань-цзан. – Этот парень очень горяч. И если ему покажется, что вы сказали что-нибудь не так, он тут же подымет скандал. Это – мой ученик.
У монаха от этих слов даже мороз пошел по коже, и он, покусывая пальцы, сказал:
– Как же вы решились взять такое чудовище к себе в ученики?
– Ну, вы его не знаете, – отвечал Сюань-цзан. – Вид у него действительно безобразный, но он приносит мне большую пользу.
Все втроем они вошли во двор, где помещался центральный храм с надписью, сделанной крупными иероглифами: «Храм созерцания бодисатвы Гуаньинь». Увидев это, Сюань-цзан очень обрадовался:
– Бодисатва много раз оказывала мне милости, но до сих пор я не имел возможности поклониться ей в знак благодарности. И вот сейчас мне представляется счастливый случай. Вознести благодарность в этом храме все равно, что совершить моление перед самой бодисатвой.
Тут монах подозвал послушника, велел ему открыть двери храма и пригласил Сюань-цзана войти и совершить поклонение. Сунь У-кун, положив вещи на землю и привязав коня, тоже вошел в храм.
Подойдя к золотой статуе бодисатвы, Сюань-цзан благоговейно распростерся перед ней. В этот момент монах начал бить в барабан, а Сунь У-кун стал звонить в колокол. Сюань-цзан, распростершись перед алтарем, возносил самые горячие молитвы. Наконец он умолк, монах перестал бить в барабан, а Сунь У-кун все звонил и звонил. Удары то учащались, то становились реже.
– Зачем же бить в колокол, если моление уже закончено? – наконец не вытерпев, заметил монах.
Тут только Сунь У-кун бросил молоток и, улыбаясь, сказал:
– Да кто вас там разберет! Мне что, я, как говорится, отзвонил и с колокольни долой!
Между тем барабанный бой и колокольный звон переполошили всех обитателей монастыря, и они все, независимо от звания и положения, высыпали из своих келий и, столпившись, встревоженно говорили:
– Что за дикарь бьет в колокол и колотит в барабан?!
Выскочив из храма, Сунь У-кун крикнул:
– К вашим услугам почтенный Сунь У-кун! Это я, видите ли, немножно позабавился.
Увидев его, монахи пали ниц и, ползая перед ним на коленях, восклицали:
– Отец наш, Бог грома!
– Ну, Бог грома мне приходится праправнуком! – возразил на это Сунь У-кун. – Встаньте! Вам нечего бояться меня. Мы – священнослужители великой империи Танов и прибыли сюда из Китая.
Но монахи успокоились лишь после того, как увидели Сюань-цзана. Среди них был сам настоятель монастыря.
– Прошу вас, почтенные, пройти в келью, что позади храма, и выпить чаю, – пригласил он гостей.
Сунь У-кун взял вещи, отвязал коня и, ведя его под уздцы, вместе со всеми обошел главный храм и вошел в находившееся позади жилое помещение. Здесь все расселись по старшинству.
Настоятель велел принести чай и закуски. Было еще не поздно, когда они закончили трапезу. Не успел Сюань-цзан отблагодарить за радушный прием, как из внутреннего помещения вышел старый монах, поддерживаемый под руки двумя послушниками.
– Наставник пришел, – раздались голоса.
На голове у старца верх убора
Опаловыми выложен камнями,
Из тонкой золотой парчи оборки
Шерсть рясы бирюзовой окаймляли.
С лишаньскою богиней престарелой
Был внешне схож. Светился ум во взоре,
И так же проницательно смотрел он,
Как яростный дракон в Восточном море.
Зубов немного у него осталось,
И был всегда открытым рот щербатый,
Сухое тело так согнула старость,
Как будто был он смолоду горбатым.
– Почтенный наставник, разрешите приветствовать вас! – низко склонившись, промолвил Сюань-цзан, поспешив навстречу монаху.
Священнослужитель ответил на приветствие, и они уселись, как и полагалось, по старшинству.
– Мои послушники сказали мне о том, что к нам прибыл из Китая посланец Танского императора, – промолвил наставник. – И я поспешил приветствовать вас, почтенный отец.
– Простите великодушно за то, что мы без предупреждения нарушили ваш покой, – отвечал Сюань-цзан.
– Стоит ли об этом говорить! – возразил монах. – Скажите, пожалуйста, далеко отсюда до Китая?
– От Чанъаня до границы я проехал более пяти тысяч ли, – отвечал Сюань-цзан. – Когда проезжал через Пограничную гору, небо послало мне ученика. Мы миновали Западное государство Хами, ехали два месяца, затем проделали еще пять-шесть тысяч ли, и вот очутились в этих местах.
– Значит, всего вы проехали десять тысяч ли, – сказал наставник. – А я так и прожил свою жизнь, никогда не выезжая из монастыря. Вот уж поистине живешь как бесплодная смоковница, сидишь, словно в колодце, и видишь только клочок неба над собой.
– А разрешите спросить, сколько вам лет, почтенный наставник? – спросил Сюань-цзан.
– Да вот исполнилось двести семьдесят, – отвечал наставник. – Значит, ты приходишься мне праправнуком, – вмешался в разговор Сунь У-кун.
– Веди себя пристойнее! – одернул его Сюань-цзан, покосившись на него. – Надо думать, когда говоришь. Тебе бы только оскорблять человека.
– А сколько вам, почтенный господин, лет? – в свою очередь спросил Сунь У-куна наставник.
– Мне? Трудно даже сказать! – произнес Сунь У-кун. Наставнику этот ответ показался неучтивым, он не стал больше обращаться к Сунь У-куну и велел подать чаю. Расторопный послушник вытащил блюдо из белоснежной яшмы и три синих с золотым ободком чашки. Второй послушник налил всем из медного чайника душистого чаю. Аромат его был настолько восхитителен, что с ним не могли сравниться даже цветы коричного дерева.
– Какой прекрасный напиток! Какие чудесные сосуды! – не переставал восторгаться Сюань-цзан.
– Да вы просто льстите нам! – сказал наставник. – Вы прибыли сюда из великой страны, где, несомненно, много редкостных вещей, так стоит ли говорить о какой-то посуде. Вы, конечно, везете с собой какие-нибудь драгоценности, не соблаговолите ли показать их нам?
– К великому сожалению, – промолвил Сюань-цзан, – ничего особенно примечательного у меня на родине нет. А если бы даже и было, я все равно не смог бы взять это с собой в такой дальний путь.
– Учитель, – вступил тут в разговор Сунь У-кун. – А разве ряса, которую я видел в вашем узле несколько дней тому назад, не драгоценность? Почему бы не показать ее?
Тут монахи ехидно улыбнулись.
– Что рассмешило вас? – спросил Сунь У-кун.
– Да это действительно смешно, – отвечал наставник. – Разве ряса это драгоценность? У каждого из нас есть не меньше двадцати – тридцати ряс. А вот у меня за двести шестьдесят лет службы здесь накопилось штук восемьсот! Принесите-ка их, покажем гостям! – приказал он.
Монаху очень хотелось похвастаться своим богатством. Он позвал работников и приказал им открыть кладовые. Монахи вытащили ящиков двенадцать, поставили их посреди двора и стали вытаскивать оттуда рясы, встряхивая и развешивая их на веревках. Весь двор и стены сверкали шелком, золотом, парчой.
Сунь У-кун внимательно осмотрел все рясы. Они были поистине великолепны. Но он с улыбкой сказал:
– Замечательно! Однако уберите все это. Теперь мы покажем то, что есть у нас!
– Ученик, – тихонько сказал Сюань-цзан, одернув Сунь У-куна, – нам не следовало бы хвастаться. Мы на чужбине, одни, как бы чего не случилось.