Страница:
Рокотов, заинтригованный находкой, перевернул лист. В одном углу стояла надпись «LEVEL 4» [9] , в другом — извилистая линия очерчивала нечто вроде медузы, перечеркнутой жирным крестом. Сбоку от креста имелись цифры: 2582.
«Интересный листочек. И явно неслучайный… — Влад разгладил бумагу. — Эти цифири я уже видел. Причем совсем недавно. Остается вспомнить, где. Вернемся к анализу. Так: три-семь-семь-ноль-одиннадцать. Ясно, тип оборудования. Дальше: ноль-пять-ноль-четыре-девять-девять. Тоже понятно — пятое апреля сего года. Две недели назад. А анализ-то свежий. С пылу с жару, что называется. Может, это наркота? Не, не похоже. Белковую сертификацию героина или анашишки не проводят. Так что точно не наркота… Вес — два с лишним грамма. Некисло! Ребята на анализе не экономят. Чистота — три девятки после запятой. Тоже неплохо, даже очень… Ага, альфа-группа — семь-четыре-семь, Фета-группа — два-два-девять… Стоп!»
Рокотов отодвинулся от стола и потряс головой. Вытащил сигареты, но закуривать не стал. Вместо этого сорвал с росшего у беседки куста листик и сунул черенок в рот. Пожевал.
Мысли путались.
«Так, спокойно… Ошибка исключена: это анализ альфа-фета-протеина. Причем вещества — бешеное количество. Ерунда какая-то. Откуда у албанцев такие запасы? Это ж миллионы долларов. И работа огромного научного комплекса. В сарае протеин не выделить, его получают в абортариях и родильных домах. Точнее, сырьё получают. Плаценту, часть крови плода. Но чтобы собрать такое количество, потребуется по меньшей мере год. Или два. Правда, если действовать разрешенными методами. Где-то я читал, что в юго-восточной Азии недавно накрыли лабораторию по добыче сложных протеинов у новорожденных… Так-так-так… Уже теплее. Ну правильно — война, жертвы никто не считает, плюс-минус тысяча детей туда, сюда… Славно! Вот какой у вас, граждане албанцы, побочный приработок. Наркота уже не устраивает, хочется денежек побольше. Вот и трансплантационными органами приторговываете. То-то за последние два года рынок донорских тканей вырос минимум в два раза! В Боснии и Хорватии началось, тут продолжилось. Молодцы американцы с европейцами! И оружие новое испытывают, и непокорных президентов смещают, и заодно своих богатеньких буратин запчастями обеспечивают… Так сказать, чтоб не ходить по два раза. А чему удивляться? Все правильно — доноров-то в цивилизованных странах по пальцам пересчитать можно. А одних пересадок печени в год требуется не меньше ста тысяч…»
Влад стукнул кулаком по столу. Да так, что кружка подпрыгнула и кофе чуть не выплеснулся на разложенные бумаги.
«Альфа-фета-протеин, кажись, применяется в геронтологических проектах. Вроде мощного стимулятора. Эх, не знаю я конкретики! Впрочем, неважно, суть-то мне известна. В Штатах старперов навалом. И неплохо обеспеченных, готовых за полгода нормальной жизни отдать всю свою страховку. Вот и цепочка — эти уроды под военную сурдинку протеин получают, а америкосы обеспечивают их оружием и поддержкой на международном уровне. Чем масштабнее боевые действия — тем выгоднее обеим сторонам. Однако… План на обороте несомненно относится к анализу. Лаборатория? Похоже… Но тогда, кроме четвертого уровня, есть еще минимум три. А что это за крестик и цифры? Напоминает географический символ возвышенности. Точно!»
Рокотов подпрыгнул от радости.
«Есть! — он быстро развернул карту немецкого летчика и положил чертеж рядом с заштрихованным розовым карандашом участком. — Вот оно!»
В центре отмеченного пилотом квадрата находилась гора, в точности повторяющая очертания извилистой линии на ксерокопии. Рядом были пропечатаны те же четыре цифры: 2582.
Высота над уровнем моря.
На вторую половину дня у Главы Администрации не было запланировано ничего, самолет в Париж улетал только в шесть вечера, и по дороге в аэропорт чиновник решил навестить своих бывших коллег по «альма матер». То бишь — по институту, где он прозябал целых двенадцать лет.
Когда «мерседес 5500» из кремлевского гаража остановился у центрального подъезда главного здания института, на ступенях уже ждала представительная делегация во главе с ректором. По обеим сторонам лестницы расположилась массовка из студентов и аспирантов. Все выглядели так, будто бы преподаватели и учащиеся в едином порыве решили поприветствовать своего бывшего коллегу, искренне радуясь его нынешним успехам и высокому положению.
Общее впечатление портили только излишне подобострастные лица и льстиво изогнутая фигура проректора по хозяйственной части.
Чиновник с достоинством выбрался из автомобиля, небрежно поручкался с ректором, кивнул челяди и прошествовал внутрь. Он старался вести себя торжественно, давая понять окружающим, что встреча с лицом такого высокого ранга суеты не терпит.
Торжественность получалась не очень: его походка больше смахивала на суетливые и дерганые движения зоновского «шныря», посланного паханом по мелкому поручению. И все благодаря комплекции — Глава Администрации был зело тщедушен, костюмы болтались на его худосочных плечиках, а руки-ноги ходили, как на шарнирах. Плюс к этому он немного сутулился и шаркал.
Чиновнику продемонстрировали новый корпус общежития, компьютеризированные классы и галерею портретов известных личностей, взращенных в стенах института. Излишне говорить, что на самом видном месте красовалось фото Главы Администрации.
Ректор держал нос по ветру. Портретики были легкосъемные, так что в любой момент «неправильного человечка» можно было сдернуть со стены и отправить пылиться в шкафы в деканате.
Финальной точкой визита стало посещение родной кафедры. Заведующий так волновался, что забыл, в какую сторону открывается дверь, и четверть минуты дергал ее на себя, мысленно проклиная идиота, который запер замок. Наконец Главе Администрации надоели потуги престарелого профессора, помнившего еще сталинские времена, и он самолично толкнул дверь. Та легко открылась.
Чиновник вплыл на кафедру и увидел своего давнего недруга — доцент сидел на подоконнике и кормил ворона. Птица подобострастия к гостю не испытывала.
Провожатые почтительно застыли в дверях.
— Ну-с, — бодро произнес Глава Администрации, — что тут у нас?
— Можно подумать, сам не знаешь, — хмыкнул непочтительный доцент. — Кстати, здороваться надо.
От такой наглости чиновник растерялся. Он и представить себе не мог, что какой-то мелкий доцентишка посмеет не согнуться перед ним в заискивающем поклоне.
— П-приветствую, — автоматически пролепетал кремлевский бюрократ и тут же взял себя в руки. — Сколько лет, сколько зим!
— Здорово, Железяка! — Доцент вторично выбил чиновника из колеи, назвав того студенческим прозвищем, рожденным из отчества Главы Администрации — Стальевич. — Все растешь…
Ректор, стоящий за спиной чиновника, в ужасе закатил глаза и обессиленно оперся на плечо секретаря. Доценту, как и десять лет назад, было наплевать на бюрократические нормы общения. А в нынешние времена и подавно — он доживал в институте последние недели, заключив контракт на три года с вычислительным центром университета в Осаке. Специалистом он был высочайшего класса.
Глава Администрации нацепил на себя маску вежливого презрения.
— Ты, я вижу, все такой же. Птички, собачки, кошечки… С твоими способностями давно мог бы институт возглавить.
— Мне и здесь неплохо. По крайней мере, не боюсь монаршего гнева. А то наш батька, — доцент кивнул на бледного ректора, — каждую неделю то к мэру бегает, то в Академию Наук, то в министерство…
Ворон скосил фиолетовый глаз на Главу Администрации и издевательски каркнул.
— Вот и птица того же мнения, — доцент почесал ворона по грудке. — Как дела, не спрашиваю. Тебя по телевизору чаще Пугачевой показывают. Но почему-то без звука…
Еще одна оплеуха.
Косноязычный Глава Администрации действительно боялся выступать в эфире. Однажды на заре своей политической карьеры он попался на удочку «телекиллера» с запоминающейся фамилией Одуренко, полчаса мямлил перед камерой, неуклюже отбивался от бритвенно-острых вопросов суперпрофессионального журналиста, а потом три месяца краснел, выслушивая насмешки знакомых. Язвительный Одуренко выставил чиновника тупым и неумелым лгуном.
— Для комментариев есть пресс-секретарь, — наконец нашелся чиновник.
— Это точно, — кивнул доцент. — Пресс-секретарь у вас — это что-то! Если убрать мычание, будет очень даже ничего.
Ворон переступил с лапы на лапу и требовательно ткнул клювом в ладонь кормильца. Мол, разговоры разговорами, а о жратве не забывай! Доцент насыпал на подоконник очередную порцию пшена.
— Как сегодняшние студенты? — сменил тему Глава Администрации. Ему требовалось достойно завершить разговор.
— А что студенты? Такие же, как мы были. Не лучше, не хуже. Правда, пить стали меньше. Стипендии у них — не чета нашим. Дай Бог, чтобы на неделю покушать хватило.
— Ничего, — вальяжно отреагировал чиновник, — скоро все изменится.
— Не сомневаюсь, — снова хмыкнул доцент. — Твоими молитвами… Вот ты мне скажи, Железяка, ты еще теорию множеств помнишь?
— Конечно, — холодно ответил Глава Администрации, делая вид, что не обращает внимания на тон собеседника.
— Тогда что ж ты своим сослуживцам объяснить не можешь, куда все это воровство ведет, а? И что воровать можно только с прибылей, а не с убытков? Эх, видать, позабыл ты производственные расчеты…
— Экономикой занимается правительство, а не Администрация Президента.
— Умно… Кстати, я давно хотел узнать: а чем именно Администрация занимается? Раньше как-то не задумывался, а тут что-то сомнения замучили. Вроде все при деле, а толку никакого…
— Может быть, наш гость устал? — вклинился проректор по учебной работе, бывший секретарь парткома. Голос звенел от напряжения.
— Да не суетись ты, Петрович, — отмахнулся доцент, — дай сказать человеку. Просветить нас, темных, на предмет большой политики…
— А ты все такой же ершистый, — покачал головой чиновник. — Никакого уважения к руководству.
— Это Петрович-то руководство? — засмеялся доцент. — Эй, Петрович, интеграл от нуля до единицы от «а» плюс «бэ» в квадрате сколько будет?
Проректор по учебной работе спрятался за спины коллег.
— То-то и оно, — наставительно заявил доцент. — А как глотку на собраниях драть, так он первый. Особенно по проблемам ведомственной площади или командировок за рубеж. Петрович у нас весь мир объездил, на всех конгрессах отметился. Величина, так сказать, мирового масштаба… А сдачу в столовке на калькуляторе три раза пересчитывает.
— Я бы попросил! — взвизгнул возмущенный проректор.
— Этим ты только и занимаешься. Всю жизнь просишь, — парировал нахальный доцент. — Квартиру выпросил, ссуду на машину, дачных участка у тебя целых три. Может, пора и остановиться?
— Непорядок, — демократично заявил Глава Администрации, ища взглядом съежившегося Петровича и натыкаясь на преданные глаза ректора. — Много у вас таких?
Доцент заговорщицки наклонился к чиновнику. Институтское начальство замерло в ужасе.
— А то ты не знаешь, — тихо сказал доцент. — Это ж твои приятели. С ними ты и корпуса в аренду под склады раздавал, и денежки бюджетные в коммерческих банках прокручивал, и с первокурсницами на пикники с банькой выезжал… Думаешь, я тогда не понял, кто мою премию из портфеля стибрил? И на какие такие шиши ты декана в кабаке поил? У тебя, Железяка, всегда с логикой было плоховато, еще в аспирантуре. А то, что ты во власть пробился, ничего не значит. По крайней мере, для меня. Я-то от тебя не завишу… Да и власть твоя вовсе не такая безграничная, как ты представляешь. И далеко не вечная…
С каменным лицом Глава Администрации повернулся к доценту спиной. В абсолютном молчании, нарушаемом лишь всхлипами державшегося за сердце ректора, он прошествовал к машине и тяжело плюхнулся на заднее сиденье.
Всю дорогу у него в ушах рефреном звучала последняя фраза, брошенная доцентом уже вдогонку: «Хреново ты закалился, Железяка!»
Как и предполагалось, трудностей с получением документации на ядерный заряд типа «АУ/С-10» не возникло. Через албанскую диаспору в столице России Месди Корраджи вышел на прапорщика, занимавшего скромную должность в архиве Министерства Обороны. Тот за смехотворную сумму в тысячу американских долларов ксерокопировал нужную папку документов и на Пушкинской площади вручил ее косовскому террористу.
Слежки со стороны военной контрразведки сотрудник Министерства Обороны не боялся. Всем давно было наплевать на то, какие бумаги покидают архив в течение рабочего дня. Лишь бы к вечеру все папки возвращались на стеллажи.
Тем же вечером, спустя десять минут после того, как Глава Администрации в сопровождении делегации отправился во Францию, из Москвы в Прагу улетел и Месди.
Прапорщик по фамилии Горилко, полностью соответствующей его внешности, обменял сто долларов в ближайшем к зданию архива обменном пункте, затарился перцовой настойкой и возле собственного дома был встречен группой молодых людей. Как потом рассказывали свидетели — смуглых, похожих на азербайджанцев. Прапорщика избили, отобрали пакет со спиртным и напоследок пырнули ножом. От чего тот и скончался по дороге в больницу.
Брошенный за квартал от места происшествия пакет с четырьмя бутылками перцовки и килограммом ветчины обнаружили бомжи и закатили пирушку в близлежащем подвале.
Районная прокуратура, для вида поковырявшись в случае классического уличного грабежа с убийством, через неделю приостановила дело за нерозыском подозреваемых. Тонкая папочка проверочных материалов была заброшена в сейф с подобными «глухарями». Как показывает практика, такие преступления раскрываются только случайно или по горячим следам, когда совершивших нападение обнаруживает патрульный наряд в ста метрах от трупа — делящих между собой награбленные вещи или дерущихся за право первого глотка из экспроприированной бутылки.
Дело Горилко никого не заинтересовало. Зацепок не было. Все говорило о случайной стычке.
По прошествии положенных в таких случаях двух недель тело прапорщика захоронили на окраинном кладбище под дешевой пирамидкой, покрашенной алюминиевой краской. Бесхозный металл привлек внимание местной шпаны, шпана пирамидку выломала и сдала в лом литовскому предпринимателю.
Обнаруженные при прапорщике девятьсот долларов были поделены между ведущим дело следователем и операми угрозыска. В протокол изъятых вещей их не вносили. Родственникам убитого вернули только сто двадцать рублей из потертого бумажника. О валюте те ничего не знали, так что скандала не произошло.
Десять машинописных листов с описанием ядерного заряда благополучно доехали до Албании в сумке неприметного молодого бизнесмена, вылетевшего в Тирану транзитом через Рим.
Капитан ВВС США Джесс Коннор по прозвищу Кудесник остановил свой темно-вишневый «шевроле блейзер» возле магазинчика «семь-одиннадцать»[10] на сороковой федеральной трассе и зашел купить упаковку баночного пива. К ужину они с женой ждали гостей.
Пассажир неприметного «бьюика», следовавшего за «шевроле» Коннора от самого госпиталя, поднес ко рту микрофон.
Уже вторую неделю летчик повторял один и тот же маршрут. После спасения из Югославии и переправки в Штаты Джессу было предписано посещать занятия психолога в течение полутора месяцев, чтобы избавиться от перенесенного стресса. Занятия проводились по три часа пять дней в неделю, и дисциплинированный Коннор еще ни разу не опоздал, хотя для этого приходилось наматывать ежедневно по восемьдесят миль от дома до госпиталя и обратно. Но приказ есть приказ. Без курса реабилитации дальнейшая служба в ВВС была невозможна.
Темнокожий водитель «бьюика» повернулся к пассажиру.
— «Блейзер» — это очень удачно.
— Угу, — угрюмо кивнул пассажир, — завтра и сделаем. Обгоняй его, а то уже полчаса на хвосте сидим…
Ясхар вышел от Хирурга рассерженным. Тот, не дослушав просьбу начальника охраны о проверке всех, кто имеет доступ к копировальной технике, замахал руками и попросил с подобными мелочами не к нему обращаться, а решать такие вопросы самостоятельно. Заодно Хирург выразил недовольство малым количеством экспериментального материала. У него появилось несколько неплохих идей по сверхочистке героина с помощью живых организмов, требовались дополнительные объекты. Ясхар пообещал доставить нужное количество в течение недели.
Недостатка в захваченных косовскими боевиками молодых сербах не было: сколько надо, столько и купим — по сто немецких марок за голову, не больше. Молодые женщины, нужные Хирургу, ценятся несколько дороже, по двести — двести пятьдесят марок, ибо они пользуются спросом в подпольных публичных домах Хорватии — куда со всей Европы и даже Нового Света съезжаются пресыщенные обычными утехами богатенькие садисты. Плюс сексуальных услуг в том, что клиент может замучить жертву до смерти, не боясь ответственности. Поэтому поток туристов в эту независимую республику не иссякает. Из реки Сава, что течет через хорватскую столицу Загреб, частенько извлекают изуродованные трупы и молодых женщин, и совсем еще девочек, но полиция сквозь пальцы смотрит на эти убийства — списывает их на внутренние разборки сербской общины. Иногда даже показательно арестовывают какого нибудь серба. Серб, предварительно давший признательные показания и взявший на себя десяток другой убийств, как правило, оказывается застрелен при попытке к бегству.
Албанец поднялся на лифте, миновал темные и сырые боковые ответвления главного коридора и зашел к себе в блок. Незакрытые тоннели, ведущие в глубь горы, давно раздражали Ясхара. Никто не мог сказать, какова их протяженность и что из себя представляет система катакомб, начинающихся буквально за вторым третьим поворотом. Приспособленные под секретный объект помещения занимали несколько процентов от площадей подземной базы, построенной в пятидесятые годы по личному распоряжению маршала Тито. Чертежи вместе с проектировщиками были давно уничтожены. Косовские албанцы, обнаружившие заброшенные катакомбы, использовали только их северную часть, нимало не интересуясь, что же скрывается глубже. А для полномасштабного исследования всех тоннелей у Ясхара не хватало людей. Он ограничился лишь двумя маневренными группами, ежедневно обходившими всю обжитую часть и проверяющими боковые коридоры на двадцать-тридцать метров.
Ясхар уселся за свой рабочий стол и придвинул отчет помощника за прошедшие сутки. Никаких происшествий, никаких посторонних по периметру базы, никаких нарушений у личного состава охраны и персонала.
Албанец отодвинул отчет и задумался.
История с двумя незарегистрированными ксерокопиями не давала ему покоя.
Конечно, логичнее всего было предположить, что сам Хирург или кто-то из его лаборантов, небрежно относящихся к вопросам безопасности, отксерил какие-то бумаги и просто-напросто об этом забыл. А копии уничтожил по окончании своих исследований. Работающие на базе научные работники плюют на правила секретности, считая их прерогативой Ясхара, и ничуть ему не помогают.
Албанец как мог боролся с разгильдяйством. Но без особого успеха. Коллектив ученых не подчинялся ему непосредственно, а выполнял распоряжения приезжающих раз в три месяца эмиссаров из-за океана.
Ясхар сжал челюсти. Он привык держать все под контролем, и ситуация с яйцеголовыми очкариками выводила его из себя.
Впрочем, слабым звеном в цепочке доставки исходного материала для исследований были и «носильщики». Их завербовали из числа бойцов Освободительной Армии, и они имели доступ во внутренние помещения.
«Носильщиков» было десять. В перерывах между доставками живого товара они отсиживались в лагере на территории Албании и в боевых действиях участия не принимали — чтобы не попасть в плен к сербам и не выдать координаты лаборатории.
Ясхар уже запросил данные по каждому «носильщику» и остался очень недоволен результатом. Из десятерых в лагере возле Кукеса[11] оказалось всего восемь. Один отъехал на побывку к родственникам в Тирану, другого командировали в Македонию для каких то консультаций с коллегами из НАТО.
В принципе, ксерокопии мог сделать любой из них.
Однако Ясхар не представлял, зачем кому-то из «носильщиков» понадобилось идти на такой риск. Для полуграмотных боевиков документы с базы ценности не представляли, о биохимии и трансплантологии они не имели никакого представления, а бумаги по безопасности и обороне убежища Ясхар хранил в собственном сейфе, к которому у «носильщиков» доступа быть не могло.
Оставалось дождаться, когда группа прибудет с очередной партией младенцев, и подробно расспросить каждого. Вообще с этой десяткой пора кончать и набирать следующую. «Текучесть кадров в могилу» хорошо себя зарекомендовала еще во Вторую мировую войну, когда по окончании спецопераций всех участников тихо вырезали.
Мертвые не предают.
И не делают ксерокопий.
Владислав оглядел партизан — выспавшихся, но удрученно сидящих вдоль большого стола на террасе. Минуту назад он сообщил, что война под его командованием для них закончена. Задача выполнена более чем на «отлично», и он распускает свою маленькую армию. Сербы идут по домам, а он держит курс на родину.
О своем открытии Рокотов решил не говорить. Пробиваться с отрядом инвалидов через территорию Косова значит бессмысленно угробить половину личного состава и вернуться обратно, неся на себе раненых. И не добраться до цели.
А ярость, которая охватит сербов, когда они узнают о содержании найденного Владом листка бумаги, еще больше осложнит бросок на юг Косова. Ибо ярость плохой помощник на войне.
— Может быть, мы еще на что нибудь сгодимся? — тоскливо спросил Раде.
— Вы на многое способны, — вздохнул Рокотов. — А главное — вернуться к родным живыми и здоровыми. Два раза нам повезло, не стоит искушать судьбу… Мы сделали все. Война не бесконечна, и наши успехи приблизили ее окончание. Сейчас вы нужнее в своих домах. Восстанавливать разрушенное, помогать близким, поддерживать слабых. Важных дел — завались. Госпитали, стройки… Примените свои силы и знания там.
— А если, — осторожно предложил Срджан, — мы совершим марш до границы и…
— Никаких если, — покачал головой Влад. — Для вас пешая операция — самоубийство. Тем более что мы наверняка столкнемся с вашим спецназом и огребем кучу неприятностей. Мы — не воинское подразделение и носим оружие незаконно. Одно дело — горы и борьба с вражеской авиацией, другое — наводить порядок на земле. Отменяется. К тому же опыта у вас нет. Погибнете без толку. Ведь так, дед Марко?
Сидящий во главе стола старик кивнул и строго посмотрел на Джуро.
— Даже и не думай. Попробуешь ослушаться Влада — я тебя ремнем выдеру и в сарае запру… И не ухмыляйся! Молод еще ухмыляться. Это вы друг для друга — бесстрашные воины, а для меня — молокососы. Как ваш командир сказал, так и будет. Точка! А попытаетесь своевольничать, я соседей позову и мозги вам вправлю. — Дед Марко грозно обвел взглядом притихших партизан. — Влад знает, что говорит.
Авторитет деда Марко в деревне был высок. Если сказал, что соседей позовет, можно не сомневаться: придут и угомонят любого, кто не послушается старика.
Джуро скис.
— Да не переживайте вы, — развел руками Рокотов. — Думаете, мне хочется вас бросить? Эмоции эмоциями, а реальность реальностью. Я не собираюсь героически погибнуть…
— И что ты будешь делать? — спросил Войслав, крутя в руках кружку с кофе.
— Через Болгарию пробираться, — соврал Владислав. — Там попроще с переправкой в Россию. Пешком через границу, потом пароходом до Новороссийска.
— А документы? — недоверчиво поинтересовался Драгослав. — У тебя же паспорта нет!
— Ничего, — бодро ответил Рокотов, — зато есть идеи. Из Болгарии меня в любом случае домой отправят. Симулирую потерю памяти — мол, контузило, не помню, как границу пересек и где целый месяц шатался. Вот и все… Никуда не денутся, посадят на самолет или на пароход, и — здравствуй, отечество! При худшем раскладе отдохну недельку в кутузке, пока мою личность устанавливать будут. Это не беда. Болгары — те же славяне.
— Тогда мы тебя до границы проводим, — предложил Срджан.
— А смысл? — Влад поднял бровь. — Чтобы вас погранцы перехватили да поинтересовались, зачем это вооруженные парни в Болгарию намылились? Предложение не проходит. Если у кого-то еще есть похожие мысли — забудьте. Никто меня не провожает, не маленький. Сам доберусь, на поезде…
— Как? — удивился Йован. — Патрули кругом, с поезда тебя снимут.
«Интересный листочек. И явно неслучайный… — Влад разгладил бумагу. — Эти цифири я уже видел. Причем совсем недавно. Остается вспомнить, где. Вернемся к анализу. Так: три-семь-семь-ноль-одиннадцать. Ясно, тип оборудования. Дальше: ноль-пять-ноль-четыре-девять-девять. Тоже понятно — пятое апреля сего года. Две недели назад. А анализ-то свежий. С пылу с жару, что называется. Может, это наркота? Не, не похоже. Белковую сертификацию героина или анашишки не проводят. Так что точно не наркота… Вес — два с лишним грамма. Некисло! Ребята на анализе не экономят. Чистота — три девятки после запятой. Тоже неплохо, даже очень… Ага, альфа-группа — семь-четыре-семь, Фета-группа — два-два-девять… Стоп!»
Рокотов отодвинулся от стола и потряс головой. Вытащил сигареты, но закуривать не стал. Вместо этого сорвал с росшего у беседки куста листик и сунул черенок в рот. Пожевал.
Мысли путались.
«Так, спокойно… Ошибка исключена: это анализ альфа-фета-протеина. Причем вещества — бешеное количество. Ерунда какая-то. Откуда у албанцев такие запасы? Это ж миллионы долларов. И работа огромного научного комплекса. В сарае протеин не выделить, его получают в абортариях и родильных домах. Точнее, сырьё получают. Плаценту, часть крови плода. Но чтобы собрать такое количество, потребуется по меньшей мере год. Или два. Правда, если действовать разрешенными методами. Где-то я читал, что в юго-восточной Азии недавно накрыли лабораторию по добыче сложных протеинов у новорожденных… Так-так-так… Уже теплее. Ну правильно — война, жертвы никто не считает, плюс-минус тысяча детей туда, сюда… Славно! Вот какой у вас, граждане албанцы, побочный приработок. Наркота уже не устраивает, хочется денежек побольше. Вот и трансплантационными органами приторговываете. То-то за последние два года рынок донорских тканей вырос минимум в два раза! В Боснии и Хорватии началось, тут продолжилось. Молодцы американцы с европейцами! И оружие новое испытывают, и непокорных президентов смещают, и заодно своих богатеньких буратин запчастями обеспечивают… Так сказать, чтоб не ходить по два раза. А чему удивляться? Все правильно — доноров-то в цивилизованных странах по пальцам пересчитать можно. А одних пересадок печени в год требуется не меньше ста тысяч…»
Влад стукнул кулаком по столу. Да так, что кружка подпрыгнула и кофе чуть не выплеснулся на разложенные бумаги.
«Альфа-фета-протеин, кажись, применяется в геронтологических проектах. Вроде мощного стимулятора. Эх, не знаю я конкретики! Впрочем, неважно, суть-то мне известна. В Штатах старперов навалом. И неплохо обеспеченных, готовых за полгода нормальной жизни отдать всю свою страховку. Вот и цепочка — эти уроды под военную сурдинку протеин получают, а америкосы обеспечивают их оружием и поддержкой на международном уровне. Чем масштабнее боевые действия — тем выгоднее обеим сторонам. Однако… План на обороте несомненно относится к анализу. Лаборатория? Похоже… Но тогда, кроме четвертого уровня, есть еще минимум три. А что это за крестик и цифры? Напоминает географический символ возвышенности. Точно!»
Рокотов подпрыгнул от радости.
«Есть! — он быстро развернул карту немецкого летчика и положил чертеж рядом с заштрихованным розовым карандашом участком. — Вот оно!»
В центре отмеченного пилотом квадрата находилась гора, в точности повторяющая очертания извилистой линии на ксерокопии. Рядом были пропечатаны те же четыре цифры: 2582.
Высота над уровнем моря.
* * *
На вторую половину дня у Главы Администрации не было запланировано ничего, самолет в Париж улетал только в шесть вечера, и по дороге в аэропорт чиновник решил навестить своих бывших коллег по «альма матер». То бишь — по институту, где он прозябал целых двенадцать лет.
Когда «мерседес 5500» из кремлевского гаража остановился у центрального подъезда главного здания института, на ступенях уже ждала представительная делегация во главе с ректором. По обеим сторонам лестницы расположилась массовка из студентов и аспирантов. Все выглядели так, будто бы преподаватели и учащиеся в едином порыве решили поприветствовать своего бывшего коллегу, искренне радуясь его нынешним успехам и высокому положению.
Общее впечатление портили только излишне подобострастные лица и льстиво изогнутая фигура проректора по хозяйственной части.
Чиновник с достоинством выбрался из автомобиля, небрежно поручкался с ректором, кивнул челяди и прошествовал внутрь. Он старался вести себя торжественно, давая понять окружающим, что встреча с лицом такого высокого ранга суеты не терпит.
Торжественность получалась не очень: его походка больше смахивала на суетливые и дерганые движения зоновского «шныря», посланного паханом по мелкому поручению. И все благодаря комплекции — Глава Администрации был зело тщедушен, костюмы болтались на его худосочных плечиках, а руки-ноги ходили, как на шарнирах. Плюс к этому он немного сутулился и шаркал.
Чиновнику продемонстрировали новый корпус общежития, компьютеризированные классы и галерею портретов известных личностей, взращенных в стенах института. Излишне говорить, что на самом видном месте красовалось фото Главы Администрации.
Ректор держал нос по ветру. Портретики были легкосъемные, так что в любой момент «неправильного человечка» можно было сдернуть со стены и отправить пылиться в шкафы в деканате.
Финальной точкой визита стало посещение родной кафедры. Заведующий так волновался, что забыл, в какую сторону открывается дверь, и четверть минуты дергал ее на себя, мысленно проклиная идиота, который запер замок. Наконец Главе Администрации надоели потуги престарелого профессора, помнившего еще сталинские времена, и он самолично толкнул дверь. Та легко открылась.
Чиновник вплыл на кафедру и увидел своего давнего недруга — доцент сидел на подоконнике и кормил ворона. Птица подобострастия к гостю не испытывала.
Провожатые почтительно застыли в дверях.
— Ну-с, — бодро произнес Глава Администрации, — что тут у нас?
— Можно подумать, сам не знаешь, — хмыкнул непочтительный доцент. — Кстати, здороваться надо.
От такой наглости чиновник растерялся. Он и представить себе не мог, что какой-то мелкий доцентишка посмеет не согнуться перед ним в заискивающем поклоне.
— П-приветствую, — автоматически пролепетал кремлевский бюрократ и тут же взял себя в руки. — Сколько лет, сколько зим!
— Здорово, Железяка! — Доцент вторично выбил чиновника из колеи, назвав того студенческим прозвищем, рожденным из отчества Главы Администрации — Стальевич. — Все растешь…
Ректор, стоящий за спиной чиновника, в ужасе закатил глаза и обессиленно оперся на плечо секретаря. Доценту, как и десять лет назад, было наплевать на бюрократические нормы общения. А в нынешние времена и подавно — он доживал в институте последние недели, заключив контракт на три года с вычислительным центром университета в Осаке. Специалистом он был высочайшего класса.
Глава Администрации нацепил на себя маску вежливого презрения.
— Ты, я вижу, все такой же. Птички, собачки, кошечки… С твоими способностями давно мог бы институт возглавить.
— Мне и здесь неплохо. По крайней мере, не боюсь монаршего гнева. А то наш батька, — доцент кивнул на бледного ректора, — каждую неделю то к мэру бегает, то в Академию Наук, то в министерство…
Ворон скосил фиолетовый глаз на Главу Администрации и издевательски каркнул.
— Вот и птица того же мнения, — доцент почесал ворона по грудке. — Как дела, не спрашиваю. Тебя по телевизору чаще Пугачевой показывают. Но почему-то без звука…
Еще одна оплеуха.
Косноязычный Глава Администрации действительно боялся выступать в эфире. Однажды на заре своей политической карьеры он попался на удочку «телекиллера» с запоминающейся фамилией Одуренко, полчаса мямлил перед камерой, неуклюже отбивался от бритвенно-острых вопросов суперпрофессионального журналиста, а потом три месяца краснел, выслушивая насмешки знакомых. Язвительный Одуренко выставил чиновника тупым и неумелым лгуном.
— Для комментариев есть пресс-секретарь, — наконец нашелся чиновник.
— Это точно, — кивнул доцент. — Пресс-секретарь у вас — это что-то! Если убрать мычание, будет очень даже ничего.
Ворон переступил с лапы на лапу и требовательно ткнул клювом в ладонь кормильца. Мол, разговоры разговорами, а о жратве не забывай! Доцент насыпал на подоконник очередную порцию пшена.
— Как сегодняшние студенты? — сменил тему Глава Администрации. Ему требовалось достойно завершить разговор.
— А что студенты? Такие же, как мы были. Не лучше, не хуже. Правда, пить стали меньше. Стипендии у них — не чета нашим. Дай Бог, чтобы на неделю покушать хватило.
— Ничего, — вальяжно отреагировал чиновник, — скоро все изменится.
— Не сомневаюсь, — снова хмыкнул доцент. — Твоими молитвами… Вот ты мне скажи, Железяка, ты еще теорию множеств помнишь?
— Конечно, — холодно ответил Глава Администрации, делая вид, что не обращает внимания на тон собеседника.
— Тогда что ж ты своим сослуживцам объяснить не можешь, куда все это воровство ведет, а? И что воровать можно только с прибылей, а не с убытков? Эх, видать, позабыл ты производственные расчеты…
— Экономикой занимается правительство, а не Администрация Президента.
— Умно… Кстати, я давно хотел узнать: а чем именно Администрация занимается? Раньше как-то не задумывался, а тут что-то сомнения замучили. Вроде все при деле, а толку никакого…
— Может быть, наш гость устал? — вклинился проректор по учебной работе, бывший секретарь парткома. Голос звенел от напряжения.
— Да не суетись ты, Петрович, — отмахнулся доцент, — дай сказать человеку. Просветить нас, темных, на предмет большой политики…
— А ты все такой же ершистый, — покачал головой чиновник. — Никакого уважения к руководству.
— Это Петрович-то руководство? — засмеялся доцент. — Эй, Петрович, интеграл от нуля до единицы от «а» плюс «бэ» в квадрате сколько будет?
Проректор по учебной работе спрятался за спины коллег.
— То-то и оно, — наставительно заявил доцент. — А как глотку на собраниях драть, так он первый. Особенно по проблемам ведомственной площади или командировок за рубеж. Петрович у нас весь мир объездил, на всех конгрессах отметился. Величина, так сказать, мирового масштаба… А сдачу в столовке на калькуляторе три раза пересчитывает.
— Я бы попросил! — взвизгнул возмущенный проректор.
— Этим ты только и занимаешься. Всю жизнь просишь, — парировал нахальный доцент. — Квартиру выпросил, ссуду на машину, дачных участка у тебя целых три. Может, пора и остановиться?
— Непорядок, — демократично заявил Глава Администрации, ища взглядом съежившегося Петровича и натыкаясь на преданные глаза ректора. — Много у вас таких?
Доцент заговорщицки наклонился к чиновнику. Институтское начальство замерло в ужасе.
— А то ты не знаешь, — тихо сказал доцент. — Это ж твои приятели. С ними ты и корпуса в аренду под склады раздавал, и денежки бюджетные в коммерческих банках прокручивал, и с первокурсницами на пикники с банькой выезжал… Думаешь, я тогда не понял, кто мою премию из портфеля стибрил? И на какие такие шиши ты декана в кабаке поил? У тебя, Железяка, всегда с логикой было плоховато, еще в аспирантуре. А то, что ты во власть пробился, ничего не значит. По крайней мере, для меня. Я-то от тебя не завишу… Да и власть твоя вовсе не такая безграничная, как ты представляешь. И далеко не вечная…
С каменным лицом Глава Администрации повернулся к доценту спиной. В абсолютном молчании, нарушаемом лишь всхлипами державшегося за сердце ректора, он прошествовал к машине и тяжело плюхнулся на заднее сиденье.
Всю дорогу у него в ушах рефреном звучала последняя фраза, брошенная доцентом уже вдогонку: «Хреново ты закалился, Железяка!»
* * *
Как и предполагалось, трудностей с получением документации на ядерный заряд типа «АУ/С-10» не возникло. Через албанскую диаспору в столице России Месди Корраджи вышел на прапорщика, занимавшего скромную должность в архиве Министерства Обороны. Тот за смехотворную сумму в тысячу американских долларов ксерокопировал нужную папку документов и на Пушкинской площади вручил ее косовскому террористу.
Слежки со стороны военной контрразведки сотрудник Министерства Обороны не боялся. Всем давно было наплевать на то, какие бумаги покидают архив в течение рабочего дня. Лишь бы к вечеру все папки возвращались на стеллажи.
Тем же вечером, спустя десять минут после того, как Глава Администрации в сопровождении делегации отправился во Францию, из Москвы в Прагу улетел и Месди.
Прапорщик по фамилии Горилко, полностью соответствующей его внешности, обменял сто долларов в ближайшем к зданию архива обменном пункте, затарился перцовой настойкой и возле собственного дома был встречен группой молодых людей. Как потом рассказывали свидетели — смуглых, похожих на азербайджанцев. Прапорщика избили, отобрали пакет со спиртным и напоследок пырнули ножом. От чего тот и скончался по дороге в больницу.
Брошенный за квартал от места происшествия пакет с четырьмя бутылками перцовки и килограммом ветчины обнаружили бомжи и закатили пирушку в близлежащем подвале.
Районная прокуратура, для вида поковырявшись в случае классического уличного грабежа с убийством, через неделю приостановила дело за нерозыском подозреваемых. Тонкая папочка проверочных материалов была заброшена в сейф с подобными «глухарями». Как показывает практика, такие преступления раскрываются только случайно или по горячим следам, когда совершивших нападение обнаруживает патрульный наряд в ста метрах от трупа — делящих между собой награбленные вещи или дерущихся за право первого глотка из экспроприированной бутылки.
Дело Горилко никого не заинтересовало. Зацепок не было. Все говорило о случайной стычке.
По прошествии положенных в таких случаях двух недель тело прапорщика захоронили на окраинном кладбище под дешевой пирамидкой, покрашенной алюминиевой краской. Бесхозный металл привлек внимание местной шпаны, шпана пирамидку выломала и сдала в лом литовскому предпринимателю.
Обнаруженные при прапорщике девятьсот долларов были поделены между ведущим дело следователем и операми угрозыска. В протокол изъятых вещей их не вносили. Родственникам убитого вернули только сто двадцать рублей из потертого бумажника. О валюте те ничего не знали, так что скандала не произошло.
Десять машинописных листов с описанием ядерного заряда благополучно доехали до Албании в сумке неприметного молодого бизнесмена, вылетевшего в Тирану транзитом через Рим.
* * *
Капитан ВВС США Джесс Коннор по прозвищу Кудесник остановил свой темно-вишневый «шевроле блейзер» возле магазинчика «семь-одиннадцать»[10] на сороковой федеральной трассе и зашел купить упаковку баночного пива. К ужину они с женой ждали гостей.
Пассажир неприметного «бьюика», следовавшего за «шевроле» Коннора от самого госпиталя, поднес ко рту микрофон.
Уже вторую неделю летчик повторял один и тот же маршрут. После спасения из Югославии и переправки в Штаты Джессу было предписано посещать занятия психолога в течение полутора месяцев, чтобы избавиться от перенесенного стресса. Занятия проводились по три часа пять дней в неделю, и дисциплинированный Коннор еще ни разу не опоздал, хотя для этого приходилось наматывать ежедневно по восемьдесят миль от дома до госпиталя и обратно. Но приказ есть приказ. Без курса реабилитации дальнейшая служба в ВВС была невозможна.
Темнокожий водитель «бьюика» повернулся к пассажиру.
— «Блейзер» — это очень удачно.
— Угу, — угрюмо кивнул пассажир, — завтра и сделаем. Обгоняй его, а то уже полчаса на хвосте сидим…
* * *
Ясхар вышел от Хирурга рассерженным. Тот, не дослушав просьбу начальника охраны о проверке всех, кто имеет доступ к копировальной технике, замахал руками и попросил с подобными мелочами не к нему обращаться, а решать такие вопросы самостоятельно. Заодно Хирург выразил недовольство малым количеством экспериментального материала. У него появилось несколько неплохих идей по сверхочистке героина с помощью живых организмов, требовались дополнительные объекты. Ясхар пообещал доставить нужное количество в течение недели.
Недостатка в захваченных косовскими боевиками молодых сербах не было: сколько надо, столько и купим — по сто немецких марок за голову, не больше. Молодые женщины, нужные Хирургу, ценятся несколько дороже, по двести — двести пятьдесят марок, ибо они пользуются спросом в подпольных публичных домах Хорватии — куда со всей Европы и даже Нового Света съезжаются пресыщенные обычными утехами богатенькие садисты. Плюс сексуальных услуг в том, что клиент может замучить жертву до смерти, не боясь ответственности. Поэтому поток туристов в эту независимую республику не иссякает. Из реки Сава, что течет через хорватскую столицу Загреб, частенько извлекают изуродованные трупы и молодых женщин, и совсем еще девочек, но полиция сквозь пальцы смотрит на эти убийства — списывает их на внутренние разборки сербской общины. Иногда даже показательно арестовывают какого нибудь серба. Серб, предварительно давший признательные показания и взявший на себя десяток другой убийств, как правило, оказывается застрелен при попытке к бегству.
Албанец поднялся на лифте, миновал темные и сырые боковые ответвления главного коридора и зашел к себе в блок. Незакрытые тоннели, ведущие в глубь горы, давно раздражали Ясхара. Никто не мог сказать, какова их протяженность и что из себя представляет система катакомб, начинающихся буквально за вторым третьим поворотом. Приспособленные под секретный объект помещения занимали несколько процентов от площадей подземной базы, построенной в пятидесятые годы по личному распоряжению маршала Тито. Чертежи вместе с проектировщиками были давно уничтожены. Косовские албанцы, обнаружившие заброшенные катакомбы, использовали только их северную часть, нимало не интересуясь, что же скрывается глубже. А для полномасштабного исследования всех тоннелей у Ясхара не хватало людей. Он ограничился лишь двумя маневренными группами, ежедневно обходившими всю обжитую часть и проверяющими боковые коридоры на двадцать-тридцать метров.
Ясхар уселся за свой рабочий стол и придвинул отчет помощника за прошедшие сутки. Никаких происшествий, никаких посторонних по периметру базы, никаких нарушений у личного состава охраны и персонала.
Албанец отодвинул отчет и задумался.
История с двумя незарегистрированными ксерокопиями не давала ему покоя.
Конечно, логичнее всего было предположить, что сам Хирург или кто-то из его лаборантов, небрежно относящихся к вопросам безопасности, отксерил какие-то бумаги и просто-напросто об этом забыл. А копии уничтожил по окончании своих исследований. Работающие на базе научные работники плюют на правила секретности, считая их прерогативой Ясхара, и ничуть ему не помогают.
Албанец как мог боролся с разгильдяйством. Но без особого успеха. Коллектив ученых не подчинялся ему непосредственно, а выполнял распоряжения приезжающих раз в три месяца эмиссаров из-за океана.
Ясхар сжал челюсти. Он привык держать все под контролем, и ситуация с яйцеголовыми очкариками выводила его из себя.
Впрочем, слабым звеном в цепочке доставки исходного материала для исследований были и «носильщики». Их завербовали из числа бойцов Освободительной Армии, и они имели доступ во внутренние помещения.
«Носильщиков» было десять. В перерывах между доставками живого товара они отсиживались в лагере на территории Албании и в боевых действиях участия не принимали — чтобы не попасть в плен к сербам и не выдать координаты лаборатории.
Ясхар уже запросил данные по каждому «носильщику» и остался очень недоволен результатом. Из десятерых в лагере возле Кукеса[11] оказалось всего восемь. Один отъехал на побывку к родственникам в Тирану, другого командировали в Македонию для каких то консультаций с коллегами из НАТО.
В принципе, ксерокопии мог сделать любой из них.
Однако Ясхар не представлял, зачем кому-то из «носильщиков» понадобилось идти на такой риск. Для полуграмотных боевиков документы с базы ценности не представляли, о биохимии и трансплантологии они не имели никакого представления, а бумаги по безопасности и обороне убежища Ясхар хранил в собственном сейфе, к которому у «носильщиков» доступа быть не могло.
Оставалось дождаться, когда группа прибудет с очередной партией младенцев, и подробно расспросить каждого. Вообще с этой десяткой пора кончать и набирать следующую. «Текучесть кадров в могилу» хорошо себя зарекомендовала еще во Вторую мировую войну, когда по окончании спецопераций всех участников тихо вырезали.
Мертвые не предают.
И не делают ксерокопий.
* * *
Владислав оглядел партизан — выспавшихся, но удрученно сидящих вдоль большого стола на террасе. Минуту назад он сообщил, что война под его командованием для них закончена. Задача выполнена более чем на «отлично», и он распускает свою маленькую армию. Сербы идут по домам, а он держит курс на родину.
О своем открытии Рокотов решил не говорить. Пробиваться с отрядом инвалидов через территорию Косова значит бессмысленно угробить половину личного состава и вернуться обратно, неся на себе раненых. И не добраться до цели.
А ярость, которая охватит сербов, когда они узнают о содержании найденного Владом листка бумаги, еще больше осложнит бросок на юг Косова. Ибо ярость плохой помощник на войне.
— Может быть, мы еще на что нибудь сгодимся? — тоскливо спросил Раде.
— Вы на многое способны, — вздохнул Рокотов. — А главное — вернуться к родным живыми и здоровыми. Два раза нам повезло, не стоит искушать судьбу… Мы сделали все. Война не бесконечна, и наши успехи приблизили ее окончание. Сейчас вы нужнее в своих домах. Восстанавливать разрушенное, помогать близким, поддерживать слабых. Важных дел — завались. Госпитали, стройки… Примените свои силы и знания там.
— А если, — осторожно предложил Срджан, — мы совершим марш до границы и…
— Никаких если, — покачал головой Влад. — Для вас пешая операция — самоубийство. Тем более что мы наверняка столкнемся с вашим спецназом и огребем кучу неприятностей. Мы — не воинское подразделение и носим оружие незаконно. Одно дело — горы и борьба с вражеской авиацией, другое — наводить порядок на земле. Отменяется. К тому же опыта у вас нет. Погибнете без толку. Ведь так, дед Марко?
Сидящий во главе стола старик кивнул и строго посмотрел на Джуро.
— Даже и не думай. Попробуешь ослушаться Влада — я тебя ремнем выдеру и в сарае запру… И не ухмыляйся! Молод еще ухмыляться. Это вы друг для друга — бесстрашные воины, а для меня — молокососы. Как ваш командир сказал, так и будет. Точка! А попытаетесь своевольничать, я соседей позову и мозги вам вправлю. — Дед Марко грозно обвел взглядом притихших партизан. — Влад знает, что говорит.
Авторитет деда Марко в деревне был высок. Если сказал, что соседей позовет, можно не сомневаться: придут и угомонят любого, кто не послушается старика.
Джуро скис.
— Да не переживайте вы, — развел руками Рокотов. — Думаете, мне хочется вас бросить? Эмоции эмоциями, а реальность реальностью. Я не собираюсь героически погибнуть…
— И что ты будешь делать? — спросил Войслав, крутя в руках кружку с кофе.
— Через Болгарию пробираться, — соврал Владислав. — Там попроще с переправкой в Россию. Пешком через границу, потом пароходом до Новороссийска.
— А документы? — недоверчиво поинтересовался Драгослав. — У тебя же паспорта нет!
— Ничего, — бодро ответил Рокотов, — зато есть идеи. Из Болгарии меня в любом случае домой отправят. Симулирую потерю памяти — мол, контузило, не помню, как границу пересек и где целый месяц шатался. Вот и все… Никуда не денутся, посадят на самолет или на пароход, и — здравствуй, отечество! При худшем раскладе отдохну недельку в кутузке, пока мою личность устанавливать будут. Это не беда. Болгары — те же славяне.
— Тогда мы тебя до границы проводим, — предложил Срджан.
— А смысл? — Влад поднял бровь. — Чтобы вас погранцы перехватили да поинтересовались, зачем это вооруженные парни в Болгарию намылились? Предложение не проходит. Если у кого-то еще есть похожие мысли — забудьте. Никто меня не провожает, не маленький. Сам доберусь, на поезде…
— Как? — удивился Йован. — Патрули кругом, с поезда тебя снимут.