– Дата как дата, печать как печать. Не пойму, что ты нашел здесь криминального? Ну, допустим, продал я приватизированный дачный участок…
   – Продали в девяносто третьем году, а договор когда оформили? – перебил вопросом Бирюков.
   – Когда продал, тогда и оформил.
   – И печать тогда же поставили?
   – Естественно.
   – Извините, Андрей Владимирович. Вынужден вам возразить словами одного остроумного одессита: «В это может поверить только пятилетний ребенок, да и то, если он не из Одессы». Где вы в то время могли взять печатку с двуглавым орлом? Эта птица появилась на российских печатях всего лишь год назад. Если сможете, докажите обратное…
   Худощавое лицо Довжка порозовело. Чувствуя, что основательно попал впросак, он шутливо поднял руки:
   – Убивай, прокурор. Стреляешь ты хорошо, но холостыми патронами. По этому договору я не получил от Надежницкого ни рубля. И как бы твои подручные ищейки ни рыли землю, вам не удастся подвести меня под уголовную статью. Бумажка эта – сущий пустяк.
   – Подводить вас под статью никто не собирается. Меня совсем не интересует, рублями или долларами расплачивался с вами Надежницкий. При расчете наличными расписок друг другу не оставляют. Дело в другом: негоже главе района заниматься такими «пустяками».
   – Не читай мне мораль. Думаешь, легко сидеть в этом кресле, когда кругом сплошной бардак?
   – Если слишком тяжело, могли бы уступить место более сильному.
   – Тебе, что ли?!
   – Не заводитесь, Андрей Владимирович. Я не из тех, кто рвется к власти.
   – По-твоему, я к ней рвусь?
   – Рветесь. Вы даже в Госдуме хотели «порулить».
   – Думское депутатство я хотел использовать в интересах района.
   – Свежо предание, да верится с трудом. Окажись в Думе, вы мигом забыли бы свои предвыборные обещания и точно так же, как другие «заступники народа», в первую очередь позаботились бы о собственном благополучии.
   Довжок укоризненно покачал головой:
   – Не высокого же мнения ты, прокурор, обо мне. Не знаю, чем тебя обидел?
   – Меня, Андрей Владимирович, трудно обидеть, – спокойно ответил Бирюков. – А мнение мое о людях складывается по их делам. Вспомните наш разговор накануне выборов. Предупреждал ведь, что напрасно израсходуете народные деньги, а вы и ухом не повели. Разве это в интересах района было?
   Потупившись, Довжок вздохнул:
   – Поздно теперь вспоминать прошлое. Напрасно, конечно, не послушался твоего совета. Не знал, что на выборах побеждает тот, у кого кошелек толще.
   – К кошельку надо еще и голову иметь.
   – Брось изображать козырного туза! Перед тобой – глава района, а не подчиненная шестерка.
   Антон улыбнулся:
   – Туз – это ваша карта. Мой уровень в районной иерархии – где-то возле короля, и все-таки угождать начальству я не привык. Даже при строгой партийной дисциплине не прогибал спину перед власть имущими.
   – Как же тебе, такому несгибаемому, удалось выбиться в прокуроры? По влиятельной протекции?
   – По протекциям выбиваются карьеристы. Я шел другим путем. Начал с рядового оперативника уголовного розыска и не провалил ни одного расследования.
   – Смотри, какой везучий…
   – На одном везении далеко не уедешь.
   – Надеешься, что и убийство Надежницкого тебе удастся расследовать с блеском?
   – Пусть и без блеска, но преступника разыщем.
   – А если преступление окажется, как теперь принято говорить, из разряда заказных?
   – Найдем и заказчика.
   – Интересно, каким образом?
   – Это, Андрей Владимирович, не ваша проблема. Посвящать вас в методы розыскной работы, извините, не входит в мои служебные обязанности. Следственные органы отличаются от рекламных агентств тем, что собирают информацию, а не распространяют ее.
   – Вон как!.. – искренне удивился Довжок. – В таком случае посоветуй, из какого источника черпать мне информацию для доклада областной администрации? Из сплетен, что ли?..
   – Могу дать лишь один совет: не ввязывайтесь в это дело. Никто из области от вас доклада не требует, и встревожились вы, мягко говоря, только ради своего интереса.
   – Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?
   – Разумеется. Вы ведь встречались с Надежницким буквально за день до его гибели…
   – Где?!
   – В дачном поселке, на проданном участке. Надежницкий уже начал завозить туда материалы для возведения дворца с плавательным бассейном и сауной, но строительство задержалось из-за отсутствия техники для подготовительных работ. Не стану пересказывать содержание вашего разговора, оно вам лучше известно. Напомню только, что в конце того дня, когда Юрий Денисович погиб, вы намеревались с ним встретиться, чтобы решить вопрос о найме бульдозера и экскаватора в местных организациях.
   – Ну и фантазии у тебя…
   – Свидетели, Андрей Владимирович, так утверждают.
   – Какие?
   – Присутствовавшие при вашем разговоре с Надежницким.
   На какое-то время Довжок словно лишился дара речи. Растерянно пошарив взглядом по стене, он с натянутой усмешкой спросил:
   – Ты вроде подозреваешь, будто я причастен к убийству?
   – Не вижу для этого оснований.
   – Тогда зачем компромат на меня собрал?
   – То, что вы считаете «компроматом», на мой взгляд, является объективной информацией.
   – Надеюсь, толком не разобравшись, не выставишь меня в неблаговидном свете?..
   – Не беспокойтесь. Компрометировать людей не в моих правилах. Кстати, если бы прошлый раз вы не были столь агрессивны, сегодня у нас с вами состоялся бы совсем иной разговор. Мне бы не пришлось уличать вас во лжи, а вам не надо было бы изворачиваться. Скажите откровенно, чего вы тогда испугались?
   – Просто не в настроении был.
   – Не верю, Андрей Владимирович. Спроста такие бурные эмоции не возникают. В придачу напустили тумана насчет того, что происшествием заинтересовались в областной администрации. С чего бы такая паника?
   – С того, что я был ошеломлен случившимся, – Довжок впервые посмотрел Бирюкову в глаза. – Подумалось, не с целью ли ограбления убили Надежницкого?..
   – Выходит, вы знали, что Юрий Денисович приехал в район не с пустым карманом?
   – Предполагал. Я действительно пообещал ему содействие, а поскольку сейчас бесплатно ничего не делается, то предупредил, что наем техники придется оплатить наличными. Не скрою, договорился с начальником мехотряда «Агропромхимии» насчет бульдозера и экскаватора. В конце дня стал ждать Надежницкого. К назначенному часу он не приехал. Случайно посмотрел в окно и возле райотдела милиции увидел синюю «Вольво» Юрия Денисовича. Сразу позвонил дежурному. Узнав от него о жестоком убийстве, немедленно вызвал тебя. Поверь, таким вот комом все получилось… Теперь сожалею, что связался с рекламным «фортунщиком», да и перед тобой неловко за нервный срыв. Ты, оказывается, мужик с характером.
   – Бесхарактерному на прокурорской должности делать нечего, – сказал Бирюков. – Срыв ваш большой беды не наделал, а вот с «фортунщиком» действительно зря связались. Положа руку на сердце, много ли вам дал договор купли-продажи земельного участка с несуществующим фундаментом для дома?..
   – В материальном плане – ничего, – Довжок уставился взглядом в стол. – Весь доход ушел на рекламные плакаты.
   – Вы же могли и без договора выделить Надежницкому тот самый участок земли.
   – Я так и предлагал Юрию Денисовичу, однако он настоял на договоре.
   – И вы не догадались почему?..
   – Нет.
   – Чтобы шантажировать фиктивной сделкой, если бы вы оказались несговорчивым. С коммерсантами, Андрей Владимирович, надо держать ухо востро.
   – Для меня это станет хорошим уроком, – Довжок придвинул к Бирюкову листок договора. – Ну и что думаешь делать с этой бумажкой?
   – Ничего. Подлинник ее находится у следователя горпрокуратуры.
   – Он что, хочет привлечь меня к ответственности?
   – За это – вряд ли. Но если у вас с Надежницким было нечто более серьезное…
   – Честное слово, кроме этого, ничего не было! Занимайся, Антон Игнатьевич, расследованием, как считаешь нужным. Больше мешать не буду. Об одном лишь тебя попрошу… Если в свидетельских показаниях появится еще какой-либо компромат на меня, заходи без всяких условностей в любое время. Вместе мы лучше разберемся. Можешь такое пообещать?
   – Обещаю, – твердо сказал Антон.
   Когда Бирюков вышел из кабинета, глава администрации сразу посуровел. С минуту он рассеянным взглядом смотрел на лежавшую перед ним районную сводку о заготовке сена, затем вызвал секретаршу и сухо проговорил:
   – Сегодня принимать никого не буду. Уезжаю на весь день в хозяйства.

Глава XII

   В кабинете следователя судмедэксперт Борис Медников, покуривая сигарету, неторопливо разговаривал с Петром Лимакиным. Едва Бирюков прикрыл за собой дверь, он сочувствующе спросил:
   – Схлопотал головомойку от «воеводы»?
   Антон улыбнулся:
   – Довжок «моет голову» тем, у кого каша во рту стынет.
   – Смотри-ка! По-твоему, наш суровый глава – молодец против овец, а против молодца – сам овца?
   – А по-твоему как?
   Судмедэксперт вздохнул:
   – По-моему, для пользы дела надо в корне менять систему. Предлагаю вот следователю создать мощную партию любителей нормальной жизни, чтобы на будущих выборах мирным путем захватить власть в свои руки.
   – Любители пива уже сколачивали партийный блок да блистательно провалились, – поддержал шутку Бирюков.
   – Они погорели на слишком узком интересе. Мой проект значительно шире. У нас будут фракции на любой вкус: любители рыбалки, утиной охоты, женщин, хлеба, мяса, овощей, фруктов…
   – Водки, – подсказал следователь.
   Медников крутнул головой:
   – Нет, Петя, лишнего нам не надо. Судя по тому, что Россия превратилась в страну банкетов, любители водки сейчас у власти. Их лозунг – «Все пропьем и вновь построим!» – чреват плохими последствиями. Он разделяет население державы на тех, кто пьет, и тех, кто уже выпил. А расслоение общества, как известно из российской истории, приводит к переделу собственности, за которым неминуемо следует гражданская война…
   Бирюков сел рядом с Медниковым:
   – Ты, партийный теоретик, лучше рассказал бы нам что-нибудь по существу дела.
   – Я свои дела завершил. Час назад с разрешения Лимакина передал тела погибших представителям рекламной фирмы и банка «Феникс» для погребения.
   – С коллегами из областного Бюро судебно-медицинской экспертизы говорил?
   – Сейчас только со следователем звонили в Новосибирск. Отцовство Надежницкого подтверждается. Уже готовят официальное заключение.
   – Можно считать, что в этом вопросе поставлена точка?
   – Конечно.
   Антон посмотрел на Лимакина:
   – У Щепина в горпрокуратуре какие новости?
   – Пока никаких. Оружейная экспертиза в дополнение к выводам Тимохиной установила, что Лина Ярыгина застрелена из пистолета ТТ, принадлежащего Надежницкому.
   – А по автомату какие сведения добавились?
   – По номеру разыскивают, откуда он появился, но конкретного пока ничего не сказали. Как у тебя прошла встреча с хозяином района?
   – На деловом уровне. Андрей Владимирович не стал долго мутить воду и высказал сожаление, что напрасно связался с Надежницким. – Бирюков передал Лимакину договор купли-продажи. – Приобщи к делу, авось еще пригодится.
   – О спонсорской помощи Ярыгина на строительство церкви что Довжок говорит?
   – Этого вопроса я не стал касаться. На сегодняшний день наша основная задача – раскрыть преступление, а не уличить Довжка в коммерческих сделках.
   – Может, он на них миллионы сколачивает.
   – По ходу дела разберемся.
   Следователь положил листок договора в папку и вздохнул:
   – С Костей Веселкиным созванивался. Говорит, Ярыгин по-прежнему находится в клинике, и депрессивное состояние его, несмотря на принимаемые врачами меры, не проходит. Костя опасается, как бы вообще у банкира мозги не свихнулись. Вот тогда скажется «плохая примета»…
   – Какая? – спросил судмедэксперт.
   – Голубь, вдребезги расхлестав оконное стекло, влетел в палату Ярыгина, – ответил Бирюков.
   – Это не всегда к плохому. Недавно к моему соседу Грише Хомяченко воробей через форточку в квартиру залетел. Мужик тоже ждал большой беды, а отделался легким испугом. Через неделю парализованная теща умерла.
   – История из разряда черного юмора, – невесело сказал Лимакин.
   – У каждого, Петя, свои радости и печали. На иждивении соседа пятеро детей один другого меньше да постоянно недомогающая жена. Замордовался с таким семейством мужик-трудяга. На днях хотел посочувствовать ему, спрашиваю: «Тяжело живется, Гриша?» А он в ответ так это бодро: «Знаешь, Борис, как теща померла, заметно полегчало». Вот и задумаешься, какая примета к чему… – Медников погасил в пепельнице сигаретный окурок и поднялся. – Ладно, сыщики, пора мне уходить. Рассказал бы вам что-нибудь повеселее, но предстоит составление полугодового отчета, а там картинка совсем невеселая.
   – По сравнению с прошлым годом большой прирост? – спросил Бирюков.
   – Как говорят оптимисты-политики, есть признаки стабилизации. Включая скоропостижные смерти, в прошлом году на каждый прожитый день приходилось по полтора трупа. Нынче за шесть месяцев ежедневно отбывала в мир иной только одна душа. Если удержимся на этом уровне до конца года, то можно будет и впрямь поверить, что жизнь-злодейка улучшается.
   Следователь улыбнулся:
   – Держись, Боря! Постарайся не испортить статистику.
   – Спасибо за ценный совет, – судмедэксперт иронично подмигнул. – Ты напомнил мне аналогичный случай, происшедший еще при советской власти в заготконторе райпо. Работала там веселая техничка Нюра. Как, бывало, ни бьется, а к вечеру всегда напьется. Однажды перед концом работы выписывает труженица по территории кренделя. Видит, навстречу бежит, словно ошпаренный, директор заготконторы. Растерялась бабенка: «Чо такое стряслось, Нестерович?» – «Комиссия из облпотребсоюза приехала! Держись, Нюра!» Та с перепугу обхватила обеими руками подвернувшийся на пути столб и: «Даржусь, Нестерович, даржусь!»
   Бирюков с Лимакиным засмеялись. Медников шутливо помахав им рукой, вышел из кабинета. Минуту спустя заявился Голубев. Усевшись на стул, Слава озабоченно сказал Бирюкову:
   – «Воевода» в черной «Волге» куда-то помчался по личным делам.
   – У главы района дел много, – ответил Антон.
   – По работе Довжок ездит с шофером, а тут сам сел за руль. Значит, покатил или на пьянку, или на тайное свидание, где свидетели не нужны. Кстати, на встречу с Надежницким в «Барское село» он приезжал тоже без шофера. Может, после разговора с тобой решил по-быстрому какие-то следы замести?..
   Бирюков задумался:
   – В разговоре Андрей Владимирович заверил меня, что, кроме фиктивного договора купли-продажи, на его совести никаких грехов нет. Даже пообещал не вмешиваться в расследование. Но это всего лишь слова.
   – Не будешь возражать, если проконтролирую эту его поездку?
   – Проконтролируй, только очень корректно.
   – Сделаю без шума и пыли. Теперь другой вопрос. Для оказания помощи нашим гаишникам из Новосибирска прибыла группа ОМОНа. Возглавляет ее Евгений Поплавухин – брат Мити, который выудил из речки автомат. Поговорил я коротко с ним. Толковый парень. Участвовал в той трагической операции, когда погиб омоновец Соторов, и считает, что там была совсем не случайность. Надеюсь, не откажешься с ним побеседовать?
   – Конечно, не откажусь.
   Голубев посмотрел на часы:
   – Через десять минут он будет здесь.
   – Пойдемте ко мне в кабинет, там просторнее, – поднявшись, сказал Бирюков.
   Поплавухин появился в прокуратуре точно, как пообещал Голубеву. С виду ему было лет двадцать пять, может, чуть побольше. Рослый, с загоревшим голубоглазым лицом и коротко стриженными светлыми волосами, он даже в мешковатом камуфляжном обмундировании выглядел по-спортивному подтянутым.
   Разговор начался неторопливо. В отряде милиции особого назначения Поплавухин служил почти со дня его основания. Осенью прошлого года в составе сводного отряда быстрого реагирования три месяца провел на чеченской земле. О том, что там видел, «лучше не вспоминать». Вернувшись из Чечни, остался в ОМОНе, хотя некоторые парни, побывавшие в той командировке, сразу уволились. Не захотев больше участвовать в «крутых заварухах», они подыскали себе спокойные и хорошо оплачиваемые места в охранных структурах коммерческих организаций. Первым покинул ОМОН старший сержант Шерстобоев. С его легкого почина ушли еще человек десять.
   – Как Шерстобоева зовут? – услышав знакомую фамилию, спросил Бирюков.
   – Тимофей, отчество Терентьевич. Из-за этого в отряде его обычно Тэтэ называли, – ответил Поплавухин.
   – И куда он устроился?
   – Охранять президента коммерческого банка «Феникс». Место нашел, как говорится, не пыльное. Получает раза в три больше, чем на милицейской службе.
   – Сообразительный парень?
   – Деловой. Подготовка у него отличная. Первый спортивный разряд по боксу и по стрельбе из любого оружия. Службу начинал в спецназе четырнадцатой армии на территории Молдавии. Летом девяносто второго года участвовал в успокоении страстей, разбушевавшихся между Молдовой и Приднестровьем.
   – В Тирасполе?
   – Нет, Тимофей тогда в Бендерах находился.
   – А в Новосибирск каким образом попал?
   – Он коренной новосибирец. Отслужив в армии положенный срок, вернулся в родной город и поступил в ОМОН. Такие парни милиции всегда нужны. Отличался среди нас смекалкой и добросовестностью. У начальства на хорошем счету был. Но как только в конце ноября прошлого года вернулись из Чечни, сразу заявил: «Все, парни, надоело воевать! Больше в политических разборках не хочу пешкой быть. Лучше пойду охранять коммерсантов от уголовников». Честно сказать, я тоже чуть было с Шерстобоевым не подался. Соторов Николай меня отговорил. Мы с Колей вместе учились в заочном юридическом институте. Прошлогодней весной на третий курс перешли. Соторов опасался, что, уйдя из ОМОНа на большие деньги, я заброшу учебу. Стало быть, и наша дружба с ним развалится. Да и вообще он к коммерческим структурам относился с недоверием.
   – Однако сам подрабатывал у коммерсантов, – сказал Бирюков.
   – Как?! – искренне удивился Поплавухин.
   – Дочь банкира охранял.
   – Лину Ярыгину, что ли?..
   – Да.
   – Это чья-то придумка. С Линой у Николая были самые чистые отношения. Познакомились они летом прошлого года. На одной из дискотек пьяные оболтусы из-за Лины учинили кулачную разборку. Мы с Соторовым случайно оказались поблизости. Пришлось вмешаться. Вдвоем усмирили восьмерых. Хотели отправить дебоширов в медвытрезвитель, но Лина уговорила отпустить раздухарившихся юнцов с миром. Мол, училась вместе с ними в школе. Они, дескать, неплохие ребята, а потасовку учинили из-за того, что лишнего выпили. Потом попросила нас проводить ее, поскольку время было уже позднее. Мы и не подозревали, что она дочь банкира. Соторов об этом узнал, наверное, через полмесяца, когда Лина чуть ли не силой затянула его к себе домой, чтобы познакомить с родителями.
   – Не рассказывал, как это знакомство прошло?
   – В общих чертах, с юморком. Папы, мол, дома не было, а мама, увидев Лину с милиционером, чуть в обморок не упала. Почудилось, будто дочь совершила нечто такое, что ее арестовали и привели домой лишь затем, чтобы она собрала вещички для тюрьмы. После, когда Лина в шутку сказала ей, что наняла себе охранника из омоновцев, пригласила пить чай. Предлагала даже коньяк, но Соторов был непьющим и отказался. Потом мама поинтересовалась у дочери, в какую сумму обойдется охранник? Лина, не моргнув глазом, заявила: «Миллион в месяц ему хватит». Мамочка всплеснула руками: «Ничего себе запросики! Надо посоветоваться с папой». В чаепитии принимала участие разговорчивая соседка Ярыгиных. Может быть, она приняла этот розыгрыш за чистую правду и по секрету разболтала всему свету…
   – Это не выдумка Соторова?
   – О девушках Николай вообще никогда ничего не выдумывал. О Лине – тем более. Они же, как говорится, с первого взгляда влюбились друг в друга.
   – И долго их любовь продолжалась?
   – Пока Лина не заговорила о свадьбе. Соторов уговаривал ее повременить до окончания учебы, а она упорно настаивала на своем.
   – Чем такое упорство было вызвано?
   Поплавухин пожал плечами:
   – Не могу утверждать, но у меня сложилось впечатление, будто Лина с детства не знала ни в чем отказа и привыкла, чтобы все было так, как ей захочется.
   – И когда ей захотелось замуж?
   – В декабре прошлого года. Сразу, как только восемнадцать лет исполнилось.
   – Соторов был на ее юбилейном банкете?
   – Нет. После Чечни нас всех, кто остался служить в ОМОНе, отправили в санаторий Министерства обороны, расположенный в Подмосковье. Николай оттуда посылал Лине поздравительную телеграмму. Когда вернулись в Новосибирск, Лина при первой же встрече заявила ему, что пора готовиться к свадьбе. А накануне Нового года к Соторову внезапно пришла Линина мать и предложила ему пять миллионов за то, чтобы оставил Лину в покое. Николай наотрез отказался от денег и посоветовал ей решить этот вопрос с дочерью. Не знаю, чем бы свадебная затея Лины кончилась, если бы Соторов не погиб…
   – Как это произошло? – спросил Бирюков.
   Поплавухин, тяжело вздохнув, стал рассказывать. Задержание четырех приезжих китайцев, торговавших наркотиками, проводилось поздним вечером на их явочном месте – в полуподвальном помещении бывшего универмага возле железнодорожного вокзала Новосибирск-Главный. По оперативной информации, китайцы были вооружены пистолетами. Поэтому все участники группы захвата надели бронежилеты и каски. Операция предстояла не очень сложная, но один из задерживаемых, вскочив на стол, разбил электрическую лампочку, и пришлось действовать в полной темноте. Возникла беспорядочная стрельба, спровоцированная одиночным выстрелом из автомата. Через полминуты все стихло. Китайцев и оказавшихся с ними двух перекупщиков «наркоты» в наручниках вывели из помещения. Когда стали усаживаться в автобус, хватились, что нет Соторова. Обнаружили Николая мертвым справа от двери, ведущей в комнату, где шла перестрелка.
   – Так его смерть и осталась тайной? – снова задал вопрос Бирюков.
   Поплавухин невесело усмехнулся:
   – Для начальства, во спасение чести их мундиров. Мы же, участники той операции, детально проанализировав свои действия, установили стопроцентно, что убил Соторова Глеб Вараксин именно тем одиночным выстрелом из автомата, который спровоцировал перестрелку. В своем кругу неопровержимыми фактами приперли Глеба к стенке, и он вынужден был раскаяться. Простите, мол, парни. В темноте оступился и нечаянно нажал на спусковой крючок. Его тут же заставили написать рапорт об увольнении. Через три дня он покинул отряд.
   – Разве Вараксин не шофером в ОМОНе служил?
   – Глеб начинал у нас шоферить. Потом перешел в рядовые бойцы.
   – Что он собою представлял как человек?
   – Раньше вроде бы нормальным был, но год за годом стал спиваться. Особенно увлекся пьянкой в Чечне. Пробовал там и наркотики. Несколько раз на мародерстве чуть не влип. Здесь, в Новосибирске, по-моему, общался с рэкетирской мафией. Во всяком случае, несмотря на постоянные кутежи, деньги у Глеба не переводились. А это же верный признак побочных доходов. Удивляюсь, каким образом ему удалось пристроиться шофером к симпатичной даме из банка «Феникс». Видимо, кто-то из влиятельных тузов оказал алкашу протекцию за какую-то услугу.
   – Не Шерстобоев ли, который к тому времени уже охранял президента «Феникса»? – высказал предположение Бирюков.
   – Ни в коем случае! Тимофей знал Вараксина как облупленного. Он еще в Чечне предлагал выгнать Глеба из отряда без выходного пособия. Начальство было согласно с предложением Тэтэ, но как только вернулись домой, от радости, что живы остались, все простили и забыли.
   – А из омоновских начальников никто не покровительствовал Вараксину?
   – За что бы ему такая честь? Едва Глеб по нашему настоянию подал рапорт, ему с радостным облегчением подмахнули увольнение по собственному желанию. В таких случаях ведь не надо ни служебного расследования проводить, ни мотивировку писать, ни в вышестоящие инстанции докладывать. Сам человек захотел уволиться – и точка. Нам же пообещали, что по факту гибели Соторова будет возбуждено уголовное дело. Сразу вроде бы пошумели, посуетились, а потом тихонечко спустили на тормозах… – Поплавухин помолчал. – Я глубоко уверен, если бы Вараксина привлекли к ответственности, не погибла бы мать Лины Ярыгиной. Эти два преступления Глеба одной ниточкой связаны. И сам он отравился водкой совсем не случайно.
   – На чем основана такая уверенность?
   – На личных наблюдениях и на словах Лины. Понимаете, вскоре после гибели матери Лина приехала ко мне в своем черном «Мерседесе» и попросила съездить с ней на кладбище. Предварительно заехали на рынок. Она купила огромнейший букет свежих роз. Я думал, поедем на Центральное кладбище, к могиле ее матери, а Лина от рынка направилась к Гусинобродскому, где похоронен Соторов. Устелив цветами надгробную плиту Николая, покусывая губы, долго молчала. Потом так разрыдалась, что в обратный путь за руль машины пришлось садиться мне. Уже возле дома, когда немножко пришла в себя, с горечью сказала: «Знаешь, Женя, хотя и грешно о мертвых говорить плохое, но Колю убила моя мамочка. Это она наняла убийцу, который, чтобы замести следы, и ее саму прикончил». Я возразил, мол, слишком уж жестокое обвинение. Лина вновь заплакала: «Мама в запальчивости сама об этом мне сказала». – «Разве она была знакома с Вараксиным?» – «Скорее всего, через посредника заказала. Пока не знаю, кто ей подсводничал, но, клянусь всеми святыми, любой ценой докопаюсь до негодяя, чтобы расплатиться за Колю»… – Поплавухин глянул на Голубева. – Сегодня, когда вот Вячеслав Дмитриевич рассказал мне, что Лину тоже убили, я сразу задумался: не докопалась ли она на свою голову?..