Чувствую я себя отвратительно. Голова гудит. Очевидно, парень, съездивший меня по башке, вложил в этот удар всю свою силу. Да, дела мои неважнецкие. Кому это пришло в голову запереть меня в подвале? Пока я точно не знаю, но кое-какие догадки на этот счет у меня появились. Надо что-то предпринимать.
Мне с трудом удалось прислониться к стене. Я устроился поудобнее и начал громко насвистывать «Кактус Лизи». Это сработало, так как минут через десять на лестнице послышались чьи-то шаги, потом в углу отворилась дверь и на пороге появилась мексиканка. В руке у нее был фонарь. Солидная дама. Весит по крайней мере 300 фунтов. Пожалуй, это самая крупная леди, которую мне приходилось встречать на своем веку.
Она прошлепала ко мне, потом подняла свою очаровательную ножку, похожую на ножку концертного рояля, и изо всей силы наподдала ею мне по лицу, как будто я был обыкновенный футбольный мяч. И, надо сказать, эта шалунья съездила меня по носу ботинком, который-был бы впору любому нью-йоркскому полицейскому. От этого удара у меня из глаз посыпались сотни искр, и я снова потерял сознание.
Но очень скоро я пришел в себя, так как она вылила на меня целый ушат грязной воды. По лицу у меня текла кровь от ее удара, а эта ведьма стояла надо мной и буквально захлебывалась от хохота.
И тут она начала. Она поливала меня самой отборной мексиканской бранью. Она рассказала обо мне все подробности: и кто я такой, и что со мной, как она надеется, случится, и кто такие были мой отец и мать, и каким самым невероятным образом я появился на свет Божий и т. д. и т. п. В запальчивости эта ведьма кое о чем проговорилась.
Она сказала, что она очень рада, что я снова приехал в эти края, что как только я переступил порог «Каса де Оро», какой-то парень сразу же признал во мне шпика, арестовавшего когда-то Кальдоса Мартинеса, помните, того самого, которому я насыпал в штаны кактусовых колючек. Она заявила, что Кальдос ее сын и что со мной собираются сделать такое, по сравнению с чем купание в котле с кипящим самогоном показалось бы мне сладкой мечтой. Она сказала, чтобы я подождал минут пять, пока не придет второй ее сын, который сейчас сидит и обдумывает, что бы со мной сделать.
Мне страшно надоела болтовня этой грязной старой вороны, и я ответил ей примерно в том же тоне и на том же мексиканском жаргоне. Как раз в это время свеча в фонаре погасла. Она выругалась и швырнула фонарь в мою сторону, и, черт бы ее побрал, она попала опять в мою многострадальную голову.
Мне что-то стало надоедать такое обращение со мной. Я подумал, кому в конце концов принадлежит моя физиономия, почему ее все время трогают всякие посторонние люди? Наверно, в результате этого я стал похож на старую образину. И, кажется, я ужасно не нравлюсь этой старухе. Воображаю, как обойдется со мной ее сыночек!
Наконец она смылась, обозвав меня последними словами.
Я немного подождал, огляделся по сторонам и начал действовать. Пол в этой норе был земляной, за исключением того угла, где лежал я. Здесь пол был цементный, весь в трещинах. Если у меня хватит времени, может быть, мне удастся отделаться от веревки, подумал я.
Я подтолкнул брошенный старухой фонарь и изо всех сил прижал его к стене ногами. Стекло разбилось и выпало.
Я подкатился на животе к самому большому осколку. Не забывайте, что я лежал на руках, связанных крест-накрест на груди, и мне было очень больно. Наконец я добрался до этого большого осколка и начал языком подталкивать его к одной из щелей в цементном полу. Надо сказать, что вкус этого цементного пола отнюдь не напоминал мне вкус малинового сиропа. Всякий раз, когда мне удавалось протолкнуть осколок на один дюйм, я должен был снова ползти к нему и т. д… Минут через двадцать мне удалось втолкнуть стекло в трещину пола.
Этим осколком стекла я перепилил веревки на ногах. Это, конечно, было чертовски трудно, но все же веревка была в конце концов перепилена. Я с огромным трудом поднялся на ноги.
Теперь надо было освободить руки. Но ничего не получалось. Я мог только шевелить тремя пальцами правой руки. Больше ничем. Надо было что-то придумать.
Я встал за дверью, чтобы быть готовым к встрече с любым, кто откроет дверь. Прислонился к стене, надеясь, что меня наконец осенит какая-нибудь мысль, потому что я знал, что нет на свете более жестоких людей, чем эти кровожадные бандиты.
Примерно через полчаса послышались чьи-то шаги. На сей раз это были мужские.
Я приготовился. Надо огорошить его внезапностью нападения. Вероятно, старуха сказала ему, что я без сил и сознания валяюсь на полу.
Когда дверь открылась, я немного отступил назад и изо всех сил ткнул парня ногой в живот, и, можете поверить мне на слово, удар ни в коем случае нельзя было назвать слабым.
Парень со стоном хлопнулся на пол, к моему величайшему удовольствию.
Надо было действовать быстро. Я тихо закрыл дверь и принялся за парня. Сначала я ногой оттолкнул его от двери. Парень продолжал издавать какие-то странные звуки. Видно, здорово было больно бедняге. Что ж, изредка таким не вредно получать удары, больше будут размышлять о своих поступках.
Когда мне удалось перевернуть его лицом вниз, я увидел, что нож у него находится в обычном месте: за поясом сзади. Я встал на колени и свободными пальцами правой руки вытащил его, после чего перевернул парня на спину.
Потом подошел к двери, воткнул в нее нож, как следует придавил его грудью и перерезал веревку, связывающую руки.
Парень все еще не приходил в себя. Он забился в угол, и на ближайшие несколько часов я мог не опасаться этого молодчика.
Я подошел к парню и обыскал его, потому что мне непременно нужно было вернуть свой револьвер, который они у меня отобрали. Но револьвера у него не было.
Тогда я осторожно открыл дверь и начал потихоньку подниматься по лестнице. Наверху была еще одна дверь, которая вела в довольно грязную кухню. В кухне никого не было, и я страшно обрадовался, когда увидел на столе свой револьвер. Правда, плечевой кобуры нигде не было видно, но это уже было не так важно. Главное, что револьвер опять со мной. Я положил его в правый карман своего пиджака, чему был несказанно рад.
Прислушался. Ничего не было слышно. Я подумал, что, вероятно, в деле участвовал только один парень, тот самый, который сейчас лежит внизу, и именно он ударил меня на дороге и затащил сюда. А старуха, вероятно, побежала сообщить кому следует, что я лежу распластанный в подвале. Нужно мне поскорее отсюда удирать, решил я.
И вообще, пора заканчивать мои дела в Мексике, иначе здешние ребята превратят в фарш любимого сынка миссис Кошен, а меня такая перспектива не прельщала.
Я прошел на задний двор, и там стояла моя машина. Чертовски обрадовавшись, я сел в нее и снова выехал на дорогу, ведущую в Зони.
Чувствовал я себя отвратительно. Страшно болел нос в том месте, куда попала сапогом эта мексиканская ведьма. И вообще мне сейчас был необходим солидный стакан виски.
В Зони я приехал около трех часов — обычная деревушка. Я остановил машину и постарался хоть немного почиститься, не выходя из машины. Потом осмотрелся вокруг. Слева от меня — белое здание, и впереди несколько красивых деревьев. Это двухэтажный дом, построенный в виде латинской буквы «L». По-моему, это и есть домик доктора, в котором доживает свои дни Руди Бенито.
Я подъехал к дому, остановил машину у подъезда и постучал в дверь. Открыл ее мексиканец, паренек в белом пиджаке, и вид у него был такой, что он хоть изредка, но все же умывался. Кстати, это большая редкость среди мексиканцев. Увидев меня, парень страшно удивился, и он имел к этому все основания. Воображаю, какой у меня был вид.
Я сказал ему, что хочу видеть сеньора Мадралеса и что дело очень спешное. Такое срочное и важное, что я даже решился приехать сюда среди ночи. Он предложил мне войти в дом. Я вошел и оказался в большом холле, из которого направо и налево шло несколько дверей. А находившаяся прямо против входной двери большая каменная лестница вела на второй этаж. Паренек в белом пиджаке предложил мне посидеть и ушел.
Вскоре он вернулся в сопровождении человека, который сказал, что он и есть доктор Мадралес. Он поинтересовался, что мне угодно. По-испански он говорил отлично. Это был худой высокий мужчина с маленькой бородкой клинышком и в очках. На вид довольно умный. Во время разговора со мной он все время потирал свои пальцы, тонкие и длинные, как у хорошего музыканта.
Я объяснил ему, что мне угодно. Сказал, что я следователь из страховой компании, которому поручено расследование дела о самоубийстве Грэнворта Эймса. Я сказал ему также, что я уже разговаривал с миссис Бенито и что она посоветовала мне обратиться с несколькими вопросами к ее мужу Руди. Я спросил, как он считает, могу ли я это сделать? И выразил надежду, что Руди не так уж плох и что его можно разбудить среди ночи, так как у меня нет времени ждать до утра.
Он пожал плечами.
— Дело не в том, можно ли его разбудить или нет, сеньор, — сказал он. — Как вам известно, если вам об этом сообщила миссис Бенито, ее муж сильно болен. Боюсь, что он недолго останется с нами. — Он снова пожал плечами. — Я думаю, это вопрос одного месяца, не больше. Он очень слаб, поэтому я попрошу вас разговаривать с ним очень осторожно. Если вы подождете немного, я поднимусь наверх и подготовлю его к приему гостя. Возможно, придется сделать ему укол.
Он ушел.
Пока я ждал, я все время думал. Я думал о том парне, который огрел меня по башке, когда я ехал сюда, и, как ни странно, оказалось, что меня в «Каса де Оро» кто— то опознал как человека, в свое время арестовавшего Кальдоса Мартинеса. И мне в голову пришли мысли, о которых я скажу позже.
Наконец я увидел спускающегося с лестницы Мадралеса, который пригласил меня подняться с ним наверх.
Там, пройдя по коридору, мы вошли в находившуюся слева комнату. Фактически одна стена этой комнаты была стеклянной: сплошные окна во всю стену, и все окна были открыты. В углу комнаты стояла ширма, и по другую ее сторону на низенькой кровати, стоящей у самой стены, лежал человек. Он был неподвижен, как камень, и смотрел в потолок. У него было худое лицо со странным, каким-то неестественным выражением.
В комнате почти не было мебели. Около кровати стоял низенький стол с полированной крышкой. На столике было несколько бутылочек, видимо, с лекарствами, и лампа. Мадралес подошел к кровати.
— Бенито, — начал Мадралес. — Это мистер Кошен. Он хочет задать вам несколько вопросов. Пожалуйста, постарайтесь особенно не волноваться.
Человек на постели ничего не ответил. Мадралес принес с другого конца комнаты стул и поставил его для меня около кровати.
— Сеньор Кошен, — сказал он. — Я сейчас выйду. Надеюсь, что вы будете осторожно вести разговор с моим пациентом.
По-прежнему потирая свои руки, он удалился.
Я подошел к кровати и сел. Больной перевел взгляд в мою сторону, и его губы растянулись в слабом подобии улыбки.
Мне стало очень жаль этого парня. Видно, дела его действительно были плохи. Стараясь придать своему голосу дружественную интонацию, я начал:
— Послушайте, Руди, вы не волнуйтесь. Жаль, что мне пришлось приехать сюда и побеспокоить вас, но ничего не поделаешь. Я просто хотел, чтобы вы подтвердили то, что мне сегодня рассказала ваша очаровательная жена Полетта. Кстати, о Полетте, она шлет вам свою горячую любовь и, вероятно, заглянет к вам утром.
Ну так вот, — продолжал я. — Речь идет о Грэнворте Эймсе. Ваша жена рассказала мне, что этот самый ваш маклер в течение нескольких лет путем целого ряда мошеннических комбинаций окончательно разорил вас. Но наконец вы узнали об этом. Ваша жена поехала к Эйм— су и потребовала от него определенную сумму наличными, она пригрозила ему, что обратится в полицию.
Она сказала мне, что Эймс дал ей государственные облигации на сумму 200 тысяч долларов и именно на эти деньги вы и приехали сюда. Это все именно так, Руди?
Он ответил очень спокойным голосом, доносившимся откуда-то издалека.
— Конечно, — медленно проговорил он. — Все так и было, и я очень рад, что Эймс покончил с собой. Если бы я не был так болен, я бы сам собственноручно пристрелил этого мерзавца!
— О'кей, Руди, — сказал я. — Значит, все было так. Теперь я хочу задать вам еще один вопрос и заранее прошу извинения, если для вас он будет неприятен. Генриетта Эймс, жена Грэнворта, заявила, что она получила от кого-то письмо без подписи. В этом письме говорилось, что Грэнворт крутит любовь с чужой женой. Послушайте, Руди, это вы послали ей это письмо? По-моему, именно вы должны быть его автором. А? Так как же, Руди, это были вы?
Наступила продолжительная пауза. Потом он снова перевел взгляд в мою сторону.
— Верно. Это так, — наконец сказал он. — Это письмо Генриетте послал я. Я должен был что-то предпринять.
Я кивнул головой.
— Послушайте, — продолжал я. — Надеюсь, что в самое ближайшее время мы полностью закончим это дело. Я не хочу заставлять вас слишком много говорить. Лучше я изложу вам сейчас свои мысли, а вы только скажите, правильно ли я все понимаю.
По-моему, дело обстоит так. Может быть, ваша жена была немного влюблена в Эймса. Это могло быть потому, что вы сильно больны и не уделяли ей того внимания, на которое обычно рассчитывают женщины. В общем, она влюбилась в Эймса. О'кей! И Эймс решил, что счастье само привалило ему в руки. Он начал направо и налево разбрасывать ваши деньги, и, может быть, вы об этом ничего не знали потому, что ваши дела вела Полетта и Эймсу было легко скрывать свои проделки. Она не видела, как Эймс разорял ее мужа, потому что не хотела этого видеть. Понимаете?
Наконец все открылось. В конце прошлого года Полетта узнала, что вы тяжело больны и что необходимы деньги, чтобы переехать сюда и немного подлечиться.
Может быть, ей стало известно, что вы тоже узнали обо всем, может быть, вы даже признались ей в том, что послали Генриетте анонимное письмо.
Она поняла, как подло она поступила с вами, и решила хоть немного поправить положение. Она приняла решение поехать к Эймсу и выцарапать у него эти деньги, даже если бы это было ее последним деянием на земле. Правильно я говорю?
Он снова обратил взгляд в мою сторону.
— Все абсолютно правильно, Кошен, — сказал он. — У нас произошла крупная ссора, и я высказал ей все, что я о ней думаю. Я сказал, что мне очень тяжело, находясь в таком состоянии, сознавать, что она состоит в любовной связи с человеком, который обокрал меня. Это на нее сильно подействовало. По-моему, она искренне раскаялась, и, знаете, — на его губах снова появилось подобие улыбки, — мне ведь немного осталось жить, и я не хочу в последние дни причинять кому бы то ни было огорчения. Полетта сказала, что все исправит и, получив с Эймса деньги, порвет с ним.
Он закашлялся, я подал ему стакан воды из графина, стоявшего на столе возле постели. Он улыбкой поблагодарил меня.
— Я умираю, Кошен, — продолжал он. — Я знаю, вы должны выполнить свой долг, но я хочу попросить вас сделать для меня одну вещь. — Голос его стал еще более слабым. — Пожалуйста, ради меня, сохраните в тайне тот факт, что у Полетта была связь с Грэнвортом Эймсом. Сделайте это для меня. Я не хочу, чтобы всем было известно, что Полетта отдала предпочтение этому грязному мошеннику Эймсу.
Он опять улыбнулся. Вид у этого парня был действительно жалкий.
— О'кей, Руди! — сказал я. — Договорились. Я так и сделаю. Это никому не повредит. Ну что ж, я пошел. До свидания. Желаю вам счастья.
Я повернулся и пошел к двери. Но когда я был на половине пути к ней, я увидел кое-что, одну вещицу, которая высовывалась из-за ширмы в другом конце комнаты. Этой вещицей была корзина для бумаг. И когда я увидел, что в ней находилось, меня как молнией пронзила мысль, такая сногсшибательная, что я едва мог сдержать себя. Подойдя к двери, я повернулся еще раз взглянуть на Руди. Его глаза по-прежнему были устремлены в потолок, и по своему виду он был уже наполовину покойник.
— До свидания, Руди, — повторил я. — Не беспокойтесь относительно Полетта. Я сделаю все, как мы договорились. О'кей!
Внизу меня встретил Мадралес.
— Слушайте, доктор, — сказал я. — Все было очень хорошо, но я хочу попросить вас об одном одолжении. Я получил от Бенито всю информацию, которая была мне нужна. Теперь дело уже полностью закончено, мне только нужно иметь письменное показание, потому что Бенито — это тот самый парень, который явился жертвой мошенничества Эймса. У вас найдутся пишущая машинка и лист бумаги, на котором я мог бы все это изложить? Если Бенито подпишет эту бумагу, я больше не буду его беспокоить.
— Конечно, у меня все это есть, мистер Кошен, — сказал Мадралес. — Пройдемте сюда. — Он ввел меня в свой кабинет. В углу на столике стояла пишущая машинка. Я сел и подробно отстукал все, что мне сообщил Бенито.
Потом мы с Мадралесом вместе поднялись наверх. Конечно, с моей стороны было весьма жестоко заставлять этого парня подписывать мой протокол. Доктору пришлось поддерживать его руку, так как она у него дрожала, и он не мог как следует держать ручку. Но тем не менее он с грехом пополам подписался. Я спрятал его показания в карман и, сказав обоим парням «до свидания», смылся.
Усевшись за руль, я взглянул на часы. Было двенадцать минут пятого.
Поистине дьявольское подозрение закралось в мою голову. Это кажется невероятным, но все же я решил все проверить. Даже если я окажусь неправ, проверить все же следует.
Отъехав от дома Мадралеса на довольно значительное расстояние, я остановил машину и решил еще раз все продумать. Да, подозрение забавное, но я проверю его не менее забавным способом.
Пожалуй, следует еще раз заглянуть в домик к Полетте, и я полагаю, что об этом моем визите ставить ее заранее в известность не стоит. Просто небольшое ночное вторжение в дом, имеющее целью позаимствовать у Полетты кое-что, что может оказать моему расследованию большую пользу.
Я достал из кармана свой револьвер и положил его рядом с собой на сиденье. Если кто-нибудь захочет сегодня ночью побеседовать со мной, как тот парень, на дороге, то он получит от меня пулю именно в то место, в которое ему меньше всего хотелось бы ее получить.
Снова показалась луна. Роскошная ночь! По дороге в Сонойту я все время думал о женщинах и о том, как они поступают, когда попадают в переплет.
Я не помню, высказывал ли я вам такую мысль, что женщины в таких случаях додумываются до таких вещей, которые ни одному парню никогда не пришли бы в голову.
Вот так-то.
Глава 11
Мне с трудом удалось прислониться к стене. Я устроился поудобнее и начал громко насвистывать «Кактус Лизи». Это сработало, так как минут через десять на лестнице послышались чьи-то шаги, потом в углу отворилась дверь и на пороге появилась мексиканка. В руке у нее был фонарь. Солидная дама. Весит по крайней мере 300 фунтов. Пожалуй, это самая крупная леди, которую мне приходилось встречать на своем веку.
Она прошлепала ко мне, потом подняла свою очаровательную ножку, похожую на ножку концертного рояля, и изо всей силы наподдала ею мне по лицу, как будто я был обыкновенный футбольный мяч. И, надо сказать, эта шалунья съездила меня по носу ботинком, который-был бы впору любому нью-йоркскому полицейскому. От этого удара у меня из глаз посыпались сотни искр, и я снова потерял сознание.
Но очень скоро я пришел в себя, так как она вылила на меня целый ушат грязной воды. По лицу у меня текла кровь от ее удара, а эта ведьма стояла надо мной и буквально захлебывалась от хохота.
И тут она начала. Она поливала меня самой отборной мексиканской бранью. Она рассказала обо мне все подробности: и кто я такой, и что со мной, как она надеется, случится, и кто такие были мой отец и мать, и каким самым невероятным образом я появился на свет Божий и т. д. и т. п. В запальчивости эта ведьма кое о чем проговорилась.
Она сказала, что она очень рада, что я снова приехал в эти края, что как только я переступил порог «Каса де Оро», какой-то парень сразу же признал во мне шпика, арестовавшего когда-то Кальдоса Мартинеса, помните, того самого, которому я насыпал в штаны кактусовых колючек. Она заявила, что Кальдос ее сын и что со мной собираются сделать такое, по сравнению с чем купание в котле с кипящим самогоном показалось бы мне сладкой мечтой. Она сказала, чтобы я подождал минут пять, пока не придет второй ее сын, который сейчас сидит и обдумывает, что бы со мной сделать.
Мне страшно надоела болтовня этой грязной старой вороны, и я ответил ей примерно в том же тоне и на том же мексиканском жаргоне. Как раз в это время свеча в фонаре погасла. Она выругалась и швырнула фонарь в мою сторону, и, черт бы ее побрал, она попала опять в мою многострадальную голову.
Мне что-то стало надоедать такое обращение со мной. Я подумал, кому в конце концов принадлежит моя физиономия, почему ее все время трогают всякие посторонние люди? Наверно, в результате этого я стал похож на старую образину. И, кажется, я ужасно не нравлюсь этой старухе. Воображаю, как обойдется со мной ее сыночек!
Наконец она смылась, обозвав меня последними словами.
Я немного подождал, огляделся по сторонам и начал действовать. Пол в этой норе был земляной, за исключением того угла, где лежал я. Здесь пол был цементный, весь в трещинах. Если у меня хватит времени, может быть, мне удастся отделаться от веревки, подумал я.
Я подтолкнул брошенный старухой фонарь и изо всех сил прижал его к стене ногами. Стекло разбилось и выпало.
Я подкатился на животе к самому большому осколку. Не забывайте, что я лежал на руках, связанных крест-накрест на груди, и мне было очень больно. Наконец я добрался до этого большого осколка и начал языком подталкивать его к одной из щелей в цементном полу. Надо сказать, что вкус этого цементного пола отнюдь не напоминал мне вкус малинового сиропа. Всякий раз, когда мне удавалось протолкнуть осколок на один дюйм, я должен был снова ползти к нему и т. д… Минут через двадцать мне удалось втолкнуть стекло в трещину пола.
Этим осколком стекла я перепилил веревки на ногах. Это, конечно, было чертовски трудно, но все же веревка была в конце концов перепилена. Я с огромным трудом поднялся на ноги.
Теперь надо было освободить руки. Но ничего не получалось. Я мог только шевелить тремя пальцами правой руки. Больше ничем. Надо было что-то придумать.
Я встал за дверью, чтобы быть готовым к встрече с любым, кто откроет дверь. Прислонился к стене, надеясь, что меня наконец осенит какая-нибудь мысль, потому что я знал, что нет на свете более жестоких людей, чем эти кровожадные бандиты.
Примерно через полчаса послышались чьи-то шаги. На сей раз это были мужские.
Я приготовился. Надо огорошить его внезапностью нападения. Вероятно, старуха сказала ему, что я без сил и сознания валяюсь на полу.
Когда дверь открылась, я немного отступил назад и изо всех сил ткнул парня ногой в живот, и, можете поверить мне на слово, удар ни в коем случае нельзя было назвать слабым.
Парень со стоном хлопнулся на пол, к моему величайшему удовольствию.
Надо было действовать быстро. Я тихо закрыл дверь и принялся за парня. Сначала я ногой оттолкнул его от двери. Парень продолжал издавать какие-то странные звуки. Видно, здорово было больно бедняге. Что ж, изредка таким не вредно получать удары, больше будут размышлять о своих поступках.
Когда мне удалось перевернуть его лицом вниз, я увидел, что нож у него находится в обычном месте: за поясом сзади. Я встал на колени и свободными пальцами правой руки вытащил его, после чего перевернул парня на спину.
Потом подошел к двери, воткнул в нее нож, как следует придавил его грудью и перерезал веревку, связывающую руки.
Парень все еще не приходил в себя. Он забился в угол, и на ближайшие несколько часов я мог не опасаться этого молодчика.
Я подошел к парню и обыскал его, потому что мне непременно нужно было вернуть свой револьвер, который они у меня отобрали. Но револьвера у него не было.
Тогда я осторожно открыл дверь и начал потихоньку подниматься по лестнице. Наверху была еще одна дверь, которая вела в довольно грязную кухню. В кухне никого не было, и я страшно обрадовался, когда увидел на столе свой револьвер. Правда, плечевой кобуры нигде не было видно, но это уже было не так важно. Главное, что револьвер опять со мной. Я положил его в правый карман своего пиджака, чему был несказанно рад.
Прислушался. Ничего не было слышно. Я подумал, что, вероятно, в деле участвовал только один парень, тот самый, который сейчас лежит внизу, и именно он ударил меня на дороге и затащил сюда. А старуха, вероятно, побежала сообщить кому следует, что я лежу распластанный в подвале. Нужно мне поскорее отсюда удирать, решил я.
И вообще, пора заканчивать мои дела в Мексике, иначе здешние ребята превратят в фарш любимого сынка миссис Кошен, а меня такая перспектива не прельщала.
Я прошел на задний двор, и там стояла моя машина. Чертовски обрадовавшись, я сел в нее и снова выехал на дорогу, ведущую в Зони.
Чувствовал я себя отвратительно. Страшно болел нос в том месте, куда попала сапогом эта мексиканская ведьма. И вообще мне сейчас был необходим солидный стакан виски.
В Зони я приехал около трех часов — обычная деревушка. Я остановил машину и постарался хоть немного почиститься, не выходя из машины. Потом осмотрелся вокруг. Слева от меня — белое здание, и впереди несколько красивых деревьев. Это двухэтажный дом, построенный в виде латинской буквы «L». По-моему, это и есть домик доктора, в котором доживает свои дни Руди Бенито.
Я подъехал к дому, остановил машину у подъезда и постучал в дверь. Открыл ее мексиканец, паренек в белом пиджаке, и вид у него был такой, что он хоть изредка, но все же умывался. Кстати, это большая редкость среди мексиканцев. Увидев меня, парень страшно удивился, и он имел к этому все основания. Воображаю, какой у меня был вид.
Я сказал ему, что хочу видеть сеньора Мадралеса и что дело очень спешное. Такое срочное и важное, что я даже решился приехать сюда среди ночи. Он предложил мне войти в дом. Я вошел и оказался в большом холле, из которого направо и налево шло несколько дверей. А находившаяся прямо против входной двери большая каменная лестница вела на второй этаж. Паренек в белом пиджаке предложил мне посидеть и ушел.
Вскоре он вернулся в сопровождении человека, который сказал, что он и есть доктор Мадралес. Он поинтересовался, что мне угодно. По-испански он говорил отлично. Это был худой высокий мужчина с маленькой бородкой клинышком и в очках. На вид довольно умный. Во время разговора со мной он все время потирал свои пальцы, тонкие и длинные, как у хорошего музыканта.
Я объяснил ему, что мне угодно. Сказал, что я следователь из страховой компании, которому поручено расследование дела о самоубийстве Грэнворта Эймса. Я сказал ему также, что я уже разговаривал с миссис Бенито и что она посоветовала мне обратиться с несколькими вопросами к ее мужу Руди. Я спросил, как он считает, могу ли я это сделать? И выразил надежду, что Руди не так уж плох и что его можно разбудить среди ночи, так как у меня нет времени ждать до утра.
Он пожал плечами.
— Дело не в том, можно ли его разбудить или нет, сеньор, — сказал он. — Как вам известно, если вам об этом сообщила миссис Бенито, ее муж сильно болен. Боюсь, что он недолго останется с нами. — Он снова пожал плечами. — Я думаю, это вопрос одного месяца, не больше. Он очень слаб, поэтому я попрошу вас разговаривать с ним очень осторожно. Если вы подождете немного, я поднимусь наверх и подготовлю его к приему гостя. Возможно, придется сделать ему укол.
Он ушел.
Пока я ждал, я все время думал. Я думал о том парне, который огрел меня по башке, когда я ехал сюда, и, как ни странно, оказалось, что меня в «Каса де Оро» кто— то опознал как человека, в свое время арестовавшего Кальдоса Мартинеса. И мне в голову пришли мысли, о которых я скажу позже.
Наконец я увидел спускающегося с лестницы Мадралеса, который пригласил меня подняться с ним наверх.
Там, пройдя по коридору, мы вошли в находившуюся слева комнату. Фактически одна стена этой комнаты была стеклянной: сплошные окна во всю стену, и все окна были открыты. В углу комнаты стояла ширма, и по другую ее сторону на низенькой кровати, стоящей у самой стены, лежал человек. Он был неподвижен, как камень, и смотрел в потолок. У него было худое лицо со странным, каким-то неестественным выражением.
В комнате почти не было мебели. Около кровати стоял низенький стол с полированной крышкой. На столике было несколько бутылочек, видимо, с лекарствами, и лампа. Мадралес подошел к кровати.
— Бенито, — начал Мадралес. — Это мистер Кошен. Он хочет задать вам несколько вопросов. Пожалуйста, постарайтесь особенно не волноваться.
Человек на постели ничего не ответил. Мадралес принес с другого конца комнаты стул и поставил его для меня около кровати.
— Сеньор Кошен, — сказал он. — Я сейчас выйду. Надеюсь, что вы будете осторожно вести разговор с моим пациентом.
По-прежнему потирая свои руки, он удалился.
Я подошел к кровати и сел. Больной перевел взгляд в мою сторону, и его губы растянулись в слабом подобии улыбки.
Мне стало очень жаль этого парня. Видно, дела его действительно были плохи. Стараясь придать своему голосу дружественную интонацию, я начал:
— Послушайте, Руди, вы не волнуйтесь. Жаль, что мне пришлось приехать сюда и побеспокоить вас, но ничего не поделаешь. Я просто хотел, чтобы вы подтвердили то, что мне сегодня рассказала ваша очаровательная жена Полетта. Кстати, о Полетте, она шлет вам свою горячую любовь и, вероятно, заглянет к вам утром.
Ну так вот, — продолжал я. — Речь идет о Грэнворте Эймсе. Ваша жена рассказала мне, что этот самый ваш маклер в течение нескольких лет путем целого ряда мошеннических комбинаций окончательно разорил вас. Но наконец вы узнали об этом. Ваша жена поехала к Эйм— су и потребовала от него определенную сумму наличными, она пригрозила ему, что обратится в полицию.
Она сказала мне, что Эймс дал ей государственные облигации на сумму 200 тысяч долларов и именно на эти деньги вы и приехали сюда. Это все именно так, Руди?
Он ответил очень спокойным голосом, доносившимся откуда-то издалека.
— Конечно, — медленно проговорил он. — Все так и было, и я очень рад, что Эймс покончил с собой. Если бы я не был так болен, я бы сам собственноручно пристрелил этого мерзавца!
— О'кей, Руди, — сказал я. — Значит, все было так. Теперь я хочу задать вам еще один вопрос и заранее прошу извинения, если для вас он будет неприятен. Генриетта Эймс, жена Грэнворта, заявила, что она получила от кого-то письмо без подписи. В этом письме говорилось, что Грэнворт крутит любовь с чужой женой. Послушайте, Руди, это вы послали ей это письмо? По-моему, именно вы должны быть его автором. А? Так как же, Руди, это были вы?
Наступила продолжительная пауза. Потом он снова перевел взгляд в мою сторону.
— Верно. Это так, — наконец сказал он. — Это письмо Генриетте послал я. Я должен был что-то предпринять.
Я кивнул головой.
— Послушайте, — продолжал я. — Надеюсь, что в самое ближайшее время мы полностью закончим это дело. Я не хочу заставлять вас слишком много говорить. Лучше я изложу вам сейчас свои мысли, а вы только скажите, правильно ли я все понимаю.
По-моему, дело обстоит так. Может быть, ваша жена была немного влюблена в Эймса. Это могло быть потому, что вы сильно больны и не уделяли ей того внимания, на которое обычно рассчитывают женщины. В общем, она влюбилась в Эймса. О'кей! И Эймс решил, что счастье само привалило ему в руки. Он начал направо и налево разбрасывать ваши деньги, и, может быть, вы об этом ничего не знали потому, что ваши дела вела Полетта и Эймсу было легко скрывать свои проделки. Она не видела, как Эймс разорял ее мужа, потому что не хотела этого видеть. Понимаете?
Наконец все открылось. В конце прошлого года Полетта узнала, что вы тяжело больны и что необходимы деньги, чтобы переехать сюда и немного подлечиться.
Может быть, ей стало известно, что вы тоже узнали обо всем, может быть, вы даже признались ей в том, что послали Генриетте анонимное письмо.
Она поняла, как подло она поступила с вами, и решила хоть немного поправить положение. Она приняла решение поехать к Эймсу и выцарапать у него эти деньги, даже если бы это было ее последним деянием на земле. Правильно я говорю?
Он снова обратил взгляд в мою сторону.
— Все абсолютно правильно, Кошен, — сказал он. — У нас произошла крупная ссора, и я высказал ей все, что я о ней думаю. Я сказал, что мне очень тяжело, находясь в таком состоянии, сознавать, что она состоит в любовной связи с человеком, который обокрал меня. Это на нее сильно подействовало. По-моему, она искренне раскаялась, и, знаете, — на его губах снова появилось подобие улыбки, — мне ведь немного осталось жить, и я не хочу в последние дни причинять кому бы то ни было огорчения. Полетта сказала, что все исправит и, получив с Эймса деньги, порвет с ним.
Он закашлялся, я подал ему стакан воды из графина, стоявшего на столе возле постели. Он улыбкой поблагодарил меня.
— Я умираю, Кошен, — продолжал он. — Я знаю, вы должны выполнить свой долг, но я хочу попросить вас сделать для меня одну вещь. — Голос его стал еще более слабым. — Пожалуйста, ради меня, сохраните в тайне тот факт, что у Полетта была связь с Грэнвортом Эймсом. Сделайте это для меня. Я не хочу, чтобы всем было известно, что Полетта отдала предпочтение этому грязному мошеннику Эймсу.
Он опять улыбнулся. Вид у этого парня был действительно жалкий.
— О'кей, Руди! — сказал я. — Договорились. Я так и сделаю. Это никому не повредит. Ну что ж, я пошел. До свидания. Желаю вам счастья.
Я повернулся и пошел к двери. Но когда я был на половине пути к ней, я увидел кое-что, одну вещицу, которая высовывалась из-за ширмы в другом конце комнаты. Этой вещицей была корзина для бумаг. И когда я увидел, что в ней находилось, меня как молнией пронзила мысль, такая сногсшибательная, что я едва мог сдержать себя. Подойдя к двери, я повернулся еще раз взглянуть на Руди. Его глаза по-прежнему были устремлены в потолок, и по своему виду он был уже наполовину покойник.
— До свидания, Руди, — повторил я. — Не беспокойтесь относительно Полетта. Я сделаю все, как мы договорились. О'кей!
Внизу меня встретил Мадралес.
— Слушайте, доктор, — сказал я. — Все было очень хорошо, но я хочу попросить вас об одном одолжении. Я получил от Бенито всю информацию, которая была мне нужна. Теперь дело уже полностью закончено, мне только нужно иметь письменное показание, потому что Бенито — это тот самый парень, который явился жертвой мошенничества Эймса. У вас найдутся пишущая машинка и лист бумаги, на котором я мог бы все это изложить? Если Бенито подпишет эту бумагу, я больше не буду его беспокоить.
— Конечно, у меня все это есть, мистер Кошен, — сказал Мадралес. — Пройдемте сюда. — Он ввел меня в свой кабинет. В углу на столике стояла пишущая машинка. Я сел и подробно отстукал все, что мне сообщил Бенито.
Потом мы с Мадралесом вместе поднялись наверх. Конечно, с моей стороны было весьма жестоко заставлять этого парня подписывать мой протокол. Доктору пришлось поддерживать его руку, так как она у него дрожала, и он не мог как следует держать ручку. Но тем не менее он с грехом пополам подписался. Я спрятал его показания в карман и, сказав обоим парням «до свидания», смылся.
Усевшись за руль, я взглянул на часы. Было двенадцать минут пятого.
Поистине дьявольское подозрение закралось в мою голову. Это кажется невероятным, но все же я решил все проверить. Даже если я окажусь неправ, проверить все же следует.
Отъехав от дома Мадралеса на довольно значительное расстояние, я остановил машину и решил еще раз все продумать. Да, подозрение забавное, но я проверю его не менее забавным способом.
Пожалуй, следует еще раз заглянуть в домик к Полетте, и я полагаю, что об этом моем визите ставить ее заранее в известность не стоит. Просто небольшое ночное вторжение в дом, имеющее целью позаимствовать у Полетты кое-что, что может оказать моему расследованию большую пользу.
Я достал из кармана свой револьвер и положил его рядом с собой на сиденье. Если кто-нибудь захочет сегодня ночью побеседовать со мной, как тот парень, на дороге, то он получит от меня пулю именно в то место, в которое ему меньше всего хотелось бы ее получить.
Снова показалась луна. Роскошная ночь! По дороге в Сонойту я все время думал о женщинах и о том, как они поступают, когда попадают в переплет.
Я не помню, высказывал ли я вам такую мысль, что женщины в таких случаях додумываются до таких вещей, которые ни одному парню никогда не пришли бы в голову.
Вот так-то.
Глава 11
ДАМА ПОЛУЧАЕТ ОБВИНЕНИЕ В УБИЙСТВЕ
Но прямо к гасиенде Полетта я не подъехал. Когда до нее оставалось примерно с четверть мили, я направил машину за кусты и сделал небольшой круг. Машину я вел очень медленно, чтобы было поменьше шума. Я поставил машину примерно в 200 — 300 ярдах позади дома, за кустами кактусов, и стал пробираться, держась все время под их прикрытием. Я обошел весь дом, но никого и ничего не заметил. Стояла полная тишина, не было слышно ни звука.
И тогда у меня мелькнула мысль. Держась все время за кустарником и вовсю раскрыв глаза, я пошел вдоль дороги, ведущей от дома к перекрестку на шоссе. Минут через пять я услышал тихое ржание лошади. Я пошел на этот звук и — увидел вороного коня, привязанного к дереву примерно в пятидесяти ярдах от шоссе.
Это был великолепный конь. На нем мексиканское деревянное с кожей седло с серебряной отделкой. С правой стороны седла прибита серебряная дощечка, на ней инициалы «Л. Д.».
Да, предчувствие меня не обмануло. Где-то здесь поблизости меня ожидает Луис Даредо.-
Внизу, ярдах в ста, виднелись заросли кустарника и кактусов. Вероятно, именно там я его и найду. Я начал потихоньку прокрадываться к тому месту и вскоре убедился, что я был прав.
Луис выбрал отличное место. Дорога здесь была очень узкая и вся изрыта глубокими колеями от проезжавших повозок. Он стоял, спрятавшись за большим кустом, курил и держал наготове ружье.
Я подкрался сзади и со всего размаха дал ему в правое ухо. Парень кувыркнулся. Тогда я наставил на него свой револьвер и отобрал у него ружье.
Он сел на землю с дурацкой улыбкой, не спуская с моего револьвера глаз. Вероятно, он ждал, что я сейчас всажу в него пулю.
Я сел напротив него на большой камень.
— Знаешь, Луис, — сказал я, — оказывается, ты довольно глуп, и это меня крайне удивляет, потому что мексиканцы всегда бывают на один шаг впереди от таких дам, как Полетта Бенито. А еще меня удивляет, почему ты не приказал тому парню, который треснул меня по башке, когда я направлялся в Зони, чтобы он тут же на месте убил меня. Этим ты избавил бы себя и своих дружков от многих неприятностей. Когда старая ведьма заявила мне, что кто-то в «Каса де Оро» опознал меня как арестовавшего Кальдоса Мартинеса и что она — его мамаша, я понял, что она все врет. Совершенно случайно, как раз недавно, я узнал, что мать Мартинеса умерла несколько лет тому назад. Я сразу понял, что за всем этим стоишь ты, и теперь тебе предстоит несколько довольно неприятных минут.
Он встал и закурил сигарету.
— Сеньор Кошен, — сказал он. — — Поверьте мне, кто-то ввел вас в заблуждение. Понимаете? Я ничего не знаю о людях, которые что-то сделали с вами. Я здесь жду одного американца, который у меня работает. Я абсолютно не понимаю, о чем вы говорите.
— Да что ты мелешь? — прикрикнул я. — Так ничего и не понимаешь? Ну так вот, сейчас ты все поймешь. Я полагаю, что ты путаешься с Полеттой Бенито. Я также полагаю, что Грэнворт Эймс был не единственным парнем, который обманывал Руди Бенито. Вторым являешься ты. И полагаю также, что вы ждете не дождетесь, когда Руди умрет, и тогда ты подхватишь его очаровательную Полетту. Правильно я говорю, милок?
Я решил проверить Луиса. Встал с камня, спрятал револьвер в карман и сделал вид, что собираюсь закурить. И он клюнул. Хотел было дать мне хороший пинок в живот, но я ожидал этого и сделал быстрый финт в сторону, схватив его за ногу. Он упал.
Я решил проучить парня, отделав, как Бог черепаху, помня, как эта старая мексиканская образина пнула меня ногой в лицо и бросила в меня фонарем. Я также хорошо представлял себе, что сделал бы со мной тот парень, который спустился ко мне в подвал.
И вот, держа все это в мыслях, я на все сто отделал Луиса. Закрыл ему оба глаза, выбил несколько зубов, свернул набок нос и вообще избил его так, как давно уже никого не бил.
После этого я забросил его в кактусы. Парень до того окосел, что даже не почувствовал, как в него впились колючки. Он просто полностью потерял интерес к жизни. Я взглянул на него. Думаю, что на ближайший отрезок времени он не представлял для меня никакой опасности. Поэтому я подошел к его лошади и отвязал уздечку, подпругу и кожаные стремена. Затем вернулся и занялся Луисом. Я так крепко связал его, что ему потребовалось бы не менее двух лет, чтобы собственными силами вырваться из этого плена.
Потом я забрал у него нож и ружье и зарыл их неподалеку в яме. Кроме того, я снял с него штаны и тоже закопал их. Сделал я все это на тот случай, что если ему вдруг и удастся как-нибудь развязать мои путы, он все равно не сможет пойти без штанов, его моральный кодекс не позволит ему совершить прогулку в таком виде. После этого я пошел к гасиенде. Я обошел дом сзади и влез в окно. Это было очень легко сделать. Вероятно, Полетта и ее мексиканка спят наверху, но я все же старался производить как можно меньше шума. Уже начало светать, так что я спокойно обходился без фонаря. Из кухни, где я очутился, забравшись в окно, я прошел в коридор. В него выходило несколько дверей. Я открыл одну — там была спальня, которой давно не пользовались. Другая дверь вела в какую-то кладовку.
Наконец я попал в комнату, в которой мы разговаривали с Полеттой перед тем, как мне уехать в Зони. Я осмотрелся. Поискал что-нибудь вроде сейфа или вообще места, где могут храниться деловые бумаги.
И вскоре я нашел. За картиной в стене был сейф, и запирался он при помощи особого ключа с комбинацией. Но меня нисколько не интересовала эта комбинация, так как шкафчик был вделан в стену, которая была деревянной. Я вернулся на кухню, нашел консервный нож и огромный косарь и занялся самым настоящим подкопом вокруг петель дверцы. Примерно через четверть часа сейф был открыт.
Там лежало три коробочки с драгоценностями и большое количество каких-то бумаг. До коробочек я даже не дотронулся, а достал все бумаги и вышел с ними на веранду, чтобы просмотреть их. И нашел там то, что искал. Это был документ о передаче акций железнодорожной компании от Руди Бенито к Грэнворту Эймсу, оформленный при участии Полеты как свидетельницы.
Я еще раз внимательно прочитал этот документ и сунул его себе в карман. Потом собрал все остальные бумаги и положил их обратно в сейф. Потом аккуратно закрыл дверцу и снова повесил картину на место.
Я откровенно был доволен результатами сегодняшней ночи. И, кажется, я вообще скоро разделаюсь с этим трудным делом.
Выглянул в окно. Все освещалось тем полусветом, какой бывает в предутренние часы.
На столе лежала коробка сигарет. Я взял одну и закурил, потом подошел к буфету и налил себе виски. Когда я выпил примерно полстакана, в комнате неожиданно вспыхнул яркий свет. Я повернулся и увидел стоящую в дверях Полетту.
На ней был голубой шелковый халатик, а пепельно-светлые волосы были забраны в узел шелковой лентой. Она стояла и улыбалась, а в руке держала кольт тридцать восьмого калибра.
И тогда у меня мелькнула мысль. Держась все время за кустарником и вовсю раскрыв глаза, я пошел вдоль дороги, ведущей от дома к перекрестку на шоссе. Минут через пять я услышал тихое ржание лошади. Я пошел на этот звук и — увидел вороного коня, привязанного к дереву примерно в пятидесяти ярдах от шоссе.
Это был великолепный конь. На нем мексиканское деревянное с кожей седло с серебряной отделкой. С правой стороны седла прибита серебряная дощечка, на ней инициалы «Л. Д.».
Да, предчувствие меня не обмануло. Где-то здесь поблизости меня ожидает Луис Даредо.-
Внизу, ярдах в ста, виднелись заросли кустарника и кактусов. Вероятно, именно там я его и найду. Я начал потихоньку прокрадываться к тому месту и вскоре убедился, что я был прав.
Луис выбрал отличное место. Дорога здесь была очень узкая и вся изрыта глубокими колеями от проезжавших повозок. Он стоял, спрятавшись за большим кустом, курил и держал наготове ружье.
Я подкрался сзади и со всего размаха дал ему в правое ухо. Парень кувыркнулся. Тогда я наставил на него свой револьвер и отобрал у него ружье.
Он сел на землю с дурацкой улыбкой, не спуская с моего револьвера глаз. Вероятно, он ждал, что я сейчас всажу в него пулю.
Я сел напротив него на большой камень.
— Знаешь, Луис, — сказал я, — оказывается, ты довольно глуп, и это меня крайне удивляет, потому что мексиканцы всегда бывают на один шаг впереди от таких дам, как Полетта Бенито. А еще меня удивляет, почему ты не приказал тому парню, который треснул меня по башке, когда я направлялся в Зони, чтобы он тут же на месте убил меня. Этим ты избавил бы себя и своих дружков от многих неприятностей. Когда старая ведьма заявила мне, что кто-то в «Каса де Оро» опознал меня как арестовавшего Кальдоса Мартинеса и что она — его мамаша, я понял, что она все врет. Совершенно случайно, как раз недавно, я узнал, что мать Мартинеса умерла несколько лет тому назад. Я сразу понял, что за всем этим стоишь ты, и теперь тебе предстоит несколько довольно неприятных минут.
Он встал и закурил сигарету.
— Сеньор Кошен, — сказал он. — — Поверьте мне, кто-то ввел вас в заблуждение. Понимаете? Я ничего не знаю о людях, которые что-то сделали с вами. Я здесь жду одного американца, который у меня работает. Я абсолютно не понимаю, о чем вы говорите.
— Да что ты мелешь? — прикрикнул я. — Так ничего и не понимаешь? Ну так вот, сейчас ты все поймешь. Я полагаю, что ты путаешься с Полеттой Бенито. Я также полагаю, что Грэнворт Эймс был не единственным парнем, который обманывал Руди Бенито. Вторым являешься ты. И полагаю также, что вы ждете не дождетесь, когда Руди умрет, и тогда ты подхватишь его очаровательную Полетту. Правильно я говорю, милок?
Я решил проверить Луиса. Встал с камня, спрятал револьвер в карман и сделал вид, что собираюсь закурить. И он клюнул. Хотел было дать мне хороший пинок в живот, но я ожидал этого и сделал быстрый финт в сторону, схватив его за ногу. Он упал.
Я решил проучить парня, отделав, как Бог черепаху, помня, как эта старая мексиканская образина пнула меня ногой в лицо и бросила в меня фонарем. Я также хорошо представлял себе, что сделал бы со мной тот парень, который спустился ко мне в подвал.
И вот, держа все это в мыслях, я на все сто отделал Луиса. Закрыл ему оба глаза, выбил несколько зубов, свернул набок нос и вообще избил его так, как давно уже никого не бил.
После этого я забросил его в кактусы. Парень до того окосел, что даже не почувствовал, как в него впились колючки. Он просто полностью потерял интерес к жизни. Я взглянул на него. Думаю, что на ближайший отрезок времени он не представлял для меня никакой опасности. Поэтому я подошел к его лошади и отвязал уздечку, подпругу и кожаные стремена. Затем вернулся и занялся Луисом. Я так крепко связал его, что ему потребовалось бы не менее двух лет, чтобы собственными силами вырваться из этого плена.
Потом я забрал у него нож и ружье и зарыл их неподалеку в яме. Кроме того, я снял с него штаны и тоже закопал их. Сделал я все это на тот случай, что если ему вдруг и удастся как-нибудь развязать мои путы, он все равно не сможет пойти без штанов, его моральный кодекс не позволит ему совершить прогулку в таком виде. После этого я пошел к гасиенде. Я обошел дом сзади и влез в окно. Это было очень легко сделать. Вероятно, Полетта и ее мексиканка спят наверху, но я все же старался производить как можно меньше шума. Уже начало светать, так что я спокойно обходился без фонаря. Из кухни, где я очутился, забравшись в окно, я прошел в коридор. В него выходило несколько дверей. Я открыл одну — там была спальня, которой давно не пользовались. Другая дверь вела в какую-то кладовку.
Наконец я попал в комнату, в которой мы разговаривали с Полеттой перед тем, как мне уехать в Зони. Я осмотрелся. Поискал что-нибудь вроде сейфа или вообще места, где могут храниться деловые бумаги.
И вскоре я нашел. За картиной в стене был сейф, и запирался он при помощи особого ключа с комбинацией. Но меня нисколько не интересовала эта комбинация, так как шкафчик был вделан в стену, которая была деревянной. Я вернулся на кухню, нашел консервный нож и огромный косарь и занялся самым настоящим подкопом вокруг петель дверцы. Примерно через четверть часа сейф был открыт.
Там лежало три коробочки с драгоценностями и большое количество каких-то бумаг. До коробочек я даже не дотронулся, а достал все бумаги и вышел с ними на веранду, чтобы просмотреть их. И нашел там то, что искал. Это был документ о передаче акций железнодорожной компании от Руди Бенито к Грэнворту Эймсу, оформленный при участии Полеты как свидетельницы.
Я еще раз внимательно прочитал этот документ и сунул его себе в карман. Потом собрал все остальные бумаги и положил их обратно в сейф. Потом аккуратно закрыл дверцу и снова повесил картину на место.
Я откровенно был доволен результатами сегодняшней ночи. И, кажется, я вообще скоро разделаюсь с этим трудным делом.
Выглянул в окно. Все освещалось тем полусветом, какой бывает в предутренние часы.
На столе лежала коробка сигарет. Я взял одну и закурил, потом подошел к буфету и налил себе виски. Когда я выпил примерно полстакана, в комнате неожиданно вспыхнул яркий свет. Я повернулся и увидел стоящую в дверях Полетту.
На ней был голубой шелковый халатик, а пепельно-светлые волосы были забраны в узел шелковой лентой. Она стояла и улыбалась, а в руке держала кольт тридцать восьмого калибра.