Страница:
В этой взрывоопасной ситуации сэр Ральф Булмер известил отца, что при дворе затевается неладное и надо смотреть в оба. Мэдж встрепенулась:
– Если восстанет один человек, то вслед за ним подымется вся страна.
Отец Стенгауз поддержал ее:
– Теперь время для общего восстания – теперь или никогда.
Между тем королевская армия во главе с Норфолком приближалась к северным областям. Одни говорили, что он идет повесить пилигримов, другие – что он везет амнистию и прокламацию о созыве парламента.
Лорд Роберт Огль и сэр Рональд Кэрнаби осмелели и созвали пограничный парламент в Морпете, но братья Перси выгнали их оттуда. Затем братья уверили сэра Генри, что полностью раскаялись, и уговорили его вернуть сэру Инграму звание наместника и шерифа.
Наконец с приближением армии Норфолка в пограничных областях загудели колокола. Сэр Фрэнсис Бигод, брат Мэдж, поднял знамя «Пяти ран Господа». Мэдж побуждала своего мужа присоединиться к нему:
– Теперь время! Бигод вышел в поле – ступай и ты за ним!
Но дух первого «Богомолья благодати» не воскрес – теперь каждый опасался плахи. Восставшим приходилось силой приводить колеблющихся к присяге. Люди прятались от них так же, как и от королевских карателей.
Герцог Нортумберленд поехал уговаривать братьев сложить оружие. Сэр Инграм бешено воскликнул:
– Кромвеля надо повесить так высоко, чтобы видел весь мир!
Сэр Генри с досадой отвернулся, а его брат добавил:
– И если я, дай Бог, буду присутствовать при этом, то своим собственным мечом вспорю ему брюхо.
Как только Норфолк перешел реку Уз, восстание стало стихать само собой. Томас и Инграм Перси были схвачены, и народ и пальцем не пошевелил, чтобы защитить их.
Сэр Джон Булмер медлил с выступлением, пока еще можно было присоединиться к новым пилигримам. Теперь же ему и Мэдж пришла в голову безумная мысль – смело ударить по лагерю Норфолка, чтобы захватить герцога в плен или отправить его к дьяволу. Но пока они обдумывали этот план, к их замку подошел королевский отряд, и супруги поехали на юг – в Тауэр.
Томас Перси, Джон Булмер и Мэдж Чейн признали себя виновными в государственной измене и были приговорены к смерти. Первые двое отправились на плаху, а Мэдж – на костер. Обвинение против сэра Ральфа было прекращено, сэр Инграм получил прощение.
Конец Кромвеля
Девятидневная королева
– Если восстанет один человек, то вслед за ним подымется вся страна.
Отец Стенгауз поддержал ее:
– Теперь время для общего восстания – теперь или никогда.
Между тем королевская армия во главе с Норфолком приближалась к северным областям. Одни говорили, что он идет повесить пилигримов, другие – что он везет амнистию и прокламацию о созыве парламента.
Лорд Роберт Огль и сэр Рональд Кэрнаби осмелели и созвали пограничный парламент в Морпете, но братья Перси выгнали их оттуда. Затем братья уверили сэра Генри, что полностью раскаялись, и уговорили его вернуть сэру Инграму звание наместника и шерифа.
Наконец с приближением армии Норфолка в пограничных областях загудели колокола. Сэр Фрэнсис Бигод, брат Мэдж, поднял знамя «Пяти ран Господа». Мэдж побуждала своего мужа присоединиться к нему:
– Теперь время! Бигод вышел в поле – ступай и ты за ним!
Но дух первого «Богомолья благодати» не воскрес – теперь каждый опасался плахи. Восставшим приходилось силой приводить колеблющихся к присяге. Люди прятались от них так же, как и от королевских карателей.
Герцог Нортумберленд поехал уговаривать братьев сложить оружие. Сэр Инграм бешено воскликнул:
– Кромвеля надо повесить так высоко, чтобы видел весь мир!
Сэр Генри с досадой отвернулся, а его брат добавил:
– И если я, дай Бог, буду присутствовать при этом, то своим собственным мечом вспорю ему брюхо.
Как только Норфолк перешел реку Уз, восстание стало стихать само собой. Томас и Инграм Перси были схвачены, и народ и пальцем не пошевелил, чтобы защитить их.
Сэр Джон Булмер медлил с выступлением, пока еще можно было присоединиться к новым пилигримам. Теперь же ему и Мэдж пришла в голову безумная мысль – смело ударить по лагерю Норфолка, чтобы захватить герцога в плен или отправить его к дьяволу. Но пока они обдумывали этот план, к их замку подошел королевский отряд, и супруги поехали на юг – в Тауэр.
Томас Перси, Джон Булмер и Мэдж Чейн признали себя виновными в государственной измене и были приговорены к смерти. Первые двое отправились на плаху, а Мэдж – на костер. Обвинение против сэра Ральфа было прекращено, сэр Инграм получил прощение.
Конец Кромвеля
Католическая церковь в Англии терпела нападки с двух сторон – от протестантов и короля. Протестанты были еще немногочисленны, но весьма раздражены преследованиями. Они в свою очередь с яростью обрушивались на все то, что церковь считала святыней. Однажды четверо протестантов ворвались в церковь в Доверкурте, выломали чудотворный крест и сожгли его в поле; осквернения икон и мощей происходили повсеместно. Масла в огонь подливали и действия Генриха VIII, который своим указом закрыл четыреста из тысячи имевшихся в стране монастырей. Грубость и наглость королевских эмиссаров повергали в отчаяние монахов и набожный народ – они покрывали своих лошадей ризами вместо попон и вымогали деньги с монастырей. Дела пошли еще хуже, когда Генрих VIII предписал удалить из церквей предметы «суеверного поклонения» – иконы, мощи и т. д. Чудотворное распятие в Бокслее, на котором Христос наклонял голову и вращал глазами, привезли ко двору как игрушку. С изображений Святой Девы Марии срывались драгоценные одежды и отправлялись для публичного сожжения в Лондон. Затем последовал приказ выбросить из рак останки святых мощей и сровнять самые раки с землей. В 1538 году кости святого Фомы Кентерберийского с чисто большевистским пылом были выброшены из величественной раки Кентерберийского собора, и имя его было вычеркнуто из всех требников как изменника.
Введение официальной Библии на английском языке еще больше увеличило религиозный фанатизм протестантов. Они выкрикивали оскорбительные выражения во время католических богослужений и нападали на епископские суды. Священники новой англиканской церкви приезжали в приходы с женами, к великому соблазну своей паствы. Таинство причащения подвергалось дерзким и кощунственным нападкам. Учение о пресуществлении осмеивалось в балладах и мистериях. Один протестант-адвокат во время поднятия чаши со Святыми Дарами поднял с земли собаку. Слова освящения Святых Даров «Hoc est corpus»[12] богохульники переделали в «Hocus-pocus».
Генрих VIII, по чьему приказу разорялись и осквернялись монастыри и храмы, был, тем не менее, раздражен выходками протестантов – король, порвавший с Папой не менее резко, нежели Лютер, чрезвычайно гордился данным ему святым отцом титулом «Защитника веры». В 1539 году увидели свет «Шесть статей», подтверждавшие святость и неприкосновенность церковного учения о пресуществлении, причащения под одним видом, тайны исповеди и некоторых других догматов. За их отрицание полагалось сожжение.
Сразу же были схвачены около пятисот лютеран и пять епископов, выступавших против принятия «Шести статей». Однако Кромвель во избежание кровопролития призвал к терпимости. Вскоре всех арестованных освободили, и всякое преследование протестантов совершенно прекратилось. Один из них извещал в письме своего заграничного корреспондента, что «слово Божие усердно проповедуется и можно безопасно продавать книги всякого рода».
Пойдя против воли короля, Кромвель проявил настоящее величие духа. Доверие к нему Генриха VIII сразу упало, у него появилась открытая оппозиция в королевском Совете. Кромвель был абсолютно одинок. Но он не выказал ни малейших признаков страха и ни на шаг не отступил от своего пути. Он был еще настолько силен, что изгнал из Совета своего главного противника, епископа Уинчестерского. На угрозы лордов он ответил угрозой, что, «если лорды будут относиться к нему подобным образом, он преподнесет им такой завтрак, какого еще не видывали в Англии, и его откушают самые гордые из них». Скоро он доказал, что его слова не пустяки.
Во главе оппозиции стояли два дома – Куртенеи и Поли. Маркиз Куртенеи был королевской крови – внук Эдуарда IV по материнской линии. Он сильно нападал «на плутов, окруживших короля» и грозил «дать им когда-нибудь затрещину». Его родственница Маргарита, графиня Солсбери, была замужем за Ричардом Полем, от которого имела двоих сыновей – Джеффри и Реджинальда. Настроение этого рода хорошо видно по поведению его младшего отпрыска, сэра Реджинальда, которого за его духовный сан называли кардиналом Полем. Не одобряя развода короля и разрыва с Папой, Реджинальд уехал в Рим, где выступил против Генриха VIII с книгой «Единство церкви».
В ответ Кромвель многозначительно писал ему: «В Италии найдется довольно средств, чтобы отделаться от изменника подданного. Когда правосудие не может достичь своей цели обыкновенным путем, оно может иногда прибегнуть к другим средствам». Тем самым Кромвель довольно прозрачно намекал ему на кинжалы bravi – итальянских наемных убийц. Но затем он решил, что у королевского правосудия имеется более действенное средство унять недовольных. Беглец оставил свою семью заложниками в руках короля, и суровый фаворит еще раз пригрозил ему: «Жаль, что безумие глупца будет причиной гибели такой знатной фамилии. Пусть он преследует, если может, свои честолюбивые планы, но ведь эти люди, которые ни в чем не виноваты, могли бы и должны бы были, если б не великая благость и милосердие государя, узнать, каково иметь своим родственником подобного изменника».
«Великая благость и милосердие» короля все-таки не спасли Полей. В 1538 году Папа Павел III издал буллу об отлучении и низложении Генриха VIII. Кардинал Поль усердно, хотя и безуспешно, уговаривал императора привести ее в исполнение при помощи военного вторжения в Англию. Его старания привели лишь к гибели его семьи. Мужчины были арестованы по обвинению в государственной измене и казнены, а графиня Солсбери заключена в Тауэр.
Год закончился еще одним кровопролитием – несколько аббатов были казнены за отрицание главенства короля над церковью.
Кромвель стремился привязать к себе Генриха. Ему приписывали слова, что «в скором времени он устроит такое дело, что сам король при всем его могуществе не будет в состоянии ему воспрепятствовать».
План Кромвеля состоял в заключении союза Англии с германскими протестантскими князьями, и успех его зависел от нового брака короля. Третья жена Генриха VIII, Джейн Сеймур, умерла во время родов, и в начале 1540 года Кромвель женил короля на лютеранке Анне Клевской, свояченице саксонского курфюрста. Кромвель действовал столь вызывающим образом, что даже осмелился воспротивиться королю, когда тот после первого свидания с невестой возмутился ее некрасивым лицом и неуклюжей фигурой.
Казалось, Кромвель действительно устроил дело, о котором говорил с таким апломбом. Дарование ему титула графа Эссекского указывало на успех его политики, направленной на ниспровержение могущества германского императора. Если бы его замысел осуществился, Европа могла бы избежать Тридцатилетней войны[13] с ее миллионами жертв. Однако Кромвель потерпел неудачу, как и все люди, опередившие свой век.
Франция и северогерманские протестантские княжества побоялись вступить в борьбу с императором, и Генрих VIII, которому пришлось одному выносить гнев Габсбургов и который оказался прикован брачными цепями к ненавистной женщине, обрушил свой гнев на фаворита. Аристократия добавила в королевское обвинение свои озлобленные голоса.
В июне 1540 года долго таившаяся ненависть прорвалась. Появление Кромвеля в королевском Совете было встречено ругательствами и проклятиями. Герцог Норфолк сорвал с него орден Подвязки и обвинил в измене. Кромвель бросил наземь свою шляпу с криком отчаяния:
– Такова награда за всю мою службу? Я спрашиваю вас по совести: разве я изменник?
Затем, внезапно поняв, что все кончено, он обрел прежнее достоинство и только попросил лордов поскорее кончить дело и не томить его в тюрьме. Действительно, его пребывание в Тауэре было мимолетно. Спустя несколько дней после ареста он был признан парламентом виновным в государственной измене, и в конце июля народ приветствовал рукоплесканиями его смерть на эшафоте.
Введение официальной Библии на английском языке еще больше увеличило религиозный фанатизм протестантов. Они выкрикивали оскорбительные выражения во время католических богослужений и нападали на епископские суды. Священники новой англиканской церкви приезжали в приходы с женами, к великому соблазну своей паствы. Таинство причащения подвергалось дерзким и кощунственным нападкам. Учение о пресуществлении осмеивалось в балладах и мистериях. Один протестант-адвокат во время поднятия чаши со Святыми Дарами поднял с земли собаку. Слова освящения Святых Даров «Hoc est corpus»[12] богохульники переделали в «Hocus-pocus».
Генрих VIII, по чьему приказу разорялись и осквернялись монастыри и храмы, был, тем не менее, раздражен выходками протестантов – король, порвавший с Папой не менее резко, нежели Лютер, чрезвычайно гордился данным ему святым отцом титулом «Защитника веры». В 1539 году увидели свет «Шесть статей», подтверждавшие святость и неприкосновенность церковного учения о пресуществлении, причащения под одним видом, тайны исповеди и некоторых других догматов. За их отрицание полагалось сожжение.
Сразу же были схвачены около пятисот лютеран и пять епископов, выступавших против принятия «Шести статей». Однако Кромвель во избежание кровопролития призвал к терпимости. Вскоре всех арестованных освободили, и всякое преследование протестантов совершенно прекратилось. Один из них извещал в письме своего заграничного корреспондента, что «слово Божие усердно проповедуется и можно безопасно продавать книги всякого рода».
Пойдя против воли короля, Кромвель проявил настоящее величие духа. Доверие к нему Генриха VIII сразу упало, у него появилась открытая оппозиция в королевском Совете. Кромвель был абсолютно одинок. Но он не выказал ни малейших признаков страха и ни на шаг не отступил от своего пути. Он был еще настолько силен, что изгнал из Совета своего главного противника, епископа Уинчестерского. На угрозы лордов он ответил угрозой, что, «если лорды будут относиться к нему подобным образом, он преподнесет им такой завтрак, какого еще не видывали в Англии, и его откушают самые гордые из них». Скоро он доказал, что его слова не пустяки.
Во главе оппозиции стояли два дома – Куртенеи и Поли. Маркиз Куртенеи был королевской крови – внук Эдуарда IV по материнской линии. Он сильно нападал «на плутов, окруживших короля» и грозил «дать им когда-нибудь затрещину». Его родственница Маргарита, графиня Солсбери, была замужем за Ричардом Полем, от которого имела двоих сыновей – Джеффри и Реджинальда. Настроение этого рода хорошо видно по поведению его младшего отпрыска, сэра Реджинальда, которого за его духовный сан называли кардиналом Полем. Не одобряя развода короля и разрыва с Папой, Реджинальд уехал в Рим, где выступил против Генриха VIII с книгой «Единство церкви».
В ответ Кромвель многозначительно писал ему: «В Италии найдется довольно средств, чтобы отделаться от изменника подданного. Когда правосудие не может достичь своей цели обыкновенным путем, оно может иногда прибегнуть к другим средствам». Тем самым Кромвель довольно прозрачно намекал ему на кинжалы bravi – итальянских наемных убийц. Но затем он решил, что у королевского правосудия имеется более действенное средство унять недовольных. Беглец оставил свою семью заложниками в руках короля, и суровый фаворит еще раз пригрозил ему: «Жаль, что безумие глупца будет причиной гибели такой знатной фамилии. Пусть он преследует, если может, свои честолюбивые планы, но ведь эти люди, которые ни в чем не виноваты, могли бы и должны бы были, если б не великая благость и милосердие государя, узнать, каково иметь своим родственником подобного изменника».
«Великая благость и милосердие» короля все-таки не спасли Полей. В 1538 году Папа Павел III издал буллу об отлучении и низложении Генриха VIII. Кардинал Поль усердно, хотя и безуспешно, уговаривал императора привести ее в исполнение при помощи военного вторжения в Англию. Его старания привели лишь к гибели его семьи. Мужчины были арестованы по обвинению в государственной измене и казнены, а графиня Солсбери заключена в Тауэр.
Год закончился еще одним кровопролитием – несколько аббатов были казнены за отрицание главенства короля над церковью.
Кромвель стремился привязать к себе Генриха. Ему приписывали слова, что «в скором времени он устроит такое дело, что сам король при всем его могуществе не будет в состоянии ему воспрепятствовать».
План Кромвеля состоял в заключении союза Англии с германскими протестантскими князьями, и успех его зависел от нового брака короля. Третья жена Генриха VIII, Джейн Сеймур, умерла во время родов, и в начале 1540 года Кромвель женил короля на лютеранке Анне Клевской, свояченице саксонского курфюрста. Кромвель действовал столь вызывающим образом, что даже осмелился воспротивиться королю, когда тот после первого свидания с невестой возмутился ее некрасивым лицом и неуклюжей фигурой.
Казалось, Кромвель действительно устроил дело, о котором говорил с таким апломбом. Дарование ему титула графа Эссекского указывало на успех его политики, направленной на ниспровержение могущества германского императора. Если бы его замысел осуществился, Европа могла бы избежать Тридцатилетней войны[13] с ее миллионами жертв. Однако Кромвель потерпел неудачу, как и все люди, опередившие свой век.
Франция и северогерманские протестантские княжества побоялись вступить в борьбу с императором, и Генрих VIII, которому пришлось одному выносить гнев Габсбургов и который оказался прикован брачными цепями к ненавистной женщине, обрушил свой гнев на фаворита. Аристократия добавила в королевское обвинение свои озлобленные голоса.
В июне 1540 года долго таившаяся ненависть прорвалась. Появление Кромвеля в королевском Совете было встречено ругательствами и проклятиями. Герцог Норфолк сорвал с него орден Подвязки и обвинил в измене. Кромвель бросил наземь свою шляпу с криком отчаяния:
– Такова награда за всю мою службу? Я спрашиваю вас по совести: разве я изменник?
Затем, внезапно поняв, что все кончено, он обрел прежнее достоинство и только попросил лордов поскорее кончить дело и не томить его в тюрьме. Действительно, его пребывание в Тауэре было мимолетно. Спустя несколько дней после ареста он был признан парламентом виновным в государственной измене, и в конце июля народ приветствовал рукоплесканиями его смерть на эшафоте.
Девятидневная королева
Генрих VIII умер в 1547 году. Его девятилетний сын Эдуард VI был болезненным ребенком. В начале 1553 года ему было всего пятнадцать лет, но признаки его близкой смерти были уже очевидны.
Спустя несколько дней после его кончины Тауэр принял в свои холодные объятия целое семейное гнездо: президента королевского Совета лорда Джона Дадли, герцога Нортумберленда, его четырех сыновей – Джона Дадли, графа Уорвика, лорда Амброзия Дадли, лорда Роберта Дадли, лорда Гилфорда Дадли и его юную жену, леди Джейн Грей, известную под именем Девятидневной королевы. Ее преступление состояло в ее августейшем происхождении.
В последние дни царствования Эдуарда VI самый глубокий мудрец не мог определить, кто станет его наследником. Во время правления Генрихами, сменившего шестерых жен, парламент так часто устраивал, расстраивал и вновь восстанавливал порядок престолонаследия, что обычай и право смешались, и те, кто обладал большими правами по крови, имели как раз меньше прав по закону.
Первый ряд наследников состоял из восьми претендентов – все они были женщины. Ни одна из них не имела бесспорного права на престол, так как две из них были чужестранки, а в отношении остальных имелись сомнения в их законнорожденности.
Прежде всего у Эдуарда VI имелись две сестры – принцесса Мария и принцесса Елизавета – дочери Генриха VIII от первых двух жен, Екатерины Арагонской и Анны Болейн. Однако уже при жизни Генриха VIII актами парламента, королевского Совета и церкви обе принцессы были отстранены от престола и лишены титулов и прав королевских детей, так как их матери были оставлены королем под предлогом нарушения ими супружеской верности. С другой стороны, прежде чем это случилось, Мария официально была провозглашена наследницей престола.
После них наибольшая концентрация королевской крови наблюдалась в жилах леди Фрэнсис Грей, дочери другой английской принцессы Марии, выданной замуж за французского короля Людовика XII. Правда, отцом леди Фрэнсис был не король, умерший в начале медового месяца, а любовник Марии, сэр Чарльз Брэндон, герцог Суффолк. Положение осложнялось тем, что у этого достойного человека в момент венчания с Марией была еще в живых жена, так что законность рождения леди Фрэнсис находилась под вопросом. Сама она пошла по стопам матери, выйдя замуж за сэра Генри Грея, маркиза Дорсета, ставшего благодаря этому браку двоеженцем, ибо в момент нового обручения он еще не развелся со своей прежней женой, леди Екатериной Фиц-Алан. Эта женщина была сестрой графа Арундела, так что новый брак сэра Генри Грея положил начало вражде, которая пресеклась только в тот момент, когда граф Арундел смог любоваться отрубленной головой сэра Генри.
Леди Фрэнсис не желала блистать при дворе и свои права первой придворной дамы передала старшей дочери леди Джейн Грей.
Остальные четверо претенденток находились в значительно большем удалении от престола. Кроме того в Тауэре уже много лет томился Эдуард Кортни. Он был внуком принцессы Екатерины, младшей дочери Эдуарда IV, и, как представитель Йоркского дома, обладал правами на престол. Но про этого молодого человека, которого никто не видал с двенадцатилетнего возраста, все как-то забыли. Его черед придет несколько позднее.
При жизни Эдуарда VI главные придворные группировки сплотились вокруг принцессы Марии и леди Джейн Грей. Мария олицетворяла католицизм и тесный союз с Испанией. Между тем президент королевского Совета сэр Джон Дадли, герцог Нортумберленд, был протестант, как и Джейн Грей. У герцога имелось четверо сыновей, трое из которых были уже женаты. Младшего из них, семнадцатилетнего лорда Гилфорда, герцог прочил в мужья леди Джейн, с тем чтобы когда-нибудь увидеть на престоле своего внука. Леди Джейн подчинилась воле родителей и отдала свою руку лорду Гилфорду. Вслед за тем герцог Нортумберленд добился от Эдуарда VI акта об официальном непризнании прав наследования принцессы Марии Тюдор, Елизаветы Тюдор и леди Фрэнсис Грей.
Из-за этих вот интриг в Тауэре и разыгралась драма двух королев за право носить английскую корону, которая еще ни разу не осеняла женского чела.
Эдуард VI умер в летнюю ночь 6 июля 1553 года, в Гринвичском дворце. Весь следующий день герцог Нортумберленд скрывал факт королевской смерти, чтобы без помех осуществить свой план. Королевский Совет находился в его руках, армия и флот стояли за него (солдаты боготворили герцога за его победы над врагами Англии и благочестие; некоторые даже считали его святым). Он вызвал лондонского мэра Томаса Уайта с отцами города и показал им королевское завещание, передающее престол леди Джейн, под которым они и подписались. Герцог просил их пока не разглашать увиденного и услышанного. Первым делом он желал засадить Марию Тюдор в Тауэр.
За ней было послано, еще когда Эдуард VI находился при последнем издыхании. Теперь она была в двадцати пяти милях от Гринвича – в Гунсдонском замке. Арестовать ее герцог поручил своему сыну, лорду Роберту Дадли, дав ему под начало отряд всадников.
Сам Нортумберленд отправился в свой загородный дом на Темзе, куда привезли леди Джейн с мужем. Съехавшиеся сюда лорды Совета приветствовали ее как королеву, преклонив колени и поцеловав ей руку. Для леди Джейн это была новость; она упала в обморок. Она любила Эдуарда VI как брата, читала ему, молилась вместе с ним – и вот он, оказывается, уже три дня как мертв, а ей ничего не сообщили об этом!
Когда она пришла в себя, Нортумберленд зачитал завещание Эдуарда VI. Первые лорды королевского Совета, Пемброк и Арундел, а за ними и остальные поклялись, что положат жизнь за леди Джейн. Она призвала на помощь Бога и покорилась судьбе.
На другой день, в воскресенье, все оставались на месте. Нортумберленд рассылал гонцов и прокламации и вообще вел себя как лорд-протектор.
Началось девятидневное царствование.
День первый. Солнечным июльским утром леди Джейн в сопровождении лордов на лодках спустилась по реке и вступила в Лондон под звуки пушечного салюта и приветственные крики народа. В три часа пополудни она сошла на берег у Королевской лестницы Тауэра и поднялась в королевские покои. Ее мать, леди Фрэнсис, несла шлейф ее платья, а муж, лорд Гилфорд, шел рядом без шляпы и низко кланялся, когда она удостаивала его вопросом.
Спустя два часа леди Джейн официально была провозглашена королевой. Этому дню не суждено было кончиться мирно. После ужина лорд-казначей маркиз Уинчестер принес ей королевские бриллианты и корону, в которых она должна была короноваться, и попросил примерить их. Леди Джейн лишь взглянула на драгоценности и произнесла: «Хорошо, годится». Тогда лорд-казначей заметил, что надо изготовить вторую корону.
– Для кого? – спросила леди Джейн.
– Для вашего мужа, так как он будет коронован вместе с вами.
Леди Джейн задумалась: у ее мужа не было никаких прав на престол. В это время в комнату вошел сам лорд Гилфорд. Она обратилась к нему с упреком:
– Корона не игрушка для девочек и мальчиков.
Она настаивала на том, что возвести его в королевское достоинство может только парламент. Гилфорд расплакался и выбежал вон. Но через несколько минут он возвратился с матерью и со слезами повторил, что хочет быть королем, а не герцогом. Старая герцогиня повздорила с королевой, но леди Джейн твердо стояла на своем: она не может сделать мужа королем без согласия парламента. Герцогиня увела сына, заявив, что ни за что не оставит своего доброго мальчика у такой неблагодарной жены.
День второй. Дурные вести пришли из восточных графств. Лорд Роберт Дадли никого не застал в Гунсдоне. Граф Арундел, заклятый враг Греев, тайно известил Марию о смерти короля и грозящем ей аресте, и она заперлась в крепком Кенингском замке на реке Вавене, где провозгласила себя королевой и разослала письма, призывая на помощь свой верный народ.
Нортумберленд выслал на помощь лорду Роберту его брата, графа Уорвика, с дополнительными войсками.
День третий. В среду утром, когда лорды заседали с леди Джейн в Совете, было получено известие, что на помощь Марии идут герцог Батский, граф Сассекс и много других лордов и баронов. Рыцари и сквайры, собравшиеся под ее знамена, грозили предать смерти всякого, кто вздумает оспаривать ее права.
Встал вопрос, кому возглавить армию. Граф Арундел обратил свой змеиный взор на герцога Нортумберленда. Кому же, как не ему, знаменитому полководцу? После некоторого колебания герцог подписал свой смертный приговор:
– Хорошо, я пойду в поход, не сомневаясь в вашей верности ее величеству королеве, которую оставляю на ваше попечение.
День четвертый прошел в сборах и приготовлениях к походу.
День пятый. Утром в пятницу герцог Нортумберленд выступил из Лондона с десятью тысячами солдат и блестящим штабом. Горожане, в большинстве своем католики, взирали на все происходящее довольно хмуро. Нортумберленд невольно обронил лорду Грею:
– Народ толпится, чтобы поглазеть на нас, но ни один не крикнет: «Счастливого пути!»
Тем временем Мария переехала из Кенинг-холла во Франклингамский замок, сделав за день больше сорока миль. По дороге она наткнулась на отряд лорда Роберта Дадли и графа Уорвика, но нескольких ее слов было достаточно, чтобы солдаты перешли на ее сторону, и сыновья Нортумберленда должны были искать спасения в бегстве.
День шестой. Мария во Франклингамском замке была торжественно провозглашена королевой. На ее сторону перешел флот, посланный, чтобы помешать ее бегству за границу.
День седьмой. С первыми лучами воскресного солнца дух измены проник в Тауэр. В семь часов все ворота замка были заперты, страже сказали, что пропала печать, но, в сущности, исчез сам лорд-казначей. Только к вечеру его удалось обнаружить и вернуть назад в Тауэр. Пытался бежать и другой член королевского Совета – лорд Пемброк.
День восьмой. Понедельник принес с собой новые несчастья. Семья леди Джейн ссорилась с родственниками ее мужа, а лорд Гилфорд все хныкал, чтобы его сделали королем. В королевском Совете в отсутствие герцога Нортумберленда были также одни неурядицы: лорд-казначей Уинчестер и лорд Пемброк содержались почти на положении узников, Паджет и Арундел уже тайно изменили, лорда Бедфорда подозревали в том же, а лорд Кранмер сохранял верность, но с видом человека, сомневающегося, не поступает ли он дурно.
День девятый. Обнаружилось, что игра окончательно проиграна. Королевский Совет пришел к единому мнению – что следует войти в соглашение с Марией. Лорды оставались в Тауэре только затем, чтобы удобнее предать молодую королеву, которую сами же возвели на престол.
Армия повела себя так же, как лорды-советники. Солдаты Нортумберленда объявили себя приверженцами Марии и вынудили его отступить к Кембриджу. К вечеру в город вошли войска дочери Генриха VIII, и герцог вместе со своими солдатами бросал вверх шапку и кричал «ура!» королеве Марии. Этим он на время купил себе свободу.
Наутро леди Джейн осталась в Тауэре одна. Девятидневное царствование закончилось.
Когда к Тауэру подошел вооруженный отряд с требованием открыть ворота именем королевы Марии, отец леди Джейн, лорд Грей, отдал им ключи и поспешил в покои дочери. Леди Джейн сидела на троне под балдахином.
– Сойди, дочь моя, здесь тебе не место! – горестно воскликнул лорд Грей.
Леди Джейн сошла вниз, ни вздохом, ни слезинкой не выказав своего сожаления, словно давно была готова к низложению.
Герцог Нортумберленд упустил драгоценное время. Если бы, пользуясь временным добродушием своих врагов, он немедленно вскочил на коня и помчался к морю, то, вероятно, без помех добрался бы до Франции. Но он колебался, словно отчаянный игрок, не верящий, что фортуна окончательно отвернулась от него, и все умножающий ставки. Поздно ночью в Кембридж приехал граф Арундел, и все было кончено. Нортумберленд пал к его ногам, прося милости. Арундел холодно заметил:
– Милорд, вам надо было прежде просить милости, а теперь я должен исполнить приказание королевы.
Творец девятидневного царствования был взят под стражу. Вместе с ним арестовали лорда Роберта Дадли, графа Уорвика и других его родственников и знакомых. Все они были заключены в Тауэре, констеблем которого стал лорд Арундел. Нортумберленда поместили в Садовую башню, а графа Уорвика и лорда Гилфорда – в башню Бошана, где они испещрили стены своими надписями. Уорвик вырезал несколько загадочных эмблем, которые, как полагают, означают несчастную судьбу членов его семейства, а его младший брат не мог забыть, что его жена – королева, и коротал долгие часы заключения, вырезая на стене имя леди Джейн.
Что касается самой леди Джейн, то она вместе с двумя своими фрейлинами заняла верхние комнаты в доме Томаса Бриджеса, брата наместника Тауэра, сэра Джона Бриджеса. Она проводила дни в чтении Евангелия, оплакивая печальную судьбу своего отца. К Гилфорду, которого она считала пустым, легкомысленным мальчишкой, низложенная королева относилась довольно равнодушно: она вышла за него по настоянию родителей, знала его всего несколько дней и так и не стала его действительной женой. О себе она совсем не думала. По возрасту она и Гилфорд были одногодки, но девять дней царствования, позволившие леди Джейн заглянуть в тайные глубины человеческих душ, сделали ее значительно старше нытика-мужа.
Мария взошла на престол, и ее торжество стало торжеством Испании, которая ее поддерживала. Главным советником новой королевы сделался Ренард, посол императора Священной Римской империи и короля Испании Карла V. Лорды королевского Совета имели, по сути, лишь совещательный голос. Поэтому судьбы узников Тауэра взвешивались не на английских, а на испанских весах.
Герцог Нортумберленд, граф Уорвик и их сторонники были приговорены к смерти. Казнь герцога была назначена на 21 августа 1553 года. В этот день эшафот был возведен, войска расставлены на улицах, палач ожидал своей жертвы. Однако Нортумберленд неожиданно заявил, что хочет умереть католиком. Казнь пришлось отсрочить. Послали за патером и приготовили алтарь в церкви святого Петра. Герцога провели мимо окон леди Джейн, и она с грустью проводила взглядом героя стольких битв, который купил себе несколько часов жизни ценой вероотступничества.
Узнав о поступке отца, граф Уорвик также призвал патера. Мария, вероятно, пощадила бы новообращенных католиков, но Ренард и слышать не хотел о помиловании. На другой день отец и сын были казнены на Башенной горе. Тела их погребли по католическому обряду.
Поступок Нортумберленда и Уорвика не давал покоя леди Джейн. Через несколько дней она спустилась вниз из своей комнаты и застала у сэра Томаса Бриджеса одного лондонца. Она попросила позволения отобедать с ними и получила согласие.
Спустя несколько дней после его кончины Тауэр принял в свои холодные объятия целое семейное гнездо: президента королевского Совета лорда Джона Дадли, герцога Нортумберленда, его четырех сыновей – Джона Дадли, графа Уорвика, лорда Амброзия Дадли, лорда Роберта Дадли, лорда Гилфорда Дадли и его юную жену, леди Джейн Грей, известную под именем Девятидневной королевы. Ее преступление состояло в ее августейшем происхождении.
В последние дни царствования Эдуарда VI самый глубокий мудрец не мог определить, кто станет его наследником. Во время правления Генрихами, сменившего шестерых жен, парламент так часто устраивал, расстраивал и вновь восстанавливал порядок престолонаследия, что обычай и право смешались, и те, кто обладал большими правами по крови, имели как раз меньше прав по закону.
Первый ряд наследников состоял из восьми претендентов – все они были женщины. Ни одна из них не имела бесспорного права на престол, так как две из них были чужестранки, а в отношении остальных имелись сомнения в их законнорожденности.
Прежде всего у Эдуарда VI имелись две сестры – принцесса Мария и принцесса Елизавета – дочери Генриха VIII от первых двух жен, Екатерины Арагонской и Анны Болейн. Однако уже при жизни Генриха VIII актами парламента, королевского Совета и церкви обе принцессы были отстранены от престола и лишены титулов и прав королевских детей, так как их матери были оставлены королем под предлогом нарушения ими супружеской верности. С другой стороны, прежде чем это случилось, Мария официально была провозглашена наследницей престола.
После них наибольшая концентрация королевской крови наблюдалась в жилах леди Фрэнсис Грей, дочери другой английской принцессы Марии, выданной замуж за французского короля Людовика XII. Правда, отцом леди Фрэнсис был не король, умерший в начале медового месяца, а любовник Марии, сэр Чарльз Брэндон, герцог Суффолк. Положение осложнялось тем, что у этого достойного человека в момент венчания с Марией была еще в живых жена, так что законность рождения леди Фрэнсис находилась под вопросом. Сама она пошла по стопам матери, выйдя замуж за сэра Генри Грея, маркиза Дорсета, ставшего благодаря этому браку двоеженцем, ибо в момент нового обручения он еще не развелся со своей прежней женой, леди Екатериной Фиц-Алан. Эта женщина была сестрой графа Арундела, так что новый брак сэра Генри Грея положил начало вражде, которая пресеклась только в тот момент, когда граф Арундел смог любоваться отрубленной головой сэра Генри.
Леди Фрэнсис не желала блистать при дворе и свои права первой придворной дамы передала старшей дочери леди Джейн Грей.
Остальные четверо претенденток находились в значительно большем удалении от престола. Кроме того в Тауэре уже много лет томился Эдуард Кортни. Он был внуком принцессы Екатерины, младшей дочери Эдуарда IV, и, как представитель Йоркского дома, обладал правами на престол. Но про этого молодого человека, которого никто не видал с двенадцатилетнего возраста, все как-то забыли. Его черед придет несколько позднее.
При жизни Эдуарда VI главные придворные группировки сплотились вокруг принцессы Марии и леди Джейн Грей. Мария олицетворяла католицизм и тесный союз с Испанией. Между тем президент королевского Совета сэр Джон Дадли, герцог Нортумберленд, был протестант, как и Джейн Грей. У герцога имелось четверо сыновей, трое из которых были уже женаты. Младшего из них, семнадцатилетнего лорда Гилфорда, герцог прочил в мужья леди Джейн, с тем чтобы когда-нибудь увидеть на престоле своего внука. Леди Джейн подчинилась воле родителей и отдала свою руку лорду Гилфорду. Вслед за тем герцог Нортумберленд добился от Эдуарда VI акта об официальном непризнании прав наследования принцессы Марии Тюдор, Елизаветы Тюдор и леди Фрэнсис Грей.
Из-за этих вот интриг в Тауэре и разыгралась драма двух королев за право носить английскую корону, которая еще ни разу не осеняла женского чела.
Эдуард VI умер в летнюю ночь 6 июля 1553 года, в Гринвичском дворце. Весь следующий день герцог Нортумберленд скрывал факт королевской смерти, чтобы без помех осуществить свой план. Королевский Совет находился в его руках, армия и флот стояли за него (солдаты боготворили герцога за его победы над врагами Англии и благочестие; некоторые даже считали его святым). Он вызвал лондонского мэра Томаса Уайта с отцами города и показал им королевское завещание, передающее престол леди Джейн, под которым они и подписались. Герцог просил их пока не разглашать увиденного и услышанного. Первым делом он желал засадить Марию Тюдор в Тауэр.
За ней было послано, еще когда Эдуард VI находился при последнем издыхании. Теперь она была в двадцати пяти милях от Гринвича – в Гунсдонском замке. Арестовать ее герцог поручил своему сыну, лорду Роберту Дадли, дав ему под начало отряд всадников.
Сам Нортумберленд отправился в свой загородный дом на Темзе, куда привезли леди Джейн с мужем. Съехавшиеся сюда лорды Совета приветствовали ее как королеву, преклонив колени и поцеловав ей руку. Для леди Джейн это была новость; она упала в обморок. Она любила Эдуарда VI как брата, читала ему, молилась вместе с ним – и вот он, оказывается, уже три дня как мертв, а ей ничего не сообщили об этом!
Когда она пришла в себя, Нортумберленд зачитал завещание Эдуарда VI. Первые лорды королевского Совета, Пемброк и Арундел, а за ними и остальные поклялись, что положат жизнь за леди Джейн. Она призвала на помощь Бога и покорилась судьбе.
На другой день, в воскресенье, все оставались на месте. Нортумберленд рассылал гонцов и прокламации и вообще вел себя как лорд-протектор.
Началось девятидневное царствование.
День первый. Солнечным июльским утром леди Джейн в сопровождении лордов на лодках спустилась по реке и вступила в Лондон под звуки пушечного салюта и приветственные крики народа. В три часа пополудни она сошла на берег у Королевской лестницы Тауэра и поднялась в королевские покои. Ее мать, леди Фрэнсис, несла шлейф ее платья, а муж, лорд Гилфорд, шел рядом без шляпы и низко кланялся, когда она удостаивала его вопросом.
Спустя два часа леди Джейн официально была провозглашена королевой. Этому дню не суждено было кончиться мирно. После ужина лорд-казначей маркиз Уинчестер принес ей королевские бриллианты и корону, в которых она должна была короноваться, и попросил примерить их. Леди Джейн лишь взглянула на драгоценности и произнесла: «Хорошо, годится». Тогда лорд-казначей заметил, что надо изготовить вторую корону.
– Для кого? – спросила леди Джейн.
– Для вашего мужа, так как он будет коронован вместе с вами.
Леди Джейн задумалась: у ее мужа не было никаких прав на престол. В это время в комнату вошел сам лорд Гилфорд. Она обратилась к нему с упреком:
– Корона не игрушка для девочек и мальчиков.
Она настаивала на том, что возвести его в королевское достоинство может только парламент. Гилфорд расплакался и выбежал вон. Но через несколько минут он возвратился с матерью и со слезами повторил, что хочет быть королем, а не герцогом. Старая герцогиня повздорила с королевой, но леди Джейн твердо стояла на своем: она не может сделать мужа королем без согласия парламента. Герцогиня увела сына, заявив, что ни за что не оставит своего доброго мальчика у такой неблагодарной жены.
День второй. Дурные вести пришли из восточных графств. Лорд Роберт Дадли никого не застал в Гунсдоне. Граф Арундел, заклятый враг Греев, тайно известил Марию о смерти короля и грозящем ей аресте, и она заперлась в крепком Кенингском замке на реке Вавене, где провозгласила себя королевой и разослала письма, призывая на помощь свой верный народ.
Нортумберленд выслал на помощь лорду Роберту его брата, графа Уорвика, с дополнительными войсками.
День третий. В среду утром, когда лорды заседали с леди Джейн в Совете, было получено известие, что на помощь Марии идут герцог Батский, граф Сассекс и много других лордов и баронов. Рыцари и сквайры, собравшиеся под ее знамена, грозили предать смерти всякого, кто вздумает оспаривать ее права.
Встал вопрос, кому возглавить армию. Граф Арундел обратил свой змеиный взор на герцога Нортумберленда. Кому же, как не ему, знаменитому полководцу? После некоторого колебания герцог подписал свой смертный приговор:
– Хорошо, я пойду в поход, не сомневаясь в вашей верности ее величеству королеве, которую оставляю на ваше попечение.
День четвертый прошел в сборах и приготовлениях к походу.
День пятый. Утром в пятницу герцог Нортумберленд выступил из Лондона с десятью тысячами солдат и блестящим штабом. Горожане, в большинстве своем католики, взирали на все происходящее довольно хмуро. Нортумберленд невольно обронил лорду Грею:
– Народ толпится, чтобы поглазеть на нас, но ни один не крикнет: «Счастливого пути!»
Тем временем Мария переехала из Кенинг-холла во Франклингамский замок, сделав за день больше сорока миль. По дороге она наткнулась на отряд лорда Роберта Дадли и графа Уорвика, но нескольких ее слов было достаточно, чтобы солдаты перешли на ее сторону, и сыновья Нортумберленда должны были искать спасения в бегстве.
День шестой. Мария во Франклингамском замке была торжественно провозглашена королевой. На ее сторону перешел флот, посланный, чтобы помешать ее бегству за границу.
День седьмой. С первыми лучами воскресного солнца дух измены проник в Тауэр. В семь часов все ворота замка были заперты, страже сказали, что пропала печать, но, в сущности, исчез сам лорд-казначей. Только к вечеру его удалось обнаружить и вернуть назад в Тауэр. Пытался бежать и другой член королевского Совета – лорд Пемброк.
День восьмой. Понедельник принес с собой новые несчастья. Семья леди Джейн ссорилась с родственниками ее мужа, а лорд Гилфорд все хныкал, чтобы его сделали королем. В королевском Совете в отсутствие герцога Нортумберленда были также одни неурядицы: лорд-казначей Уинчестер и лорд Пемброк содержались почти на положении узников, Паджет и Арундел уже тайно изменили, лорда Бедфорда подозревали в том же, а лорд Кранмер сохранял верность, но с видом человека, сомневающегося, не поступает ли он дурно.
День девятый. Обнаружилось, что игра окончательно проиграна. Королевский Совет пришел к единому мнению – что следует войти в соглашение с Марией. Лорды оставались в Тауэре только затем, чтобы удобнее предать молодую королеву, которую сами же возвели на престол.
Армия повела себя так же, как лорды-советники. Солдаты Нортумберленда объявили себя приверженцами Марии и вынудили его отступить к Кембриджу. К вечеру в город вошли войска дочери Генриха VIII, и герцог вместе со своими солдатами бросал вверх шапку и кричал «ура!» королеве Марии. Этим он на время купил себе свободу.
Наутро леди Джейн осталась в Тауэре одна. Девятидневное царствование закончилось.
Когда к Тауэру подошел вооруженный отряд с требованием открыть ворота именем королевы Марии, отец леди Джейн, лорд Грей, отдал им ключи и поспешил в покои дочери. Леди Джейн сидела на троне под балдахином.
– Сойди, дочь моя, здесь тебе не место! – горестно воскликнул лорд Грей.
Леди Джейн сошла вниз, ни вздохом, ни слезинкой не выказав своего сожаления, словно давно была готова к низложению.
Герцог Нортумберленд упустил драгоценное время. Если бы, пользуясь временным добродушием своих врагов, он немедленно вскочил на коня и помчался к морю, то, вероятно, без помех добрался бы до Франции. Но он колебался, словно отчаянный игрок, не верящий, что фортуна окончательно отвернулась от него, и все умножающий ставки. Поздно ночью в Кембридж приехал граф Арундел, и все было кончено. Нортумберленд пал к его ногам, прося милости. Арундел холодно заметил:
– Милорд, вам надо было прежде просить милости, а теперь я должен исполнить приказание королевы.
Творец девятидневного царствования был взят под стражу. Вместе с ним арестовали лорда Роберта Дадли, графа Уорвика и других его родственников и знакомых. Все они были заключены в Тауэре, констеблем которого стал лорд Арундел. Нортумберленда поместили в Садовую башню, а графа Уорвика и лорда Гилфорда – в башню Бошана, где они испещрили стены своими надписями. Уорвик вырезал несколько загадочных эмблем, которые, как полагают, означают несчастную судьбу членов его семейства, а его младший брат не мог забыть, что его жена – королева, и коротал долгие часы заключения, вырезая на стене имя леди Джейн.
Что касается самой леди Джейн, то она вместе с двумя своими фрейлинами заняла верхние комнаты в доме Томаса Бриджеса, брата наместника Тауэра, сэра Джона Бриджеса. Она проводила дни в чтении Евангелия, оплакивая печальную судьбу своего отца. К Гилфорду, которого она считала пустым, легкомысленным мальчишкой, низложенная королева относилась довольно равнодушно: она вышла за него по настоянию родителей, знала его всего несколько дней и так и не стала его действительной женой. О себе она совсем не думала. По возрасту она и Гилфорд были одногодки, но девять дней царствования, позволившие леди Джейн заглянуть в тайные глубины человеческих душ, сделали ее значительно старше нытика-мужа.
Мария взошла на престол, и ее торжество стало торжеством Испании, которая ее поддерживала. Главным советником новой королевы сделался Ренард, посол императора Священной Римской империи и короля Испании Карла V. Лорды королевского Совета имели, по сути, лишь совещательный голос. Поэтому судьбы узников Тауэра взвешивались не на английских, а на испанских весах.
Герцог Нортумберленд, граф Уорвик и их сторонники были приговорены к смерти. Казнь герцога была назначена на 21 августа 1553 года. В этот день эшафот был возведен, войска расставлены на улицах, палач ожидал своей жертвы. Однако Нортумберленд неожиданно заявил, что хочет умереть католиком. Казнь пришлось отсрочить. Послали за патером и приготовили алтарь в церкви святого Петра. Герцога провели мимо окон леди Джейн, и она с грустью проводила взглядом героя стольких битв, который купил себе несколько часов жизни ценой вероотступничества.
Узнав о поступке отца, граф Уорвик также призвал патера. Мария, вероятно, пощадила бы новообращенных католиков, но Ренард и слышать не хотел о помиловании. На другой день отец и сын были казнены на Башенной горе. Тела их погребли по католическому обряду.
Поступок Нортумберленда и Уорвика не давал покоя леди Джейн. Через несколько дней она спустилась вниз из своей комнаты и застала у сэра Томаса Бриджеса одного лондонца. Она попросила позволения отобедать с ними и получила согласие.