Даннет Дороти. Игра королев

   Комендант прокладывал себе путь в толпе:
   — Эй, потише там. Нам он нужен живым. Что с тобой стряслось? Ответь же им! Ну! С тобой по-человечески говорят!
   Лаймонд молчал, но во взгляде его читалось оскорбление.
   — Какой же ты щепетильный! Не хочешь отвечать простым смертным вроде меня?! Ну погоди же, ты у нас соловьем запоешь, не сойдя с этого места. Ну же, открой ротик, дай нам услышать твой голосок…
   Молчание.
   Капитан повысил голос. Скотт успел заметить, что он пользуется здесь популярностью.
   — Ах так? Хорошо. Мы знаем, что делать с такими упрямцами. За отказ отвечать он должен понести законную кару. Алек, есть у нас гири? Нет — ну тогда цепи. Побольше цепей, Дейви. Вон там, высоко, два кольца. Сними веревки и подвесь его туда. Вот так! Хорошая цепь, а? Немного заржавела, но это не беда: не пачкать же об тебя чистое железо. Первую повесим на шею.
   Эта пытка применялась к тем, кто отказывался отвечать: грузы добавлялись один за другим, пока подсудимый не умирал. Скотт воскликнул:
   — Подождите! Нам следует доставить его живым. Судьи не простят нам, если мы казним его раньше времени и лишим их такого удовольствия.
   Капитан укладывал первую цель, словно то был римский акведук: он даже не обернулся.
   — Не бери в голову. Он у нас заговорит так, что язык устанет.
   Его заставят, конечно. Лаймонд, может быть, своенравен и легкомыслен, но отнюдь не глуп. Цепь повисла у него на шее как некий орденский знак, он весь напрягся, раскинув руки наподобие крыльев. Лицо его казалось отлитым из железа. Только теперь Скотт почувствовал в полной мере всю силу духа этого человека.
   Под одобрительный гул толпы комендант приблизился к Лаймонду, напоказ держа в руках еще одну цепь. Лаймонд выдержал и это со странной смесью нетерпения и покорности. Скотт, зачарованный невиданным, хотя и страшным зрелищем, чуть не пропустил короткий взмах ресниц: Лаймонд кинул мимолетный взгляд куда-то вверх, на окна замка. Скотт незаметно обернулся.
   У одного из раскрытых окон второго этажа стояла Кристиан Стюарт. Он успел только разглядеть ее напряженное лицо и взметнувшиеся рыжие волосы — и тут с шумом, куда большим, чем стоял во дворе Трива, показался отряд его отца. Острый взгляд Бокклю скользнул по толпе, по распятой фигуре пленника, по коменданту, подскочившему к нему, по багровому лицу сына.
   — Цепи. Что-то новенькое. Слава Богу, ты их не прихватил в Крамхо… Вы комендант? Так вот, Хозяин Калтера конечно же бич Божий, но все же он…
   Окно опустело. Кристиан ушла, подумал Скотт. Слава Богу, она не слышала имени. Затем он заметил просвет в толпе: Кристиан локтями прокладывала себе путь; рыжие волосы разметались по плечам. Разгневанная, она неслась вперед, как стрела, а Сим бежал рядом с нею.
   — Бокклю? Здесь убивают человека. Ваш сопливый щенок и эта обезьян…
   — Эй! — воскликнул капитан возмущенно.
   Бокклю, ничего не понимая, был озабочен и встревожен.
   — Вы гостите здесь? Ступайте в замок: там Хантер, я видел его. Здесь никого не убивают, но девушкам тут не место.
   Но Сим уже тянул ее вперед — и она не обратила на слова Бокклю никакого внимания.
   Весь обвешанный железом, с посиневшими руками, Лаймонд смотрел на нее, как кошка на мышонка, откинув голову назад. Его взгляд заставил даже Сима побледнеть. Приблизившись к нему почти вплотную, Кристиан сказала:
   — Господин Кроуфорд!
   То, как она это произнесла, поразило Скотта в самое сердце; Бокклю присвистнул сквозь| зубы, вокруг уже раздавались удивленные шепотки — тут Лаймонд впервые посмотрел Скотту прямо в глаза. Юноша выскочил вперед и положил руку на плечо Кристиан.
   Он громко заявил:
   — Это Лаймонд, младший брат лорда Калтера. Мы поймали его. Пойдемте в дом. Не беспокойтесь, мы о нем позаботимся.
   — Я знаю, кто это, болван: я слышала твоего отца. Эти невозможные, глупые цепи все еще на нем? Сим, сними их. Фрэнсис Кроуфрод, вы тоже глупец, изображающий святого мученика. Я ведь говорила вам, что мой мир состоит из звуков, а ваш голос я знаю с двенадцати лет. Вы собрались, я полагаю, умереть здесь на потеху толпе…
   Слезы навернулись ей на глаза.
   Сим взялся крепкими руками за последнюю цепь, кольца которой впечатались в пропитанную кровью одежду. Лаймонд, которым владела одна-единственная мысль, раскрыл наконец плотно сомкнутые губы и торопливо заговорил:
   — Вас слушают двести человек. Бокклю, черт возьми, заберите ее отсюда.
   — Мне все равно, — вскрикнула Кристиан, — пусть даже две тысячи! Я не привыкла публично отрекаться от друзей.
   — Леди Кристиан, стало быть, знает пленника? — оживился комендант, который, как и все остальные, почуял скандал в высших сферах.
   Скотт кинулся девушке на помощь:
   — Этот человек вкрался к леди в доверие, не сказав ей, кто он.
   Слова эти вызвали целую бурю: не обращая внимания на взявшего ее за локоть Бокклю, Кристиан накинулась на его сына:
   — Я знала, кто он. Если знаешь, не обязательно предавать, как поступают некоторые.
   — Но он-то считал, что не знаете, правда? Отсюда и пантомима.
   Комендант был поражен.
   — Господи, недурно задумано. Он молчал до последнего, чтобы девчонка не узнала его по голосу… а значит, эта парочка…
   — Да говорят же вам! — в ярости закричал Скотт. — Он пользовался ею как прикрытием. Как вы смеете предполагать…
   Но его голос потонул в гоготе толпы и гнусных шуточках.
   Когда Бокклю возвысил голос, рев ослабел, но не прекратился. Он снова попытался схватить Кристиан за руку, но та вырвалась.
   — Я не уйду, пока он не будет в безопасности!
   Копна рыжих волос ярко оттеняла ее смертельно бледное лицо; Кристиан оставалась непреклонной.
   — Давно пора объясниться в открытую: мы же люди, а не кроты, чтобы прятаться под землей! На этот раз я помешаю безумцу, который своей же рукой накидывает себе петлю на шею. Господин Кроуфорд…
   Голос Лаймонда, прозвучавший в полную силу, заглушил ее слова. Для своей же безопасности ему следовало остановить ее, что он и сделал в присущей ему манере, пустив в ход насмешку. Пресловутая дерзость Лаймонда оказалась сильнее боли, напряжения и позора.
   — Наступил торжественный момент! Кульминация спектакля! Я достал жемчужину со дна морского, пролез в игольное ушко, и все впустую: мои иллюзии разбиты, хитрости разоблачены, а слова осмеяны гнусной толпой гиен. Но я не жалуюсь. Должны же и вы повеселиться. Я настаиваю только на одном. Я не хочу, чтобы мое имя связывали с рыжеволосой женщиной. Рыжие кобылы всегда лягаются. Рыжие коровы так и норовят забодать. Ягоды рябины бывают ядовитыми. Так и рыжеволосые, только позволь им встрять… Все понятно?
   Сим отшатнулся. Лаймонд устремил на него холодный взгляд своих синих глаз.
   — Что такое? Что еще? Она же сказала, что не двинется с места, пока меня не отвяжут.
   Он потерял последнего доброжелателя. Комендант кивнул, и Сим неуверенно двинулся, чтобы расковать запястья Лаймонда. Комендант смущенно кашлянул. Камера в замке была готова, и отряд солдат ждал пленника: чем быстрее его теперь посадят под замок, тем лучше.
   Комендант огляделся по сторонам. Несмотря на то что все они только что услышали, девушка совсем не казалась рассерженной. А ведь у нее есть высокопоставленные друзья. Когда оковы сняли, комендант обратился к Кристиан:
   — Его отведут в хороший сухой подвал, миледи, и не причинят вреда. Боже упаси, мы к нему и пальцем не притронемся.
   — Все благодаря вам, мой драгоценный страж, все благодаря вам… Вот уже одна рука свободна. А вот и вторая. Славно сработано. Все кости целы: локтевая, лучевая, запястье…
   Последовала продолжительная пауза.
   — Не совсем… Да, пожалуй, кое-что все-таки повредили.
   Он медленно опустил руки. Собираясь заговорить, состроил гримасу, но с жестом шутливого смирения вдруг выскользнул из рук Сима.
   Когда Скотт с усмешкой нагнулся над ним, то с изумлением обнаружил, что Лаймонд действительно потерял сознание.
   У них было разрешение Максвелла переночевать в замке, чтобы отправиться в столицу на следующее утро.
   Внутри замка Трив, когда пленник был заточен в подвал под неусыпный надзор выставленного у дверей тройного караула, остальные действующие лица принялись изливать друг на друга свой гнев и досаду. Кристиан, которой не разрешили навестить Лаймонда, вынуждена была выслушивать проклятия Бокклю по поводу манеры этого джентльмена действовать инкогнито. В результате она вконец вышла из себя и, обессилев, отправилась спать. Скотту тоже досталось.
   Дело было в том, что он не хотел выдавать бывших товарищей. Уилл услыхал, что он пытается сидеть между двух стульев; что хочет оставить страну на разграбление никем не управляемой банды головорезов; что он сам не ведает, что творит; что голова его набита опилками вместо мозгов. Скотт не оставался в долгу, и они с отцом продолжали орать друг на друга еще долго после того, как отряд Хантера уехал. В конце концов Бокклю взревел:
   — Уж раз ты так привязан к своим драгоценным дружкам, отчего не остался с ними?
   Уилл вскочил и схватил плащ.
   — Хорошо: я возвращаюсь!
   — Ты, безмозглая козявка! Они же изрубят тебя в куски, как только увидят, после того, что ты натворил.
   — Тогда я отправлюсь в другое место!
   — О да, ты отправишься в другое место! — прошипел Бокклю и позвонил в колокольчик с такой силой, как будто сворачивал голову цыпленку. — Ты проведешь ночь там, где от тебя не будет мороки и где тебе представится возможность сравнить твоих старых добрых друзей с нынешними. Позвать коменданта!
   Скотт вскочил, но Бокклю властно положил руку ему на плечо. Когда комендант вошел, сэр Уот к недоверчивому изумлению юноши закричал во все горло:
   — Вот вам еще один пленник! Посадите-ка его под замок на всю ночь: может, в голове у него прояснится!
   Комендант страстно желал угодить, но не был готов к такому повороту событий.
   — У нас нет комнаты с крепким затвором, сэр Уот. Башня закрыта, остается только подвал.
   — Я это и имею в виду, — свирепо проговорил сэр Уот. — Заприте его в подвал.
   Капитан колебался:
   — Но там же Хозяин Калтера.
   — Я знаю это, болван! — закричал Бокклю. — Посадите его с Лаймондом — и пусть мальчишка покажет, кто он есть на самом деле: гончая или кролик.
   Всю дорогу на кухню Уилл Скотт цеплялся за каждую дощечку: он сопротивлялся, когда открывали люк, отчаянно брыкался, когда его туда заталкивали, и героически отстаивал каждую ступеньку в подвал. Затем люк захлопнулся над его головой, звякнул засов — и Скотт остался наедине с началом мудрости и Хозяином Калтера.
   Невеселое это дело — быть запертым с человеком, которому, как ни посмотри, ты нанес удар в спину. Когда Уилл Скотт скатился по лестнице и дверь наверху заперли, все у него внутри сжалось от дурных предчувствий.
   Подвал прежде использовался как кладовка. Сквозь два оконца под потолком виднелся кусочек ночного неба. Справа в полутьме можно было разглядеть колодец, рядом были навалены мешки, ящики и бочонки. На двух бочонках и улегся Лаймонд, поставив рядом с собой единственную свечу.
   В этом пронзительном свете цвета и формы проявились неожиданно резко: блестящие золотистые волосы Лаймонда без всякого следа пыли, свежие бинты из мешковины, серебряный блеск разорванных кружев, голубой шелк на плече и согнутом колене, тонкое белое полотно у шеи и на запястьях. Все, что было неприглядно, скрывалось в тени.
   Скотт искал следы унижений, пережитых за день, или физической слабости, но ничего подобного не нашел. С лицом невинным и светлым, словно у ангела делла Роббиа 10), Лаймонд заговорил:
   — После дня бездарных издевательств и тупой жестокости мы попали на самое дно.
   Его голос отчетливо доносился до Скотта, пробиравшегося в темноте к доскам, наваленным у колодца.
   — Слава Богу, — продолжал Лаймонд. — Слава Богу, кто-то еще озаботился поучить тебя уму-разуму.
   Скотт сел. Кровавыми сценами он был сыт по горло. Сейчас же в воздухе витала иная, высшая форма насилия — умственного, что вызвало в юноше прилив праведного гнева. Он коротко бросил:
   — Вы сами вынудили меня.
   — Бросить мне вызов. А не губить Терки Мэта.
   — Он сам виноват. Отец не причинил бы ему зла.
   — Твой отец умыл бы руки после того, как ты словно Зевс-громовержец, устроил фокус со взрывом в монастыре. Кстати, не воображай себя Мессией из Бранксхолма. Ты никого не спас. Меня всегда принимали за нечто среднее между разбойником с большой дороги и шпионом высокого класса, но и я оставил свой след на земле.
   Гнев, страх, раздражение, муки совести, уязвленное самолюбие — все неистовые чувства злополучного Скотта бросились ему в голову.
   — Я догадываюсь, какого вы обо мне мнения, — проговорил он в холодном бешенстве. — Я выдал вас Эндрю Хантеру, обманом заманил в монастырь, ударил ножом. Бог мой, как плохо, как неумело! Но все же я заставил вас дрогнуть — пусть хоть один раз, пусть на короткое мгновение. Когда вы предстанете перед судом, расквитаюсь за тех, кого вы подло убили, за тех, чьи жизни искалечили, за четырех женщин, погубленных вами. Вы можете возразить? Разве я не прав?
   — Прав? — переспросил Лаймонд. — Жалкий, назойливый дурачок, ты никогда не бываешь прав, но на сей раз можешь погрязнуть в своих заблуждениях, как утка в сточной канаве, и захлебнуться в них.
   Скотт, ослепленный гневом, вскочил на ноги.
   — Ну давайте. Объясните мне мотивы моих же собственных поступков. Если не хотите говорить о себе, может быть, я попробую? Кто-то однажды сказал, что вы ненавидите женщин, и это правда, не так ли? Вы презираете всех, даже самого себя, но ничтожнейшие существа для вас — женщины.
   Ему не удалось продолжить.
   — Проклятый сумасшедший простофиля! — закричал Лаймонд и вскочил так резко, что Скотт отступил. — И это не ругательство, так и знай, а голые факты. Сегодня ты убил моего друга и отнесся к этому очень легко. Я надеюсь, что его терпимость, честность и даже его недостатки найдут дорогу в твою душу и пробьют брешь в твоем неуязвимом тщеславии. И вот еще что. Ты можешь отправляться к черту с твоей грошовой вендеттой: то, что ты навоображал себе, не имеет никакого значения, а о том, что имеет значение, ты даже и не догадываешься. Но какого черта, — добавил Лаймонд в ярости, — какого черта понадобилось выставить девушку на всеобщее посмешище?
   Скотт был ошеломлен.
   — Но вы сами…
   Лаймонд прервал его:
   — Если я мог молчать, неужели тебе было трудно вовремя увести ее со двора? Ты любого готов принести в жертву, не правда ли, если только, как тебе мыслится, это повредит мне?
   — Не я обманул ее!
   — Неужели ты думаешь, что я причинил ей хоть каплю вреда! — вскричал хозяин. — Если бы ты не вмешался, ей бы ничего не грозило!
   — Вспомнил, — сказал Скотт. — Вы не любите рыжеволосых.
   Лаймонд смотрел ему прямо в глаза.
   — Она — одна из четырех женщин? Что ж, сегодня она подверглась опасности, потеряла доброе имя и душевный покой по милости одного из нас. Кто еще?
   — Графиня Леннокс.
   — Это леди Маргарет сорвала встречу в Хериоте, что едва не стоило жизни твоему отцу. Кто еще?
   — Жена вашего брата.
   — Ты не хуже меня знаешь всю правду об этом.
   — Да неужели? — изумился Скотт. — Насколько помню, когда ее привезли, я валялся вдребезги пьяный на полу в вашей комнате.
   — Хорошо. Подумай сам, зачем я, обольстив жену брата и убив племянника, позволил тебе прошмыгнуть в три часа утра по лестнице с твоей драгоценной ношей в мешке из-под овса?
   На мгновение Скотт потерял дар речи и почувствовал себя так, словно, сделав доброе дело, в награду получил нож в спину. Затем он пришел в себя.
   — Полагаю, вы хотели отделаться от нее, как и от вашей младшей сестры.
   — Как от моей младшей сестры, — повторил Лаймонд. Стоявшая сзади свеча озаряла его золотоволосую голову наподобие нимба. Он отнюдь не выглядел смущенным или растерянным. — Должен предупредить тебя, что могу бороться одной рукой так же хорошо, как и двумя.
   Скотт взглянул на него с презрением.
   — Этого не нужно. Я вас и так хорошо знаю и не хочу больше ничего знать.
   Лаймонд вкрадчиво спросил:
   — Чего ты боишься?
   — Я? Ничего! — отрезал Скотт. — Если вы хотите сразиться, то я готов.
   — Ты не готов сразиться умом. Ты бьешь в барабаны и стучишь в медные котлы, Скотт. Но толстая кожа и куча предрассудков не избавят тебя от драконов.
   — Я устал наблюдать драконов, — злобно отозвался Скотт.
   — И что тогда? Спрячься, как зверь в норе, или как рыба в воде, или как устрица в раковине, или растворись, как звезда на утреннем небе.
   — Я не отступлю.
   — Но и не продвинешься вперед ни на шаг.
   — Я могу заманить драконов в ловушку.
   — А как ты определишь, дракон это или нет?
   Скотт дрожал, хотя и силился сдержаться.
   — Да ведь я живой человек, а не игрушка, не кусок воска, из которого можно лепить что угодно. Я вас знаю. Я не хотел смерти Терки. Я опозорил девушку непреднамеренно, но если бы мне вновь пришлось это сделать, я бы не отступил. Вы одержимы местью и преследуете Харви, как загнанного зверя. Вы мастак — Боже мой, мне ли не знать этого? — по части хитроумия и наказаний. Но будь я проклят, если вы на своей шкуре не испытаете их все, пока не уйдете из моих рук. Теперь вы не сможете пересечь границу и убить Харви.
   — Я готов сам себя придушить за то, что научил тебя разглагольствовать. Моя встреча не состоялась: представь, мне это приходило в голову. Твои намерения были великолепны. Позволить пропеть почти всю песню — и оборвать на полуслове. Заставить страдать невинных только затем, чтобы я запел по-другому, к твоей вящей радости… Почему ты вообще здесь?
   Скотт ничего не ответил.
   — Что означает сие скромное молчание? Боже милостивый! — Лаймонд сел. — Уж не взялся ли ты защищать своих бывших ратников?
   — Я с ними не ссорился.
   Продолжая разглядывать Скотта, Лаймонд издал саркастический смешок и откинулся на мешки, придерживая поврежденную руку.
   — Ну хоть в этом я добился успеха — но был слишком занят и не видел, что творится в твоей душе. Кто тебя здесь запер? А, твой отец, конечно.
   Лаймонд по-кошачьи потянулся и лег на свои бочонки. Каким-то непонятным образом гнев его унялся, на губах невольно заиграла улыбка.
   — Я вылизывал тебя языком, как корова теленка, отчищая от грязи твоего отвратительного воспитания, и теперь робко наблюдаю плоды своих трудов… Твой отец, как ты понимаешь, должен будет разбиться в лепешку, чтобы тебя вновь приняли при дворе: ты можешь сказать ему, что те депеши, которые ты с таким негодованием переписывал для меня своим неподражаемым почерком, сослужат хорошую службу, если упомянуть о них в соответствующем месте. Они все у Аррана. Кстати, их доставлял один очень исполнительный джентльмен по имени Пэти Лиддел, которого, однако, лучше не впутывать. Он будет глух к расспросам — ты даже не представляешь, насколько глух.
   Скотт ошеломленно молчал. Затем воскликнул:
   — Это правда? Да нет, определенно какая-нибудь увертка.
   — Это шантаж. Я хочу кое-что взамен.
   — Что?
   — Исправь хотя бы малую часть того, что ты натворил сегодня. Оправдай девушку. Вбивай в голову каждому безмозглому сплетнику, что Кристиан, невзирая на все ее уверения, не ведала, что творила, когда помогала мне. Делай что угодно: твори заклинания, продайся дьяволу, но пусть всем будет известно, что она не несет ответственности за свои поступки. Понял?
   — Я бы сделал это и так, но вам это не поможет.
   — Мне уже ничто не поможет. Вот почему я привык помогать себе сам.
   — Эти письма, — пробормотал Скотт. — Немного же будет от них пользы, когда обнаружат, что копии мы посылали в Англию. От моей руки.
   — К счастью, мы их не посылали.
   — Мы не продавали информацию англичанам? Господи помилуй! Но я же сам переписывал донесения!
   — Господи помилуй! Я же сам их рвал.
   — Что?! — Скотт вскочил и направился к Лаймонду, но тот рявкнул на него:
   — Ложись. Не хочу я видеть твою холеную рожу и не намерен выслушивать твои причитания надо мной. Какое, черт побери, это теперь имеет значение? Ты сделал свое дело.
   Скотт сел обратно на доски.
   — Вы их рвали. Тогда зачем же мы трудились их перехватывать?
   — По тысяче корыстных причин. Наемники продажны, знаешь ли. И подозрительны. А я вдобавок любопытен от природы.
   — Но вы рвали их. Почему?
   — Потому что я на вашей стороне, проклятый дурак! — взорвался Лаймонд.
   В подвале наступила тишина. Скотт пристально вглядывался в замкнутое лицо Лаймонда, но ничего не мог на нем прочесть. Наконец Скотт вытянулся на досках.
   — Это вы, конечно, расскажете в Эдинбурге. У вас есть доказательства?
   — Здесь? — усмехнулся Лаймонд. — Нет, господин Скотт. Сейчас у меня нет никаких доказательств, и вряд ли я их получу.
   В непроглядной, ужасной тьме вдруг забрезжил свет. Скотт поперхнулся:
   — Харви? Харви как-то с этим связан?
   — Я склонен думать, что да. А может быть, и нет. Все равно теперь слишком поздно. Посмотри лучше на звезды. — Лаймонд поднял глаза к окну. — Я уже предлагал тебе посмотреть на них в один знаменательный день. Падает звезда за звездою, и только Люцифер остается один в вышине… Но что может поделать Люцифер за решеткой и затворами, когда сотня унылых миль отделяет его от мечты? Да, печален мир, и свеча гаснет, так что, если ты не умеешь вроде арабского мага доставать луны из колодца, нам суждено предаваться нашим печалям в темноте. Спокойной ночи. Ты вечно воду мутишь и суешься не в свое дело, но тут воспитание виновато. Теперь ты попал в жернова большой политики, и это либо погубит тебя, либо вознесет.
   Голос был усталый, но в нем не было неприязни. Пламя свечи, вспыхнув напоследок, осветило лицо пленника, в котором почудилась скрытая насмешка, и погасло.
   Уилл Скотт был прав, полагая, что лорд Максвелл не шевельнет и пальцем, чтобы помочь человеку, пользующемуся такой славой, как Лаймонд. Максвелл с женой охотились в одном из поместий, когда привезли послание Хантера. Максвелл в ответ поздравил сэра Эндрю с удачей и позволил ему и Бокклю остановиться в замке и воспользоваться им как тюрьмой, а сам продолжил охоту. Тем не менее он, как того требовали приличия, послал жену домой проследить, чтобы гости, и прибывшие добровольно, и приведенные силой, чувствовали себя вольготно.
   В одиннадцать часов вечера Агнес Херрис вошла в зал замка Трив, заставив дремлющего Бокклю вскочить и рассыпаться в поклонах, и поинтересовалась, в своем ли он уме, заперев родного сына с отъявленным негодяем.
   Он вкратце объяснил причины хозяйке замка. Она попросила пояснений. Он рассказал подробнее. В полночь Бокклю при свете факела, который несла Агнес Херрис, ворча, поднял люк и крикнул:
   — Уилл! Ты жив еще?
   — Конечно, — грубо отозвался голос его сына.
   — Тогда поднимайся, — резко сказал сэр Уот и, оставив люк на попечение леди Херрис, удалился, не дожидаясь сына.
   Уилл Скотт на негнущихся ногах направился к люку. Лаймонд не пошевелился. На секунду юноша остановился возле него, затем повернулся и быстро взбежал вверх по лестнице.
   Наверху люк придерживала Агнес Херрис. Позади нее Уилл заметил трех стражников, стоявших на часах в кухне и в коридоре, но караул сменился, и среди них не было шотландцев; Уилл заколебался.
   — Прелестно! — воскликнула Агнес Херрис. — Мне и без того немало пришлось потрудиться, чтобы вытащить тебя отсюда, так что не соблаговолишь ли ты идти чуточку побыстрее? Я хочу спать.
   В ее глазах светилось нетерпение, и когда юноша вылез, она захлопнула люк с таким грохотом, что подпрыгнули сковородки на полках и лязгнул засов. Она выпрямилась.
   — Ну же?..
   — Все в порядке, — ответил Скотт, который решился наконец и сам удивился своему решению. — Просто я еще не совсем проснулся. Ведите. Это было очень мило с вашей стороны.
   Задолго до того, как он проснулся, леди Кристиан покинула замок со своей свитой И поехала так быстро, как только Сим мог ей позволить. Большую часть ночи девушка пыталась примириться с тем фактом, что ей следует уехать; и Бокклю, которому вовсе не улыбалось выступать в роли тюремщика или шпиона, с облегчением увидел, как она удалилась.
   В шесть часов утра удар кулаком по двери Скотта и зычный рев заставили его натянуть одежду и спуститься в зал к отцу. Он обнаружил там толпу перепуганных слуг, хозяйку, застывшую с выражением молчаливой покорности, и отца, который был вне себя от ярости.
   — Ого! — завопил Бокклю при виде сына. — Похоже, кое-кто забыл затворить за собой засов. Или ты нарочно оставил люк открытым?
   Скотт, научившийся кой-чему, придал своему лицу безразличное выражение.
   — Какой засов?
   — Какой засов?! — прорычал сэр Уот. — Засов на люке, что ведет в подвал, болван. Утром люк нашли раскрытым настежь, а эти три кретина валялись без чувств в коридоре с проломленными башками.
   Скотт открыл от удивления рот:
   — Так Лаймонд сбежал?
   — Нет, он проломил им головы, погулял немножко и вернулся обратно в тюрьму — просто забавы ради. Конечно, сбежал! Половина гарнизона носится в поисках, но черт его знает, куда он направился. Все по твоей вине, придурок!