Дар Давид. Богиня Дуня и другие невероятные истории

   Ляжет умный Миша поспать после обеда, и каждый, кто бы ни вошел в комнату, говорил так:
   - Вот какой Миша умный. Пообедал и отдыхает.
   Но, увидев, что глупый Ванечка снимает тапочки и топчется в одних носках у кровати, тот же вошедший говорил:
   - Ну и глупый же ты парень, Ванечка! Почему бы тебе в библиотеку не сходить? Почему бы с умными людьми в футбол не поиграть? А то не успел пообедать - и уже отдыхаешь!
   И Ванечка не обижался, когда его ругали, понимая, что ругают его справедливо, из самых лучших побуждений, желая ему добра и счастья.
   Он действительно был глуповат, наш бедный Ванечка.
   И лицо у него было глупое: ни очков, как у Миши; ни чубчика, как у Вити; ни чернильного пятнышка на подбородке, как у Пети Коржика. Никаких первичных признаков интеллекта!
   И одежда была у него глупая: на голове он носил круглую глупую тюбетеечку, а на ногах - глупые тапочки.
   И работа его не требовала ни умения, ни сноровки, ни сообразительности. Сидел он перед каким-то тупоносым станочком, нажимал какой-то тупоносый рычажок, и получались какие-то тупоносые штуковинки, казавшиеся потом бородавками на благородных и умных машинах, сверкавших в отделе готовой продукции.
   Мы очень жалели нашего глупого Ванечку и старались помочь ему чем только могли.
   Когда мастер хотел перевести его на другую работу, добросердечный Петя Коржик говорил:
   - Ванечку?.. На другую работу?.. Да разве oн справится? Нет уж, вы нашего Ванечку, пожалуйста, не трогайте!
   А когда шли все вместе в кино, умный Миша говорил Ванечке:
   - Ты только смотри на экран, а я тебе буду объяснять все, что там происходит.
   А когда знакомились в клубе с девушками, то красавчик Витя говорил девушкам:
   - Вы на Ванечку не обращайте внимания, он у нас немного того... - И он покручивал пальцем возле своего лба.
   Но одна девушка, которая была похожа на маленького зайчика, засмеялась и сказала Ванечке:
   - Как жаль, что вы немного того... - и она тоже покрутила пальчиком возле своего лба, - а то мы с вами потанцевали бы вместе. - И она поглядела на Ванечку такими раскосыми, такими смеющимися и уже танцующими глазами, что он весь вспыхнул, как спичечная головка.
   Но красавчик Витя сказал:
   - Нет, вы уж не смущайте нашего Ванечку. Где ему танцевать! Лучше вы со мной потанцуйте!
   Сверкали люстры. Гремела радиола. Все танцевали и веселились. А Ванечка стоял у стены в своей глупой тюбетеечке и глупых тапочках и тоскливыми глазами провожал бантик, похожий на заячьи ушки, который мелькал то справа, то слева, то прямо перед ним.
   Когда кончились танцы, красавчик Витя подошел к нему и сказал:
   - Оставь надежды, дружок! Где тебе засматриваться на девушек! Разве ты догадаешься, что надо сделать, если твои губы случайно окажутся возле ее нежной щечки?
   В этот вечор красавчик Витя вернулся домой нозже всех. Он вернулся влюбленный и ликующий и, взглянув на глупого Ванечку, который уже лежал в постели, воскликнул:
   - Друзья мы ему или не друзья? Можем ли мы спокойно играть в футбол и шахматы, любить театр и девушек, развиваться физически и нравственно, когда наш любимый товарищ лишен всех радостей юности, потому что глуп, как новорожденный?
   - По-моему, не можем, - сказал Петя Коржик. - Никак не можем!
   - Все ясно, ребята! - сказал умный Миша. - Мы должны чаще напоминать ему о его глупости, чтобы он не мирился с нею, а изо всех сил старался поумнеть. Не унывай, Ванечка! Не вешай носа, дружок! Мы не покинем тебя в беде. Мы будем напоминать тебе о твоей глупости так часто, как этого требуют от нас законы товарищеской взаимопомощи, и я уверен, что не пройдет и месяца, как ты поумнеешь.
   И мы стали напоминать Ванечке о его глупости каждый день и каждый час, где бы ни были: дома или на заводе, в клубе или в столовой, в школе или в кино.
   Но прошел месяц, другой и третий, а наш бедный Ванечка был все таким же глупым.
   Нет, мы не могли с этим примириться.
   И однажды вечером, когда мы обсуждали этот вопрос, к нам в комнату зашел комендант.
   Он окинул стены своим строгим комендантским взглядом, поскрипел на пороге хромовыми сапогами, заглянул под кровати, понюхал в углах, а потом уселся на самое почетное место-за столом.
   - Здорово, товарищи! - сказал он.
   - Здорово, - ответили мы.
   - Не спим? - спросил он.
   - Не спим, - ответили мы.
   - Разговариваем? - спросил он.
   - Разговариваем, - ответили мы.
   И умный Миша встал перед ним, маленький и серьезный, сверкая большими очками на крохотном носике, и сказал.
   - Очень хорошо, что вы зашли, так как одни мы не в силах решить вопрос, который нас весьма тревожит. Дело в том, что в нашей среде, - сказал он, в нашей яркой и умной среде есть один глупый. Этот глупый - наш любимый товарищ, и мы желаем помочь ему всеми силами своего ума.
   - Поможем! - сказал комендант. - С нами не пропадет!
   - Может быть, мы не так его воспитываем? - спросил красавчик Витя.
   - Не так! - сказал комендант.
   - Может быть, будет лучше не напоминать ему каждый день о его глупости, а делиться с ним своим собственным умом? - предложил Петя Коржик.
   - Будет лучше! - сказал комендант.
   - Ну что ж, - сказал умный Миша, - в таком случае я готов весь свой ум разделить поровну между собой и им.
   - Только чтоб поровну! - сказал комендант.
   - Каждый день я буду рассказывать ему чтонибудь умное, - обещал Миша.
   - Каждый день! - сказал комендант.
   - Но ведь он глупый, как же поймет он умное? - спросил красавчик Витя.
   - Да, как же? - спросил комендант.
   - Ну, это очень просто, - ответил умный Миша. - Надо только об умном рассказывать поглупее.
   - Как можно глупее! - сказал комендант.
   - Надо, чтобы умное стало почти что глупым, - пояснил умный Миша.
   - Вот именно! - сказал комендант.
   - Но если умное станет глупым, как же тогда отличить умное от глупого? - спросил Петя Коржик.
   - Да, как же? - сказал комендант.
   - И это же ясно, - объяснил умный Миша. - То, что говорит умный, - это умно. А то, что глупый, - это глупо.
   - Ясно! - сказал комендант.
   И мы стали по-новому воспитывать нашего глуiioro Ванечку.
   Все умное, что за день мы узнавали, прочитывали или выслушивали, мы передавали нашему глупому Ванечке так глупо, чтобы он мог понять.
   И каждый вечер, когда глупый Ванечка снимал свою глупую тюбетеечку и глупые тапочки, кто-нибудь из нас садился рядом с ним на кровать и спрашивал сочувственно и дружелюбно:
   - Ну как, дружок? Может быть, мы рассказываем тебе недостаточно глупо?
   - Нет, почему же, - отвечал Ванечка, - достаточно глупо. Спасибо.
   - И не помогает?
   - Он, не знаю, - отвечал Ванечка, - не знаю, ребята!
   Вот каким глупым был наш Ванечка. Ну что будешь с ним делать? Как помочь товарищу?
   Решили, что следует Ванечке сходить в поликлинику. Но так как мы но были уверены, что у Ванечки хватит ума самому рассказать врачу о своей глупости, то умный Миша вызвался сходить вместе с ним.
   Записались на прием к известному специалисту по глупости.
   От частого общения с глупцами этот специалист был человеком мрачным и разочарованным в жизни.
   - Мы пришли к вам, доктор, - сказал умиьш Миша, - по поручению всей нашей комнаты. Мы просим вылечить одного из нас от глупости. Мы очень страдаем от того, что один из нас глуп и бросает тень на всю нашу комнату.
   - Садитесь, - сказал доктор мрачно, - сколько будет трижды три?
   - Девять! - сказал глупый Ванечка.
   "Эге! - подумал умный Миша. - А доктор-то не дурак! Как ловко он определяет глупость своего пациента! Какой глупец не скажет, что трижды три будет девять?" - Он подмигнул доктору и проговорил, указывая на Ванечку:
   - Вот видите, ему даже не приходит в голову, что трижды три можно выразить как одну сотню без девяти десятков и одной единицы, или, как утверждал еще Пифагор, это равнозначно числу девяносто, деленному на десять...
   - Ладно! - сурово сказал доктор. - А какой сейчас год?
   - Тысяча девятьсот сорок седьмой, - сказал Ванечка.
   А умный Миша, горько усмехнувшись, обратился к доктору с такими словами:
   - Ну, разве не обидно, когда твой близкий товарищ даже не догадывается, что если считать от происхождения жизни на земле, то...
   - Ладно! - с отчаянием перебил его доктор. - Поменьше читайте книг.
   - Слышишь, Ванечка, - шепнул умный Миша, - поменьше книг!
   - И пореже ходите на лекции, а почаще в кино, - сказал доктор.
   - Слышишь, Ванечка! - шепнул умный Мигпа. - Боже тебя упаси ходить на лекции - только в кино!
   Мы тщательно следили за тем, чтобы глупый Ванечка не нарушал предписаний врача. Мы спрятали oт него все книги, и когда он один раз вдруг захотел пойти вместе с нами на лекцию, мы уговорили его лучше сходить в кино.
   И каждый вечер, как и прежде, кто-нибудь из нас садился к нему на кровать и спрашивал с участием и надеждой:
   - Ну как, дружок, не помогает? Не замечаешь ли ты, что хоть немножечко умнеешь?
   Сначала глупый Ванечка говорил, что он ничего не замечает, но приблизительно через месяц заявил:
   - Кажется, начинаю замечать, ребята! Только вот что меня беспокоит: допустим, я стану умным - очень хорошо. Я-то буду знать, что я умный, но как сделать, чтобы другие тоже узнали, что я стал умным?
   Вот каким неизлечимо глупым был наш Ванечка.
   - Может быть, мы за чем-нибудь не уследили? - горько вздохнул Петя Коржик. - Может быть, он тайком от нас сходил на лекцию или начитался книг?
   - Нет, - сказал умный Миша, - лечился он добросовестно, и если лечение ему не помогло, то, повидимому, у нашего Ванечки какое-то патологическое перерождение клеток головного мозга, а это, увы, неизлечимо.
   - Бедный Ванечка! - сокрушался Петя Коржик. - Так, видно, ему на роду написано: оставаться глупым Ванечкой!
   И никогда в жизни мы не расстались бы с нашим глупым Ванечкой, а опекали бы его вечно, как и должны умные опекать глупых, если бы в одно из воскресений опять не зашел к нам в комнату комендант. Он пришел, как всегда, скрипя сапогами, поглядел под кровати, понюхал в углах, расспросил про Ванечку и сказал:
   - Мало помогаем парню! Нужно сделать что-то еще.
   - Но что? - спросил умный Миша. - Разве и теперь мы испробовали не все средства.
   - Не все! - сказал комендант.
   - Ведь ум в магазине не купишь, - сострил красавчик Витя.
   - Не купишь! - вздохнул комендант.
   - Да, ум - это не картошка! - глубокомысленно подтвердил Петя Коржик.
   - Не картошка? - спросил комендант и, недолго подумав, сказал: - Не картошка! Это мысль! Я пошлю его на картошку!
   И он послал нашего глупого Ванечку на картошку, так как была осень и картошку надо было копать.
   Всей комнатой мы провожали Ванечку, горько сокрушаясь о его будущем. Мы снабдили его в дорогу крутыми яйцами, маслом и булкой. Дали еще с собой конфет, чтобы не так скучно было ехать, и железнодорожный справочник, чтобы он знал, где выходить.
   Мы проводили его до самого вагона, и, когда глупая тюбетеечка скрылась в вагоне, у Пети Коржика даже слезы блеснули на глазах, так жалко ему стало нашего Ванечку, который может погибнуть без нас на какой-нибудь картофельной грядке, как былинка в поле. Разве он обойдется без нас, наш глупый Ванечка? Разве он сможет самостоятельно жить на свете, наш беспомощный Ванечка?
   Заглянув в окно вагона, мы увидели, что Ванечка уже расположился на своей полке, сразу принявшись за яйца и булку, а как раз против него сидит девушка с Кругленьким личиком, похожим на спелое яблоко, с круглыми, как у теленочка, глазами и такая миловидная, что красавчик Витя даже вскрикнул:
   - Ах, черт! Ну и повезло же нашему Ванечке!
   Да разве он сумеет воспользоваться таким соседством? Вот мне бы туда, а не Ванечке!
   Глупый Ванечка действительно не обращал на соседку никакого внимания и, улыбнувшись друзьям, стал намазывать масло на булку.
   - Ах, какие у вас интересные товарищи! - сказала девушка, когда поезд тронулся. - Такие товарищи!.. Такие товарищи!..
   - Хе! - сказал глупый Ванечка, и это могло означать что угодно.
   - Ах, какая у вас чудесная тюбетеечка, - сказала девушка. - Такая красивая, такая пестрая, такая круглая тюбетеечка!
   - Хо! - сказал глупый Ванечка и поглядел на девушку с любопытством.
   - Какая это станция? - спросила девушка, когда поезд стал замедлять ход.
   - Поповка! - сказал глупый Ванечка.
   А когда поезд остановился, девушка выглянула в окно и воскликнула:
   - Действительно, Поповка! Ах, какой вы сообразительный!
   - Как вы сказали? - спросил Ванечка. - Я?..
   Сообразительный?..
   - Как вы догадались, - удивилась девушка, - что сейчас будет именно Поповка?
   - Я не догадался, - сказал Ванечка, - я посмотрел в железнодорожный справочник.
   - Ax, как это умно, - сказала девушка, - что вы захватили с собой железнодорожный справочник!
   _ Как? - спросил Ванечка. - Вы сказали, что это умно?
   - Это не только умно, но и предусмотрительно, - ответила девушка, пудря носик. - Может, выйдем, пройдемся по платформе?
   - Почему ж не пройтись, - сказал Ванечка, - хотя я и не очень понимаю, зачем ходить, если можно сидеть. Между прочим, лично я скоро лягу, потому что я также не понимаю: зачем сидеть, если можно лежать.
   И девушка, услышав это, смеялась так, что просыпала пудру. И смеясь, она говорила:
   - Ой, да вы уморите меня своий остроумием!
   Я просто в жизни не встречала такого остроумного и находчивого молодого человека!
   - Остроумного?.. - сказал Ванечка. - Находчивого?.. Вы удивительная девушка, - сказал он, - я готов гулять с вами по платформе хоть до конца жизни!
   Не доезжая станции Березовка, он починил застежку-молнию на сумочке своей соседки. Не доезжая станции Васильевка, он прочитал четвертый том собрания сочинений Чарлза Дарвина, купленный на станции Антоновка. А не доезжая станции Сосновка, он уже рассуждал с соседями по вагону о происхождении видов, и все удивлялись тонкости его умозаключений.
   Через полтора месяца он вошел в нашу комнату в кепке, в начищенных ботинках, с книгами под мышкой и под руку вел молодую жену.
   Раньше чем мы успели что-нибудь сказать, он уже объявил, что пришел за своими вещами, что перевелся на другую работу, что получил комнату в новом доме, что спешит на лекцию о браке и семье.
   - Вернулся! - закричал умный Миша и бросился к нему. - Наконец-то вернулся наш милый, наш глупый Ванечка!
   Но Ванечка, услышав это, положил книги на тумбочку, отпустил руку жены и, приблизившись к умному Мише, сказал так:
   - Ну вот, теперь мы разберемся, кто тут умный, а кто глупый!
   Разбирались они недолго.
   И с тех пор никто не называл нашего Ванечку глупым Ванечкой.
   СТАРЫЙ
   ЮНОША
   Когда-то профессор Мойкин тоже был молодым, как это ни странно.
   Когда-то ему тоже было восемнадцать лет.
   У него тогда еще не было морщин, ревматизма и одышки. У него были румяные щеки, спелые губы и звонкий смех. И сколько он ни смачивал свою макушку водой или одеколоном, волосы всегда там торчали забавным русым хохолком.
   В то время его еще называли Федей Мойкиным, но уже тогда оп был очень рассудительным.
   Вот в этом-то все и дело.
   Он всегда был рассудительным, с самого юного возраста, так что один раз ему даже поручили сделать доклад на тему: "Рассудок и его значение для молодого человека нашего времени". И все мы после этого доклада стали такими рассудительными, что когда нам хотелось мороженого, то мы сдерживали в себе это безрассудное желание и покупали витамин "С" или рыбий жир. А когда нам хотелось заговорить с какими-нибудь незнакомыми девушками, то мы сдерживали в себе и это безрассудное желание и заговаривали только с ужо знакомыми девушками.
   Но пашей рассудительности хватало всего на несколько дней, а сотом мы снова предавались безрассудным юношеским порывам: покупали мороженое и знакомились с незнакомыми девушками.
   И Федя Мойкин вместе с нами: потому что, несмотря на всю его рассудительность, молодость брала свое.
   Но у Феди Мойкипа была учительница. Она была старая и строгая. Никогда в жизпи у нее не было ни мужа, ни друга, ни брата, ни сына, ни дочери, ни внука, ни дяди, ни тети, а были у нее только ученики.
   И Федя Мойкин был ее любимым учеником.
   - Ты, мой друг Мойкин, обладаешь выдающейся рассудительностью, говорила она. - Ты, мои друг Мойкин, обязательно должен стать профессором, - говорила она. - Но для этого надо жить не так, как живут шалопаи и ветреники, а нужно учиться с утра до вечера, ничем не отвлекаясь и не теряя ни одной минуты на праздные забавы.
   А Феде Мойкину очень хотелось стать профессором. Он решил последовать ее совету и учиться с утра до вечера, ничем не отвлекаясь и не теряя ни одной минуты на праздные забавы.
   И он, конечно, выполнил бы это разумное намерение, если бы ему ничто не мешало.
   Но ему мешала его молодость. Она очень ему мешала.
   Только он усаживался с книгой у окна, как видел, что ребята бегут на речку купаться, что на плечах у них вместо рубашек - полотенца, а в руках вместо полотенец - рубашки, и по пути они скачут друг через друга с криком и гиканьем. И бедняга не выдерживал, он перемахивал через подоконник и, на бегу снимая рубашку, прыгал через голые спины друзей, подставляя и им свою голую сппну.
   Вернувшись с купанья, он снова усаживался у окна и, стиснув руками мокрые уши, говорил себе, что теперь-то уж ничто не отвлечет его от книг и уроков, потому что он отлично понимает, как много книг ему нужно прочитать и как много знаний необходимо приобрести, чтобы стать профессором.
   Но, размышляя так, он слышал за окном пронзительный свист и видел над футбольной площадкой тучу пыли. Сквозь пыль можно было разглядеть только рыжего веснушчатого вратаря, который, широко расставив согнутые ноги и упершись руками в грязные копенки, так приплясывал от нетерпения и азарта, что подсохший хохолок на макушке Феди Мойкипа внезапно вскакивал и рассудительный юноша, высунувшись из окна, кричал:
   - Шляпы! Сапожники! Разве так пасуют? Вот как пасуют!.. - И ои прыгал в окно, бросаясь навстречу мячу со всем пылом своих восемнадцати лет.
   Мокрый и горячий, он возвращался в комнату и говорил себе так:
   - Да будешь ли ты наконец заниматься, мой друг Мойкин? При этаком темпераменте ты, мой друг Мойкин, пожалуй, никогда не станешь профессором!
   Он закрывал окно и снова садился йа книги и уроки. Но, усевшись, он слышал, как кто-то постукивает по стеклу тоненькими пальчиками, и видел прижавшуюся к стеклу нашлепочку носа, раскосые хитрые глазки и веселые губки школьницы Валечки, которые ему ужасно хотелось чмокпуть, хотя бы через оконное стекло.
   И он отбрасывал книгу, распахивал форточку и кричал, что он сейчас, что только заложит страницу, что только повяжет галстук, что до начала сеанса еще десять минут...
   А утром учительница ему говорила:
   - Не понимаю я тебя, мой друг Мойкин! Что тебе мешает с утра до вечера, ничем не отвлекаясь, читать и учиться?
   Он переминался с ноги на ногу, приглаживал свой забавный хохолок и отвечал так:
   - Ну, как вы не понимаете! Разве можно сосредоточиться на книге, когда хочется бежать с мальчишками купаться, играть в футбол, целоваться с девчонками? Тут даже сам Иммануил Кант не усидел бы на месте.
   - Странно, - говорила она, - очень странно, что тебе этого хочется. Этого я просто понять не могу. Почему мне вовсе не хочется ни купаться с мальчишками, ни играть в футбол, ни целоваться с девчонками?
   - Может быть, потому, что я молодой? - говорил он.
   - Вполне возможно, - отвечала она, - вполне вероятно, мой друг Мойкин, что именно в этом все дело. Но поскольку ты юноша рассудительный, то должен и сам понимать, что когда ты прочитаешь все нужные книги, приобретешь все необходимые знания и станешь профессором, тогда, пожалуйста, бегай, купайся, целуйся с девчонками - я тебе и слова не скажу. А до той поры ты не должен терять ни одной минуты, и надо принять какие-то меры, чтобы молодость тебя не отвлекала от чтения и занятий.
   - Но какие я могу принять меры? - говорил Федя Мойкин. - Куда же мне девать свою молодость? Ведь под кровать ее нс засунешь?
   - Зачем под кровать! - отвечала она. - Под кровать не годится, под кроватью ее мыши могут погрызть, а молодость у человека бывает только одна, и ее надобно беречь. А сберечь ее, мой друг Мойкин, можно хотя бы в ломбарде. Заверил ты свою молодость в газету, перевяжи веревочкой, снеси в ломбард и сдай ее там на хранение, как сдают на лето шубы. Там посыплют твою молодость нафталином, прикрепят к ней ярлычок, выпишут тебе квитанцию, а когда ты прочитаешь все нужные книги, приобретешь все необходимые знания и станешь профессором, тогда предъявишь квитанцию и получишь свою молотость обратно в целости и сохранности.
   И рассудительный Федя Мойкин так и сделал.
   Он завернул свою молодость в газету, перевязал ее крест-някрест веревочкой и отнес в ломбард.
   - Вот, - сказал он приемщику, - сохраните, пожалуйста, на несколько лет. Тут все: вот мои безрассудные юношеские порьтоы, вот мое стремление к празтчтьтм забавам, вот мое желание псловаться с девчонками, а тут мой хохолок, которт-тй всегда торчит торчком, сколько я его ни приглаживаю.
   Приемщик все это проверил, пересыпал нафталином, выписал квитанцию, и Федя Мойкин ушел весьма довольный, что теперь уж ничто не будет отвлекать его от книг и уроков.
   И действительно, как только он вернулся домой, так сразу почувствовал, что у него не осталось никаких безрассудных юношеских порывов, что ему не хочется ни предаваться праздным забавам, ни целоваться с девчонками, а хочется только сндеть за книгами с самого утра и до позднего вечера.
   И, удивляя всех своим прилежанием, он просидел за книгами много лет, с утра до вечера, зимой и летом, в будни и воскресенья, и когда были прочитаны все нужные книги и приобретены все необходимые знания, он стал наконец профессором.
   В этот день ему стукнуло пятьдесят восемь лет, из которых сорок лет он не тратил ни минуты на праздные забавы. Пятьдесят восемь лет стукнули его так сильно, что теперь он сидел в своем кресле, трясясь от старческой немощи, седенький и лысенький, окруженный своими внучатыми племянниками, которые читали ему статьи, превозносящие его обширные знания.
   "Вот теперь, - думал он, кутаясь в теплый халат и шаркая по полу войлочными туфлями, - я вполне могу наверстать упущенное и насладиться своей молодостью. А то, мой друг Мойкин, пожалуй, так и помрешь, не отведав молодости, о которой люди говорят, что это лучшая пора жизни".
   И, вызвав такси, он отправился в ломбард, разыскал то окошечко, куда предъявляют квитанции, чтобы получить обратно вещи, сданные на хранение, и вскоре ему принесли его молодость, завернутую в пожелтевшую газету и перевязанную крест-накрест веревочкой.
   - Большое спасибо! - прошамкал он беззубым ртом и, как только взял свою молодость в руки, так сразу почувствовал какое-то странное волнение в крови и легкий зуд на лысой макушке.
   Не каждому удается на старости лет получить обратно свою молодость, и старый Мойкин нес ее бережно, опасаясь, как бы не уронить на пол, не помять под мышкой и не забыть в такси.
   Придя домой, он развязал веревочку, развернул газету и нашел свою молодость свежей, как в тот день, когда он снес ее в ломбард. Все было в полной сохранности: и безрассудные юношеские порывы, и стремление к праздным забавам, и желание целоваться с девчонками. Даже русый хохолок по-прежнему вскочил торчком на его гладенькой лысине.
   И Мойкин снова стал юношей.
   Только теперь он стал старым юношей.
   Вот в этом-то все и дело.
   Но об этом он не подумал, и, увидев, что внучатые племянники с криком и гиканьем бегут к реке купаться, он поддался своему безрассудному юношескому порыву, распахнул окно и крикнул:
   - Постойте! Постойте! И я с вами!
   И с юношеским пылом, кряхтя от старческой немощи, стал взбираться на подоконник.
   - Поглядите! Дедушка в окно лезет! - закричали внучатые племянники. - С ума он сошел от старости, что ли?
   А их юный дедушка, с трудом взбираясь на подоконник, чувствовал такую усталость и одышку, и так ему стало холодно у раскрытого окна, что он подумал:
   "Действительно, с ума я сошел от молодости, что ли? Какое может быть удовольствие в том, чтобы прыгать в окно, бежать по улице и бросаться в холодную реку, когда можно, не выходя из дому, принять теплую ванну".
   И внучатые племянники, не добежав до реки, вернулись обратно. Они помогли своему дедушке слезть с подоконника, они привели его к дивану, укрыли пледом, положили мокрое полотенце на голову и горячую грелку к ногам и, убежав играть в футбол, оставили возле дедушки одного из внучатых племянников, приказав оказывать дедушке почет и читать ему вслух статьи, превозносящие его обширные знания.
   За окном метались ветви деревьев, стал накрапывать дождь, а в комнате было тепло и тихо. Старый юноша лежал на диване, грея под пледом свои старые кости, испытывая желание целоваться с девчонками и прислушиваясь к хрусту своих подагрических суставов.
   В это время он заметил прижавшуюся к оконному стеклу нашлепочку носа и хитрые раскосые глазки какой-то школьницы, и, почувствовав, что подсохший хохолок снова вскочил на его гладенькой лысине, он отпихнул ногой грелку и закричал, что он сейчас, что только наденет брюки, шерстяную фуфайку, вязаный жилет и ботинки с галошами.
   Но, оглядевшись вокруг, он увидел спину своего внучатого племянника, который уже выпрыгивал из окна к хитроглазой школьнице, и сколько старый юноша ни кричал, он не мог его докричаться.
   И, лежа в одиночестве, он думал:
   "Как видно, это старость мешает мне наслаждаться молодостью. Не попробовать ли сдать свою старость в ломбард, как прежде я сдал свою молодость, а когда наслажусь молодостью досыта, тогда съезжу в ломбард, предъявлю там квитанцию, получу обратно свою старость и умру в глубокой старости, как приличествует солидному профессору".