Дар Фредерик. Человек с улицы

   – Вы отличный парень, э-э-э... Как вас там?
   – Уильям.
   – Да, Уильям! Вы действительно отличный парень. Приходите как-нибудь вечером с женой и детьми.
   – Мы будем очень рады, Люсьенн. А теперь – хватит разговаривать, я хочу, чтобы вы отдохнули.
   И, потушив лампу, я вышел.
   Я взял письмо Массэ. Мне надо было сравнить почерк, которым оно было написано, с посвящением на фотографии. Фотографию я, чтобы лучше рассмотреть, вытащил из рамки. После исследования почерков, у меня не осталось ни малейшего сомнения: письмо и посвящение написаны одной рукой.
   Вывод: Жан-Пьер Массэ не погиб. Не считая его жены, невозможно было бы найти во всем мире человека, который радовался этому больше, чем я.
   Выпив еще виски, я снова позвонил к Фергам. На этот раз трубку сняла Салли. Она даже заикалась от волнения.
   – Вилли, что же, в конце концов, происходит?
   – Ферг сказал тебе?
   – Да. Ты сбил насмерть человека? Это ужасно, дорогой!
   – Вовсе нет: он не погиб. Мне нужно навестить его в больнице. Начинайте ужинать без меня, я приеду через часок!
   – Хочешь, я приеду к тебе? Стив может подбросить меня.
   – Не стоит, Салли. Уверяю тебя, через час я приеду.
   Изобразив поцелуй, я быстро повесил трубку, пока моя жена не забросала меня новыми вопросами.
   Ступая на цыпочках, я зашел в спальню посмотреть, как там Люсьенн. Она заснула, и в полумраке ее лицо показалось мне совершенно спокойным.
   Так же на цыпочках выйдя, я потушил свет в гостиной и в холле. Ключи от входной двери торчали изнутри замочной скважины. Я положил их в карман и, выходя, просто захлопнул дверь за собой.

* * *

   Я часто ездил в Нантер, поэтому без труда нашел больницу. На сторожа, однорукого толстяка, пахнувшего вином, казалось, произвели впечатление моя машина и военная форма.
   – Извините меня, – начал я, – мне хотелось бы знать, не привозили ли сегодня вечером человека, пострадавшего от несчастного случая?
   Он рассмеялся. Что его так позабавило, мой акцент или сам вопрос?
   – Нам каждый день привозят таких вагон и маленькую тележку!
   – Тот, о котором я говорю, казался мертвым!
   – Значит, нужно справиться в морге.
   Он показал мне дорогу, и я поехал по цементированной дорожке, огибавшей больничные здания. За матово-темными стеклами изредка мелькали какие-то тени. На этажах горели лишь синие лампочки дежурных постов. Для больных эта предновогодняя ночь не отличалась от других ночей. Для них она наступила уже давно.
   Морг находился в соседнем здании, с хилым садиком из грустных елей перед фронтоном.
   Меня встретил санитар в белом халате, поверх которого был надет фартук из грубой ткани. Лицо парня украшали огромные очки с такими выпуклыми стеклами, что он был похож на экзотическую рыбу. Перед каждой новой фразой он издавал мычание.
   – Вы говорите, Жан-Пьер Массэ? Да, есть такой.
   – Где он?
   Разинув широко рот, санитар уставился на меня, как на новогоднюю витрину магазина.
   – Да вы что, – пробормотал он, – где же ему быть? Лежит у меня в холодильнике!
   – Я могу взглянуть на него?
   Картина происшедшего нынешним вечером снова разваливалась на куски, все становилось совершенно неправдоподобным. Приехав в больницу, я надеялся на чудо, надеялся увидеть Массэ живым. А этот парень из морга уверял, что он умер!
   – Вы его родственник?
   – Нет.
   – Друг?
   – Именно так: друг.
   – Ваш приятель неважно закончил этот год, а?
   Он провел меня в просторное помещение, от пола до потолка выложенное кафельной плиткой; было холодно, каждый звук отдавался эхом. В стене, противоположной входу, одна над другой, напоминая створки печи для выпечки хлеба, располагались "двери". Из всей обстановки, если можно так выразиться, здесь имелась только тележка. От витающего запаха смерти меня подташнивало. Я шел как во сне, не чувствуя пола под ногами. Окажется ли телом Массэ этот труп, который мне предстоит увидеть сейчас? Я надеялся на какую-то фантастическую ошибку.
   Подойдя к "дверям", санитар нагнулся и дернул за самую нижнюю ручку. От толстой стены, бесшумно заскользив по рельсам, отошел цинковый ящик.
   Санитар молча посторонился. Сделав шаг вперед, я заглянул внутрь бака. Там лежал Массе, я сразу узнал его. За несколько часов его лицо окаменело, как это бывает у мертвецов, нос заострился, лоб разгладился от морщин. А на белых губах застыла загадочная улыбка.
   – Это точно он? – спросил меня санитар.
   – Да.
   – Перелом шейных позвонков, верно?
   – Не знаю.
   – Так сказал дежурный врач. Он нисколько не мучился. Это – единственное утешение. Знаете, другим везет меньше! Сегодня вечером нам привезли одного парня... Вы бы видели его! И это еще не конец: праздничный вечер, а дороги так развезло!
   Я едва слышал болтовню санитара: вид мертвеца словно завораживал меня. За три часа я лучше узнал его. Из безымянного человека он стал Жан-Пьером Массэ. Я познакомился с его женой, его горничной, увидел его квартиру, бар, который он посещал, кабинет, в котором работал. Я даже был в его спальне.
   – Посмотрел? – спросил меня санитар.
   – Да, спасибо.
   И Массэ навсегда исчез в стене. Но мои глаза запечатлели его загадочную улыбку. Эта смерть и обстоятельства, связанные с ней, оставались для меня ужасной тайной.
   Наши шаги по каменному полу разносились мрачным эхом по этому печальному дому.
   – Он был женат? – спросил мой проводник.
   Передо мной встала мадам Массэ, застывшая на своей кровати в трогательной позе испуганного зверька. И тотчас я почувствовал необходимость снова быть рядом с ней, как можно скорее, чтобы спасти от неведомой опасности. Мне чудилось, что над нею витает некая угроза. Там, в ее квартире, я ощущал это очень остро.
   – Да, он был женат. До свидания!
   Я забыл выключить фары, и они ярко освещали фасад морга. Его здание вырисовывалось в ночной темноте как некий исторический памятник – так их обычно подсвечивают прожекторами. Снова пошел дождь, и казалось, весь мир растворился в его струях.
   Щетки дворников зашуршали по ветровому стеклу автомобиля. Какую-то долю секунды из-за дождя я ничего не видел, но затем стекло очистилось и туманная перспектива улицы возникла передо мной. Равномерно-шуршащее движение дворников по стеклу усугубляло то жуткое чувство растерянности, которое я испытывал. Никогда в жизни не знал я прежде такого.
   Людей моей профессии учат быть сильными, четко видеть ситуацию, побеждать ее, несмотря на все трудности. Нас учат сохранять спокойствие, уметь анализировать обстановку и принимать быстрые и верные решения. Но сейчас я был совершенно сбит с толку.
   В половине седьмого вечера я наехал на человека. Его смерть была официально установлена. А в девять часов жена этого человека получила от него письмо, в котором он рассказывает о том, что с ним произошло. И это письмо отправлено в семь часов тридцать минут. От этого можно было сойти с ума, напрочь свихнуться.
   Вилли, сказал я себе в конце концов, старый болван, сверхъестественного не существует. У всей этой истории есть разумное объяснение. Поскольку Жан-Пьер Массэ погиб в шесть часов тридцать минут, то не мог написать жене в семь часов тридцать минут. Вывод: это письмо – фальшивка! Кто-то, зная о несчастном случае, подделал почерк погибшего. С какой целью? Это-то и надо выяснить. Причем выяснить быстро.
   Улицы были почти пусты. Только изредка на бешеной скорости проносились в веере брызг встречные машины.
   Окна третьего этажа помпезного дома Массэ были темны. Я решил подняться по лестнице. Странно было доставать из кармана ключи, входить в эту квартиру, как к себе. Запах, царивший здесь, был мне уже знаком. В тот же момент, как за мной закрылась дверь, раздался телефонный звонок. Опрокинув в темноте стул, я бросился зажигать свет. Все это получилось довольно громко. Невольно у меня вырвалось проклятье. Плечом я стукнулся об один из шкафов, и маленькие флакончики еще долго дребезжали на стеклянных полках.
   Наконец, мне удалось включить свет. У меня было чувство, будто бы при свете я увижу нечто ужасное, но все в гостиной оставалось, как и раньше, в порядке. За дверями спальни послышались приглушенные шаги.
   Телефон не переставая звонил. Я снял трубку.
   – Алло!
   Молчание.
   Я ждал, не говоря ни слова, прикрыв микрофон ладонью, чтобы не было слышно моего дыхания. На другом конце провода я явственно слышал чужое дыхание, прерывистое, слегка свистящее. Мы оба были настороже, мой загадочный собеседник и я, каждый ждал, чтобы другой каким-то образом проявил себя. Ни он, ни я не хотели вешать трубку. Напряжение становилось невыносимым.
   В дверях спальни появилась Люсьенн Массэ. Еще более потерянная, чем прежде. Она хотела было спросить меня о чем-то, но я сделал ей знак молчать и продолжал слушать. На другом конце провода по-прежнему слышалось только дыхание с легким присвистом. Не знаю, сколько продолжалась эта игра в кошки-мышки, но уже никак не меньше двух минут. В конце концов сдался мой "собеседник": я услышал щелчок – трубку положили на рычаг.
   – Что это было? – пролепетала Люсьенн.
   – Ничего особенного. Думаю, ваш телефон не в порядке. Вам надо обратиться в ремонтную службу.
   Но ее не так-то легко было одурачить.
   – Неправда! Снова было то же самое!
   – Что "то же самое"?
   Она слегка запнулась, подыскивая нужное слово.
   – Дыхание! – прошептала она.
   Я увидел, что, произнеся это слово, Люсьенн буквально содрогнулась от обжегшего ее страха.
   Мне пришлось как можно небрежнее пожать плечами.
   – Не забывайте, что сегодня праздничный вечер. Наверняка кто-то из ваших друзей просто шутит.
   – Нет! У нас мало друзей, и все они – серьезные люди. Я не понимаю, почему...
   Она остановилась, с удивлением оглядывая меня.
   – Вы выходили?
   – Да понимаете ли...
   – Вы промокли и до сих пор не сняли фуражки.
   – Я вспомнил, что забыл закрыть машину.
   И речи не могло быть о том, чтобы рассказать ей о смерти Жан-Пьера Массэ сейчас. Этой женщине угрожала опасность, и прежде всего надо было защитить ее. Несомненно, пневматичку ей прислали с одной-единственной целью: заставить остаться дома. А звонили для того, чтобы убедиться, что она действительно никуда не вышла.
   – Вам не звонили в мое отсутствие? – спросил я.
   – Нет. А вас долго не было?
   – Не очень, но чтобы набрать номер, много времени и не нужно.
   Она устало потерла глаза.
   – Не понимаю, почему Жан-Пьер не возвращается. Если его рана несерьезна, что за причина так задерживаться! Скажите, э-э-э...
   – Уильям, мадам.
   – Ах! Никак не могу запомнить. Скажите, Уильям, наверное, нам следует обзвонить все парижские больницы, чтобы навести справки?
   – Но их так много, и это может занять слишком много времени.
   – Не имеет значения, мне нужно узнать, где он!
   Я испугался, что придется открыть ей всю правду.
   – В письме вашего мужа все четко сказано. Если бы было что-то серьезное, он бы не попросил вас оставаться дома. Он... Он дал бы вам адрес больницы.
   Мне было стыдно за такую бесстыдную ложь, ведь совсем недавно я собственными глазами видел уже холодный труп Массэ. Однако мои слова успокоили ее.
   – Да, вы правы.
   – Скажите, вы говорили мне, что у вашего мужа из родных – только сестра, которая живет в Боготе, я правильно понял?
   – Да, все правильно. А в чем дело?
   – А не было ли у него брата?
   Попался! Говоря о Массэ, я употребил прошедшее время.
   К счастью, ее мозг по-прежнему оставался затуманен.
   – Нет, никакого брата.
   – А... может быть, какой-нибудь кузен, похожий на него?
   – Да нет же! Не понимаю, зачем вы все это спрашиваете?
   Я и сам не понимал зачем. Я пытался рассмотреть все возможные гипотезы, как будто разгадывал кроссворд. И, как это частенько случается, одно слово идеально входило в означенную для него рамку, но другое, связанное с ним, никак не умещалось.
   – Вам лучше?
   – Не очень. Меня тошнит. Я хотела бы выпить виски.
   – Не стоит: нельзя заживить рану, если скребешь по ней ногтями!
   – Я не привыкла пить.
   – Именно поэтому. Поспите еще, так будет лучше.
   – Я не смогу заснуть, когда мой муж мучается на больничной койке! В письме он пишет о рентгеновских снимках, значит, опасается переломов!
   Я взглянул на умолкший телефон. Я знал, что он зазвонит снова.
   – Если вы позволите, Люсьенн, я попрошу мою жену приехать сюда. Тогда я смогу отправиться на поиски вашего мужа.
   – Если только он сам до этого не вернется!
   Произнеся это, она икнула, и так уморительно, что мы оба невольно рассмеялись.
   – Конечно, в таком случае не поеду, – подтвердил я.
   Мне было неловко звонить Салли в присутствии Люсьенн, но она уже уселась перед столиком, на котором стоял телефон, и ждала.
   Набрав номер, я услышал голос Фергюсона. В ожидании меня они крепко поддали, и Ферг хрипел, как испорченный граммофон.
   – Ну что, все образовалось?
   – Не совсем. Мне нужна Салли, хорошо бы, чтобы кто-нибудь подбросил ее сюда.
   – Дальше некуда. А ты знаешь, что сейчас уже почти десять часов, и мы собираемся укладывать детишек?
   – Я отдам подарки тому, кто привезет Салли.
   – Ты совсем сошел с ума, Вилли! Устраивать нам подобные штучки в новогоднюю ночь!
   Но я вовсе не был настроен на пустопорожний треп.
   – Запиши адрес: бульвар Ричарда Уоллеса, семь. Это в Нейи, прямо за Булонским лесом.
   – Какой этаж?
   – Я буду смотреть в окно. Вы только погудите два или три раза, а теперь – извини меня.
   И, чтобы прервать колкости моего друга, я сразу повесил трубку. Сегодня вечером я один останусь трезвым. Я бы отдал все на свете, чтобы не было этого несчастного случая. Тогда я бы присоединился к нашей компании у Фергюсонов. Что ни говори, а иногда, если повод вполне достойный, совсем недурно позволить себе маленькую пирушку; хорошая пирушка – отличное средство от ностальгии.
   – Вы душка, Роберт.
   – Робертс – это моя фамилия. А зовут меня Уильям.
   – Ах, ну да! Когда Жан-Пьер вернется, я расскажу ему, что вы сделали для меня. Я уверена, вы подружитесь.
   От этих ее слов я застыл, словно по стойке "смирно". Люсьенн взяла меня за пуговицу кителя и притянула к себе.
   – Вы не верите?
   – Да нет же, Люсьенн. Я... Я ни капельки не сомневаюсь в этом!
   – Умоляю вас, налейте мне немножко виски! Я уверена, что виски поможет мне!
   Я больше не стал отговаривать ее. В конце концов, если она так настаивает...
   Я плеснул в два стакана: побольше – для себя, поменьше – для нее. Затем я отправился на кухню за льдом. Но когда вернулся, она успела осушить оба стакана! Я положил кубики льда из холодильника в горшок с азалией.
   – Вы поступили неблагоразумно, Люсьенн.
   На этот раз алкоголь ударил ей в голову, будто ее хватили дубинкой по затылку. Глаза ее помутнели, став почти белыми.
   – Ничего страшного...
   – Вот сейчас вам надо прилечь!
   Зря я тратил силы на уговоры: не успел я закончить, как она уже была в глубоком нокауте, перевесившись всем телом через подлокотник кресла. Я взял ее на руки и отнес в постель.

* * *

   Три автомобильных гудка! Но я и так узнал старый черный "кадиллак" Мэтьюза, потому что уже минут десять глядел в круглое окно. Не закрывая двери, я бросился к лифту.
   В тот момент, когда я входил в лифт, в глубине квартиры раздался телефонный звонок. Сломя голову я бросился обратно. Штепсель телефонного аппарата находился в коридоре. Рухнув с разбега на хлипкий стульчик, моля Бога, чтобы он не рассыпался подо мной, я выдернул штепсель из розетки. Звонок, всхлипнув, оборвался. Несколько секунд я прислушивался, не разбудил ли телефон Люсьенн. Мертвую тишину вокруг нарушил нетерпеливый клаксон Мэтьюза на улице.
   Я спустился вниз. Мэтьюз опустил стекло и прокричал мне, преодолевая шум дождя:
   – Странные забавы придумали вы себе под Новый год, Вилли!
   Не знаю почему, его шуточка разозлила меня. Наверное, потому, что уже несколько часов я изо всех сил держал себя в руках.
   – Сожалею, что побеспокоил вас, Джеф, но именно сейчас один человек встречает Новый год в морге по моей вине.
   Он передернул плечами.
   – Несчастный случай – это несчастный случай!
   Тем временем Салли, обогнув машину, подошла ко мне и взяла под руку.
   – Дорогой, это действительно ужасно. Но кто заставляет тебя оставаться здесь?
   – Скоро я это узнаю. Дай-ка я перегружу подарки в машину Джефа.
   Мэтьюзу я сказал:
   – Вы без труда разберетесь с подарками, я написал имена на пакетах. Если только от пьянства вы еще не разучились читать!
   Дождь усиливался, его потоки яростно колотили по крышам. Я послал Салли укрыться в подъезде дома, а сам направился к своей машине за подарками.
   Скулы Джефа украшали ярко-красные веснушки, его рыжие волосы так и горели. Когда я поставил ивовую корзинку рядом с ним на сиденье, он отвесил мне тумак.
   – Грязная история, не так ли?
   – Скорее всего, так.
   – Вы сейчас у жены того парня?
   – Да.
   – Неплохой домишко. А почему не уходите?
   Оставив этот вопрос без ответа, я отошел от машины, пожелав Джефу хорошего Нового года.
   Хотя было совсем не холодно, Салли, стоя в холле дома, вся дрожала. На ней было бежевое пальто из верблюжьей шерсти и зеленый шарф. От дождя ее светлые волосы прилипли к вискам, а косметика потекла. Несмотря на это, она все равно оставалась красивой. Моя милая мужественная женушка. Она не сгибалась под ударами судьбы, и энергии в ней с годами лишь прибывало. Мы были женаты уже восемь лет, а я не переставал ни на мгновение восхищаться и любоваться ею. Думаю, что наша временная разлука с родиной, которую я бы сравнил с ссылкой, только укрепила нашу любовь.
   Прежде чем направиться к лифту, я сходил к комнате консьержки. Но та еще не вернулась: на стекле по-прежнему висела записка.
   – Вилли, а теперь расскажи мне всю правду!
   И я рассказал Салли в мельчайших деталях все перипетии сегодняшнего вечера. Выложив то, что лежало у меня на сердце, я почувствовал, что мне стало легче. Более того, поведав о своем беспокойстве, я смог яснее представить себе всю картину происшедшего.
   Лифт остановился на третьем этаже. Свой рассказ я заканчивал на лестничной площадке, не входя в квартиру Массэ. Она казалась мне мрачным капищем, где поклоняются каким-то жестоким богам. Завершил я рассказ сюжетом о посещении морга и возвращении на бульвар Ричарда Уоллеса.
   – Почему ты не сообщил в полицию? – спросила Салли.
   – Да пойми же, пока не произошло ничего незаконного.
   – А это письмо?
   – Но в нем нет ни угроз, ни намека на шантаж, Салли. Пока нет доказательств обратного, письмо можно рассматривать всего лишь как дурацкую шутку.
   Мы вошли внутрь, и я показал Салли квартиру. Моя жена отреагировала совершенно по-женски. Несмотря на всю странность нашего визита и серьезность положения, она не удержалась, чтобы не восхититься царившей здесь роскошью.
   – Как здесь красиво! Как элегантно!
   Слегка приоткрыв дверь в спальню, я сделал Салли знак подойти поближе. В полумраке мы увидели Люсьенн. Она спала на животе, повернув голову набок. Временами она вздыхала и вздрагивала. Должно быть, ей было дурно. Мне подумалось, что ее подсознание все-таки работает и предчувствует грустную правду. Да, в глубине души Люсьенн все знала.
   У Салли навернулись слезы. Я тихо прикрыл дверь в спальню, и мы устроились в гостиной. Взгляд моей жены упал на фотографию Жан-Пьера Массэ.
   – Это он, Вилли?
   – Он!
   Она внимательно изучила портрет красавца теннисиста. Массэ был мужчина хоть куда: правильные черты лица, очень умный и проницательный взгляд.
   – А вот письмо, сравни почерк...
   Салли подошла к лампе. Она всегда все делала чрезвычайно тщательно. Сейчас она была похожа на старательную студентку.
   – Действительно, кажется, что это один и тот же почерк. И все же...
   – Что "все же"?
   – Подпись "Жан-Пьер" на фотографии отличается от подписи под письмом. В первом случае почерк гораздо более четкий, чем во втором, и буквы в подписи под письмом он сильнее растянул.
   Все было так, как она сказала. Но я заметил Салли, что, должно быть, Массэ снят на этой фотографии еще до свадьбы, ведь фотографии дарят невестам, не женам, а за несколько лет подпись любого человека может измениться. Чем больше бумаг ты подписываешь, тем более нечеткой и летящей становится твоя подпись. Но Салли мои объяснения не убедили.
   Тогда я решил поразмышлять вместе с ней дальше.
   – Вообще вместо того, чтобы выяснить, почему было написано это удивительное письмо, лучше бы попытаться, понять, кто его автор.
   – По правде говоря, это и легче, – тотчас отозвалась Салли. – Видишь ли, Вилли, очень мало людей знают или могут знать, что Жан-Пьер Массэ погиб!
   – Действительно, совсем немного. Не считая меня, только полицейские и санитар из морга...
   – Но ведь были свидетели несчастного случая.
   – Свидетелям неизвестно имя пострадавшего.
   – Правда. А ты ничего никому не рассказывал?
   – Ни одной живой душе, Салли!
   – Даже бармену, когда отправился за мадам Массэ?
   – Да нет же, клянусь тебе!
   – Подожди...
   Она наморщила лоб и ущипнула себя за кончик носа. – Ты сказал мне, что, приехав сюда, встретил двух девушек, выходивших из квартиры, причем горничная плакала.
   – Ну и что?
   – Можно предположить, что эти типы из полицейского комиссариата по той или иной причине позвонили сюда. И это произошло в тот момент, когда ты уже уехал оттуда, но сюда еще не приехал.
   – И что же?
   – А то, что обе девушки могли знать, что Массэ погиб.
   – Ты думаешь, узнав подобную новость, они могли уйти? Посуди сама: одна из них – кузина мадам Массэ, а также помощница и, возможно, любовница ее мужа. Другая – горничная. Неужели ты предполагаешь, что обе смотали удочки, зная, что Жан-Пьер Массэ погиб? Даже не дождавшись возвращения его жены?
   – Почему же тогда горничная плакала?
   – Да потому, что в доме произошла какая-то драма. Потому что девушка в леопардовом манто – Элен – должна была уйти, а уход при подобных обстоятельствах – печальное событие, тем более в праздничный вечер. И все это свалилось на деревенскую простушку с чувствительным сердечком!
   – Да, это – единственная логичная гипотеза, – вздохнула Салли, расстегивая пальто.
   На ней было очень узкое черное платье, украшенное серебряными пластинами, а при виде ее декольте у меня пересохло в горле.
   – Дети легли? – рассеянно спросил я. Мне было хорошо оттого, что мы снова вместе.
   – Нет, они ждали подарков.
   – Хочешь выпить стаканчик?
   – Не сейчас. Что будем делать, Вилли?
   – Я вызвал тебя сюда, чтобы ты ответила мне на этот вопрос. Не может быть и речи, чтобы оставить Люсьенн одну.
   Она аж подскочила.
   – Ах, вот как! Люсьенн!
   – Неужели ты собираешься устраивать мне сцены ревности? Разве ты уже совсем офранцузилась?
   Улыбнувшись, она быстро поцеловала меня.
   – Ей грозит опасность, – продолжил я после этой мимолетной ласки, – письмо и телефонные звонки говорят о том...
   – А что, если мы отвезем ее в американский госпиталь? Объясним все доктору Стивенсону, он сделает ей укол чего-нибудь успокаивающего. А завтра она будет готова выдержать тяжелый удар...
   Об этом я не подумал. Вполне разумное решение.
   Да только оно было мне не по душе. Честно говоря, трусливое решение. Накачаем успокаивающими средствами Люсьенн Массэ, развяжем себе руки и сможем опрокинуть стаканчик-другой с друзьями... Нет, не нравилось мне это решение. А кроме того, сильнее, чем симпатия к Люсьенн, меня теперь удерживала здесь таинственность всей этой истории. Я был снедаем любопытством, оно перекрывало мне все пути к отступлению, я стал его пленником.
   Все это я и объяснил моей жене, и Салли прекрасно поняла меня. Впрочем, мы всегда мыслили и чувствовали одинаково.
   – Как ты думаешь, Вилли, какая опасность угрожает ей?
   – Если бы я только знал... Видишь ли, сначала попытались заставить ее остаться здесь одну. Потом решили убедиться, что она так и поступила, – этим объясняются телефонные звонки.
   – Но ведь было достаточно позвонить всего только раз!
   И если Люсьенн ответила... Ох! Знаешь, о чем я подумала? – вдруг вскрикнула Салли, у нее даже голос изменился. – Звонивший ничего не говорил, чтобы его не узнали по голосу. Вывод: Люсьенн знает этого человека.
   – Неплохо, Салли. Неплохо! Но это не дает ответа на твое прежнее замечание: Люсьенн уже ответила один раз, значит, было ясно, что она дома. И все же часом позже раздался второй звонок...
   – Подожди-ка, первый телефонный звонок был до или после получения письма?
   Я задумался.
   – До.
   – Ты уверен?
   – Уверен!
   – Хорошо. Значит, звонивший хотел удостовериться, что Люсьенн получила пневматичку. И он перезвонил позже, чтобы проверить, следует ли она директивам своего... мужа, скажем так. Да только во второй раз ответил ты, и мужской голос чертовски взволновал его. До такой степени, что он был вынужден позвонить и в третий раз.
   – В конце концов, – пробормотал я, – может быть, в третий раз это был не он, ведь я выдернул штепсель телефона из розетки.
   – Не имеет значения.
   Стоя у круглого окна, Салли смотрела, как дождь молотит по тротуару.
   – Выключи свет! – внезапно приказала она, отступая в сторону и прижимаясь к стене.
   – Зачем?
   – Хочу кое-что рассмотреть.
   Я погасил свет. Комната погрузилась в темноту. Только слабо светилось окно. Сквозь тюлевые занавески были видны длинные штрихи дождя. Салли приподняла край занавески и глянула вниз, на бульвар, омываемый дождем. Редкие фонари освещали его блеклым светом.