Дар Фредерик. Дальше некуда!

   Альфредо идет на проспект и садится в свой «пежо-203», оставленный под деревом. Обе машины трогаются с места с интервалом в две десятых секунды.
   Так, с этой стороны пока все нормально. Пора повеселиться, Сан-Антонио!
 
   Увидев меня, малышка Даниэль вздрагивает и в последнюю секунду удерживает крик ужаса. Можно подумать, она столкнулась нос к носу с призраком.
   Я отвешиваю ей чудесную улыбку с видом на коренные зубы и одновременно, потому что я такой человек, что могу разом делать два дела (вам это засвидетельствуют многие дамы, если вы направите им запрос, приложив марку для ответа), – так вот, одновременно я ей убийственно подмигиваю.
   – Я могу видеть месье Бержерона?
   – Как доложить?
   Теперь она еле сдерживает смех
   – Полиция.
   Говоря это, я мимикой спрашиваю ее: «Имел ли последствия мой поспешный уход?» Девочка отрицательно качает головой. Уф!
   – Я сейчас доложу.
   Она идет в соседний кабинет и начинает что-то шептать. Не успел я досчитать до тринадцати с половиной, как юная очаровательница в очках просит меня войти.
 
   Бержерон снял свои шляпу и пальто. Сидя перед раскрытым досье, он похож на американского сенатора. Он приближается к пятидесяти, но очень неторопливо. Серебряные волосы, наманикюренные ногти, костюмчик в полоску, белая сорочка, черный шелковый галстук, – представляете, да? И поверьте мне, жемчужную булавку, воткнутую в его галстук, он нашел не на помойке!
   Он встает, глядя на меня. Смотрит он, кланяясь; кланяется, протягивая мне руку; а руку протягивает, спрашивая, что мне угодно.
   Тут я ему сообщаю мое имя, должность и цель визита.
   – Месье Бержерон, – говорю я, опустив в никелированное кресло мягкую часть своего организма, – полагаю, вы читали сегодняшние утренние газеты?
   – Одну, во всяком случае, прочел, – соглашается мой визави, подвигая ко мне шкатулку для сигар, наполненную сигаретами.
   Я беру одну. Он подставляет мне пламя своей зажигалки и продолжает:
   – Думаю, я угадал причину вашего визита, господин комиссар. Знаменитый маньяк снова нанес удар, из чего полиция сделала вывод, что бедняга Буальван невиновен?
   – Говорить о его невиновности слишком рано, – поправляю я. – Когда его застрелил один из моих людей, который, признаюсь, слишком легко жмет на спуск, он душил проститутку.
   – Это кажется совершенно невероятным для тех, кто знал Буальвана.
   – Почему?
   – Он был спокойным, здравомыслящим парнем. Ничего общего с сексуальным маньяком или убийцей.
   – Тогда как вы объясните его поступок?
   – Никак.
   Его голос вдруг становится жестче, челюсти сжимаются, а в светлых глазах появляется недобрый огонек. Он явно зол на полицию.
   – Однако таковы факты, – настаиваю я, – Ваш компаньон пытался убить проститутку. Как вы думаете, он посещал этих... особ?
   – Разумеется, нет.
   – Что вы знаете о его личной жизни? Бержерон пожимает плечами и давит едва начатую сигарету в хрустальной пепельнице.
   – Он думал только о работе. Этот парень начал с нуля и был очень честолюбив.
   – Вы долго были компаньонами?
   – Несколько лет. У меня есть консультативный кабинет на улице Бурс. Он обратился ко мне с вопросами по созданию компании. Он мне понравился, я давал ему советы, потом помогал и наконец стал его компаньоном.
   – Он жил один?
   – Да. О! Время от времени у него появлялись подружки, но ничего серьезного. Как я уже сказал, главным для него была работа.
   – Вы теперь взяли все руководство в свои руки?
   – Я худо-бедно руковожу компанией, пока дела идут по накатанной дорожке, но придется искать выход. У меня есть и другие дела, вы понимаете? Кроме того, промышленность не мой конек.
   – Кто наследует Буальвану?
   – У него есть сестра. Она живет на юге, замужем за железнодорожным служащим. Я связался с ним через моего нотариуса.
   Он замолкает и ждет, пока я заговорю или уйду.
   – Ну что же, пока все, месье Бержерон. Вы позволите мне осмотреть завод?
   – Пожалуйста. Я буду вас сопровождать, хотя гид из меня не очень хороший.
   – Не беспокойтесь. Вы же знаете, полицейские обожают всюду лазить сами. Мне остается лишь попросить у вас ваш домашний адрес, на случай...
   Он соединяет пальцы и спрашивает:
   – На какой случай, господин комиссар? Немного заколебавшись, я со смехом отвечаю:
   – На всякий, месье Бержерон.
   – Я живу на бульваре Бертье, дом сто четырнадцать.
   – Спасибо.
   Откуда у меня это смутное чувство, что сейчас произошло нечто вроде разрыва? Мы пожимаем друг другу руки, как два боксера перед боем.
   – До скорой! – бросаю я.
   Новое подмигивание малышке Даниэль. Она подготовилась к моему выходу: подкрасила губы и села на вращающемся стуле немного боком, чтобы показать мне свои скрещенные ноги. Честное слово, есть на что посмотреть. Ей не надо ничего подкладывать туда, округлости ее ножек совершенно естественные. Она очень любезно положила голубые кружева комбинации так, чтобы они немного высовывались из-под юбки и навевали на меня мечты.
   Я одними губами говорю:
   – До вечера.
   Она отвечает «да» соблазнительной грудью, и я временно оставляю ее ради осмотра завода.
 
   В запахе железа и горячего масла работают человек двенадцать. Мое появление заставляет их поднять головы. Среди них несколько стариканов, парни помоложе и три девушки, болтающие в грохоте, разбирая хромированные детали.
   Тип в черном халате с шестьюдесятью шариковыми ручками в верхнем кармане и властным видом начальника мчится ко мне, как ракета, запущенная с мыса Кеннеди на Луну, мчится к Солнцу.
   – Что вы хотите, месье?
   – Я друг месье Бержерона. Осматриваю завод.
   В маленьких мозгах начальничка мелькает мысль, что я могу быть новым хозяином, и он расшибается в лепешку, чтобы показать мне свое царство.
   Я слушаю его объяснения, ни фига в них не понимая. Механика для меня вроде санскрита: я в ней ни бум-бум...
   Он продолжает свои детальные технические объяснения, нудные, как осенний дождь.
   Я терпеливо слушаю его в течение получаса, делая вид, что жутко интересуюсь буальвановскими креплениями, и удираю в тот момент, когда он предлагает мне посетить цех хромирования.
 
   Помещение почти пусто. Один только Пинюш восседает с уже дважды выкуренным бычком.
   Он следит за маленьким огоньком воняющей спиртом горелки, на которой стоит кастрюля с неподдающейся определению фиолетовой густой жидкостью.
   – Что это за алхимия, Пинюш? – спрашиваю я. Он дергает себя за крысиный ус.
   – Решил согреть немного вина. Чувствую, у меня начинается грипп.
   – В этих случаях нет ничего лучше работы на свежем воздухе. Я как раз собирался поручить тебе наружное наблюдение.
   – Это может стать причиной двусторонней пневмонии, – мрачно предупреждает Хиляк.
   – "Победа без опасностей бесславна", – цитирую я.
   – Нечего вспоминать классиков, – ворчит Пино. – Этим меня не переубедишь.
   – Ладно, пей свое горячее вино и отправляйся заниматься делом. А то ты засиделся. Однажды кто-нибудь заметит, что ты уже три месяца как умер, и ты первый этому удивишься.
   Я набрасываю на листке блокнота имя, словесный портрет и адреса, рабочий и домашний, месье Бержерона.
   – Займись этим джентльменом. Он читает мой заказ.
   – Это кто такой?
   – Один весьма приличный господин. Я бы хотел узнать, чем он занимается и с кем встречается. Иди с миром.
   Пинюш выпивает свое вино, но, поперхнувшись, начинает вопить, а потом объясняет мне, что по неосторожности проглотил горящий окурок, который забыл вынуть изо рта, когда начал пить свое жуткое пойло.
   Наконец он уходит, и я остаюсь один в свежепокрашенном кабинете. Дело Буальвана занимает меня все больше и больше. Мне кажется, что это очень тонко сплетенная паутина. Вот вам не кажется странным, что Альфредо знаком с компаньоном Буальвана? Не кажется? Значит, у вас мозгов в голове не больше, чем денег на банковском счету кинопродюсера.
   А вот меня эта история очень заинтересовала. Если бы я слушался моего внутреннего голоса, то велел бы взять этого Альфредо и проинтервьюировал его; вот только, между нами говоря, это было бы неудачным ходом. Он не из тех орешков, что колются с первого раза. Его любимая песня – Песня без слов. Так что лучше подождать.
   Открывается дверь, и появляется Пакретт, радостный оттого, что нашел новый регулятор желез, преимущества которого заключаются в его низкой цене и наличии в свободной продаже.
   – Что нового? – спрашиваю.
   – Все меры приняты, комиссар. Остается только ждать. Вы читали газеты?
   – Пока нет.
   – Журналисты нас так кроют!
   Он ностальгически вздыхает по недавнему прошлому. Ведь только на той неделе его морду жертвы аборта печатали на первой странице, а теперь обливают грязью.
   – А что у вас? – подозрительно спрашивает он. Его интригует, почему я перестал работать с ним вместе. Мне не хочется его обижать, рассказывая о новом следе.
   – Старик внезапно перебросил меня на другое дело, – лаконично отвечаю я.
   После этого я имею несчастье чихнуть.
   Быстрый, как молния, Пакретт вытаскивает из кармана зеленый тюбик, отвинчивает крышку, выкладывает на ладонь две таблетки и протягивает мне:
   – Выпейте это, комиссар. Потом расскажете мне, как подействовало.

Глава 6

   Мои часы показывают восемь, когда я приезжаю в Мезон-Лаффитт. В парке от холода трещат ветки. Я вхожу в ворота и ищу дом Даниэль Мюрат.
   Всю вторую половину дня я, словно полководец к наступлению, тщательно готовился к встрече с ней и наметил список вопросов, которые собирался задать киске. Моя программа? Она проста и вероломна. Сводить ее в уютный ресторанчик, одурманить речами (за мой язык не беспокойтесь, он у меня закаленный), подпоить, поухаживать, а потом в круиз по постели с посещением достопри~ мечательностей. Вот там, в благоприятной темноте, я между делом и задам ей интересующие меня вопросы.
   Дом ее братца выглядит скромно. Это незатейливый домик из красного кирпича, стоящий у входа в большое поместье. Он был построен для садовника, но владелец поместья умер, а его вдова, не имея больше средств на содержание садовника, сдала домик. По крайней мере, я вижу все именно так.
   В окнах обоих этажей виднеется свет. Мадемуазель наверняка наводит красоту. Она стремится стать похожей на Мисс Мира, чтобы соблазнить попавшегося на ее пути Казанову.
   Я открываю калитку и стучу в дверь. Внутри играет радио.
   Шум от него такой сильный, что красотка, должно быть, не слышит мой стук.
   Тогда я решаю открыть дверь сам, что не вызывает никаких трудностей.
   Едва шагнув через порог, я останавливаюсь, окаменев от удивления. Малышка Даниэль лежит внизу лестницы, головой на плитке вестибюля. У нее расколот череп, и лужа крови начинает высыхать. На ней потрясающая комбинация. При других обстоятельствах у меня бы от ее вида слюнки потекли.
   Я опускаюсь на колени возле бедняжки и кладу руку между ее грудями. Уехала навсегда, не оставив адреса! Внимательно осматриваю рану. На первый взгляд она кажется совершенно обычной. Малышка оступилась на лестнице и расколола себе голову. Я поднимаюсь на второй этаж и замечаю на площадке очки Даниэль.
   Это вызывает у меня озадаченность. Без своего бинокля она ничего не видела в двенадцати сантиметрах. Следовательно, она не стала бы спускаться по лестнице без очков.
   Странно!
   Обхожу две комнаты наверху. Одна из них спальня брата, вторую занимала покойная секретарша покойного Буальвана. Дверь в нее осталась открытой. Я тщательно осматриваю помещение. На комоде эпохи Карла Десятого замечаю лежащий на боку флакончик духов.
   Духи не какие-нибудь дешевые. Мадемуазель лила на себя «Багатель 69-69», ни больше ни меньше.
   Она хотела околдовать красавца Сан-Антонио.
   Я обхожу комнату вдоль, поперек и по диагонали, ведя расследование по методам Холмса, Мегрэ и по своим собственным, и наконец натыкаюсь на одну мелкую деталь, ничего не значащую, как речь депутата парламента.
   Я говорю о двух мокрых следах на полу за занавесками. Одно из двух, как сказал один малый, которому ампутировали яйцо: или я ошибаюсь, или нет. Если нет, то готов поставить акт пьесы Мольера против нотариального акта, что здесь стоял мужчина в ботинках с мокрыми подошвами. Этот тип дождался прихода малышки, потом, когда она душилась у туалетного столика, набросился на нее сзади. Во время борьбы флакон духов упал.Он потащил девушку на площадку. Она пыталась вырваться и потеряла свои очки, чего нападавший не заметил. Сечете?
   Ладно, продолжаю. Когда они оказались возле лестницы, тип изо всех сил толкнул малышку вниз. При падении она потеряла сознание, и если не умерла сразу, то этой падле оставалось бить ее головой об пол до тех пор, пока дело не было закончено.
   Теперь повторяю, что, возможно, девушка упала сама. Но как бы то ни было, она мертва, а потому не может мне ничего рассказать...
   Бедняжка!
   Я бросаю на нее последний взгляд, после чего выхожу, не выключив ни радио, ни свет.
   Ночь стала еще холоднее. На обочине шоссе стоит табличка: «Осторожно, гололед». Да уж, поскользнуться очень легко!
 
   Пинюш сидит в кабинете, энергично клацая зубами.
   – На этот раз я точно простудился, – заявляет он с вызывающей ноткой.
   – А Бержерон?
   – Вторую половину дня он провел в своем кабинете на улице Бурс, затем вернулся домой. Машину загнал в гараж, значит, больше выходить никуда не собирался. Не думал же ты, что я всю ночь буду торчать у него под дверью?
   – Пино, – сообщаю я, – на твоем горизонте маячит тень досрочной отставки. Тебе не хватает профессиональной добросовестности.
   Тогда в нашем учреждении, где вокальные упражнения и так не новость, начинается громкий визг.
   – Я не позволю тебе! – орет этот недоделанный. – Любой другой на моем месте сейчас лежал бы в постели с сульфамидами в...
   Телефонный звонок прерывает его медицинско-эмоциональную речь.
   Звонит Берю.
   Он в плохом настроении.
   – Слушай, – говорит он, – тот малый, за которым ты велел мне следить – – Ну так что?
   – Он уже пять часов сидит в одном бистро на авеню Жюно и режется в карты со своими корешами. Встает, только чтобы нужду справить. А я торчу на тротуаре, пытаясь сквозь занавеску отличить черви от бубен...
   – Он поехал в это бистро прямо из Сен-Дени?
   – Нет. Сначала заехал в ресторан на бульваре Перейр, где встретился с высокой блондинкой и пожрал с ней. Потом отвез ее на улицу Годо-де-Моруа, на рабочее место. А уже потом поехал в свое бистро. Так чего мне делать?
   – Погоди, я думаю.
   Гениальные идеи появляются в моих мозгах как раз в случае необходимости.
   – Скажи, его тачка где-нибудь поблизости?
   – Да, возле кладбища Монмартр, а что?
   – Ты ее угонишь.
   – Чего?
   – На «203-й» нет ключа зажигания. Надеюсь, наш друг не поставил на свою противоугонное устройство, а то будет полный финиш.
   – И чего мне с ней делать?
   – Доедешь до Булонского леса и оставишь на перекрестке дороги на заставу Сент-Джеймс и шоссе на Нейи. Знаешь, где это?
   – Знаю. Дальше?
   – Дальше позвонишь сюда, и наш жутко больной Пино передаст тебе необходимые инструкции по слежке за его клиентом.
   – А когда я успею пожрать?
   – Ты получишь право на сандвичи. Я позвоню в бистро внизу, чтобы тебе приготовили легкую закуску.
   – Легкую! – ревет Диплодок. – Я что, похож на человека, который может выжить на легких закусках?!
   Я кладу трубку на рычаг, не слушая его дальнейших протестов.
   Готово. Теперь мы точно на пути к славе. Я приказываю Пинюшу ждать звонка нашего коллеги, а сам прыгаю в мою «МГ» и беру курс на улицу Годо-де-Моруа.
 
   Прибыв на рабочее место Мари-Терез, я чувствую укол в сердце, не увидев там этой честной труженицы любовной нивы. Неужели вернулась к домашнему очагу? Тогда все мои планы с мелодичным звуком накрываются медным тазом.
   Я начинаю приходить в полное отчаяние, как вдруг она появляется. Она выходит из маленького отельчика в сопровождении серьезного вида старенького господина, который только что получил свою порцию экстаза, предварительно спрятав в носок орден Почетного легиона, обручальное кольцо и бумажник.
   Она культурно пожимает ему руку со словами «Пока, зайчонок, счастливо. Смотри не простудись» и собирается вернуться к профессиональной деятельности, когда я привлекаю ее внимание сигналом фар. Она узнает мою машину и подходит с широкой улыбкой на губах.
   – О! Это вы? Каким добрым ветром?
   – Садитесь, прекрасная блондинка! Она садится в мою машину и, когда я трогаюсь с места, шепчет:
   – Вы знаете, я блондинка только после визита к парикмахеру.
   Я не говорю ей, что ее личная жизнь меня совершенно не интересует. Она бы расстроилась, потому что, как я подозреваю, испытывает слабость к мужественному полицейскому, спасшему ей жизнь.
   – Куда мы едем? – спрашивает она, видя, что я не реагирую.
   – Пожевать вместе, если вы не возражаете.
   Она не может опомниться.
   – Вы шутите?
   – Нисколько!
   – Вот только...
   – Да?
   – Альфредо должен за мной заехать в десять часов. Если он не найдет меня...
   – Я ему позвоню и скажу, что мне нужны ваши свидетельские показания.
   Сразу успокоившись, она предается безумной радости.
   – Вы не обычный легавый. Вы такой замечательный человек...
   Слушая ее болтовню, я возвращаюсь в контору, чтобы принять срочные меры. Я оставляю ее в машине, наврав. что иду звонить ее парню.
   Толстяк только что пришел и ворчит, узнав, что проведет часть ночи в машине, наблюдая за домом респектабельного буржуа.
   – Ты сделал то, что я тебе велел?
   – Да, ваше высочество.
   – Тачку угнал легко?
   – Да. Она тебя ждет.
   – Ладно.
   Я иду в соседний кабинет. Пакретт и рыжий Матиа обсуждают всегда актуальную тему: рак. Пакретт, штудирующий все медицинские журналы, знает тему досконально и читает своему коллеге настоящую лекцию.
   – Ребята, есть работа, – вмешиваюсь я. – Слава богу, злокачественные опухоли на повестке дня пока не стоят.
   – Как знать, – мрачно бормочет Пакретт. – У меня какая-то припухлость в горле.
   – Играйте на скрипке, старина, это ее поддержит. Я взялся за дело, рассказывать о котором сейчас нет времени. Пакретт, вы возьмете машину и поедете в Булонский лес. Рядом с перекрестком дороги на заставу Сент-Джеймс и шоссе на Нейи увидите «203-ю». Остановитесь на некотором расстоянии от этого автомобиля и никого, кроме меня, к нему не подпускайте. Понятно?
   – Хорошо, комиссар.
   – Ты, Матиа, после половины одиннадцатого явишься в «Красивый Бар» на авеню Жюно. Спросишь там некоего Альфредо. Если его не будет, подождешь и, когда он явится, арестуешь.
   – У меня нет ордера...
   – Мне на это начхать. Приведи его. Впрочем, он так и так пойдет с тобой. Только скажи ему, что это насчет Мари-Терез, и он не будет возникать. Ладно, сынки, это все. До скорого.
 
   – Что-то вы долго, – замечает М-Т, когда я снова сажусь в «МГ». – Джо возникал?
   – Да нет, просто в его бистро был занят телефон Поехали?
   Я везу мадемуазель на улицу Месье-ле-Пренс в пользующийся хорошей репутацией ресторанчик. Мы садимся в мавританском декоре за сервированный стол. У нежной девочки просто праздник, и она начинает раскрывать мне свою душу, чему помогает вино.
   Детство на разбомбленной улице, папаша пил, мамаша занималась уборкой квартир и подкидывала детей всякому, кто об этом просил. В общем, сюжет для слезливой мелодрамки. Когда М-Т было четырнадцать, мясник из их района лишил ее невинности, и далее все в таком же духе.
   Совместная жизнь с Альфредо? Этот малый страшный эгоист и думает только о своих личных удовольствиях. Он лупит ее почем зря для профилактики – нужно же немного физкультуры, чтобы сохранить форму.
   Я слушаю и подливаю ей винца. Когда труженица тротуара берется за последнюю сосиску с перцем, она уже еле ворочает языком. Тогда я задаю вопрос, который мучает меня, будто экзема.
   – Скажи, красавица, ты когда-нибудь раньше видела того парня, что пытался тебя задушить, Буальвана?
   Она поднимает на меня свои большие глаза, прозрачные, как две лужи на скотном дворе.
   – Никогда. А что?
   – Я просто подумал, может, он залазил на тебя и раньше?
   – Да ты что! – Потом спохватывается и бормочет: – Можно, я буду говорить тебе «ты»?
   – Прошу.
   Она протягивает руку к моей ноге и начинает бесплатно поглаживать ее.
   – Хочешь, я скажу тебе одну вещь, полицейский? Ты забавный. И не похож на других. Во-первых, ты красивый парень. Потом, ты остроумный... у тебя хорошие манеры... шарм..
   – Погоди! – останавливаю я ее. – Я не собираюсь жениться.
   Я незаметно бросаю взгляд на часы. Уже десять. Думаю, пора подумать о серьезных вещах.
   Достаю из кармана две маленькие таблетки и кладу их, одну на пустую тарелку малышки, другую перед собой.
   – ЧЕ это такое? – интересуется исследовательница трусов.
   – Отличная штука, чтобы протрезветь. Я наливаю нам по новой и с ловкостью иллюзиониста делаю вид, что глотаю мою таблетку.
   – Всякий раз, когда переберу, выпиваю одну. Это мне посоветовал мой аптекарь. Благодаря этому я могу сожрать два кило сапожных гвоздей, а по виду никто не заметит...
   Она смеется и проглатывает таблетку. Просто невероятно, как люди в наше время любят глотать лекарства сами и угощать ими других.
   – Еще таблеточку поливитаминов, моя дорогая? По пробуйте «Саногил». Подождите, я вам запишу.
   Скоро вместо того, чтобы посылать своим девушкам перевязанные лентами коробки конфет, кавалеры станут дарить им тюбики снотворного или флаконы сульфамидов, прикладывая к ним записки: «Для Вашей больной печени». Или: «Принимайте это слабительное каждое утро и вспоминайте обо мне». Или вот еще (на день рождения): «В этом тюбике глистогонного столько же таблеток, сколько Вам лет».
   Поверьте, братцы, будущее не за кондитерами и не за цветочниками, а за фармацевтами. Белые таблетки будут продавать для помолвок и свадеб, голубые и розовые для девушек и черные для людей в трауре...
 
   – О чем ты думаешь, котик? – спрашивает М-Т заплетающимся языком.
   – Просто думаю, – мрачно отвечаю я. – Я у нас в полиции не только Казанова, но и Паскаль.
   После этого я громким голосом требую счет. Поскольку я пользуюсь тут авторитетом, мне его дают, а поскольку я честен, то оплачиваю его.
   – Ты идешь, нежная моя?
   – Куда? – сюсюкает патентованная шлюшка.
   Что она себе воображает? Что я буду играть ей на лютне?
   – Немного прокатимся, чтобы проветрить легкие.
   – Как хочешь, – отвечает томная красавица.
   Я трогаюсь на небольшой скорости. Через пятьсот метров мадемуазель «Ты идешь, дорогуша?» начинает клевать носом.
   Через километр она уже спит как убитая. Это не серийная продукция, а доброкачественная ручная, в одном экземпляре. Можете стрелять у нее над ухом, она не пошевелится. Моя таблетка высшего качества, и любезная особа отключилась на несколько часов.
   Теперь я на полной скорости гоню в сторону Булонского леса.
 
   Аллея пустынна. В темноте светится только маленький красный огонек подфарника «203-й». Я останавливаю мою машину за тачкой Альфредо и открываю дверцу «203-й» со стороны пассажира.
   Тут же как из-под земли выскакивает тень, от которой несет камфарным спиртом. Тень болящего Пакретта.
   – Руки вверх! – требует он.
   Зная его ловкость в обращении с пушкой, я спешу рявкнуть:
   – Без шуток, Пакретт!
   – О! Комиссар... В этой темноте...
   – Послушайте, старина, оставьте вы свою привычку палить в первого встречного, у которого просрочено удостоверение личности.
   Он насупливается.
   – Помогите мне, – приказываю я.
   – Что нужно сделать?
   – Перенести эту спящую красавицу из моей машины в эту.
   Он не задает больше вопросов, но издает восклицание, узнав блондинку-проститутку с улицы Годо-де-Моруа.
   – Но...
   – Да?
   – Что это значит? Она потеряла сознание?
   – Просто спит
   Мы перетаскиваем М-Т в тачку ее сутенера.
   Я укладываю ее на сиденье в такой позе, чтобы казалось, будто мочалка мертва.
   – Продолжайте дежурство, – говорю. – Я заеду позже.
   – Могу я себе позволить спросить, что...
   – Мы проводим один эксперимент, мой дорогой. Я вам расскажу на свежую голову.
   Теперь я беру курс на контору. Я чувствую легкую тревогу. Мне кажется, что причиной раны в моей душе является обнаружение мною трупа малышки Даниэль.
   А кроме того, мне на желудок давит съеденный ужин. Как видите, поэзия еще не умерла.
 
   Одиннадцать часов без нескольких минут. Контора безмолвна, как замороженная рыба. Свет в коридорах кажется немного зловещим. В этом административном здании мне все кажется зловещим. Здесь пахнет Берюрье и не очень жарко.
   Я спрашиваю дежурного на коммутаторе, есть ли для меня что новое. Он отвечает, что в последний свой звонок Берю сообщил, что отправляется на Лионский вокзал.
   – Больше он ничего не успел добавить, – уверяет дежурный. – Кажетс, он за кем-то следил и боялся упустить.
   – Это все?
   – Да.
   – Матиа вернулся?
   – Да, с клиентом. Маленький брюнет с неприятной внешностью.
   Я поднимаюсь к себе в кабинет. Мой инспектор и Альфредо действительно там. Они молча курят, сидя по разные стороны моего стола.