Страница:
общества, изданной по образцу документов Французской революции. Ирландец был
арестован, уличен и приговорен к шести месяцам тюремного заключения. Его
хозяин, сделав все возможное, чтобы облегчить Дэну его пребывание в тюрьме,
поспешно оставил линмаусзский коттедж и нашел себе пристанище в маленьком
городке Тремадоке, в графстве Карнарвонском. Здесь одно время Шелли очень
увлекался судьбой большого сооружения - насыпи, возводимой с целью отвоевать
у моря полосу земли. Он пытался собрать капиталы для продолжения этого
предприятия, принял в нем участие сам, в размерах больших, чем позволяли его
средства, ездил в Лондон хлопотать о дальнейшей подписке. В Лондоне, в
октябре 1812 года, он впервые встретился лицом к лицу с Годвином, и
впечатление, с обеих сторон, было благоприятное. Он возобновил свою дружбу с
Хоггом; порвал окончательно с обожаемой некогда, а ныне ненавистной мисс
Хитченер и присоединил к кругу своих знакомых привлекательное семейство м-ра
Ньютона, ревностное вегетарианство которого располагало к нему Шелли. В
течение зимы, проведенной им в Уэльсе, он щедро заботился о бедных. Он
изучал французских просветительных философов; по совету Годвина он старался
приобрести действительные познания в истории; он увеличил количество своих
рукописных поэм и изготовил к печати целый ряд избранных мест из Библии,
выбранных с целью установить чистую нравственность, не загроможденную тем,
что Шелли именовал библейской мифологией. В ночь на 26 февраля 1813 года в
уединенный дом Тэнирольта, где жил Шелли, забрался какой-то злоумышленник, с
целью грабежа. Встревоженный шумом, Шелли вышел, с пистолетами в руках из
своей спальни. Раздались выстрелы, и произошла схватка, окончившаяся
бегством грабителя. Были попытки подорвать веру в это приключение. Хотя нет
достаточных оснований, чтобы не верить ему, но, быть может, следует
признать, что переутомленные нервы Шелли разыгрались после этого нападения и
что покушение убить его в ту же ночь, о котором он говорил потом, было
обманом его воображения.
Во второе свое путешествие в Ирландию Шелли проехал на юг до Килларнэ и
Корка. В апреле он уже был опять в Лондоне, где, в июне 1813 года, у него
родился первый его ребенок, дочь, которой дали имя Ианте. "Он чрезвычайно
любил своего ребенка, - говорит Пикок, - и подолгу мог расхаживать взад и
вперед по комнате с ребенком на руках, напевая ему монотонную мелодию своего
собственного изобретения".
Как только Гарриэт поправилась, она и муж ее поехали в Брэкнель, в
Беркшире. Их притягивало туда присутствие мистрис Бойнвилль, свояченицы
вегетарианца Ньютона, и ее замужней дочери, Корнелии Тернер. Эти новые
друзья их были образованные, утонченные, восторженные люди, быть может,
немного сентиментальные. Вместе с Корнелией, бывшей ему товарищем по учению,
Шелли подвинулся вперед в изучении Ариосто, Тассо и Петрарки. Это время
могло бы быть очень счастливым, если бы денежные дела не тревожили Шелли. Но
долги накоплялись, и он принужден был занимать деньги за громадные проценты,
под будущее свое наследство. В октябре он оставил Брэкнель и проехал к
Северу, на английские озера, а оттуда в Эдинбург. Но он недолго пробыл в
Шотландии. Раньше, чем кончился год, он поселился в меблированной квартире в
Виндзоре, среди тех мест, которые он посещал школьником, и неподалеку от
Брекнеля, где еще жили Бойнвилли. Некоторое время он был занят диалогом,
изданным в 1814 году под заглавием _Опровержение деизма_, где он доказывает,
что не может быть середины между христианством и атеизмом.
Для того чтобы доставать деньги, необходимо было поставить вне всяких
сомнений законность сына и наследника, могущего родиться у Шелли. Вероятно,
поднимались уже вопросы о законной силе шотландского брака. И поэтому 24
марта 1814 года Шелли повторил обряд венчания с Гарриэт, согласно правилам
англиканской церкви. Но еще до этого события семейное счастье их было
жестоко омрачено. Если когда-нибудь существовала между Шелли и его молодой
женой какая-нибудь духовная или умственная связь, она порвалась теперь. Жена
его стремилась к более светской жизни, которую он не переносил. Ее траты на
наряды, серебро и обстановку все глубже погружали его в долги, они
становились уже бедствием и унижением. Присутствие Элизы Вестбрук в семье
сделалось невыносимым; а между тем Элиза Вестбрук была всегда налицо. Шелли
желал, чтобы Гарриэт кормила сама своего ребенка; а Гарриэт настаивала на
том, чтобы взять кормилицу. Наконец старшая сестра удалилась; но Гарриэт,
после ее отъезда, усвоила себе холодное и резкое обращение, как человек
несправедливо пострадавший. Шелли искал себе некоторое подобие утешения в
дружбе с мистрис Бойнвиль и мистрис Тернер. В мае он умолял о примирении, но
тщетно. Гарриэт оставила его дом и переехала на житье в Басз, а муж ее
переселился в Лондон.
Со свойственной ему щедростью он помогал в то время Годвину, которому
до крайности нужна была в то время большая сумма денег. В мае или июне Шелли
впервые остановил свой взгляд на Мэри, дочери Годвина и Мэри Вульстонкрафт.
Она только что возвратилась из поездки в Шотландию. Это была девушка лет
семнадцати, с золотистыми волосами, с бледным чистым лицом, высоким лбом и
серьезными карими глазами. У нее был сильный ум, большое нравственное
мужество и твердая воля в соединении с чуткостью и жаром души. Вторая
мистрис Годвин сделала несчастной домашнюю обстановку для Мэри. Ее и Шелли
влекло друг к другу чувство, сначала казавшееся им дружбой, но вскоре они
увидели, что это была любовь. В то же самое время - если только можно верить
словам дочери мистрис Годвин, Клэр Клэрмонт, - Шелли не только убедился в
том, что Гарриэт перестала любить его, но, как он утверждал, он знал
наверное, что она изменила ему и вступила в связь с одним ирландским
офицером, Райэном. Не доказано, чтобы у Шелли были улики, достаточные для
такого обвинения; сама же Гарриэт уверяла в своей верности. Ее уверения
поддерживают Торнтон Гент, Хукхэм, Хогг и другие. Но в 1817 году Годвин
говорил, что од знает из достоверного источника, не имеющего никакого
отношения к Шелли, что Гарриэт была неверна своему мужу еще до того, как они
разошлись.
Мы можем вполне допустить, что Шелли мог уварить себя самого в том,
чего на самом деле не было. Он написал Гарриэт, прося ее приехать в Лондон.
По прибытии ее (14 июля) он сказал ей, что не считает ее больше своей женой,
что сердце его отдано Мэри Годвин, но что он будет продолжать, по мере
возможности, заботиться о ней. Потрясение и волнение, причиненные этим
заявлением Шелли, вызвали болезнь Гарриэт, во все время которой Элиза
Вестбрук находилась безотлучно при ней. Шелли умолял больную вернуться к
жизни и здоровью. Но его решение расстаться с ней осталось непоколебимым.
Сделав некоторые распоряжения касательно материального благосостояния
Гарриэт, он приготовился, без ведома Годвина и его жены, бежать с Мэри. И
утром 28 июля 1814 года беглецы были на пути к Франции. Они убедили Клэр
Клэрмонт, дочь жены Годвина от ее первого брака, сопутствовать им.
Опоэтизированный рассказ о днях страдания Шелли с Гарриэт находится,
вероятно, в исповеди заключенного в сумасшедшем доме - в Юлиане и Маддало.
Более ясное изложение причин их разрыва, с изменением имен, есть в повести
мистрис Шелли Лодор.
Переправившись из Дувра в Кале в открытой лодке, беглецы направились в
Париж. Там они достали денег и пустились в путь, в Швейцарию, Шелли пешком,
а Мэри и Клэр на муле. Из Труа Шелли написал Гарриэт письмо, которое было бы
прямо непостижимо, если бы оно исходило от кого-нибудь иного, кроме Шелли.
Он выражал в нем надежду, что она последует за ними и поселится в
непосредственной близости от них, и он будет заботиться о ней. По прибытии в
Бруннен, на Люцернском озере, они наняли себе комнаты; но, предвидя
затруднения для получения денег на таком далеком расстоянии от Англии, они
быстро повернули обратно, спустились по Рейну до Кельна и после
шестинедельного отсутствия появились в Лондоне, в половине октября.
Месяцы, проведенные в Лондоне от половины сентября до января 1815 года,
были временем испытаний и горя. Годвин чуждался их. Сношения с Гарриэт, у
которой в ноябре родился второй ребенок Шелли, сын, были тягостного
свойства. Была крайняя нужда в деньгах, и, в течение нескольких дней, Шелли
пришлось разлучиться с Мэри и скрываться от кредиторов. Но начавшийся 1815
год изменил его положение. 6 января умер его дед, и Шелли оказался ближайшим
наследником большого состояния. Уступив отцу свои права на часть имения, он
обеспечил себе ежегодный доход в тысячу фунтов, а также получил значительную
сумму на уплату своих долгов. Но, к несчастью, в то самое время, как
улучшились его материальные средства, его здоровье стало ухудшаться. Летом
он путешествовал по Девону, а в начале августа нашел себе счастливое место
отдохновения в Бишопсгэте на окраине Виндзорского парка. В сопровождении
Мэри и своего друга Пикока он провел несколько восхитительных дней в речном
путешествии вверх по Темзе до Лечлэда. Он оставил нам воспоминание об этом в
одном из своих ранних лирических произведений. По возвращении домой, в
аллеях большого Виндзорского парка, он написал первую поэму, показавшую, что
гений его возмужал, - Аластора. Это есть, в самом глубоком смысле,
оправдание любви человеческой - той любви, которой сам он искал и нашел. Это
- порицание гения - ищущего красоты, ищущего истины, - который живет один, в
стороне от человеческих привязанностей. Но все же участь этого одинокого
идеалиста, говорит Шелли, менее печальна, чем судьба того, кто тучнеет в
бездействии, "не мучаясь священной жаждой неверного знания, не обольщаясь
чудесным суеверием". Эта поэма есть чудно-вдохновенное воспоминание
пережитого им за прошедший год - в ней его думы о любви и смерти, его
впечатления от природы, навеянные швейцарскими горами и озерами, излучистой
Рейсой, скалистыми ущельями Рейна и осенним великолепием Виндзорского леса.
В январе 1816 года у Мэри родился сын, названный Вильямом, в честь ее
отца. Годвин все еще держался в отдалении от Шелли, хотя удостаивал
принимать от него щедрые денежные дары. В конце концов Шелли начало это
возмущать, но, тем не менее, он продолжал помогать Годвину, насколько он
мог. Ему казалось, что Мэри и он будут счастливее в чужой стране, чем в
Англии, где родные и прежние друзья отворачивались от них с гневом и стыдом.
Было решено сделать эту попытку и пожить на чужбине. Отсутствие английских
полей и небес могло быть отчасти вознаграждено уменьшением дороговизны
жизни. В первые дни мая 1816 года Шелли, Мэри, маленький Вильям и Клэр
Клэрмонт ехали в Женеву, через Париж.
Ни Шелли, ни Мэри не имели ни малейшего понятия об отношениях Байрона к
мисс Клэрмонт, когда они уезжали из Англии. Но Клэр упросила Шелли взять ее
с собой в путешествие именно потому, что она надеялась встретиться там с
Байроном. В Сешероне, маленьком предместье Женевы, встретились два великих
поэта. Когда Шелли занял виллу по ту сторону озера, а Байрон скрылся от
надоедавшей ему публики в вилле Диодати, между ними были постоянные
сношения. Они гребли и катались на лодке вместе и в конце июня объехали
кругом озера. Во время этой поездки был написан _Шильонский Узник_.
Сопутствуемый Мэри, Шелли посетил Шамуни. Впечатление, произведенное на него
швейцарской природой, можно видеть в поэме _Монблан_ и в благородном _Гимне
Духовной Красоте_. Мэри также обратилась к творчеству и составила план своей
повести _Франкенштейн_, написанный по уговору, что каждый из друзей - она,
Байрон, Шелли и молодой врач Полидори - должны сочинить страшную историю с
привидениями. Но, несмотря на; все прелести Швейцарии, сердца Шелли и Мэри
томились по Англии. Перед отъездом из Женевы они имели удовольствие
познакомиться с Дж. Льюисом, знаменитым автором _Монаха_ - книги, которую
Шелли, еще мальчиком, читал с упоением. В начале октября они еще раз
вступили на английскую землю.
Но, казалось, они вернулись лишь для того, чтобы встретить несчастья. 9
октября, Фанни, дочь Мэри Вульстонкрафт и единокровная сестра Мэри, уже
несколько времени находившаяся в угнетенном душевном состоянии, покончила с
собою ядом, в гостинице, в Свансее. Испуганный ее отчаянным письмом, Шелли
поспешил к ней из Басза, где он жил в то время; но он приехал слишком
поздно. Это волнение и огорчение пагубно отразились на здоровье Шелли, и
хорошо еще, что в то время он нашел себе друга с веселым и бодрым характером
в Лей Генте. Но несчастье шло за несчастьем. В ноябре Шелли начал
разыскивать Гарриэт, которая исчезла с его горизонта и от своего отца. 10
декабря ее труп был найден в Serpentine river. Первое время после разрыва с
Шелли она надеялась, что он вернется к ней; когда эта надежда исчезла, она
была глубоко несчастна. Она жаловалась на стеснения, которые она испытывала
в доме отца, и уже говорила о самоубийстве. За несколько времени до смерти
она вырвалась из этой стеснительной обстановки. Ее трехлетняя дочь и ее
двухлетний сын были отправлены к одному пастору, в Ворвик. По словам
Годвина, одно время она жила открыто с одним полковником; Годвин называет
его имя. Потом, по-видимому, она опустилась еще ниже и была покинута.
Извещая Шелли об этом ужасном происшествии, книгопродавец Хукхэм говорит,
что, если бы она прожила еще немного, у нее родился бы ребенок. Судебное
следствие подтвердило это. Шелли был глубоко потрясен, но не так, как если
бы он считал себя виновным в этом несчастии. "Я призываю в свидетели Бога,
если только это Существо смотрит теперь на вас и на меня, - писал он
впоследствии Соути, - и я обязуюсь, если, как вы, быть может, надеетесь,
после смерти мы с вами встретимся перед Его лицом, - я обязуюсь повторить
это в Его присутствии: вы обвиняете меня несправедливо. Я неповинен в зле -
ни делом, ни помышлением". Теперь он мог дать Мэри принадлежавшее ей по
праву имя своей жены и, не теряя времени, он обвенчался с ней (30 декабря
1816 года). Он потребовал своих детей от Вестбруков, но ему в этом было
отказано. После томительных канцелярских проволочек, лордом Эльдоном был
поставлен приговор по делу, гласивший, что, принимая в соображение, что
убеждения, проповедуемые Шелли, ведут к образу жизни, который закон считает
безнравственным, дети не могут быть доверены его непосредственному
попечению; но, так как он указывает подходящих людей для воспитания их - д-р
и м-сс Юм, - дети будут вверены этим попечителям на все время их
малолетства, и отцу будет дозволено, в определенное время, видеться с ними.
Решение канцлера не хотело быть резче, чем это казалось необходимым. Но
отнятие детей было гораздо более тяжелым ударом для Шелли, чем смерть их
матери. Одно время он боялся даже, что и малютку Вильяма возьмут у него.
Пока дело тянулось у канцлера, Шелли жил в Марло, на Темзе. Бывая в
Лондоне, он иногда навещал Гента и в его доме встретился с Китсом и
Хэзлиттом. Он был теперь в дружеских отношениях с Годвином и приобрел себе
нового и ценного друга в лице Хорэса Смита. В Марло, несмотря на все
судебные волнения, у него было много счастливых минут. Он много читал по
классической и современной литературе; он задумал и написал некоторые части
_Царевича Атаназа_ и _Розалинды и Елены_. А когда он оставался один в лодке
на Темзе или среди бршэмских лесов, он неуклонно шел вперед в развитии
своего обширного эпоса революции и контрреволюции - _Лаона и Цитны_. "Он
видел, или думал, что видит, - я привожу слова, раньше написанные мною, -
что самым великим событием века было огромное движение к перестройке
общества, движение, в котором Французская революция была ошеломляющим
фактом, породившим много дурного и много хорошего. Его желанием было
воспламенить в людях вновь стремление к более счастливому состоянию
нравственного и политического общества; и в то же время он желал
предостеречь людей от опасностей, возникающих в момент революции, вследствие
эгоизма людей, их вожделений и низких страстей. Он хотел изобразить истинный
идеал революции - национальное движение, основанное на нравственном
принципе, вдохновляемое справедливостью и милосердием, не запятнанное
кровью, не омраченное буйством и употребляющее материальную силу только для
спокойного применения к действию духовных сил. К несчастью, наряду со всем,
что было замечательного в революционном движении того времени - с
энтузиазмом человеколюбия, с признанием значения нравственности в политике,
с чувством братства всех людей, - наряду со всем этим в поэме Шелли
находятся также и все узкие софизмы этого движения. Иллюзии Шелли теперь не
могли бы увлечь ни одного мыслящего ума. Но его благородный пыл, трепетная
музыка его стиха, яркая огненная красота образов все еще чаруют души людей".
Уже вышло несколько экземпляров _Лаона и Цитны_, когда раздались
негодующие голоса, смутившие издателя Олльера. Он потребовал, чтобы были
сделаны некоторые изменения. Он уверял, что резкие нападки на теизм и
христианскую веру были, дурно истолкованы и неуместны. Взаимные отношения
героя и героини, брата и сестры, давали повод к сильному негодованию. И это
правда, что в данном случае поэма Шелли являлась ярким примером спутанности
революционного образа мыслей, который, с помощью отвлеченных и ошибочных
понятий, старается разрушить общественные чувства и отношения, являющиеся
прекраснейшим результатом эволюции нашей расы. Немногими взмахами пера и
урезкой нескольких страниц поэма _Лаон и Цитна была превращена в _Возмущение
Ислама_. Было потеряно при этом несколько замечательных строк. Но, уступив
давлению общественного мнения, высказавшегося через его издателя, Шелли
удалил известное этическое пятно, которое могло бы исказить художественное
впечатление от его поэмы для многих из его читателей.
В течение первых месяцев 1817 года последствия неурожая тяжело
отразились на бедном населении Марло, главным заработком которого служило
плетение кружев. Шелли, говорит Пикок, постоянно был среди них и, по мере
возможности, помогал в самых крайних случаях нужды. Он составил себе свою
особую систему помощи: между нуждающимися он отдавал предпочтение вдовам и
детям. Горе и страдания рабочих масс тяжелым гнетом ложились на его душу. Но
в своем _Предложении ввести изменения в способ подачи голосов_ Шелли,
"отшельник из Марло", гораздо умереннее в своих требованиях немедленной
реформы, чем многие из его политических современников. На самом деле это
было одним из свойств Шелли. Он был врагом насилия и бывал доволен даже
малым успехом для начала, хотя его грезы об отдаленном будущем никогда не
позволяли ему успокоиться на какой-нибудь временной удаче. Поэзия Шелли
отражает его видения как пророка далекого золотого века. А его прозаические
произведения выражают его мысли как практического деятеля. В своем Обращении
к народу по поводу смерти принцессы Шарлотты он оплакивает смерть молодой
матери и жены, но он видит горшее бедствие, и заслуживающее более глубокой
скорби, в положении народа в Англии. Заботы Шелли о бедных, его волнения
из-за его судебного дела и возбуждение, связанное с поэтическим творчеством,
сильно расшатали его здоровье. Опасались даже, что в его организме появились
зародыши чахотки. Он решил оставить Марло - этот город, очевидно, не был для
него подходящим местожительством - и задумал попробовать пожить в Италии.
Еще одно обстоятельство привлекало его туда: Байрон был в Венеции, и Шелли
желал, чтобы дочь Байрона, Аллегра, ребенок мисс Клэрмонт, была отдана на
попечение своему отцу. Не без колебаний мать согласилась на это. 12 марта
Шелли в последний раз взглянул на английские поля и небеса. В сопровождении
Мэри, маленького Вильяма, крошечной дочери Клары (родившейся 2 сентября 1817
года) и мисс Клэрмонт с ее ребенком Шелли приехал в Дувр, потом отправился
на Юг и, переехав Мон-Сени, прибыл в Милан 4 апреля 1818 года.
Шелли надеялся поселиться на берегах Комо, но там не нашлось
подходящего для них помещения. Они побывали в Пизе, потом в Ливорно. В этом
последнем городе жили м-р и мистрис Джисборн с сыном мистрис Джисборн от ее
первого брака, молодым инженером Генри Ревели. Мистрис Джисборн была старый,
испытанный друг Годвина. Это была женщина с прекрасным характером -
отзывчивая, скромная, образованная, с большой духовной любознательностью.
Конечно, встретить таких знакомых в чужой стране являлось истинным счастьем.
Лето было проведено восхитительно на луккских купаньях, под сенью зеленых
каштановых деревьев, под шум Лимы, разбивающейся о свои скалы. В течение
этих летних недель Шелли воспроизвел по-английски _Пир_ Платона - перевод,
сохранивший в себе многое из сверкающей красоты подлинника. В угоду Мэри он
вернулся к неоконченной _Розалинде и Елене_, начатой в Марло, и быстро довел
ее до конца. Эта поэма, отчасти навеянная некоторыми обстоятельствами из
жизни подруги Мэри, Изабэль Бусз (урожденной Бакстер), была напечатана
весной 1819 года вместе со _Строками, написанными среди Евганейских холмов,
Гимном Духовной Красоте_ и сонетом _Озимандия_.
Желая видеть свою дочь Аллегру, мисс Клэрмонт в августе поехала в
Венецию, и Шелли с ней. Байрон дружески предложил Шелли, чтобы он и вся его
семья поселились в его вилле в Эсте, среди Евганейских холмов; мисс Клермонт
могла бы тогда некоторое время наслаждаться обществом Аллегры. Предложение
это было принято с радостью. Мэри с детьми приехала в Эсте, но маленькая
Клара опасно заболела. Необходимо было посоветоваться с врачом в Венеции.
Как на беду, был позабыт паспорт, но стремительная горячность Шелли сломила
сопротивление солдат. Испуганные родители прибыли в Венецию (24 сентября)
только для того, чтобы услышать, что надежды нет. Через час Клара лежала
мертвая на руках у матери.
Впечатления Шелли от Венеции и Байрона, в этот период, можно найти в
его письмах и в его удивительной поэме _Юлиан и Маддало_. В письмах
обнажается грубая сторона жизни Байрона в Венеции. В поэме изображен портрет
Байрона, нарисованный без его дурных черт и без темных красок. События,
которые там упоминаются - прогулка по Лидс, великолепие заката, наблюдаемого
с гондолы, посещение угрюмого острова, с башней и колокольней, вид Аллегры,
в ее ясном младенчестве, - все это, вероятно, есть идеализация того, что
было в действительности. В рассказ сумасшедшего Шелли вплетает воспоминания
о своем собственном несчастном прошлом.
Но мысли его были заняты более обширными планами - трагедией _Тассо_
(из которой мы имеем несколько отрывков), лирической драмой на сюжет,
почерпнутый из _Книги Иова_, и _Освобожденным Прометеем_. В вилле Эсте было
почти закончено первое действие _Прометея_, в первых числах октября 1818
года. Мужество героя, спасителя рода< человеческого, и его конечная победа -
эта тема затрагивала самые глубокие чувства Шелли и будила в нем
благороднейшие силы его воображения.
На зимнее время был желателен более теплый климат, чем климат северной
Италии, и в ноябре Шелли с семьей поехал на юг. Величие Древнего Рима,
сохранившееся в его памятниках, произвело на него глубокое впечатление, и он
начал рассказ о Колизее, который, однако, никогда не был окончен. Но Шелли
избрал Неаполь своим местопребыванием на зиму, и поэтому в конце ноября он
направил туда свой путь. Нет прозы на нашем языке, более залитой сиянием и
красотой, чем письма Шелли, повествующие о его посещениях Помпеи, Везувия,
Пестума. Воспоминания о дне, проведенном в Помпее, появляются в его _Песне к
Неаполю_, написанной два года спустя. Но несомненно, что дух Шелли часто
изнемогал в Неаполе; и эта тоска его нашла поэтическое выражение в одном из
самых трогательных его лирических стихотворений. Весной 1819 года он
вернулся в Рим, видел все процессии и обряды Святой Недели и изучал
классическую скульптуру и живопись Возрождения. Второе и третье действия
_Освобожденного Прометея_ были написаны среди развалин Терм Каракаллы,
заросших в ту пору года цветами и цветущими кустарниками. "Яркое голубое
небо Рима, - пишет он, - влияние пробуждающейся весны, такой могучей в этом
божественном климате, и новая жизнь, которой она опьяняет душу, были
вдохновением этой драмы". Ее четвертое действие - дивное послесловие - было
прибавлено в декабре 1819 года во Флоренции.
Пребывание в Риме было омрачено в июне самым тяжким горем последних лет
жизни Шелли. 7 июня умер его любимый сын, Вильям. Отец не отходил от него в
течение шестидесяти часов агонии. Маленькое тело было погребено на
английском кладбище, около Porta San Paolo. Тоска Мэри не знала границ. Ей
казалось, что все счастье ее погибло навсегда. Для того чтобы она могла
пользоваться обществом мистрис Джисборн, они наняли на три месяца виллу
Вальсовано, неподалеку от Ливорно. Здесь, на стеклянной террасе на верху
дома, Шелли занимался, размышлял и купался в лучах летнего солнца. Трагедия
_Ченчи_, начатая в Риме и прерванная смертью сына, теперь быстро подвигалась
вперед. Описание тиранической власти, в лице графа, и мученической силы, в
Беатриче, рожденной для ласки и любви, удивительно согласовались с гением
Шелли. По существу человечная и реальная, драма развивается между идеальными
арестован, уличен и приговорен к шести месяцам тюремного заключения. Его
хозяин, сделав все возможное, чтобы облегчить Дэну его пребывание в тюрьме,
поспешно оставил линмаусзский коттедж и нашел себе пристанище в маленьком
городке Тремадоке, в графстве Карнарвонском. Здесь одно время Шелли очень
увлекался судьбой большого сооружения - насыпи, возводимой с целью отвоевать
у моря полосу земли. Он пытался собрать капиталы для продолжения этого
предприятия, принял в нем участие сам, в размерах больших, чем позволяли его
средства, ездил в Лондон хлопотать о дальнейшей подписке. В Лондоне, в
октябре 1812 года, он впервые встретился лицом к лицу с Годвином, и
впечатление, с обеих сторон, было благоприятное. Он возобновил свою дружбу с
Хоггом; порвал окончательно с обожаемой некогда, а ныне ненавистной мисс
Хитченер и присоединил к кругу своих знакомых привлекательное семейство м-ра
Ньютона, ревностное вегетарианство которого располагало к нему Шелли. В
течение зимы, проведенной им в Уэльсе, он щедро заботился о бедных. Он
изучал французских просветительных философов; по совету Годвина он старался
приобрести действительные познания в истории; он увеличил количество своих
рукописных поэм и изготовил к печати целый ряд избранных мест из Библии,
выбранных с целью установить чистую нравственность, не загроможденную тем,
что Шелли именовал библейской мифологией. В ночь на 26 февраля 1813 года в
уединенный дом Тэнирольта, где жил Шелли, забрался какой-то злоумышленник, с
целью грабежа. Встревоженный шумом, Шелли вышел, с пистолетами в руках из
своей спальни. Раздались выстрелы, и произошла схватка, окончившаяся
бегством грабителя. Были попытки подорвать веру в это приключение. Хотя нет
достаточных оснований, чтобы не верить ему, но, быть может, следует
признать, что переутомленные нервы Шелли разыгрались после этого нападения и
что покушение убить его в ту же ночь, о котором он говорил потом, было
обманом его воображения.
Во второе свое путешествие в Ирландию Шелли проехал на юг до Килларнэ и
Корка. В апреле он уже был опять в Лондоне, где, в июне 1813 года, у него
родился первый его ребенок, дочь, которой дали имя Ианте. "Он чрезвычайно
любил своего ребенка, - говорит Пикок, - и подолгу мог расхаживать взад и
вперед по комнате с ребенком на руках, напевая ему монотонную мелодию своего
собственного изобретения".
Как только Гарриэт поправилась, она и муж ее поехали в Брэкнель, в
Беркшире. Их притягивало туда присутствие мистрис Бойнвилль, свояченицы
вегетарианца Ньютона, и ее замужней дочери, Корнелии Тернер. Эти новые
друзья их были образованные, утонченные, восторженные люди, быть может,
немного сентиментальные. Вместе с Корнелией, бывшей ему товарищем по учению,
Шелли подвинулся вперед в изучении Ариосто, Тассо и Петрарки. Это время
могло бы быть очень счастливым, если бы денежные дела не тревожили Шелли. Но
долги накоплялись, и он принужден был занимать деньги за громадные проценты,
под будущее свое наследство. В октябре он оставил Брэкнель и проехал к
Северу, на английские озера, а оттуда в Эдинбург. Но он недолго пробыл в
Шотландии. Раньше, чем кончился год, он поселился в меблированной квартире в
Виндзоре, среди тех мест, которые он посещал школьником, и неподалеку от
Брекнеля, где еще жили Бойнвилли. Некоторое время он был занят диалогом,
изданным в 1814 году под заглавием _Опровержение деизма_, где он доказывает,
что не может быть середины между христианством и атеизмом.
Для того чтобы доставать деньги, необходимо было поставить вне всяких
сомнений законность сына и наследника, могущего родиться у Шелли. Вероятно,
поднимались уже вопросы о законной силе шотландского брака. И поэтому 24
марта 1814 года Шелли повторил обряд венчания с Гарриэт, согласно правилам
англиканской церкви. Но еще до этого события семейное счастье их было
жестоко омрачено. Если когда-нибудь существовала между Шелли и его молодой
женой какая-нибудь духовная или умственная связь, она порвалась теперь. Жена
его стремилась к более светской жизни, которую он не переносил. Ее траты на
наряды, серебро и обстановку все глубже погружали его в долги, они
становились уже бедствием и унижением. Присутствие Элизы Вестбрук в семье
сделалось невыносимым; а между тем Элиза Вестбрук была всегда налицо. Шелли
желал, чтобы Гарриэт кормила сама своего ребенка; а Гарриэт настаивала на
том, чтобы взять кормилицу. Наконец старшая сестра удалилась; но Гарриэт,
после ее отъезда, усвоила себе холодное и резкое обращение, как человек
несправедливо пострадавший. Шелли искал себе некоторое подобие утешения в
дружбе с мистрис Бойнвиль и мистрис Тернер. В мае он умолял о примирении, но
тщетно. Гарриэт оставила его дом и переехала на житье в Басз, а муж ее
переселился в Лондон.
Со свойственной ему щедростью он помогал в то время Годвину, которому
до крайности нужна была в то время большая сумма денег. В мае или июне Шелли
впервые остановил свой взгляд на Мэри, дочери Годвина и Мэри Вульстонкрафт.
Она только что возвратилась из поездки в Шотландию. Это была девушка лет
семнадцати, с золотистыми волосами, с бледным чистым лицом, высоким лбом и
серьезными карими глазами. У нее был сильный ум, большое нравственное
мужество и твердая воля в соединении с чуткостью и жаром души. Вторая
мистрис Годвин сделала несчастной домашнюю обстановку для Мэри. Ее и Шелли
влекло друг к другу чувство, сначала казавшееся им дружбой, но вскоре они
увидели, что это была любовь. В то же самое время - если только можно верить
словам дочери мистрис Годвин, Клэр Клэрмонт, - Шелли не только убедился в
том, что Гарриэт перестала любить его, но, как он утверждал, он знал
наверное, что она изменила ему и вступила в связь с одним ирландским
офицером, Райэном. Не доказано, чтобы у Шелли были улики, достаточные для
такого обвинения; сама же Гарриэт уверяла в своей верности. Ее уверения
поддерживают Торнтон Гент, Хукхэм, Хогг и другие. Но в 1817 году Годвин
говорил, что од знает из достоверного источника, не имеющего никакого
отношения к Шелли, что Гарриэт была неверна своему мужу еще до того, как они
разошлись.
Мы можем вполне допустить, что Шелли мог уварить себя самого в том,
чего на самом деле не было. Он написал Гарриэт, прося ее приехать в Лондон.
По прибытии ее (14 июля) он сказал ей, что не считает ее больше своей женой,
что сердце его отдано Мэри Годвин, но что он будет продолжать, по мере
возможности, заботиться о ней. Потрясение и волнение, причиненные этим
заявлением Шелли, вызвали болезнь Гарриэт, во все время которой Элиза
Вестбрук находилась безотлучно при ней. Шелли умолял больную вернуться к
жизни и здоровью. Но его решение расстаться с ней осталось непоколебимым.
Сделав некоторые распоряжения касательно материального благосостояния
Гарриэт, он приготовился, без ведома Годвина и его жены, бежать с Мэри. И
утром 28 июля 1814 года беглецы были на пути к Франции. Они убедили Клэр
Клэрмонт, дочь жены Годвина от ее первого брака, сопутствовать им.
Опоэтизированный рассказ о днях страдания Шелли с Гарриэт находится,
вероятно, в исповеди заключенного в сумасшедшем доме - в Юлиане и Маддало.
Более ясное изложение причин их разрыва, с изменением имен, есть в повести
мистрис Шелли Лодор.
Переправившись из Дувра в Кале в открытой лодке, беглецы направились в
Париж. Там они достали денег и пустились в путь, в Швейцарию, Шелли пешком,
а Мэри и Клэр на муле. Из Труа Шелли написал Гарриэт письмо, которое было бы
прямо непостижимо, если бы оно исходило от кого-нибудь иного, кроме Шелли.
Он выражал в нем надежду, что она последует за ними и поселится в
непосредственной близости от них, и он будет заботиться о ней. По прибытии в
Бруннен, на Люцернском озере, они наняли себе комнаты; но, предвидя
затруднения для получения денег на таком далеком расстоянии от Англии, они
быстро повернули обратно, спустились по Рейну до Кельна и после
шестинедельного отсутствия появились в Лондоне, в половине октября.
Месяцы, проведенные в Лондоне от половины сентября до января 1815 года,
были временем испытаний и горя. Годвин чуждался их. Сношения с Гарриэт, у
которой в ноябре родился второй ребенок Шелли, сын, были тягостного
свойства. Была крайняя нужда в деньгах, и, в течение нескольких дней, Шелли
пришлось разлучиться с Мэри и скрываться от кредиторов. Но начавшийся 1815
год изменил его положение. 6 января умер его дед, и Шелли оказался ближайшим
наследником большого состояния. Уступив отцу свои права на часть имения, он
обеспечил себе ежегодный доход в тысячу фунтов, а также получил значительную
сумму на уплату своих долгов. Но, к несчастью, в то самое время, как
улучшились его материальные средства, его здоровье стало ухудшаться. Летом
он путешествовал по Девону, а в начале августа нашел себе счастливое место
отдохновения в Бишопсгэте на окраине Виндзорского парка. В сопровождении
Мэри и своего друга Пикока он провел несколько восхитительных дней в речном
путешествии вверх по Темзе до Лечлэда. Он оставил нам воспоминание об этом в
одном из своих ранних лирических произведений. По возвращении домой, в
аллеях большого Виндзорского парка, он написал первую поэму, показавшую, что
гений его возмужал, - Аластора. Это есть, в самом глубоком смысле,
оправдание любви человеческой - той любви, которой сам он искал и нашел. Это
- порицание гения - ищущего красоты, ищущего истины, - который живет один, в
стороне от человеческих привязанностей. Но все же участь этого одинокого
идеалиста, говорит Шелли, менее печальна, чем судьба того, кто тучнеет в
бездействии, "не мучаясь священной жаждой неверного знания, не обольщаясь
чудесным суеверием". Эта поэма есть чудно-вдохновенное воспоминание
пережитого им за прошедший год - в ней его думы о любви и смерти, его
впечатления от природы, навеянные швейцарскими горами и озерами, излучистой
Рейсой, скалистыми ущельями Рейна и осенним великолепием Виндзорского леса.
В январе 1816 года у Мэри родился сын, названный Вильямом, в честь ее
отца. Годвин все еще держался в отдалении от Шелли, хотя удостаивал
принимать от него щедрые денежные дары. В конце концов Шелли начало это
возмущать, но, тем не менее, он продолжал помогать Годвину, насколько он
мог. Ему казалось, что Мэри и он будут счастливее в чужой стране, чем в
Англии, где родные и прежние друзья отворачивались от них с гневом и стыдом.
Было решено сделать эту попытку и пожить на чужбине. Отсутствие английских
полей и небес могло быть отчасти вознаграждено уменьшением дороговизны
жизни. В первые дни мая 1816 года Шелли, Мэри, маленький Вильям и Клэр
Клэрмонт ехали в Женеву, через Париж.
Ни Шелли, ни Мэри не имели ни малейшего понятия об отношениях Байрона к
мисс Клэрмонт, когда они уезжали из Англии. Но Клэр упросила Шелли взять ее
с собой в путешествие именно потому, что она надеялась встретиться там с
Байроном. В Сешероне, маленьком предместье Женевы, встретились два великих
поэта. Когда Шелли занял виллу по ту сторону озера, а Байрон скрылся от
надоедавшей ему публики в вилле Диодати, между ними были постоянные
сношения. Они гребли и катались на лодке вместе и в конце июня объехали
кругом озера. Во время этой поездки был написан _Шильонский Узник_.
Сопутствуемый Мэри, Шелли посетил Шамуни. Впечатление, произведенное на него
швейцарской природой, можно видеть в поэме _Монблан_ и в благородном _Гимне
Духовной Красоте_. Мэри также обратилась к творчеству и составила план своей
повести _Франкенштейн_, написанный по уговору, что каждый из друзей - она,
Байрон, Шелли и молодой врач Полидори - должны сочинить страшную историю с
привидениями. Но, несмотря на; все прелести Швейцарии, сердца Шелли и Мэри
томились по Англии. Перед отъездом из Женевы они имели удовольствие
познакомиться с Дж. Льюисом, знаменитым автором _Монаха_ - книги, которую
Шелли, еще мальчиком, читал с упоением. В начале октября они еще раз
вступили на английскую землю.
Но, казалось, они вернулись лишь для того, чтобы встретить несчастья. 9
октября, Фанни, дочь Мэри Вульстонкрафт и единокровная сестра Мэри, уже
несколько времени находившаяся в угнетенном душевном состоянии, покончила с
собою ядом, в гостинице, в Свансее. Испуганный ее отчаянным письмом, Шелли
поспешил к ней из Басза, где он жил в то время; но он приехал слишком
поздно. Это волнение и огорчение пагубно отразились на здоровье Шелли, и
хорошо еще, что в то время он нашел себе друга с веселым и бодрым характером
в Лей Генте. Но несчастье шло за несчастьем. В ноябре Шелли начал
разыскивать Гарриэт, которая исчезла с его горизонта и от своего отца. 10
декабря ее труп был найден в Serpentine river. Первое время после разрыва с
Шелли она надеялась, что он вернется к ней; когда эта надежда исчезла, она
была глубоко несчастна. Она жаловалась на стеснения, которые она испытывала
в доме отца, и уже говорила о самоубийстве. За несколько времени до смерти
она вырвалась из этой стеснительной обстановки. Ее трехлетняя дочь и ее
двухлетний сын были отправлены к одному пастору, в Ворвик. По словам
Годвина, одно время она жила открыто с одним полковником; Годвин называет
его имя. Потом, по-видимому, она опустилась еще ниже и была покинута.
Извещая Шелли об этом ужасном происшествии, книгопродавец Хукхэм говорит,
что, если бы она прожила еще немного, у нее родился бы ребенок. Судебное
следствие подтвердило это. Шелли был глубоко потрясен, но не так, как если
бы он считал себя виновным в этом несчастии. "Я призываю в свидетели Бога,
если только это Существо смотрит теперь на вас и на меня, - писал он
впоследствии Соути, - и я обязуюсь, если, как вы, быть может, надеетесь,
после смерти мы с вами встретимся перед Его лицом, - я обязуюсь повторить
это в Его присутствии: вы обвиняете меня несправедливо. Я неповинен в зле -
ни делом, ни помышлением". Теперь он мог дать Мэри принадлежавшее ей по
праву имя своей жены и, не теряя времени, он обвенчался с ней (30 декабря
1816 года). Он потребовал своих детей от Вестбруков, но ему в этом было
отказано. После томительных канцелярских проволочек, лордом Эльдоном был
поставлен приговор по делу, гласивший, что, принимая в соображение, что
убеждения, проповедуемые Шелли, ведут к образу жизни, который закон считает
безнравственным, дети не могут быть доверены его непосредственному
попечению; но, так как он указывает подходящих людей для воспитания их - д-р
и м-сс Юм, - дети будут вверены этим попечителям на все время их
малолетства, и отцу будет дозволено, в определенное время, видеться с ними.
Решение канцлера не хотело быть резче, чем это казалось необходимым. Но
отнятие детей было гораздо более тяжелым ударом для Шелли, чем смерть их
матери. Одно время он боялся даже, что и малютку Вильяма возьмут у него.
Пока дело тянулось у канцлера, Шелли жил в Марло, на Темзе. Бывая в
Лондоне, он иногда навещал Гента и в его доме встретился с Китсом и
Хэзлиттом. Он был теперь в дружеских отношениях с Годвином и приобрел себе
нового и ценного друга в лице Хорэса Смита. В Марло, несмотря на все
судебные волнения, у него было много счастливых минут. Он много читал по
классической и современной литературе; он задумал и написал некоторые части
_Царевича Атаназа_ и _Розалинды и Елены_. А когда он оставался один в лодке
на Темзе или среди бршэмских лесов, он неуклонно шел вперед в развитии
своего обширного эпоса революции и контрреволюции - _Лаона и Цитны_. "Он
видел, или думал, что видит, - я привожу слова, раньше написанные мною, -
что самым великим событием века было огромное движение к перестройке
общества, движение, в котором Французская революция была ошеломляющим
фактом, породившим много дурного и много хорошего. Его желанием было
воспламенить в людях вновь стремление к более счастливому состоянию
нравственного и политического общества; и в то же время он желал
предостеречь людей от опасностей, возникающих в момент революции, вследствие
эгоизма людей, их вожделений и низких страстей. Он хотел изобразить истинный
идеал революции - национальное движение, основанное на нравственном
принципе, вдохновляемое справедливостью и милосердием, не запятнанное
кровью, не омраченное буйством и употребляющее материальную силу только для
спокойного применения к действию духовных сил. К несчастью, наряду со всем,
что было замечательного в революционном движении того времени - с
энтузиазмом человеколюбия, с признанием значения нравственности в политике,
с чувством братства всех людей, - наряду со всем этим в поэме Шелли
находятся также и все узкие софизмы этого движения. Иллюзии Шелли теперь не
могли бы увлечь ни одного мыслящего ума. Но его благородный пыл, трепетная
музыка его стиха, яркая огненная красота образов все еще чаруют души людей".
Уже вышло несколько экземпляров _Лаона и Цитны_, когда раздались
негодующие голоса, смутившие издателя Олльера. Он потребовал, чтобы были
сделаны некоторые изменения. Он уверял, что резкие нападки на теизм и
христианскую веру были, дурно истолкованы и неуместны. Взаимные отношения
героя и героини, брата и сестры, давали повод к сильному негодованию. И это
правда, что в данном случае поэма Шелли являлась ярким примером спутанности
революционного образа мыслей, который, с помощью отвлеченных и ошибочных
понятий, старается разрушить общественные чувства и отношения, являющиеся
прекраснейшим результатом эволюции нашей расы. Немногими взмахами пера и
урезкой нескольких страниц поэма _Лаон и Цитна была превращена в _Возмущение
Ислама_. Было потеряно при этом несколько замечательных строк. Но, уступив
давлению общественного мнения, высказавшегося через его издателя, Шелли
удалил известное этическое пятно, которое могло бы исказить художественное
впечатление от его поэмы для многих из его читателей.
В течение первых месяцев 1817 года последствия неурожая тяжело
отразились на бедном населении Марло, главным заработком которого служило
плетение кружев. Шелли, говорит Пикок, постоянно был среди них и, по мере
возможности, помогал в самых крайних случаях нужды. Он составил себе свою
особую систему помощи: между нуждающимися он отдавал предпочтение вдовам и
детям. Горе и страдания рабочих масс тяжелым гнетом ложились на его душу. Но
в своем _Предложении ввести изменения в способ подачи голосов_ Шелли,
"отшельник из Марло", гораздо умереннее в своих требованиях немедленной
реформы, чем многие из его политических современников. На самом деле это
было одним из свойств Шелли. Он был врагом насилия и бывал доволен даже
малым успехом для начала, хотя его грезы об отдаленном будущем никогда не
позволяли ему успокоиться на какой-нибудь временной удаче. Поэзия Шелли
отражает его видения как пророка далекого золотого века. А его прозаические
произведения выражают его мысли как практического деятеля. В своем Обращении
к народу по поводу смерти принцессы Шарлотты он оплакивает смерть молодой
матери и жены, но он видит горшее бедствие, и заслуживающее более глубокой
скорби, в положении народа в Англии. Заботы Шелли о бедных, его волнения
из-за его судебного дела и возбуждение, связанное с поэтическим творчеством,
сильно расшатали его здоровье. Опасались даже, что в его организме появились
зародыши чахотки. Он решил оставить Марло - этот город, очевидно, не был для
него подходящим местожительством - и задумал попробовать пожить в Италии.
Еще одно обстоятельство привлекало его туда: Байрон был в Венеции, и Шелли
желал, чтобы дочь Байрона, Аллегра, ребенок мисс Клэрмонт, была отдана на
попечение своему отцу. Не без колебаний мать согласилась на это. 12 марта
Шелли в последний раз взглянул на английские поля и небеса. В сопровождении
Мэри, маленького Вильяма, крошечной дочери Клары (родившейся 2 сентября 1817
года) и мисс Клэрмонт с ее ребенком Шелли приехал в Дувр, потом отправился
на Юг и, переехав Мон-Сени, прибыл в Милан 4 апреля 1818 года.
Шелли надеялся поселиться на берегах Комо, но там не нашлось
подходящего для них помещения. Они побывали в Пизе, потом в Ливорно. В этом
последнем городе жили м-р и мистрис Джисборн с сыном мистрис Джисборн от ее
первого брака, молодым инженером Генри Ревели. Мистрис Джисборн была старый,
испытанный друг Годвина. Это была женщина с прекрасным характером -
отзывчивая, скромная, образованная, с большой духовной любознательностью.
Конечно, встретить таких знакомых в чужой стране являлось истинным счастьем.
Лето было проведено восхитительно на луккских купаньях, под сенью зеленых
каштановых деревьев, под шум Лимы, разбивающейся о свои скалы. В течение
этих летних недель Шелли воспроизвел по-английски _Пир_ Платона - перевод,
сохранивший в себе многое из сверкающей красоты подлинника. В угоду Мэри он
вернулся к неоконченной _Розалинде и Елене_, начатой в Марло, и быстро довел
ее до конца. Эта поэма, отчасти навеянная некоторыми обстоятельствами из
жизни подруги Мэри, Изабэль Бусз (урожденной Бакстер), была напечатана
весной 1819 года вместе со _Строками, написанными среди Евганейских холмов,
Гимном Духовной Красоте_ и сонетом _Озимандия_.
Желая видеть свою дочь Аллегру, мисс Клэрмонт в августе поехала в
Венецию, и Шелли с ней. Байрон дружески предложил Шелли, чтобы он и вся его
семья поселились в его вилле в Эсте, среди Евганейских холмов; мисс Клермонт
могла бы тогда некоторое время наслаждаться обществом Аллегры. Предложение
это было принято с радостью. Мэри с детьми приехала в Эсте, но маленькая
Клара опасно заболела. Необходимо было посоветоваться с врачом в Венеции.
Как на беду, был позабыт паспорт, но стремительная горячность Шелли сломила
сопротивление солдат. Испуганные родители прибыли в Венецию (24 сентября)
только для того, чтобы услышать, что надежды нет. Через час Клара лежала
мертвая на руках у матери.
Впечатления Шелли от Венеции и Байрона, в этот период, можно найти в
его письмах и в его удивительной поэме _Юлиан и Маддало_. В письмах
обнажается грубая сторона жизни Байрона в Венеции. В поэме изображен портрет
Байрона, нарисованный без его дурных черт и без темных красок. События,
которые там упоминаются - прогулка по Лидс, великолепие заката, наблюдаемого
с гондолы, посещение угрюмого острова, с башней и колокольней, вид Аллегры,
в ее ясном младенчестве, - все это, вероятно, есть идеализация того, что
было в действительности. В рассказ сумасшедшего Шелли вплетает воспоминания
о своем собственном несчастном прошлом.
Но мысли его были заняты более обширными планами - трагедией _Тассо_
(из которой мы имеем несколько отрывков), лирической драмой на сюжет,
почерпнутый из _Книги Иова_, и _Освобожденным Прометеем_. В вилле Эсте было
почти закончено первое действие _Прометея_, в первых числах октября 1818
года. Мужество героя, спасителя рода< человеческого, и его конечная победа -
эта тема затрагивала самые глубокие чувства Шелли и будила в нем
благороднейшие силы его воображения.
На зимнее время был желателен более теплый климат, чем климат северной
Италии, и в ноябре Шелли с семьей поехал на юг. Величие Древнего Рима,
сохранившееся в его памятниках, произвело на него глубокое впечатление, и он
начал рассказ о Колизее, который, однако, никогда не был окончен. Но Шелли
избрал Неаполь своим местопребыванием на зиму, и поэтому в конце ноября он
направил туда свой путь. Нет прозы на нашем языке, более залитой сиянием и
красотой, чем письма Шелли, повествующие о его посещениях Помпеи, Везувия,
Пестума. Воспоминания о дне, проведенном в Помпее, появляются в его _Песне к
Неаполю_, написанной два года спустя. Но несомненно, что дух Шелли часто
изнемогал в Неаполе; и эта тоска его нашла поэтическое выражение в одном из
самых трогательных его лирических стихотворений. Весной 1819 года он
вернулся в Рим, видел все процессии и обряды Святой Недели и изучал
классическую скульптуру и живопись Возрождения. Второе и третье действия
_Освобожденного Прометея_ были написаны среди развалин Терм Каракаллы,
заросших в ту пору года цветами и цветущими кустарниками. "Яркое голубое
небо Рима, - пишет он, - влияние пробуждающейся весны, такой могучей в этом
божественном климате, и новая жизнь, которой она опьяняет душу, были
вдохновением этой драмы". Ее четвертое действие - дивное послесловие - было
прибавлено в декабре 1819 года во Флоренции.
Пребывание в Риме было омрачено в июне самым тяжким горем последних лет
жизни Шелли. 7 июня умер его любимый сын, Вильям. Отец не отходил от него в
течение шестидесяти часов агонии. Маленькое тело было погребено на
английском кладбище, около Porta San Paolo. Тоска Мэри не знала границ. Ей
казалось, что все счастье ее погибло навсегда. Для того чтобы она могла
пользоваться обществом мистрис Джисборн, они наняли на три месяца виллу
Вальсовано, неподалеку от Ливорно. Здесь, на стеклянной террасе на верху
дома, Шелли занимался, размышлял и купался в лучах летнего солнца. Трагедия
_Ченчи_, начатая в Риме и прерванная смертью сына, теперь быстро подвигалась
вперед. Описание тиранической власти, в лице графа, и мученической силы, в
Беатриче, рожденной для ласки и любви, удивительно согласовались с гением
Шелли. По существу человечная и реальная, драма развивается между идеальными