Страница:
Санскритским словом "гуру" именуется духовный наставник, и тибетцы ввели это иностранное слово в свой литературный словарь. В разговоре, однако, они обычно говорят "мой лама", и притяжательное местоимение указывает на связь между учителем и учеником.
Хотя тибетцы глубоко чтут своих учителей, а также оказывают им материальную помощь, однако у них редко можно встретить такое слепое обожествление своих гуру, как это обычно распространено в Индии.
Миларепа, поэт-отшельник, являет собой редкое исключение. Примеры проявленного им усердия, его преданности и восхищения своим наставником встречаются нечасто.
Несмотря на множество гиперболических выражений, употребляемых в обращении к учителям или в рассказах о них, в действительности тибетские ученики выражают уважение именно тем знаниям, хранителем которых является их наставник. За редким исключением, ученики отдают себе полный отчет о несовершенных сторонах "своего ламы", но уважение не позволяет им рассказывать об этом кому-либо другому. Ну а кроме того, многое, что считается предосудительным на Западе, не производит на них совершенно никакого впечатления.
Дело не в том, что тибетцы лишены моральных принципов, отнюдь, но просто совсем не обязательно, чтобы эти принципы совпадали с принятыми в наших странах. Например, многомужие, которое столь часто сурово осуждается на Западе, им не кажется ни в малейшей мере предосудительным. С другой стороны, браки между родственниками, даже самыми отдаленными, выглядят для них чудовищным преступлением, тогда как мы относимся к этому вполне терпимо.
Если иногда тибетцы оказывают чрезмерное почтение человеку, чье несовершенство очевидно, то зачастую это случается вовсе не потому, что они не видят его недостатков. Для понимания этого мы должны учесть, насколько западное представление о "самости" ("эго", "я") отличается от буддийского.
Даже отбросив веру в имматериальную бессмертную душу, принимаемую за истинное "эго", большинство людей Запада продолжает представлять себя как некое однородное единство, существующее по крайней мере от момента рождения и до смерти. Это "единство" может изменяться, может становиться лучше или хуже, но при. этом отнюдь не предполагается, что следующие друг за другом перемены должны происходить ежемгновенно. Так, будучи не в состоянии наблюдать те проявления, которые нарушают непрерывность привычного образа некой личности, мы характеризуем человека как хорошего или плохого, аскетически строгого или распущенного и т. п.
Ламаистские мистики отрицают существование такого "эго", полагая, что оно – не более чем совокупность непрерывных преобразований, комплекс, элементы которого – как материальные, так и психические – непрестанно взаимодействуют не только друг с другом, но и с соседними совокупностями. Таким образом, личность, в их представлении, подобна быстрому речному потоку или бурлящему водовороту.
Подготовленные ученики способны выделить в этой последовательности личностей, проявляющихся в учителе, ту единственную, у которой они могут получить полезные наставления и советы. А для того, чтобы воспользоваться этим, они должны быть терпимы к тем плохим проявлениям, которые открываются в "их ламе", подобно тому, как они терпеливо ждали бы мудреца, проходящего сквозь толпу людей.
Однажды я рассказала ламе историю о достопочтенном Экаи Кавагути8, который, желая изучить тибетскую грамматику, обратился к известному учителю. Последний принадлежал к религиозной Общине и был в ранге гелонга9. Пробыв с ним несколько дней, ученик обнаружил, что учитель, в нарушение обета целомудрия, стал отцом мальчика. Это показалось Кавагути столь отвратительным, что он, сложив свои книги и вещи, немедленно уехал.
"Какой болван! – воскликнул один лама, выслушав этот рассказ. – Разве грамматист стал менее сведущ в своей науке, поддавшись искушению плоти? Как связаны друг с другом эти вещи и коим образом нравственная чистота учителя касается ученика? Умные обретают знания независимо от того, где их находят. Не дурак ли тот, кто отказывается взять драгоценность из ларца всего лишь потому, что к нему прилипла грязь?" Просвещенные ламаисты рассматривают почитание своих духовных наставников с психологической точки зрения, как, впрочем, и любое преклонение.
Признавая, что указания людей, сведущих в духовных вопросах, чрезвычайно важны и полезны, большинство ламаистов в то же время склонны считать, что ученик во многом сам ответствен за успех или провал своего духовного развития. Здесь мы не касаемся усердия, степени сосредоточенности или умственных способностей новичка. Полезность всего этого самоочевидна. Есть еще один элемент, совершенно необходимый и даже более действенный, чем все остальные, – вера.
Не одни только мистики Тибета, но и многие азиаты утверждают, что вера сама по себе является огромной движущей силой. Она действует независимо от внутренних достоинств предмета преклонения. Бог может быть представлен камнем, духовный отец – самым обыкновенным человеком, и всё же вера в них и преклонение перед ними способны пробудить в верующем невиданную энергию и скрытые прежде способности.
Внешние свидетельства почитания, выражаемые в преклонении перед гуру, как и при любом ином преклонении, направлены на упрочение веры и благочестия. Многие новички, которые никогда не отважились бы вступить на мистический путь, не будь они уверены, что их неизменно поддерживает и направляет умственная и мистическая сила ламы, на самом деле все время опирались только на свои собственные силы. И тем не менее доверие к своим наставникам вызвало тот же эффект, какой могла бы оказать и помощь извне.
В этом много странностей: некоторые систематически совершают религиозные ритуалы и другие подобные действия в полном убеждении, что объекта их поклонения не существует. Но это отнюдь не безумие, как можно было бы предположить, а скорее доказательство глубокого понимания психологического воздействия этих актов и силы самовнушения.
Некоторые католики используют метод, на первый взгляд кажущийся аналогичным: он заключается в том, чтобы побудить неверующего выполнять все ритуалы их религии, дабы ввести его в состав паствы. Может показаться, что "неверие" человека, который соглашается выполнять ритуалы с целью постепенно прийти к вере, не является достаточно серьезным, что у него нет на сей счет твердого убеждения, и именно поэтому уловка приводит к тому успеху, которого он сам желает добиться.
Совершенно противоположное мы встречаем у ламаистов: они не стремятся поверить. Практикуемая ими "гимнастика" направлена лишь на то, чтобы создать определенные состояния сознания, которые обычные верующие приписывают "милости бога" или их гуру, хотя фактически эти состояния есть результат самой практики, физических действий, влияющих на разум. Тибетские учителя-мистики тщательно исследовали влияние, которое оказывают различные телесные позы, жесты, мимика и окружающие предметы. Знание этих методик, используемых в духовной тренировке учеников, и составляет часть их сокровенной науки. Это искусство было известно и великим католическим "гуру". О нем говорится, например, в "Духовных упражнениях" св. Игнатия Лойолы.
Выбор учителя
ГЛАВА III
Хотя тибетцы глубоко чтут своих учителей, а также оказывают им материальную помощь, однако у них редко можно встретить такое слепое обожествление своих гуру, как это обычно распространено в Индии.
Миларепа, поэт-отшельник, являет собой редкое исключение. Примеры проявленного им усердия, его преданности и восхищения своим наставником встречаются нечасто.
Несмотря на множество гиперболических выражений, употребляемых в обращении к учителям или в рассказах о них, в действительности тибетские ученики выражают уважение именно тем знаниям, хранителем которых является их наставник. За редким исключением, ученики отдают себе полный отчет о несовершенных сторонах "своего ламы", но уважение не позволяет им рассказывать об этом кому-либо другому. Ну а кроме того, многое, что считается предосудительным на Западе, не производит на них совершенно никакого впечатления.
Дело не в том, что тибетцы лишены моральных принципов, отнюдь, но просто совсем не обязательно, чтобы эти принципы совпадали с принятыми в наших странах. Например, многомужие, которое столь часто сурово осуждается на Западе, им не кажется ни в малейшей мере предосудительным. С другой стороны, браки между родственниками, даже самыми отдаленными, выглядят для них чудовищным преступлением, тогда как мы относимся к этому вполне терпимо.
Если иногда тибетцы оказывают чрезмерное почтение человеку, чье несовершенство очевидно, то зачастую это случается вовсе не потому, что они не видят его недостатков. Для понимания этого мы должны учесть, насколько западное представление о "самости" ("эго", "я") отличается от буддийского.
Даже отбросив веру в имматериальную бессмертную душу, принимаемую за истинное "эго", большинство людей Запада продолжает представлять себя как некое однородное единство, существующее по крайней мере от момента рождения и до смерти. Это "единство" может изменяться, может становиться лучше или хуже, но при. этом отнюдь не предполагается, что следующие друг за другом перемены должны происходить ежемгновенно. Так, будучи не в состоянии наблюдать те проявления, которые нарушают непрерывность привычного образа некой личности, мы характеризуем человека как хорошего или плохого, аскетически строгого или распущенного и т. п.
Ламаистские мистики отрицают существование такого "эго", полагая, что оно – не более чем совокупность непрерывных преобразований, комплекс, элементы которого – как материальные, так и психические – непрестанно взаимодействуют не только друг с другом, но и с соседними совокупностями. Таким образом, личность, в их представлении, подобна быстрому речному потоку или бурлящему водовороту.
Подготовленные ученики способны выделить в этой последовательности личностей, проявляющихся в учителе, ту единственную, у которой они могут получить полезные наставления и советы. А для того, чтобы воспользоваться этим, они должны быть терпимы к тем плохим проявлениям, которые открываются в "их ламе", подобно тому, как они терпеливо ждали бы мудреца, проходящего сквозь толпу людей.
Однажды я рассказала ламе историю о достопочтенном Экаи Кавагути8, который, желая изучить тибетскую грамматику, обратился к известному учителю. Последний принадлежал к религиозной Общине и был в ранге гелонга9. Пробыв с ним несколько дней, ученик обнаружил, что учитель, в нарушение обета целомудрия, стал отцом мальчика. Это показалось Кавагути столь отвратительным, что он, сложив свои книги и вещи, немедленно уехал.
"Какой болван! – воскликнул один лама, выслушав этот рассказ. – Разве грамматист стал менее сведущ в своей науке, поддавшись искушению плоти? Как связаны друг с другом эти вещи и коим образом нравственная чистота учителя касается ученика? Умные обретают знания независимо от того, где их находят. Не дурак ли тот, кто отказывается взять драгоценность из ларца всего лишь потому, что к нему прилипла грязь?" Просвещенные ламаисты рассматривают почитание своих духовных наставников с психологической точки зрения, как, впрочем, и любое преклонение.
Признавая, что указания людей, сведущих в духовных вопросах, чрезвычайно важны и полезны, большинство ламаистов в то же время склонны считать, что ученик во многом сам ответствен за успех или провал своего духовного развития. Здесь мы не касаемся усердия, степени сосредоточенности или умственных способностей новичка. Полезность всего этого самоочевидна. Есть еще один элемент, совершенно необходимый и даже более действенный, чем все остальные, – вера.
Не одни только мистики Тибета, но и многие азиаты утверждают, что вера сама по себе является огромной движущей силой. Она действует независимо от внутренних достоинств предмета преклонения. Бог может быть представлен камнем, духовный отец – самым обыкновенным человеком, и всё же вера в них и преклонение перед ними способны пробудить в верующем невиданную энергию и скрытые прежде способности.
Внешние свидетельства почитания, выражаемые в преклонении перед гуру, как и при любом ином преклонении, направлены на упрочение веры и благочестия. Многие новички, которые никогда не отважились бы вступить на мистический путь, не будь они уверены, что их неизменно поддерживает и направляет умственная и мистическая сила ламы, на самом деле все время опирались только на свои собственные силы. И тем не менее доверие к своим наставникам вызвало тот же эффект, какой могла бы оказать и помощь извне.
В этом много странностей: некоторые систематически совершают религиозные ритуалы и другие подобные действия в полном убеждении, что объекта их поклонения не существует. Но это отнюдь не безумие, как можно было бы предположить, а скорее доказательство глубокого понимания психологического воздействия этих актов и силы самовнушения.
Некоторые католики используют метод, на первый взгляд кажущийся аналогичным: он заключается в том, чтобы побудить неверующего выполнять все ритуалы их религии, дабы ввести его в состав паствы. Может показаться, что "неверие" человека, который соглашается выполнять ритуалы с целью постепенно прийти к вере, не является достаточно серьезным, что у него нет на сей счет твердого убеждения, и именно поэтому уловка приводит к тому успеху, которого он сам желает добиться.
Совершенно противоположное мы встречаем у ламаистов: они не стремятся поверить. Практикуемая ими "гимнастика" направлена лишь на то, чтобы создать определенные состояния сознания, которые обычные верующие приписывают "милости бога" или их гуру, хотя фактически эти состояния есть результат самой практики, физических действий, влияющих на разум. Тибетские учителя-мистики тщательно исследовали влияние, которое оказывают различные телесные позы, жесты, мимика и окружающие предметы. Знание этих методик, используемых в духовной тренировке учеников, и составляет часть их сокровенной науки. Это искусство было известно и великим католическим "гуру". О нем говорится, например, в "Духовных упражнениях" св. Игнатия Лойолы.
Выбор учителя
Тем, кто желает довериться руководству духовного наставника, ученые ламы строго рекомендуют проявить максимальную проницательность в выборе себе наиболее подходящего учителя.
С точки зрения тибетца, ни эрудиция, ни святость, ни глубокие мистические познания еще не являются гарантией того, что советы ламы будут одинаково хороши для всех его учеников. Каждый из них, в соответствии со своим характером, должен быть направлен учителем по особому, только для него приемлемому пути, либо уже пройденному самим наставником, либо, во всяком случае, изученному им достаточно тщательно, что позволяет овладеть доскональным знанием этого метода.
Кандидат на посвящение, как правило, готов следовать этому предусмотрительному совету. Разница между ним и безынициативным монахом, коих тысячи, огромна. В противоположность монаху, который с первых же дней, когда еще ребенком его отдали в монастырь, просто бездумно следовал направлению, намеченному для него его руководителями, равнодушно посещая классы монастырской школы и пребывая в неведении растительного существования, так вот – в противоположность ему будущий посвященный проявляет свое собственное активное стремление. Он отвергает легкое существование обычного члена гомпа10 и отваживается сразу на двойной риск: преодоление трудностей духовного характера и борьба с материальными затруднениями, то есть необходимость обеспечить возможность своего существования в местностях, быть может, слишком удаленных от его родных, где он мог бы пользоваться помощью родных и друзей, которую обычно охотно оказывают тем, кто облачается в монашеское одеяние.
Как правило, в двадцатилетнем возрасте у молодого монаха появляется первое смутное желание покинуть монастырь. В отличие от западных мистиков, которые удаляются в монастырь по зову свыше, на Востоке первым следствием мистических тенденций является побуждение оставить монашескую жизнь и искать уединения в ските. Если к этому возрасту ученик уже достаточно крепок духом для принятия такого решения, то, конечно же, он может получить необходимые сведения и, в зависимости от конкретной, преследуемой им цели, обратиться к ламе, ученики которого уже следуют тем же направлением.
Но бывают случаи, когда такой поиск вообще отсутствует: первая встреча со своим будущим гуру происходит чисто случайно. Будущий ученик не только ничего не слышал об этом ламе, но у него вообще никогда и не возникало мысли посвятить свою жизнь религиозным целям. И тем не менее, все может измениться за один час, или даже внезапно, и он вступает в тот таинственный мир, в котором "поток сам прокладывает свое русло"11.
Конечно, использованное мною слово "случай" начисто отсутствует в лексиконе таких убежденных детерминистов, как ламаисты. Они рассматривают эти непредвиденные встречи и их последствия как результаты отдаленных причин, заложенных, возможно, еще в прошлых существованиях.
Часто случается, что учитель рекомендует кандидату или даже уже принятому ученику перейти к другому ламе. Этот совет обусловлен тем, что учитель находит свой метод несоответствующим индивидуальному характеру ученика. В других случаях гуру заявляет, что на основе откровения, зримого им в медитации, он обнаружил отсутствие каких бы то ни было духовных уз или психического сродства со своим учеником, в то время как последний психически близок другому ламе, к которому он и рекомендует обратиться ученику.
Эти узы и сродство, которое, по мнению ламаистов, формировались в течение предыдущих жизней, совершенно необходимы для успешного развития ученика.
Некоторым другим ищущим указывают, что они еще не готовы для вступления на мистический путь, и лама благожелательно рекомендует им избрать другое направление, как правило подготовительное. И наконец, третьи просто получают отказ без объяснения каких-либо причин.
Принятию кандидата в ученики обычно предшествует длительная предварительная подготовка, состоящая из серии более или менее трудных испытаний. Отдельные гуру, в основном отшельники, превращают этот период в настоящую трагедию для ученика. Я уже упоминала об этом в предыдущей книге.
С точки зрения тибетца, ни эрудиция, ни святость, ни глубокие мистические познания еще не являются гарантией того, что советы ламы будут одинаково хороши для всех его учеников. Каждый из них, в соответствии со своим характером, должен быть направлен учителем по особому, только для него приемлемому пути, либо уже пройденному самим наставником, либо, во всяком случае, изученному им достаточно тщательно, что позволяет овладеть доскональным знанием этого метода.
Кандидат на посвящение, как правило, готов следовать этому предусмотрительному совету. Разница между ним и безынициативным монахом, коих тысячи, огромна. В противоположность монаху, который с первых же дней, когда еще ребенком его отдали в монастырь, просто бездумно следовал направлению, намеченному для него его руководителями, равнодушно посещая классы монастырской школы и пребывая в неведении растительного существования, так вот – в противоположность ему будущий посвященный проявляет свое собственное активное стремление. Он отвергает легкое существование обычного члена гомпа10 и отваживается сразу на двойной риск: преодоление трудностей духовного характера и борьба с материальными затруднениями, то есть необходимость обеспечить возможность своего существования в местностях, быть может, слишком удаленных от его родных, где он мог бы пользоваться помощью родных и друзей, которую обычно охотно оказывают тем, кто облачается в монашеское одеяние.
Как правило, в двадцатилетнем возрасте у молодого монаха появляется первое смутное желание покинуть монастырь. В отличие от западных мистиков, которые удаляются в монастырь по зову свыше, на Востоке первым следствием мистических тенденций является побуждение оставить монашескую жизнь и искать уединения в ските. Если к этому возрасту ученик уже достаточно крепок духом для принятия такого решения, то, конечно же, он может получить необходимые сведения и, в зависимости от конкретной, преследуемой им цели, обратиться к ламе, ученики которого уже следуют тем же направлением.
Но бывают случаи, когда такой поиск вообще отсутствует: первая встреча со своим будущим гуру происходит чисто случайно. Будущий ученик не только ничего не слышал об этом ламе, но у него вообще никогда и не возникало мысли посвятить свою жизнь религиозным целям. И тем не менее, все может измениться за один час, или даже внезапно, и он вступает в тот таинственный мир, в котором "поток сам прокладывает свое русло"11.
Конечно, использованное мною слово "случай" начисто отсутствует в лексиконе таких убежденных детерминистов, как ламаисты. Они рассматривают эти непредвиденные встречи и их последствия как результаты отдаленных причин, заложенных, возможно, еще в прошлых существованиях.
Часто случается, что учитель рекомендует кандидату или даже уже принятому ученику перейти к другому ламе. Этот совет обусловлен тем, что учитель находит свой метод несоответствующим индивидуальному характеру ученика. В других случаях гуру заявляет, что на основе откровения, зримого им в медитации, он обнаружил отсутствие каких бы то ни было духовных уз или психического сродства со своим учеником, в то время как последний психически близок другому ламе, к которому он и рекомендует обратиться ученику.
Эти узы и сродство, которое, по мнению ламаистов, формировались в течение предыдущих жизней, совершенно необходимы для успешного развития ученика.
Некоторым другим ищущим указывают, что они еще не готовы для вступления на мистический путь, и лама благожелательно рекомендует им избрать другое направление, как правило подготовительное. И наконец, третьи просто получают отказ без объяснения каких-либо причин.
Принятию кандидата в ученики обычно предшествует длительная предварительная подготовка, состоящая из серии более или менее трудных испытаний. Отдельные гуру, в основном отшельники, превращают этот период в настоящую трагедию для ученика. Я уже упоминала об этом в предыдущей книге.
ГЛАВА III
ХАРАКТЕР ЭЗОТЕРИЧЕСКИХ ДОКТРИН
МЕТОД И ЗНАНИЕ – ОТЕЦ И МАТЬ -ТРАДИЦИОННОЕ УСТНОЕ НАСТАВЛЕНИЕ – МЕТОД И ЗНАНИЕ – ОТЕЦ И МАТЬ -ТРАДИЦИОННОЕ УСТНОЕ НАСТАВЛЕНИЕ – ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ПОСВЯЩЕННЫХ -ЕВГЕНИКА
Теперь мы обратимся к тому, чего же, собственно, так жадно ищет молодая религиозная элита Тибета у своих учителей-мистиков.
Просвещенные ламы единодушно утверждают, что учения всех философских направлений в их стране, – а фактически и всё буддийское учение, – изложено в книгах и публично преподается учеными наставниками в монастырских школах философии (Цаннйид, одном из четырех отделений в ламаистских университетах).
Изучение этих различных теорий, их тщательное исследование, размышление и основанная на этом медитативная практика могут привести тех, кто всецело посвятил себя занятиям, к обретению Знания.
Однако, по мнению тибетцев, следует избегать такого положения вещей, когда знание остается всего лишь простой интеллектуально-словесной игрой или результатом чужого опыта. Подобное знание они считают очень далеким от совершенного Осознания и Воплощения – плодов непосредственного личного освоения объекта познания.
Интересно отметить, что тибетцы перевели название известного текста, приписываемого Нагарджуне, "Прадж-няпарамита", не как "Высшее Знание", но как "Выход за пределы Знания". Правы они или слишком вольно обращаются с грамматикой, но на этом "выходе за пределы" они фактически построили целую философскую и мистическую систему, которая, в конечном счете, прекрасно согласуется с учениями буддийской школы мадхьямика, главенствующей в Тибете.
Особое значение придается этому "выходу за пределы" в эзотерических учениях, которые различным образом трактуют "выход за пределы" традиционных Шести Совершенств – даяния, терпимости, энергичности, нравственности, медитационного сосредоточения и Знания. Необходимо понять, что "за пределами" наших узких и обыденных представлений о даянии, терпимости и т. д. существует другой путь их понимания и практики. На более высоком уровне посвящения демонстрируется, в свою очередь, незначимость и этого второго подхода к пониманию даяния и т. д.
Так мы и приходим к загадочному выражению из "Алмазного Меча"12: "И когда более не веришь во что бы то ни было, приходит время совершать дары". Нам остается предположить, что общая духовная направленность тибетцев, а возможно также и некоторые традиции, существовавшие в их стране до распространения идей школы мадхьямика, привели их к подобному толкованию "Высших Добродетелей" [санскр. парамита]. Подтверждает ли сам текст "Праджняпарамиты" их "запредельное" воззрение? Это слишком специальный вопрос, и мы не будем здесь его рассматривать.
В общем случае ламаисты утверждают: для того, чтобы Мудрость [тиб. шейраб] была действенной, необходимо её сочетание с Методом, то есть с определенными благими средствами [тиб. тхабс], приводящими к желанному Просветлению.
Объединенные тхабс-шейраб играют доминирующую роль в ламаизме. Символически они представлены как дордже [санскр. ваджра] и маленький колокольчик [тиб. дильбу]. Дордже символизирует мужское начало, Метод, а дильбу – женское начало, Мудрость. Посвященные налд-жорпа носят кольца, украшенные этими эмблемами: золотое кольцо с изображением дордже на правой руке, и серебряное кольцо с дильбу на левой.
В мистицизме тхабс и шейраб символизируются как Яб и Юм,то есть "отец" [Метод] и "мать" [Мудрость]. Именно так и надо понимать скульптуры, изображающие слившуюся в экстазе пару, которые можно встретить в любом ламаистском храме.
В связи в этим интересно отметить, что некоторые иностранцы специально отправляются в большой ламаистский храм в Пекине, чтобы там, уставившись на эти изображения, удовлетворить свой нездоровый ребяческий интерес. Служки в этом храме, как, впрочем, и в других храмах, посещаемых праздно настроенными туристами, не преминули использовать подмеченное ими любопытство посетителей и завесили статуи, вызывающие специфический интерес. Конечно, за особую плату они поднимают покрывала, и пока простодушный посетитель пялит глаза, хитрый чичероне, хихикая за его спиной, опускает монету в карман. Я заметила это, живя в китайском монастыре Би-юньсы, примыкающем к ламаистскому монастырю. Излишне говорить, что покрывала в тибетских монастырях неизвестны.
Антропоморфный символ Яб-Юм, украшенный черепами и танцующий на трупах, рассматривается здесь как ужасающий и строго аскетический. Кроме того, эта пара символизирует Пустоту и Блаженство, а также ряд иных философско-психологических представлений.
Метод и Мудрость в их неразрывном единстве представлены ритуальными жестами, называемыми чаг-гйя [санскр. мудра], которые сопровождают различные религиозные церемонии с использованием ваджра и дильбу.
Хотя в том, что касается философских знаний, и нет никакого эзотеризма, но в отношении метода этого сказать нельзя. То, что так жаждут получить у наставника-мистика и что практически иногда обретается ценой невероятных испытаний, это дам-нгаг, или ман-нгаг [санскр. упадеша], то есть совет и духовное наставление; а кроме того – кхагьюд или дамгьюд, традиционное мистическое учение, которое передается исключительно изустно и никогда не записывается.
Советы и наставления подразделяются на ряд категорий, таких, как: гом-гйи ман-нгаг – наставление по медитативному созерцанию, то есть методы, разработанные для обеспечения возможности достижения целей, сформулированных в философских учениях; мэн-нгаг дзамбо – "совершенный совет" исключительно возвышенного и сокровенного характера, относящийся к заключительным таинствам "Короткого Пути" и методу достижения состояния Будды. Существуют также "советы" относительно ритуалов, медицинской науки, искусства приготовления лекарств и т. п.
Один из специфических разделов тайных наставлений относится к магической практике, по ходу которой некоторые ламы специализируются в обучении своих учеников различным формам дыхательных упражнений, условно называемых рЛун-гом13 и имеющих множество разновидностей.
Термин "дам-нгаг" является наиболее общим из перечисленных и практически включает все названные типы наставлений. Ранее уже указывалось, что его можно толковать как наставление, передаваемое от наставника к ученику по линии преемственности.
Большинство посвященных не рассказывают о полученных ими наставлениях, и более того – даже скрывают сам факт посвящения. Они дали обет молчания в отношении того и другого, и нарушение его влечет на голову клятвопреступника ужасное проклятие -перерождение в ньялба14.
Только те, кто получил специальные предписания от своего наставника, имеют право сами преподавать учение. Некоторые ученики ламы могут получить специальное предписание передать его дам-нгаг другим, тщательно проверенным кандидатам. И тем не менее продолжение лоб-гьюд, то есть линии преемственности учителей, как правило, доверяется только наиболее выдающемуся из духовных сыновей каждого гуру. Ему одному, во всей полноте, передаются учения и методы, которые его лама сам получил на таких же условиях.
Такой способ передачи традиционных учений присущ не одному лишь ламаизму. Он, по-видимому, существовал в Индии еще до Будды. Тибетские бонпо гордятся тем, что обладают тайными наставлениями, которые передавались изустно на протяжении тысячелетий.
Наиболее известная линия наставников, как утверждает традиция, начинается с Махакашьяпы, непосредственного ученика Будды, и продолжается до Бодхидхармы, то есть в течение более тысячи лет15. Список последовательных наставников этой духовной династии, именуемых "патриархами", содержит 27, а иногда 28 имен.
Нет ничего неправдоподобного в предположении, что Махакашьяпа, а за ним еще ряд Старейшин имели высокий моральный авторитет среди буддистов. Но все же это не было передачей учения, ибо в списке "патриархов" встречаются люди, придерживавшиеся различных мнений, чьи ученики вступали в яростную борьбу друг с другом.
Более аутентичная линия мистических наставников началась в Китае с Бодхидхармы, основателя школы чань (школы медитации), которая затем проникла в Японию, где получила название дзэн-сю.
Как утверждают японские специалисты дзэн, эта школа была основана на твердом следовании авторитету Бодхидхармы и его последователей, а легенда о происхождении линии преемственности "патриархов" была выдумана какими-то сверхревностными почитателями, вероятно, китайцами в девятом или десятом веках нашей эры. Эта легенда излагает не только традицию какого-то определенного учения, но также и способ его распространения, и именно поэтому она представляет для нас особый интерес.
Рассказывают, что однажды Будда, в окружении многих своих учеников, пребывал на горе Коршуна, расположенной недалеко от города Раджагриха (в нынешнем индийском штате Бихар). Один из небожителей явился поклониться Будде и преподнес ему небесный золотой цветок. Будда, приняв цветок, молча, с улыбкой смотрел на него.
Никто из присутствующих и представить не мог, о чем он думает, за исключением Махакашьяпы, который улыбнулся ему. Тогда-то Будда и сказал: "Я задумался о нирване – сердце Учения; и теперь я передаю это Маха-кашьяпе".
Необычный способ, которым передается и получается наставление в этой легенде, обусловил аналогичный метод, используемый адептами школы медитации, основанной Бодхидхармой.
Бодхидхарма был индийским буддистом из касты браминов. Примененный им метод обучения резко отличается от методов других учителей. Невысоко ценя эрудицию, он превозносил интроспективную медитацию как истинное средство достижения духовного просветления. Вскоре после своего прибытия в Китай Бодхидхарма удалился в монастырь Шаолинь16, где проводил большую часть своего времени в медитации, созерцая каменную стену. Некоторые из его китайских и корейских учеников, а также его последователи в Японии (школа Сото) сохранили обычай созерцания стены при медитации.
Наиболее выдающимся учеником Бодхидхармы был конфуцианский ученый Чжан Гуан. Как рассказывают, он отправился к обители Бодхидхармы просить его быть ему наставником, но, поскольку учитель в течение нескольких дней отказывался принять его, он отрубил себе левую руку и послал ее Бодхидхарме как знак рвения, коим он охвачен.
В Китае Бодхидхарму наследовали шесть патриархов в качестве глав школы чань, но затем эта линия разделилась на две ветви, которые в дальнейшем дали ряд новых течений.
Специфические методы и учения школы медитации проникли в Японию в шестом веке нашей эры и впоследствии, в одиннадцатом веке, были канонизированы учителем Эйсаем. Дзэн-сю процветает и по сей день и насчитывает множество последователей среди интеллектуальной элиты Японии. Однако, к сожалению, как здесь, так и в Китае, основные принципы школы медитации уступили место внешней обрядности, столь строго осуждаемой Бодхи-дхармой и самим Буддой.
В Тибете мы встречаем и телепатический способ передачи особых наставлений. Мистики этой страны разделяются на три типа наставников, что особо подчеркивается в литургических формулах отдельных ритуалов: гонг-гьюд, да-гьюд и ньян-гьюд.
Гонг-гьюд – это "линия мышления", наставники которой обучают посредством телепатии, не прибегая к речи.
Да-гьюд – "линия символических жестов", наставники которой обучают безмолвно, но посредством символических жестов и знаков. Ньян-гьюд – это линия, где наставников "слушают", то есть они дают уроки обычным путем, разговаривая с учениками.
Телепатический метод рассматривается как наивысший, но многие ламы считают, что в современном мире уже нет учителей, способных его использовать, а кроме того, нет и достаточно подготовленных психически учеников, способных получать наставления таким образом. То же самое они думают и о методе наставления посредством символических жестов и знаков.
Возможно, что в прошлые времена мистики, практиковавшие телепатический метод наставления, встречались значительно чаще, чем сейчас. Но по этому вопросу трудно узнать что-либо достаточно определенное. Однако как бы то ни было, обучение при помощи телепатии еще не полностью исчезло из Тибета. Оно еще используется некоторыми созерцателями, а кроме того, значительная часть этого метода применяется в ритуалах, которые сопровождают высшие уровни посвящения.
Среди хранителей мистических традиций следует упомянуть линию кагьюпа, школу "прямой передачи заветов и наставлений".
Ее духовными основоположниками являются два индуса – Тилопа Бенгалец и Наропа Кашмирец, жившие около десятого века нашей эры.
Неизвестно, кто передал Тилопе дам-нгаг, который появился в Тибете позднее через ученика Наропы ламу Мар-пу. В отношении этого мы не знаем ничего определенного, кроме легенды, которая во многом символична (см. "Магия и тайна Тибета").
Помимо его фантастического посвящения, полученного от дакини, тибетцы верят, что он также получил наставления и от мифического Дордже Чанга, или даже что он сам являл воплощение последнего. То же самое рассказывают и о ламе Марпе, который, как мы только что упомянули, и ввел учение Наропы в Тибете.
В свою очередь, Марпа передал этот дам-нгаг известному аскету, поэту Миларепе, а тот – своему ученику Дагпо Лхадже (Гамбопе).
Позднее эта линия разделилась на шесть школ и под-школ, из которых наиболее представительными являются карма-кагью и другпа-кагыо. Первая, которую обычно сокращенно называют кармапа, представляет собой одну из наиболее важных школ "красношапочников". Их главенствующии монастырь, резиденция одного из духовных наследников Тилопы, находится в Толунг-Черпуге, в горах к западу от Лхасы.
Что касается другпа-кагыо, то некоторые авторы совершенно искаженно представляют ее характер, полагая, что термин "другпа" обозначает колдуна, использующего самую ужасную форму черной магии.
"Друг" означает "гром". Школа другпа, включающая школы Центрального и Южного Тибета, возникла в двенадцатом веке. Она была основана учеником Драгпо Лхад-же, ламой Чёгдже Цангпа Гьярепа, иногда именуемым тулку Пагсам Бангпо.
Просвещенные ламы единодушно утверждают, что учения всех философских направлений в их стране, – а фактически и всё буддийское учение, – изложено в книгах и публично преподается учеными наставниками в монастырских школах философии (Цаннйид, одном из четырех отделений в ламаистских университетах).
Изучение этих различных теорий, их тщательное исследование, размышление и основанная на этом медитативная практика могут привести тех, кто всецело посвятил себя занятиям, к обретению Знания.
Однако, по мнению тибетцев, следует избегать такого положения вещей, когда знание остается всего лишь простой интеллектуально-словесной игрой или результатом чужого опыта. Подобное знание они считают очень далеким от совершенного Осознания и Воплощения – плодов непосредственного личного освоения объекта познания.
Интересно отметить, что тибетцы перевели название известного текста, приписываемого Нагарджуне, "Прадж-няпарамита", не как "Высшее Знание", но как "Выход за пределы Знания". Правы они или слишком вольно обращаются с грамматикой, но на этом "выходе за пределы" они фактически построили целую философскую и мистическую систему, которая, в конечном счете, прекрасно согласуется с учениями буддийской школы мадхьямика, главенствующей в Тибете.
Особое значение придается этому "выходу за пределы" в эзотерических учениях, которые различным образом трактуют "выход за пределы" традиционных Шести Совершенств – даяния, терпимости, энергичности, нравственности, медитационного сосредоточения и Знания. Необходимо понять, что "за пределами" наших узких и обыденных представлений о даянии, терпимости и т. д. существует другой путь их понимания и практики. На более высоком уровне посвящения демонстрируется, в свою очередь, незначимость и этого второго подхода к пониманию даяния и т. д.
Так мы и приходим к загадочному выражению из "Алмазного Меча"12: "И когда более не веришь во что бы то ни было, приходит время совершать дары". Нам остается предположить, что общая духовная направленность тибетцев, а возможно также и некоторые традиции, существовавшие в их стране до распространения идей школы мадхьямика, привели их к подобному толкованию "Высших Добродетелей" [санскр. парамита]. Подтверждает ли сам текст "Праджняпарамиты" их "запредельное" воззрение? Это слишком специальный вопрос, и мы не будем здесь его рассматривать.
В общем случае ламаисты утверждают: для того, чтобы Мудрость [тиб. шейраб] была действенной, необходимо её сочетание с Методом, то есть с определенными благими средствами [тиб. тхабс], приводящими к желанному Просветлению.
Объединенные тхабс-шейраб играют доминирующую роль в ламаизме. Символически они представлены как дордже [санскр. ваджра] и маленький колокольчик [тиб. дильбу]. Дордже символизирует мужское начало, Метод, а дильбу – женское начало, Мудрость. Посвященные налд-жорпа носят кольца, украшенные этими эмблемами: золотое кольцо с изображением дордже на правой руке, и серебряное кольцо с дильбу на левой.
В мистицизме тхабс и шейраб символизируются как Яб и Юм,то есть "отец" [Метод] и "мать" [Мудрость]. Именно так и надо понимать скульптуры, изображающие слившуюся в экстазе пару, которые можно встретить в любом ламаистском храме.
В связи в этим интересно отметить, что некоторые иностранцы специально отправляются в большой ламаистский храм в Пекине, чтобы там, уставившись на эти изображения, удовлетворить свой нездоровый ребяческий интерес. Служки в этом храме, как, впрочем, и в других храмах, посещаемых праздно настроенными туристами, не преминули использовать подмеченное ими любопытство посетителей и завесили статуи, вызывающие специфический интерес. Конечно, за особую плату они поднимают покрывала, и пока простодушный посетитель пялит глаза, хитрый чичероне, хихикая за его спиной, опускает монету в карман. Я заметила это, живя в китайском монастыре Би-юньсы, примыкающем к ламаистскому монастырю. Излишне говорить, что покрывала в тибетских монастырях неизвестны.
Антропоморфный символ Яб-Юм, украшенный черепами и танцующий на трупах, рассматривается здесь как ужасающий и строго аскетический. Кроме того, эта пара символизирует Пустоту и Блаженство, а также ряд иных философско-психологических представлений.
Метод и Мудрость в их неразрывном единстве представлены ритуальными жестами, называемыми чаг-гйя [санскр. мудра], которые сопровождают различные религиозные церемонии с использованием ваджра и дильбу.
Хотя в том, что касается философских знаний, и нет никакого эзотеризма, но в отношении метода этого сказать нельзя. То, что так жаждут получить у наставника-мистика и что практически иногда обретается ценой невероятных испытаний, это дам-нгаг, или ман-нгаг [санскр. упадеша], то есть совет и духовное наставление; а кроме того – кхагьюд или дамгьюд, традиционное мистическое учение, которое передается исключительно изустно и никогда не записывается.
Советы и наставления подразделяются на ряд категорий, таких, как: гом-гйи ман-нгаг – наставление по медитативному созерцанию, то есть методы, разработанные для обеспечения возможности достижения целей, сформулированных в философских учениях; мэн-нгаг дзамбо – "совершенный совет" исключительно возвышенного и сокровенного характера, относящийся к заключительным таинствам "Короткого Пути" и методу достижения состояния Будды. Существуют также "советы" относительно ритуалов, медицинской науки, искусства приготовления лекарств и т. п.
Один из специфических разделов тайных наставлений относится к магической практике, по ходу которой некоторые ламы специализируются в обучении своих учеников различным формам дыхательных упражнений, условно называемых рЛун-гом13 и имеющих множество разновидностей.
Термин "дам-нгаг" является наиболее общим из перечисленных и практически включает все названные типы наставлений. Ранее уже указывалось, что его можно толковать как наставление, передаваемое от наставника к ученику по линии преемственности.
Большинство посвященных не рассказывают о полученных ими наставлениях, и более того – даже скрывают сам факт посвящения. Они дали обет молчания в отношении того и другого, и нарушение его влечет на голову клятвопреступника ужасное проклятие -перерождение в ньялба14.
Только те, кто получил специальные предписания от своего наставника, имеют право сами преподавать учение. Некоторые ученики ламы могут получить специальное предписание передать его дам-нгаг другим, тщательно проверенным кандидатам. И тем не менее продолжение лоб-гьюд, то есть линии преемственности учителей, как правило, доверяется только наиболее выдающемуся из духовных сыновей каждого гуру. Ему одному, во всей полноте, передаются учения и методы, которые его лама сам получил на таких же условиях.
Такой способ передачи традиционных учений присущ не одному лишь ламаизму. Он, по-видимому, существовал в Индии еще до Будды. Тибетские бонпо гордятся тем, что обладают тайными наставлениями, которые передавались изустно на протяжении тысячелетий.
Наиболее известная линия наставников, как утверждает традиция, начинается с Махакашьяпы, непосредственного ученика Будды, и продолжается до Бодхидхармы, то есть в течение более тысячи лет15. Список последовательных наставников этой духовной династии, именуемых "патриархами", содержит 27, а иногда 28 имен.
Нет ничего неправдоподобного в предположении, что Махакашьяпа, а за ним еще ряд Старейшин имели высокий моральный авторитет среди буддистов. Но все же это не было передачей учения, ибо в списке "патриархов" встречаются люди, придерживавшиеся различных мнений, чьи ученики вступали в яростную борьбу друг с другом.
Более аутентичная линия мистических наставников началась в Китае с Бодхидхармы, основателя школы чань (школы медитации), которая затем проникла в Японию, где получила название дзэн-сю.
Как утверждают японские специалисты дзэн, эта школа была основана на твердом следовании авторитету Бодхидхармы и его последователей, а легенда о происхождении линии преемственности "патриархов" была выдумана какими-то сверхревностными почитателями, вероятно, китайцами в девятом или десятом веках нашей эры. Эта легенда излагает не только традицию какого-то определенного учения, но также и способ его распространения, и именно поэтому она представляет для нас особый интерес.
Рассказывают, что однажды Будда, в окружении многих своих учеников, пребывал на горе Коршуна, расположенной недалеко от города Раджагриха (в нынешнем индийском штате Бихар). Один из небожителей явился поклониться Будде и преподнес ему небесный золотой цветок. Будда, приняв цветок, молча, с улыбкой смотрел на него.
Никто из присутствующих и представить не мог, о чем он думает, за исключением Махакашьяпы, который улыбнулся ему. Тогда-то Будда и сказал: "Я задумался о нирване – сердце Учения; и теперь я передаю это Маха-кашьяпе".
Необычный способ, которым передается и получается наставление в этой легенде, обусловил аналогичный метод, используемый адептами школы медитации, основанной Бодхидхармой.
Бодхидхарма был индийским буддистом из касты браминов. Примененный им метод обучения резко отличается от методов других учителей. Невысоко ценя эрудицию, он превозносил интроспективную медитацию как истинное средство достижения духовного просветления. Вскоре после своего прибытия в Китай Бодхидхарма удалился в монастырь Шаолинь16, где проводил большую часть своего времени в медитации, созерцая каменную стену. Некоторые из его китайских и корейских учеников, а также его последователи в Японии (школа Сото) сохранили обычай созерцания стены при медитации.
Наиболее выдающимся учеником Бодхидхармы был конфуцианский ученый Чжан Гуан. Как рассказывают, он отправился к обители Бодхидхармы просить его быть ему наставником, но, поскольку учитель в течение нескольких дней отказывался принять его, он отрубил себе левую руку и послал ее Бодхидхарме как знак рвения, коим он охвачен.
В Китае Бодхидхарму наследовали шесть патриархов в качестве глав школы чань, но затем эта линия разделилась на две ветви, которые в дальнейшем дали ряд новых течений.
Специфические методы и учения школы медитации проникли в Японию в шестом веке нашей эры и впоследствии, в одиннадцатом веке, были канонизированы учителем Эйсаем. Дзэн-сю процветает и по сей день и насчитывает множество последователей среди интеллектуальной элиты Японии. Однако, к сожалению, как здесь, так и в Китае, основные принципы школы медитации уступили место внешней обрядности, столь строго осуждаемой Бодхи-дхармой и самим Буддой.
В Тибете мы встречаем и телепатический способ передачи особых наставлений. Мистики этой страны разделяются на три типа наставников, что особо подчеркивается в литургических формулах отдельных ритуалов: гонг-гьюд, да-гьюд и ньян-гьюд.
Гонг-гьюд – это "линия мышления", наставники которой обучают посредством телепатии, не прибегая к речи.
Да-гьюд – "линия символических жестов", наставники которой обучают безмолвно, но посредством символических жестов и знаков. Ньян-гьюд – это линия, где наставников "слушают", то есть они дают уроки обычным путем, разговаривая с учениками.
Телепатический метод рассматривается как наивысший, но многие ламы считают, что в современном мире уже нет учителей, способных его использовать, а кроме того, нет и достаточно подготовленных психически учеников, способных получать наставления таким образом. То же самое они думают и о методе наставления посредством символических жестов и знаков.
Возможно, что в прошлые времена мистики, практиковавшие телепатический метод наставления, встречались значительно чаще, чем сейчас. Но по этому вопросу трудно узнать что-либо достаточно определенное. Однако как бы то ни было, обучение при помощи телепатии еще не полностью исчезло из Тибета. Оно еще используется некоторыми созерцателями, а кроме того, значительная часть этого метода применяется в ритуалах, которые сопровождают высшие уровни посвящения.
Среди хранителей мистических традиций следует упомянуть линию кагьюпа, школу "прямой передачи заветов и наставлений".
Ее духовными основоположниками являются два индуса – Тилопа Бенгалец и Наропа Кашмирец, жившие около десятого века нашей эры.
Неизвестно, кто передал Тилопе дам-нгаг, который появился в Тибете позднее через ученика Наропы ламу Мар-пу. В отношении этого мы не знаем ничего определенного, кроме легенды, которая во многом символична (см. "Магия и тайна Тибета").
Помимо его фантастического посвящения, полученного от дакини, тибетцы верят, что он также получил наставления и от мифического Дордже Чанга, или даже что он сам являл воплощение последнего. То же самое рассказывают и о ламе Марпе, который, как мы только что упомянули, и ввел учение Наропы в Тибете.
В свою очередь, Марпа передал этот дам-нгаг известному аскету, поэту Миларепе, а тот – своему ученику Дагпо Лхадже (Гамбопе).
Позднее эта линия разделилась на шесть школ и под-школ, из которых наиболее представительными являются карма-кагью и другпа-кагыо. Первая, которую обычно сокращенно называют кармапа, представляет собой одну из наиболее важных школ "красношапочников". Их главенствующии монастырь, резиденция одного из духовных наследников Тилопы, находится в Толунг-Черпуге, в горах к западу от Лхасы.
Что касается другпа-кагыо, то некоторые авторы совершенно искаженно представляют ее характер, полагая, что термин "другпа" обозначает колдуна, использующего самую ужасную форму черной магии.
"Друг" означает "гром". Школа другпа, включающая школы Центрального и Южного Тибета, возникла в двенадцатом веке. Она была основана учеником Драгпо Лхад-же, ламой Чёгдже Цангпа Гьярепа, иногда именуемым тулку Пагсам Бангпо.