Давыдов И.. Я вернусь через 1000 лет

   - Я обязан напомнить! - Марат был предельно серьезен. Даже уголки его губ не дрогнули. - А вы обязаны напомнить это своим сменщикам.
   - Вот если только корабль... - произнесла Бирута.
   - На красном щите внизу кнопки, видишь? - Марат протянул руку. - Тут надписи - "Встречный корабль", "Параллельный корабль". Нажми нужную - и к кораблю уйдут радиосигналы и ракета с информацией. Повторный нажим - повторные радиосигналы. В ракете - все интересное. А мы задерживаться не можем.
   - Значит, мы не узнаем, откуда они?
   - Почему? Их сигналы запишет наша аппаратура. И расшифрует. И подаст тебе на экране.
   - А если они терпят бедствие? Если нужна помощь!
   - Тогда отогревайте и будите Эрвина. Или Красного. И тормозите корабль. Тут же, на красном щите, видите - "Срочное торможение". Пока корабль сбросит скорость - они проснутся. А самим программировать маневр запрещено. Можно улететь к черту на кулички. И электронный мозг не поможет. Но это ведь все чистая фантастика, ребята! Встречных кораблей не будет!
   - Почему ты так уверен?
   - Надо же быть реалистом! В этом рукаве Галактики вообще нет жизни. Только Земля и Рита. Откуда взяться кораблю?
   - Ну, какой-нибудь заблудший, - Бирута не выдержала и слегка улыбнулась.
   Но Марат не заметил этого.
   - Заблудший - значит, мертвый, - очень серьезно уточнил он.
   - Но ведь это тоже интересно! Маратик, неужели ты не понимаешь?
   - Я все отлично понимаю, ребята! Но надо же учитывать нашу специфику! У нас не исследовательский корабль. Мы не пилоты. Все рассчитано и настроено только на то, чтобы перебросить нас через космос. И если мы разрушим эту программу и начнем маневрировать - мы можем никогда и никуда не прилететь. И наши сведения все равно пропадут вместе с нами.
   Вместо одного мертвого корабля будут два - только и всего! И вообще - я уже боюсь оставлять на вас корабль... Есть же, в конце концов, обязательные инструкции, правила! А вы - как дети! Из всего хотите сделать игру.
   Коренастый, черноволосый Марат разгорячился. И без того темные глаза его стали почти черными.
   - А она тебя все-таки завела! - сказал я. - Ты же говорил - чистая фантастика! Чего тогда волноваться? Мы не такие уж дети, Марат! Не бойся! Нам вовсе неохота хладными трупами носиться по Вселенной. Все будет в лучшем виде! Где у тебя инструкции?
   - Здесь! - Марат слегка выдвинул из пульта возле красного щита ящичек. - И прочтите их, пожалуйста, завтра. Пока мы еще, так сказать, живы...
   - Прочтем, Марат! Ты сможешь спать спокойно.
   - Все шутите!..
   - Ты забываешь, Марат... - грустно сказала Ольга и повернула к нам голову от красного щита, на который смотрела. - Когда мы с тобой проснулись, мы тоже все время шутили. А сейчас просто не хочется засыпать.
   - Верно! - признался Марат и растерянно, вымученно улыбнулся. - Не хочется!..
   "Наверно, просто страшно! - подумал я. - Но ведь и к нам с Бирутой это еще придет...".
   В коридоре послышались далекие, звонкие шаги. Это могли быть только Доллинги. Других "ходячих" на корабле не было. А Доллингам - через полчаса начинать дежурство.
   - Хелло, ребята! - сказала Энн, войдя в рубку. - Хелло! - повторил вошедший за нею Майкл.
   Они совсем не изменились - улыбающиеся, стройные, спортивно-подтянутые Доллинги. Ими можно было любоваться. Их можно было снимать на поздравительные открытки - кудрявую, большеглазую Энн и черноволосого, белозубого красавца Майкла, будто сошедшего со старинных американских реклам.
   Мы шумно обнялись, и хлопали друг друга по плечу, и Бирута целовалась с Энн, и все, в общем, было так, как обычно, когда встречаются на Земле старые друзья.
   А в "Малахите" мы не были близкими друзьями. Просто знали друг друга. Как все - всех.
   Марату, видимо, было очень тяжело сдавать свое предпоследнее дежурство, тяжело было сознавать, что через сутки он снова должен уйти в холодное небытие на двадцать лет. Он старался скрыть это, он улыбался и пытался балагурить. Но сознание неизбежности сна, кажется, давило на него непрерывно и неумолимо.
   Мы с Бирутой все видели. И ничем не могли ему помочь. И мне даже было жалко его.
   Может, он просто не верил, что проснется через двадцать лет?
   Зато Доллинги были, как всегда, - неизменно легкие, сдержанно веселые, словно только что из Парижа. Из того древнего и любимого всем миром Парижа, который ничем не удивишь и ничем не испугаешь, который все умеет принимать с улыбкой.
   Короче, Доллинги держались так, будто просто не думают о предстоящем двадцатилетнем сне.
   Мне это нравилось. Меня это восхищало. Я хотел бы держаться так же, когда кончатся мои сто дней.
   - Завтра здесь будет шумно, - заметила Энн. - Утром выйдут Монтелло. Кстати, Леля, как у них с температурой?
   - Весь день шло нормально. По полградуса в час. Автомат...
   - Завтра можно будет повеселиться... - подумала Энн вслух. - Устроим прощальный ужин?
   - По традиции! - поддержала Ольга. - Зачем же еще в кухонных отсеках создали винную кладовую?
   - Там уже, наверно, пусто? - предположил я. - Двадцать лет!..
   - Ха! - Майкл усмехнулся. - Попробуй-ка заказать вино два раза! Этот упрямый кибер с винного склада спрашивает имя! И на каждое имя выполняет всего один заказ.
   - Подумаешь! - Бирута пожала плечами. - Имен можно назвать много!
   - Нет! - Майкл покачал головой. - У него запрограммировано расписание наших дежурств. Его не обманешь. Будьте спокойны - мы надежно гарантированы от алкоголизма!
   - Неужели только этим мы гарантированы? - заметил
   Марат.
   - Ты просто ужас какой серьезный! - Энн всплеснула руками. - Как воспитатель в нашем колледже. Майкл, помнишь этого длинного Стивена Хауэра?
   - Еще бы! - Майкл вытянул лицо, слегка перекосил рот и обвел пальцами вокруг глаз, что должно было обозначить очки воспитателя. - Де-ети! - нараспев произнес он. - Шутки не добавляют вам зна-аний!.. Шутить можно лишь в перерывах между заня-атиями...
   - Как прошло дежурство, Маратики? - спросила Энн.
   - Обычно, - ответила Ольга. - Без приключений.
   - Записи успел сделать? - тихо, по-деловому спросил Марата Майкл.
   - Успел.
   - Идите отдыхать.
   - Мы еще проведем Тарасовых по кораблю.
   - Думаешь, они забыли, где что?
   - Нет. Просто нам это приятно.
   - Мы не прощаемся, - сказала Бирута Доллингам. - Мы еще вернемся к вам. Нам что-то не хочется спать. - Я думаю! - сдержанно заметил Майкл.
   5. Голос космоса
   Они собрались в кают-компании и великодушно включили видеофон, чтобы я не очень скучал в рубке.
   Марат предлагал накрыть стол прямо между щитами - места тут достаточно. Но я запротестовал. Если они будут в рубке - я не выдержу и хоть бокал, да выпью. А пить нельзя - я остаюсь единственным дежурным на корабле.
   Они заказали много разных вин - не ради количества, а просто попробовать. Были в кладовой корабля такие вина, которых никто из нас ни разу не пил. Мы слишком молоды, чтобы хорошо разбираться в винах.
   Среди небольших прозрачных пакетиков с вином была на столе у ребят и одна бутылка - темная, старинная, еще стеклянная бутылка старинного вина. С двадцатого века хранилось оно в каких-то французских погребах. Это было редкое, коллекционное вино, но мы еще на Земле знали, что на каждое дежурство есть в кладовой корабля по одной такой бутылке.
   Собственно, из-за этой-то соблазнительной древней бутылки я и не позволил им накрывать стол в рубке. Я ведь никогда не пробовал такого вина. И на Рите не придется. Только разве здесь, на корабле, через сто дней, когда буду сдавать дежурство.
   Почему-то вспомнилось, что сдавать его придется Женьке Верхову. Так выпал жребий. А на Земле думалось, что хоть тут-то не увижу Женьку.
   Ребята шумят в кают-компании, и поют, и включают записи последних земных мелодий, и даже, несмотря на тесноту, умудряются танцевать.
   Знакомая песня доносится до меня:
   Я вернусь
   Через тысячу
   Лет.
   Так хоть в чем-то
   Оставь мне
   Свой след.
   Я гляжу на большой экран и вижу черную, холодную Бесконечность, и немигающие глаза ее - звезды, и вспоминаю весенний "Малахит", и юную зелень парка, и наш с Бирутой первый поцелуй.
   Никогда больше не увидеть мне "Малахит" и мохнатые мои Уральские горы, и родные улицы, и мраморных великих людей в высоких, древнерусских шапках из снега. Ни-ког-да!
   Зачем только люди придумали это беспросветное слово?
   Я слушаю космос - легкое, быстро ставшее привычным потрескивание в динамике. Случайные радиоволны далеких радиозвезд. И еще слышу тихие голоса ребят и их смех, и мелодии, которые они включают.
   Уже полтора часа сижу я один в рубке. Два раза прибегала раскрасневшаяся от вина Бирута - соскучилась. Но, посидев со мной несколько минут, снова убегала в кают-компанию. Там было веселее.
   Я знаю, что ничего не случится и что я тоже мог бы уйти туда. Уже двадцать лет ничего не случается в этой рубке. Корабль идет точно, автоматы работают надежно, и дежурные сидят здесь просто так, для мебели. И еще для того, чтобы будить других дежурных.
   Но таков уж закон нашего корабля - ни на секунду не оставлять рубку. А мы уважаем свои законы.
   И поэтому я терпеливо слушаю космос и периодически пробегаю взглядом по красному и желтому щитам - нет ли загоревшихся лампочек?
   И вдруг слышу голос. Громкий, отчетливый, нечеловечески спокойный голос, который пробивается через легкое потрескивание космоса.
   Этот голос произносит непонятные слова медленно, раздельно, с какой-то железной скрипучестью.
   "Красный щит! - вспоминаю я слова Марата. - Он сам все скажет, все объяснит!"
   Я обегаю глазами красный щит, его приборы.
   Но тут все спокойно. Ни одной загоревшейся лампочки. Ни одной мечущейся стрелки.
   Я перевожу взгляд на желтый щит, на два голубых. Тоже ни одной красной лампочки. Все нормально. Все спокойно.
   И тут только я соображаю, что голос не сказал ни одного понятного слова.
   Может, это был голос не нашего корабля?
   Я опять смотрю на экран, перевожу взгляд с одной светящейся точки на другую. Может, хоть одна вспыхивает? Может, хоть одна увеличивается?
   Нет! Ни одна не вспыхивает. Ни одна не увеличивается.
   И вдруг я слышу этот голос снова. Он снова произносит те же слова - так же раздельно, четко, скрипуче-железно.
   Он идет из динамика, этот голос. Это радиоволны, это голос космоса, голос Бесконечности.
   - Ребята! - кричу я в микрофон. - Космос заговорил!
   Они срываются из кают-компании и громко топают по коридору.
   А в рубку падают и падают из динамика непонятные, нечеловеческие, механические какие-то слова.
   Может, это встречный корабль? Но тогда почему его нет на экране? Почему молчит локатор?
   Механический голос замолкает как раз тогда, когда ребята один за другим влетают в рубку. Какой-то последний густой звук доносится до них. И, когда они затихают, прислушиваясь, - в динамике опять одно тихое потрескивание.
   - Кто говорил? - почти кричит Марат.
   - Космос, - отвечаю я. - Какие-то непонятные железные слова. Сейчас включим анализатор - там должно быть записано. Я нажимаю рычажок анализатора.
   - Он должен сказать что-то еще! - убеждает себя Марат. - Эх, если бы можно было пользоваться приемниками мыслей!
   У нас есть легкие каркасы приемников мыслей. Четыре клеммы у такого каркаса - две к вискам, две за ушами. И все, что говорит или хочет сказать на любом языке другой человек, - сразу понятно. И если на его голову надеть такой же приемник, - поймет все, что скажем мы.
   Но это - только для личного общения. Потому что приемники ловят и усиливают биотоки собеседника лишь на расстоянии нескольких метров. А через космос да еще через обшивку корабля биотоков не поймаешь!
   Мы ждем, а космос молчит. Лишь привычное легкое потрескивание доносится до нас из динамика.
   - Странно, - говорит Марат. - На кораблях первое обращение повторяют три раза.
   - На наших кораблях, - уточняет Майкл Доллинг.
   - Да корабля не видно! - возражаю я. - Локатор ничего не обнаружил.
   - А может, это просто розыгрыш? - тихо произносит Бруно и улыбается. Человек один, ему скучно...
   Я даже не успеваю ответить - вспыхивает длинный, узкий экран анализатора. Черные четкие слова ползут на него сбоку:
   "Вижу третью оболочку разумных существ, - читаем мы. - Откуда куда идете?"
   Слова бегут по экрану, уходят влево, и снова вползают на экран те же самые слова. Это анализатор выдает вторую запись.
   - С кем мы говорим? - спрашивает Бруно. - Не могу понять!
   - Это же розыгрыш... - ехидно напоминаю ему я.
   - Давайте спросим! - предлагает Бирута. - Пошлем позывные - кто вы? где вы?
   Она садится к передатчику возле красного щита и кладет пальцы на зеленые клавиши первых позывных.
   - Возражений нет, ребята?
   - Нет, - говорю я. - Давай.
   Она нажимает первую клавишу, и в это время из динамики снова доносится скрипучий, размеренный, механический голос, который произносит уже другие непонятные слова.
   Пальцы Бируты замирают.
   Теперь голос космоса звучит долго. И, когда он умолкает, я включаю анализатор, не дожидаясь повторения.
   - Это, по-моему, не человек говорил, - произносит Бруно.
   - Не только по-твоему, - замечает Майкл.
   На экран анализатора выползают первые слова. И почти одновременно с этим железный голос космоса в динамике медленно повторяет свое второе сообщение.
   - Через полкруга, - читаем мы, - ко мне придут ваши вопросы - кто вы? где вы? Отвечать будет поздно - вы не услышите меня. Поэтому отвечаю сейчас. Я стою на пятом шаре красной жизни 849. Я глаз и ухо моего хозяина. Мой хозяин в центре роя жизней. Мои новости доходят до него через другие глаза и уши. Две такие же Оболочки, как ваша, прошли, не успев ответить мне. Они только спрашивали. Вы - отвечайте.
   - Это радиомаяк! - вдруг кричит Изольда Монтелло. - Отвечайте ему быстрее! Иначе мы тоже пролетим - и он не услышит нас.
   - Подвинься! - говорит Бируте Марат. - Тут есть клавиши с набором информации о Земле и Рите. Вот, видишь? Нажмем эти две! К нему уйдет целая радиопередача. И через две минуты нажмешь снова, ладно?
   - Ему надо сказать, что через шесть лет пойдет еще корабль, - предлагает Энн.
   - Зачем? - удивляется Марат. - Мы не знаем, что это за разум! Добрый он или злой? Мы можем приготовить тут такую встречу нашему кораблю!..
   - Верно! - поддерживает Бруно. - Это уже чересчур. Достаточно того, что мы послали.
   - А где он находится? - спрашивает Бирута. - Надо ведь понять, где он находится!
   - Видимо, здесь! - Майкл подходит к экрану и уверенно показывает красную, тусклую звездочку. - Это сейчас ближайшая к нам. Б-сто тридцать два. Мы проходим от нее на расстоянии светового года. Видимо, у нее пять планет. И на пятой - радиомаяк. Маяки выгоднее ставить на последней планете.
   - А почему не упоминает о нем Тушин? - спрашивает Ольга. - Ведь в материалах "Урала" - ни слова об этом. А Тушин здесь пролетал.
   - Я сейчас принесу! - кричит Энн и убегает в коридор, к библиотеке.
   Через три минуты она возвращается с двумя микрофильмами - с книгой Тушина и дневником "Урала".
   Мы смотрим страницы книг на больших экранах над дверью рубки. Одну страницу за другой. Все не то, не то...
   - Стоп! - командует Майкл.
   Но Энн уже и сама остановилась.
   "На дальних подходах к красной звезде Б-132, - читаем мы страницу книги Тушина, - наш корабль обнаружил гигантское облако космической пыли. Оно было столь густым и простиралось так далеко, что мы не решились пробивать его насквозь. Частично сбросив скорость, мы стали огибать его по дуге, которая становилась все более и более вытянутой, потому что облако, как оказалось, двигается почти в одном с нами направлении. И довольно быстро.
   Мы обогнали его и вышли на прежний курс. Но из-за него нам не удалось сделать локацию звезды Б-132. Так что мы до сих пор не знаем, есть ли у нее планеты.
   Трассу космических кораблей на Риту можно рассчитывать в этой части пути обычно - прямо, так как облако пыли в ближайшее время уйдет далеко в сторону".
   И все. И ничего больше не было в книге Михаила Тушина об этой звезде.
   А в дневнике "Урала" было то же самое, только расписанное по дням, часам и дежурствам.
   - Не скоро теперь узнает Земля об этом маяке, - грустно говорю я. Когда-то дойдет до нее наша финишная ракета!
   К сожалению, у нынешних звездолетов еще очень плохо устроена связь с Землей. Это ахиллесова пята всех наших звездных экспедиций. Радиоволны не дойдут - слишком мала мощность передатчиков. А чтобы послать сообщение в луче лазера - надо сжечь все аварийные запасы топлива. Никто еще на это не решился. И мы не решимся. Мы отправим только обычную финишную ракету на Землю. Ракету без людей - с одними механизмами. Отправим ее перед тем, как спуститься на Риту с круговой орбиты. И вложим в эту ракету все новости с дороги и все новости с планеты Рита.
   Но на Землю наша ракета придет лишь через полтора земных века после сегодняшнего дня. Если вообще придет...
   И всего только за двенадцать лет до ее прихода Земля может узнать об этом радиомаяке - из финишной ракеты "Рита-1". Но и те сведения могут быть неполными. Ведь маяк только нам сразу дал информацию! А с первыми двумя кораблями он пытался вести диалог.
   Однако пока что и "Рита-1" еще в пути, в черной Бесконечности. И Михаил Тушин, его жена Чанда, второй командир корабля Аркадий Резников еще лежат холодными ледышками в своих темных каютах и ничего не знают про этот маяк.
   Ужасен и бездонен космос! И лучше не думать о его безграничности, потому что нет радости от этих мыслей.
   А Майкл Доллинг довольно улыбается. Он, видимо, думает совсем не о безграничности космоса.
   - У цивилизации Риты, - говорит Майкл, - уже появляются свои космические открытия. Даже свои тайны от Земли.
   - Но чей же все-таки маяк? - тихо спрашивает Энн.
   - Да ты проанализируй текст! - спокойно поясняет Ольга. - Звезду он называет "жизнью". Хозяин - в центре "роя жизней". Значит, в шаровом скоплении. А до ближайшего - почти пятьсот световых лет. Не на соседних же планетах его хозяин!
   - А почему не на соседних? - так же тихо спрашивает Энн.
   - Но ведь мы поставили на Плутоне маяк только для своих кораблей, а не для чужих! Для чужих будут ставить на окрестных звездных системах.
   - Не все должны мыслить, как мы!
   - Да вспомни текст! - настаивает Ольга. - Он стоит на пятом шаре красной жизни. Значит, пятая планета красной звезды. А потом - рой жизней. То есть рой звезд. Шаровое скопление!
   - А если это всего лишь пятый спутник планеты? - по-прежнему тихо возражает Энн. - А хозяин - в центре "роя" планет. То есть близко к звезде. Звезда-то прохладная! А "жизнью" можно назвать и звезду, и планету. Если эта цивилизация здесь, рядом с нами?
   - Ты что же, предлагаешь развернуться и обследовать ее? - спрашивает Марат. - Ты понимаешь, что это означает?
   - Я еще ничего не предлагаю. - Энн отрицательно качает головой. - Я просто думаю.
   - А если на самом деле эта жизнь рядом? - спрашивает Бирута. - И мы уже никогда не сможем вернуться к ней... Разве потом простишь себе?
   - А если мы загубим корабль? - почти кричит Марат. - Это мы себе простим? Ты представляешь, что означает торможение, новый разгон и годичное путешествие к этой системе?
   - Мара-ат! - протяжно говорит Ольга. - Мара-ат!
   У нее пылают щеки. И уши. Наверно, ей стыдно за Марата.
   - Если мы пройдем мимо цивилизации - мы потеряем больше, - негромко, четко произносит Бруно. - Мы потеряем совесть!
   - Тебе лишь бы рисковать! - бросает ему Марат. - Я против полета к маяку!
   - Подождите ссориться, ребята! - кричу я. - Давайте снова прогоним текст!
   Бирута стоит возле красного щита. Рядом с ним анализатор. Она нажимает клавишу повтора, и по узкому экрану снова ползут знакомые уже слова.
   - ...Я стою на пятом шаре красной жизни восемьсот сорок девять, - громко читаю я и прошу: - Останови, Рута! Слова застывают на экране.
   - Что, по-вашему, означает эта цифра, ребята? Восемьсот сорок девять...
   - Только номер звезды, - говорит Майкл. - Планеты с таким номером быть не может.
   - А ведь верно! - подхватывает Изольда. - Где может быть столько планет?
   - А почему не может? - все так же тихо, тем же почти детским голоском упрямо спрашивает Энн. - Только потому, что мы не встречали?
   - Сдаюсь, ребята! - Бруно громко вздыхает и растерянно улыбается. - Если бы было столько планет, мы летели бы сейчас между их орбитами. Но этой звезде не удержать столько - кишка тонка.
   - Рута! - прошу я. - Прогони начало еще раз! Бирута снова нажимает клавиши, и я громко читаю первые же слова сообщения:
   - Через полкруга ко мне придут ваши вопросы... Слова застывают на экране. Энн закусывает губу.
   - Кажется, и я сдаюсь, ребята! - виновато говорит она. - Полкруга равны нашему году. Ведь до звезды световой год?.,
   - Да, - подтверждает Майкл.
   - Значит, это орбита планеты, а не спутника. У спутников орбиты меньше.
   - Кажется, снова можно идти в кают-компанию, - улыбаясь, произносит Майкл. - Там еще кое-что осталось... А записи мы доверим Сандро. Тем более, что он во всем и виноват.
   Ребята шумно вываливаются в коридор. Марат выходит последним, низко опустив взлохмаченную черноволосую голову. Я опять остаюсь один на один с Бесконечностью.
   6. Марат
   - Сандро...
   Тихий, какой-то неожиданно робкий голос Марата в динамике.
   - Что, Марат?
   - Мы готовы, Сандро. Можно сейчас сделать все по инструкции. Дать сон, потом холод...
   - Ты так говоришь, словно можешь предложить что-то другое.
   - Я хочу попросить, Сандро. Мы хотим попросить... Еще сутки. Понимаешь?
   Мы переглядываемся с Бирутой. Мы хорошо знаем, что это не положено. И он знает. Конечно, это не опасно. Никому ничем не грозит.
   Просто эти сутки отнимут у них с Ольгой неделю жизни на Рите. Как минимум.
   Но ведь это их жизнь! Неужели они не вправе распорядиться чем-то в своей жизни?
   - Что же ты молчишь, Сандро? Ты - против?
   - Нет.
   - Думаешь о запасах? Мы можем не есть эти сутки.
   - Какая чепуха! Есть аварийные!
   - Так то аварийные! А у нас каприз. Собственно, вообще-то не каприз. Когда-нибудь ты поймешь. Это долго объяснять.
   - И не нужно! Я все понял. Валяйте!
   - Спасибо, дружище! Счастливого тебе дежурства! Прощаться будем завтра в это же время.
   В динамике щелкнуло. Марат выключил свой микрофон. Тогда я тоже выключил свой. Чтобы можно было разговаривать с Бирутой.
   Она долго сидела молча, и я видел, как пылают ее щеки. Потом она тихо сказала:
   - Мы так не будем, Сашка! Ладно? Мы ничего не будем просить! Я понимаю их. Но мы не будем?
   - Конечно, нет!
   Я еще подумал, что, если бы мы вдруг и решились, - нам пришлось бы просить у Женьки Верхова. Меня передернуло от этой мысли.
   Бирута вздохнула.
   - Все-таки ужасно, когда сдают нервы...
   А Бруно Монтелло, принимая от нас дежурство, отнесся к этому совершенно иначе.
   Едва взглянув на приборы, он сразу все сообразил.
   - Амировы не спят? - спросил он.
   - Нет.
   - Это, конечно, их просьба?
   - Да.
   - Я ждал чего-нибудь в этом роде.
   - Почему?
   - Потому что они искреннее нас! И счастливее! Они молодцы!
   - Объясни, пожалуйста! - попросила Бирута, и мне послышалась в ее голосе плохо скрытая растерянность.
   - Как тебе сказать, Рута... - Бруно наморщил лоб, а потом улыбнулся своей обычной лучезарной южной улыбкой. Однако большие карие глаза его при этом остались грустными. У него всегда были грустные глаза - даже когда он хохотал. - Мне кажется, - пояснил Бруно, - мы все слишком правильные. Чересчур. Мы все делаем как надо. Это понятно - отбирали прежде всего таких. А Марат иногда позволяет себе делать как хочется. Поэтому он и попал в дублеры. Но ведь одно из непременных условий счастья - быть самим собой. Вот ему захотелось - и он попросил. А нам захочется - и мы не попросим. Или вчера, когда мы спорили об этом радиомаяке... Никому ведь из нас не хотелось ломать курс, обследовать эту звезду. Мы на самом деле не пилоты и можем погубить корабль. Мы даже морально не готовы к таким исследованиям. Но все мы говорили правильные вещи, а не то, что чувствовали. Марат же был честнее нас.
   - А ты помнишь, что говорил ты?
   - Конечно! Так сказать, чувство долга. Но не желание сердца. Мы все еще слишком земные. На Рите с нас это послетает. А Марату там будет легче, чем нам. Он естественнее. И понадобится - он скорее сможет найти общий язык с туземцами.
   - А ты, видно, твердо уверен, что мы на Рите станем другими, - заметил я. - Ты и в "Малахите" это говорил...
   - Это неизбежно, Сандро! Ведь там наверняка многого будет не хватать. Согласен?
   - Разумеется! Особенно на первых порах.
   - А нехватка чего-то жизненно важного всегда разжигает страсти. Если В древнем племени не хватало женщин - их крали из другого племени. Или отбивали силой. Если не хватало хлеба - человек далеко не всегда пахал землю, чтобы его добыть. Иногда он просто убивал другого человека и забирал его хлеб.
   - Бруно, дорогой! Так ведь именно в этом случае он не был человеком! Человек - пахал! А убивал - зверь!
   - Согласен! Кто спорит? Но зверь просыпался в человеке!
   - Неужели ты думаешь, в ком-то из нас?..
   Я не договорил. Вдруг подумал о Женьке Верхове. Если в школьные годы он мог делать подлости... Каким же он станет, когда обстоятельства сложатся жестокие, неумолимые? Разве могу я поручиться, что в нем не проснется тот безжалостный зверь, о котором говорит Бруно?
   - А ты можешь поручиться? - спросил он, как бы прочитав мои мысли. - Ты можешь поручиться за любого на этом корабле?
   Я молчал. Может, за любого и поручился бы. Но за Женьку?..
   - А я не могу поручиться даже за себя, - признался Бруно. - Уверен только, что в человеческих обстоятельствах всегда буду человеком. Но если обстоятельства потребуют жестокости, может, стану жестоким.