Страница:
— Будем надеяться, что это случится нескоро.
— Ну, начать готовиться никогда не рано. Да, извините, — Эйтвед слез с кресла, — я ничего вам не предложил. Бутылки в баре изготовлены на заказ, но содержимое перелито из обычных бутылок.
— Чай, если можно.
— Только чай?
— Можно с лимоном.
— Тогда, минутку… — и Эйтвед вышел из комнаты.
Детектив перестал себя уважать — осмотрев всю комнату, он не нашел никаких следов «антропного принципа». Даже щели в паркете не соответствовали современному стандарту. Словно в издевку на подоконнике, возле горшка с петунией-переростком, лежала рулетка, и согласно ее показаниям с ума сошел Другич, а не цветы.
— Нет-нет, и не старайтесь! — Эйтвед вкатывал в комнату соразмерную (ей) тележку с двумя поллитровыми кружками. — Вот наш чай. Выбирайте любую, и там, и там чай с лимоном.
Другич взял ближнюю. На поверхности жидкости плавали две гигантских чаинки. Долька лимона была тоже немаленькой. Повернув кружку так, чтобы не проглотить чаинки, Другич сделал глоток.
— Прекрасный чай, — сказал он, ибо так оно и было на самом деле.
— О, да, спасибо, — ответил Эйтвед и тоже сделал один глоток. — В моем возрасте немного осталось удовольствий и хороший чай — одно из них.
Услышав это, Другич едва не поперхнулся. Дело в том, что для того, чтобы вернуть разговор к Борисову и Изиде и при этом не отклониться от выбранной темы «любовников», он задумал спросить Эйтведа, как тот оценивает возможность сексуальных отношений между столетним стариком и сорокалетней женщиной. (Вина за тяжеловесность формулировки целиком на совести Другича.) После замечания насчет «немногих удовольствий» такой вопрос прозвучал бы бестактно.
— Взгляните на этот снимок, — Другич протянул хозяину фотографию Кремпа. Эйтвед поставил кружку на стол и взял фотографию в руки.
— Не тот ли это человек, о котором вы меня спрашивали?
— Да, это Вацлав Кремп.
— Нет, никогда не видел. Все же, мне кажется, что вы пребываете в заблуждении, у Изиды не было любовников. Вы с ней самой не разговаривали?
— Для этого нужно лететь на Фаон. Поездка будет сопряжена с расходами, идти на которые я пока не готов. Поэтому для начала я решил поговорить с вами.
— Свою точку зрения я высказал. Не знаю, чем еще я могу вам помочь.
— Вы сказали, что Изида находилась под влиянием мужа. Как же тогда быть с ее увлечением мистикой? Неужели Борисову это нравилось?
— Даже от любимого человека приходится иногда куда-то прятаться. Иерархия, вассалитет, парадоксальным образом замкнувшийся в круг: у Бога — люди, у Борисова — мир роботов и Изида, у Изиды — свой маленький мирок, который, между тем, в ее представлении имеет выход на того, кого боится даже Борисов. С его смертью мирок разросся до мира, его обитатели присовокупили к своим владениям территорию, которой до этого распоряжался Борисов. Впрочем, при жизни в ее дела он не вмешивался. Более того, он ей потакал. Да и не может пожилой мужчина не потакать своей молодой жене. И то сказать, без его разрешения она бы не смогла оказывать нам финансовую поддержку.
— А что, у нее, действительно, есть некоторые, как это сказать, паранормальные способности?
— Э, нет, — смеясь, погрозил пальцем Эйтвед, — не провоцируйте меня, я не специалист по паранормальным явлениям. Уфология не имеет ничего общего с оккультизмом. Все, что я могу сказать по поводу ее способностей, уже однажды было сказано. Помните? «Есть многое на свете, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам».
Как странно, размышлял Другич, ученые люди проводят границу своей компетентности. Семейные отношения Борисовых Эйтвед, похоже, не считал для себя тайной, он говорил о них как о чем-то хорошо изученном. И лишний раз подтвердилось, что на приграничных столбиках границы компетентности высечены цитаты из классиков.
— Уверен, — сказал он, — что вы ответите отрицательно, но тот актер, кажется, его зовут Брайт, он разве не был ее любовником?
— Пока Борисов был жив? Определенно нет. Да и по поводу их нынешних отношений Изида сказала, что они только друзья.
— Вы часто встречали Брайта в ее обществе? — Дугич тщетно искал путь к спиритическому сеансу, на котором Спиноза, точнее, его дух, назвал пять карт таро.
— Всего раза два или три. А почему вы вдруг заговорили о Брайте?
— Двое мужчин, одна женщина. Один мужчина погиб. По-моему, это повод, чтобы поговорить о втором.
— Но вы же сами сказали, что этот, как его, Кремп погиб от несчастного случая.
— Так заведено: проверять все возможности. В этом детективы похожи на ученых. С Брайтом вас познакомила Изида?
— Ох, точно не помню. Она или Борисов. Давно это было.
— И как он вам показался?
— Что вам сказать… На самом деле, он не произвел на меня никакого впечатления, как и на него — то, чем я занимаюсь. Однако впоследствии он стал нашим спонсором, чего, кстати говоря, я никак не ожидал. Возможно, на него повлияла Изида, что, впрочем, тоже странно.
— Почему?
— Он слегка подтрунивал над Изидиной магией.
— А она пыталась ее продемонстрировать?
— В некотором роде.
— Наверное, вызывала какого-нибудь духа?
Эйтвед с подозрением покосился на детектива.
— Да, верно. Сдается мне, вы это знали. Мы установили трансцендентальную связь с одним философом, жившем в семнадцатом веке.
— Боюсь вас обидеть, но я никогда не верил в это столоверчение. Философ в самом деле вам отвечал?
— Да, отвечал. Причем, на неплохой латыни.
— Вы знаете латынь?
— Увы, нет. Чтобы Спиноза меня понял, мы заранее перевели вопросы на латынь, и по ходу сеанса я зачитывал их по бумажке. Чего у Изиды не отнять, так это способности к языкам. К сожалению, языковой барьер лишал меня возможности переспрашивать или уточнять.
— Как же вы его понимали?
— Записали, потом перевели.
— Можно было воспользоваться синхронным переводчиком.
— С латыни и на латынь?! Да они рецепт не переведут толком!
— Это верно, — согласился Другич, хотя не понимал, зачем переводить рецепты. — А о чем говорил Спиноза? Спрашиваю из любопытства, к моему делу это вряд ли относится.
— Всеми силами на это надеюсь, — кивнул Эйтвед. Подумав, он отчетливо проговорил: — У меня нет стопроцентной уверенности в том, что со мной разговаривал именно он.
Другич сделал наивные глаза:
— А кто же?
— За разъяснением механизма этого явления вам следует обратиться к другому специалисту.
— К психиатру?
Эйтвед строго взглянул на собеседника.
— Я этого не говорил.
— Безусловно. Но что же говорил тот, кто выдавал себя за Спинозу?
— Я спросил его, нашел ли он того бога, существование которого он доказал. Он сказал, что да, нашел, но мы, то есть я и мои современники, называем его не Бог, а как-то иначе. Он употребил греческое слово «нус», то есть «разум». Как я потом понял, он имел в виду внеземной разум. Путь к нему укажут пять карт таро: Мудрец, Башня, Колесо Фортуны и… знаете, я уже запамятовал… кажется, Повешенный и сколько-то Динариев. Затем я задал вопрос о внеземных цивилизациях. Он снова назвал те же пять карт. Следовательно, и в первом случае речь шла не о Боге в его традиционном понимании, а о внеземном разуме. Как же нам поступить, спросил я. И он в третий раз ответил: «Ищите пять карт таро».
— Спиноза не пояснил, как следует расположить эти карты? В линию, по кругу или каким-то иным способом?
— Нет. Он их назвал, и всё.
Другич сделал очевидное умозаключение, которым он мог бы и не делиться с собеседником.
— Изида знала ваши вопросы заранее. Вам не кажется, что она сообщила их Борисову, и тот подговорил ее разыграть перед вами представление.
Собеседник же хранил верность спонсорам:
— Я не хочу думать о ней так плохо. Кроме того, Борисов заставил бы Спинозу говорить о нейросетях и роботах. Нет, кто бы ни говорил устами Изиды, он явно хотел указать на какие-то события, которые либо уже произошли, либо произойдут в будущем. Иными словами, это не было похоже на розыгрыш.
— Вы спрашивали Спинозу об инопланетянах. С какой стати Борисову отвечать вам роботами?
— Знаете, — Эйтвед прищурился на один глаз, — ваша манера подцеплять ногтем одно слово и вытаскивать за него целый рассказ меня настораживает и, признаюсь вам, немного пугает. Я бы примирился с этим, если бы вы были репортером, но вы детектив, и я… и я даже не знаю, что сказать…
Перестав щуриться, Эйтвед похлопывал глазами.
Следующей на повестке дня стояла Гретта. Поэтому, вместо того чтобы успокоить профессора, Другич вцепился:
— Вы часто общаетесь с репортерами?
— Ну, знаете ли! Часто или нет, это уж точно не имеет никакого отношения к вашему расследованию!
— Как знать… — Пожав плечами, Другич протянул профессору снимок Гретты. — Эта женщина вам знакома?
— Да, это Гретта Вайнберг, репортер из «Вестника миров». Почему у вас ее снимок?
— Переверните его. Что вы там видите?
Эйтвед посмотрел на оборотную сторону фотографии.
— Какой-то номер…
— Это номер редакции «Вестника миров». Позвоните туда и спросите, на какой адрес послать цветы по случаю пятидесятилетия их сотрудницы, госпожи Вайнберг.
— Что вы хотите этим сказать?
— Сделайте, как я прошу.
Три минуты спустя Эйтвед выключил комлог и в растерянности посмотрел на Другича.
— Мне показалось, что Гретта выглядит моложе. Не хотите ли вы сказать, что Гретта — не Гретта, а…
— Да. Неизвестная женщина, выдающая себя за сотрудницу «Вестника миров». Будем по-прежнему назвать ее Греттой. Я предполагаю, что между нею и смертью Кремпа существует связь. Она брала у вас интервью на Лагуне. О чем вы беседовали?
— Но это были невиннейшие вещи!
— Может быть. Тем не менее, если вас не затруднит…
— Хорошо. Ее вопрос прозвучал довольно наивно. Она спросила, могли бы сапиенсы принять за мыслящих существ не людей, а роботов.
— С чего бы им так ошибиться?
— Из-за различий в логике мышления. Может статься, что логика мышления сапиенсов не совпадает с человеческой. Сапиенсы не увидели в людях братьев по разуму, зато нашли взаимопонимание с роботами.
— Роботы созданы человеком. Не следует ли отсюда, что их логика должна совпадать с человеческой?
— Конечно, не следует. На самом деле, нельзя делить объекты на искусственные и естественные. Человек создает какие-то вещи и, оглядываясь назад в историю, начинает думать, что и он и окружающий его мир так же порождены кем-то разумным. Креацизм имеет своих сторонников, и с годами их не становится меньше. Но давайте обратим рассуждения креацистов, отталкиваясь, при этом, от эволюционизма. Если человек — порождение эволюции, то все что он создал своими руками не более искусственно, чем, к примеру, динозавр. Просто при создании динозавров эволюция обошлась без человека. При создании роботов человек понадобился как промежуточный этап. То есть, конечно, не понадобился, — ибо не существует того, у кого бы возникла необходимость в роботах, — а, так сказать, создался сам, а роботы создались потом, по ходу эволюции, которая, не имея цели, тем не менее, никогда не останавливается. Короче говоря, либо мы полностью принимаем креацизм, либо должны последовательно придерживаться эволюционизма.
— Пускай мы его придерживаемся, и пускай мы верим, что роботы — продукт эволюции. Какая же у них может быть «другая» логика? Гретта приводила какие-нибудь примеры?
— Да, она упомянула квантовую логику. Но я не верю, что сапиенсы могут быть чисто квантовыми объектами. В середине двадцатого века Эуген Вигнер, нобелевский лауреат по физике, попытался доказать, что квантовые существа не способны размножаться. Не знаю, найдено ли теперь строгое этому доказательство. Я не специалист в подобных вопросах.
— Почему же Гретта обратилась к вам? Почему ее заинтересовали роботы?
— У меня возникло ощущение, что это Изида ее ко мне направила. Изида наговорила ей что-то о роботах и о Космическом Разуме, который их вроде бы опекает.
— А он их опекает?
— Я верю, что кто-то опекает законы, по которым развивается все в этом мире. Я верю, что в законах природы есть предустановленный смысл. Строго говоря, больше сказать мне нечего, — этим я, пожалуй, отличаюсь от Изиды. Гретта поняла так, что Изида повторяет что-то вслед за покойным мужем, поэтому придала значение ее словам. Вот она и спрашивала, какая у роботов логика, если не человеческая.
— Помимо квантовой, она не приводила еще какие-нибудь примеры возможных логик?
— Нет.
— Вы уверены?
Эйтвед покачал головой.
— Ну и ну! Начали с того, что Гретта имеет отношение к смерти этого Кремпа, а теперь спрашиваете, какой логикой она интересовалась. Если связь между Греттой и смертью Кремпа идет через исчисление предикатов, то я, ей богу, горд за последних.
Другич не знал что такое «исчисление предикатов», но надеялся, что для расследования они не понадобятся. Забегая вперед, скажу, что он не ошибся. Он поблагодарил Эйтведа за беседу и пообещал, что доставленный Греттой моральный ущерб будет компенсирован: мы опубликуем интервью с профессором в «Секторе Фаониссимо».
33
— Ну, начать готовиться никогда не рано. Да, извините, — Эйтвед слез с кресла, — я ничего вам не предложил. Бутылки в баре изготовлены на заказ, но содержимое перелито из обычных бутылок.
— Чай, если можно.
— Только чай?
— Можно с лимоном.
— Тогда, минутку… — и Эйтвед вышел из комнаты.
Детектив перестал себя уважать — осмотрев всю комнату, он не нашел никаких следов «антропного принципа». Даже щели в паркете не соответствовали современному стандарту. Словно в издевку на подоконнике, возле горшка с петунией-переростком, лежала рулетка, и согласно ее показаниям с ума сошел Другич, а не цветы.
— Нет-нет, и не старайтесь! — Эйтвед вкатывал в комнату соразмерную (ей) тележку с двумя поллитровыми кружками. — Вот наш чай. Выбирайте любую, и там, и там чай с лимоном.
Другич взял ближнюю. На поверхности жидкости плавали две гигантских чаинки. Долька лимона была тоже немаленькой. Повернув кружку так, чтобы не проглотить чаинки, Другич сделал глоток.
— Прекрасный чай, — сказал он, ибо так оно и было на самом деле.
— О, да, спасибо, — ответил Эйтвед и тоже сделал один глоток. — В моем возрасте немного осталось удовольствий и хороший чай — одно из них.
Услышав это, Другич едва не поперхнулся. Дело в том, что для того, чтобы вернуть разговор к Борисову и Изиде и при этом не отклониться от выбранной темы «любовников», он задумал спросить Эйтведа, как тот оценивает возможность сексуальных отношений между столетним стариком и сорокалетней женщиной. (Вина за тяжеловесность формулировки целиком на совести Другича.) После замечания насчет «немногих удовольствий» такой вопрос прозвучал бы бестактно.
— Взгляните на этот снимок, — Другич протянул хозяину фотографию Кремпа. Эйтвед поставил кружку на стол и взял фотографию в руки.
— Не тот ли это человек, о котором вы меня спрашивали?
— Да, это Вацлав Кремп.
— Нет, никогда не видел. Все же, мне кажется, что вы пребываете в заблуждении, у Изиды не было любовников. Вы с ней самой не разговаривали?
— Для этого нужно лететь на Фаон. Поездка будет сопряжена с расходами, идти на которые я пока не готов. Поэтому для начала я решил поговорить с вами.
— Свою точку зрения я высказал. Не знаю, чем еще я могу вам помочь.
— Вы сказали, что Изида находилась под влиянием мужа. Как же тогда быть с ее увлечением мистикой? Неужели Борисову это нравилось?
— Даже от любимого человека приходится иногда куда-то прятаться. Иерархия, вассалитет, парадоксальным образом замкнувшийся в круг: у Бога — люди, у Борисова — мир роботов и Изида, у Изиды — свой маленький мирок, который, между тем, в ее представлении имеет выход на того, кого боится даже Борисов. С его смертью мирок разросся до мира, его обитатели присовокупили к своим владениям территорию, которой до этого распоряжался Борисов. Впрочем, при жизни в ее дела он не вмешивался. Более того, он ей потакал. Да и не может пожилой мужчина не потакать своей молодой жене. И то сказать, без его разрешения она бы не смогла оказывать нам финансовую поддержку.
— А что, у нее, действительно, есть некоторые, как это сказать, паранормальные способности?
— Э, нет, — смеясь, погрозил пальцем Эйтвед, — не провоцируйте меня, я не специалист по паранормальным явлениям. Уфология не имеет ничего общего с оккультизмом. Все, что я могу сказать по поводу ее способностей, уже однажды было сказано. Помните? «Есть многое на свете, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам».
Как странно, размышлял Другич, ученые люди проводят границу своей компетентности. Семейные отношения Борисовых Эйтвед, похоже, не считал для себя тайной, он говорил о них как о чем-то хорошо изученном. И лишний раз подтвердилось, что на приграничных столбиках границы компетентности высечены цитаты из классиков.
— Уверен, — сказал он, — что вы ответите отрицательно, но тот актер, кажется, его зовут Брайт, он разве не был ее любовником?
— Пока Борисов был жив? Определенно нет. Да и по поводу их нынешних отношений Изида сказала, что они только друзья.
— Вы часто встречали Брайта в ее обществе? — Дугич тщетно искал путь к спиритическому сеансу, на котором Спиноза, точнее, его дух, назвал пять карт таро.
— Всего раза два или три. А почему вы вдруг заговорили о Брайте?
— Двое мужчин, одна женщина. Один мужчина погиб. По-моему, это повод, чтобы поговорить о втором.
— Но вы же сами сказали, что этот, как его, Кремп погиб от несчастного случая.
— Так заведено: проверять все возможности. В этом детективы похожи на ученых. С Брайтом вас познакомила Изида?
— Ох, точно не помню. Она или Борисов. Давно это было.
— И как он вам показался?
— Что вам сказать… На самом деле, он не произвел на меня никакого впечатления, как и на него — то, чем я занимаюсь. Однако впоследствии он стал нашим спонсором, чего, кстати говоря, я никак не ожидал. Возможно, на него повлияла Изида, что, впрочем, тоже странно.
— Почему?
— Он слегка подтрунивал над Изидиной магией.
— А она пыталась ее продемонстрировать?
— В некотором роде.
— Наверное, вызывала какого-нибудь духа?
Эйтвед с подозрением покосился на детектива.
— Да, верно. Сдается мне, вы это знали. Мы установили трансцендентальную связь с одним философом, жившем в семнадцатом веке.
— Боюсь вас обидеть, но я никогда не верил в это столоверчение. Философ в самом деле вам отвечал?
— Да, отвечал. Причем, на неплохой латыни.
— Вы знаете латынь?
— Увы, нет. Чтобы Спиноза меня понял, мы заранее перевели вопросы на латынь, и по ходу сеанса я зачитывал их по бумажке. Чего у Изиды не отнять, так это способности к языкам. К сожалению, языковой барьер лишал меня возможности переспрашивать или уточнять.
— Как же вы его понимали?
— Записали, потом перевели.
— Можно было воспользоваться синхронным переводчиком.
— С латыни и на латынь?! Да они рецепт не переведут толком!
— Это верно, — согласился Другич, хотя не понимал, зачем переводить рецепты. — А о чем говорил Спиноза? Спрашиваю из любопытства, к моему делу это вряд ли относится.
— Всеми силами на это надеюсь, — кивнул Эйтвед. Подумав, он отчетливо проговорил: — У меня нет стопроцентной уверенности в том, что со мной разговаривал именно он.
Другич сделал наивные глаза:
— А кто же?
— За разъяснением механизма этого явления вам следует обратиться к другому специалисту.
— К психиатру?
Эйтвед строго взглянул на собеседника.
— Я этого не говорил.
— Безусловно. Но что же говорил тот, кто выдавал себя за Спинозу?
— Я спросил его, нашел ли он того бога, существование которого он доказал. Он сказал, что да, нашел, но мы, то есть я и мои современники, называем его не Бог, а как-то иначе. Он употребил греческое слово «нус», то есть «разум». Как я потом понял, он имел в виду внеземной разум. Путь к нему укажут пять карт таро: Мудрец, Башня, Колесо Фортуны и… знаете, я уже запамятовал… кажется, Повешенный и сколько-то Динариев. Затем я задал вопрос о внеземных цивилизациях. Он снова назвал те же пять карт. Следовательно, и в первом случае речь шла не о Боге в его традиционном понимании, а о внеземном разуме. Как же нам поступить, спросил я. И он в третий раз ответил: «Ищите пять карт таро».
— Спиноза не пояснил, как следует расположить эти карты? В линию, по кругу или каким-то иным способом?
— Нет. Он их назвал, и всё.
Другич сделал очевидное умозаключение, которым он мог бы и не делиться с собеседником.
— Изида знала ваши вопросы заранее. Вам не кажется, что она сообщила их Борисову, и тот подговорил ее разыграть перед вами представление.
Собеседник же хранил верность спонсорам:
— Я не хочу думать о ней так плохо. Кроме того, Борисов заставил бы Спинозу говорить о нейросетях и роботах. Нет, кто бы ни говорил устами Изиды, он явно хотел указать на какие-то события, которые либо уже произошли, либо произойдут в будущем. Иными словами, это не было похоже на розыгрыш.
— Вы спрашивали Спинозу об инопланетянах. С какой стати Борисову отвечать вам роботами?
— Знаете, — Эйтвед прищурился на один глаз, — ваша манера подцеплять ногтем одно слово и вытаскивать за него целый рассказ меня настораживает и, признаюсь вам, немного пугает. Я бы примирился с этим, если бы вы были репортером, но вы детектив, и я… и я даже не знаю, что сказать…
Перестав щуриться, Эйтвед похлопывал глазами.
Следующей на повестке дня стояла Гретта. Поэтому, вместо того чтобы успокоить профессора, Другич вцепился:
— Вы часто общаетесь с репортерами?
— Ну, знаете ли! Часто или нет, это уж точно не имеет никакого отношения к вашему расследованию!
— Как знать… — Пожав плечами, Другич протянул профессору снимок Гретты. — Эта женщина вам знакома?
— Да, это Гретта Вайнберг, репортер из «Вестника миров». Почему у вас ее снимок?
— Переверните его. Что вы там видите?
Эйтвед посмотрел на оборотную сторону фотографии.
— Какой-то номер…
— Это номер редакции «Вестника миров». Позвоните туда и спросите, на какой адрес послать цветы по случаю пятидесятилетия их сотрудницы, госпожи Вайнберг.
— Что вы хотите этим сказать?
— Сделайте, как я прошу.
Три минуты спустя Эйтвед выключил комлог и в растерянности посмотрел на Другича.
— Мне показалось, что Гретта выглядит моложе. Не хотите ли вы сказать, что Гретта — не Гретта, а…
— Да. Неизвестная женщина, выдающая себя за сотрудницу «Вестника миров». Будем по-прежнему назвать ее Греттой. Я предполагаю, что между нею и смертью Кремпа существует связь. Она брала у вас интервью на Лагуне. О чем вы беседовали?
— Но это были невиннейшие вещи!
— Может быть. Тем не менее, если вас не затруднит…
— Хорошо. Ее вопрос прозвучал довольно наивно. Она спросила, могли бы сапиенсы принять за мыслящих существ не людей, а роботов.
— С чего бы им так ошибиться?
— Из-за различий в логике мышления. Может статься, что логика мышления сапиенсов не совпадает с человеческой. Сапиенсы не увидели в людях братьев по разуму, зато нашли взаимопонимание с роботами.
— Роботы созданы человеком. Не следует ли отсюда, что их логика должна совпадать с человеческой?
— Конечно, не следует. На самом деле, нельзя делить объекты на искусственные и естественные. Человек создает какие-то вещи и, оглядываясь назад в историю, начинает думать, что и он и окружающий его мир так же порождены кем-то разумным. Креацизм имеет своих сторонников, и с годами их не становится меньше. Но давайте обратим рассуждения креацистов, отталкиваясь, при этом, от эволюционизма. Если человек — порождение эволюции, то все что он создал своими руками не более искусственно, чем, к примеру, динозавр. Просто при создании динозавров эволюция обошлась без человека. При создании роботов человек понадобился как промежуточный этап. То есть, конечно, не понадобился, — ибо не существует того, у кого бы возникла необходимость в роботах, — а, так сказать, создался сам, а роботы создались потом, по ходу эволюции, которая, не имея цели, тем не менее, никогда не останавливается. Короче говоря, либо мы полностью принимаем креацизм, либо должны последовательно придерживаться эволюционизма.
— Пускай мы его придерживаемся, и пускай мы верим, что роботы — продукт эволюции. Какая же у них может быть «другая» логика? Гретта приводила какие-нибудь примеры?
— Да, она упомянула квантовую логику. Но я не верю, что сапиенсы могут быть чисто квантовыми объектами. В середине двадцатого века Эуген Вигнер, нобелевский лауреат по физике, попытался доказать, что квантовые существа не способны размножаться. Не знаю, найдено ли теперь строгое этому доказательство. Я не специалист в подобных вопросах.
— Почему же Гретта обратилась к вам? Почему ее заинтересовали роботы?
— У меня возникло ощущение, что это Изида ее ко мне направила. Изида наговорила ей что-то о роботах и о Космическом Разуме, который их вроде бы опекает.
— А он их опекает?
— Я верю, что кто-то опекает законы, по которым развивается все в этом мире. Я верю, что в законах природы есть предустановленный смысл. Строго говоря, больше сказать мне нечего, — этим я, пожалуй, отличаюсь от Изиды. Гретта поняла так, что Изида повторяет что-то вслед за покойным мужем, поэтому придала значение ее словам. Вот она и спрашивала, какая у роботов логика, если не человеческая.
— Помимо квантовой, она не приводила еще какие-нибудь примеры возможных логик?
— Нет.
— Вы уверены?
Эйтвед покачал головой.
— Ну и ну! Начали с того, что Гретта имеет отношение к смерти этого Кремпа, а теперь спрашиваете, какой логикой она интересовалась. Если связь между Греттой и смертью Кремпа идет через исчисление предикатов, то я, ей богу, горд за последних.
Другич не знал что такое «исчисление предикатов», но надеялся, что для расследования они не понадобятся. Забегая вперед, скажу, что он не ошибся. Он поблагодарил Эйтведа за беседу и пообещал, что доставленный Греттой моральный ущерб будет компенсирован: мы опубликуем интервью с профессором в «Секторе Фаониссимо».
33
Я закончил читать письмо Другича. Стало быть, Гретта не добралась до «исключенного третьего». Примечательная вещь: и Брайт и Эйтвед сошлись во мнении, что Космический Разум занял в жизни Изиды место Борисова — в духовном плане, конечно. Изида — редкий случай, когда тараканы в голове ползут в одну сторону. Но в какую? И не от Борисова ли они стартовали?
К остальными фигурантам нет никаких вопросов. Брайт озаботился роботами, поскольку перетрусил за свою репутацию. Я ищу роботов, чтобы уберечь людей и немного заработать. Гроссман готов душу продать за борисовский нейросимулятор, но жертвы ему нужны примерно как мне. Конфликт интересов отсутствует, зато налицо полное взаимоуважение. Вот пример. Всем известно, что билеты на премьеру «Гигантропоса» исчезли из касс еще в прошлом году. Гроссман купил два приглашения у спекулянтов, бессовестно пририсовавших лишний нуль в графе «цена». Передавая мне приглашение, он сказал:
— У меня была шальная мысль купить его только для себя. Но потом я подумал, что вы ведь все равно проберетесь, поэтому, зачем портить отношения.
Я подтвердил, что отношения портить незачем, и обещал при первой же возможности чем-нибудь ему отплатить. До сего момента — а сейчас я сижу в челноке, следующем с Терминала 1183 к «Трамплину-2» — подходящего случая не представилось. На Терминале я вызвался было сбегать на почту за адресованной ему посылкой, но он от моей помощи отказался. Гроссману прислали какие-то железки, которыми он модернизирует планшет до уровня роботов. Что уж говорить, технологии против технологий, на долю детективов остался розыск домашних животных…
Стюардесса притащила что-то поесть. Хвала Вираджу, что есть люди, занятые мирным делом. Расчищая место для лотка, я убрал с откидного столика комлог и рекламный буклет, открытый на странице с описанием корабля-деформатора. Сосед от еды отказался. Соседом был не Гроссман — того усадили где-то впереди салона — а некий неизвестный мне господин с умным лицом и простеньким ноутбуком, экран которого занимала программа для редактирования маргинальных тестов. Он, собственно, тем и занимался: буквы и символы, сводя с ума spellchecker, выстраивались в загадочном порядке. Когда я открыл ячейку с жареной курицей, он, привлеченный, надо полагать, ее запахом, спросил:
— Вы не одолжите салфетку?
Отчего же нет? Когда это я жалел салфетки? В порыве услужливости, кроме обычных салфеток, которыми снабдила меня стюардесса, я предложил ему пачку антисептических.
— Спасибо, но эти не подойдут, — отверг он нераспечатанную пачку, — они скользкие.
— Признаться, я всегда считал, что в этом их преимущество.
— К сожалению, не в моем случае.
Мужчина разложил салфетку возле ноутбука, достал ручку и начал что-то быстро записывать.
— Блокнот остался в сумке, — пояснил он, подняв глаза на багажную полку.
За полминуты салфетка полностью покрылась математическими формулами. Видимо, с математикой он был «на ты», чего нельзя было сказать обо мне и курице.
— Пространства шинкуем, — ворчал я, — а птица, даже в жареном виде, все еще создана для полета.
Сосед отвлекся от формул:
— Простите, вы что-то сказали?
— Угу. Я бы никогда не стал комплексовать от того, что не понял, как деформируется пространство. Но когда я не понимаю, как справиться с этой тварью, я первый в очереди к психоаналитику.
— Пожалуй, я бы смог решить часть ваших проблем.
— Какую именно? Извините, но на повара вы не похожи.
— И на том спасибо, — рассмеялся он, — вас не затруднит достать мою сумку?
— Ага! — осенило меня, — у вас там бутерброды.
— Нет, не совсем.
Еще больше заинтригованный, я выполнил его просьбу. Затруднений это не вызвало, поскольку мое кресло находилось у прохода.
— Сейчас, — говорил он, копаясь в сумке, — я объясню вам принцип работы корабля-деформатора.
— А это не опасно? — Я склонился к версии, что он везет с собой небольшой деформатор пространства.
— Нисколько. Где же они… вот!
Если бы он не сказал «вот!», я бы подумал, что вещь, которую он держал в руках, является своего рода промежуточным финишем в том смысле, что, не достав ее, нельзя было добраться до деформатора. Однако он сказал «вот!», и это могло означать только одно: найденная в сумке деталь мужского белья послужит подспорьем в деле объяснения, что такое «всюду плотная сингулярная деформация». Лишь по случайности, а именно, из-за того, что встречался одно время с историчкой, я знал оригинальное название этой детали: «trusi semeinie», что в приблизительном переводе означает «трусы фамильные». Еще одна подробность: трусы были без резинки. Резинку — узкую, белую, длинную — он извлек из кармана сумки.
«Бинарный заряд, — подумал я, — что-то будет, когда они соединятся».
К моему ужасу соединить трусы и резинку он предложил мне.
— Смотрите, — объяснял он, отложив в сторону резинку и взяв трусы так, что бы их видели в задних рядах салона, — верхний край ткани подвернут и образует нечто вроде мягкой трубы. В ней имеется отверстие, через которое следует вставить резинку. Сможете это сделать?
— Даже не стану пытаться.
— И правильно. У вас все равно ничего не получится. Как же решить эту задачу?
— Показать резинке порножурнал.
— Увы, — покачал он головой, — так отвечает две трети студентов. Вместо… эээ… журнала, попытайтесь решить задачу с помощью вот этого предмета.
Из того же кармана, где лежала резинка, он достал… В общем, приведу три названия, взятые из трех разных энциклопедий: «safety-pin», «bulavka-English» и «зихерцхайтснадель».
Я быстро сообразил, как этой штукой воспользоваться:
— Если сцепить ею трусы, то резинка уже не нужна.
— До этого додумалось половина студентов. — Продолжал он измерять мой интеллект в студентах. — Ответ неверен.
— Тогда сдаюсь.
— Но ведь это же так просто!
— Вы тоже так думаете? — обратился я к двум пассажиркам, сидевшим позади нас. Привстав на своих местах, они с любопытством ждали, что будет, после того как мы вдернем резинку.
— Нет-нет, это ваше дело, — безоговорочно признали они наше право на личную жизнь и скрылись за подголовниками.
— Не отвлекайтесь, иначе не поймете, — предупредил сосед. — Следите за моими руками.
Последовательность его действий я опишу так, как они, должно быть, описаны в руководстве по управлению кораблем-деформатором.
— И в чем аллегория? — спросил я. — Неужели «Гигантропос» движется как резиновая булавка?
— Именно, как она! А пространство вокруг корабля деформируется тем же образом, что и материал, из которого изготовлена эта, весьма полезная для науки, одежда.
— Потрясающе… — у меня не было других слов, чтобы выразить свое восхищение. Верно говорят, что настоящий ученый способен объяснить свой предмет и шестилетнему ребенку. Несомненно, я столкнулся с настоящим ученым, и я не мог не спросить его имя:
— Простите, но я должен знать, как вас зовут. Ведь если я попытаюсь воспроизвести ваше объяснение перед кем-нибудь из своих знакомых, я просто обязан буду сослаться на источник.
— Тригоров, — сказал он скромно и без всяких там «доктор», «профессор», «академик» и проч.
Тригоров… По части имен у меня профессиональная память, и сейчас она подсказывала мне, что я встречал это имя буквально только что…
Мой взгляд упал на рекламный буклет «Галактик-Трэвэлинг». Он по-прежнему был открыт на странице с описанием корабля-деформатора. Вслед за описанием там приводился недлинный список нобелевских лауреатов, чей совокупный гений превратил КД из мечты в реальность. Я попросил Тригорова расписаться напротив его фамилии.
— Держите зачетку, — сказал он, возвращая буклет. — Я верю, теперь вы справитесь с курицей.
С высот науки я свалился в низменную жизнь. Плохо рассчитав точку приземления, угодил в кетчуп.
Пассажиры, чьи места находились вдоль левого борта, первыми заметили «Трамплин-2». Все как один, они прильнули к иллюминаторам. Стюардесса объявила, что остальные пускай довольствуются экраном, расположенным в начале салона. Разумеется, на нее наплевали — смотреть в телевизор можно и дома, зря, что ли, люди выложили за тур по несколько тысяч. Под организованным напором правых левые были вынуждены поделиться иллюминаторами.
Мы с нобелевским лауреатом (как звучит, а?) сидели в правом ряду. Резкое обесценивание правых кресел нисколько его не взволновало. Формулы методично выписывались одна за другой на листке блокнота, особо ценные экземпляры тут же переносились на экран ноутбука. У меня не было желания участвовать в общей свалке, но снимки «Трамплина» требовали визуального подтверждения, и я, встав с кресла, продвинулся к паре спящих левых — раз им неохота смотреть на «Трамплин», то не пропадать же добру.
Итак, к нам приближалась двухкилометровая буква «Т», напечатанная шрифтом Haettenschweiler Bold: с зачаточной перекладиной и длинной, массивной ножкой. Над перекладиной имелся непредусмотренный шрифтом шишкообразный выступ радиусом сто тридцать метров. Общедоступный план станции утверждал, что внутри выступа размещена жилая зона, и что ни в каком другом месте жилой зоны нет. Вторая часть утверждения вызывает сомнение. Я собственными ушами слышал, как два туриста, не прикупившие себе спальных мест, всерьез обсуждали план свить гнездо на дереве в экспериментальной оранжерее. В крайнем случае, они поставят среди кустов палатку.
Крестовина — важнейшая часть станции, в ней и на ней находятся: командный пункт, системы управления и жизнеобеспечения, средства связи, энергостанция, шлюзовые камеры, стыковочные узлы, резерв всего, что только поддается резервированию.
Весь объем ножки заполняют монтажные цеха, исследовательские лаборатории, куски и запчасти КД, и все вместе это называется «Центр подготовки полетов». Слово «ножка», конечно, не совсем удачно, и дело не столько в размерах, сколько в том, куда направлена сила тяжести. А направлена она так, чтобы коридоры на «Трамплине» были длиннее, а этажей — меньше. (Оцените, как я обошелся без слов «перпендикулярно», «ось», «плоскость». Недаром по геометрии у меня была твердая тройка.)
— Вау!!! — завыли пассажиры, и их можно было понять: из челнока стал виден «Гигантропос». Он не улетел без нас, и одно это — уже повод для радости. Корабль представлял собою четырехсотметровый гофрированный цилиндр диаметром полторы сотни метров. Не знаю, связана ли его ребристость с его назначеньем деформировать пространство, но впечатление было таким, что «Гигантропосом» уже пробивали какую-то стену, и что стена оказалась прочнее, чем это предсказывал, предположим, Тригоров.
Но черт с ним, с кораблем. Где ж та антенна, за которую так неудачно зацепился Сундин? Для тренировок туристам отвели кусок крестовины у основания жилого выступа. Я изучил снимок места трагедии до последнего пикселя, но что толку? Невозможно найти в лесу дерево по его фотографии. Одно было ясно: «челнок» причалит не там, где летают вышедшие в космос туристы. Наверное, теперь это записано в правилах.
За исключением капитана, весь экипаж вышел усаживать по местам пассажиров. Пассажиры нехотя пристегнулись, а те из них, кто успел достать с полок багаж, пристегнули к себе чемоданы. Легкие сумки было разрешено не пристегивать.
К остальными фигурантам нет никаких вопросов. Брайт озаботился роботами, поскольку перетрусил за свою репутацию. Я ищу роботов, чтобы уберечь людей и немного заработать. Гроссман готов душу продать за борисовский нейросимулятор, но жертвы ему нужны примерно как мне. Конфликт интересов отсутствует, зато налицо полное взаимоуважение. Вот пример. Всем известно, что билеты на премьеру «Гигантропоса» исчезли из касс еще в прошлом году. Гроссман купил два приглашения у спекулянтов, бессовестно пририсовавших лишний нуль в графе «цена». Передавая мне приглашение, он сказал:
— У меня была шальная мысль купить его только для себя. Но потом я подумал, что вы ведь все равно проберетесь, поэтому, зачем портить отношения.
Я подтвердил, что отношения портить незачем, и обещал при первой же возможности чем-нибудь ему отплатить. До сего момента — а сейчас я сижу в челноке, следующем с Терминала 1183 к «Трамплину-2» — подходящего случая не представилось. На Терминале я вызвался было сбегать на почту за адресованной ему посылкой, но он от моей помощи отказался. Гроссману прислали какие-то железки, которыми он модернизирует планшет до уровня роботов. Что уж говорить, технологии против технологий, на долю детективов остался розыск домашних животных…
Стюардесса притащила что-то поесть. Хвала Вираджу, что есть люди, занятые мирным делом. Расчищая место для лотка, я убрал с откидного столика комлог и рекламный буклет, открытый на странице с описанием корабля-деформатора. Сосед от еды отказался. Соседом был не Гроссман — того усадили где-то впереди салона — а некий неизвестный мне господин с умным лицом и простеньким ноутбуком, экран которого занимала программа для редактирования маргинальных тестов. Он, собственно, тем и занимался: буквы и символы, сводя с ума spellchecker, выстраивались в загадочном порядке. Когда я открыл ячейку с жареной курицей, он, привлеченный, надо полагать, ее запахом, спросил:
— Вы не одолжите салфетку?
Отчего же нет? Когда это я жалел салфетки? В порыве услужливости, кроме обычных салфеток, которыми снабдила меня стюардесса, я предложил ему пачку антисептических.
— Спасибо, но эти не подойдут, — отверг он нераспечатанную пачку, — они скользкие.
— Признаться, я всегда считал, что в этом их преимущество.
— К сожалению, не в моем случае.
Мужчина разложил салфетку возле ноутбука, достал ручку и начал что-то быстро записывать.
— Блокнот остался в сумке, — пояснил он, подняв глаза на багажную полку.
За полминуты салфетка полностью покрылась математическими формулами. Видимо, с математикой он был «на ты», чего нельзя было сказать обо мне и курице.
— Пространства шинкуем, — ворчал я, — а птица, даже в жареном виде, все еще создана для полета.
Сосед отвлекся от формул:
— Простите, вы что-то сказали?
— Угу. Я бы никогда не стал комплексовать от того, что не понял, как деформируется пространство. Но когда я не понимаю, как справиться с этой тварью, я первый в очереди к психоаналитику.
— Пожалуй, я бы смог решить часть ваших проблем.
— Какую именно? Извините, но на повара вы не похожи.
— И на том спасибо, — рассмеялся он, — вас не затруднит достать мою сумку?
— Ага! — осенило меня, — у вас там бутерброды.
— Нет, не совсем.
Еще больше заинтригованный, я выполнил его просьбу. Затруднений это не вызвало, поскольку мое кресло находилось у прохода.
— Сейчас, — говорил он, копаясь в сумке, — я объясню вам принцип работы корабля-деформатора.
— А это не опасно? — Я склонился к версии, что он везет с собой небольшой деформатор пространства.
— Нисколько. Где же они… вот!
Если бы он не сказал «вот!», я бы подумал, что вещь, которую он держал в руках, является своего рода промежуточным финишем в том смысле, что, не достав ее, нельзя было добраться до деформатора. Однако он сказал «вот!», и это могло означать только одно: найденная в сумке деталь мужского белья послужит подспорьем в деле объяснения, что такое «всюду плотная сингулярная деформация». Лишь по случайности, а именно, из-за того, что встречался одно время с историчкой, я знал оригинальное название этой детали: «trusi semeinie», что в приблизительном переводе означает «трусы фамильные». Еще одна подробность: трусы были без резинки. Резинку — узкую, белую, длинную — он извлек из кармана сумки.
«Бинарный заряд, — подумал я, — что-то будет, когда они соединятся».
К моему ужасу соединить трусы и резинку он предложил мне.
— Смотрите, — объяснял он, отложив в сторону резинку и взяв трусы так, что бы их видели в задних рядах салона, — верхний край ткани подвернут и образует нечто вроде мягкой трубы. В ней имеется отверстие, через которое следует вставить резинку. Сможете это сделать?
— Даже не стану пытаться.
— И правильно. У вас все равно ничего не получится. Как же решить эту задачу?
— Показать резинке порножурнал.
— Увы, — покачал он головой, — так отвечает две трети студентов. Вместо… эээ… журнала, попытайтесь решить задачу с помощью вот этого предмета.
Из того же кармана, где лежала резинка, он достал… В общем, приведу три названия, взятые из трех разных энциклопедий: «safety-pin», «bulavka-English» и «зихерцхайтснадель».
Я быстро сообразил, как этой штукой воспользоваться:
— Если сцепить ею трусы, то резинка уже не нужна.
— До этого додумалось половина студентов. — Продолжал он измерять мой интеллект в студентах. — Ответ неверен.
— Тогда сдаюсь.
— Но ведь это же так просто!
— Вы тоже так думаете? — обратился я к двум пассажиркам, сидевшим позади нас. Привстав на своих местах, они с любопытством ждали, что будет, после того как мы вдернем резинку.
— Нет-нет, это ваше дело, — безоговорочно признали они наше право на личную жизнь и скрылись за подголовниками.
— Не отвлекайтесь, иначе не поймете, — предупредил сосед. — Следите за моими руками.
Последовательность его действий я опишу так, как они, должно быть, описаны в руководстве по управлению кораблем-деформатором.
1. Прицепить булавку к одному из свободных концов резинки и вставить ее в отверстие в ткани.После десяти таких переходов я поверил, что резинка, рано или поздно, полностью поместится в трусах.
2. Сквозь ткань удерживая булавку правой рукой за место соединения с резинкой, левой надвигать на нее ткань до тех пор, пока находящаяся вокруг булавки тканевая гармошка не достигнет предельной плотности.
3. По достижении вышеупомянутой плотности, удерживать левой рукой левый конец гармошки вместе с левым же концом булавки, в то время как правая рука должна одним быстрым движением расправить ткань, натянув ее, таким образом, на фрагмент резинки, непосредственно примыкающий к булавке.
4. Перейти к пункту 2.
— И в чем аллегория? — спросил я. — Неужели «Гигантропос» движется как резиновая булавка?
— Именно, как она! А пространство вокруг корабля деформируется тем же образом, что и материал, из которого изготовлена эта, весьма полезная для науки, одежда.
— Потрясающе… — у меня не было других слов, чтобы выразить свое восхищение. Верно говорят, что настоящий ученый способен объяснить свой предмет и шестилетнему ребенку. Несомненно, я столкнулся с настоящим ученым, и я не мог не спросить его имя:
— Простите, но я должен знать, как вас зовут. Ведь если я попытаюсь воспроизвести ваше объяснение перед кем-нибудь из своих знакомых, я просто обязан буду сослаться на источник.
— Тригоров, — сказал он скромно и без всяких там «доктор», «профессор», «академик» и проч.
Тригоров… По части имен у меня профессиональная память, и сейчас она подсказывала мне, что я встречал это имя буквально только что…
Мой взгляд упал на рекламный буклет «Галактик-Трэвэлинг». Он по-прежнему был открыт на странице с описанием корабля-деформатора. Вслед за описанием там приводился недлинный список нобелевских лауреатов, чей совокупный гений превратил КД из мечты в реальность. Я попросил Тригорова расписаться напротив его фамилии.
— Держите зачетку, — сказал он, возвращая буклет. — Я верю, теперь вы справитесь с курицей.
С высот науки я свалился в низменную жизнь. Плохо рассчитав точку приземления, угодил в кетчуп.
Пассажиры, чьи места находились вдоль левого борта, первыми заметили «Трамплин-2». Все как один, они прильнули к иллюминаторам. Стюардесса объявила, что остальные пускай довольствуются экраном, расположенным в начале салона. Разумеется, на нее наплевали — смотреть в телевизор можно и дома, зря, что ли, люди выложили за тур по несколько тысяч. Под организованным напором правых левые были вынуждены поделиться иллюминаторами.
Мы с нобелевским лауреатом (как звучит, а?) сидели в правом ряду. Резкое обесценивание правых кресел нисколько его не взволновало. Формулы методично выписывались одна за другой на листке блокнота, особо ценные экземпляры тут же переносились на экран ноутбука. У меня не было желания участвовать в общей свалке, но снимки «Трамплина» требовали визуального подтверждения, и я, встав с кресла, продвинулся к паре спящих левых — раз им неохота смотреть на «Трамплин», то не пропадать же добру.
Итак, к нам приближалась двухкилометровая буква «Т», напечатанная шрифтом Haettenschweiler Bold: с зачаточной перекладиной и длинной, массивной ножкой. Над перекладиной имелся непредусмотренный шрифтом шишкообразный выступ радиусом сто тридцать метров. Общедоступный план станции утверждал, что внутри выступа размещена жилая зона, и что ни в каком другом месте жилой зоны нет. Вторая часть утверждения вызывает сомнение. Я собственными ушами слышал, как два туриста, не прикупившие себе спальных мест, всерьез обсуждали план свить гнездо на дереве в экспериментальной оранжерее. В крайнем случае, они поставят среди кустов палатку.
Крестовина — важнейшая часть станции, в ней и на ней находятся: командный пункт, системы управления и жизнеобеспечения, средства связи, энергостанция, шлюзовые камеры, стыковочные узлы, резерв всего, что только поддается резервированию.
Весь объем ножки заполняют монтажные цеха, исследовательские лаборатории, куски и запчасти КД, и все вместе это называется «Центр подготовки полетов». Слово «ножка», конечно, не совсем удачно, и дело не столько в размерах, сколько в том, куда направлена сила тяжести. А направлена она так, чтобы коридоры на «Трамплине» были длиннее, а этажей — меньше. (Оцените, как я обошелся без слов «перпендикулярно», «ось», «плоскость». Недаром по геометрии у меня была твердая тройка.)
— Вау!!! — завыли пассажиры, и их можно было понять: из челнока стал виден «Гигантропос». Он не улетел без нас, и одно это — уже повод для радости. Корабль представлял собою четырехсотметровый гофрированный цилиндр диаметром полторы сотни метров. Не знаю, связана ли его ребристость с его назначеньем деформировать пространство, но впечатление было таким, что «Гигантропосом» уже пробивали какую-то стену, и что стена оказалась прочнее, чем это предсказывал, предположим, Тригоров.
Но черт с ним, с кораблем. Где ж та антенна, за которую так неудачно зацепился Сундин? Для тренировок туристам отвели кусок крестовины у основания жилого выступа. Я изучил снимок места трагедии до последнего пикселя, но что толку? Невозможно найти в лесу дерево по его фотографии. Одно было ясно: «челнок» причалит не там, где летают вышедшие в космос туристы. Наверное, теперь это записано в правилах.
За исключением капитана, весь экипаж вышел усаживать по местам пассажиров. Пассажиры нехотя пристегнулись, а те из них, кто успел достать с полок багаж, пристегнули к себе чемоданы. Легкие сумки было разрешено не пристегивать.