Страница:
В этом споре забавным было то, что из столовой в кухню ведет дверь, и, когда папа нес тарелки в кухню, я слышала его до тех пор, пока он не скрывался за дверью; потом, когда он выходил, я слышала его и маму до тех пор, пока дверь не закрывалась; после этого я слышала только его слова и не слышала маминых, поэтому не могла как следует разобрать всего, но поняла большую часть.
Среди гостей на ужине был сенатор Грязная Грязь. (Это не настоящее имя — никогда не могла запомнить его настоящего имени, — просто так его называет папа. Папа говорит, что он «самая настоящая грязная грязь». Я называю его жену миссис Мышь, потому что она такая крошечная и никогда не говорит ни слова. Боже, как много духов она на себя выливает. Звук она издает только в одном случае, когда хочет, чтобы ее мартини «освежили», как она это называет. Мама говорит, что недавно миссис Мышь оправилась от полного нервного срыва. Хотела бы я на нее посмотреть до того, как она от него оправилась.)
Мама разозлилась, потому что папа ничего не ответил сенатору Грязная Грязь. Сенатор Грязная Грязь — изоляционист. (Я заметила, что он слопал весь свой мясной рулет и пюре и попросил добавки того и другого. Может быть, мама права.)
Папа становится еще терпеливее, чем обычно, когда мама так себя ведет, и это правильно, знаю по опыту.
Он объяснил ей, что цель званого ужина состояла в том, чтобы узнать мнение важных людей в правительстве, чтобы он мог БЫТЬ ПОЛЕЗНЫМ СВОИМ ЧИТАТЕЛЯМ. (Это очень серьезная фраза для папы, одна из немногих вещей, по поводу которых нельзя шутить.)
Мама, которая, конечно, об этом знает, ответила, что она готова слушать все, что угодно, кроме этого «изоляционистского бреда». Она сказала, что у нее нет читателей, которым она должна быть полезной (я подумала, что тут мама ужасно близко подошла к черте, которую нельзя пересекать), и что больше она не будет спокойно слушать это. В следующий раз она собирается высказать свое мнение.
Она сказала папе, что он «должным образом предупрежден». Папа выглядел «должным образом предупрежденным».
Понедельник, 27 октября 1941 года
Вашингтон, округ Колумбия
Я не собиралась говорить с Эллисон, даже если бы она заговорила со мной, но она со мной не заговорила. Всю последнюю неделю мне приходилось каждый день сидеть с ней в одном классе на каждом уроке, постоянно притворяясь, что она не существует.
Мама была права. Мне нужно иметь больше одной подруги. Мама думает, что было бы лучше, если бы у меня было две или три подруги или даже несколько подруг, но мне это не нравится. Мне нравится иметь только одну лучшую подругу, которой я могу доверять. Как только я приезжаю в новый город, я нахожу кого-то, кто становится моей лучшей подругой, вот так.
Слишком сложно иметь больше одной подруги. Но мама говорит, что иногда бывает не так сложно жить, когда у тебя много друзей.
Лучше бы я послушала ее, а то теперь я с ужасом иду в школу, потому что мне не с кем дружить, кроме Сильвии Прескотт. Сильвия милая и обожает меня, но это несколько неудобно, потому что она бывает надоедливой.
В любом случае я не понимаю, почему я должна ходить в школу. Скоро мы уезжаем на Гавайи, так какая разница? Я просто пропущу на пару дней больше.
Мама только посмеялась, когда я сказала ей об этом. К школе она относится еще серьезнее, чем папа.
Похоже, у нас бесконечный список дел, которые надо сделать, и все бегают вокруг, натыкаясь друг на друга, как шары на бильярдном столе.
Мне надо решить, что я возьму с собой, потому что мама говорит, что мы будем жить в гостинице, пока не прибудет наш багаж. Я понятия не имею, что носят дети на Гавайях. Точно возьму свои свитера из жесткой шерсти, хотя знаю, что там очень тепло. Я взяла юбки в складку, включая две клетчатые, черно-белую и коричневатую, и гольфы. Интересно, носят ли на Гавайях гольфы.
Я так занята, что у меня нет времени как следует сосредоточиться на том, что я боюсь впервые лететь на самолете.
Энди сказал, что это не страшно, а потом начал рассказывать мне все, чего я никогда не хотела знать о полетах. Понятия не имею, откуда он все это знает, если тоже ни разу не был в самолете.
Не знаю, почему мой первый полет должен длиться тысячу часов.
Мама сказала, чтобы я взяла с собой в самолет достаточно книг. Не знаю, скольких будет достаточно, но взяла две книги про Нэнси Дру — «Секрет старых часов» и «Тайна бунгало — маленький дом в большом лесу», а еще книгу «Годовалый олененок». Этого должно хватить на какое-то время.
После обеда я сидела в своей комнате и рассматривала книгу с картинками о Гавайях, которую принесла из библиотеки. В дверь постучали. В нашей семье существуют строгие правила насчет стука в двери. Папа твердо убежден, что у каждого должно быть право на уединение — у него и у всех других (это странно для человека, чья работа в основном состоит в том, чтобы совать нос в дела других, но я никогда ему не говорила этого).
Если кто-то находится в своей комнате за закрытой дверью, никто не может войти ни при каких обстоятельствах (если только это не чрезвычайная ситуация) до тех пор, пока человек внутри не разрешит войти. Мы часто стучим в двери и научились узнавать стук друг друга.
Энди стучит «бумбумбум», три удара подряд без перерывов, будто он собирается выбить дверь, если ему не ответят немедленно. Папа тоже стучит три раза, но это больше похоже на «тук, тук, тук». Очень вежливый и терпеливый стук, как и сам папа. Мы с мамой стучим дважды. У меня получается «тук, т-у-к», один удар короткий и один длинный, а у мамы «тук, тук», просто и четко.
Поэтому когда я услышала «тук, тук», то была уверена, что это мама, и сказала «войдите».
Я была потрясена, когда выглянула из-за книжки и увидела, что в ногах моей кровати стоит Эллисон.
Она выглядела такой расстроенной, что я забыла вести себя так, как будто я зла, а зла я вроде бы была, но вроде бы и не была. Я подумала, что, может быть, что-то случилось с ее отцом, которого то клали в больницу, то выписывали, хотя Эллисон не знает почему. В ее семье никто ей не говорит об этом. Семья Эллисон не любит говорить ни о чем. У меня от них мурашки по спине бегут, хотя я никогда ничего не говорю Эллисон, потому что, я думаю, у нее от них тоже мурашки по спине, и, если бы я сказала что-нибудь, она бы чувствовала себя от этого еще хуже.
Поэтому ей нравится так много времени проводить с моей семьей и поэтому мама сразу разрешила ей подняться в мою комнату. По крайней мере, я думаю, что поэтому.
Прежде чем я даже успела спросить ее, в чем дело, она сказала, что хотела бы начать разговор о моем переезде на Гавайи снова, с самого начала, и я подумала, что это хорошее предложение. Но когда я сказала, что мы переезжаем на Гавайи, она опять расплакалась и сказала, что будет очень сильно скучать по мне, что с трудом может переносить эту мысль и что никогда не найдет лучшей, чем я, ближайшей подруги.
Терпеть не могу, когда люди плачут, и терпеть не могу, когда они говорят мне что-нибудь хорошее. Вряд ли это характеризует меня с лучшей стороны. (Может быть, с самой худшей.) В таких случаях я очень, очень теряюсь и реагирую очень странно.
И я начала смеяться.
Я просто пыталась взбодрить Эллисон. Я сказала, что буду писать ей раз в неделю не важно о чем и что я самая надежная подруга по переписке, хотя Эллисон знает, что это совсем не правда (когда летом она уехала в штат Мэн, я не ответила ни на одно из ее писем). Это была такая вопиющая ложь, что Эллисон действительно рассмеялась, а я поняла, что это мой шанс, и предложила спуститься вниз и съесть мороженое с моими мамой и папой. Есть мороженое с моими мамой и папой — одно из любимых занятий Эллисон. Мама и папа всегда считают калории (папа немного склонен к полноте, а мама особенно осторожна с тех пор, как стала ждать ребенка), но мороженое после ужина перед сном — семейный ритуал.
К счастью, за мороженым мы отвлеклись, потому что Энди был все еще расстроен тем, что папе придется продать «шевроле». Эту машину с замечательным устройством, которое брызгает чистую воду на ветровое стекло, когда водитель нажимает на кнопку. Папа сказал Энди, что тот сможет помочь в выборе новой машины, когда мы приедем на Гавайи, но я не знаю, помогло ли это.
Энди хочет научиться говорить на гавайском языке (не то чтобы он по-английски очень хорошо говорит), поэтому тренируется. Aloha значит «добро пожаловать», «любовь» или «до свидания», mahalo значит «спасибо». Мы будем mahinis, что значит «новоприбывшие», а я wahine, что значит «девочка».
Так что до свидания, Вашингтон, округ Колумбия, и aloha, Oaxy, Гавайи.
Оаху, Гавайи
Среди гостей на ужине был сенатор Грязная Грязь. (Это не настоящее имя — никогда не могла запомнить его настоящего имени, — просто так его называет папа. Папа говорит, что он «самая настоящая грязная грязь». Я называю его жену миссис Мышь, потому что она такая крошечная и никогда не говорит ни слова. Боже, как много духов она на себя выливает. Звук она издает только в одном случае, когда хочет, чтобы ее мартини «освежили», как она это называет. Мама говорит, что недавно миссис Мышь оправилась от полного нервного срыва. Хотела бы я на нее посмотреть до того, как она от него оправилась.)
Мама разозлилась, потому что папа ничего не ответил сенатору Грязная Грязь. Сенатор Грязная Грязь — изоляционист. (Я заметила, что он слопал весь свой мясной рулет и пюре и попросил добавки того и другого. Может быть, мама права.)
Папа становится еще терпеливее, чем обычно, когда мама так себя ведет, и это правильно, знаю по опыту.
Он объяснил ей, что цель званого ужина состояла в том, чтобы узнать мнение важных людей в правительстве, чтобы он мог БЫТЬ ПОЛЕЗНЫМ СВОИМ ЧИТАТЕЛЯМ. (Это очень серьезная фраза для папы, одна из немногих вещей, по поводу которых нельзя шутить.)
Мама, которая, конечно, об этом знает, ответила, что она готова слушать все, что угодно, кроме этого «изоляционистского бреда». Она сказала, что у нее нет читателей, которым она должна быть полезной (я подумала, что тут мама ужасно близко подошла к черте, которую нельзя пересекать), и что больше она не будет спокойно слушать это. В следующий раз она собирается высказать свое мнение.
Она сказала папе, что он «должным образом предупрежден». Папа выглядел «должным образом предупрежденным».
Понедельник, 27 октября 1941 года
Вашингтон, округ Колумбия
Я не собиралась говорить с Эллисон, даже если бы она заговорила со мной, но она со мной не заговорила. Всю последнюю неделю мне приходилось каждый день сидеть с ней в одном классе на каждом уроке, постоянно притворяясь, что она не существует.
Мама была права. Мне нужно иметь больше одной подруги. Мама думает, что было бы лучше, если бы у меня было две или три подруги или даже несколько подруг, но мне это не нравится. Мне нравится иметь только одну лучшую подругу, которой я могу доверять. Как только я приезжаю в новый город, я нахожу кого-то, кто становится моей лучшей подругой, вот так.
Слишком сложно иметь больше одной подруги. Но мама говорит, что иногда бывает не так сложно жить, когда у тебя много друзей.
Лучше бы я послушала ее, а то теперь я с ужасом иду в школу, потому что мне не с кем дружить, кроме Сильвии Прескотт. Сильвия милая и обожает меня, но это несколько неудобно, потому что она бывает надоедливой.
В любом случае я не понимаю, почему я должна ходить в школу. Скоро мы уезжаем на Гавайи, так какая разница? Я просто пропущу на пару дней больше.
Мама только посмеялась, когда я сказала ей об этом. К школе она относится еще серьезнее, чем папа.
Похоже, у нас бесконечный список дел, которые надо сделать, и все бегают вокруг, натыкаясь друг на друга, как шары на бильярдном столе.
Мне надо решить, что я возьму с собой, потому что мама говорит, что мы будем жить в гостинице, пока не прибудет наш багаж. Я понятия не имею, что носят дети на Гавайях. Точно возьму свои свитера из жесткой шерсти, хотя знаю, что там очень тепло. Я взяла юбки в складку, включая две клетчатые, черно-белую и коричневатую, и гольфы. Интересно, носят ли на Гавайях гольфы.
Я так занята, что у меня нет времени как следует сосредоточиться на том, что я боюсь впервые лететь на самолете.
Энди сказал, что это не страшно, а потом начал рассказывать мне все, чего я никогда не хотела знать о полетах. Понятия не имею, откуда он все это знает, если тоже ни разу не был в самолете.
Не знаю, почему мой первый полет должен длиться тысячу часов.
Мама сказала, чтобы я взяла с собой в самолет достаточно книг. Не знаю, скольких будет достаточно, но взяла две книги про Нэнси Дру — «Секрет старых часов» и «Тайна бунгало — маленький дом в большом лесу», а еще книгу «Годовалый олененок». Этого должно хватить на какое-то время.
После обеда я сидела в своей комнате и рассматривала книгу с картинками о Гавайях, которую принесла из библиотеки. В дверь постучали. В нашей семье существуют строгие правила насчет стука в двери. Папа твердо убежден, что у каждого должно быть право на уединение — у него и у всех других (это странно для человека, чья работа в основном состоит в том, чтобы совать нос в дела других, но я никогда ему не говорила этого).
Если кто-то находится в своей комнате за закрытой дверью, никто не может войти ни при каких обстоятельствах (если только это не чрезвычайная ситуация) до тех пор, пока человек внутри не разрешит войти. Мы часто стучим в двери и научились узнавать стук друг друга.
Энди стучит «бумбумбум», три удара подряд без перерывов, будто он собирается выбить дверь, если ему не ответят немедленно. Папа тоже стучит три раза, но это больше похоже на «тук, тук, тук». Очень вежливый и терпеливый стук, как и сам папа. Мы с мамой стучим дважды. У меня получается «тук, т-у-к», один удар короткий и один длинный, а у мамы «тук, тук», просто и четко.
Поэтому когда я услышала «тук, тук», то была уверена, что это мама, и сказала «войдите».
Я была потрясена, когда выглянула из-за книжки и увидела, что в ногах моей кровати стоит Эллисон.
Она выглядела такой расстроенной, что я забыла вести себя так, как будто я зла, а зла я вроде бы была, но вроде бы и не была. Я подумала, что, может быть, что-то случилось с ее отцом, которого то клали в больницу, то выписывали, хотя Эллисон не знает почему. В ее семье никто ей не говорит об этом. Семья Эллисон не любит говорить ни о чем. У меня от них мурашки по спине бегут, хотя я никогда ничего не говорю Эллисон, потому что, я думаю, у нее от них тоже мурашки по спине, и, если бы я сказала что-нибудь, она бы чувствовала себя от этого еще хуже.
Поэтому ей нравится так много времени проводить с моей семьей и поэтому мама сразу разрешила ей подняться в мою комнату. По крайней мере, я думаю, что поэтому.
Прежде чем я даже успела спросить ее, в чем дело, она сказала, что хотела бы начать разговор о моем переезде на Гавайи снова, с самого начала, и я подумала, что это хорошее предложение. Но когда я сказала, что мы переезжаем на Гавайи, она опять расплакалась и сказала, что будет очень сильно скучать по мне, что с трудом может переносить эту мысль и что никогда не найдет лучшей, чем я, ближайшей подруги.
Терпеть не могу, когда люди плачут, и терпеть не могу, когда они говорят мне что-нибудь хорошее. Вряд ли это характеризует меня с лучшей стороны. (Может быть, с самой худшей.) В таких случаях я очень, очень теряюсь и реагирую очень странно.
И я начала смеяться.
Я просто пыталась взбодрить Эллисон. Я сказала, что буду писать ей раз в неделю не важно о чем и что я самая надежная подруга по переписке, хотя Эллисон знает, что это совсем не правда (когда летом она уехала в штат Мэн, я не ответила ни на одно из ее писем). Это была такая вопиющая ложь, что Эллисон действительно рассмеялась, а я поняла, что это мой шанс, и предложила спуститься вниз и съесть мороженое с моими мамой и папой. Есть мороженое с моими мамой и папой — одно из любимых занятий Эллисон. Мама и папа всегда считают калории (папа немного склонен к полноте, а мама особенно осторожна с тех пор, как стала ждать ребенка), но мороженое после ужина перед сном — семейный ритуал.
К счастью, за мороженым мы отвлеклись, потому что Энди был все еще расстроен тем, что папе придется продать «шевроле». Эту машину с замечательным устройством, которое брызгает чистую воду на ветровое стекло, когда водитель нажимает на кнопку. Папа сказал Энди, что тот сможет помочь в выборе новой машины, когда мы приедем на Гавайи, но я не знаю, помогло ли это.
Энди хочет научиться говорить на гавайском языке (не то чтобы он по-английски очень хорошо говорит), поэтому тренируется. Aloha значит «добро пожаловать», «любовь» или «до свидания», mahalo значит «спасибо». Мы будем mahinis, что значит «новоприбывшие», а я wahine, что значит «девочка».
Так что до свидания, Вашингтон, округ Колумбия, и aloha, Oaxy, Гавайи.
Оаху, Гавайи
Пятница, 7 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Перелет из Вашингтона в Сан-Франциско длился вечность, а перелет из Сан-Франциско на Гавайи длился вечность и еще один день (больше восемнадцати часов). Надо сказать, что это очень захватывающе и не так страшно, как я думала.
В Сан-Франциско мы сели на «Китайский клипер» — летательный аппарат, похожий на очень, очень большой моторный катер с гигантским крылом сверху. Мы взлетели с плавучего пирса и приземлились на воду. Четыре огромных пропеллера расположены так высоко, что не достают до воды. Мы опустились на воду и подобрались к пирсу.
Мы вылетели в 15.00 и прибыли в Гонолулу в 9.00 следующего дня. Я много спала (половина пути из Сан-Франциско на Гавайи пришлась на ночь). Я отлично сплю, особенно когда мы куда-нибудь едем. В машине я кладу голову Энди на колени и через пять минут уже крепко сплю.
Я прочитала почти все книги, которые взяла с собой, и разгадала кроссворды. Мы играли в информационную игру «Монополия» (три часа — мама выиграла), а потом попытались проверить, можем ли мы все вместе вспомнить названия столиц всех сорока восьми штатов. Не смогли. Никто не знал столицу Мичигана (Лансинг) и Кентукки (Франкфорт).
Ужин был довольно изысканным (на маму он произвел большое впечатление). Его подавали в обеденном зале за прекрасно накрытыми столами с белыми льняными скатертями, блестящим столовыми серебром и очень красивыми фарфоровыми тарелками.
Теперь я знаю, где скрывалось солнце все время, пока мы жили в Вашингтоне, оно было здесь, на Гавайях. Энди прав, это другая планета. Планета, где всегда хорошая погода. В день нашего приезда было 78 градусов (и с тех пор столько же каждый день) — 78 градусов в ноябре! Воздух даже пахнет по-другому: чистый и сладкий. Мама говорит, это из-за океана.
Она думает, что климат будет полезен для Энди, потому что у него астма. Иногда его приступы такие тяжелые, что ему приходится забираться во что-то вроде палатки и вдыхать ментоловый пар, чтобы дышать.
Мы ездили на пляж в Вайкики. Мальчишки на пляже действительно катаются на досках по волнам. Они очень загорелые и мускулистые. Мы ожидали увидеть, что мальчики ныряют с пирсов за монетами, которые туристы бросают в воду, но я их не заметила.
Папа говорит, что, если заплатить этим мальчикам, которые плавают на досках, они возьмут меня прокатиться. Мне этого не особенно хочется благодаря брату.
Энди сказал, что раньше на досках плавало в два раза больше людей (можно подумать, он это знает, — Энди приходится делать вид, как будто он все знает), но остальных съели акулы. Акулы съедают так много пловцов, потому что их любимое блюдо — черепахи, и, когда они смотрят вверх и видят, что кто-то плывет на доске, они думают, что это черепаха, и по ошибке его съедают.
К сожалению, ему удалось до смерти напугать меня акулами (не пришлось слишком долго стараться), и я вычеркнула катание на доске из своего списка Главных Десяти вещей, которые нужно сделать на Гавайях.
Жаль, что мы не могли дольше пожить в гостинице. «Королевская гавайская гостиница» — самая красивая гостиница из всех, которые я видела. Она кораллово-розового цвета, из окон открываются панорамные виды возвышающихся гор, которые своими вершинами протыкают облака. Весь остров кажется ярко-зеленым, если не считать бирюзового моря и синего неба.
Завтраки нам приносили в комнату, и однажды утром я ела вафли, на следующий день дольки папайи, португальскую колбасу и яйца (прежде я никогда не пробовала ничего из этого, кроме яиц).
Мне очень, очень нравится моя новая спальня. Она солнечная, просторная и намного больше, чем все спальни, которые у меня были раньше. Конечно, весь дом примерно в два раза больше, чем любой из домов, где мы жили прежде. В нем три спальни и три ванных комнаты, у каждого своя. (В Вашингтоне и Бостоне у нас с Энди была одна ванная на двоих, а это одна из самых худших вещей, какие только можно себе представить.)
Последние сорок восемь часов мама приводила в порядок кухню. (Она пытается подготовиться ко Дню благодарения.) Мы обе считаем, что кухня — самая красивая комната в доме, потому что ее большое окно выходит на залив, и по утрам кухню заливает солнце.
Папа сказал, что можно покрасить мою комнату в лиловый цвет (мой любимый). Хоть мне и нравилось жить в гостинице, но так приятно снова спать в собственной кровати.
Воскресенье, 9 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Теперь я знаю настоящую причину, для чего папу перевели на Гавайи. Для того чтобы он мог больше играть в гольф. Конечно, он говорит, что это ради дела. Папа заявляет, что гольф даже лучше званых ужинов помогает получить «внутреннюю информацию».
Папе нравится много времени посвящать тому, что он называет «общение», а мама называет «сплетни». (Я думаю, это большая разница.) Мама довольно нелюдима, если не считать званых ужинов (которые, честно говоря, она в основном устраивает ради папы). Мама любит только одно общение — за карточной игрой в черви. Папа любит играть в черви даже больше, чем слушать Бенни Гудмана.
Она пыталась научить меня, но я не очень хорошо играю в карты (теперь я понимаю, что и в любые другие игры). Нужно хотя бы три игрока, а папа и Энди, к счастью, умеют играть, так что это освобождает меня от необходимости участвовать в игре. Все равно мама не любит играть со мной. Она говорит, что я просто избавляюсь от всех своих плохих карт при первой же возможности, не понимая, что происходит в игре (в этом она совершенно права). Я думала, что избавляться от плохих карт (червей и пиковой королевы) как можно скорее — это и есть смысл игры. В сущности, я ненавижу карточные игры.
Папа играет в гольф в загородном клубе Оаху с одним моряком, родственником сенатора Грязная Грязь. Он встал очень рано, потому что им нужно «сделать первый удар» в игре к 7.00 утра.
Папа одевается не так, как положено одеваться игрокам в гольф. Я смотрела в окно, когда племянник (мне так показалось) сенатора Грязная Грязь приехал забрать папу.
Он выглядел так, будто часами стоял перед зеркалом, пытаясь решить, как бы надеть на себя побольше одежды в клетку (у него получилось). А папа просто надел свой старый гарвардский спортивный костюм (там он ходил в школу) и повязал на шею полотенце.
У него уже назначены встречи для игры в гольф на следующие три воскресных утра. Мы больше никогда не увидим его по воскресеньям.
Завтра в школу.
На этот раз я собираюсь воспользоваться советом мамы. Не буду заводить одну лучшую подругу, даже если кто-нибудь станет умолять об этом. Я заведу двух или трех подруг, может быть, даже больше.
Мама собирается отвезти меня на новой машине. Это совершенно новый «Гудзон» с четырьмя дверями, у него есть переключатель радиостанций, на который нужно нажимать ногой, это очень, очень забавно (хотя мне приходится сползать немножко вниз на водительском сиденье, чтобы достать до него).
Понедельник, 10 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
В школе оказалось не так плохо, как я думала. Конечно, мне пришлось пройти через этот занудный ритуал, когда директор провожает меня в класс и всем представляет.
Большинство детей похожи на меня, хотя есть еще гавайцы, японцы, китайцы и много детей, которые выглядят так, будто они смесь из всего этого.
Все очень дружелюбны. Одна девочка остановила меня в коридоре и сказала, что если мне потребуется помощь с каким-нибудь материалом, который я пропустила, чтобы я просто к ней обратилась. Она бывает почти на всех уроках, на которых бываю я, и у нее очень, очень белые зубы и самая милая улыбка, какую я только видела. Ее зовут Кейм Арата.
Я удивилась, что она так хорошо говорит по-английски. У меня никогда не было знакомых японцев (по крайней мере, мне кажется, что она японка), и мне было забавно видеть, что такая, как она, говорит, совсем как я.
Среда, 12 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Вчера был день рождения Энди (ему исполнилось шестнадцать, теперь он станет еще несноснее). Мама и папа подарили ему бинокль, а дедушка и бабушка прислали серебряный доллар, они всегда нам дарят по серебряному доллару на дни рождения.
Папа сказал, что отвезет Энди на гору в городок Айеа, чтобы он сверху увидел в бинокль Пёрл-Харбор, где стоят корабли.
Энди хочет стать бойскаутом. Мама спросила, не хочу ли я вступить в организацию девочек-скаутов, я не хочу. Мне не очень нравится соблюдать правила и инструкции. Большинство правил на самом деле не имеют смысла, — например, нужно смотреть в обе стороны, когда переходишь дорогу, но что если это улица с односторонним движением? К тому же мне кажется, что форма мне не идет.
Четверг, 13 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Мама и папа пошли на торжественный ужин на Террасу Вайкики, которая расположена на крыше «Королевской гавайской гостиницы». Я знаю, что это важное событие, потому что папа надел белый смокинг, а мама вечернее платье.
Мама сказала, что будет играть Королевский гавайский оркестр (судя по тому, как она это произнесла, они знамениты) и будет много шампанского, которое мама очень любит.
Пятница, 14 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Папа начал писать свою первую статью с тех пор, как мы сюда приехали. Одна из Десяти Заповедей семьи Биллоуз гласит: НЕ МЕШАЙ ПАПЕ, КОГДА ОН ПИШЕТ СТАТЬЮ. Это правило действует вне зависимости от того, насколько важным ты считаешь то, что у тебя выпал зуб. (Когда я была младше, я нередко мешала ему.)
Но сейчас я почти никогда не мешаю. Не то чтобы он кричал или что-то еще. Честно говоря, лучше бы кричал. Он просто медленно поднимает взгляд от своей драгоценной пишущей машинки «Смит-Корона» (еще одна заповедь: НЕ ТРОГАЙ «СМИТ-КОРОНУ» — ЭТО НЕ ИГРУШКА) и спрашивает, зачем к нему пришли. На самом деле он не рад никого видеть, но считает, что если будет вежливым и сразу перейдет к сути такого необъявленного и нежелательного визита, то быстрее всего избавится от пришедшего.
По мне, так лучше бы он кричал «ВЫЙДИ ВОН». Папа относится к тому типу людей, которые могут убить вас своей добротой.
Его статьи всегда выглядят красиво и аккуратно, когда он только начинает писать. Ко второму дню он исписывает все поля неразборчивым почерком; к третьему дню вычеркивает одно, обводит другое и рисует стрелки, показывающие, где, по его мнению, должны быть разные фразы. Когда никто, кроме него, не может разобрать, что он написал, пора читать статью маме (он всегда меняет то, что, по маминому мнению, звучит неправильно). После этого статья готова к окончательной перепечатке (папа печатает ужасно, двумя пальцами), и это значит, что он утонет в море скомканных листов белой бумаги на следующие двадцать четыре часа (по меньше мере) и не будет есть и пить ничего, кроме кофе.
Понедельник, 17 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Первый раз в жизни мне нужна помощь в школе. Каждый раз, когда мы переезжаем, становится все труднее, потому что я много пропускаю, и теперь, когда я в шестом классе, учиться становится очень тяжело. (В прошлом году был первый раз, когда я не стала круглой отличницей из-за этой глупой пятерки с минусом по естественным наукам, благодаря мистеру Гулду, лучше известному как мистер Упырь.)
С естественными науками у меня беда. С историей, математикой, английским и социальными занятиями все в порядке. Но естественные науки, которые здесь проходят, отличаются от того, что я изучала раньше, и мне действительно нужна помощь.
Кейм сказала, что в среду после школы мы можем вместе пойти к ней домой, а потом моя мама забрала бы меня после обеда.
Мама сказала, это значит, что Кейм приглашает меня на обед и было бы грубо отказаться.
Одна из мам в классе позвонила маме и спросила, не хочет ли она вступить в союз родителей и учителей. Мама ответила, что мы все еще устраиваемся на новом месте, и как только мы «распакуем вещи», она «вернется к этому вопросу». Мама говорит одно и то же в каждом городе, куда мы приезжаем.
Вторник, 18 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Мама забрала нас после школы, как обычно, но сюрпризом оказалось то, что мы с папой ехали в «Гавайский книгообмен» (мама везла Энди на его первое собрание бойскаутов).
Папа праздновал, потому что закончил свою статью. Почти все события папа празднует, покупая новые книги. Он неуютно себя чувствует в новом городе до тех пор, пока не найдет «приличный» магазин, где перепродают старые книги. В одном таком магазине он познакомился с мамой. Когда папа учился в колледже, он работал часть дня в магазине, где продавали старые книги. Мама пришла туда в форме медсестры — она была медсестрой, пока не родился Энди, — и, стоя на цыпочках, пыталась достать кулинарную книгу с очень, очень высокой полки — мама довольно маленькая. Тогда-то папа и начал охотиться на свою добычу. Он быстро достал книгу с полки, сдул воображаемую пыль и сказал: «Эл Биллоуз, к вашим услугам». (Вот почему меня назвали Эмбер, а Энди назвали Энди. Маму зовут Энн, и поскольку папу зовут Эл, то всем нужно было дать инициалы Э. Б.) Потом он торжественно вручил ей книгу, и они говорят, что все остальное — история.
«Гавайский книгообмен» мистера Пула — очень пыльный и темный магазин; это именно то, что папа имеет в виду под словом «приличный». В магазине должно быть не меньше миллиона книг, и чем больший там беспорядок, тем лучше. Должно быть, не меньше миллиона книг было только на одном балконе. Хотя я не поднималась туда, потому что мне показалось, что он вот-вот обрушится.
Папа и хозяин магазина действительно понравились друг другу. У хозяина были растрепанные седые волосы, которые торчали во все стороны и выглядели так, будто он их никогда в жизни не расчесывал; на его шее на шнурке висели очки, которые он никогда не надевал; он курил сигару, которую никогда не зажигал. Но его голос был полной противоположностью его виду. Он казался таким интеллигентным, был таким успокаивающим и мягким, что звучал тихо, как шепот.
От одного звука его голоса можно было поверить, что все будет хорошо.
Обычно папа любит, чтобы говорил кто-то другой, но в этот раз папа говорил сам. Владелец магазина хотел знать, что люди «на большой земле» думают о войне, особенно люди в Вашингтоне.
Мистер Пул спросил, люблю ли я читать, и выглядел довольным, когда я ответила, что очень люблю. Он сказал, что в этом случае у него есть для меня приятный сюрприз, и исчез в одном из длинных, тускло освещенных проходов, разделявших бесконечные ряды книжных полок, которые высились от пола до потолка. Вернувшись, он вручил мне книгу «Секретный сад» и пожелал, чтобы она понравилась мне хотя бы наполовину так сильно, как понравилась ему.
Папа заплатил за свои книги, но мистер Пул не позволил заплатить за мою, показав на табличку, висевшую над его головой: «ДЕТИ ЧИТАЮТ БЕСПЛАТНО».
Папе так понравился хозяин магазина, что он спросил, не возражаю ли я, если мистер Пул пойдет с нами обедать. Я не возражала, я даже не знала, что мы собираемся обедать не дома.
Когда мы уходили, мистер Пул просто перевернул на двери табличку, у которой с одной стороны было написано «Открыто», а с другой «Закрыто», и мы отправились в город. Он предложил на трамвае поехать в его любимый ресторан, и там оказалось очень хорошо. Я съела две порции вкуснейших свиных ребрышек.
Нам было так весело вместе (когда папе по-настоящему нравится какой-то человек, что бывает крайне редко, то он ему очень нравится), что мистер Пул пошел с нами в кино.
Папа любит ходить в кино, и я тоже. (Мама предпочитает читать, а Энди предпочитает играть в бейсбол.) И папа любит Чарли Чаплина, поэтому мы пошли на «Великого диктатора» в «Княжеский театр».
Мы с папой предпочитаем ходить в кино днем, и оказалось, что мистер Пул тоже. Мистер Пул сказал, что ходить в кино днем лучше, потому что в зале не так много людей, чтобы они могли испортить удовольствие своими разговорами. А еще он сказал, что забавнее ходить в кино днем потому, что «это так классно», — он подмигнул мне, когда говорил это.
Чарли Чаплин был очень, очень смешным, особенно когда изображал Гитлера. Хотя я не понимаю, как все могут смеяться над человеком, которого считают таким ужасным.
Среда, 19 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
У Кейм очень красивый дом. По саду гуляли два павлина.
Стены увешаны фотографиями и разными предметами. В гостиной висит портрет человека, который выглядит, как король Японии, и еще два меча, один длинный и один короткий. Кейм сказала, что это мечи самураев и что ее предки в Японии были воинами-самураями.
Когда мы сели ужинать, я с удивлением обнаружила, что вилок нет, а есть только палочки для еды. Я понятия не имела, что с ними делать. Все, включая двух младших братьев Кейм, смотрели на меня так, будто ждали, что я совершу какое-то чудо, — то есть возьму эти палочки и буду ими есть.
Оаху, Гавайи
Перелет из Вашингтона в Сан-Франциско длился вечность, а перелет из Сан-Франциско на Гавайи длился вечность и еще один день (больше восемнадцати часов). Надо сказать, что это очень захватывающе и не так страшно, как я думала.
В Сан-Франциско мы сели на «Китайский клипер» — летательный аппарат, похожий на очень, очень большой моторный катер с гигантским крылом сверху. Мы взлетели с плавучего пирса и приземлились на воду. Четыре огромных пропеллера расположены так высоко, что не достают до воды. Мы опустились на воду и подобрались к пирсу.
Мы вылетели в 15.00 и прибыли в Гонолулу в 9.00 следующего дня. Я много спала (половина пути из Сан-Франциско на Гавайи пришлась на ночь). Я отлично сплю, особенно когда мы куда-нибудь едем. В машине я кладу голову Энди на колени и через пять минут уже крепко сплю.
Я прочитала почти все книги, которые взяла с собой, и разгадала кроссворды. Мы играли в информационную игру «Монополия» (три часа — мама выиграла), а потом попытались проверить, можем ли мы все вместе вспомнить названия столиц всех сорока восьми штатов. Не смогли. Никто не знал столицу Мичигана (Лансинг) и Кентукки (Франкфорт).
Ужин был довольно изысканным (на маму он произвел большое впечатление). Его подавали в обеденном зале за прекрасно накрытыми столами с белыми льняными скатертями, блестящим столовыми серебром и очень красивыми фарфоровыми тарелками.
Теперь я знаю, где скрывалось солнце все время, пока мы жили в Вашингтоне, оно было здесь, на Гавайях. Энди прав, это другая планета. Планета, где всегда хорошая погода. В день нашего приезда было 78 градусов (и с тех пор столько же каждый день) — 78 градусов в ноябре! Воздух даже пахнет по-другому: чистый и сладкий. Мама говорит, это из-за океана.
Она думает, что климат будет полезен для Энди, потому что у него астма. Иногда его приступы такие тяжелые, что ему приходится забираться во что-то вроде палатки и вдыхать ментоловый пар, чтобы дышать.
Мы ездили на пляж в Вайкики. Мальчишки на пляже действительно катаются на досках по волнам. Они очень загорелые и мускулистые. Мы ожидали увидеть, что мальчики ныряют с пирсов за монетами, которые туристы бросают в воду, но я их не заметила.
Папа говорит, что, если заплатить этим мальчикам, которые плавают на досках, они возьмут меня прокатиться. Мне этого не особенно хочется благодаря брату.
Энди сказал, что раньше на досках плавало в два раза больше людей (можно подумать, он это знает, — Энди приходится делать вид, как будто он все знает), но остальных съели акулы. Акулы съедают так много пловцов, потому что их любимое блюдо — черепахи, и, когда они смотрят вверх и видят, что кто-то плывет на доске, они думают, что это черепаха, и по ошибке его съедают.
К сожалению, ему удалось до смерти напугать меня акулами (не пришлось слишком долго стараться), и я вычеркнула катание на доске из своего списка Главных Десяти вещей, которые нужно сделать на Гавайях.
Жаль, что мы не могли дольше пожить в гостинице. «Королевская гавайская гостиница» — самая красивая гостиница из всех, которые я видела. Она кораллово-розового цвета, из окон открываются панорамные виды возвышающихся гор, которые своими вершинами протыкают облака. Весь остров кажется ярко-зеленым, если не считать бирюзового моря и синего неба.
Завтраки нам приносили в комнату, и однажды утром я ела вафли, на следующий день дольки папайи, португальскую колбасу и яйца (прежде я никогда не пробовала ничего из этого, кроме яиц).
Мне очень, очень нравится моя новая спальня. Она солнечная, просторная и намного больше, чем все спальни, которые у меня были раньше. Конечно, весь дом примерно в два раза больше, чем любой из домов, где мы жили прежде. В нем три спальни и три ванных комнаты, у каждого своя. (В Вашингтоне и Бостоне у нас с Энди была одна ванная на двоих, а это одна из самых худших вещей, какие только можно себе представить.)
Последние сорок восемь часов мама приводила в порядок кухню. (Она пытается подготовиться ко Дню благодарения.) Мы обе считаем, что кухня — самая красивая комната в доме, потому что ее большое окно выходит на залив, и по утрам кухню заливает солнце.
Папа сказал, что можно покрасить мою комнату в лиловый цвет (мой любимый). Хоть мне и нравилось жить в гостинице, но так приятно снова спать в собственной кровати.
Воскресенье, 9 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Теперь я знаю настоящую причину, для чего папу перевели на Гавайи. Для того чтобы он мог больше играть в гольф. Конечно, он говорит, что это ради дела. Папа заявляет, что гольф даже лучше званых ужинов помогает получить «внутреннюю информацию».
Папе нравится много времени посвящать тому, что он называет «общение», а мама называет «сплетни». (Я думаю, это большая разница.) Мама довольно нелюдима, если не считать званых ужинов (которые, честно говоря, она в основном устраивает ради папы). Мама любит только одно общение — за карточной игрой в черви. Папа любит играть в черви даже больше, чем слушать Бенни Гудмана.
Она пыталась научить меня, но я не очень хорошо играю в карты (теперь я понимаю, что и в любые другие игры). Нужно хотя бы три игрока, а папа и Энди, к счастью, умеют играть, так что это освобождает меня от необходимости участвовать в игре. Все равно мама не любит играть со мной. Она говорит, что я просто избавляюсь от всех своих плохих карт при первой же возможности, не понимая, что происходит в игре (в этом она совершенно права). Я думала, что избавляться от плохих карт (червей и пиковой королевы) как можно скорее — это и есть смысл игры. В сущности, я ненавижу карточные игры.
Папа играет в гольф в загородном клубе Оаху с одним моряком, родственником сенатора Грязная Грязь. Он встал очень рано, потому что им нужно «сделать первый удар» в игре к 7.00 утра.
Папа одевается не так, как положено одеваться игрокам в гольф. Я смотрела в окно, когда племянник (мне так показалось) сенатора Грязная Грязь приехал забрать папу.
Он выглядел так, будто часами стоял перед зеркалом, пытаясь решить, как бы надеть на себя побольше одежды в клетку (у него получилось). А папа просто надел свой старый гарвардский спортивный костюм (там он ходил в школу) и повязал на шею полотенце.
У него уже назначены встречи для игры в гольф на следующие три воскресных утра. Мы больше никогда не увидим его по воскресеньям.
Завтра в школу.
На этот раз я собираюсь воспользоваться советом мамы. Не буду заводить одну лучшую подругу, даже если кто-нибудь станет умолять об этом. Я заведу двух или трех подруг, может быть, даже больше.
Мама собирается отвезти меня на новой машине. Это совершенно новый «Гудзон» с четырьмя дверями, у него есть переключатель радиостанций, на который нужно нажимать ногой, это очень, очень забавно (хотя мне приходится сползать немножко вниз на водительском сиденье, чтобы достать до него).
Понедельник, 10 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
В школе оказалось не так плохо, как я думала. Конечно, мне пришлось пройти через этот занудный ритуал, когда директор провожает меня в класс и всем представляет.
Большинство детей похожи на меня, хотя есть еще гавайцы, японцы, китайцы и много детей, которые выглядят так, будто они смесь из всего этого.
Все очень дружелюбны. Одна девочка остановила меня в коридоре и сказала, что если мне потребуется помощь с каким-нибудь материалом, который я пропустила, чтобы я просто к ней обратилась. Она бывает почти на всех уроках, на которых бываю я, и у нее очень, очень белые зубы и самая милая улыбка, какую я только видела. Ее зовут Кейм Арата.
Я удивилась, что она так хорошо говорит по-английски. У меня никогда не было знакомых японцев (по крайней мере, мне кажется, что она японка), и мне было забавно видеть, что такая, как она, говорит, совсем как я.
Среда, 12 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Вчера был день рождения Энди (ему исполнилось шестнадцать, теперь он станет еще несноснее). Мама и папа подарили ему бинокль, а дедушка и бабушка прислали серебряный доллар, они всегда нам дарят по серебряному доллару на дни рождения.
Папа сказал, что отвезет Энди на гору в городок Айеа, чтобы он сверху увидел в бинокль Пёрл-Харбор, где стоят корабли.
Энди хочет стать бойскаутом. Мама спросила, не хочу ли я вступить в организацию девочек-скаутов, я не хочу. Мне не очень нравится соблюдать правила и инструкции. Большинство правил на самом деле не имеют смысла, — например, нужно смотреть в обе стороны, когда переходишь дорогу, но что если это улица с односторонним движением? К тому же мне кажется, что форма мне не идет.
Четверг, 13 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Мама и папа пошли на торжественный ужин на Террасу Вайкики, которая расположена на крыше «Королевской гавайской гостиницы». Я знаю, что это важное событие, потому что папа надел белый смокинг, а мама вечернее платье.
Мама сказала, что будет играть Королевский гавайский оркестр (судя по тому, как она это произнесла, они знамениты) и будет много шампанского, которое мама очень любит.
Пятница, 14 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Папа начал писать свою первую статью с тех пор, как мы сюда приехали. Одна из Десяти Заповедей семьи Биллоуз гласит: НЕ МЕШАЙ ПАПЕ, КОГДА ОН ПИШЕТ СТАТЬЮ. Это правило действует вне зависимости от того, насколько важным ты считаешь то, что у тебя выпал зуб. (Когда я была младше, я нередко мешала ему.)
Но сейчас я почти никогда не мешаю. Не то чтобы он кричал или что-то еще. Честно говоря, лучше бы кричал. Он просто медленно поднимает взгляд от своей драгоценной пишущей машинки «Смит-Корона» (еще одна заповедь: НЕ ТРОГАЙ «СМИТ-КОРОНУ» — ЭТО НЕ ИГРУШКА) и спрашивает, зачем к нему пришли. На самом деле он не рад никого видеть, но считает, что если будет вежливым и сразу перейдет к сути такого необъявленного и нежелательного визита, то быстрее всего избавится от пришедшего.
По мне, так лучше бы он кричал «ВЫЙДИ ВОН». Папа относится к тому типу людей, которые могут убить вас своей добротой.
Его статьи всегда выглядят красиво и аккуратно, когда он только начинает писать. Ко второму дню он исписывает все поля неразборчивым почерком; к третьему дню вычеркивает одно, обводит другое и рисует стрелки, показывающие, где, по его мнению, должны быть разные фразы. Когда никто, кроме него, не может разобрать, что он написал, пора читать статью маме (он всегда меняет то, что, по маминому мнению, звучит неправильно). После этого статья готова к окончательной перепечатке (папа печатает ужасно, двумя пальцами), и это значит, что он утонет в море скомканных листов белой бумаги на следующие двадцать четыре часа (по меньше мере) и не будет есть и пить ничего, кроме кофе.
Понедельник, 17 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Первый раз в жизни мне нужна помощь в школе. Каждый раз, когда мы переезжаем, становится все труднее, потому что я много пропускаю, и теперь, когда я в шестом классе, учиться становится очень тяжело. (В прошлом году был первый раз, когда я не стала круглой отличницей из-за этой глупой пятерки с минусом по естественным наукам, благодаря мистеру Гулду, лучше известному как мистер Упырь.)
С естественными науками у меня беда. С историей, математикой, английским и социальными занятиями все в порядке. Но естественные науки, которые здесь проходят, отличаются от того, что я изучала раньше, и мне действительно нужна помощь.
Кейм сказала, что в среду после школы мы можем вместе пойти к ней домой, а потом моя мама забрала бы меня после обеда.
Мама сказала, это значит, что Кейм приглашает меня на обед и было бы грубо отказаться.
Одна из мам в классе позвонила маме и спросила, не хочет ли она вступить в союз родителей и учителей. Мама ответила, что мы все еще устраиваемся на новом месте, и как только мы «распакуем вещи», она «вернется к этому вопросу». Мама говорит одно и то же в каждом городе, куда мы приезжаем.
Вторник, 18 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
Мама забрала нас после школы, как обычно, но сюрпризом оказалось то, что мы с папой ехали в «Гавайский книгообмен» (мама везла Энди на его первое собрание бойскаутов).
Папа праздновал, потому что закончил свою статью. Почти все события папа празднует, покупая новые книги. Он неуютно себя чувствует в новом городе до тех пор, пока не найдет «приличный» магазин, где перепродают старые книги. В одном таком магазине он познакомился с мамой. Когда папа учился в колледже, он работал часть дня в магазине, где продавали старые книги. Мама пришла туда в форме медсестры — она была медсестрой, пока не родился Энди, — и, стоя на цыпочках, пыталась достать кулинарную книгу с очень, очень высокой полки — мама довольно маленькая. Тогда-то папа и начал охотиться на свою добычу. Он быстро достал книгу с полки, сдул воображаемую пыль и сказал: «Эл Биллоуз, к вашим услугам». (Вот почему меня назвали Эмбер, а Энди назвали Энди. Маму зовут Энн, и поскольку папу зовут Эл, то всем нужно было дать инициалы Э. Б.) Потом он торжественно вручил ей книгу, и они говорят, что все остальное — история.
«Гавайский книгообмен» мистера Пула — очень пыльный и темный магазин; это именно то, что папа имеет в виду под словом «приличный». В магазине должно быть не меньше миллиона книг, и чем больший там беспорядок, тем лучше. Должно быть, не меньше миллиона книг было только на одном балконе. Хотя я не поднималась туда, потому что мне показалось, что он вот-вот обрушится.
Папа и хозяин магазина действительно понравились друг другу. У хозяина были растрепанные седые волосы, которые торчали во все стороны и выглядели так, будто он их никогда в жизни не расчесывал; на его шее на шнурке висели очки, которые он никогда не надевал; он курил сигару, которую никогда не зажигал. Но его голос был полной противоположностью его виду. Он казался таким интеллигентным, был таким успокаивающим и мягким, что звучал тихо, как шепот.
От одного звука его голоса можно было поверить, что все будет хорошо.
Обычно папа любит, чтобы говорил кто-то другой, но в этот раз папа говорил сам. Владелец магазина хотел знать, что люди «на большой земле» думают о войне, особенно люди в Вашингтоне.
Мистер Пул спросил, люблю ли я читать, и выглядел довольным, когда я ответила, что очень люблю. Он сказал, что в этом случае у него есть для меня приятный сюрприз, и исчез в одном из длинных, тускло освещенных проходов, разделявших бесконечные ряды книжных полок, которые высились от пола до потолка. Вернувшись, он вручил мне книгу «Секретный сад» и пожелал, чтобы она понравилась мне хотя бы наполовину так сильно, как понравилась ему.
Папа заплатил за свои книги, но мистер Пул не позволил заплатить за мою, показав на табличку, висевшую над его головой: «ДЕТИ ЧИТАЮТ БЕСПЛАТНО».
Папе так понравился хозяин магазина, что он спросил, не возражаю ли я, если мистер Пул пойдет с нами обедать. Я не возражала, я даже не знала, что мы собираемся обедать не дома.
Когда мы уходили, мистер Пул просто перевернул на двери табличку, у которой с одной стороны было написано «Открыто», а с другой «Закрыто», и мы отправились в город. Он предложил на трамвае поехать в его любимый ресторан, и там оказалось очень хорошо. Я съела две порции вкуснейших свиных ребрышек.
Нам было так весело вместе (когда папе по-настоящему нравится какой-то человек, что бывает крайне редко, то он ему очень нравится), что мистер Пул пошел с нами в кино.
Папа любит ходить в кино, и я тоже. (Мама предпочитает читать, а Энди предпочитает играть в бейсбол.) И папа любит Чарли Чаплина, поэтому мы пошли на «Великого диктатора» в «Княжеский театр».
Мы с папой предпочитаем ходить в кино днем, и оказалось, что мистер Пул тоже. Мистер Пул сказал, что ходить в кино днем лучше, потому что в зале не так много людей, чтобы они могли испортить удовольствие своими разговорами. А еще он сказал, что забавнее ходить в кино днем потому, что «это так классно», — он подмигнул мне, когда говорил это.
Чарли Чаплин был очень, очень смешным, особенно когда изображал Гитлера. Хотя я не понимаю, как все могут смеяться над человеком, которого считают таким ужасным.
Среда, 19 ноября 1941 года
Оаху, Гавайи
У Кейм очень красивый дом. По саду гуляли два павлина.
Стены увешаны фотографиями и разными предметами. В гостиной висит портрет человека, который выглядит, как король Японии, и еще два меча, один длинный и один короткий. Кейм сказала, что это мечи самураев и что ее предки в Японии были воинами-самураями.
Когда мы сели ужинать, я с удивлением обнаружила, что вилок нет, а есть только палочки для еды. Я понятия не имела, что с ними делать. Все, включая двух младших братьев Кейм, смотрели на меня так, будто ждали, что я совершу какое-то чудо, — то есть возьму эти палочки и буду ими есть.