По-змеиному выскользнув из рук откровенно скучающих, убаюканных напыщенными речами маститого психиатра санитаров, Андрей развернулся на сто восемьдесят градусов, врезал доктору носком ботинка в низ живота, очевидно, выражая благодарность за «точный» диагноз, пятью гигантскими прыжками достиг своей «восьмерки» с незаглушенным мотором, распахнул переднюю дверцу, нырнул вовнутрь, до отказа выжал газ и на предельной скорости, чуть не задавив какую-то даму с детской коляской, скрылся в неизвестном направлении.
   – Не опаснее амебы. Н-да уж! – с укоризной произнес Федоров, вышедший из офиса понаблюдать за погрузкой безумного экс-секьюрити в санитарный фургон, с сожалением посмотрел на корчащегося в спазмах боли тщедушного лысоватого человечка, вежливо отстранил остолбеневших санитаров, приблизился к незадачливому медицинскому светилу, взял его за плечи, уперся коленом в позвоночник и начал медленно, осторожно выгибать[28]...
* * *
   За истекшие два месяца мадам Лычкова здорово сдала. Ее вдруг одолели многочисленные хвори: то отнимались руки-ноги, то адская боль выламывала суставы, то кожа покрывалась гнойными язвами и т. д. и т. п. Дважды Лилия Петровна побывала в предынфарктном состоянии. Кроме того, у нее участились вспышки ничем не мотивированной нечеловеческой ярости[29].
   В один из таких приступов она схватила за шкирку и вышвырнула в окно под колеса проезжавшего мимо грузовика крохотного беспризорного котенка, жалобно мяукавшего на лестнице. Детям также изрядно доставалось от бесноватой мамаши: Тарасу за то, что стал приносить в дом мало денег («У-у-у, дармоед проклятый!»), а несовершеннолетней Алисе просто за компанию («Не путайся под ногами, глиста белобрысая!»). По причине частых неудач в машинном бизнесе семейство Лычковых кормилось теперь главным образом за счет «экстрасенсорной» практики Лилии Петровны, но и здесь возникала масса проблем. Конкуренты-колдуны всячески пакостили, переманивали клиентов, сбивали цены... Кроме того, безмозглых дураков, жаждущих воспользоваться услугами «нетрадиционных целителей», последние годы стало гораздо меньше. Не то что в начале девяностых. Если раньше от них буквально отбоя не было, в очередь записывались, то сейчас появление идиота, намеревающегося погубить душу и тело, а также выложить кругленькую сумму наличными в обмен на сомнительное «исцеление», приходилось дожидаться неделями... Тем не менее сегодня, 21 июля 1999 года, Лычкова проснулась в прекрасном настроении и, едва открыв глаза, затрепетала всем телом, вожделенно предвкушая невыразимую сладость мести (как помнит читатель, именно на этот день Лилия Петровна закодировала Кошелева убить Федорова). Выбравшись из-под одеяла, ведьма широко зевнула, оделась, напилась чаю «от пуза» и принялась с нетерпением ожидать вестей от «исполнителя приговора» (выйти на связь с хозяйкой после выполнения задания тоже входило в программу зомби). Сидя в одиночестве за столом, Лычкова, коротая время, раскидывала карты. Ярко раскрашенные картинки сулили долгую жизнь, несокрушимое здоровье, материальное благополучие и скорое приятное известие. Не подозревая, что нечистая сила попросту издевается над ней, колдунья умиротворенно улыбалась[30].
   Дети не докучали Лычковой. Подхватившая легкую простуду Алиса, не вставая с кровати, запоем читала «Мегаполис-Экспресс». А Тарас, уединившись в своей комнате, слушал тяжелый рок.
   – Приятное известие! Приятное известие! Приятное известие! – поглаживая лоснящиеся карты, любовно мурлыкала «психотерапевт» и мысленно представляла грядущую встречу с Кошелевым.
   – Лилия Петровна! Лилия Петровна! Стряслась беда! Непоправимая беда! – глотая слезы, лепечет всклокоченный, перетрусивший, потный от страха Андрей. – Я... Я убил Федорова! При свидетелях! Сам не пойму зачем! Меня наверняка разыскивают по всему городу! Помогите! Спасите!!!
   – Как ты посмел явиться в мой дом с обагренными кровью руками?! – в лицемерном негодовании грохочет Лычкова. – Неужели ты думаешь, я стану покрывать убийцу?! Сию секунду вон!.. Или... нет! Останься. По доброте душевной я все ж таки помогу заблудшей овце! Позвоню в милицию! Добровольное признание смягчает вину! Сиди на кухне, жди, пока за тобой приедут. Сидеть!!!Я пошла к телефону!
   Кошелев безудержно рыдает, умоляет о пощаде, однако ослушаться приказа «Сидеть!» и соответственно удрать не может. Ведь он закодирован на безоговорочное подчинение ведьме... Потом прибывает опергруппа. Андрея, заковав в наручники, запихивают в «воронок», а старший группы выражает Лилии Петровне горячую признательность за неоценимую помощь в задержании опасного преступника.
   Вскоре в одной из центрально-бульварных газет с массовым тиражом (есть там определенные завязки) публикуется обширная статья под эффектным заголовком «Пожилая женщина-психотерапевт в одиночку обезвредила маньяка-убийцу», следом пространное интервью с самой «героиней» и, возможно, цветной портрет Лилии Петровны в половину разворота, желательно с указанием домашнего телефона... Экстрасенсорный рейтинг Лычковой стремительно растет, клиенты валят косяками, деньги текут рекой, а зловредные конкуренты корежатся от зависти.
   Приятные грезы колдуньи прервал робкий звонок в дверь. «Он!» – торжествующе подумала Лилия Петровна, хищно потерла толстые ладошки и, колыхая увесистыми окороками, отправилась открывать...
* * *
   Улизнув от санитаров, Кошелев помчался прямиком к дому Лычковых, надеясь найти там моральную поддержку, «переждать грозу» и, быть может, воззвав к специфическим «дарованиям» Лилии Петровны (а также к ее солидным связям), вовсе избавиться от неприятностей. Дверь открыла лично мадам Лычкова, окинула Андрея холодным подозрительным взглядом, жестом пригласила на кухню, указала сарделькообразным пальцем на табуретку у окна и суровым прокурорским тоном спросила в лоб:
   – Крупно насвинячил? Быстро сознавайся! Не усугубляй запирательством собственное и без того тяжелое положение! Ну же?!
   Пораженный «сверхъестественной проницательностью» Лилии Петровны, Андрей, заикаясь от поспешности, предельно откровенно, с точностью до мельчайших подробностей поведал колдунье историю своего неудачного покушения на Федорова и успешного бегства от психиатров. По мере рассказа Кошелева круглое лицо «целительницы» сперва приняло цвет пурпурного заката, а затем постепенно уподобилось темно-свинцовой жирненькой грозовой тучке.
   – Грязный выродок! Никчемный слизняк! Выкидыш спидоносной макаки! – когда Андрей умолк, с запредельной ненавистью прохрипела она. – Ты, говнюк...
   Тут речь Лилии Петровны прервал заполошный визг Алисы.
   Минутой раньше Лычкова-младшая, преодолев природную лень, поднялась с кровати, наведалась к брату с намерением потребовать от «вольтанутого рокомана» сделать музон потише – «читать мешает» и...
   – Тарас, Тарас, Тарас умер! – влетев на кухню в одной коротенькой полупрозрачной комбинашке, пронзительно завопила девушка. – Там... там... посмотрите!!!
   Все трое, включая Кошелева, ломанулись в комнату Лычкова-младшего. Запрокинув назад голову, Тарас сидел в низком кожаном кресле и как две капли воды походил на вынутого из петли удавленника: посиневшее лицо, высунутый изо рта прокушенный язык, выпученные глаза, пропитанные мочой штаны[31]. Рядом на полу валялся пустой шприц.
   «Передозировка!» – догадался Андрей. Из мощных колонок «фирменного» музыкального центра по-прежнему неслись режущие барабанные перепонки и травмирующие психику раскаты тяжелого рока. Нервным движением Алиса выдернула шнур из розетки. В комнате воцарилась тишина. Плюхнувшись на колени перед креслом, Лилия Петровна (врач по образованию) попыталась оказать сыну первую медицинскую помощь, но бесполезно. Душа Тараса уже горела в аду. Осознав это, Лычкова медленно поднялась, распрямила спину и обратилась к Андрею. Голос ведьмы звучал воистину страшно:
   – Мой драгоценный мальчик мертв, а ты, сраная дешевка, жив! Так сдохни же! Сдохни немедленно! Покончи с собой!!! Бросайся под машину, щенок!!!
   Позабыв обувь, зомби Кошелев выскочил из квартиры, сбежал вниз по лестнице и, ничего не соображая, кинулся под первый попавшийся автомобиль. Едва Андрей покинул жилплощадь Лычковых, в левой стороне груди Лилии Петровны беззвучно взорвался огненный шар. Она пошатнулась, попыталась заглотнуть воздух широко разинутым ртом со слюнявыми трясущимися губами, ухватилась за сердце и с грохотом обрушилась на пол. Лицо «целительницы» побелело, черты запали, заострились, нижняя челюсть отвисла, остекленевшие глаза бессмысленно уставились в потолок...
   – Обширный инфаркт, – бегло осмотрев громоздкий труп, сказал плачущей Алисе прибывший по вызову врач «Скорой помощи»...

ГЛАВА 6

   СЕМЬ С НЕБОЛЬШИМ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ.
   ПЯТНИЦА, 25 ФЕВРАЛЯ 2000 ГОДА
   Денек выдался погожий. В безоблачном голубом небе ярко светило солнце, отражаясь на снегу крохотными веселыми искорками. Щеки прохожих приятно пощипывал и румянил легкий бодрящий морозец. С утра столбик ртутного термометра показывал около десяти градусов ниже нуля – сущая безделица для средней полосы России. Где-то в отдалении радостно лаяла выведенная на прогулку собака. Вдоль тыльной стороны старого пятиэтажного «хрущевского» дома с наигранной беспечностью праздношатающегося оболтуса прохаживался худой иссиня-бледный человек неопределенного возраста с мутными, шальными глазами, одетый в старое поношенное пальто, давно не стиранные мятые джинсы, стоптанные ботинки и с вязаной черной шапочкой на голове. Лишь с огромным трудом в этом костлявом замызганном типе можно было опознать некогда опрятного, пышущего здоровьем, спортивного Андрея Кошелева двадцати пяти лет от роду. Андрея интересовало одно из окон на первом этаже. За ним в квартире номер 43 проживала двоюродная сестра Кошелева Ольга. Время от времени тусклый взгляд Андрея задерживался на слегка приоткрытой форточке заветного окна, и тогда по сизым губам парня проскальзывала тень злорадной усмешечки. Дело в том, что, по слухам, сестра получила от скончавшегося месяц назад мужа-коммерсанта богатое наследство. В настоящий момент Ольга лежала в больнице с сердечным приступом, и Кошелев намеревался самым бессовестным образом обокрасть больную родственницу. Нежелательных встреч с остальными обитателями квартиры Андрей не опасался. Он точно знал – десятилетняя дочь Ольги Аня находится в школе, а Анина бабушка Елена Ивановна, родная тетка Кошелева, десять минут назад отправилась за покупками на рынок и вернется не ранее чем через час. Приоткрытая форточка предназначалась семейному любимцу коту Барсику, не желавшему подолгу сидеть взаперти и то и дело совершавшему глубокие рейды по окрестным дворам в поисках различного рода кошачьих развлечений. В общем, «почва» для кражи – лучше не придумаешь! Оставалось дождаться благоприятного момента, когда поблизости не останется ни единого свидетеля, залезть на невысокий карниз, через форточку открыть оконные шпингалеты и пробраться вовнутрь к «сокровищам Али-Бабы» (так мысленно окрестил Кошелев наследство покойного супруга Ольги)... Став законченным наркоманом в считанные недели, Кошелев до сих пор не подох подобно Тарасу по одной простой причине. Бросившемуся по приказу ведьмы под автомобиль Андрею пришлось долго проваляться по больницам: сперва в травматологии со сломанной ногой, разбитой головой и вывихнутым плечом, потом, как только установили его личность, – в психушке. Вы скажете, что согласно нынешнему законодательству принудительное психиатрическое лечение назначается исключительно по приговору суда. Да! Но не в таких случаях, как с Андреем. Ведь он пытался совершить сначала убийство, а потом самоубийство[32]. Короче, опасен для окружающих. В результате бывшему «младшему компаньону» скончавшегося от передозировки Тараса пришлось провести около полугода под бдительным присмотром психиатров. Те без особых проблем сняли наркотическую ломку[33], добросовестно обследовали пациента, настойчиво поинтересовались мотивами совершенных деяний, душевным состоянием Андрея в момент нападения на Федорова и, едва услышав про таинственный «голос», с ходу поставили звучный наукообразный диагноз: «галлюционидно-параноидный синдром шизофрении», а также прописали курс лечения нейролептиками: тиопроперазином, галоперидолом и т. д. Пребывая в стенах дурдома, Кошелев не терял даром времени, а именно свел знакомство с неким Геннадием Костылевым по прозвищу Костыль (речь о котором еще пойдет в дальнейшем). Вечерами в курилке они подолгу беседовали, шепотом обсуждая планы на будущее... Костыль выписался в конце октября, Андрей двумя месяцами позже, в канун Нового года, и незамедлительно сел на иглу по-новой, отпраздновав таким образом наступление третьего тысячелетия. А насчет «шизофрении»... Гм-м, на первый взгляд могло показаться, будто Кошелев и впрямь от нее избавился. Так считали психиатры, так думал сам Андрей. И действительно, неведомый голос больше не звучал в мозгу, не командовал, не угрожал... Значит, ушел под воздействием современных психотропных препаратов? Нет, господа хорошие, не обольщайтесь! Нечистого духа нейролептиками не выгонишь! Плевал он на них с Эйфелевой башни! Молчание голоса объяснялось другой причиной: с течением времени демон ухитрился столь успешно овладель душой жертвы, что больше не считал необходимым открыто обнаруживать свое присутствие. Теперь он попросту камуфлировал команды под якобы собственные мысли Кошелева...
   Деньги на дозы Андрей добывал путем разбойных нападений и квартирных краж.
   К кражам Кошелев относился лучше, чем к грабежам, но вовсе не из-за отвращения к насилию. После «лечения» у ведьмы Лычковой он приобрел помимо прочего ярко выраженные садистские наклонности. Нелюбовь Кошелева к грабежам объяснялась сугубо прагматическим расчетом – «Стремно!». Конечно, наброситься на школьника, слабосильную старушку-пенсионерку или пьяненького мужичка-работягу хилой комплекции просто, но... много с них не поимеешь! Так, гроши. В лучшем случае на одну дозу[34]. А с крутыми ссориться чревато, в чем наркоман имел несчастье дважды убедиться на личном горьком опыте. Однажды поздно вечером Андрей попытался ограбить вдребезину пьяного бандитской внешности мужчину с толстенной золотой цепью на шее, который с огромным трудом выкарабкивался из новенькой красивой машины. Андрей рассчитывал на богатейший улов, но... уклюкавшийся до поросячьего визга браток (а может, сотрудник какой-нибудь спецслужбы, или солидной охранной структуры, или... Да кто их нынче разберет!)... В общем, намеченная «жертва», не мудрствуя лукаво, выхватила пистолет, и Кошелеву пришлось улепетывать сломя голову, по-заячьи петляя, спасаться от выстрелов, иногда падать ничком в снег, снова вскакивать и снова драпать[35]... Пули не попали в цель лишь благодаря тяжелейшей степени опьянения владельца толстой золотой цепи и красивой машины... Второй раз Андрей подстерег в темной подворотне солидную женщину в норковой шубе, угрожая кухонным ножом, вырвал у нее сумочку (где впоследствии оказалось пять тысяч рублей), стащил с запястья золотой браслет и, ликуя, смылся.
   Спустя ровно сутки за Кошелевым пришли. Нет, не милиция, а муж ограбленной женщины, носящий имя Николай, с двумя свирепого вида плечистыми друзьями. Николай оказался тесно связан с... ну вы сами понимаете, и поиски заняли совсем немного времени. Сначала Андрея заставили вернуть браслет, сумочку, деньги (в том числе возместить уже потраченную сумму), а затем затолкнули в машину и увезли на заброшенное старое кладбище «получать моральную компенсацию». Там Кошелева жестоко избили (вышибли несколько коренных зубов, опустили почки, сломали пару ребер), под дулом пистолета заставили испражниться «по-большому» и сожрать собственное дерьмо. Далее один из экзекуторов предложил «кастрировать пидораса», достал из-за пазухи финку, но... неожиданно в ход событий вмешался не кто иной, как Николай.
   – Не пачкай руки, Вася! – брезгливо сказал он приятелю. – Наркоша достаточно получил... Но не дай бог попробуешь по-новой! Тогда живьем в землю зарою! Обещаю! – обратился он к трясущемуся, перемазанному экскрементами Андрею и рявкнул: – Катись, выродок!!!
   Итак, умудренный плачевным опытом, Кошелев предпочитал воздерживаться от разбойных нападений и прибегал к ним в самых крайних случаях, когда ну нигде больше не получалось добыть денег на дозу! Жертвами наркомана становились, естественно, только слабые, беспомощные, фактически нищие люди. Существенной прибыли они, понятно, не приносили...
   Кошелев воровато оглянулся. Наконец-то! Примыкающий к задней стене дома дворик был пуст, как голова фашиствующего молодчика со свастикой на рукаве, истерично орущего «Хайль Гитлер!» под усатеньким лупоглазым портретом давным-давно жарящегося в преисподней Адольфа Шикльгрубера[36]. Забравшись на карниз, Андрей через «кошачью» форточку открыл окно, ступил на подоконник и спрыгнул вниз на разукрашенный синими цветочками пушистый ковер. Выпрямившись, он прислушался: «Чем черт не шутит! Вдруг племянница, притворившись больной, слиняла из школы и бездельничает, зараза! В телевизор пялится!»
   Прошло несколько томительных секунд. В безлюдных комнатах не раздавалось ни звука. «Чисто!» – с облегчением убедился Кошелев и суетливо занялся поисками сокрытых богатств, грубо выворачивая содержимое шкафов, тумбочек, сбрасывая с полок книги, шаря под ванной, за унитазом... Андрею не везло. Ничего похожего на «сокровища Али-Бабы» он не находил.
   – Где ж сука паршивая заныкала золото, доллары? – беспорядочно разбрасывая вещи и роняя мебель, с ненавистью рычал наркоман. – Гнида, мразь, шлюха подзаборная!!! Чтоб ты сдохла в своей больнице!!!
   Миновало десять минут, пятнадцать, двадцать... Результат по-прежнему оставался нулевым. Между тем неумолимо надвигался час, когда Андрею надлежало сделать очередную инъекцию героина. Появились первые признаки коварно подкрадывающейся ломки. Кошелев стал ощущать себя глубоко несчастным, брошенным, никому не нужным. На глаза навернулись слезы. Одновременно Кошелева охватила болезненная, гипертрофированная нервозность. Он начал бесцельно метаться по квартире, натыкаться на стены и бормотать бессвязные жалобы-ругательства. Неожиданно в прихожей послышался металлический скрежет отпираемого замка. «Тетка-стерва вернулась раньше обычного, – со звериной яростью подумал Андрей. – Не успел! Или придушить старую крысу да закончить «работу»? Нет, к сожалению, нельзя! Подозрения однозначно падут на меня! И ломка, ломка на подходе!.. Выход один – бежать к Костылю! Но улова-то нет!.. Дозу задарма не дадут! О е-мое-е-е!!!» Запаниковавший наркоман сгреб в охапку первое, что подвернулось под руку – стоящий на видном месте видеомагнитофон, – и с разбегу сиганул в распахнутое окно...
* * *
   – Боже милостивый! Грабители! Мы разорены! – отперев дверь, увидав разгромленную квартиру и выронив тяжелые хозяйственные сумки, прошептала побелевшими губами Елена Ивановна. – Петя умер! Оля в больнице! Чем кормить ребенка? Бедная Анечка!
   Минут через пять, оправившись от первоначального шока, она, тяжело дыша, бросилась проверять заветный тайник, хранящий пятнадцать тысяч долларов, оставшиеся от покойного зятя. К величайшей радости женщины, деньги оказались на месте.
   – Слава тебе господи! – истово перекрестилась Елена Ивановна, в изнеможении опускаясь на стул.
   Пропажу видеомагнитофона она обнаружила лишь по прошествии получаса.
   «Взбесившийся наркоман в окно залез, благо первый этаж, пытался найти деньги... но не получилось. Тогда он схватил первый попавшийся ценный предмет да понесся менять на свое дьявольское зелье! – пришла к справедливому умозаключению женщина. – Надо от греха подальше установить на окнах железные решетки».
   Добродушной Елене Ивановне и в голову не приходило, что взбесившимся наркоманом был не кто иной, как ее любимый племянник Андрюша...
* * *
   Геннадий Костылев по прозвищу Костыль – приземистый, обрюзгший, черноволосый, смахивающий на навозного жука ровесник Кошелева – промышлял перепродажей краденого и розничной торговлей героином, который, кстати, сам активно употреблял. Геннадий жил один в однокомнатной квартире на третьем этаже девятиэтажного многоподъездного дома, по стечению обстоятельств расположенного неподалеку от городского морга. Большую часть его жилплощади заполняли различные коробки и свертки. Костылев поддерживал тесные связи с несколькими заядлыми наркоманами и зачастую вместо денег соглашался принять от них товар. По наидешевейшим расценкам, естественно... К нему-то и прибежал взмыленный, находящийся на пороге ломки Андрей. Успевший вовремя ширнуться Костыль встретил взбудораженного Кошелева понимающим взглядом и молча, посторонившись, запустил вовнутрь.