Страница:
Впервые в жизни Сэмми мучилась от столь тяжелого похмелья. Чувство вины и боль черным туманом застилали глаза. Мысль о том, что где-то в этом большом доме может находиться Чип, также не приносила облегчения. Дребезжание звонка, на которое никто почему-то не обращал внимания, только усиливало пытку. К тому же прямо перед ней сидела мадам Дю-мер.
Директриса Дома моды Лувель, расположившаяся за своим рабочим столом, крепко сплела пальцы рук и уставилась на американку с выражением какого-то театрального отчаяния. Черное глухое платье оттеняло темно-рыжие волосы, подчеркивало бледность лица и все еще привлекательную, несмотря на возраст, фигуру. Софи рядом не оказалось, так что помочь с переводом было некому. Сэмми решила, что это подстроено умышленно. Мадам Дюмер говорила исключительно по-французски.
Словно ведя какую-то странную игру, они ни на шаг не могли продвинуться в переговорах. Лишь отдельные слова — такие как «счет», «наличные», — насколько успела заметить Сэмми, доходили до Соланж Дюмер. В ее взгляде мелькали быстрые искорки понимания, но она сразу же отводила в сторону немного водянистые карие глаза. Сама же директриса выплескивала только быстрый поток французской речи, в котором то и дело проскакивали имя Джексона Сторма и «personne d'autorite»[26].
— Джексон Сторм сейчас объезжает свои дальневосточные предприятия, — в третий или четвертый раз объясняла Сэмми. — Он не смог лично переговорить с вами. Сейчас эта работа поручена мне. Я была бы вам очень благодарна за хотя бы небольшую помощь и сотрудничество.
Сэмми не думала, что мадам Дюмер без ее ведома свяжется с Нью-Йорком. Собственно, это не имело ни малейшего смысла. Сейчас именно ей отвели роль представителя Джексона Сторма в Париже.
— К тому же я хочу, чтобы вы отправили кого-нибудь в квартиру наверху, чтобы навести там порядок. Пылесос, понимаете? — С обезоруживающей простотой Сэмми изобразила, как чистят пол пылесосом. В широко распахнутых глазах Соланж Дюмер застыло недоверчивое выражение. — И пусть кто-нибудь заменит простыни на кровати на белые, если не трудно.
Сэмми прижала большой палец к переносице и на мгновение закрыла глаза. Кто бы там ни названивал, ее гудящая после вчерашнего голова больше не могла вынести эту пытку.
— Я не могу спать на черных простынях. Я на них не могу даже заснуть.
Женщина с блеклыми губами, сидящая напротив Сэм, непонимающе уставилась на нее.
— Je ne comprends rien tout ce que vous dites[27].
— Давайте перенесем встречу на завтрашнее утро, — медленно и отчетливо проговорила Сэмми. — Но пусть в следующий раз здесь присутствует ваша дочь, чтобы переводить разговор.
Сэмми была на сто процентов уверена, что Соланж Дюмер поняла ее, но она не собиралась выяснять, так ли это на самом деле. Сейчас она намеревалась собственноручно придушить того, кто звонил у двери.
Вскочив, Саманта бросилась прочь из кабинета директрисы прямо на лестничную площадку и посмотрела вниз, на огромную витую лестницу.
— Кто там? — закричала Сэмми во весь голос. — Кто там внизу, черт вас побери? Чего вы хотите?
Фигурка молодой женщины, которая, задрав голову, пыталась рассмотреть, кто стоит наверху, отделилась от двери салона и приблизилась к перилам.
— Никто не отвечает на звонок! — прокричала она в ответ. — Ведь здесь открыто по понедельникам, правда?
О боже, неужели еще одна? Сэм разглядывала женщину. Черные волосы незнакомки с выкрашенными в ярко-рыжий цвет кончиками были столь обильно политы лаком, что стрелками торчали во все стороны, словно у певички из панк-клуба. Девица разоделась в зеленую атласную блузку в оборочках, длинную хлопчатобумажную юбку с пестрым рисунком и красные пластиковые босоножки. В руках она держала большую черную сумку.
— Вы здесь работаете? — поинтересовалась гостья, опираясь на перила и медленно поднимаясь по ступенькам. — Я Брукси Гудман — свободный репортер и фотожурналист, работаю в Париже. Мое настоящее имя Элен, а Брукси — это в честь Бруклина. Все равно французы улавливают мой акцент, хотя на самом-то деле я из Лонг-Айленда. — Она с трудом перевела дыхание и продолжила: — Я пишу для «Фэйрчайлд пабликейшнс». А еще меня публиковали в некоторых французских журналах, таких как «Эль». А что делает американка…
Поднявшись еще на несколько ступенек, она смогла получше разглядеть Саманту.
— Ого! — воскликнула странная девица. — Знаете, на кого вы похожи? Да нет, вы и есть… Вы ведь и есть она, правда? — Гостья добралась до верхней ступеньки. — Вы и есть знаменитая Сэм Ларедо Джексона Сторма, да?
Сэм сбежала вниз, перескакивая через две ступени. Не хватает еще свободного репортера! Ну как со всем этим справиться? Судя по звукам, кто-то поднимался снизу на лифте. Услышав жалобное поскрипывание, Брукси замерла.
— Я могу зайти к вам попозже? — быстро спросила она. — Потому что если это тот, о ком я думаю…
Журналистка показала на лифт, залезла в свою огромную кожаную сумку и вытащила профессиональную фотокамеру «Никон» со вспышкой.
— Подождите, — запротестовала Сэм. — Что вы собираетесь делать?
В этот момент лифт как раз добрался до их этажа. Дверцы распахнулись: внутри, тесно прижавшись друг к другу, стояла странная группа. Толкнув створки, двое крупных мужчин в твидовых пиджаках вышли на лестничную площадку, за их спинами маячил еще один — коренастый лысеющий человек, придерживающий за плечи девочку-подростка в ветровке, узких линялых джинсах и грязных кроссовках.
Девчушка с мальчишеской стрижкой и угрюмым лицом, не отличающаяся особой красотой, первой заметила фотожурналистку и попыталась скрыться в кабине лифта. Прежде чем охранники успели закрыть собой мужчину и девушку, Брукси ринулась вперед и быстро сделала несколько снимков.
Яркий свет фотовспышки заставил всю группу ненадолго замереть. В воцарившейся тишине отчетливо прозвучали щелчки фотокамеры. Девочка возмущенно закричала, крепыш снова обхватил ее за плечи и прижал к себе. В тот же момент один телохранитель набросился на Брукси, а второй рванулся к дверям салона, словно собираясь сорвать их с петель.
— Полегче, ты, урод! — завопила Брукси.
Мужчина в твидовом пиджаке попытался вырвать у нее камеру. Одной рукой он толкнул журналистку, а другой крепко схватил фотоаппарат за вспышку. Брукси упала на колени.
— Не смейте ее трогать! — закричала Сэмми, протягивая руку к камере. — Что вы себе позволяете?
— «Ассошиэйтед пресс»! «Нью-Йорк тайме»! — выкрикивала тем временем Брукси, поднимаясь на ноги. Она отскочила назад и высоко подняла фотоаппарат над головой. — Я американская журналистка! Советую вам задуматься, о'кей?
Вспышка отломилась и осталась в руке охранника. Он попытался дотянуться до самого аппарата, и в этот момент неожиданно открылись двери салона. Коротышка и девочка незамедлительно бросились внутрь. За ними последовали оба сопровождающих. Двери за ними быстро захлопнулись.
Девушка в зеленой атласной блузе и широкой крестьянской юбке, тяжело дыша, прижалась к стене.
— Я знала, что они здесь появятся. — Брукси быстро спрятала камеру в сумку. Нагнувшись и подняв остатки от фотовспышки, она печально вздохнула. — Паршивые гориллы. Принца не заставишь заплатить, даже если обратиться в суд. Увидимся позже, — направляясь вниз, бросила она через плечо.
Саманта смотрела, как журналистка скрывается за поворотом мраморной лестницы. Потом повернулась, толкнула двери салона и не слишком удивилась, когда обнаружила, что они заперты. Причем, похоже, открывать никто не собирался.
— Минутку! — закричала она, бросаясь вслед за Брукси, которая уже скрылась из виду. — Остановитесь на минутку! Я хочу с вами поговорить!
Саманта догнала Брукси на улице Бенедиктинцев в тот момент, когда журналистка пыталась спрятаться за припаркованным неподалеку огромным черным лимузином, в котором сидел шофер в униформе.
— Послушайте, у меня есть карточка аккредитации «Нью-Йорк пресс», — оправдывалась девушка. Она слегка прихрамывала. — Я внештатный корреспондент! Клянусь, я вас не обманываю.
— Вы ударились? — Сэмми поддержала Брукси, чтобы та случайно не поскользнулась.
— Я просто поцарапала коленку Послушайте, пленку вы все равно у меня не отберете, черт ее побери! — Она сделала шаг назад. — Хотелось бы узнать, что делает сотрудник компании Джексона Сторма в Доме моды Лувель.
Девушки изучающе смотрели друг на друга.
— Я не собираюсь отбирать вашу пленку, — успокоила новую знакомую Сэмми. — Послушайте…
— Это же сюжет для репортажа, понимаете? Предположим: «Что ищет в Париже Джексон Сторм?» — не унималась Брукси. — Вы можете мне объяснить или нет?
Положение оказалось совершенно безвыходным.
— Давайте пойдем куда-нибудь и поговорим, — предложила Сэмми. — Да и вы заодно объясните мне, что тут происходит.
Вульгарная физиономия под нелепыми лохмами вдруг расплылась в широкой улыбке.
— Купите мне кофе и что-нибудь поесть в баре «Ритц» и получите, что хотите. Мы легко доберемся туда пешком, — с надеждой попросила Брукси. — Это недалеко.
Сэмми кивнула.
— О'кей, вот это сделка! — сказала Брукси пятнадцать минут спустя, когда они уселись в саду за баром старейшего парижского отеля «Ритц» на Вандомской площади.
Официант, двигаясь по вымощенной плитами дорожке, принес заказ: разнообразные французские пирожные и кофе с молоком. Юная журналистка моментально забыла обо всех разговорах, положив себе на тарелку несколько пирожков с абрикосовой начинкой. Не дожидаясь, когда подадут серебряные ложечки и вилочки, она схватила один рукой и впилась в него зубами с блаженным выражением.
— «Ритц» был одним из самых посещаемых мест еще пару лет назад, а потом этот саудовец — Кашогги, слышали о таком? — купил его и принялся переделывать. Он вложил сюда миллионы. Теперь бар выглядит так, как в те времена, когда здесь любили выпить Хемингуэй, Скотт Фицджеральд, ну, и вся эта братия.
— Я хочу разобраться, что произошло в Доме моды Лувель, — напомнила Сэм, внимательно глядя на журналистку.
— А, в «Лувель»! — Брукси махнула рукой с зажатым в ней остатком пирожка. — Мне просто повезло, что я угадала, понимаете? Об этом еще никто не слышал! «Лувель» — такое местечко, куда ходят все эти странные бывшие европейские принцессы и герцогини, когда им необходимо новое платье для очередных официальных похорон, или когда кто-нибудь из этой толпы получает аудиенцию у папы римского, или когда они выдают замуж одну из дочек и срочно нужен подвенечный наряд. В Доме моды Лувель умеют сделать все дешево и сердито: черный креп, атласные ленточки для орденов Священной Римской империи и царских орденов, звезды Нижней Словении и тому подобная ерунда. Вот я и решила, что, если уж принц надумает приобрести тряпки для своей мерзкой дочурки, он обязательно вспомнит, что толпы выходцев с Балкан посещали Дом моды Лувель с допотопных времен и там уж точно знают, чего он желает.
— Принц? — нахмурившись, переспросила Сэмми.
У Брукси получилась весьма странная картина Дома моды Лувель. Правда, она тут же припомнила старую герцогиню, ее внучку и недошитые черные туалеты в ателье.
— Ага! Жирный коротышка, который вышел из лифта, — принц Алессио Медивани. А девчонка — принцесса Жаклин.
Так и есть, вспомнила Сэм, как же она их раньше не узнала? Но, с другой стороны, вокруг поднялась такая суета, крики, вспышки фотокамеры!
— У принцессы Джеки проблемы с наркотиками, — продолжала тем временем собеседница Сэмми. — Ничего нового: она идет по стопам своей сестрицы. Но папочка, принц, так настрадался из-за шумихи вокруг старшей дочери, принцессы Катрин, что хочет избежать этого с Джеки. Еще кофе? — спросила Брукси, указывая на серебряный кофейник. — Вы не против, если я налью себе? Естественно, что пресса, и прежде всего европейские бульварные газетенки с ума сходят, лишь бы узнать, чем занимаются все эти сильные мира сего — греческие миллиардеры, арабские нефтяные магнаты или выходцы из некогда богатых семейств. А уж если речь идет о титулованных особах — о-го-го! Конечно, девчушки Медивани не привлекают столько внимания, как принцессы Гримальди из Монте-Карло, да и матушка их — не Грейс Келли. Принцесса Катрин уже замужем и, кажется, поостыла, но в свое время ее снимки появлялись постоянно: пьяная принцесса на полу в парижском ночном клубе, стягивающая с себя бикини на пляже в Монте-Карло прямо перед фотографами, спящая по очереди со всеми футболистами крупного европейского турнира.
— Послушайте, — перебила ее Сэмми, — а почему вы оказались в Доме моды Лувель сегодня утром?
— Господи! Говорю же вам! Потому что это были принц Алессио и его дочурка принцесса Джеки, — объяснила журналистка. — Малышка примерно год назад пошла по той же дорожке, что сестра, и спуталась с бандой этих бешеных, о которых вы, пожалуй, и не слышали, ну, вроде английской молодежи — детишек аристократов, тусующихся на Слоан-сквер, или парижской jeunesse doree[28]. Там и транссексуалы, и прочие извращенцы. Сплошь подростки из так называемых «лучших семейств» Европы. Медивани больше не желает с этим мириться. Он не может еще раз пройти через историю, подобную той, что произошла со старшей дочерью. Поэтому, насколько я знаю, принц устроил так, что Джеки тихо поживет в Испании примерно годик и исправится. Испания — страна строгих нравов. Ему, пожалуй, пришлось выложить немало деньжат, чтобы связаться с тамошними шишками и пристроить Джеки в какую-нибудь аристократическую семейку пожить, следуя их строжайшим правилам. Испанские аристократы воспитывают своих девочек как монахинь. Медивани надеется, что они посадят принцессу Джеки под замок, лишат возможности доставать наркотики и заставят носить длинные детские панталончики до тех пор, пока ей не подыщут подходящего мужа.
Протянув руку за следующим пирожком, Брукси продолжила:
— Ну где еще, как не в Доме моды Лувель, могут найтись подходящие наряды для принцессы Джеки? И я решила: боже ж мой, Медивани обязательно закупит для нее целый ворох барахла, в которое одевают своих дочерей испанцы до тех пор, пока не объявят наконец об их помолвке: белые воротнички, небесно-голубые платьица, цельные купальники. Ну и где все это найти?
— В Доме моды Лувель, — ни секунды не сомневаясь, ответила Сэм.
— Правильно, в Доме моды Лувель. Желаете свадебное платье для вашей доченьки-графини, даже если питаетесь только чаем и сухарями, живете в квартирке на улице Пэнтан, время от времени подрабатываете в «Галери-Лафайет» и распродаете остатки гогенцоллерновского серебра, чтобы прожить? Или получили приглашение провести уик-энд в Брюсселе со своей кузиной — седьмая вода на киселе, — у которой пока еще водятся деньжат и к тому же есть шанс встретиться там с фламандским родственником короля Бодуэна. пусть даже не таким знатным, да вот только нечем заплатить ни за платье, ни за ночную рубашку? А как насчет аудиенции у папы, для которой необходимо этакое черное платье? Его можно потом надеть на церемонию похорон почившего в бозе короля Португалии, с которым вас каким-то сложным образом связывают через его супругу родственные узы по линии давно обедневшего семейства? У «Лувель» всегда знают, чего вы желаете, а то, чего у них самих нет, они всегда могут втихаря скопировать у знаменитых модельеров «от кутюр». Все в соответствии с последней модой.
Сэмми слушала скороговорку Брукси, не желая верить, но понимая, что все это не лишено смысла.
— А платят они чем?
Брукси пожала плечами.
— Кто их знает? Продают портрет кисти Тинторетто или берут в долг у родственников. Или заставляют заплатить своих детишек, если тем уже удалось заключить выгодный брак. Послушайте, — сказала Брукси, перегнувшись через стол, — по-моему, это просто способ выживания, правда? «Лувель» никогда в этом смысле не зарывается. К тому же это обычное тихое дело, а большинство знаменитых модельеров работает на крупные международные корпорации. Посмотрите, что произошло с «Кураж»: их японские инвесторы запретили роскошные показы июльской коллекции, потому что они оказались недостаточно прибыльными. «Хальстон» кончился, когда его выкупила «Беатриче фудс», — та же история. Единственное, что сохранили эти короли апельсинового сока, — производство духов «Хальстон».
Брукси бросила голодный взгляд на недоеденный кусочек пирога Сэмми.
— Вы не возражаете, если я доем? Спасибо, — поблагодарила девушка, схватив пирожок. — Хотите, скажу, что я думаю по этому поводу: Дом моды Лувель ничего особенного не сделал с начала пятидесятых. В re великие времена все дома высокой моды в Париже занимались настоящим творчеством. В «Живанши» как раз начинал работать Жак Фас, Руди Мортесье ушел от Диора, его место занял Сен-Лоран. Наверное, в Доме моды Лувель тогда тоже был по-настоящему хороший модельер — Клодин или кто-то еще.
— Клод, — автоматически поправила девушку Сэмми. — Мадемуазель Клод.
Брукси вскинула голову и заморгала. Похоже, ее внезапно поразила одна мысль.
— Джексон Сторм… — сказала она, вздыхая. — Кроме него, только Келвин Кляйн и Ральф Лорен здесь чужаки. Господи Иисусе! Знаете, а ведь ему никогда не удастся это сделать. Ни один американец не сумел еще прорваться в Париж!
— Что? — удивилась Сэмми.
— Поверить не могу. — Журналистка с победным видом оттолкнула тарелочку. — Господи, ну и дела! Старый, никчемный Дом моды Лувель! Но если кто и сможет, так только Джексон Сторм!
— Вы с ума сошли? — нахмурилась Саманта. — Сможет что?
— О-го-го! Ну и история! — Нелепого вида девица заерзала от возбуждения. — Слушайте, Билл Бласс и Оскар де ла Рента имеют бутики в Лондоне, они и здесь кругами ходят, но никогда не помышляли пробиться в парижский мир «от кутюр». Не то чтобы им этого не хотелось, но — боже ж мой! — всем известно, что произошло с итальянцами. Они ведь великолепны, прекрасны, восхитительны… — В голосе Брукси зазвучали восторженные нотки. — Армани, Миссони, Сопрани, Версаче, Компличе! Но позволить им проникнуть в Париж — ни за что! Французы оградили себя неприступной стеной много лет назад. Даже в Риме и Милане итальянцы вынуждены демонстрировать свои коллекции на неделю позже парижан. Хотя, конечно, и представители прессы, и покупатели обязательно летят в Италию, чтобы их увидеть.
— Так вы думаете, что Джексон Сторм собирается открыть свой дом в Париже?
— Вот это будет удар! Ведь здесь повсюду миллионы и миллионы этикеток: «Сен-Лоран», «Карден», «Диор». Они на всем, кроме унитазов! — Брукси схватила кофейник и выразительно его потрясла. Он был пуст. — Я думаю, что, если огромная корпорация Джексона Сторма покупает парижский Дом моды, это может быть направлено только на завоевание новых позиций, правда? И вместо того, чтобы открыто купить его, как это делают япошки или арабы на свои нефтяные денежки, Джек Сторм будет наступать постепенно, через отлично организованную сеть магазинчиков. И все, что ему для этого необходимо, — парижский салон «от кутюр», вывеска, говорящая о принадлежности к высокой моде.
Сумасшедшая идея! Сэм понимала, что должна как-то заставить эту девчонку замолчать, но сказала только одно:
— Вы не можете использовать эти фотоснимки. Они были сделаны без разрешения Дома моды Лувель.
Если такая энергичная особа — да еще репортер, — как Брукси Гудман, начнет плести небылицы по поводу того, что Джексон Сторм намеревается открыть в Париже Дом высокой моды или хотя бы использовать в этих целях Дом моды Лувель, трудно даже представить, во что это выльется! Необходимо положить этому конец. И немедленно.
— Послушайте, Брукси. Я нахожусь в Париже не для того, чтобы проворачивать для Джексона Сторма операции подобного рода. Для меня это, — она смущенно кашлянула, — нечто вроде стажировки, очень тихой и спокойной, чтобы приобрести больше знании для работы в моей сфере — спортивной одежды. — Это не совсем неправда, успокоила себя Сэм. — И Джексону Сторму решительно не нужна, повторяю, не нужна шумиха в прессе. Так что никаких снимков принца Как-его-там и его дочери, ни слова о Джексоне Сторме, о его интересе к Дому моды Лувель. Потому что ничего подобного не произойдет.
Зеленые глаза журналистки превратились в щелочки, уголки губ опустились вниз.
— Вы шутите? Чтобы я добровольно отказалась от такого? Ради чего?
— Ладно, фотографии принца публикуйте, — слегка уступила отчаявшаяся Сэмми, — но не связывайте их с «Лувель». Что, если просто написать «В одном из парижских домов высокой моды»?
Брукси откинулась на спинку стула. Весеннее парижское солнышко, залившее своим светом сад отеля «Ритц», играло на торчащих в разные стороны оранжево-черных лохмах и вызывающей блузе из зеленого атласа.
— Знаете, вы действительно потрясающе выглядите, — тихо проговорила она. В голосе девушки не прозвучало ни нотки скрытой угрозы. — Понимаю, почему Джексон Сторм выбрал вас на роль Сэм Ларедо. Вы ведь, кажется, были одним из его модельеров или что-то в этом роде, прежде чем он сделал вас знаменитой?
Саманта тяжело вздохнула и попыталась сосчитать до десяти. Опыт общения с представителями прессы в качестве Сэм Ларедо подсказывал, что не следует превращать эту девушку во врага.
— Предлагаю вам сделку, — сказала она наконец. — Вы пока храните молчание насчет Джексона Сторма и Дома моды Лувель, а я предоставляю вам эксклюзивные права на освещение этого вопроса, как только появится что-либо стоящее.
— А что-то стоящее появится?
Сэмми посмотрела прямо ей в глаза. Кое-что стоящее произойдет — это точно. Правда, совершенно не то, о чем сейчас думает Брукси.
— Да.
— О'кей. Договорились. — Теперь, когда вопрос оказался исчерпанным, голос Брукси звучал почти безразлично: — Не закажете ли еще кофе? Да и парочку пирожных я бы съела, пока вы рассказываете.
— По правде говоря, я здесь всего три дня, — пробормотала Сэм Ларедо, подзывая официанта. — Пока мне нечего сказать. У меня возникло немало проблем. Я впервые в Париже и не знаю французского языка. Мне не многое удалось посмотреть. — Голос ее предательски дрогнул, когда она вспомнила Алана де Бо. — Хотя я встретила здесь, в Париже, весьма приятного молодого человека.
Брукси бросила на нее быстрый взгляд.
— Знаю: здоровый такой сексуальный мужик. Напоминает Мела Гибсона. Он чем-то торгует, а зовут его Чип Чизуик.
Саманта едва успела возразить:
— Нет, его зовут Алан де Бо.
— Алан де Бо? — Слегка охрипший от волнения голос Брукси прозвучал так громко, что к ним подбежал обеспокоенный официант. — Вы сказали Алан де Бо? Высокий, роскошный богач? Господи Иисусе! Сливки парижского общества! Ездит на собственном черном «Мистери» и владеет компьютерной фирмой. Самый великолепный, самый фантастический, самый сексуальный в мире — герцог де Бо собственной персоной? — верещала Брукси.
— Какой еще герцог? — только и спросила изумленная Сэм.
9
Директриса Дома моды Лувель, расположившаяся за своим рабочим столом, крепко сплела пальцы рук и уставилась на американку с выражением какого-то театрального отчаяния. Черное глухое платье оттеняло темно-рыжие волосы, подчеркивало бледность лица и все еще привлекательную, несмотря на возраст, фигуру. Софи рядом не оказалось, так что помочь с переводом было некому. Сэмми решила, что это подстроено умышленно. Мадам Дюмер говорила исключительно по-французски.
Словно ведя какую-то странную игру, они ни на шаг не могли продвинуться в переговорах. Лишь отдельные слова — такие как «счет», «наличные», — насколько успела заметить Сэмми, доходили до Соланж Дюмер. В ее взгляде мелькали быстрые искорки понимания, но она сразу же отводила в сторону немного водянистые карие глаза. Сама же директриса выплескивала только быстрый поток французской речи, в котором то и дело проскакивали имя Джексона Сторма и «personne d'autorite»[26].
— Джексон Сторм сейчас объезжает свои дальневосточные предприятия, — в третий или четвертый раз объясняла Сэмми. — Он не смог лично переговорить с вами. Сейчас эта работа поручена мне. Я была бы вам очень благодарна за хотя бы небольшую помощь и сотрудничество.
Сэмми не думала, что мадам Дюмер без ее ведома свяжется с Нью-Йорком. Собственно, это не имело ни малейшего смысла. Сейчас именно ей отвели роль представителя Джексона Сторма в Париже.
— К тому же я хочу, чтобы вы отправили кого-нибудь в квартиру наверху, чтобы навести там порядок. Пылесос, понимаете? — С обезоруживающей простотой Сэмми изобразила, как чистят пол пылесосом. В широко распахнутых глазах Соланж Дюмер застыло недоверчивое выражение. — И пусть кто-нибудь заменит простыни на кровати на белые, если не трудно.
Сэмми прижала большой палец к переносице и на мгновение закрыла глаза. Кто бы там ни названивал, ее гудящая после вчерашнего голова больше не могла вынести эту пытку.
— Я не могу спать на черных простынях. Я на них не могу даже заснуть.
Женщина с блеклыми губами, сидящая напротив Сэм, непонимающе уставилась на нее.
— Je ne comprends rien tout ce que vous dites[27].
— Давайте перенесем встречу на завтрашнее утро, — медленно и отчетливо проговорила Сэмми. — Но пусть в следующий раз здесь присутствует ваша дочь, чтобы переводить разговор.
Сэмми была на сто процентов уверена, что Соланж Дюмер поняла ее, но она не собиралась выяснять, так ли это на самом деле. Сейчас она намеревалась собственноручно придушить того, кто звонил у двери.
Вскочив, Саманта бросилась прочь из кабинета директрисы прямо на лестничную площадку и посмотрела вниз, на огромную витую лестницу.
— Кто там? — закричала Сэмми во весь голос. — Кто там внизу, черт вас побери? Чего вы хотите?
Фигурка молодой женщины, которая, задрав голову, пыталась рассмотреть, кто стоит наверху, отделилась от двери салона и приблизилась к перилам.
— Никто не отвечает на звонок! — прокричала она в ответ. — Ведь здесь открыто по понедельникам, правда?
О боже, неужели еще одна? Сэм разглядывала женщину. Черные волосы незнакомки с выкрашенными в ярко-рыжий цвет кончиками были столь обильно политы лаком, что стрелками торчали во все стороны, словно у певички из панк-клуба. Девица разоделась в зеленую атласную блузку в оборочках, длинную хлопчатобумажную юбку с пестрым рисунком и красные пластиковые босоножки. В руках она держала большую черную сумку.
— Вы здесь работаете? — поинтересовалась гостья, опираясь на перила и медленно поднимаясь по ступенькам. — Я Брукси Гудман — свободный репортер и фотожурналист, работаю в Париже. Мое настоящее имя Элен, а Брукси — это в честь Бруклина. Все равно французы улавливают мой акцент, хотя на самом-то деле я из Лонг-Айленда. — Она с трудом перевела дыхание и продолжила: — Я пишу для «Фэйрчайлд пабликейшнс». А еще меня публиковали в некоторых французских журналах, таких как «Эль». А что делает американка…
Поднявшись еще на несколько ступенек, она смогла получше разглядеть Саманту.
— Ого! — воскликнула странная девица. — Знаете, на кого вы похожи? Да нет, вы и есть… Вы ведь и есть она, правда? — Гостья добралась до верхней ступеньки. — Вы и есть знаменитая Сэм Ларедо Джексона Сторма, да?
Сэм сбежала вниз, перескакивая через две ступени. Не хватает еще свободного репортера! Ну как со всем этим справиться? Судя по звукам, кто-то поднимался снизу на лифте. Услышав жалобное поскрипывание, Брукси замерла.
— Я могу зайти к вам попозже? — быстро спросила она. — Потому что если это тот, о ком я думаю…
Журналистка показала на лифт, залезла в свою огромную кожаную сумку и вытащила профессиональную фотокамеру «Никон» со вспышкой.
— Подождите, — запротестовала Сэм. — Что вы собираетесь делать?
В этот момент лифт как раз добрался до их этажа. Дверцы распахнулись: внутри, тесно прижавшись друг к другу, стояла странная группа. Толкнув створки, двое крупных мужчин в твидовых пиджаках вышли на лестничную площадку, за их спинами маячил еще один — коренастый лысеющий человек, придерживающий за плечи девочку-подростка в ветровке, узких линялых джинсах и грязных кроссовках.
Девчушка с мальчишеской стрижкой и угрюмым лицом, не отличающаяся особой красотой, первой заметила фотожурналистку и попыталась скрыться в кабине лифта. Прежде чем охранники успели закрыть собой мужчину и девушку, Брукси ринулась вперед и быстро сделала несколько снимков.
Яркий свет фотовспышки заставил всю группу ненадолго замереть. В воцарившейся тишине отчетливо прозвучали щелчки фотокамеры. Девочка возмущенно закричала, крепыш снова обхватил ее за плечи и прижал к себе. В тот же момент один телохранитель набросился на Брукси, а второй рванулся к дверям салона, словно собираясь сорвать их с петель.
— Полегче, ты, урод! — завопила Брукси.
Мужчина в твидовом пиджаке попытался вырвать у нее камеру. Одной рукой он толкнул журналистку, а другой крепко схватил фотоаппарат за вспышку. Брукси упала на колени.
— Не смейте ее трогать! — закричала Сэмми, протягивая руку к камере. — Что вы себе позволяете?
— «Ассошиэйтед пресс»! «Нью-Йорк тайме»! — выкрикивала тем временем Брукси, поднимаясь на ноги. Она отскочила назад и высоко подняла фотоаппарат над головой. — Я американская журналистка! Советую вам задуматься, о'кей?
Вспышка отломилась и осталась в руке охранника. Он попытался дотянуться до самого аппарата, и в этот момент неожиданно открылись двери салона. Коротышка и девочка незамедлительно бросились внутрь. За ними последовали оба сопровождающих. Двери за ними быстро захлопнулись.
Девушка в зеленой атласной блузе и широкой крестьянской юбке, тяжело дыша, прижалась к стене.
— Я знала, что они здесь появятся. — Брукси быстро спрятала камеру в сумку. Нагнувшись и подняв остатки от фотовспышки, она печально вздохнула. — Паршивые гориллы. Принца не заставишь заплатить, даже если обратиться в суд. Увидимся позже, — направляясь вниз, бросила она через плечо.
Саманта смотрела, как журналистка скрывается за поворотом мраморной лестницы. Потом повернулась, толкнула двери салона и не слишком удивилась, когда обнаружила, что они заперты. Причем, похоже, открывать никто не собирался.
— Минутку! — закричала она, бросаясь вслед за Брукси, которая уже скрылась из виду. — Остановитесь на минутку! Я хочу с вами поговорить!
Саманта догнала Брукси на улице Бенедиктинцев в тот момент, когда журналистка пыталась спрятаться за припаркованным неподалеку огромным черным лимузином, в котором сидел шофер в униформе.
— Послушайте, у меня есть карточка аккредитации «Нью-Йорк пресс», — оправдывалась девушка. Она слегка прихрамывала. — Я внештатный корреспондент! Клянусь, я вас не обманываю.
— Вы ударились? — Сэмми поддержала Брукси, чтобы та случайно не поскользнулась.
— Я просто поцарапала коленку Послушайте, пленку вы все равно у меня не отберете, черт ее побери! — Она сделала шаг назад. — Хотелось бы узнать, что делает сотрудник компании Джексона Сторма в Доме моды Лувель.
Девушки изучающе смотрели друг на друга.
— Я не собираюсь отбирать вашу пленку, — успокоила новую знакомую Сэмми. — Послушайте…
— Это же сюжет для репортажа, понимаете? Предположим: «Что ищет в Париже Джексон Сторм?» — не унималась Брукси. — Вы можете мне объяснить или нет?
Положение оказалось совершенно безвыходным.
— Давайте пойдем куда-нибудь и поговорим, — предложила Сэмми. — Да и вы заодно объясните мне, что тут происходит.
Вульгарная физиономия под нелепыми лохмами вдруг расплылась в широкой улыбке.
— Купите мне кофе и что-нибудь поесть в баре «Ритц» и получите, что хотите. Мы легко доберемся туда пешком, — с надеждой попросила Брукси. — Это недалеко.
Сэмми кивнула.
— О'кей, вот это сделка! — сказала Брукси пятнадцать минут спустя, когда они уселись в саду за баром старейшего парижского отеля «Ритц» на Вандомской площади.
Официант, двигаясь по вымощенной плитами дорожке, принес заказ: разнообразные французские пирожные и кофе с молоком. Юная журналистка моментально забыла обо всех разговорах, положив себе на тарелку несколько пирожков с абрикосовой начинкой. Не дожидаясь, когда подадут серебряные ложечки и вилочки, она схватила один рукой и впилась в него зубами с блаженным выражением.
— «Ритц» был одним из самых посещаемых мест еще пару лет назад, а потом этот саудовец — Кашогги, слышали о таком? — купил его и принялся переделывать. Он вложил сюда миллионы. Теперь бар выглядит так, как в те времена, когда здесь любили выпить Хемингуэй, Скотт Фицджеральд, ну, и вся эта братия.
— Я хочу разобраться, что произошло в Доме моды Лувель, — напомнила Сэм, внимательно глядя на журналистку.
— А, в «Лувель»! — Брукси махнула рукой с зажатым в ней остатком пирожка. — Мне просто повезло, что я угадала, понимаете? Об этом еще никто не слышал! «Лувель» — такое местечко, куда ходят все эти странные бывшие европейские принцессы и герцогини, когда им необходимо новое платье для очередных официальных похорон, или когда кто-нибудь из этой толпы получает аудиенцию у папы римского, или когда они выдают замуж одну из дочек и срочно нужен подвенечный наряд. В Доме моды Лувель умеют сделать все дешево и сердито: черный креп, атласные ленточки для орденов Священной Римской империи и царских орденов, звезды Нижней Словении и тому подобная ерунда. Вот я и решила, что, если уж принц надумает приобрести тряпки для своей мерзкой дочурки, он обязательно вспомнит, что толпы выходцев с Балкан посещали Дом моды Лувель с допотопных времен и там уж точно знают, чего он желает.
— Принц? — нахмурившись, переспросила Сэмми.
У Брукси получилась весьма странная картина Дома моды Лувель. Правда, она тут же припомнила старую герцогиню, ее внучку и недошитые черные туалеты в ателье.
— Ага! Жирный коротышка, который вышел из лифта, — принц Алессио Медивани. А девчонка — принцесса Жаклин.
Так и есть, вспомнила Сэм, как же она их раньше не узнала? Но, с другой стороны, вокруг поднялась такая суета, крики, вспышки фотокамеры!
— У принцессы Джеки проблемы с наркотиками, — продолжала тем временем собеседница Сэмми. — Ничего нового: она идет по стопам своей сестрицы. Но папочка, принц, так настрадался из-за шумихи вокруг старшей дочери, принцессы Катрин, что хочет избежать этого с Джеки. Еще кофе? — спросила Брукси, указывая на серебряный кофейник. — Вы не против, если я налью себе? Естественно, что пресса, и прежде всего европейские бульварные газетенки с ума сходят, лишь бы узнать, чем занимаются все эти сильные мира сего — греческие миллиардеры, арабские нефтяные магнаты или выходцы из некогда богатых семейств. А уж если речь идет о титулованных особах — о-го-го! Конечно, девчушки Медивани не привлекают столько внимания, как принцессы Гримальди из Монте-Карло, да и матушка их — не Грейс Келли. Принцесса Катрин уже замужем и, кажется, поостыла, но в свое время ее снимки появлялись постоянно: пьяная принцесса на полу в парижском ночном клубе, стягивающая с себя бикини на пляже в Монте-Карло прямо перед фотографами, спящая по очереди со всеми футболистами крупного европейского турнира.
— Послушайте, — перебила ее Сэмми, — а почему вы оказались в Доме моды Лувель сегодня утром?
— Господи! Говорю же вам! Потому что это были принц Алессио и его дочурка принцесса Джеки, — объяснила журналистка. — Малышка примерно год назад пошла по той же дорожке, что сестра, и спуталась с бандой этих бешеных, о которых вы, пожалуй, и не слышали, ну, вроде английской молодежи — детишек аристократов, тусующихся на Слоан-сквер, или парижской jeunesse doree[28]. Там и транссексуалы, и прочие извращенцы. Сплошь подростки из так называемых «лучших семейств» Европы. Медивани больше не желает с этим мириться. Он не может еще раз пройти через историю, подобную той, что произошла со старшей дочерью. Поэтому, насколько я знаю, принц устроил так, что Джеки тихо поживет в Испании примерно годик и исправится. Испания — страна строгих нравов. Ему, пожалуй, пришлось выложить немало деньжат, чтобы связаться с тамошними шишками и пристроить Джеки в какую-нибудь аристократическую семейку пожить, следуя их строжайшим правилам. Испанские аристократы воспитывают своих девочек как монахинь. Медивани надеется, что они посадят принцессу Джеки под замок, лишат возможности доставать наркотики и заставят носить длинные детские панталончики до тех пор, пока ей не подыщут подходящего мужа.
Протянув руку за следующим пирожком, Брукси продолжила:
— Ну где еще, как не в Доме моды Лувель, могут найтись подходящие наряды для принцессы Джеки? И я решила: боже ж мой, Медивани обязательно закупит для нее целый ворох барахла, в которое одевают своих дочерей испанцы до тех пор, пока не объявят наконец об их помолвке: белые воротнички, небесно-голубые платьица, цельные купальники. Ну и где все это найти?
— В Доме моды Лувель, — ни секунды не сомневаясь, ответила Сэм.
— Правильно, в Доме моды Лувель. Желаете свадебное платье для вашей доченьки-графини, даже если питаетесь только чаем и сухарями, живете в квартирке на улице Пэнтан, время от времени подрабатываете в «Галери-Лафайет» и распродаете остатки гогенцоллерновского серебра, чтобы прожить? Или получили приглашение провести уик-энд в Брюсселе со своей кузиной — седьмая вода на киселе, — у которой пока еще водятся деньжат и к тому же есть шанс встретиться там с фламандским родственником короля Бодуэна. пусть даже не таким знатным, да вот только нечем заплатить ни за платье, ни за ночную рубашку? А как насчет аудиенции у папы, для которой необходимо этакое черное платье? Его можно потом надеть на церемонию похорон почившего в бозе короля Португалии, с которым вас каким-то сложным образом связывают через его супругу родственные узы по линии давно обедневшего семейства? У «Лувель» всегда знают, чего вы желаете, а то, чего у них самих нет, они всегда могут втихаря скопировать у знаменитых модельеров «от кутюр». Все в соответствии с последней модой.
Сэмми слушала скороговорку Брукси, не желая верить, но понимая, что все это не лишено смысла.
— А платят они чем?
Брукси пожала плечами.
— Кто их знает? Продают портрет кисти Тинторетто или берут в долг у родственников. Или заставляют заплатить своих детишек, если тем уже удалось заключить выгодный брак. Послушайте, — сказала Брукси, перегнувшись через стол, — по-моему, это просто способ выживания, правда? «Лувель» никогда в этом смысле не зарывается. К тому же это обычное тихое дело, а большинство знаменитых модельеров работает на крупные международные корпорации. Посмотрите, что произошло с «Кураж»: их японские инвесторы запретили роскошные показы июльской коллекции, потому что они оказались недостаточно прибыльными. «Хальстон» кончился, когда его выкупила «Беатриче фудс», — та же история. Единственное, что сохранили эти короли апельсинового сока, — производство духов «Хальстон».
Брукси бросила голодный взгляд на недоеденный кусочек пирога Сэмми.
— Вы не возражаете, если я доем? Спасибо, — поблагодарила девушка, схватив пирожок. — Хотите, скажу, что я думаю по этому поводу: Дом моды Лувель ничего особенного не сделал с начала пятидесятых. В re великие времена все дома высокой моды в Париже занимались настоящим творчеством. В «Живанши» как раз начинал работать Жак Фас, Руди Мортесье ушел от Диора, его место занял Сен-Лоран. Наверное, в Доме моды Лувель тогда тоже был по-настоящему хороший модельер — Клодин или кто-то еще.
— Клод, — автоматически поправила девушку Сэмми. — Мадемуазель Клод.
Брукси вскинула голову и заморгала. Похоже, ее внезапно поразила одна мысль.
— Джексон Сторм… — сказала она, вздыхая. — Кроме него, только Келвин Кляйн и Ральф Лорен здесь чужаки. Господи Иисусе! Знаете, а ведь ему никогда не удастся это сделать. Ни один американец не сумел еще прорваться в Париж!
— Что? — удивилась Сэмми.
— Поверить не могу. — Журналистка с победным видом оттолкнула тарелочку. — Господи, ну и дела! Старый, никчемный Дом моды Лувель! Но если кто и сможет, так только Джексон Сторм!
— Вы с ума сошли? — нахмурилась Саманта. — Сможет что?
— О-го-го! Ну и история! — Нелепого вида девица заерзала от возбуждения. — Слушайте, Билл Бласс и Оскар де ла Рента имеют бутики в Лондоне, они и здесь кругами ходят, но никогда не помышляли пробиться в парижский мир «от кутюр». Не то чтобы им этого не хотелось, но — боже ж мой! — всем известно, что произошло с итальянцами. Они ведь великолепны, прекрасны, восхитительны… — В голосе Брукси зазвучали восторженные нотки. — Армани, Миссони, Сопрани, Версаче, Компличе! Но позволить им проникнуть в Париж — ни за что! Французы оградили себя неприступной стеной много лет назад. Даже в Риме и Милане итальянцы вынуждены демонстрировать свои коллекции на неделю позже парижан. Хотя, конечно, и представители прессы, и покупатели обязательно летят в Италию, чтобы их увидеть.
— Так вы думаете, что Джексон Сторм собирается открыть свой дом в Париже?
— Вот это будет удар! Ведь здесь повсюду миллионы и миллионы этикеток: «Сен-Лоран», «Карден», «Диор». Они на всем, кроме унитазов! — Брукси схватила кофейник и выразительно его потрясла. Он был пуст. — Я думаю, что, если огромная корпорация Джексона Сторма покупает парижский Дом моды, это может быть направлено только на завоевание новых позиций, правда? И вместо того, чтобы открыто купить его, как это делают япошки или арабы на свои нефтяные денежки, Джек Сторм будет наступать постепенно, через отлично организованную сеть магазинчиков. И все, что ему для этого необходимо, — парижский салон «от кутюр», вывеска, говорящая о принадлежности к высокой моде.
Сумасшедшая идея! Сэм понимала, что должна как-то заставить эту девчонку замолчать, но сказала только одно:
— Вы не можете использовать эти фотоснимки. Они были сделаны без разрешения Дома моды Лувель.
Если такая энергичная особа — да еще репортер, — как Брукси Гудман, начнет плести небылицы по поводу того, что Джексон Сторм намеревается открыть в Париже Дом высокой моды или хотя бы использовать в этих целях Дом моды Лувель, трудно даже представить, во что это выльется! Необходимо положить этому конец. И немедленно.
— Послушайте, Брукси. Я нахожусь в Париже не для того, чтобы проворачивать для Джексона Сторма операции подобного рода. Для меня это, — она смущенно кашлянула, — нечто вроде стажировки, очень тихой и спокойной, чтобы приобрести больше знании для работы в моей сфере — спортивной одежды. — Это не совсем неправда, успокоила себя Сэм. — И Джексону Сторму решительно не нужна, повторяю, не нужна шумиха в прессе. Так что никаких снимков принца Как-его-там и его дочери, ни слова о Джексоне Сторме, о его интересе к Дому моды Лувель. Потому что ничего подобного не произойдет.
Зеленые глаза журналистки превратились в щелочки, уголки губ опустились вниз.
— Вы шутите? Чтобы я добровольно отказалась от такого? Ради чего?
— Ладно, фотографии принца публикуйте, — слегка уступила отчаявшаяся Сэмми, — но не связывайте их с «Лувель». Что, если просто написать «В одном из парижских домов высокой моды»?
Брукси откинулась на спинку стула. Весеннее парижское солнышко, залившее своим светом сад отеля «Ритц», играло на торчащих в разные стороны оранжево-черных лохмах и вызывающей блузе из зеленого атласа.
— Знаете, вы действительно потрясающе выглядите, — тихо проговорила она. В голосе девушки не прозвучало ни нотки скрытой угрозы. — Понимаю, почему Джексон Сторм выбрал вас на роль Сэм Ларедо. Вы ведь, кажется, были одним из его модельеров или что-то в этом роде, прежде чем он сделал вас знаменитой?
Саманта тяжело вздохнула и попыталась сосчитать до десяти. Опыт общения с представителями прессы в качестве Сэм Ларедо подсказывал, что не следует превращать эту девушку во врага.
— Предлагаю вам сделку, — сказала она наконец. — Вы пока храните молчание насчет Джексона Сторма и Дома моды Лувель, а я предоставляю вам эксклюзивные права на освещение этого вопроса, как только появится что-либо стоящее.
— А что-то стоящее появится?
Сэмми посмотрела прямо ей в глаза. Кое-что стоящее произойдет — это точно. Правда, совершенно не то, о чем сейчас думает Брукси.
— Да.
— О'кей. Договорились. — Теперь, когда вопрос оказался исчерпанным, голос Брукси звучал почти безразлично: — Не закажете ли еще кофе? Да и парочку пирожных я бы съела, пока вы рассказываете.
— По правде говоря, я здесь всего три дня, — пробормотала Сэм Ларедо, подзывая официанта. — Пока мне нечего сказать. У меня возникло немало проблем. Я впервые в Париже и не знаю французского языка. Мне не многое удалось посмотреть. — Голос ее предательски дрогнул, когда она вспомнила Алана де Бо. — Хотя я встретила здесь, в Париже, весьма приятного молодого человека.
Брукси бросила на нее быстрый взгляд.
— Знаю: здоровый такой сексуальный мужик. Напоминает Мела Гибсона. Он чем-то торгует, а зовут его Чип Чизуик.
Саманта едва успела возразить:
— Нет, его зовут Алан де Бо.
— Алан де Бо? — Слегка охрипший от волнения голос Брукси прозвучал так громко, что к ним подбежал обеспокоенный официант. — Вы сказали Алан де Бо? Высокий, роскошный богач? Господи Иисусе! Сливки парижского общества! Ездит на собственном черном «Мистери» и владеет компьютерной фирмой. Самый великолепный, самый фантастический, самый сексуальный в мире — герцог де Бо собственной персоной? — верещала Брукси.
— Какой еще герцог? — только и спросила изумленная Сэм.
9
Окна мастерской, где работали модельеры-дизайнеры, так же как и окна ателье, выходили на север. По сравнению с другими помещениями Дома моды Лувель сюда проникало больше всего света. В чистых, окрашенных в бело-голубые тона комнатах трудились художники, портнихи и белошвейки. Свет, льющийся в окна, был ярче и приятнее для глаз, чем тот, что давали допотопные французские флуоресцентные лампы, установленные над рабочими столами. Поэтому Сэмми придвинула стул к окну и, закинув ноги на подоконник и положив на колени большой альбом, уселась поудобнее и принялась рассматривать эскизы мадемуазель Клод Лувель.
Поскольку у Сэмми был теперь собственный комплект ключей, она могла ходить по дому, радуясь возможности самостоятельно все исследовать. Новая приводящая ее в ужас встреча с мадам Дюмер так и не была назначена, поскольку Софи, которая могла бы переводить их беседу, в понедельник утром на работу не явилась.
Когда она наконец приплелась в ателье во вторник после полудня, директриса встретила дочь яростной бранью. У Софи были свои проблемы, и с первого взгляда стало ясно, что для окружающих это не секрет. Впервые за последние дни Сэм порадовалась, что ни слова не понимает по-французски. Мадам Дюмер орала на дочь до тех пор, пока та не залилась горючими слезами. Женщины, работающие в ателье, Наннет и Сильвия, не обращали на происходящее ни малейшего внимания, занимаясь выполнением заказов для младшей дочери принца Медивани. Сэм старательно избегала встреч с кем бы то ни было.
Таким образом представительница Джексона Сторма оказалась в состоянии вежливой изоляции. Ей просто показали здание, вручили ключи и дали возможность самостоятельно со всем ознакомиться. Учитывая ссору мадам Дюмер и Софи, заказ семейства Медивани и другие недошитые изделия, Сэмми предпочла оставить все, как есть.
Она решила на день-другой смириться со сложившейся обстановкой, а заодно, воспользовавшись возможностью, все проанализировать. Ей необходимо было время, чтобы подумать о Джеке Сторме и о том, как он с ней поступил, обо всех невероятных, неожиданных событиях, которые произошли с момента ее приезда в Париж, а также о том. что она собирается делать дальше. «Оставайся в Париже», — сказала Минди Феррагамо. У Саманты начало складываться впечатление, что Минди на сей раз не больше ее самой представляет, каковы планы Джека.
Поскольку у Сэмми был теперь собственный комплект ключей, она могла ходить по дому, радуясь возможности самостоятельно все исследовать. Новая приводящая ее в ужас встреча с мадам Дюмер так и не была назначена, поскольку Софи, которая могла бы переводить их беседу, в понедельник утром на работу не явилась.
Когда она наконец приплелась в ателье во вторник после полудня, директриса встретила дочь яростной бранью. У Софи были свои проблемы, и с первого взгляда стало ясно, что для окружающих это не секрет. Впервые за последние дни Сэм порадовалась, что ни слова не понимает по-французски. Мадам Дюмер орала на дочь до тех пор, пока та не залилась горючими слезами. Женщины, работающие в ателье, Наннет и Сильвия, не обращали на происходящее ни малейшего внимания, занимаясь выполнением заказов для младшей дочери принца Медивани. Сэм старательно избегала встреч с кем бы то ни было.
Таким образом представительница Джексона Сторма оказалась в состоянии вежливой изоляции. Ей просто показали здание, вручили ключи и дали возможность самостоятельно со всем ознакомиться. Учитывая ссору мадам Дюмер и Софи, заказ семейства Медивани и другие недошитые изделия, Сэмми предпочла оставить все, как есть.
Она решила на день-другой смириться со сложившейся обстановкой, а заодно, воспользовавшись возможностью, все проанализировать. Ей необходимо было время, чтобы подумать о Джеке Сторме и о том, как он с ней поступил, обо всех невероятных, неожиданных событиях, которые произошли с момента ее приезда в Париж, а также о том. что она собирается делать дальше. «Оставайся в Париже», — сказала Минди Феррагамо. У Саманты начало складываться впечатление, что Минди на сей раз не больше ее самой представляет, каковы планы Джека.