Чтобы ликвидировать эту угрозу, пришлось собрать войска биорегуляции со всего Союза. Прежде чем они добились успеха, массы генетически идентичных растений вошли в мировую историю.
В этой борьбе у нас было чудо-оружие – Едоки. Выращенные в спешке, но с умом, из нутрий и ламантинов, и, естественно, человеческих зародышевых линий (которые всегда так волнуют горлопанов), гиасальвиниядные Едоки (другие названия: ламантрии, нутрантины, озерные коровы) распространились по терпящей бедствие экосистеме со всей быстротой, на какую только были способны их производители: «Инвитроген», «Призм», «Биоцин» и «Каталитика».
Кризис был преодолен, но Едоки остались – защищать БВО от грядущих напастей. Великие Озера они называли своей родиной. И, где бы они ни плавали, всегда возвращались, привязанные невидимой нитью пищевого снабжения, к своим берегам. И там их встречал Кормилец, такой как ваш покорный слуга, скромный трудяга диет-поводка.
– Как ты добиваешься, чтобы они подплывали? – спросила Шарман, как мне показалось, с неподдельным интересом.
– А вот так.
Я вынул карманкомп и набрал личный код. Опустил машинку в воду, где она принялась испускать ультразвуковой призыв.
Через несколько минут появился первый Едок.
Большой Едок. Глава колонии. Он был в полтора раза крупнее любого нутрантина и вдвое умнее. И только ему полагалась речевая приспособа.
Из воды вылетела мохнатая бурая торпеда. Большой Едок обрызгал нас с головы до ног – так он всегда здоровался, – и Шарман завизжала.
Он ухватился за пристань ловкими пальцами, но туловище осталось в воде. По морде озерной коровы сбегали ручейки. Уши и челюсти у нее были впечатляющие – генные инженеры не даром ели свой хлеб.
– Корби, – ухмыльнулся Большой Едок. – Как поживаешь?
Я дотронулся до скользкого маслянистого меха.
– Спасибо, Большой, все у меня в порядке. Как твоя хозяйка, как детеныши?
– У нее все хоро-шо. И у мелких хоро-шо. Мы караулим. Мы спим. Мы строим. Жизнь хоро-ша.
– Рад это слышать.
Шарман опустилась рядом со мной на корточки,
– А можно… Можно его погладить?
– Конечно. Большой Едок, это моя сестра Шарман.
– Шар-ман. Здрав-ствуй.
Сестра инстинктивно нашла и почесала любимое местечко Большого Едока, за ушами. Она как будто вернулась в невинные хроногоды.
– Ах, какие мы мяконькие да пушистенькие… Я не удержался:
– А мне казалось, у вас, Тараканов, млекопитающие не в чести…
Шарман тут же взъелась:
– Мы людей ненавидим, привилегированную расу. А бедненькие помеси ни в чем не виноваты, это вы их такими сделали. Мы солидарны со всеми угнетенными существами! И наступит день, когда…
– Когда что? Шарман не ответила.
– Демагогию порешь – в точности как этот маньяк, Чокнутый Кошак. Вот погоди, кто-нибудь стуканет – попадешь в кутузку.
Шарман встала:
– А мне плевать. Мы готовы сражаться за то, во что верим.
Большой Едок оборвал наш спор:
– Кор-би, зачем ты поз-вал меня?
– Ах да. Пора новую пилюлю пробовать. – Я открыл полученный от капитана Озтюрка пакет.
Большой Едок удивился:
– Поче-му сей-час? Мало дней про-шло.
– Сам знаю, что мало. Это особенная таблетка. Защита.
– За-щита? – Большой Едок взъярился: – Кто хочет зла стае?
– Бешеная помесь. – Я пропустил мимо ушей возмущенное фырканье Шарман.
Подумав, Большой Едок решил:
– Я дру-гих приве-ду.
Он исчез под водой, а мы с Шарман остались ждать. Вскоре подвалила стая Едоков.
Большинство Кормильцев – лентяи, они просто сигналят о доставке таблеток и выкладывают их на пирсе – по одной на каждую озерную корову. И если кто-нибудь не получит свою порцию или ошибка в программе вскоре вызовет смерть от внутренних кровоизлияний и тахикардии, Кормилец переживать не будет. Да и чего переживать из-за каких-то помесей? Всегда можно новых наделать.
Но это не по мне. Я своих подопечных всегда кормлю в индивидуальном порядке. К работе отношусь ответственно.
И вот, пока Большой Едок чинно наблюдал издали (он всегда получает дозу последним, заботится о том, чтобы никто в стае не остался обделенным), я одну за другой побросал новые таблетки ламантриям. А они появлялись, проглатывали и исчезали, и казалось, этой демонстрации усатых морд не будет конца.
Я покормил уже половину стаи (двадцать минут, пятьдесят ламантрий), как вдруг заметил краешком глаза молоденькую озерную корову, она приблизилась к Большому Едоку и что-то ему пропищала. Он выслушал и подплыл к пирсу.
И тут произошло нечто немыслимое – Большой Едок ударил меня по ладони, и оставшиеся таблетки полетели в воду.
– Пло-хие таб-летки, – заявил он. – Ко-ровы будут без ума.
– Чего? – растерялся я. – Ты что имеешь в виду?
– Ко-ровы не поплы-вут домой. Поплы-вут на Восьмую ста-нцию.
Восьмая станция – один из искусственных островов, насыпанных в озере Мич в разгаре войны с гиасальвинией. Он уже много лет заброшен, там ничего интересного нет, кроме многочисленных граффити в одном местечке, где в хорошую погоду устраивают пикники.
– Ну, Большой, ты даешь! Вот уж чего не ждал от тебя…
– Боль-шой Едок дол-жен плыть. Дол-жен помочь боль-ным.
– Нет! Погоди! Можно мне с тобой?
Я запрыгнул на реактивные санки. Шарман плюхнулась в седло позади меня.
– Шарм…
– Молчи! Сам хотел, чтобы я с тобой поехала. Только-только интересное началось – неужели ты меня бросишь?
Большой Едок уже поплыл. У меня не было времени на споры.
Я ввел пароль в процессор реасанок и врубил тягу. Мы понеслись по воде, ну в точности Нептун с дочкой, и быстро обогнали Едоков.
А вскоре показалась Восьмая станция, островок в редких пятнышках обветшалых построек, заросших плющом-вощом и прочим бурьяном, чьи семена принесло сюда ветром рьяным.
Когда мы приблизились, удалось все разглядеть как следует. И вот что было обнаружено нами с расстояния нескольких метров от берега: ламантрии лежали на старом причале-пандусе, а вокруг них какие-то типы возились с лямками и пряжками.
Шарман узнала их прежде меня.
– Это же Тараканы!
Увиденное мне не понравилось. Я успел повернуть на сто восемьдесят, назад махнул, но тут – стрельба, и я струхнул.
– На берег! Живо! – заорал вооруженный Таракан. Я снова развернул реасанки и высадился. Шарман подбежала к крикливому Таракану.
– Долгоносик?..
Тот нарочито тщательно оглядел мою сестру через оптический прицел. Ствол винтовки – изделия фирмы Ортоптера» – тоже смотрел на нас. Сопротивление бесполезно. Рыпнешься – продырявит дурака, как несчастного жука.
– Вот что, Шарман, я не знаю, что ты тут делаешь, – проговорил Таракан в блистающем крылатом панцире. – не знаю, как ты нас нашла и с какой целью – помочь или помешать. Но мы не допустим, чтобы ты расстроила наши планы. Этим трансгенам больше не быть рабами!
– Что вы собираетесь с ними сделать? – спросил я.
Долгоносик присмотрелся к моей форме.
– А, парнишка из Депобщраба. Шарман, это небось твой братец. Кажется, мы были правы, когда решили не привлекать тебя к операции.
– К какой операции?
– Здешних трансгенов обработал сам Чокнутый Кошак. Новый троп. Теперь они будут выполнять тщательно разработанные инструкции, каждую строго в назначенное время. Все до одного возьмут ранцы со взрывчаткой и отправятся в реку Чикаго. Мы взорвем все коммунальные туннели под рекой и затопим Петлю. И тогда кранты всему киберобеспечению города.
– А как же бедные Едоки?.. – пролепетала Шарман.
– Это малая жертва, чтобы освободить все племя.
– Нет! – закричал я.
– Вредить людям – это нормально, – попыталась разубедить Долгоносика Шарман. – Они заслуживают. Но зачем губить помесей?
– Поздно. Операция начата, ничего уже не отменить. Нам придется взорвать заряды, как только они прибудут на место. Медлить рискованно – взрывчатку могут обнаружить. А значит, коровы не успеют бежать. Ну и что с того, что погибнут? Главное – мы победим. А ну-ка, оба – вон туда, к стенке.
Ох-ох, неважнецкие наши дела. Похоже, этим Тараканам не нужны свидетели…
И тут началось!
Озерная корова – это, конечно, не дельфин, но она способна плыть с чудовищной скоростью и выпрыгивать из воды на изрядную высоту. Оставшиеся в здравом уме Едоки взлетали и падали на скользкий склон, и в каждой ламантрии было не меньше ста килограммов. Они обрушились на Тараканов как девятый вал, спасая своего Кормильца. Сбили Жуков с ног, примяли к мокрому органобетону.
Я бросился к подлецу Долгонсику, пинком расколол его панцирь и ухмыльнулся: ружье у меня, теперь я здесь командую!
Подбежав к воде, я нашел знакомую голову.
– Кор-би, – проговорил Большой Едок, – это от них нам нуж-на за-щита?
– Уже не нужна, Большой. Как-нибудь обойдемся. Вы уже догадались – в темном кабинете капитана Озтюрка я разговаривал не с кем иным, как с Чокнутым Кошаком. При этом и бедняга Оззи присутствовал, вернее, его труп.
Негодяй неспроста выбрал меня. Он знал, что с перчатками я не работаю, что у меня мозги не в порядке, а значит, не хватит соображалки разгадать его коварный план. Да только не учел прохвост, что я не прост: к работе своей не отношусь формально, все делаю четко, правильно и нормально.
Немногие люди могут похвастаться тем, что побывали в одной комнате со знаменитым трансгеном-террористом и ушли живыми. Какое-то время обо мне метаме-диум трубил – мол, скромный юный герой в синем с золотом, спаситель города и все такое. И кажется вполне естественным, что начальство КЕ повысило меня в должности – мне досталась работа Хана.
Что же до Шарлотты, то она полностью разочаровалась в Тараканах, а поскольку в Корпусе Едоков появилась кадетская вакансия, да к тому же я вышел в начальники…
Ну а вы теперь знаете, каково живется инвалидам в городе Чикаго.
Шунт
В этой борьбе у нас было чудо-оружие – Едоки. Выращенные в спешке, но с умом, из нутрий и ламантинов, и, естественно, человеческих зародышевых линий (которые всегда так волнуют горлопанов), гиасальвиниядные Едоки (другие названия: ламантрии, нутрантины, озерные коровы) распространились по терпящей бедствие экосистеме со всей быстротой, на какую только были способны их производители: «Инвитроген», «Призм», «Биоцин» и «Каталитика».
Кризис был преодолен, но Едоки остались – защищать БВО от грядущих напастей. Великие Озера они называли своей родиной. И, где бы они ни плавали, всегда возвращались, привязанные невидимой нитью пищевого снабжения, к своим берегам. И там их встречал Кормилец, такой как ваш покорный слуга, скромный трудяга диет-поводка.
– Как ты добиваешься, чтобы они подплывали? – спросила Шарман, как мне показалось, с неподдельным интересом.
– А вот так.
Я вынул карманкомп и набрал личный код. Опустил машинку в воду, где она принялась испускать ультразвуковой призыв.
Через несколько минут появился первый Едок.
Большой Едок. Глава колонии. Он был в полтора раза крупнее любого нутрантина и вдвое умнее. И только ему полагалась речевая приспособа.
Из воды вылетела мохнатая бурая торпеда. Большой Едок обрызгал нас с головы до ног – так он всегда здоровался, – и Шарман завизжала.
Он ухватился за пристань ловкими пальцами, но туловище осталось в воде. По морде озерной коровы сбегали ручейки. Уши и челюсти у нее были впечатляющие – генные инженеры не даром ели свой хлеб.
– Корби, – ухмыльнулся Большой Едок. – Как поживаешь?
Я дотронулся до скользкого маслянистого меха.
– Спасибо, Большой, все у меня в порядке. Как твоя хозяйка, как детеныши?
– У нее все хоро-шо. И у мелких хоро-шо. Мы караулим. Мы спим. Мы строим. Жизнь хоро-ша.
– Рад это слышать.
Шарман опустилась рядом со мной на корточки,
– А можно… Можно его погладить?
– Конечно. Большой Едок, это моя сестра Шарман.
– Шар-ман. Здрав-ствуй.
Сестра инстинктивно нашла и почесала любимое местечко Большого Едока, за ушами. Она как будто вернулась в невинные хроногоды.
– Ах, какие мы мяконькие да пушистенькие… Я не удержался:
– А мне казалось, у вас, Тараканов, млекопитающие не в чести…
Шарман тут же взъелась:
– Мы людей ненавидим, привилегированную расу. А бедненькие помеси ни в чем не виноваты, это вы их такими сделали. Мы солидарны со всеми угнетенными существами! И наступит день, когда…
– Когда что? Шарман не ответила.
– Демагогию порешь – в точности как этот маньяк, Чокнутый Кошак. Вот погоди, кто-нибудь стуканет – попадешь в кутузку.
Шарман встала:
– А мне плевать. Мы готовы сражаться за то, во что верим.
Большой Едок оборвал наш спор:
– Кор-би, зачем ты поз-вал меня?
– Ах да. Пора новую пилюлю пробовать. – Я открыл полученный от капитана Озтюрка пакет.
Большой Едок удивился:
– Поче-му сей-час? Мало дней про-шло.
– Сам знаю, что мало. Это особенная таблетка. Защита.
– За-щита? – Большой Едок взъярился: – Кто хочет зла стае?
– Бешеная помесь. – Я пропустил мимо ушей возмущенное фырканье Шарман.
Подумав, Большой Едок решил:
– Я дру-гих приве-ду.
Он исчез под водой, а мы с Шарман остались ждать. Вскоре подвалила стая Едоков.
Большинство Кормильцев – лентяи, они просто сигналят о доставке таблеток и выкладывают их на пирсе – по одной на каждую озерную корову. И если кто-нибудь не получит свою порцию или ошибка в программе вскоре вызовет смерть от внутренних кровоизлияний и тахикардии, Кормилец переживать не будет. Да и чего переживать из-за каких-то помесей? Всегда можно новых наделать.
Но это не по мне. Я своих подопечных всегда кормлю в индивидуальном порядке. К работе отношусь ответственно.
И вот, пока Большой Едок чинно наблюдал издали (он всегда получает дозу последним, заботится о том, чтобы никто в стае не остался обделенным), я одну за другой побросал новые таблетки ламантриям. А они появлялись, проглатывали и исчезали, и казалось, этой демонстрации усатых морд не будет конца.
Я покормил уже половину стаи (двадцать минут, пятьдесят ламантрий), как вдруг заметил краешком глаза молоденькую озерную корову, она приблизилась к Большому Едоку и что-то ему пропищала. Он выслушал и подплыл к пирсу.
И тут произошло нечто немыслимое – Большой Едок ударил меня по ладони, и оставшиеся таблетки полетели в воду.
– Пло-хие таб-летки, – заявил он. – Ко-ровы будут без ума.
– Чего? – растерялся я. – Ты что имеешь в виду?
– Ко-ровы не поплы-вут домой. Поплы-вут на Восьмую ста-нцию.
Восьмая станция – один из искусственных островов, насыпанных в озере Мич в разгаре войны с гиасальвинией. Он уже много лет заброшен, там ничего интересного нет, кроме многочисленных граффити в одном местечке, где в хорошую погоду устраивают пикники.
– Ну, Большой, ты даешь! Вот уж чего не ждал от тебя…
– Боль-шой Едок дол-жен плыть. Дол-жен помочь боль-ным.
– Нет! Погоди! Можно мне с тобой?
Я запрыгнул на реактивные санки. Шарман плюхнулась в седло позади меня.
– Шарм…
– Молчи! Сам хотел, чтобы я с тобой поехала. Только-только интересное началось – неужели ты меня бросишь?
Большой Едок уже поплыл. У меня не было времени на споры.
Я ввел пароль в процессор реасанок и врубил тягу. Мы понеслись по воде, ну в точности Нептун с дочкой, и быстро обогнали Едоков.
А вскоре показалась Восьмая станция, островок в редких пятнышках обветшалых построек, заросших плющом-вощом и прочим бурьяном, чьи семена принесло сюда ветром рьяным.
Когда мы приблизились, удалось все разглядеть как следует. И вот что было обнаружено нами с расстояния нескольких метров от берега: ламантрии лежали на старом причале-пандусе, а вокруг них какие-то типы возились с лямками и пряжками.
Шарман узнала их прежде меня.
– Это же Тараканы!
Увиденное мне не понравилось. Я успел повернуть на сто восемьдесят, назад махнул, но тут – стрельба, и я струхнул.
– На берег! Живо! – заорал вооруженный Таракан. Я снова развернул реасанки и высадился. Шарман подбежала к крикливому Таракану.
– Долгоносик?..
Тот нарочито тщательно оглядел мою сестру через оптический прицел. Ствол винтовки – изделия фирмы Ортоптера» – тоже смотрел на нас. Сопротивление бесполезно. Рыпнешься – продырявит дурака, как несчастного жука.
– Вот что, Шарман, я не знаю, что ты тут делаешь, – проговорил Таракан в блистающем крылатом панцире. – не знаю, как ты нас нашла и с какой целью – помочь или помешать. Но мы не допустим, чтобы ты расстроила наши планы. Этим трансгенам больше не быть рабами!
– Что вы собираетесь с ними сделать? – спросил я.
Долгоносик присмотрелся к моей форме.
– А, парнишка из Депобщраба. Шарман, это небось твой братец. Кажется, мы были правы, когда решили не привлекать тебя к операции.
– К какой операции?
– Здешних трансгенов обработал сам Чокнутый Кошак. Новый троп. Теперь они будут выполнять тщательно разработанные инструкции, каждую строго в назначенное время. Все до одного возьмут ранцы со взрывчаткой и отправятся в реку Чикаго. Мы взорвем все коммунальные туннели под рекой и затопим Петлю. И тогда кранты всему киберобеспечению города.
– А как же бедные Едоки?.. – пролепетала Шарман.
– Это малая жертва, чтобы освободить все племя.
– Нет! – закричал я.
– Вредить людям – это нормально, – попыталась разубедить Долгоносика Шарман. – Они заслуживают. Но зачем губить помесей?
– Поздно. Операция начата, ничего уже не отменить. Нам придется взорвать заряды, как только они прибудут на место. Медлить рискованно – взрывчатку могут обнаружить. А значит, коровы не успеют бежать. Ну и что с того, что погибнут? Главное – мы победим. А ну-ка, оба – вон туда, к стенке.
Ох-ох, неважнецкие наши дела. Похоже, этим Тараканам не нужны свидетели…
И тут началось!
Озерная корова – это, конечно, не дельфин, но она способна плыть с чудовищной скоростью и выпрыгивать из воды на изрядную высоту. Оставшиеся в здравом уме Едоки взлетали и падали на скользкий склон, и в каждой ламантрии было не меньше ста килограммов. Они обрушились на Тараканов как девятый вал, спасая своего Кормильца. Сбили Жуков с ног, примяли к мокрому органобетону.
Я бросился к подлецу Долгонсику, пинком расколол его панцирь и ухмыльнулся: ружье у меня, теперь я здесь командую!
Подбежав к воде, я нашел знакомую голову.
– Кор-би, – проговорил Большой Едок, – это от них нам нуж-на за-щита?
– Уже не нужна, Большой. Как-нибудь обойдемся. Вы уже догадались – в темном кабинете капитана Озтюрка я разговаривал не с кем иным, как с Чокнутым Кошаком. При этом и бедняга Оззи присутствовал, вернее, его труп.
Негодяй неспроста выбрал меня. Он знал, что с перчатками я не работаю, что у меня мозги не в порядке, а значит, не хватит соображалки разгадать его коварный план. Да только не учел прохвост, что я не прост: к работе своей не отношусь формально, все делаю четко, правильно и нормально.
Немногие люди могут похвастаться тем, что побывали в одной комнате со знаменитым трансгеном-террористом и ушли живыми. Какое-то время обо мне метаме-диум трубил – мол, скромный юный герой в синем с золотом, спаситель города и все такое. И кажется вполне естественным, что начальство КЕ повысило меня в должности – мне досталась работа Хана.
Что же до Шарлотты, то она полностью разочаровалась в Тараканах, а поскольку в Корпусе Едоков появилась кадетская вакансия, да к тому же я вышел в начальники…
Ну а вы теперь знаете, каково живется инвалидам в городе Чикаго.
Шунт
Я сидел у себя в офисе и скучал, как скучает в пасмурный день сборщик урожая на нью-мексиканской солнечной ферме. Два месяца безделья – с ума можно сойти. Любой клиент бы мне сейчас сгодился, даже самый завалящий. Хотя бы разъем-папа, ищущий сбежавшую разъем-маму. Хотя бы геронт, жаждущий подключиться к полузаконному, недолицензированному суперхитовому мечтарику «Голден эйдж». (У «Вудстока» в этом году юбилей – столетие со дня основания фирмы, и в честь события выпущен ностальгический вирт-альбом, специально для еще не покинувших сей мир фанатов ретро-стиля.) Хотя бы десятилетний шкет, которому не терпится получить гражданские права, и он готов пробираться через лазейки в законодательстве. (Парламент САС только что понизил возрастной ценз до двенадцати лет, но даже этот предел уже подвергается натиску новейших тропов.) Хотя бы огорченная и разгневанная супруга, что мечтает задать взбучку мужу, подозреваемому в недельной оргии с гермами. Все они побывали у меня в разное время, и когда-нибудь появятся новые клиенты, тут не может быть никаких сомнений. И я, как встарь, буду брать деньги и выполнять заказы, не задавая лишних вопросов. При моих-то более чем скромных доходах нельзя быть слишком разборчивым.
И тут я спохватился, что сейчас нет особых причин беспокоиться об этической стороне моей профессии. Уже полдня прошло, и вторая половина вряд ли будет веселей, чем дебаты между кандидатами от зеленых и консерваторов на пост губернатора Кубы. Иначе говоря, день ничем не отличим от шестидесяти предыдущих.
За самомоющимися окнами (у домов новых серий тьма достоинств, но вот вопрос: долго ли еще я смогу платить за офис?) над рекой Чарлз сверкало солнце. На противоположном берегу высился построенный силикробами черный купол – десять лет назад власти возвели его над Массачусетским Технологическим, когда явилась Большая Серая Сикараха. На самом деле это не полушарие – стены купола уходят под землю, образуя полностью замкнутую сферу. Она была создана всего-то навсего за сутки, а вид такой, будто ее строили много месяцев. Помню, как я смотрел этот «спектакль» из своей «ложи». Все подразделения силовых структур САС, управляемые высшими копами и лепилами, отражали натиск бешеной жизни: против щупальцев и усиков – брандспойты и струи энзимовой взвеси. Когда ферменты растворили все, что появилось на поверхности земли, в дело вступили силикробы, они-то и создали шар-саркофаг. И теперь один Бог ведает, что происходит внутри – не было времени установить там датчики. Зато снаружи купол охраняется хорошо – круглосуточно барражируют полицейские в летающих клетках. Что ж, бывают обстоятельства, с которыми ты вынужден смириться.
Я уже подумывал насчет откупорить пивчик-живчик и растрировать какую-нибудь трехмерку (от безделья обзавелся привычкой смотреть дневные игры, особенно «Твоя жизнь он-лайн»), как вдруг услышал шаги в коридоре за дверью. Поспешно убрав ноги со стола, я попытался сделать вид, будто работы у меня побольше, чем у четырехрукого бармена в вечерний час.
Неизвестный не прошел мимо двери, как сделали многие до него. Раздался стук.
Я глянул на охранный экран и увиденным остался удовлетворен.
– Прошу.
Сработал замок, дверь распахнулась.
На посетительнице был очень стильный костюм – кислотные фиолетовый и оранжевый цвета. Пиджак с асимметричными лацканами, отороченными голубой искусственнорощенной норкой; к большему отвороту приколота орхидения – она бросилась мне в глаза с шести футов. Юбка слева доставала до лодыжки, зато правая нога была обнажена целиком. Хромовые котурны добавляли к росту четыре дюйма. Вьющиеся черные волосы были уложены в высокую прическу, а на лоб падал светлый локон. Канареечно-желтые радужки, маленький плотно сжатый рот. На щеке миниатюрный любовный рубчик в виде астрологического символа Венеры.
– Нельзя ли зашторить окна? – спросила она,
– Леди, но ведь мы на сороковом этаже…
– Откуда вам знать, что напротив нет оптики? Сейчас нанокамеры где только не попадаются. Закройте окна, пожалуйста.
Я пожал плечами и скомандовал:
– Шторы.
Полотна непрозрачного пьезопластика, свернутые в рулоны по верхним краям окон, поползли по стеклу под действием слабого электрического тока. Я прибавил света и сказал:
– Присаживайтесь. Могу я вам предложить чего-нибудь выпить?
Она села и положила обнаженную правую ногу на левую. Я увидел татун на бедре – пантера. Раз в полминуты кошка раскрывала пасть в беззвучном рыке.
– Благодарю. Я бы предпочла шипучку-кипучку, если у вас найдется.
Я дал пинка заснувшей у меня в ногах помеси:
– Хомяк, проснись! У нас посетитель.
Хомяк открыл глаза, проморгался, расправил усы и молвил:
– Сэр, нужны ли вам мои услуги?
– Угадал, тупой трансген. Живо неси мне пивчик-живчик, а для леди – шипучку-кипучку.
Хомяк встал, надел короткую безрукавку, прошел к магнитному мини-холодильнику, принес напитки и спросил:
– Сэр, разве было так уж необходимо будить меня?
– Да, лодырь ты этакий. Спи дальше.
Хомяк не преминул воспользоваться разрешением.
– Самый дешевый трансген, – пожаловался я гостье. Она помахала ладонью:
– Не важно. Меня зовут Женева Гиппельштиль-Имхаузен. Вы позволите взглянуть на вашу лицензию?
Я протянул карточку. Сейчас она показывала ксиву массачусетского частного детектива. Женева несколько раз сложила пополам и разогнула карточку – появились интерфейсы САС, «Еврокомм», МВФ, бразильская и орбитальная визы. Сложила в последний раз – увидела героя трехмерки «Секси-сиуксы», нагишом, в одной из его знаменитых поз. Выдержка Женевы была достойна восхищения. Ни один мускул не дрогнул на лице, лишь чуть-чуть порозовел любовный рубчик. Она мне вернула карточку со словами:
– Кажется, здесь есть все, что мне необходимо знать о вас.
– В таком случае вы можете рассчитывать на мои услуги, – проговорил я, подразумевая, что готов оказывать не только услуги частного сыщика, и еще раз полюбовался ее ножками. – Можно поинтересоваться, что вас сюда привело?
Она наклонилась ко мне:
– Я хочу, чтобы вы кое-кого шунтировали. Так-так. Ей удалось меня удивить. Чего только не случается в нашем бизнесе.
– Ведь вы это делаете иногда, не правда ли? – приподняла она аккуратно вычерченную бровь.
– Конечно делаю, но это непросто. Стоит подороже, чем обычные мои услуги.
– Не имеет значения. Очень уж много поставлено на карту.
Я мысленно увеличил цену в полтора раза.
– Мне нужно узнать побольше, прежде чем я соглашусь взяться за дело. Кого вы хотите шунтировать, и чем он перед вами так провинился?
Она вздохнула:
– Речь идет о моем муже Юргене фон Бюлове. Он сбежал, похитив новейший троп в принадлежащей мне фирме. Может, вам доводилось слышать о «Гиппельштиль-Имхаузен»? Немецкое предприятие, специализируется на биоактивных веществах. Украденный препарат проходил экспериментальную проверку. Это сверхмощный нейротропин. О нем даже говорить сейчас очень опасно. Потому-то я и просила зашторить окна. Надеюсь, ваш офис проверялся недавно?
Я кивнул.
Она продолжала, но с явной неохотой:
– А препарат, украденный моим мужем, – это троп, стимулирующий осмысление стохастических явлений. Это означает, что он позволяет проникнуть в суть динамики хаоса. Мы надеялись выбросить его на рынок, опередив конкурентов. И тут – бегство моего мужа, с несколькими дозами экспериментального препарата и планом его доработки. Если до Юргена раньше нас доберутся конкуренты, возьмут кровь на анализ и расшифруют молекулу тропа – прощай, наш патент.
– Почему же ваш супруг совершил кражу в собственной фирме? Вы что, не делились с ним прибылью?
На лице Женевы появилось смущение пополам с отвращением:
– Мой супруг – мот. Он умеет только тратить, а зарабатываю я. Приходилось его держать на коротком диет-поводке. Как видите, поводок оказался не слишком прочным.
– Хотелось бы получше представлять себе, что это за новинка. Для чего служит, как ею пользоваться. Откуда у вас уверенность, что Юрген уже не продал украденный троп конкурентам?
– Не продал, у него другой замысел. Видите ли, он азартный игрок. И этот троп…
– Уж не хотите ли вы сказать, что троп повысит его шансы на выигрыш?
– Совершенно верно, – кивнула она. – Юрген увидит строгую логику в кажущейся хаотичности игры.
«О, мать мутантов! – подумал я. – Вот это круто!» И мысленно удвоил свой гонорар.
– Но почему бы не обратиться к официальным структурам?
– Слишком много дырок для утечки информации.
Мне нужен один профессионал.
Я встал, подошел к ней, поднес руку к ее лицу. Она даже не моргнула. Я легонько провел загрубелым большим пальцем по любовному рубчику. Эге, да под ним побольше рецепторов удовольствия и нервных волокон, чем под эпидермисом домашнего любимца десятого поколения! Эта дамочка знает толк в оргазмах.
Когда она открыла глаза, я проговорил:
– Похоже на то.
У меня не было любовных связей с тех пор, как бросила жена. Частному сыщику приходится иметь дело в основном с ревнивцами, мошенниками, уличной шпаной и полицией. А когда я и вовсе не при делах, вынужден общаться только с Хомяком.
Сам не возьму в толк, почему я приобрел этого паршивца. И ведь модель отнюдь не навороченная. Лучшая функция – кусать хозяина: не моешься регулярно – получай инфекцию на неделю-другую. А мозгов – кот наплакал. Приходится формулировать команды с минимумом двусмысленности, иначе Хомяк может преподнести неприятный сюрприз, как в тот раз, когда я распорядился «залить машину метаном». В игры сложнее шашек не играет, да и в шашки всегда проигрывает.
И ко всему прочему это вовсе не домашний любимец. Хомяк псевдоженообразен, но стерилен, и сексуальности в нем не больше, чем у замороженной скумбрии. Фигура – ни то ни се, а из-за своего спецрациона он пахнет мокрым сеном. Не урод, но и не секс-сиукс. Эх, если б я мог раскошелиться на Золотую Серну или на Змеиный Стан, мне бы сейчас жилось совсем по-другому…
И все-таки я привык к этой помеси. Так привыкаешь к старым тапкам или к диванчику-обниманчику, продавленному по твоей фигуре. Ну, и у Хомяка не отнять умения стряпать, прибираться в офисе и тактично кивать, когда я пытаюсь что-то втемяшить в его куцый умишко.
Вот и выходит: нет ничего странного в том, что я к нему обратился, когда ушла Женева.
Сдается мне, в первую очередь надо съездить в Логан – а ну как зацепим там ведущую к Бюлову ниточку. Он удрал три дня назад, но это не самый простывший след в моей практике.
– Да, сэр, нам нужно съездить туда. Правда, я не помню почему. Сейчас я пытаюсь думать, а это трудная работа. Дайте мне немного времени, сэр. Одной минуты должно хватить, я уверен…
– Хомяк! – Сэр?
– Хватит чушь молоть. Неси сюда мой пистолет.
Я не любитель расхаживать вооруженным до зубов. Лазики, пистоляпы, пулевики – не для меня. В самых острых ситуациях я предпочитаю пускать в ход острый ум, спокойствие и железную логику – или быстрые ноги. Если надо кого-то вырубить, сгодится и шокер – да и ни к чему брать на душу грех смертоубийства. Все, что нужно, – квадратный дюйм обнаженной кожи противника, чтобы влепить разряд тока, который перегрузит высшие нервные функции вроде тех, что вводят во искушение прикончить безобидного частного сыщика.
Я пришлепнул к бедру принесенный Хомяком пистолет, его биополимерный ствол сам законтачил с кобурным лоскутом на штанине. Если шпалер вдруг понадобится, встроенные потоанализаторы освободят его, как только ладонь ляжет на рукоятку. Выдвинув ящик стола, я взял нейрошунт и светящиеся оранжевым липучки. Сунул их в боковой карман жилетки, чтобы легко достать в случае чего. И двинул в аэропорт в теплой компании Хомяка. В уме я уже тратил еврики, обещанные мне Женевой.
В Логане я пошел прямиком к стоянке такси. С кем угодно готов был поспорить, что разъем-папа с такими барскими замашками, как у фон Бюлова, лишний раз не станет расходовать энергию на перемещение массы.
Так и есть – третий опрошенный мною таксист вспомнил, что вез разыскиваемое лицо. Машина была тьюринговская, второго уровня, со всеми положенными прибамбасами, включая высокую степень контроля.
– Мне необходимо увидеть документ, удостоверяющий ваше право на следственную деятельность. Если у вас есть такой документ, мне необходимо его увидеть. Прошу предъявить документ.
Я сунул карточку в паз. Такси удовлетворилось считанной информацией и выплюнуло мою ксиву.
– Да, сэр, я транспортировало описанного вами человека. Вот его изображение.
Такси высветило портрет фон Бюлова, совпадавший с цифровым снимком, который мне показывала Женева. Лицо будто топором вырубленное, светло-пегие волосы, недобрые сиреневые глаза. Но вообще – красив, как красива чистокровная базово-линейная борзая, и почти столь же невротичен и норовист. Эти чертовы европейские аристократы сумели очистить свою породу, благо, сейчас несложно устранять мелкие врожденные недостатки вроде лейкемии или гемофилии, из-за которых раньше король Англии походил на дворняжку.
Всеми своими митохондриями я чувствовал: нелегкое это будет шунтирование.
– Вот его родословная, считанная моими чипами проверки хромосом, сэр.
И побежали по экрану цифры и метаграфика – волна за волной.
– Хорошо, давай твердые копии и того, и другого. Родословная пригодится на тот случай, если у фон Бюлова изменится внешность. Но это случится едва ли. Тот, кого я ищу, – явно самовлюбленный типаж, такие всех, кроме себя, считают дураками. Ему небось и в голову не приходит, что его могут искать.
– Ну и куда ты его подкинул?
– Подкинул, сэр? Такое действие способно причинить ущерб здоровью человека, а мне строжайше…
– Где он вышел?
– У «Копли-плаза».
Чего и следовало ожидать. Он двинул напрямик в крупнейшее городское казино.
Я понесся в город с бешеной скоростью – обшивка машины едва успевала подстраиваться под аэродинамические флуктуации, по десять раз в секунду меняя свою форму. Завыл сиреной какой-то мусор в летике, но я ответил кодом приоритета, и дорожного полицейского как ветром сдуло с моего пути. При таких темпах я доведу дело до конца куда быстрее, чем самому бы хотелось.
Добравшись до «Копли», я пошел прямиком к регистрационной консоли. За ней, между прочим, торчал настоящий человек. У «Копли» такая политика: никаких помесей в штате, а тем, кого приводят посетители, лучше не маячить (естественно, к телохранителям это не относится). Пришлось оставить Хомяка в хлеву.
Портье был чернокожим – точнее, пегим, но с преобладанием черного цвета. Волосы на голове собрал в хохолок, связал золотой проволокой. Я показал ему карточку:
– Я веду расследование.
– Масса – частный сыщик? – Глаза мигнули дважды, но на лице осталось бесстрастное выражение.
Я глянул на свою ксиву. Дурацкое такси возвратило ее с изображением секси-сиукса. Я вывел нужное удостоверение.
И тут я спохватился, что сейчас нет особых причин беспокоиться об этической стороне моей профессии. Уже полдня прошло, и вторая половина вряд ли будет веселей, чем дебаты между кандидатами от зеленых и консерваторов на пост губернатора Кубы. Иначе говоря, день ничем не отличим от шестидесяти предыдущих.
За самомоющимися окнами (у домов новых серий тьма достоинств, но вот вопрос: долго ли еще я смогу платить за офис?) над рекой Чарлз сверкало солнце. На противоположном берегу высился построенный силикробами черный купол – десять лет назад власти возвели его над Массачусетским Технологическим, когда явилась Большая Серая Сикараха. На самом деле это не полушарие – стены купола уходят под землю, образуя полностью замкнутую сферу. Она была создана всего-то навсего за сутки, а вид такой, будто ее строили много месяцев. Помню, как я смотрел этот «спектакль» из своей «ложи». Все подразделения силовых структур САС, управляемые высшими копами и лепилами, отражали натиск бешеной жизни: против щупальцев и усиков – брандспойты и струи энзимовой взвеси. Когда ферменты растворили все, что появилось на поверхности земли, в дело вступили силикробы, они-то и создали шар-саркофаг. И теперь один Бог ведает, что происходит внутри – не было времени установить там датчики. Зато снаружи купол охраняется хорошо – круглосуточно барражируют полицейские в летающих клетках. Что ж, бывают обстоятельства, с которыми ты вынужден смириться.
Я уже подумывал насчет откупорить пивчик-живчик и растрировать какую-нибудь трехмерку (от безделья обзавелся привычкой смотреть дневные игры, особенно «Твоя жизнь он-лайн»), как вдруг услышал шаги в коридоре за дверью. Поспешно убрав ноги со стола, я попытался сделать вид, будто работы у меня побольше, чем у четырехрукого бармена в вечерний час.
Неизвестный не прошел мимо двери, как сделали многие до него. Раздался стук.
Я глянул на охранный экран и увиденным остался удовлетворен.
– Прошу.
Сработал замок, дверь распахнулась.
На посетительнице был очень стильный костюм – кислотные фиолетовый и оранжевый цвета. Пиджак с асимметричными лацканами, отороченными голубой искусственнорощенной норкой; к большему отвороту приколота орхидения – она бросилась мне в глаза с шести футов. Юбка слева доставала до лодыжки, зато правая нога была обнажена целиком. Хромовые котурны добавляли к росту четыре дюйма. Вьющиеся черные волосы были уложены в высокую прическу, а на лоб падал светлый локон. Канареечно-желтые радужки, маленький плотно сжатый рот. На щеке миниатюрный любовный рубчик в виде астрологического символа Венеры.
– Нельзя ли зашторить окна? – спросила она,
– Леди, но ведь мы на сороковом этаже…
– Откуда вам знать, что напротив нет оптики? Сейчас нанокамеры где только не попадаются. Закройте окна, пожалуйста.
Я пожал плечами и скомандовал:
– Шторы.
Полотна непрозрачного пьезопластика, свернутые в рулоны по верхним краям окон, поползли по стеклу под действием слабого электрического тока. Я прибавил света и сказал:
– Присаживайтесь. Могу я вам предложить чего-нибудь выпить?
Она села и положила обнаженную правую ногу на левую. Я увидел татун на бедре – пантера. Раз в полминуты кошка раскрывала пасть в беззвучном рыке.
– Благодарю. Я бы предпочла шипучку-кипучку, если у вас найдется.
Я дал пинка заснувшей у меня в ногах помеси:
– Хомяк, проснись! У нас посетитель.
Хомяк открыл глаза, проморгался, расправил усы и молвил:
– Сэр, нужны ли вам мои услуги?
– Угадал, тупой трансген. Живо неси мне пивчик-живчик, а для леди – шипучку-кипучку.
Хомяк встал, надел короткую безрукавку, прошел к магнитному мини-холодильнику, принес напитки и спросил:
– Сэр, разве было так уж необходимо будить меня?
– Да, лодырь ты этакий. Спи дальше.
Хомяк не преминул воспользоваться разрешением.
– Самый дешевый трансген, – пожаловался я гостье. Она помахала ладонью:
– Не важно. Меня зовут Женева Гиппельштиль-Имхаузен. Вы позволите взглянуть на вашу лицензию?
Я протянул карточку. Сейчас она показывала ксиву массачусетского частного детектива. Женева несколько раз сложила пополам и разогнула карточку – появились интерфейсы САС, «Еврокомм», МВФ, бразильская и орбитальная визы. Сложила в последний раз – увидела героя трехмерки «Секси-сиуксы», нагишом, в одной из его знаменитых поз. Выдержка Женевы была достойна восхищения. Ни один мускул не дрогнул на лице, лишь чуть-чуть порозовел любовный рубчик. Она мне вернула карточку со словами:
– Кажется, здесь есть все, что мне необходимо знать о вас.
– В таком случае вы можете рассчитывать на мои услуги, – проговорил я, подразумевая, что готов оказывать не только услуги частного сыщика, и еще раз полюбовался ее ножками. – Можно поинтересоваться, что вас сюда привело?
Она наклонилась ко мне:
– Я хочу, чтобы вы кое-кого шунтировали. Так-так. Ей удалось меня удивить. Чего только не случается в нашем бизнесе.
– Ведь вы это делаете иногда, не правда ли? – приподняла она аккуратно вычерченную бровь.
– Конечно делаю, но это непросто. Стоит подороже, чем обычные мои услуги.
– Не имеет значения. Очень уж много поставлено на карту.
Я мысленно увеличил цену в полтора раза.
– Мне нужно узнать побольше, прежде чем я соглашусь взяться за дело. Кого вы хотите шунтировать, и чем он перед вами так провинился?
Она вздохнула:
– Речь идет о моем муже Юргене фон Бюлове. Он сбежал, похитив новейший троп в принадлежащей мне фирме. Может, вам доводилось слышать о «Гиппельштиль-Имхаузен»? Немецкое предприятие, специализируется на биоактивных веществах. Украденный препарат проходил экспериментальную проверку. Это сверхмощный нейротропин. О нем даже говорить сейчас очень опасно. Потому-то я и просила зашторить окна. Надеюсь, ваш офис проверялся недавно?
Я кивнул.
Она продолжала, но с явной неохотой:
– А препарат, украденный моим мужем, – это троп, стимулирующий осмысление стохастических явлений. Это означает, что он позволяет проникнуть в суть динамики хаоса. Мы надеялись выбросить его на рынок, опередив конкурентов. И тут – бегство моего мужа, с несколькими дозами экспериментального препарата и планом его доработки. Если до Юргена раньше нас доберутся конкуренты, возьмут кровь на анализ и расшифруют молекулу тропа – прощай, наш патент.
– Почему же ваш супруг совершил кражу в собственной фирме? Вы что, не делились с ним прибылью?
На лице Женевы появилось смущение пополам с отвращением:
– Мой супруг – мот. Он умеет только тратить, а зарабатываю я. Приходилось его держать на коротком диет-поводке. Как видите, поводок оказался не слишком прочным.
– Хотелось бы получше представлять себе, что это за новинка. Для чего служит, как ею пользоваться. Откуда у вас уверенность, что Юрген уже не продал украденный троп конкурентам?
– Не продал, у него другой замысел. Видите ли, он азартный игрок. И этот троп…
– Уж не хотите ли вы сказать, что троп повысит его шансы на выигрыш?
– Совершенно верно, – кивнула она. – Юрген увидит строгую логику в кажущейся хаотичности игры.
«О, мать мутантов! – подумал я. – Вот это круто!» И мысленно удвоил свой гонорар.
– Но почему бы не обратиться к официальным структурам?
– Слишком много дырок для утечки информации.
Мне нужен один профессионал.
Я встал, подошел к ней, поднес руку к ее лицу. Она даже не моргнула. Я легонько провел загрубелым большим пальцем по любовному рубчику. Эге, да под ним побольше рецепторов удовольствия и нервных волокон, чем под эпидермисом домашнего любимца десятого поколения! Эта дамочка знает толк в оргазмах.
Когда она открыла глаза, я проговорил:
– Похоже на то.
У меня не было любовных связей с тех пор, как бросила жена. Частному сыщику приходится иметь дело в основном с ревнивцами, мошенниками, уличной шпаной и полицией. А когда я и вовсе не при делах, вынужден общаться только с Хомяком.
Сам не возьму в толк, почему я приобрел этого паршивца. И ведь модель отнюдь не навороченная. Лучшая функция – кусать хозяина: не моешься регулярно – получай инфекцию на неделю-другую. А мозгов – кот наплакал. Приходится формулировать команды с минимумом двусмысленности, иначе Хомяк может преподнести неприятный сюрприз, как в тот раз, когда я распорядился «залить машину метаном». В игры сложнее шашек не играет, да и в шашки всегда проигрывает.
И ко всему прочему это вовсе не домашний любимец. Хомяк псевдоженообразен, но стерилен, и сексуальности в нем не больше, чем у замороженной скумбрии. Фигура – ни то ни се, а из-за своего спецрациона он пахнет мокрым сеном. Не урод, но и не секс-сиукс. Эх, если б я мог раскошелиться на Золотую Серну или на Змеиный Стан, мне бы сейчас жилось совсем по-другому…
И все-таки я привык к этой помеси. Так привыкаешь к старым тапкам или к диванчику-обниманчику, продавленному по твоей фигуре. Ну, и у Хомяка не отнять умения стряпать, прибираться в офисе и тактично кивать, когда я пытаюсь что-то втемяшить в его куцый умишко.
Вот и выходит: нет ничего странного в том, что я к нему обратился, когда ушла Женева.
Сдается мне, в первую очередь надо съездить в Логан – а ну как зацепим там ведущую к Бюлову ниточку. Он удрал три дня назад, но это не самый простывший след в моей практике.
– Да, сэр, нам нужно съездить туда. Правда, я не помню почему. Сейчас я пытаюсь думать, а это трудная работа. Дайте мне немного времени, сэр. Одной минуты должно хватить, я уверен…
– Хомяк! – Сэр?
– Хватит чушь молоть. Неси сюда мой пистолет.
Я не любитель расхаживать вооруженным до зубов. Лазики, пистоляпы, пулевики – не для меня. В самых острых ситуациях я предпочитаю пускать в ход острый ум, спокойствие и железную логику – или быстрые ноги. Если надо кого-то вырубить, сгодится и шокер – да и ни к чему брать на душу грех смертоубийства. Все, что нужно, – квадратный дюйм обнаженной кожи противника, чтобы влепить разряд тока, который перегрузит высшие нервные функции вроде тех, что вводят во искушение прикончить безобидного частного сыщика.
Я пришлепнул к бедру принесенный Хомяком пистолет, его биополимерный ствол сам законтачил с кобурным лоскутом на штанине. Если шпалер вдруг понадобится, встроенные потоанализаторы освободят его, как только ладонь ляжет на рукоятку. Выдвинув ящик стола, я взял нейрошунт и светящиеся оранжевым липучки. Сунул их в боковой карман жилетки, чтобы легко достать в случае чего. И двинул в аэропорт в теплой компании Хомяка. В уме я уже тратил еврики, обещанные мне Женевой.
В Логане я пошел прямиком к стоянке такси. С кем угодно готов был поспорить, что разъем-папа с такими барскими замашками, как у фон Бюлова, лишний раз не станет расходовать энергию на перемещение массы.
Так и есть – третий опрошенный мною таксист вспомнил, что вез разыскиваемое лицо. Машина была тьюринговская, второго уровня, со всеми положенными прибамбасами, включая высокую степень контроля.
– Мне необходимо увидеть документ, удостоверяющий ваше право на следственную деятельность. Если у вас есть такой документ, мне необходимо его увидеть. Прошу предъявить документ.
Я сунул карточку в паз. Такси удовлетворилось считанной информацией и выплюнуло мою ксиву.
– Да, сэр, я транспортировало описанного вами человека. Вот его изображение.
Такси высветило портрет фон Бюлова, совпадавший с цифровым снимком, который мне показывала Женева. Лицо будто топором вырубленное, светло-пегие волосы, недобрые сиреневые глаза. Но вообще – красив, как красива чистокровная базово-линейная борзая, и почти столь же невротичен и норовист. Эти чертовы европейские аристократы сумели очистить свою породу, благо, сейчас несложно устранять мелкие врожденные недостатки вроде лейкемии или гемофилии, из-за которых раньше король Англии походил на дворняжку.
Всеми своими митохондриями я чувствовал: нелегкое это будет шунтирование.
– Вот его родословная, считанная моими чипами проверки хромосом, сэр.
И побежали по экрану цифры и метаграфика – волна за волной.
– Хорошо, давай твердые копии и того, и другого. Родословная пригодится на тот случай, если у фон Бюлова изменится внешность. Но это случится едва ли. Тот, кого я ищу, – явно самовлюбленный типаж, такие всех, кроме себя, считают дураками. Ему небось и в голову не приходит, что его могут искать.
– Ну и куда ты его подкинул?
– Подкинул, сэр? Такое действие способно причинить ущерб здоровью человека, а мне строжайше…
– Где он вышел?
– У «Копли-плаза».
Чего и следовало ожидать. Он двинул напрямик в крупнейшее городское казино.
Я понесся в город с бешеной скоростью – обшивка машины едва успевала подстраиваться под аэродинамические флуктуации, по десять раз в секунду меняя свою форму. Завыл сиреной какой-то мусор в летике, но я ответил кодом приоритета, и дорожного полицейского как ветром сдуло с моего пути. При таких темпах я доведу дело до конца куда быстрее, чем самому бы хотелось.
Добравшись до «Копли», я пошел прямиком к регистрационной консоли. За ней, между прочим, торчал настоящий человек. У «Копли» такая политика: никаких помесей в штате, а тем, кого приводят посетители, лучше не маячить (естественно, к телохранителям это не относится). Пришлось оставить Хомяка в хлеву.
Портье был чернокожим – точнее, пегим, но с преобладанием черного цвета. Волосы на голове собрал в хохолок, связал золотой проволокой. Я показал ему карточку:
– Я веду расследование.
– Масса – частный сыщик? – Глаза мигнули дважды, но на лице осталось бесстрастное выражение.
Я глянул на свою ксиву. Дурацкое такси возвратило ее с изображением секси-сиукса. Я вывел нужное удостоверение.