Страница:
Он взял книгу так, что коснулся Кириной руки и задержал ее в своей ладони.
Кира удивленно вскинула на него глаза:
– Что-нибудь еще?
– Да. Я с нетерпением буду ждать вашей новой книги.
А в глазах его – такой омут… Сердце у Киры оборвалось и ухнуло куда-то вниз. И тут рядом с нею материализовался изрядно захмелевший Крымский и вцепился в нее потными толстыми лапами.
– Вот ты мне скажи… Нет, вот честно скажи, ты могла бы написать такую книгу, какие пишу я? Ты могла бы написать мою «Проторенную тропу», – пьяно покачиваясь и дыхнув на нее перегаром, спросил он.
– Конечно же, нет, это целиком и полностью ваша прерогатива. – Кира осторожно попыталась освободить свой рукав из его рук.
– Вот именно! – он воздел указательный палец вверх и важно выпятил нижнюю губу. – Так, как я, не может написать никто!..
Алексей, до этого стоявший молча, внезапно решил вмешаться. Он перехватил писателя под локоток и, доверительно склонившись, сказал ему в самое ухо:
– Как большой поклонник вашего творчества, я давно хотел задать вам один очень важный для меня вопрос…
Крымский, видимо, услышал такие приятные слова впервые и от удивления даже немного протрезвел. Весь обратившись в слух, он довольно заулыбался и почему-то перешел на дискант:
– Да-да, молодой человек, я вас внимательно слушаю!
– Не могли бы вы дать свою концептуальную оценку тенденций развития современной литературы как базиса бесконечных жанровых комбинаций, определяющих прирост либо потерю капитала для целей общества?
Крымский замер и выпучил глаза. Он тщетно пытался сообразить, не сказал ли чего обидного для него собеседник, но так и не смог вспомнить фразу.
Лес снисходительно похлопал его по плечу:
– Вы пока подумайте, а я позже обязательно подойду.
Алексей подхватил Киру под руку и отвел от стоящего в замешательстве Крымского. Кира посмотрела на Леса с благодарностью.
– Спасибо, – сказала она, – признаться, он меня изрядно утомил. Терпеть его не могу.
– Не за что. – Глаза Леса смеялись. – Так на моем месте поступил бы каждый: спасти красивую девушку от монстра – что может быть более традиционным?!
И ее опять окатило волной нежности, льющейся из его глаз.
«Да что же это такое, – нервно подумала она, – краснею и млею, как школьница». Ей вспомнилась летняя звездная ночь, пионерский лагерь и мальчишка с выгоревшими до белизны волосами. Он все время острил, а она смеялась, запрокидывая голову. А потом они целовались, сбежав от всех и спрятавшись в кустах жимолости. Ах, как же он нравился ей! И Кире тогда казалось, что эта любовь – на всю жизнь.
Она встряхнула головой, прогоняя наваждение.
– Вы извините, Алексей, мне нужно идти.
Она уходила от него не оглядываясь, словно сбегая. Но, пожалуй, все-таки не от него, а от себя.
Позже, оставшись одна, Кира судорожно пыталась привести мысли в порядок. Похоже, она лет сто или больше не испытывала ничего подобного. А может быть, и никогда. Когда-то давным-давно, в другой жизни, она очень любила своего мужа. И эта любовь изорвала ей за десять лет душу в клочья, и вот уже столько же лет она одна.
Его предательство и измена – об этом всегда было больно вспоминать. Но сейчас, быть может, впервые со времени развода Кира думала о нем отстраненно и даже несколько равнодушно. И это ее радовало.
Последние годы совместной жизни с Андреем вспоминать было особенно неприятно. Он приходил домой изрядно навеселе, а потом изнурительно и занудно доставал ее и детей, читая нотации и придираясь к мелочам. Дети пугались и плакали, а она каждый раз порывалась схватить их в охапку и бежать из дому куда глаза глядят.
От его монотонного холодного голоса, от менторского тона хотелось выть. Но наступало утро, и все исчезало. Больше не было жестокого тирана, а появлялся любящий муж, терзаемый чувством вины.
Когда Кира стала уставать от таких метаморфоз, она каждый раз после очередного скандала пыталась прервать надоевший брак. Тогда муж устраивал настоящий театр с заверениями в любви. Слезно просил прощения, а в особо тяжелых случаях – ползал на коленях и валялся в ногах. Дети, Костя и Анфиса, плакали и просили маму папочку простить. Кира уступала, а вскоре, через неделю-две, все повторялось снова.
В тот день, когда Андрей ушел, Кира одновременно испытала облегчение и горечь. У нее словно гора упала с плеч и выросли крылья, так ей стало легко. Но несмотря на это, сама себе она казалась испуганной птицей, мечущейся по небу в поисках утерянного рая и не знающей, где его искать. Одиночество и страх стали ее спутниками на долгие годы. Может быть, поэтому все, что делала Кира потом, у людей, знавших ее, попросту не укладывалось в голове.
Ей вдруг стало казаться, что, если Андрей вернется, все у них будет так, как раньше, когда они только начали вместе жить. Бред, без сомнения. Но тогда она не понимала этого. И потому выслушивала его, когда он ей по ночам звонил, дарила маленькие милые подарки и помогала советами, когда он, рассорившись со своей новой женой, приходил к Кире жаловаться на жизнь.
Прекратилось все это по ее инициативе: у Андрея в новой семье родился ребенок, и Кира перестала отвечать на его телефонные звонки и сменила замки в квартире.
Позже ей самой было странно вспоминать о том своем состоянии. Это походило на помешательство, так думала она теперь. Разве можно в здравом уме и твердой памяти самой растаптывать себя? Однако она делала именно это.
И потому потом постоянно сознательно и подсознательно избегала серьезных отношений: ей было страшно снова оказаться в своем прошлом. Зачем, к чему влюбляться? Любовь – это болезнь. А ведь так хорошо жить без нее.
Судорожно вздохнув, она приложила салфетку к глазам и помахала себе ладошками в лицо, с натугой смеясь.
– Кира, ты чего? – испуганно спросила Лика.
– Все нормально. Просто мелодия очень красивая. Люблю саксофон.
– Я тоже, – Лика пригубила коктейль и отставила его в сторону, оглядывая зал. Не заметив никого из знакомых, она немного расслабилась и снова подвинула к себе бокал.
Кира задумчиво болтала ложечкой в чашке с чаем. То, что она еще способна испытывать настолько сильные эмоции и ее даже пробивает на слезу, неприятно поразило ее. Гораздо спокойнее жить, когда чувствуешь, что выше всего этого.
– Нет, ну как такое может быть, чтобы моя новая машина, нехилой марки, смею напомнить, взяла и сломалась? – Лика тараторила без умолку, избавив тем самым Киру от необходимости отвечать. Вопросы, которые она периодически задавала, были, разумеется, риторическими. – Вот ты скажи, а? Я что думаю: может, на фирму в суд подать? Нет, не для денег, а чисто, чтоб другим неповадно было. Мне нетрудно, для меня как для юриста суд – что дом родной. Хотя, с другой стороны, хлопотно это все…
– Судиться?
– Ну да. Одно дело, когда судится кто-то, а ты его интересы представляешь, и совсем другое – когда судишься сам. Вот веришь, меня совершенно не напрягает, когда я чужими делами занимаюсь. Там как-то все отстраненно воспринимаешь. И совсем другое дело, когда как истец в суд идешь. Противно. Нет, пожалуй, не буду я с ними связываться. Разве только по-другому совсем будет нельзя. Но я лично в этом сомневаюсь, фирма-то серьезная. – Лика мельком глянула на часы и разочарованно протянула: – Еще почти пять часов до конца этого противного дня.
– А чем тебе прелестный пятничный день не угодил?
– О, я сейчас столько всего расскажу! – Лика опять затарахтела, плавно перейдя от сегодняшних событий ко всей своей жизни. Подруги давно не виделись, и Лика торопилась выложить все, что с ней произошло за это время, что на душе наболело. Скопилось всего довольно много. Кира с интересом слушала, потихоньку помешивая горячий чай. Потом, отхлебнув, отставила его в сторону. Напряжение не спадало, и ей захотелось последовать совету знатоков и расслабиться доступными в ресторане средствами.
– Пожалуй, я закажу коньяк, – сказала она, поднимая вверх руку и подзывая официанта.
Лика, фигуристая тридцатишестилетняя блондинка, распространяла вокруг себя ауру здоровой сексуальности и свободы. Киру всегда забавляло, как представители сильного пола бойко реагируют на ее подругу. Вот и сейчас двое мужчин за соседним столиком, рискуя свернуть шеи, разглядывали их обеих.
Может быть, они бы и решились на активные действия, но полное отсутствие интереса к ним у подруг, вероятно, пугало их. Кому охота получить отказ.
– И вот представляешь, – продолжала рассказывать Лика, – двери уже закрываются, а он мне вдруг говорит: «Особенно привлекли меня философские идеи «Бхагавад-Гиты». Они практически совпадают с тем пониманием реальности, к которому меня привело изучение квантовой механики». Нет, Кир, ты только подумай, он мне Юджина Вингера процитировал! Что за молодежь нынче пошла, мы в их возрасте пиво по подворотням пили да в бутылочку играли.
– Да ладно, что ты врешь-то?! – засмеялась Кира. – Когда это ты пиво пила и в бутылочку играла!
– Ну, вру. Что мне теперь, и пофантазировать нельзя? – вздохнула Лика. – Может, я это считаю самым большим упущением в своей жизни! Надо было не за учебниками сидеть, а наслаждаться молодостью и красотой. Вот теперь страдаю.
Она заметила кавалеров, ерзающих от нетерпения и бросающих призывные взгляды, и скорчила такую смешную гримасу, что они мигом отвернулись. Лика вернула на место глаза и рот и загрустила.
Кира не выдержала и захохотала.
– Ох, мученица ты наша, – вытирая слезы, простонала она. – Расскажи лучше, как у тебя дела с твоим аристократом?
– Ах да. Я ж забыла, мне с тобой посоветоваться надо. Ты знаешь, мой аристократ активизировался. Зовет меня к себе в Лондон на две недели. Как думаешь, поехать или что?
– Лика, я тебя не узнаю. С чего это вдруг у тебя сомнения возникли?
– Ну, понимаешь, – Лика помялась, – он как-то странно зовет… Я даже не пойму, по-серьезному или просто так, от нечего делать. С другой стороны, я к нему недавно ездила. Хорошо отрывались. С чего бы ему меня снова к себе просто погулять звать?!
– Ну и что? Я не пойму, чего именно ты боишься?
– А если вдруг он меня замуж позовет? Я ж не готова. Даже не знаю, что в ответ буду лепетать.
– Почему это?
– Да потому что сюда он не приедет, а там мне придется сидеть дома и ничем не заниматься. Кому я в Англии со своим российским дипломом юриста нужна? Пусть даже и с дипломом МГУ.
– Ни в жизнь не поверю, что ты будешь сидеть сложа руки. Найдется дело, поверь мне. Не по специальности, так еще как-то. И потом, насколько я помню, женам лордов работать не положено. Они благотворительностью занимаются.
Лика обиженно засопела.
– Вот и ты меня не понимаешь. Не представляю я себе такой жизни, мне ж не пятнадцать лет. Это в молодости все легко – куда попал, там и выживать научился. А мне уже тридцать восемь…
– Тридцать шесть. Тридцать восемь – это мне. Вчера как раз исполнилось.
– Фу, Кира, ты бываешь редкой занудой. Даже поплакаться всласть и то не даешь.
– А ты не плачься, тебе это не идет.
Официант наконец принес коньяк и поставил бокалы перед дамами.
– Предлагаю выпить за мое занудство, – сказала Лика, – а еще – за твою осторожность. Вот чего мне всегда не хватало!
– По-моему, тебе это ничуть не мешало в жизни. Так что лучше давай за нас, несравненных.
– Принимается, – Лика засмеялась.
От выпитого коньяка приятное тепло разлилось по телу, и Кира наконец расслабилась.
– Вот выйдешь замуж за своего лорда, – мечтательно произнесла она, подпирая щеку кулаком, – родишь ему парочку лордят и будешь гулять с ними в Гайд-парке. А я стану приезжать к тебе изредка в гости, нянчить детишек и по вечерам у камина пить с тобой красное вино.
– Так, подруга, хватит пить. Что-то тебя сегодня не по-детски от одного бокала повело. Или на презентации успела перебрать? Напоминаю: я в принципе против деторождения! Моя миссия на Земле состоит не в этом.
Кира тихо засмеялась.
– Да-да, дорогая, я помню. Но как жаль, что ты не хочешь иметь детей! Они были бы очаровательными, похожими на тебя и твоего лорда.
Лика меланхолично пожала плечами.
– Ничего не могу поделать. Мне ангел-хранитель на ушко шепнул, что и без меня найдется кому детей нарожать. А моему аристократу, я надеюсь, это без разницы. У него есть пара детишек от первой, ныне покойной, жены.
Оркестр заиграл сальсу, и к сцене потянулись парочки. У столика Киры и Лики тут же возникли мужчины, вероятно, успевшие забыть ужас от недавней Ликиной гримасы.
Кира отрицательно покачала головой. Лика же с удовольствием подхватилась с места и, пританцовывая на ходу, пошла к центру зала.
Глава 2
Настоящее время. Двадцать шестое мая. День
Спустя две недели после исчезновения Киры. Девятое июня. Москва
Кира удивленно вскинула на него глаза:
– Что-нибудь еще?
– Да. Я с нетерпением буду ждать вашей новой книги.
А в глазах его – такой омут… Сердце у Киры оборвалось и ухнуло куда-то вниз. И тут рядом с нею материализовался изрядно захмелевший Крымский и вцепился в нее потными толстыми лапами.
– Вот ты мне скажи… Нет, вот честно скажи, ты могла бы написать такую книгу, какие пишу я? Ты могла бы написать мою «Проторенную тропу», – пьяно покачиваясь и дыхнув на нее перегаром, спросил он.
– Конечно же, нет, это целиком и полностью ваша прерогатива. – Кира осторожно попыталась освободить свой рукав из его рук.
– Вот именно! – он воздел указательный палец вверх и важно выпятил нижнюю губу. – Так, как я, не может написать никто!..
Алексей, до этого стоявший молча, внезапно решил вмешаться. Он перехватил писателя под локоток и, доверительно склонившись, сказал ему в самое ухо:
– Как большой поклонник вашего творчества, я давно хотел задать вам один очень важный для меня вопрос…
Крымский, видимо, услышал такие приятные слова впервые и от удивления даже немного протрезвел. Весь обратившись в слух, он довольно заулыбался и почему-то перешел на дискант:
– Да-да, молодой человек, я вас внимательно слушаю!
– Не могли бы вы дать свою концептуальную оценку тенденций развития современной литературы как базиса бесконечных жанровых комбинаций, определяющих прирост либо потерю капитала для целей общества?
Крымский замер и выпучил глаза. Он тщетно пытался сообразить, не сказал ли чего обидного для него собеседник, но так и не смог вспомнить фразу.
Лес снисходительно похлопал его по плечу:
– Вы пока подумайте, а я позже обязательно подойду.
Алексей подхватил Киру под руку и отвел от стоящего в замешательстве Крымского. Кира посмотрела на Леса с благодарностью.
– Спасибо, – сказала она, – признаться, он меня изрядно утомил. Терпеть его не могу.
– Не за что. – Глаза Леса смеялись. – Так на моем месте поступил бы каждый: спасти красивую девушку от монстра – что может быть более традиционным?!
И ее опять окатило волной нежности, льющейся из его глаз.
«Да что же это такое, – нервно подумала она, – краснею и млею, как школьница». Ей вспомнилась летняя звездная ночь, пионерский лагерь и мальчишка с выгоревшими до белизны волосами. Он все время острил, а она смеялась, запрокидывая голову. А потом они целовались, сбежав от всех и спрятавшись в кустах жимолости. Ах, как же он нравился ей! И Кире тогда казалось, что эта любовь – на всю жизнь.
Она встряхнула головой, прогоняя наваждение.
– Вы извините, Алексей, мне нужно идти.
Она уходила от него не оглядываясь, словно сбегая. Но, пожалуй, все-таки не от него, а от себя.
Позже, оставшись одна, Кира судорожно пыталась привести мысли в порядок. Похоже, она лет сто или больше не испытывала ничего подобного. А может быть, и никогда. Когда-то давным-давно, в другой жизни, она очень любила своего мужа. И эта любовь изорвала ей за десять лет душу в клочья, и вот уже столько же лет она одна.
Его предательство и измена – об этом всегда было больно вспоминать. Но сейчас, быть может, впервые со времени развода Кира думала о нем отстраненно и даже несколько равнодушно. И это ее радовало.
Последние годы совместной жизни с Андреем вспоминать было особенно неприятно. Он приходил домой изрядно навеселе, а потом изнурительно и занудно доставал ее и детей, читая нотации и придираясь к мелочам. Дети пугались и плакали, а она каждый раз порывалась схватить их в охапку и бежать из дому куда глаза глядят.
От его монотонного холодного голоса, от менторского тона хотелось выть. Но наступало утро, и все исчезало. Больше не было жестокого тирана, а появлялся любящий муж, терзаемый чувством вины.
Когда Кира стала уставать от таких метаморфоз, она каждый раз после очередного скандала пыталась прервать надоевший брак. Тогда муж устраивал настоящий театр с заверениями в любви. Слезно просил прощения, а в особо тяжелых случаях – ползал на коленях и валялся в ногах. Дети, Костя и Анфиса, плакали и просили маму папочку простить. Кира уступала, а вскоре, через неделю-две, все повторялось снова.
В тот день, когда Андрей ушел, Кира одновременно испытала облегчение и горечь. У нее словно гора упала с плеч и выросли крылья, так ей стало легко. Но несмотря на это, сама себе она казалась испуганной птицей, мечущейся по небу в поисках утерянного рая и не знающей, где его искать. Одиночество и страх стали ее спутниками на долгие годы. Может быть, поэтому все, что делала Кира потом, у людей, знавших ее, попросту не укладывалось в голове.
Ей вдруг стало казаться, что, если Андрей вернется, все у них будет так, как раньше, когда они только начали вместе жить. Бред, без сомнения. Но тогда она не понимала этого. И потому выслушивала его, когда он ей по ночам звонил, дарила маленькие милые подарки и помогала советами, когда он, рассорившись со своей новой женой, приходил к Кире жаловаться на жизнь.
Прекратилось все это по ее инициативе: у Андрея в новой семье родился ребенок, и Кира перестала отвечать на его телефонные звонки и сменила замки в квартире.
Позже ей самой было странно вспоминать о том своем состоянии. Это походило на помешательство, так думала она теперь. Разве можно в здравом уме и твердой памяти самой растаптывать себя? Однако она делала именно это.
И потому потом постоянно сознательно и подсознательно избегала серьезных отношений: ей было страшно снова оказаться в своем прошлом. Зачем, к чему влюбляться? Любовь – это болезнь. А ведь так хорошо жить без нее.
* * *
В маленьком ресторане, где Кира и Лика уединились после презентации, было уютно и тихо. К инструменту вышла девушка со светлыми тонкими волосами и нежно тронула пальцами клавиши рояля. Она играла что-то волнующее и трогательное. Подпевая ей, рыдал саксофон и тонко плакала скрипка. А когда на сцену вышел седовласый пожилой красавец и глубоким страстным баритоном запел о любви, Кира не выдержала и заплакала.Судорожно вздохнув, она приложила салфетку к глазам и помахала себе ладошками в лицо, с натугой смеясь.
– Кира, ты чего? – испуганно спросила Лика.
– Все нормально. Просто мелодия очень красивая. Люблю саксофон.
– Я тоже, – Лика пригубила коктейль и отставила его в сторону, оглядывая зал. Не заметив никого из знакомых, она немного расслабилась и снова подвинула к себе бокал.
Кира задумчиво болтала ложечкой в чашке с чаем. То, что она еще способна испытывать настолько сильные эмоции и ее даже пробивает на слезу, неприятно поразило ее. Гораздо спокойнее жить, когда чувствуешь, что выше всего этого.
– Нет, ну как такое может быть, чтобы моя новая машина, нехилой марки, смею напомнить, взяла и сломалась? – Лика тараторила без умолку, избавив тем самым Киру от необходимости отвечать. Вопросы, которые она периодически задавала, были, разумеется, риторическими. – Вот ты скажи, а? Я что думаю: может, на фирму в суд подать? Нет, не для денег, а чисто, чтоб другим неповадно было. Мне нетрудно, для меня как для юриста суд – что дом родной. Хотя, с другой стороны, хлопотно это все…
– Судиться?
– Ну да. Одно дело, когда судится кто-то, а ты его интересы представляешь, и совсем другое – когда судишься сам. Вот веришь, меня совершенно не напрягает, когда я чужими делами занимаюсь. Там как-то все отстраненно воспринимаешь. И совсем другое дело, когда как истец в суд идешь. Противно. Нет, пожалуй, не буду я с ними связываться. Разве только по-другому совсем будет нельзя. Но я лично в этом сомневаюсь, фирма-то серьезная. – Лика мельком глянула на часы и разочарованно протянула: – Еще почти пять часов до конца этого противного дня.
– А чем тебе прелестный пятничный день не угодил?
– О, я сейчас столько всего расскажу! – Лика опять затарахтела, плавно перейдя от сегодняшних событий ко всей своей жизни. Подруги давно не виделись, и Лика торопилась выложить все, что с ней произошло за это время, что на душе наболело. Скопилось всего довольно много. Кира с интересом слушала, потихоньку помешивая горячий чай. Потом, отхлебнув, отставила его в сторону. Напряжение не спадало, и ей захотелось последовать совету знатоков и расслабиться доступными в ресторане средствами.
– Пожалуй, я закажу коньяк, – сказала она, поднимая вверх руку и подзывая официанта.
Лика, фигуристая тридцатишестилетняя блондинка, распространяла вокруг себя ауру здоровой сексуальности и свободы. Киру всегда забавляло, как представители сильного пола бойко реагируют на ее подругу. Вот и сейчас двое мужчин за соседним столиком, рискуя свернуть шеи, разглядывали их обеих.
Может быть, они бы и решились на активные действия, но полное отсутствие интереса к ним у подруг, вероятно, пугало их. Кому охота получить отказ.
– И вот представляешь, – продолжала рассказывать Лика, – двери уже закрываются, а он мне вдруг говорит: «Особенно привлекли меня философские идеи «Бхагавад-Гиты». Они практически совпадают с тем пониманием реальности, к которому меня привело изучение квантовой механики». Нет, Кир, ты только подумай, он мне Юджина Вингера процитировал! Что за молодежь нынче пошла, мы в их возрасте пиво по подворотням пили да в бутылочку играли.
– Да ладно, что ты врешь-то?! – засмеялась Кира. – Когда это ты пиво пила и в бутылочку играла!
– Ну, вру. Что мне теперь, и пофантазировать нельзя? – вздохнула Лика. – Может, я это считаю самым большим упущением в своей жизни! Надо было не за учебниками сидеть, а наслаждаться молодостью и красотой. Вот теперь страдаю.
Она заметила кавалеров, ерзающих от нетерпения и бросающих призывные взгляды, и скорчила такую смешную гримасу, что они мигом отвернулись. Лика вернула на место глаза и рот и загрустила.
Кира не выдержала и захохотала.
– Ох, мученица ты наша, – вытирая слезы, простонала она. – Расскажи лучше, как у тебя дела с твоим аристократом?
– Ах да. Я ж забыла, мне с тобой посоветоваться надо. Ты знаешь, мой аристократ активизировался. Зовет меня к себе в Лондон на две недели. Как думаешь, поехать или что?
– Лика, я тебя не узнаю. С чего это вдруг у тебя сомнения возникли?
– Ну, понимаешь, – Лика помялась, – он как-то странно зовет… Я даже не пойму, по-серьезному или просто так, от нечего делать. С другой стороны, я к нему недавно ездила. Хорошо отрывались. С чего бы ему меня снова к себе просто погулять звать?!
– Ну и что? Я не пойму, чего именно ты боишься?
– А если вдруг он меня замуж позовет? Я ж не готова. Даже не знаю, что в ответ буду лепетать.
– Почему это?
– Да потому что сюда он не приедет, а там мне придется сидеть дома и ничем не заниматься. Кому я в Англии со своим российским дипломом юриста нужна? Пусть даже и с дипломом МГУ.
– Ни в жизнь не поверю, что ты будешь сидеть сложа руки. Найдется дело, поверь мне. Не по специальности, так еще как-то. И потом, насколько я помню, женам лордов работать не положено. Они благотворительностью занимаются.
Лика обиженно засопела.
– Вот и ты меня не понимаешь. Не представляю я себе такой жизни, мне ж не пятнадцать лет. Это в молодости все легко – куда попал, там и выживать научился. А мне уже тридцать восемь…
– Тридцать шесть. Тридцать восемь – это мне. Вчера как раз исполнилось.
– Фу, Кира, ты бываешь редкой занудой. Даже поплакаться всласть и то не даешь.
– А ты не плачься, тебе это не идет.
Официант наконец принес коньяк и поставил бокалы перед дамами.
– Предлагаю выпить за мое занудство, – сказала Лика, – а еще – за твою осторожность. Вот чего мне всегда не хватало!
– По-моему, тебе это ничуть не мешало в жизни. Так что лучше давай за нас, несравненных.
– Принимается, – Лика засмеялась.
От выпитого коньяка приятное тепло разлилось по телу, и Кира наконец расслабилась.
– Вот выйдешь замуж за своего лорда, – мечтательно произнесла она, подпирая щеку кулаком, – родишь ему парочку лордят и будешь гулять с ними в Гайд-парке. А я стану приезжать к тебе изредка в гости, нянчить детишек и по вечерам у камина пить с тобой красное вино.
– Так, подруга, хватит пить. Что-то тебя сегодня не по-детски от одного бокала повело. Или на презентации успела перебрать? Напоминаю: я в принципе против деторождения! Моя миссия на Земле состоит не в этом.
Кира тихо засмеялась.
– Да-да, дорогая, я помню. Но как жаль, что ты не хочешь иметь детей! Они были бы очаровательными, похожими на тебя и твоего лорда.
Лика меланхолично пожала плечами.
– Ничего не могу поделать. Мне ангел-хранитель на ушко шепнул, что и без меня найдется кому детей нарожать. А моему аристократу, я надеюсь, это без разницы. У него есть пара детишек от первой, ныне покойной, жены.
Оркестр заиграл сальсу, и к сцене потянулись парочки. У столика Киры и Лики тут же возникли мужчины, вероятно, успевшие забыть ужас от недавней Ликиной гримасы.
Кира отрицательно покачала головой. Лика же с удовольствием подхватилась с места и, пританцовывая на ходу, пошла к центру зала.
Глава 2
Настоящее время. Двадцать шестое мая. День
Зареванная Анфиса сидела на диване и то и дело вытирала распухший красный нос платком.
– Она же найдется, правда? – спросила она у вошедшего в комнату Алексея.
– Конечно. Анфиса, давай не будем оплакивать маму раньше времени. Не реви, я очень тебя прошу.
– А я не могу!
Она упала лицом в подушку и зарыдала в голос.
– Алексей Иванович, – с акцентом сказала домработница Марфа, заглядывая в дверь, – к вам тут из полиции пришли. Выйдете или сюда пустить?
– Не надо сюда. Я спущусь.
Он быстро сбежал вниз по лестнице и окинул взглядом гостиную.
Полицейский в углу стоял спиной к двери и разглядывал одинокую золотую рыбку в аквариуме. Услышав шаги, он обернулся и сдержанно улыбнулся.
– У вас есть какие-нибудь новости?
– Какие новости?! Я их ждал от вас, – ответил Алексей.
Полицейский тяжело вздохнул:
– Ничем пока не могу вас порадовать. Расскажите-ка лучше подробно еще раз все, что касается исчезновения вашей жены. Я по телефону не слишком хорошо понял.
– Она обычно по ночам работает. Пишет. Встает около одиннадцати часов утра. Редко позже. Сегодня я хотел прокатиться вместе с ней по магазинам: у жены день рождения завтра. Ждал, когда она встанет, до половины первого, потом поднялся к ней в кабинет. Когда она особенно долго засиживалась за работой, оставалась спать там, не спускаясь в спальню.
– А жена знала о ваших планах?
– Каких?
– Я имею в виду поездку по магазинам.
– Разумеется.
– А почему вы не пошли будить ее раньше?
– Боялся, что не дам ей выспаться. Вы сами когда-нибудь работали по ночам?
– Это к делу не относится, – насупился полицейский. – И что было дальше?
– Дверь оказалась плотно прикрыта. Я прислушался, надеясь, что Кира уже встала, но стояла абсолютная тишина.
– И тогда вы вошли?
– Нет. Спустился вниз и сварил крепкий кофе. Поставил чашку на поднос, положил рядом плитку шоколада и опять пошел в кабинет.
– И что там?
– А там оказалось пусто. Постель не разобрана, компьютер выключен. Подозреваю, что он после длительного простоя ушел в спящий режим сам.
– Вы искали ее?
– Конечно. Но сначала нашел падчерицу Анфису. Она на веранде рисовала шторм. Хотел узнать, может быть, она в курсе, где Кира.
– Узнали?
– Увы. Анфиса ответила, что мать накануне никуда не собиралась, во всяком случае, ей об этом ничего не известно. Я еще некоторое время допытывался, думал, узнаю какие-нибудь детали. Но увы. Сделать вывод, где может быть Кира, не получилось. Только тогда я обошел все комнаты и опросил прислугу. Да, еще пробовал на сотовый жены позвонить. Он оказался выключен.
– Что было потом?
– Я не мог поверить, что действительно случилось плохое. Искал в саду и на берегу. А потом пришла Анфиса и сказала, что нашей яхты нет.
– Именно тогда вы позвонили в полицию?
– Нет. У меня все еще была надежда, что это недоразумение, может быть, шутка.
– Ваша жена склонна к странным шуткам?
– Как бы вам это объяснить… – Алексей задумчиво посмотрел поверх головы полицейского в окно. – Она человек творческий, от нее всегда можно ждать неожиданностей. Поэтому я предпринял последнюю попытку самостоятельно разобраться в том, что произошло. Я поднялся наверх и включил компьютер.
Он помрачнел, и полицейский сразу насторожился, как собака, почуявшая дичь.
– Там было что-то криминальное?
– А? Нет, – Лес поморщился. – Никакого криминала. Но текст, который был набран последним, – он показался мне каким-то странным. Очень не похож на все, что она писала раньше.
– Время сохранения файла посмотрели?
– Да. Около восьми утра.
– А где были в это время вы? Спали?
– Нет. Я встал сегодня в семь утра. А в восемь мы с Анфисой – моей падречицей, – встретились на берегу, чтобы обсудить некоторые детали предстоящего дня рождения. Мы хотели устроить Кире сюрприз.
– До какого времени вы были на берегу?
– Я точно не помню. Но недолго. Потом мы вернулись в дом, и я пошел к себе – нужно было ответить на письма по электронной почте, а чем занималась Анфиса, я не знаю. Может быть, собирала мольберт и краски, чтобы выйти на натуру. Это лучше у нее самой узнать.
– Я уже с ней разговаривал. Она была в своей комнате и никуда не выходила. Спустилась с мольбертом на веранду в половине одиннадцатого.
Полицейский поморщил усы, отчего они смешно встали ежиком, и закружил в задумчивости по гостиной.
– Можно я осмотрю дом?
– Конечно, – Алексей встал.
У косяка двери, ведущей из кухни в гараж, полицейский остановился и, присев, начал разглядывать небольшое пятно.
– Это что? – поднял голову он, вглядываясь в лицо Леса.
– Понятия не имею.
– Вам не кажется, что это кровь?
Лес присел рядом с полицейским. Долго вглядывался в дверной косяк, потом пожал плечами:
– Не знаю, что вам это дает? Даже если кровь – мало ли как и откуда она попала сюда?
– Ну, не скажите, – набычился полицейский. – Это же вам не капля варенья, чтоб так рассуждать.
Надежда, что Кира появится на пороге и все объяснит, таяла с каждой минутой. Свидетелей выхода катера из гавани так и не нашлось, но поверить, что он просто испарился, было трудно.
– Должен же он куда-то исчезнуть?! – возмущался Лес. – Поднимайте в небо вертолеты!
– Нельзя, – меланхолично отвечали ему, – штормит.
Непогода успокоилась только к концу второго дня. Поиски в океане начались утром третьего. Еще через три дня их решено было прекратить.
В ответ Алексей поднял на ноги всю полицию Австралии, Киру искали еще десять дней, но ни малейшей зацепки так и не нашли. Ничего. Никаких следов яхты.
– Может быть, вы поссорились накануне? – в который раз устало спросил его полицейский.
– Мы не ссорились. Ни накануне, ни неделю назад, ни две. Мы вообще не конфликтовали, – упрямо повторил Лес.
Полиция особого рвения в расследовании исчезновения иностранки не проявляла. Это, а также желание свалить всю вину за исчезновение Киры на бытовую ссору бесило Алексея.
– Вы бы вернулись к себе в Россию, может быть, ваша жена уже там. Улетела к маме, к подругам, наконец, – вкрадчиво убеждал его детектив. – Женщина, когда ей плохо, всегда ищет, кому можно пожаловаться.
– Кире не на что жаловаться, – едва сдерживаясь, чтобы не взорваться и не нагрубить, закипал Алексей. – Мы были счастливы, понимаете!
– Вы, наверное, все-таки обидели ее чем-то, – уверенно говорил полицейский, – поверьте мне, человеку с большим опытом семейной жизни: женщины – непредсказуемый народ. Вот вы здесь волосы на себе рвете, а она там с мамой на кухне кофе попивает.
– Но яхты-то нет!
– Найдется, – уверенно заявил полисмен. – Может, ее от пирса оторвало и в океан унесло, а может, ваша жена оставила ее где-нибудь на стоянке. Или в аренду кому-нибудь сдала. Женщины – они такие… Он хотел сказать «ехидны», но посчитал это слово неподходящим для откровенностей с посторонними. Задрав голову вверх, задумался, пытаясь подобрать что-то помягче, но махнул на это дело рукой. – В общем, с ними не соскучишься. Поезжайте домой и ищите ее там. Виданное ли дело: две недели вертолеты летали и не нашли. В копеечку вам, должно быть, поиски-то эти вылились. Найдете жену, передайте ей от меня, чтобы больше так себя никогда не вела.
Лес странно себя чувствовал. С одной стороны, мысль о том, что Кира улетела, ничего не сказав ни ему, ни Анфисе, казалась ему абсурдной. С другой – его так активно убеждали в этом, что он вынужден был согласиться. К тому же его личный счет стремительно пустел, и продолжать упрямствовать он уже не мог.
– Она же найдется, правда? – спросила она у вошедшего в комнату Алексея.
– Конечно. Анфиса, давай не будем оплакивать маму раньше времени. Не реви, я очень тебя прошу.
– А я не могу!
Она упала лицом в подушку и зарыдала в голос.
– Алексей Иванович, – с акцентом сказала домработница Марфа, заглядывая в дверь, – к вам тут из полиции пришли. Выйдете или сюда пустить?
– Не надо сюда. Я спущусь.
Он быстро сбежал вниз по лестнице и окинул взглядом гостиную.
Полицейский в углу стоял спиной к двери и разглядывал одинокую золотую рыбку в аквариуме. Услышав шаги, он обернулся и сдержанно улыбнулся.
– У вас есть какие-нибудь новости?
– Какие новости?! Я их ждал от вас, – ответил Алексей.
Полицейский тяжело вздохнул:
– Ничем пока не могу вас порадовать. Расскажите-ка лучше подробно еще раз все, что касается исчезновения вашей жены. Я по телефону не слишком хорошо понял.
– Она обычно по ночам работает. Пишет. Встает около одиннадцати часов утра. Редко позже. Сегодня я хотел прокатиться вместе с ней по магазинам: у жены день рождения завтра. Ждал, когда она встанет, до половины первого, потом поднялся к ней в кабинет. Когда она особенно долго засиживалась за работой, оставалась спать там, не спускаясь в спальню.
– А жена знала о ваших планах?
– Каких?
– Я имею в виду поездку по магазинам.
– Разумеется.
– А почему вы не пошли будить ее раньше?
– Боялся, что не дам ей выспаться. Вы сами когда-нибудь работали по ночам?
– Это к делу не относится, – насупился полицейский. – И что было дальше?
– Дверь оказалась плотно прикрыта. Я прислушался, надеясь, что Кира уже встала, но стояла абсолютная тишина.
– И тогда вы вошли?
– Нет. Спустился вниз и сварил крепкий кофе. Поставил чашку на поднос, положил рядом плитку шоколада и опять пошел в кабинет.
– И что там?
– А там оказалось пусто. Постель не разобрана, компьютер выключен. Подозреваю, что он после длительного простоя ушел в спящий режим сам.
– Вы искали ее?
– Конечно. Но сначала нашел падчерицу Анфису. Она на веранде рисовала шторм. Хотел узнать, может быть, она в курсе, где Кира.
– Узнали?
– Увы. Анфиса ответила, что мать накануне никуда не собиралась, во всяком случае, ей об этом ничего не известно. Я еще некоторое время допытывался, думал, узнаю какие-нибудь детали. Но увы. Сделать вывод, где может быть Кира, не получилось. Только тогда я обошел все комнаты и опросил прислугу. Да, еще пробовал на сотовый жены позвонить. Он оказался выключен.
– Что было потом?
– Я не мог поверить, что действительно случилось плохое. Искал в саду и на берегу. А потом пришла Анфиса и сказала, что нашей яхты нет.
– Именно тогда вы позвонили в полицию?
– Нет. У меня все еще была надежда, что это недоразумение, может быть, шутка.
– Ваша жена склонна к странным шуткам?
– Как бы вам это объяснить… – Алексей задумчиво посмотрел поверх головы полицейского в окно. – Она человек творческий, от нее всегда можно ждать неожиданностей. Поэтому я предпринял последнюю попытку самостоятельно разобраться в том, что произошло. Я поднялся наверх и включил компьютер.
Он помрачнел, и полицейский сразу насторожился, как собака, почуявшая дичь.
– Там было что-то криминальное?
– А? Нет, – Лес поморщился. – Никакого криминала. Но текст, который был набран последним, – он показался мне каким-то странным. Очень не похож на все, что она писала раньше.
– Время сохранения файла посмотрели?
– Да. Около восьми утра.
– А где были в это время вы? Спали?
– Нет. Я встал сегодня в семь утра. А в восемь мы с Анфисой – моей падречицей, – встретились на берегу, чтобы обсудить некоторые детали предстоящего дня рождения. Мы хотели устроить Кире сюрприз.
– До какого времени вы были на берегу?
– Я точно не помню. Но недолго. Потом мы вернулись в дом, и я пошел к себе – нужно было ответить на письма по электронной почте, а чем занималась Анфиса, я не знаю. Может быть, собирала мольберт и краски, чтобы выйти на натуру. Это лучше у нее самой узнать.
– Я уже с ней разговаривал. Она была в своей комнате и никуда не выходила. Спустилась с мольбертом на веранду в половине одиннадцатого.
Полицейский поморщил усы, отчего они смешно встали ежиком, и закружил в задумчивости по гостиной.
– Можно я осмотрю дом?
– Конечно, – Алексей встал.
У косяка двери, ведущей из кухни в гараж, полицейский остановился и, присев, начал разглядывать небольшое пятно.
– Это что? – поднял голову он, вглядываясь в лицо Леса.
– Понятия не имею.
– Вам не кажется, что это кровь?
Лес присел рядом с полицейским. Долго вглядывался в дверной косяк, потом пожал плечами:
– Не знаю, что вам это дает? Даже если кровь – мало ли как и откуда она попала сюда?
– Ну, не скажите, – набычился полицейский. – Это же вам не капля варенья, чтоб так рассуждать.
Надежда, что Кира появится на пороге и все объяснит, таяла с каждой минутой. Свидетелей выхода катера из гавани так и не нашлось, но поверить, что он просто испарился, было трудно.
– Должен же он куда-то исчезнуть?! – возмущался Лес. – Поднимайте в небо вертолеты!
– Нельзя, – меланхолично отвечали ему, – штормит.
Непогода успокоилась только к концу второго дня. Поиски в океане начались утром третьего. Еще через три дня их решено было прекратить.
В ответ Алексей поднял на ноги всю полицию Австралии, Киру искали еще десять дней, но ни малейшей зацепки так и не нашли. Ничего. Никаких следов яхты.
– Может быть, вы поссорились накануне? – в который раз устало спросил его полицейский.
– Мы не ссорились. Ни накануне, ни неделю назад, ни две. Мы вообще не конфликтовали, – упрямо повторил Лес.
Полиция особого рвения в расследовании исчезновения иностранки не проявляла. Это, а также желание свалить всю вину за исчезновение Киры на бытовую ссору бесило Алексея.
– Вы бы вернулись к себе в Россию, может быть, ваша жена уже там. Улетела к маме, к подругам, наконец, – вкрадчиво убеждал его детектив. – Женщина, когда ей плохо, всегда ищет, кому можно пожаловаться.
– Кире не на что жаловаться, – едва сдерживаясь, чтобы не взорваться и не нагрубить, закипал Алексей. – Мы были счастливы, понимаете!
– Вы, наверное, все-таки обидели ее чем-то, – уверенно говорил полицейский, – поверьте мне, человеку с большим опытом семейной жизни: женщины – непредсказуемый народ. Вот вы здесь волосы на себе рвете, а она там с мамой на кухне кофе попивает.
– Но яхты-то нет!
– Найдется, – уверенно заявил полисмен. – Может, ее от пирса оторвало и в океан унесло, а может, ваша жена оставила ее где-нибудь на стоянке. Или в аренду кому-нибудь сдала. Женщины – они такие… Он хотел сказать «ехидны», но посчитал это слово неподходящим для откровенностей с посторонними. Задрав голову вверх, задумался, пытаясь подобрать что-то помягче, но махнул на это дело рукой. – В общем, с ними не соскучишься. Поезжайте домой и ищите ее там. Виданное ли дело: две недели вертолеты летали и не нашли. В копеечку вам, должно быть, поиски-то эти вылились. Найдете жену, передайте ей от меня, чтобы больше так себя никогда не вела.
Лес странно себя чувствовал. С одной стороны, мысль о том, что Кира улетела, ничего не сказав ни ему, ни Анфисе, казалась ему абсурдной. С другой – его так активно убеждали в этом, что он вынужден был согласиться. К тому же его личный счет стремительно пустел, и продолжать упрямствовать он уже не мог.
Спустя две недели после исчезновения Киры. Девятое июня. Москва
– Анатолий, ты должен мне помочь!
Нина Михайловна, разъяренная московской жарой и пробками на дорогах, влетела в кабинет прокурора города.
– Ниночка, дорогая, ты, как всегда, неподражаема, – Анатолий Петрович поднялся со своего места и, перехватив сухую ладонь Нины, впился в нее губами. – Как поживаешь? Ничего не случилось?
– Анатолий, ты не в курсе?! Вся Москва гудит!
– Да что произошло-то? – занервничал он.
– Кира, моя дочь, пропала! – Нина Михайловна, не выдержав, разрыдалась, и Анатолий Петрович бросился наливать ей воды.
– Как это – пропала? Когда? – он подал ей стакан и сел рядом.
Жадно сделав несколько глотков, Нина Михайловна придвинулась поближе и склонилась к лицу Анатолия Петровича.
– Это он ее убил. Ее прощелыга муж.
Прокурор отшатнулся. Встав, нервно зашагал по кабинету, то расстегивая, то застегивая пуговицы синего мундира.
– Нина, ты говоришь какие-то страшные, безумные вещи. Я не могу поверить в это.
Киру он знал с младенчества. С Ниной Михайловной, своей троюродной сестрой, Анатолий вырос в одном дворе и питал к ней самые добрые чувства. Подружка по детским играм и объект его первых юношеских мечтаний – она и позже продолжала нравиться ему. Даже когда вышла замуж и родила дочь. Да что там! Он был всегда в нее влюблен. И непременно женился б, если бы Нина, его Ниночка, хоть капельку отвечала на его чувства взаимностью. Но она всегда видела в нем всего лишь родственника, пусть и дальнего.
Когда родилась Кира, Анатолий сам вызвался стать ей крестным отцом. Он сказал тогда, если Нина откажет, то нанесет ему тем самым огромную обиду на всю жизнь. Нина, разумеется, согласилась, а он размечтался, что когда-нибудь будет Кире настоящим отцом.
Но время шло, а Нина его любви не замечала. В тридцать пять лет она овдовела, и он, выдержав положенный срок траура, пришел к ней свататься.
– Замуж? – удивилась она. – Толик, мы же брат и сестра!
– Троюродные, – уныло согласился он.
О том, что Нина Михайловна – человек категоричный и резкий, он прекрасно помнил. Для нее никогда не существовало полутонов, и она всегда знала, как в жизни поступать правильно. Так, родственники не должны иметь между собой половую связь, иначе это – инцест. И не важно, что родство их – седьмая вода на киселе.
Постепенно его чувства утихли, он женился и даже родил в браке двоих сыновей. К Ниночке же своей он относился по-прежнему с теплом и любовью, хотя это чувство трансформировалось с течением времени в чисто дружеское.
Сейчас, пока Нина Михайловна рыдала, закрывая лицо руками и сморкаясь то и дело в батистовый платок, Анатолий Петрович достал коньяк и плеснул в два бокала. Сначала Ниночке, потом себе. Он всегда держал для нее бутылочку особого, элитного, как она любит. Жаль только, случай сейчас неподходящий, иначе она обязательно бы оценила букет коньяка.
– Нина, выпей.
– Господи, как же мне тяжело! – запричитала она, вцепляясь двумя руками в пузатый бокал и, видимо, плохо соображая, что именно перед ней. Она рассеянным взглядом уставилась в пространство, а потом тонко, тягуче завыла: – Как мне жить теперь, как мне жить, Толя? Она же у меня одна, кому я на старости лет нужна?
– Нина, пожалуйста, успокойся. Выпей, тебе станет немного легче. А потом расскажи мне по порядку все, что знаешь. Иначе я ничем не смогу тебе помочь.
– Да-да-да, – мелко закивала она, хлебнула коньяк, как чай, и, поморщившись, отставила бокал в сторону, – я сейчас все, абсолютно все тебе расскажу. Случилось так, что Кирочка недавно получила от двоюродной бабки наследство. Это для меня лично не слишком близкая родня – Мария приходилась тетей покойному мужу моему, Даниле. А ее мать – родная сестра Володиной бабки. Она еще в тридцатые годы выехала в Канаду, да там и осталась. Времена, знаешь сам, какие были: за связи с иностранцами органы могли большие неприятности устроить. А тут – родственница. В общем, мы с Анной из страха почти не общались и потому постепенно потеряли с ней связь. Но прошло время, и вдруг выяснилось, что Анна из Канады переехала жить в Австралию, там вышла замуж и родила дочь – Марию. Девочка была замужем, но осталась бездетной. От мужа ей достались неплохие деньги – тридцать миллионов долларов. После его смерти она удачно вложила их и увеличила свое состояние в несколько раз.
– Во сколько? Какая сумма досталась в наследство Кире?
Нина Михайловна понизила голос, будто боялась, что их подслушают, и шипящим шепотом произнесла:
Нина Михайловна, разъяренная московской жарой и пробками на дорогах, влетела в кабинет прокурора города.
– Ниночка, дорогая, ты, как всегда, неподражаема, – Анатолий Петрович поднялся со своего места и, перехватив сухую ладонь Нины, впился в нее губами. – Как поживаешь? Ничего не случилось?
– Анатолий, ты не в курсе?! Вся Москва гудит!
– Да что произошло-то? – занервничал он.
– Кира, моя дочь, пропала! – Нина Михайловна, не выдержав, разрыдалась, и Анатолий Петрович бросился наливать ей воды.
– Как это – пропала? Когда? – он подал ей стакан и сел рядом.
Жадно сделав несколько глотков, Нина Михайловна придвинулась поближе и склонилась к лицу Анатолия Петровича.
– Это он ее убил. Ее прощелыга муж.
Прокурор отшатнулся. Встав, нервно зашагал по кабинету, то расстегивая, то застегивая пуговицы синего мундира.
– Нина, ты говоришь какие-то страшные, безумные вещи. Я не могу поверить в это.
Киру он знал с младенчества. С Ниной Михайловной, своей троюродной сестрой, Анатолий вырос в одном дворе и питал к ней самые добрые чувства. Подружка по детским играм и объект его первых юношеских мечтаний – она и позже продолжала нравиться ему. Даже когда вышла замуж и родила дочь. Да что там! Он был всегда в нее влюблен. И непременно женился б, если бы Нина, его Ниночка, хоть капельку отвечала на его чувства взаимностью. Но она всегда видела в нем всего лишь родственника, пусть и дальнего.
Когда родилась Кира, Анатолий сам вызвался стать ей крестным отцом. Он сказал тогда, если Нина откажет, то нанесет ему тем самым огромную обиду на всю жизнь. Нина, разумеется, согласилась, а он размечтался, что когда-нибудь будет Кире настоящим отцом.
Но время шло, а Нина его любви не замечала. В тридцать пять лет она овдовела, и он, выдержав положенный срок траура, пришел к ней свататься.
– Замуж? – удивилась она. – Толик, мы же брат и сестра!
– Троюродные, – уныло согласился он.
О том, что Нина Михайловна – человек категоричный и резкий, он прекрасно помнил. Для нее никогда не существовало полутонов, и она всегда знала, как в жизни поступать правильно. Так, родственники не должны иметь между собой половую связь, иначе это – инцест. И не важно, что родство их – седьмая вода на киселе.
Постепенно его чувства утихли, он женился и даже родил в браке двоих сыновей. К Ниночке же своей он относился по-прежнему с теплом и любовью, хотя это чувство трансформировалось с течением времени в чисто дружеское.
Сейчас, пока Нина Михайловна рыдала, закрывая лицо руками и сморкаясь то и дело в батистовый платок, Анатолий Петрович достал коньяк и плеснул в два бокала. Сначала Ниночке, потом себе. Он всегда держал для нее бутылочку особого, элитного, как она любит. Жаль только, случай сейчас неподходящий, иначе она обязательно бы оценила букет коньяка.
– Нина, выпей.
– Господи, как же мне тяжело! – запричитала она, вцепляясь двумя руками в пузатый бокал и, видимо, плохо соображая, что именно перед ней. Она рассеянным взглядом уставилась в пространство, а потом тонко, тягуче завыла: – Как мне жить теперь, как мне жить, Толя? Она же у меня одна, кому я на старости лет нужна?
– Нина, пожалуйста, успокойся. Выпей, тебе станет немного легче. А потом расскажи мне по порядку все, что знаешь. Иначе я ничем не смогу тебе помочь.
– Да-да-да, – мелко закивала она, хлебнула коньяк, как чай, и, поморщившись, отставила бокал в сторону, – я сейчас все, абсолютно все тебе расскажу. Случилось так, что Кирочка недавно получила от двоюродной бабки наследство. Это для меня лично не слишком близкая родня – Мария приходилась тетей покойному мужу моему, Даниле. А ее мать – родная сестра Володиной бабки. Она еще в тридцатые годы выехала в Канаду, да там и осталась. Времена, знаешь сам, какие были: за связи с иностранцами органы могли большие неприятности устроить. А тут – родственница. В общем, мы с Анной из страха почти не общались и потому постепенно потеряли с ней связь. Но прошло время, и вдруг выяснилось, что Анна из Канады переехала жить в Австралию, там вышла замуж и родила дочь – Марию. Девочка была замужем, но осталась бездетной. От мужа ей достались неплохие деньги – тридцать миллионов долларов. После его смерти она удачно вложила их и увеличила свое состояние в несколько раз.
– Во сколько? Какая сумма досталась в наследство Кире?
Нина Михайловна понизила голос, будто боялась, что их подслушают, и шипящим шепотом произнесла: