Страница:
– Ну, дай хоть взглянуть.
Ларс снова подвинул бумаги Питу, и тот уткнулся носом в ровную глянцевую поверхность, будто вдруг стал близоруким. Он молча просмотрел эскизы один за другим, крякнул, откинулся в кресле и бросил фотографии на стол. Но промахнулся, и вся пачка шлепнулась на пол.
Пит нагнулся и поднял ее, бережно сложил и аккуратно опустил на стол, всем своим видом давая понять, что относится к эскизам с должным почтением, а если и допустил некую небрежность, то ненарочно.
– Черт знает, что это такое, – сказал Пит.
– Не согласен, – возразил Ларс.
Вообще-то эскизы ничем не хуже его собственных. Просто Пит любит и уважает Ларса, вот и мелет всякую чушь. Из дружеских чувств он готов болтать языком, как преданный пес хвостом, – Ларсу, конечно, это нравилось, но все-таки хотелось видеть вещи в истинном свете.
– С ними вполне можно работать. Она знает свое дело.
Но, само собой, эти эскизы – не обязательно типичные образцы ее работы. Всем известно, что агенты советской контрразведки – мастера на мистификации и не раз оставляли Кей-Эй-Си-Эйч в дураках. Тайная полиция Советского Союза, КВБ, реагировала на деятельность этого всепланетного сыскного агентства как бык на красную тряпку. Все это понимали, и, когда Дон Паккард принес эскизы, само собой подразумевалось, что советская контрразведка, зная, что некий агент Кей-Эй-Си-Эйч собирает информацию о моделировании оружия, вполне могла подсунуть ему только то, что считала нужным, тщательно скрыв главное.
Это всегда следовало иметь в виду, и Ларс имел. А вот как отнеслись члены Совета нацбеза к материалу, который агенты Кей-Эй-Си-Эйч собрали специально для них, это вопрос. Предсказать их реакцию было невозможно. Они могли принять информацию с полным доверием (впрочем, это маловероятно), а могли и цинично отвергнуть. Сам он старался придерживаться середины, не впадая в крайности.
– А кто там, она сама, что ли? – спросил Пит.
– Да. – Ларс протянул ему нерезкий снимок.
Пит снова уткнулся в фото.
– Нет, ни черта не разобрать, – заявил он наконец. – И за такую работу Кей-Эй-Си-Эйч дерет денежки, и немалые! У меня бы и то лучше вышло: зашел бы в филиал Булганинградского научно-исследовательского института оборонной промышленности с полароидом, щелкнул – и получите.
– Организации с таким названием больше нет, – сказал Ларс.
– Неужто расформировали? – удивленно взглянул на него Пит. – Но она-то пока там числится.
– И руководитель теперь другой, не Виктор Камов. Он куда-то исчез. Что-то у него легкие забарахлили. В общем, теперь эта контора называется…
Ларс заглянул в блокнот, где делал пометки, слушая отчет агента Кей-Эй-Си-Эйч. В странах Восточного блока такое случается сплошь и рядом, и он не придавал этому особого значения.
– Так… вот: «НИИ ядохимикатов сельскохозяйственного назначения, подотдел зерновых, архивы». Расположен в самом Булганинграде. Подчиняется Министерству техники безопасности, под этим прикрытием работают научно-исследовательские центры небактериологического оружия. Впрочем, ты и сам это знаешь.
Ткнувшись лбом в голову Пита, он склонился над нечеткой фотографией Лилы Топчевой, снова вглядываясь в ее изображение, словно надеясь, что произошло чудо и снимок стал резким.
– Мне кажется, тебя что-то беспокоит, – сказал Пит.
– Да нет, – уклончиво ответил Ларс, пожав плечами, – так, может, просто хандра.
Он не хотел говорить на эту тему, но инженера из компании «Ланферман и партнеры» не так-то легко провести – у него собачье чутье.
– Хандра, так хандра… но давай-ка сначала…
Жестом профессионала Пит запустил под столешницу Ларса чуткие пальцы в поисках жучков. Нет, похоже, все чисто.
– У тебя какой-то затравленный вид. Все еще сидишь на таблетках?
– Нет.
– Врешь.
– Вру, – согласился Ларс.
– Бессонница мучает?
– Средне.
– Если этот козел Нитц все-таки взял тебя за жабры…
– Пользуясь твоим красочным языком, отвечу, что мои жабры – не самая легкая добыча для козлиных копыт. Теперь ты за меня спокоен?
– Они еще лет пятьдесят будут искать тебе замену и черта с два найдут. Я знал Уэйда. Он был неплох, но до тебя ему далеко. Да и всем остальным тоже. И эта дамочка из Булганинграда, она тоже тебе в подметки не годится.
– Спасибо, друг… – начал было Ларс, но Пит грубо его оборвал:
– Да пошел ты! Я знаю, что говорю.
– Да, – согласился Ларс. – Только про Лилу Топчеву худых слов не надо.
Неуклюже пошарив в кармане рубашки, Пит вытащил дешевую сигару. Он неторопливо прикурил, пустил клуб ядовитого дыма, пустил еще один, и в кабинете сразу стало намного темнее. Ничего не замечая вокруг, словно полностью позабыв, где находится, Пит с шумом пыхал своей зловонной сигарой.
У него было одно хорошее качество, которое нередко выглядело как изъян: он был уверен, что можно решить любую, даже самую головоломную проблему, стоит только молча посидеть и как следует подумать. Причем проблема может лежать в любой области. Даже в такой темной, как человеческая душа. Он считал, что устройство ее не сложнее и не проще устройства любого живого органа, созданного двумя миллиардами лет эволюции.
«Какой по-детски оптимистический взгляд на вещи, – подумал Ларс. – Такими глазами, наверное, смотрели на мир люди в восемнадцатом столетии».
Пит Фрейд, хоть и имел золотые руки, хоть и был настоящий гений инженерной мысли, нисколько не походил на человека своего возраста. Такое мировоззрение бывает разве что у отличника-семиклассника.
– Вот у меня, например, есть семья, дети, – изрек он, пожевывая вонючую сигару, правда, лучше от этого она не становилась. – В общем, тебе надо жениться.
– Конечно, – согласился Ларс.
– Я пошутил.
– Нет, ты говорил серьезно. Но это не значит, что ты прав. Я знаю, что меня беспокоит. Смотри.
Кончиками пальцев Ларс коснулся поверхности кодового замка на выдвижном ящике своего рабочего стола. Ящик живо среагировал и с готовностью выскочил, как ящик магазинной кассы. Он достал свои новые эскизы – собственно, ради них Пит и проехал целых три тысячи миль. Ларс передал их другу, и его охватило чувство глубокого стыда, которое всегда возникало в такие минуты. Щеки так и пылали. На Пита он старался не смотреть и, чтобы чем-то занять себя, стал перекладывать на столе бумаги.
– Просто шикарно, – сказал наконец Пит и аккуратно завизировал каждый эскиз, написав свои инициалы под официальным номером, на котором рукой какого-то бюрократа из аппарата нацбеза уже была поставлена печать с его же подписью.
– Значит, едешь обратно в Сан-Франциско, – сказал Ларс, – на скорую руку делаешь модель и принимаешься за действующий опытный образец…
– Этим занимаются мои ребята, – поправил его Пит, – им надо просто объяснить, что к чему. Стану я пачкать руки такой чепухой?
– Пит, долго все это будет так продолжаться? – спросил Ларс.
– Вечно, – мгновенно парировал Пит.
Ну, просто какое-то сочетание наивного оптимизма семиклассника с невыносимо горьким смирением.
– Представляешь, сегодня утром, – сообщил Ларс, – подхожу к офису, а ко мне с вопросами пристает робот-телерепортер, материал собирает для очередного шоу Лаки Бэгмена. Порет всякую чушь, и ему верят. Понимаешь, верят!
– Ну да, верят. Об этом я и говорю.
Пит возбужденно принялся размахивать сигарой.
– Ты что, не понимаешь? И будут верить, даже если ты, глядя камере, так сказать, прямо в глаза, четко и ясно скажешь что-нибудь типа: «Вы что, и впрямь думаете, что я делаю оружие? Думаете, это все, что я приношу сюда из гиперпространства, из этого зыбкого царства сверхъестественного?»
– Но они же нуждаются в защите, – сказал Ларс.
– От чего?
– Мало ли от чего. От всего. Они нуждаются в защите, они заслужили ее. И они уверены, что мы делаем свое важное дело.
– Оружие больше никого не защищает. Увы, это так. С тех пор, как в девятьсот сорок пятом с лица земли был стерт японский город.
– Но пурсапы верят, что защищает, – возразил Ларс. – По крайней мере, у них создается такое впечатление.
– Вот и получают то, во что верят.
– По-моему, со мной что-то не в порядке. Живу в каком-то призрачном мире. Ведь я родился пурсапом, и если б не талант медиума, я бы им и остался, не знал бы ничего, что знаю теперь, не знал бы всей подноготной. Смотрел бы себе эту передачу Лаки Бэгмена, обожал бы его, верил бы каждому слову, потому что все, о чем он говорит, вижу собственными глазами на большом стереоэкране и в красках, которые гораздо ярче реальной жизни. Знаешь, я чувствую себя нормально, только когда нахожусь в коме, в этом чертовом трансе; только тогда я живу полной жизнью, и мой внутренний голос, который хлебом не корми, дай поглумиться над всем, чем угодно, в эти минуты умолкает.
– Глумиться? – тревожно спросил Пит. – О чем это ты?
– А разве у тебя нет этого глумливого голоса в голове? – удивился Ларс.
– Еще чего! Мой внутренний голос говорит совсем другое. Он говорит: «Ты достоин гораздо большей зарплаты, чем эти жалкие гроши». Вот что я иногда слышу, и ведь правда, зарплата у меня до неприличия крошечная. И я намерен серьезно поговорить с Джеком Ланфераном на днях.
Глаза Пита сверкнули праведным гневом.
– А я-то думал, что и тебе знакомо это чувство, – сказал Ларс.
Подумать только, Ларс воображал, что все они, даже сам генерал Джордж Макфарлан Нитц, относятся к своему делу примерно как и он: сгорают от стыда, чувствуют себя виноватыми перед всем миром, боятся смотреть людям в глаза.
– Давай-ка сходим кофейку выпьем, – предложил Пит.
– Давно пора.
5
Ларс снова подвинул бумаги Питу, и тот уткнулся носом в ровную глянцевую поверхность, будто вдруг стал близоруким. Он молча просмотрел эскизы один за другим, крякнул, откинулся в кресле и бросил фотографии на стол. Но промахнулся, и вся пачка шлепнулась на пол.
Пит нагнулся и поднял ее, бережно сложил и аккуратно опустил на стол, всем своим видом давая понять, что относится к эскизам с должным почтением, а если и допустил некую небрежность, то ненарочно.
– Черт знает, что это такое, – сказал Пит.
– Не согласен, – возразил Ларс.
Вообще-то эскизы ничем не хуже его собственных. Просто Пит любит и уважает Ларса, вот и мелет всякую чушь. Из дружеских чувств он готов болтать языком, как преданный пес хвостом, – Ларсу, конечно, это нравилось, но все-таки хотелось видеть вещи в истинном свете.
– С ними вполне можно работать. Она знает свое дело.
Но, само собой, эти эскизы – не обязательно типичные образцы ее работы. Всем известно, что агенты советской контрразведки – мастера на мистификации и не раз оставляли Кей-Эй-Си-Эйч в дураках. Тайная полиция Советского Союза, КВБ, реагировала на деятельность этого всепланетного сыскного агентства как бык на красную тряпку. Все это понимали, и, когда Дон Паккард принес эскизы, само собой подразумевалось, что советская контрразведка, зная, что некий агент Кей-Эй-Си-Эйч собирает информацию о моделировании оружия, вполне могла подсунуть ему только то, что считала нужным, тщательно скрыв главное.
Это всегда следовало иметь в виду, и Ларс имел. А вот как отнеслись члены Совета нацбеза к материалу, который агенты Кей-Эй-Си-Эйч собрали специально для них, это вопрос. Предсказать их реакцию было невозможно. Они могли принять информацию с полным доверием (впрочем, это маловероятно), а могли и цинично отвергнуть. Сам он старался придерживаться середины, не впадая в крайности.
– А кто там, она сама, что ли? – спросил Пит.
– Да. – Ларс протянул ему нерезкий снимок.
Пит снова уткнулся в фото.
– Нет, ни черта не разобрать, – заявил он наконец. – И за такую работу Кей-Эй-Си-Эйч дерет денежки, и немалые! У меня бы и то лучше вышло: зашел бы в филиал Булганинградского научно-исследовательского института оборонной промышленности с полароидом, щелкнул – и получите.
– Организации с таким названием больше нет, – сказал Ларс.
– Неужто расформировали? – удивленно взглянул на него Пит. – Но она-то пока там числится.
– И руководитель теперь другой, не Виктор Камов. Он куда-то исчез. Что-то у него легкие забарахлили. В общем, теперь эта контора называется…
Ларс заглянул в блокнот, где делал пометки, слушая отчет агента Кей-Эй-Си-Эйч. В странах Восточного блока такое случается сплошь и рядом, и он не придавал этому особого значения.
– Так… вот: «НИИ ядохимикатов сельскохозяйственного назначения, подотдел зерновых, архивы». Расположен в самом Булганинграде. Подчиняется Министерству техники безопасности, под этим прикрытием работают научно-исследовательские центры небактериологического оружия. Впрочем, ты и сам это знаешь.
Ткнувшись лбом в голову Пита, он склонился над нечеткой фотографией Лилы Топчевой, снова вглядываясь в ее изображение, словно надеясь, что произошло чудо и снимок стал резким.
– Мне кажется, тебя что-то беспокоит, – сказал Пит.
– Да нет, – уклончиво ответил Ларс, пожав плечами, – так, может, просто хандра.
Он не хотел говорить на эту тему, но инженера из компании «Ланферман и партнеры» не так-то легко провести – у него собачье чутье.
– Хандра, так хандра… но давай-ка сначала…
Жестом профессионала Пит запустил под столешницу Ларса чуткие пальцы в поисках жучков. Нет, похоже, все чисто.
– У тебя какой-то затравленный вид. Все еще сидишь на таблетках?
– Нет.
– Врешь.
– Вру, – согласился Ларс.
– Бессонница мучает?
– Средне.
– Если этот козел Нитц все-таки взял тебя за жабры…
– Пользуясь твоим красочным языком, отвечу, что мои жабры – не самая легкая добыча для козлиных копыт. Теперь ты за меня спокоен?
– Они еще лет пятьдесят будут искать тебе замену и черта с два найдут. Я знал Уэйда. Он был неплох, но до тебя ему далеко. Да и всем остальным тоже. И эта дамочка из Булганинграда, она тоже тебе в подметки не годится.
– Спасибо, друг… – начал было Ларс, но Пит грубо его оборвал:
– Да пошел ты! Я знаю, что говорю.
– Да, – согласился Ларс. – Только про Лилу Топчеву худых слов не надо.
Неуклюже пошарив в кармане рубашки, Пит вытащил дешевую сигару. Он неторопливо прикурил, пустил клуб ядовитого дыма, пустил еще один, и в кабинете сразу стало намного темнее. Ничего не замечая вокруг, словно полностью позабыв, где находится, Пит с шумом пыхал своей зловонной сигарой.
У него было одно хорошее качество, которое нередко выглядело как изъян: он был уверен, что можно решить любую, даже самую головоломную проблему, стоит только молча посидеть и как следует подумать. Причем проблема может лежать в любой области. Даже в такой темной, как человеческая душа. Он считал, что устройство ее не сложнее и не проще устройства любого живого органа, созданного двумя миллиардами лет эволюции.
«Какой по-детски оптимистический взгляд на вещи, – подумал Ларс. – Такими глазами, наверное, смотрели на мир люди в восемнадцатом столетии».
Пит Фрейд, хоть и имел золотые руки, хоть и был настоящий гений инженерной мысли, нисколько не походил на человека своего возраста. Такое мировоззрение бывает разве что у отличника-семиклассника.
– Вот у меня, например, есть семья, дети, – изрек он, пожевывая вонючую сигару, правда, лучше от этого она не становилась. – В общем, тебе надо жениться.
– Конечно, – согласился Ларс.
– Я пошутил.
– Нет, ты говорил серьезно. Но это не значит, что ты прав. Я знаю, что меня беспокоит. Смотри.
Кончиками пальцев Ларс коснулся поверхности кодового замка на выдвижном ящике своего рабочего стола. Ящик живо среагировал и с готовностью выскочил, как ящик магазинной кассы. Он достал свои новые эскизы – собственно, ради них Пит и проехал целых три тысячи миль. Ларс передал их другу, и его охватило чувство глубокого стыда, которое всегда возникало в такие минуты. Щеки так и пылали. На Пита он старался не смотреть и, чтобы чем-то занять себя, стал перекладывать на столе бумаги.
– Просто шикарно, – сказал наконец Пит и аккуратно завизировал каждый эскиз, написав свои инициалы под официальным номером, на котором рукой какого-то бюрократа из аппарата нацбеза уже была поставлена печать с его же подписью.
– Значит, едешь обратно в Сан-Франциско, – сказал Ларс, – на скорую руку делаешь модель и принимаешься за действующий опытный образец…
– Этим занимаются мои ребята, – поправил его Пит, – им надо просто объяснить, что к чему. Стану я пачкать руки такой чепухой?
– Пит, долго все это будет так продолжаться? – спросил Ларс.
– Вечно, – мгновенно парировал Пит.
Ну, просто какое-то сочетание наивного оптимизма семиклассника с невыносимо горьким смирением.
– Представляешь, сегодня утром, – сообщил Ларс, – подхожу к офису, а ко мне с вопросами пристает робот-телерепортер, материал собирает для очередного шоу Лаки Бэгмена. Порет всякую чушь, и ему верят. Понимаешь, верят!
– Ну да, верят. Об этом я и говорю.
Пит возбужденно принялся размахивать сигарой.
– Ты что, не понимаешь? И будут верить, даже если ты, глядя камере, так сказать, прямо в глаза, четко и ясно скажешь что-нибудь типа: «Вы что, и впрямь думаете, что я делаю оружие? Думаете, это все, что я приношу сюда из гиперпространства, из этого зыбкого царства сверхъестественного?»
– Но они же нуждаются в защите, – сказал Ларс.
– От чего?
– Мало ли от чего. От всего. Они нуждаются в защите, они заслужили ее. И они уверены, что мы делаем свое важное дело.
– Оружие больше никого не защищает. Увы, это так. С тех пор, как в девятьсот сорок пятом с лица земли был стерт японский город.
– Но пурсапы верят, что защищает, – возразил Ларс. – По крайней мере, у них создается такое впечатление.
– Вот и получают то, во что верят.
– По-моему, со мной что-то не в порядке. Живу в каком-то призрачном мире. Ведь я родился пурсапом, и если б не талант медиума, я бы им и остался, не знал бы ничего, что знаю теперь, не знал бы всей подноготной. Смотрел бы себе эту передачу Лаки Бэгмена, обожал бы его, верил бы каждому слову, потому что все, о чем он говорит, вижу собственными глазами на большом стереоэкране и в красках, которые гораздо ярче реальной жизни. Знаешь, я чувствую себя нормально, только когда нахожусь в коме, в этом чертовом трансе; только тогда я живу полной жизнью, и мой внутренний голос, который хлебом не корми, дай поглумиться над всем, чем угодно, в эти минуты умолкает.
– Глумиться? – тревожно спросил Пит. – О чем это ты?
– А разве у тебя нет этого глумливого голоса в голове? – удивился Ларс.
– Еще чего! Мой внутренний голос говорит совсем другое. Он говорит: «Ты достоин гораздо большей зарплаты, чем эти жалкие гроши». Вот что я иногда слышу, и ведь правда, зарплата у меня до неприличия крошечная. И я намерен серьезно поговорить с Джеком Ланфераном на днях.
Глаза Пита сверкнули праведным гневом.
– А я-то думал, что и тебе знакомо это чувство, – сказал Ларс.
Подумать только, Ларс воображал, что все они, даже сам генерал Джордж Макфарлан Нитц, относятся к своему делу примерно как и он: сгорают от стыда, чувствуют себя виноватыми перед всем миром, боятся смотреть людям в глаза.
– Давай-ка сходим кофейку выпьем, – предложил Пит.
– Давно пора.
5
Ларс знал, что кофейня, как общественный институт, имеет за спиной сложную и поистине великую историю. С появлением кафе во времена Сэмюэла Джонсона[4] паутина, опутавшая мозги английских интеллектуалов, наконец спала, туман, застилавший сознание и унаследованный от бесконечного сидения в пабах XVIII века, рассеялся. Портер, испанский херес и эль пробуждали в человеке не мудрость, искрометное остроумие, поэтическое вдохновение или хотя бы столь необходимую политикам ясность ума, а лишь мутное чувство обиды, глубокое и повсеместное, которое позже выродилось в обыкновенный религиозный фанатизм. Вот это все вместе взятое, а также сифилис, и подкосило великую нацию.
И только кофе круто изменил, казалось бы, необратимый ход вещей. Исторический поток решительно поменял русло… и все из-за нескольких вмерзших в снег зерен, найденных защитниками Вены после того, как турки были отброшены от стен города.
В отдельной кабинке с дымящейся чашкой кофе в руке уже сидела маленькая и весьма аппетитная мисс Бедуин, и сосочки ее красивой груди, подкрашенные по последней моде серебристой краской, задорно торчали.
– Мистер Ларс, садитесь со мной! – приветствовала она, едва тот вошел.
– С удовольствием, – ответил Ларс.
Они с Питом протиснулись в кабинку и сели по обе стороны очаровательной мисс Бедуин.
Не отрывая взгляда от девушки, Пит положил волосатые руки на стол и сплел пальцы.
– Удивляюсь, – обратился он к ней, – почему вы, милая, до сих пор не отбили его у этой девицы, которая сидит в парижском офисе, Марен, что ли.
– Мистер Фрейд, – бойко ответила мисс Бедуин, – с сексуальной точки зрения люди меня совершенно не интересуют.
– Что называется, отбрила, – усмехнулся Пит, бросив взгляд на Ларса.
«Чистосердечие, прямота и откровенность, – подумал Ларс, – стиль нашей фирмы. Ну не смешно ли! Чушь какая-то. Но с другой стороны, ведь мисс Бедуин не понимает, что происходит вокруг. Она настоящий, стопроцентный пурсап.
Такое чувство, будто для четырех миллиардов граждан Западного и Восточного блоков снова наступила эпоха до грехопадения. А тяжкий груз ответственности, который когда-то лежал на плечах каждого, теперь взвалили на себя коги, когносценты, люди “знающие”, элита общества. Коги взяли на себя проклятие человеческой расы… если только это слово и впрямь восходит к итальянскому[5]. Подозреваю, что это не совсем так».
Он сам в глубине души считал, что здесь гораздо лучше подходит старое английское значение. Ког. Тот, кто, бросая в игре кости, особым образом держит палец, чтобы управлять их падением, другими словами, жулик, обманщик, плут.
«Но ведь могло статься, что и я, если бы тоже ничего не знал и не понимал, был бы простым и искренним человеком, а значит, в этом нет никакого особого достоинства или добродетели. Еще со времен Средневековья шутам, дуракам – прошу прощения, мисс Бедуин, я не хочу вас обидеть – позволялось нести любой вздор. Ну, предположим хотя бы на минутку: вот сидим мы втроем в этой тесной кабинке, двое мужчин-когов и одна прелестная девушка-пурсап, и главная забота красотки – чтобы ее точеные грудки были как можно более на виду… Предположим, что и я мог бы так же весело и беззаботно болтать обо всем на свете, свободный от необходимости постоянно помнить о четкой границе между тем, что я знаю, и тем, что говорю вслух. С этой-то болью я в конце концов справлюсь, – решил он. – Главное, никаких таблеток. Никаких бдений по ночам от бессонницы ли, или от нежелания уснуть, неважно».
– Мисс Бедуин, – сказал он, – знаете, а ведь я от вас просто без ума. Только поймите меня правильно. Я говорю не о плотской любви, а о возвышенной, духовной.
– В самом деле? – отозвалась мисс Бедуин.
– Вот гляжу я на вас, – продолжил Ларс, – и восхищаюсь, и больше мне ничего не надо.
– Так восхищаешься, – проворчал Пит, – что боишься затащить ее в постель? Детский лепет! Тебе сколько лет, Ларс? Настоящая любовь и значит постель, как в браке. Разве я не прав, мисс, как вас там? Если бы Ларс действительно любил…
– Дай же объяснить, – перебил Ларс.
– Кому нужны твои объяснения, – отмахнулся Пит.
– Дай хоть попробовать, – не сдавался Ларс. – Меня восхищает ее позиция.
– «Не столь крутая, как…» – начал было Пит, цитируя известного композитора и поэта прошлого века Марка Блицштейна[6].
– А я вот крутая, и даже очень, – вспыхнув, перебила его мисс Бедуин. – Именно это я вам только что и сказала. Могу еще что-нибудь добавить…
Она умолкла, потому что возле их кабинки внезапно возник какой-то коротышка, уже не первой молодости – на его розоватом блестящем черепе кое-где произрастали кустики седых волос. Нос был украшен старомодными очками с толстыми линзами, под мышкой портфель, на лице робость и вместе с тем странная решимость, словно он очень жалел о том, что отступать уже поздно.
– Коммерсант, – предположил Ларс.
– Нет, – откликнулась мисс Бедуин, – плохо одет для коммерсанта.
– Судебный курьер, – повторил попытку Ларс, которому казалось, что старичок, который старался держаться официально, явно пришел по делу. – Я прав? – обратился он к подошедшему.
– Г-господин Ларс? – проговорил, запинаясь, старичок.
– Да, это я, – ответил тот, уверенный, что угадал.
– Это коллекционер автографов! – воскликнула мисс Бедуин. – Он вас узнал и хочет попросить автограф.
– На фаната вроде не похож, – задумчиво добавил Пит. – Вы посмотрите на булавку в галстуке. Настоящий граненый камень. Кому в наши дни придет в голову нацепить…
– Господин Ларс, – проговорил пожилой господин хриплым, ломким голосом, осторожно усаживаясь на краешек скамьи, отодвигая в сторону сахарницу, солонку, пустые кофейные чашки и кладя перед собой портфель. – Просить прощения, что беспокоить. Но – проблема.
В нем было что-то от Санта-Клауса, но он явно пришел по серьезному делу, а всякое серьезное дело требует строгости, и никаких сантиментов. За его спиной не толпились сказочные эльфы, и не похоже было, что он запасся подарками. Перед Питом, Ларсом и мисс Бедуин сидел специалист в своей области: одного взгляда на то, как он роется в портфеле, хватало, чтобы отпали всякие сомнения.
Вдруг Пит толкнул Ларса локтем и кивнул в сторону выхода. Возле пустой кабинки у двери стояли два молодых человека со скучающими рыбьими лицами. Похоже, они пришли в кафе вместе с этим странным типом и теперь глаз с него не спускают, ждут развития событий.
– Вызывайте полицию, – сказал Пит мисс Бедуин, а сам полез в карман и вынул документ, который всегда носил с собой.
Мисс Бедуин приподнялась, растерянно хлопая глазами.
– Давайте скорее, – поторопил ее Пит. – Эй, кто-нибудь, позовите полицию, – громко крикнул он.
– Пожалуйста вас, не надо полиция, – умоляюще проговорил старичок, хотя в голосе слышались нотки раздражения. – Всего несколько слов. Вы кое-что не совсем понимать. Вот, взглянуть, пожалуйста.
Он вынул из портфеля блестящие цветные снимки, которые Ларс сразу узнал. Это были копии его ранних эскизов, собранные агентами Кей-Эй-Си-Эйч, начиная от двести шестидесятого и по двести шестьдесят пятый, а также копии точной спецификации его последних моделей, составленной для дальнейшей разработки в компании «Ланферман и партнеры».
– Эта бумага называется «предписание о сдержанности поведения», – сказал старичку Ларс, разворачивая документ. – Вам известно, что там написано?
Скроив недовольную мину, старичок неохотно кивнул.
– «Всем официальным представителям правительства Советского Союза, – начал читать Ларс, – а также Китайской Народной Республики, Кубинской Народной Республики, Бразильской Народной Республики и Доминиканской Народной Республики…»
– Да-да, – закивал старичок.
– «…и всех прочих этнических и национальных образований, входящих в состав политического союза Восточный блок, в течение всего срока, указанного в данном документе, строжайше воспрещается беспокоить и раздражать подателя сего документа, а также докучать ему, угрожать или оказывать на него давление…» То есть податель – это я, речь идет обо мне, Ларсе Паудердрае… «Или иным каким-либо способом отвлекать его, а также приближаться к нему с тем, чтобы…»
– Хорошо, – вяло проговорил пожилой господин. – Я есть официальный представитель Советского Союза. По закону я не мочь с вами разговаривать. Мы понимать это, господин Ларс. Но этот эскиз, ваш номер двести шестьдесят пять. Видеть?
Он взял снимок и показал Ларсу.
Тот даже не взглянул.
– Кто-то из ваш коллектив написать, что это, – пухлым морщинистым пальцем он провел по английским словам под эскизом, – эволюционный пушка. Правильно?
– Правильно, – ответил Пит, – и будьте с ней осторожны, она способна превратить вас в сгусток первичной протоплазмы.
– Это пока эскиз, – ухмыльнулся советский чиновник, – а для того, о чем вы говорить, нужен как минимум действующий модель. Вы работать у Ланферман? Создавать опытный образцы, проводить испытаний? Кажется, я угадать. Меня звать Аксель Каминский. – Он протянул руку Питу. – А вас…
В этот момент на мостовую возле кофейни плюхнулась патрульная машина нью-йоркской полиции. Двое полицейских в форме, руки на кобурах, быстро вошли в помещение и пробежались взглядом по залу – от таких глаз не укроется ничто и никто, если представляет собой потенциальную опасность, неадекватно себя ведет или передвигается, а в особенности если способен достать собственное оружие.
– Сюда, – помахал полицейским Ларс.
Ему все это очень не нравилось, но советский представитель вел себя как круглый идиот. А чего еще мог он ждать, столь нагло подходя к Ларсу, да еще в общественном месте? Он встал из-за стола и протянул бумагу первому подошедшему полицейскому.
– Вот этот человек, – указал он на пожилого чиновника из Восточного блока, который нервно барабанил по своему портфелю, – нарушил постановление Верховного суда округа Квинс. Арестуйте его. Мой адвокат будет добиваться предъявления ему официального обвинения. Сообщить вам об инциденте – моя обязанность.
Он подождал, пока полицейские прочитают текст документа до конца.
– Я всего лишь хотеть знать, – жалобно ныл представитель Советского Союза, – что значить цифра семьдесят шесть, которую вы поставить…
Его увели. Двое парней в модных костюмах, не проронив ни слова, проводили своего товарища холодным рыбьим взглядом, но не вмешались в действия городской полиции и через минуту с невозмутимым видом покинули кофейню.
– Что ж, – сказал Пит, снова садясь за стол, – по крайней мере, обошлось без лишнего шума.
Однако лицо его болезненно морщилось.
– Десять против двадцати, что он из посольства.
– Да, – согласился Ларс.
Не было никакого сомнения, что старичок – не агент органов безопасности, а чиновник. Ему дали поручение, он попытался выполнить, чтобы начальство было довольно. Все они крутятся в одном колесе. И советским властям этот инцидент вряд ли доставит удовольствие.
– Странно, что их заинтересовала двести шестьдесят пятая, – сказал Пит, – с ней у нас все шло как по маслу. Как думаешь, кто из твоих работает на Кей-Эй-Си-Эйч? Может, поручить ФБР проверить?
– У нас в конторе, – ответил Ларс, – ни ФБР, ни ЦРУ никого не найдет, гарантирую. И ты это прекрасно знаешь. А вот насчет ланфермановской фирмы не уверен. Что скажешь? Между прочим, я своими глазами видел снимки ваших моделей.
Конечно, он это прекрасно знает. И его беспокоит не тот факт, что в корпорации «Мистер Ларс» сидит агент Кей-Эй-Cи-Эйч и разведка Восточного блока о результатах работы медиума знает ровно столько, сколько сам Ларс об эскизах Лилы Топчевой, а тот странный интерес к разработке под номером двести шестьдесят пять и всем, что связано с ее «внедрением». Потому что к этому проекту он относился особенно трепетно. Он ревниво следил за каждой стадией работы. Как раз на этой неделе на огромных подземных полигонах Ланфермана проверялся опытный образец этой установки.
И испытания принесли кое-какие любопытные результаты.
Но лучше поменьше об этом размышлять, иначе придется менять работу. Ни Джека Ланфермана, ни тем более Пита он ни в чем не винит. Не они придумали эту игру и правила к ней. Им приходится лишь молча эти правила соблюдать, как, впрочем, и ему тоже, ничего не поделаешь, такова жизнь.
А в подземных лабиринтах, соединяющих основные отделы фирмы «Ланферман и партнеры», расположенные под Сан-Франциско, с ее «филиалом» под Лос-Анджелесом – южной оконечностью необъятной подземной сети лабораторий, цехов, испытательных полигонов, – установка под номером двести шестьдесят пять, «эволюционная пушка» (второпях придуманное длинное название с добавлением в скобках слов «рабочая модель» как-то само собой быстро отпало), это супероружие, которое медиумы, оружейные модельеры, обрели, рыская в бесконечных пространствах загадочных потусторонних миров, на радость пурсапов скоро получит боевое крещение.
Жертву для установки номер двести шестьдесят пять выбрали среди суррогатного грубого биоматериала, способного к самовоспроизведению. Все это немедленно попадет на страницы журналов, книг и газет, на экраны телевизоров и так далее, кроме разве что покрытых неоновой рекламой боков огромных гелиевых дирижаблей.
«Да, – думал Ларс, – Западный блок много теряет, не используя этой технологии, благодаря которой пурсапы и поддерживаются в состоянии невинной чистоты и жизнелюбия. Световой текст в ночном небе должен двигаться медленно, или, как в старину, непрерывно вращаться над небоскребами, поучая и наставляя народ, сколько требуется. А раз это средство массового просвещения по природе своей в высшей степени своеобычное, так сказать, специализированное, то и формулировки, конечно, должны быть простыми.
А на дирижабле для начала, – размышлял Ларс, – можно было бы разместить какое-нибудь известие, так сказать, оптимистического характера. Например, о том, что испытания установки под номером двести шестьдесят пять, которые сейчас якобы проводятся на подземных полигонах под Калифорнией, – фальсификация и обман».
Вряд ли такое кому понравится. Пурсапы придут в ярость. А вот Совет нацбеза и не пошевелится. Это ясно как божий день. Они спокойно воспримут подобную утечку. Коги легко переживут, если будет обнародован этот факт, как и любой другой, обладание которым подтверждает их право называть себя правящей элитой общества. В результате одни только пурсапы останутся в проигрыше.
Вот это и вызывало в нем бессильный гнев, который день за днем все больше подтачивал чувство собственного достоинства и уважение к труду.
«А что, если прямо здесь, – думал он, – в этой кафешке “Пей и закусывай у дядюшки Джо”, встать и заорать: “Никакого оружия у нас нет!” Интересно, что будет? А то и будет, что сначала посетители обратят в мою сторону внезапно побледневшие от страха лица. А через мгновение пурсапы дружно сорвутся со стульев и бросятся бежать подальше от этого места.
Именно так все и будет, уж я-то знаю. И Аксель Кандинский, или как его там, Каминский, добродушный старичок из советского посольства, тоже знает. И Пит. И генерал Нитц, и все его присные.
И только кофе круто изменил, казалось бы, необратимый ход вещей. Исторический поток решительно поменял русло… и все из-за нескольких вмерзших в снег зерен, найденных защитниками Вены после того, как турки были отброшены от стен города.
В отдельной кабинке с дымящейся чашкой кофе в руке уже сидела маленькая и весьма аппетитная мисс Бедуин, и сосочки ее красивой груди, подкрашенные по последней моде серебристой краской, задорно торчали.
– Мистер Ларс, садитесь со мной! – приветствовала она, едва тот вошел.
– С удовольствием, – ответил Ларс.
Они с Питом протиснулись в кабинку и сели по обе стороны очаровательной мисс Бедуин.
Не отрывая взгляда от девушки, Пит положил волосатые руки на стол и сплел пальцы.
– Удивляюсь, – обратился он к ней, – почему вы, милая, до сих пор не отбили его у этой девицы, которая сидит в парижском офисе, Марен, что ли.
– Мистер Фрейд, – бойко ответила мисс Бедуин, – с сексуальной точки зрения люди меня совершенно не интересуют.
– Что называется, отбрила, – усмехнулся Пит, бросив взгляд на Ларса.
«Чистосердечие, прямота и откровенность, – подумал Ларс, – стиль нашей фирмы. Ну не смешно ли! Чушь какая-то. Но с другой стороны, ведь мисс Бедуин не понимает, что происходит вокруг. Она настоящий, стопроцентный пурсап.
Такое чувство, будто для четырех миллиардов граждан Западного и Восточного блоков снова наступила эпоха до грехопадения. А тяжкий груз ответственности, который когда-то лежал на плечах каждого, теперь взвалили на себя коги, когносценты, люди “знающие”, элита общества. Коги взяли на себя проклятие человеческой расы… если только это слово и впрямь восходит к итальянскому[5]. Подозреваю, что это не совсем так».
Он сам в глубине души считал, что здесь гораздо лучше подходит старое английское значение. Ког. Тот, кто, бросая в игре кости, особым образом держит палец, чтобы управлять их падением, другими словами, жулик, обманщик, плут.
«Но ведь могло статься, что и я, если бы тоже ничего не знал и не понимал, был бы простым и искренним человеком, а значит, в этом нет никакого особого достоинства или добродетели. Еще со времен Средневековья шутам, дуракам – прошу прощения, мисс Бедуин, я не хочу вас обидеть – позволялось нести любой вздор. Ну, предположим хотя бы на минутку: вот сидим мы втроем в этой тесной кабинке, двое мужчин-когов и одна прелестная девушка-пурсап, и главная забота красотки – чтобы ее точеные грудки были как можно более на виду… Предположим, что и я мог бы так же весело и беззаботно болтать обо всем на свете, свободный от необходимости постоянно помнить о четкой границе между тем, что я знаю, и тем, что говорю вслух. С этой-то болью я в конце концов справлюсь, – решил он. – Главное, никаких таблеток. Никаких бдений по ночам от бессонницы ли, или от нежелания уснуть, неважно».
– Мисс Бедуин, – сказал он, – знаете, а ведь я от вас просто без ума. Только поймите меня правильно. Я говорю не о плотской любви, а о возвышенной, духовной.
– В самом деле? – отозвалась мисс Бедуин.
– Вот гляжу я на вас, – продолжил Ларс, – и восхищаюсь, и больше мне ничего не надо.
– Так восхищаешься, – проворчал Пит, – что боишься затащить ее в постель? Детский лепет! Тебе сколько лет, Ларс? Настоящая любовь и значит постель, как в браке. Разве я не прав, мисс, как вас там? Если бы Ларс действительно любил…
– Дай же объяснить, – перебил Ларс.
– Кому нужны твои объяснения, – отмахнулся Пит.
– Дай хоть попробовать, – не сдавался Ларс. – Меня восхищает ее позиция.
– «Не столь крутая, как…» – начал было Пит, цитируя известного композитора и поэта прошлого века Марка Блицштейна[6].
– А я вот крутая, и даже очень, – вспыхнув, перебила его мисс Бедуин. – Именно это я вам только что и сказала. Могу еще что-нибудь добавить…
Она умолкла, потому что возле их кабинки внезапно возник какой-то коротышка, уже не первой молодости – на его розоватом блестящем черепе кое-где произрастали кустики седых волос. Нос был украшен старомодными очками с толстыми линзами, под мышкой портфель, на лице робость и вместе с тем странная решимость, словно он очень жалел о том, что отступать уже поздно.
– Коммерсант, – предположил Ларс.
– Нет, – откликнулась мисс Бедуин, – плохо одет для коммерсанта.
– Судебный курьер, – повторил попытку Ларс, которому казалось, что старичок, который старался держаться официально, явно пришел по делу. – Я прав? – обратился он к подошедшему.
– Г-господин Ларс? – проговорил, запинаясь, старичок.
– Да, это я, – ответил тот, уверенный, что угадал.
– Это коллекционер автографов! – воскликнула мисс Бедуин. – Он вас узнал и хочет попросить автограф.
– На фаната вроде не похож, – задумчиво добавил Пит. – Вы посмотрите на булавку в галстуке. Настоящий граненый камень. Кому в наши дни придет в голову нацепить…
– Господин Ларс, – проговорил пожилой господин хриплым, ломким голосом, осторожно усаживаясь на краешек скамьи, отодвигая в сторону сахарницу, солонку, пустые кофейные чашки и кладя перед собой портфель. – Просить прощения, что беспокоить. Но – проблема.
В нем было что-то от Санта-Клауса, но он явно пришел по серьезному делу, а всякое серьезное дело требует строгости, и никаких сантиментов. За его спиной не толпились сказочные эльфы, и не похоже было, что он запасся подарками. Перед Питом, Ларсом и мисс Бедуин сидел специалист в своей области: одного взгляда на то, как он роется в портфеле, хватало, чтобы отпали всякие сомнения.
Вдруг Пит толкнул Ларса локтем и кивнул в сторону выхода. Возле пустой кабинки у двери стояли два молодых человека со скучающими рыбьими лицами. Похоже, они пришли в кафе вместе с этим странным типом и теперь глаз с него не спускают, ждут развития событий.
– Вызывайте полицию, – сказал Пит мисс Бедуин, а сам полез в карман и вынул документ, который всегда носил с собой.
Мисс Бедуин приподнялась, растерянно хлопая глазами.
– Давайте скорее, – поторопил ее Пит. – Эй, кто-нибудь, позовите полицию, – громко крикнул он.
– Пожалуйста вас, не надо полиция, – умоляюще проговорил старичок, хотя в голосе слышались нотки раздражения. – Всего несколько слов. Вы кое-что не совсем понимать. Вот, взглянуть, пожалуйста.
Он вынул из портфеля блестящие цветные снимки, которые Ларс сразу узнал. Это были копии его ранних эскизов, собранные агентами Кей-Эй-Си-Эйч, начиная от двести шестидесятого и по двести шестьдесят пятый, а также копии точной спецификации его последних моделей, составленной для дальнейшей разработки в компании «Ланферман и партнеры».
– Эта бумага называется «предписание о сдержанности поведения», – сказал старичку Ларс, разворачивая документ. – Вам известно, что там написано?
Скроив недовольную мину, старичок неохотно кивнул.
– «Всем официальным представителям правительства Советского Союза, – начал читать Ларс, – а также Китайской Народной Республики, Кубинской Народной Республики, Бразильской Народной Республики и Доминиканской Народной Республики…»
– Да-да, – закивал старичок.
– «…и всех прочих этнических и национальных образований, входящих в состав политического союза Восточный блок, в течение всего срока, указанного в данном документе, строжайше воспрещается беспокоить и раздражать подателя сего документа, а также докучать ему, угрожать или оказывать на него давление…» То есть податель – это я, речь идет обо мне, Ларсе Паудердрае… «Или иным каким-либо способом отвлекать его, а также приближаться к нему с тем, чтобы…»
– Хорошо, – вяло проговорил пожилой господин. – Я есть официальный представитель Советского Союза. По закону я не мочь с вами разговаривать. Мы понимать это, господин Ларс. Но этот эскиз, ваш номер двести шестьдесят пять. Видеть?
Он взял снимок и показал Ларсу.
Тот даже не взглянул.
– Кто-то из ваш коллектив написать, что это, – пухлым морщинистым пальцем он провел по английским словам под эскизом, – эволюционный пушка. Правильно?
– Правильно, – ответил Пит, – и будьте с ней осторожны, она способна превратить вас в сгусток первичной протоплазмы.
– Это пока эскиз, – ухмыльнулся советский чиновник, – а для того, о чем вы говорить, нужен как минимум действующий модель. Вы работать у Ланферман? Создавать опытный образцы, проводить испытаний? Кажется, я угадать. Меня звать Аксель Каминский. – Он протянул руку Питу. – А вас…
В этот момент на мостовую возле кофейни плюхнулась патрульная машина нью-йоркской полиции. Двое полицейских в форме, руки на кобурах, быстро вошли в помещение и пробежались взглядом по залу – от таких глаз не укроется ничто и никто, если представляет собой потенциальную опасность, неадекватно себя ведет или передвигается, а в особенности если способен достать собственное оружие.
– Сюда, – помахал полицейским Ларс.
Ему все это очень не нравилось, но советский представитель вел себя как круглый идиот. А чего еще мог он ждать, столь нагло подходя к Ларсу, да еще в общественном месте? Он встал из-за стола и протянул бумагу первому подошедшему полицейскому.
– Вот этот человек, – указал он на пожилого чиновника из Восточного блока, который нервно барабанил по своему портфелю, – нарушил постановление Верховного суда округа Квинс. Арестуйте его. Мой адвокат будет добиваться предъявления ему официального обвинения. Сообщить вам об инциденте – моя обязанность.
Он подождал, пока полицейские прочитают текст документа до конца.
– Я всего лишь хотеть знать, – жалобно ныл представитель Советского Союза, – что значить цифра семьдесят шесть, которую вы поставить…
Его увели. Двое парней в модных костюмах, не проронив ни слова, проводили своего товарища холодным рыбьим взглядом, но не вмешались в действия городской полиции и через минуту с невозмутимым видом покинули кофейню.
– Что ж, – сказал Пит, снова садясь за стол, – по крайней мере, обошлось без лишнего шума.
Однако лицо его болезненно морщилось.
– Десять против двадцати, что он из посольства.
– Да, – согласился Ларс.
Не было никакого сомнения, что старичок – не агент органов безопасности, а чиновник. Ему дали поручение, он попытался выполнить, чтобы начальство было довольно. Все они крутятся в одном колесе. И советским властям этот инцидент вряд ли доставит удовольствие.
– Странно, что их заинтересовала двести шестьдесят пятая, – сказал Пит, – с ней у нас все шло как по маслу. Как думаешь, кто из твоих работает на Кей-Эй-Си-Эйч? Может, поручить ФБР проверить?
– У нас в конторе, – ответил Ларс, – ни ФБР, ни ЦРУ никого не найдет, гарантирую. И ты это прекрасно знаешь. А вот насчет ланфермановской фирмы не уверен. Что скажешь? Между прочим, я своими глазами видел снимки ваших моделей.
Конечно, он это прекрасно знает. И его беспокоит не тот факт, что в корпорации «Мистер Ларс» сидит агент Кей-Эй-Cи-Эйч и разведка Восточного блока о результатах работы медиума знает ровно столько, сколько сам Ларс об эскизах Лилы Топчевой, а тот странный интерес к разработке под номером двести шестьдесят пять и всем, что связано с ее «внедрением». Потому что к этому проекту он относился особенно трепетно. Он ревниво следил за каждой стадией работы. Как раз на этой неделе на огромных подземных полигонах Ланфермана проверялся опытный образец этой установки.
И испытания принесли кое-какие любопытные результаты.
Но лучше поменьше об этом размышлять, иначе придется менять работу. Ни Джека Ланфермана, ни тем более Пита он ни в чем не винит. Не они придумали эту игру и правила к ней. Им приходится лишь молча эти правила соблюдать, как, впрочем, и ему тоже, ничего не поделаешь, такова жизнь.
А в подземных лабиринтах, соединяющих основные отделы фирмы «Ланферман и партнеры», расположенные под Сан-Франциско, с ее «филиалом» под Лос-Анджелесом – южной оконечностью необъятной подземной сети лабораторий, цехов, испытательных полигонов, – установка под номером двести шестьдесят пять, «эволюционная пушка» (второпях придуманное длинное название с добавлением в скобках слов «рабочая модель» как-то само собой быстро отпало), это супероружие, которое медиумы, оружейные модельеры, обрели, рыская в бесконечных пространствах загадочных потусторонних миров, на радость пурсапов скоро получит боевое крещение.
Жертву для установки номер двести шестьдесят пять выбрали среди суррогатного грубого биоматериала, способного к самовоспроизведению. Все это немедленно попадет на страницы журналов, книг и газет, на экраны телевизоров и так далее, кроме разве что покрытых неоновой рекламой боков огромных гелиевых дирижаблей.
«Да, – думал Ларс, – Западный блок много теряет, не используя этой технологии, благодаря которой пурсапы и поддерживаются в состоянии невинной чистоты и жизнелюбия. Световой текст в ночном небе должен двигаться медленно, или, как в старину, непрерывно вращаться над небоскребами, поучая и наставляя народ, сколько требуется. А раз это средство массового просвещения по природе своей в высшей степени своеобычное, так сказать, специализированное, то и формулировки, конечно, должны быть простыми.
А на дирижабле для начала, – размышлял Ларс, – можно было бы разместить какое-нибудь известие, так сказать, оптимистического характера. Например, о том, что испытания установки под номером двести шестьдесят пять, которые сейчас якобы проводятся на подземных полигонах под Калифорнией, – фальсификация и обман».
Вряд ли такое кому понравится. Пурсапы придут в ярость. А вот Совет нацбеза и не пошевелится. Это ясно как божий день. Они спокойно воспримут подобную утечку. Коги легко переживут, если будет обнародован этот факт, как и любой другой, обладание которым подтверждает их право называть себя правящей элитой общества. В результате одни только пурсапы останутся в проигрыше.
Вот это и вызывало в нем бессильный гнев, который день за днем все больше подтачивал чувство собственного достоинства и уважение к труду.
«А что, если прямо здесь, – думал он, – в этой кафешке “Пей и закусывай у дядюшки Джо”, встать и заорать: “Никакого оружия у нас нет!” Интересно, что будет? А то и будет, что сначала посетители обратят в мою сторону внезапно побледневшие от страха лица. А через мгновение пурсапы дружно сорвутся со стульев и бросятся бежать подальше от этого места.
Именно так все и будет, уж я-то знаю. И Аксель Кандинский, или как его там, Каминский, добродушный старичок из советского посольства, тоже знает. И Пит. И генерал Нитц, и все его присные.