Геринг бросил в его сторону злобный взгляд.
   — А теперь поговорим об этом соглашении… — начал Гольц.
   — Прекратите, — грубо перебила его Николь, — убирайтесь отсюда!
   Скажите спасибо, что я позволила вашим штурмовикам шататься по улицам, когда им вздумается. Я велю всех их арестовать, если вы мне станете мешать. Вы знаете цель, которую я преследую на этом совещании. Кому-кому, а вам следовало бы одобрить мои действия.
   — Но я их не одобряю, — твердо заявил Гольц.
   — Почему? — бесцеремонно вмешался один из военных советников.
   — Потому что, — ответил Гольц, — стоит нацистам победить с вашей помощью во Второй мировой войне, и они все равно вырежут всех евреев до единого. И не только тех, что живут в Европе, но также и тех, что обитают в Америке.
   Говорил он совершенно спокойно. Ведь как-никак, он уже видел это, обследовал с помощью своей аппаратуры фон Лессинджера несколько тех самых жутких альтернативных будущих.
   — Не забывайте о том, что целью войны для нацистов является полнейшее искоренение мирового еврейства. Это не просто побочный результат войны.
   Наступила тишина.
   Обратившись, наконец, к своим людям из НП, Николь приказала:
   — Схватите его!
   Один из агентов НП прицелился и выстелил из пистолета в Гольца. Но тот, с большой точностью рассчитав время, в то же самое мгновение, когда дуло пистолета совместилось с целью, вошел в контакт с обволакивавшим его полем фон Лессинджера. Все окружающее вместе с теми, кто в этот момент находился помещении, затуманилось и исчезло. Он остался в той же самой комнате, вокруг красовались все те же болотные орхидеи, но людей в ней уже не было. Он присутствовал здесь один, теперь уже в качестве неуловимого призрака будущего, вызванного полем, вырабатываемом аппаратурой.
   Перед его мысленным взором промелькнули в совершенно беспорядочной последовательности картины, связанные с Ричардом Конгросяном, вовлеченным в какие-то загадочные события, сперва связанные с ритуалами его очищения, а затем с Уайлдером Пемброуком. Уполномоченный НП что-то сделал, но Гольц не смог разобрать, что именно. А затем он увидел самого себя, сначала обладавшего огромной властью, а затем вдруг — что было уже совершенно непостижимо — мертвого. Николь также проплыла в поле его зрения, но какая-то совершенно иная, чего он также не смог постичь. Смерть казалось, существовала повсюду в будущем, она потенциально поджидала всех и каждого.
   Что это могло обозначать? Может быть, это всего лишь игра воображения?
   Крах уверенности неизбежно навел его на мысли о Ру Конг-у. Все это было следствием его психокинетического дара, искажением фактуры будущего, обусловленным парапсихическими способностями этого человека.
   Знал ли об этом сам Конгросян? — задался вопросом Гольц. Могущество такого рода — может составлять тайну даже для того, кто им обладает.
   Конгросян, заблудившийся в лабиринте собственного душевного расстройства, по сути не является дееспособным, и тем не менее он все еще способен непредсказуемым образом воздействовать на свое окружение, все еще угрожающе нависает над пейзажем всех альтернативных будущих, над всеми грядущими днями. Если бы я только смог постичь это, — подумал Гольц. Постичь этого человека, который станет главнейшей загадкой для всех нас… тогда я справился бы. Будущее больше уже не состояло бы из трудно различимых теней, сцепленных в такие конфигурации, которые обычной логике — моей, во всяком случае, — никогда не удается раскусить.
***
   В своей палате в нейропсихиатрической клинике «Франклин Эймс» Ричард Конгросян громко провозгласил:
   — Я теперь абсолютно невидим.
   Он поднял руку, провел ею в воздухе, но ничего не увидел.
   — Вот оно и наступило, — добавил он, и не услышал собственного голоса: он перестал воспринимать и звуки. — Что же мне теперь делать? спросил он у четырех стен своей палаты.
   Ответа он не услышал. Конгросян был совершенно один. Теперь он был лишен малейшей возможности связываться с внешним миром.
   Мне необходимо выбраться отсюда, решил он. На поиски помощи — здесь он не получал никакой помощи; медики оказались не в состоянии приостановить дальнейшее развитие его заболевания.
   Я вернусь в Дженнер. продолжал размышлять он, — повидаться со своим сыном.
   Не было никакого смысла разыскивать д-ра Саперба или любого другого врача, независимо от того, ориентирован он на химиотерапию или нет. Время подыскивать способ лечения безвозвратно прошло. Теперь болезнь его вошла в новую стадию. В чем она будет заключаться? Этого он пока еще не знал.
   Однако со временем узнает. При условии, что переживет ее. Только как это ему удастся, когда он уже и так во всех отношениях мертвец?
   Вот так, отметил он про себя. Я умер. И все же я еще жив. Это было дня него загадкой. Он никак не понимал этого.
   Наверное, подумал он, я должен искать воскресение, воскресение как телесное, так и духовное.
   Не прибегая к излишней осторожности — ведь никто не в состоянии был его видеть — он покинул свою палату, прошел по коридору к лестнице, спустился вниз и вышел наружу через боковой выход клиники. Вскоре он уже шагал по тротуару незнакомой улицы, в холмистом районе Сан-Франциско, окруженный громадами высоченных зданий, многие из которых были построены еще до Третьей мировой войны.
   Стараясь не наступать ни на какие трещины в асфальте, он практически свел на нет, пока хотя бы до поры до времени, последние следы того мерзкого запаха, которые оставались даже во время его бодрствования. Мне, похоже, становится лучше, решил он. Я отыскал временный ритуал очищения или по меньшей мере уменьшения этого моего навязчивого телесного запаха…
   Каким образом теперь я смогу играть на фортепиано? — спросил он сам себя. Это, очевидно, означает конец коей карьеры.
   И тогда он вдруг вспомнил — Меррилл Джадд, химикал из «АГ Хемие».
   Предполагалось, что Джадд должен помочь мне, вспомнил он. Я почти совсем забыл об этом, разволновавшись в связи с тем, что стал невидимым.
   Я могу отправиться в «АГ Хемие» взяв роботакси.
   Он подал знак первому из проносившихся мимо такси, но оно, похоже, его не заметило. Он разгневанно посмотрел ему вслед. Я надеялся, что меня все еще могут видеть чисто электронные сканирующие устройства. Однако, очевидно, я уже и для них невидим, отметил он.
   Дойду ли я пешком до филиала «АГ Хемие»? — засомневался он. Похоже на то, что много мне не дано. Потому что, разумеется, я не должен пользоваться обычным транспортом, это могло бы вызвать нежелательные инциденты.
   Я не такая уж легкая задача для Джадда, понял он. Ведь химик должен не только устранить этот невротический телесный запах, но и сделать меня снова видимым. При мысли об этом Конгросян снова пал духом. Им не удастся этого сделать, решил он. Надежды никакой. Мне нужно только не оставлять свои попытки возродиться заново. Когда я встречусь с Джаддом, постараюсь выяснить, что может сделать для меня «АГ Хемие» в этом отношении. Ведь после Карпа они располагают наибольшим могуществом в сфере экономики на территории СШЕА. «АГ Хемие» слишком уж гордится достижениями своей химиотерапии; посмотрим, есть ли у них средство, которое способствует воскресению.
   Вот так он и шел, занятый своими мыслями и тщательно избегая щелей в асфальте, и вдруг как-то сразу и неожиданно осознал, что нечто лежит на его пути. Какое-то животное — плоское, похожее на большое круглое блюдо, оранжевое, с черными пятнами, размахивавшее своими антеннами. И в то же самое мгновение странная мысль сформировалась в его сознании.
   «Воскресение… да, новая жизнь. Начать с нуля, на другой планете… На Марсе!»
   Конгросян остановился и произнес:
   — Ты права.
   Это была папоола. Это она расположилась на тротуаре прямо перед ним.
   Он поднял взор, осмотрелся и, конечно же, увидел стоянку Луни Люка, на которой под лучами солнца ярко поблескивали хромированные корпусы марсолетов. В самом центре стоянки размещалось небольшое зданьице конторы, где сидел заведующий, и Конгросян шаг за шагом направился к этому зданию.
   Папоола следовала за ним и поддерживала с ним непринужденный разговор:
   «Забудь „АГ Хемие“… там тебе ничем не помогут!»
   Верно, отметил про себя Конгросян. Я уже совершенно опоздал с химиотерапией. Вот если бы Джадд раньше занялся мною, то это было бы совсем другое дело. Но теперь…
   А затем он понял вот что. Папоола в состоянии его видеть! Или, по крайней мере, ощущать его присутствие каким-то органом аперцепции (внечувственного восприятия), в каком-то ином измерении. И… ее совершенно не смущал его запах.
   «Совершенно верно, — подтвердила папоола. — У вас просто замечательный запах. Я совсем на него не жалуюсь, ни чуточки.»
   Конгросян, все еще продолжая стоять, спросил:
   — А как будут обстоять дела на Марсе? Там меня смогут видеть — или хотя бы догадываться о моем существовании — и это не будет оскорблять чувства других людей?
   «На Марсе нет рекламы Теодоруса Нитца, — проникла в его сознание мысль папоолы. — Вы постепенно освободитесь от своего загрязнения в тамошней чистой, по сути девственной, окружающей среде. Пройдите в контору мистер Конгросян, и побеседуйте с мистером Миллером, нашим торговым представителем. Ему не терпится услужить вам, он и существует лишь для того, чтобы служить вам.»
   — Спасибо, — поблагодарил Конгросян и открыл дверь конторки.
   Внутри уже ждал другой клиент, для которого продавец заполнял бланк контракта. Худой, высокий, лысеющий мужчина, которому, казалось, было не по себе: он все время суетливо озирался вокруг. Увидев Конгросяна, он на шаг отодвинулся от него. Это мерзкий запах вызвал у него отвращение, подумал Конгросян.
   — Извините меня, — пробормотал он убитым тоном.
   — А теперь, мистер Страйкрок, — обратился продавец к первому клиенту, — если вы подпишетесь здесь…
   Он развернул бланк и протянул авторучку. Мужчина лихорадочно подписал бумагу, затем отошел в сторону, явно дрожа от охватившего его напряжения.
   — Это великое мгновение, — обратился он к Конгросяну. — Когда вы решаетесь на это. Сам я никогда не набрался бы мужества, но мне посоветовал это мой психиатр. Сказал, что для меня это наилучшая альтернатива.
   — А кто ваш психиатр? — естественно, заинтересовался Конгросян.
   — В наши дни существует лишь один. Доктор Эгон Саперб.
   — Это и мой врач тоже, — воскликнул Конгросян. — Прекраснейший человек. Я только что с ним разговаривал.
   Собеседник пристально посмотрел на Конгросяна. Затем произнес очень медленно, тщательно подбирая слова:
   — Это вы говорили по телефону. Вызывали доктора Саперба. А я в тот момент был в его кабинете.
   В беседу вступил продавец марсолетов.
   — Мистер Страйкрок, если вы не против прогуляться со мною, то я сначала проинструктирую вас, как управлять аппаратом. Так, на всякий случай. И вы можете выбрать себе тот, который вам больше всего понравится.
   Повернувшись к Конгросяну, сказал:
   — Я смогу помочь вам через пару минут. Потерпите, пожалуйста.
   — В-вы м-меня можете в-видеть? — заикаясь, вымолвил Конгросян.
   — Я могу увидеть каждого, — ответил продавец, — дайте мне только достаточно времени.
   С этими словами он вместе со Страйкроком вышел из конторы.
   «Успокойтесь», — произнесла папоола, разумеется мысленно. В конторе она осталась, очевидно, для того, чтобы составить ему компанию. Все в полном порядке. Мистер Миллер не оставит вас без внимания и очень-очень скоро займется вами."
   Ее слова стали звучать все более проникновенно, она убаюкивала его.
   «Миллер Эл всюду поспел», — нараспев продолжала она.
   Неожиданно мистер Страйкрок вернулся в контору и обратился к Конгросяну:
   — Я вот только что вспомнил, кто вы! Вы знаменитый пианист, который всегда играет для Николь в Белом доме: Вы Ричард Конгросян.
   — Да, удивился Конгросян, довольный тем, что его узнали.
   Однако, просто на всякий случай, он несколько отодвинулся от Страйкрока, чтобы не вызывать у него отвращения своим запахом.
   — Я поражен тем, что вы в состоянии меня видеть; еще совсем недавно я был фактически невидимым… именно по этому вопросу я консультировался с Эгоном Сапербом по телефону. В настоящее время я ищу возможности возродиться заново. Вот почему я собираюсь эмигрировать. Здесь, на Земле, — я уже абсолютно четко представляю себе это — для меня не остается ни малейшей надежды.
   — Я в состоянии понять чувства, которые вами владеют, — кивнул Страйкрок. — Совсем недавно я оставил свою работу. Здесь меня уже ничто и никто не удерживает, ни мой брат, ни… — он осекся, лицо его помрачнело.
   — Никто. Я отбываю один, совершенно один.
   — Послушайте-ка, — начал Конгросян, повинуясь какому-то неожиданному порыву, — почему бы нам не эмигрировать вместе? Или… неужели вас так сильно отталкивает исходящий от меня мерзкий запах?
   Страйкрок, казалось, не понимал, о чем он говорит.
   — Эмигрировать вместе? Вы имеете в виду застолбить на двоих участок земли и стать партнерами?
   — Денег у меня куча, — продолжал Конгросян, — Гонорары за мои выступления. Мне ничего не стоит профинансировать нас обоих.
   Безусловно, деньги его волновали в самой меньшей мере. Возможно, ему удастся помочь этому мистеру Страйкроку, который, как-никак, только что оставил свою работу.
   — Может быть, у нас что-нибудь и получится, — задумчиво произнес Страйкрок. — На Марсе, скорее всего, чертовски одиноко: у нас даже соседей никаких не будет, разве что симулакроны. А я достаточно на них насмотрелся, чтобы в упор их не видеть всю оставшуюся жизнь.
   Продавец, мистер Миллер, вошел в контору с несколько обеспокоенным видом.
   — Нам нужен только один марсолет на двоих, — сообщил ему Страйкрок. Мы с Конгросяном эмигрируем вместе и становимся партнерами.
   Мистер Миллер пожал плечами и предложил:
   — Тогда я покажу вам несколько большую по величине модель, рассчитанную на семью.
   Открыв дверь, он пропустил мимо себя Конгросяна и Страйкрока. вышедших на территорию стоянки.
   — Вы знакомы друг с другом? — поинтересовался он.
   — Вот только что познакомились, — пояснил Страйкрок. — Но проблемы у нас обоих одни и те же. Мы невидимы здесь, на Земле. Так можно коротко их обозначить.
   — Что да, то да, — согласился Конгросян. — Раз уж я стал совершенно неразличим человеческому глазу, то, очевидно, самая пора эмигрировать.
   — Пожалуй, это так, если здесь уместно мое мнение, — несколько язвительно согласился мистер Миллер.
***
   Мужчина на экране видеофона произнес:
   — Меня зовут Меррил Джадд, я из «АГ Хемие». Простите, что побеспокоил вас.
   — Выкладывайте, — перебила его Джанет Раймер, усаживаясь поудобнее за своим небольшим аккуратным письменным столом.
   Кивнув своей секретарше, она велела тотчас же закрыть дверь, чтобы не доносился шум из коридоров Белого дома.
   — Это имеет какое-то отношение к Ричарду Конгросяну?
   — Верно, — кивнуло на экране миниатюрное изображение лица Меррила Джадда. — Именно по этой причине мне пришла в голову мысль связаться с вами, зная о тех тесных узах, что связывают Конгросяна с Белым домом. Мне показалось вполне логичным, что вам захочется узнать об этом. Я попытался, примерно полчаса тому назад навестить Конгросяна в нейропсихиатрической больнице «Франклин Эймс» в Сан-Франциско. Он исчез. Персонал никак не может определить его местонахождение.
   — Понятно, — кивнула Джанет Раймер.
   — По всей вероятности, он очень болен. Судя по тому, что он говорил мне…
   — Да, — подтвердила Джанет, — он очень болен. У вас есть еще информация для нас? Если нет, то мне хотелось бы начать работать над этим прямо сейчас.
   У психохимиотерапевта «АГ Хемие» никакой другой информации не было.
   Он дал отбой, и Джанет позвонила по внутренней сети, пытаясь связаться с другими станциями Белого дома, пока ей не удалось пробиться к своему номинальному начальнику Гарольду Слеваку.
   — Конгросян покинул больницу и исчез. Одному богу известно, куда он может запропаститься, возможно, он вернется в Дженнер — нам следует это проверить. Честно говоря, я считаю, что следует привлечь НП. Конгросян для нас жизненно важен.
   — Жизненно важен, — эхом повторил Слевак, морща нос. — Ну что ж, давайте лучше скажем, что он нам нравится. Я получу разрешение Николь привлечь полицию. Мне кажется, вы правы в своей оценке ситуации.
   Слевак без особого воодушевления дал отбой. Джанет положила трубку.
   Она сделала все, что могла; теперь дальнейшее от нее уже не зависело.
   Следующее, что до нее дошло, это то, что в ее кабинет вошел представитель НП с записной книжкой в руке. Уайлдер Пемброук — она сталкивалась с ним множество раз, когда он занимал должности пониже, уселся напротив нее и начал свой доклад.
   — Я уже проверил «Франклин Эймс», — уполномоченный НП задумчиво поглядел на нее. — Похоже на то, что Конгросян связывался по видеофону с доктором Эгоном Сапербом — вы знаете, кто это: единственный оставшийся психоаналитик. После этого он не оставил почти никаких следов. Как вы полагаете, Конгросян виделся с Сапербом перед этим?
   — Да, разумеется, — ответила Джанет. — И не один раз.
   — Куда, по вашему мнению, он мог бы отправиться?…
   Если не считать Дженнера…
   — Там его нет. Наш человек дежурит там.
   — Тогда — не знаю. Спросите у Саперба.
   — Мы это сделали, — сказал Пемброук.
   Она рассмеялась.
   — Может быть, он присоединился к Бернгарду Гольцу?
   Комиссара такая возможность нисколько не забавляла. Лицо его оставалось суровым.
   — Мы, разумеется, проверим и это. И еще всегда имеется возможность забрести на одну из стоянок Луни Люка, этих летающих по ночам марсолетов.
   Они, похоже, оказываются в самое подходящее время в самых подходящих местах. Одному богу известно, как это им удается, но это почему-то именно так. Из всех возможностей… — Пемброук как бы рассуждал вслух, вне обращая ни на кого внимания, и притом весьма оживленно. — Что касается меня, я считают такой вариант наихудшим.
   — Конгросян никогда не отправится на Марс, — заметила Джанет.
   — Там нет рынка для его таланта, вот что; кому там нужны пианисты?
   Несмотря на все свои эксцентричные выходки, Ричард очень умен. Он прекрасно это понимает.
   — Может быть, он забросит игру, предложил Пемброук. — Заменит ее чем-нибудь получше.
   — Хотела бы поглядеть, какой фермер может выйти из психокинетика.
   — А может быть, — снова предположил Пемброук, — именно такие вот мысли и владеют сейчас Конгросяном?
   — Я… мне кажется, он захотел бы взять туда и свою жену с сыном.
   — Скорее всего, что нет. Возможно, в этом-то и заключается вся суть происходящего. Вы когда-нибудь видели этого мальчика? Его сына? Вам известен район, где находится Дженнером? Вы знаете, что с ним произошло?
   — Да, — выдавила Джанет.
   — Тогда вам все ясно.
   Они оба замолчали.
***
   Ян Дункан только-только расположился поудобнее в обитом кожей кресле напротив д-ра Эгона Саперба, когда в кабинет ворвалась группа агентом НП.
   — Вам придется подождать с оказанием ваших услуг, — заявил молодой остролицый главарь НП после того, как на мгновение предъявил Сапербу свое удостоверение. — Ричард Конгросян исчез из «Франклин Эймс», и мы пытаемся отыскать его. Он с вами связывался?
   — Нет, — ответил д-р Саперб, — он позвонил мне раньше — тогда, когда он еще был…
   — Нам это известно. — Агент НП в упор поглядел на Саперба. — Как, по вашему мнению, мог Конгросян присоединиться к сыновьям Иова?
   Ответ последовал незамедлительно:
   — Это абсолютно исключено.
   — Прекрасно, — старший сделал какую-то пометку. — А как по-вашему, есть ли хоть малейшая возможность того, что он связался с людьми Луни Люка? Эмигрировал или предпринимает попытку эмигрировать с помощью марсолетов?
   После длительного раздумья д-р Саперб произнес:
   — Полагаю, такая возможность в высшей степени вероятна. Ему нужно уединение, он давно уже его ищет.
   Старший полисмен закрыл свой блокнот и повернулся к своим подчиненным.
   — Вот так-то. Стоянки следует немедленно прикрыть. Затем через свое переносное переговорное устройство он сообщил:
   — Доктор Саперб склоняется в пользу стоянок, но никак не на сыновей Иова. Как я полагаю, нам следует с ним согласиться. Доктор высказывается совершенно определенно. Проверьте сейчас же район Сан-Франциско, установите, не появилась ли там одна из стоянок. Благодарю вас.
   Затем о снова повернулся к д-ру Сапербу.
   — Мы высоко ценим вашу помощь. Если он снова свяжется с вами, известите, пожалуйста, нас.
   Он положил вою визитную карточку на письменный стол Саперба.
   — Постарайтесь с ним… помягче, — посоветовал Саперб, — если его отыщете. Он очень, очень болен.
   Полисмен подмял на него взор, слегка улыбнулся, а затем вся компания покинула кабинет. Дверь за ними закрылась. Ян Дункан и д-р Саперб снова остались одни.
   Отрешенным, осипшим голосом Ян Дункан произнес:
   — Мне придется проконсультироваться у вас как-нибудь в другой раз. Он нерешительно поднялся. — До свидания.
   Что— то случилось? -спросил д-р Саперб, тоже поднимаясь.
   — Мне нужно уходить, — Ян Дункан дернул за ручку двери, с трудом отворил ее и исчез.
   Дверь за ним захлопнулась. Странно, подумалось Сапербу. У этого человека — Дункана, что ли — не было даже возможности начать обсуждать со мной свои трудности. Почему появление НП столь сильно разволновало его?
   Поразмыслив некоторое время, но не найдя ответа, он сова расположился за письменным столом и попросил Аманду Коннерс впустить следующего пациента. Вся приемная была полна людей, среди пациентов были и женщины, все они исподтишка следили за каждым движением Аманды.
   — Слушаюсь, доктор, — раздался ее приятный голос, что более, чем обычно, ободрило д-ра Саперба.
***
   Едва выйдя из кабинета врача, Ян Дункан стал спешно искать такси. Эл был сейчас здесь, в Сан-Франциско, он знал это. Эл оставил ему график появления стоянки № 3. Они заберут Эла. и это будет означать конец дуэта «Дункан и Миллер. Классика на кувшинах».
   Около него само остановилось модерновое, все так и лоснящееся такси.
   — Удивляться было некогда, Ян Дункан смело ступил на мостовую, чтобы сесть в кабину.
   Это дает мне шанс, сказал он самому себе, как только роботакси молнией метнулось к месту назначения, которое он назвал. Но они туда доберутся раньше. А может быть, нет? Полиции ведь надо прочесать по сути всю территорию города, квартал за кварталом, он же знал, где находится стоянка и направлялся прямо туда, где можно будет найти ее. Так что все-таки кое-какие шансы — пусть даже и самые незначительные — у него имелись.
   Если тебя заберут, Эл, подумал он, это будет означать конец и для меня. Я не смогу продолжать жить в одиночку. Я присоединюсь к Гольцу или погибну, ничто иное меня не ждет.
   Роботакси мчалось через весь город к стоянке № 3 марсолетов Луни Люка.


Глава 11


   Нату Флайджеру захотелось узнать, так, из простого любопытства, имеется ли у чап-чапычей хоть какая-нибудь своя музыка. Но не в том заключалась стоявшая перед ними здесь задача: впереди уже виднелся дом Ричарда Конгросяна — светло-зеленое деревянное трехэтажное строение. Во дворике, перед домом они увидят нечто совершенно невероятное — древнее необрезанное с бахромой на листьях и коричневым стволом пальмовое дерево.
   Но Гольц сказал…
   — Мы прибыли, — пробормотала Молли.
   Старое такси замедлило ход, издало скрежещущий шум переключения передач, а затем как-то сразу двигатель заглох. Вокруг повисла тишина. Нат прислушался к шороху ветра в кронах деревьев, к едва различимому ритму мельчайших капель похожего на туман дождя, который моросил здесь повсюду, куда бы они ни заезжали, и теперь стучал по крыше кабины, по листве, по неухоженному старинному деревянному зданию с его покрытой рубероидом площадкой для принятия солнечных ванн и множеством небольших квадратных окон, в нескольких из которых были выбиты стекла.
   Джим Планк закурил «Корону Кюрасао» и констатировал:
   — Никаких признаков жизни.
   Что соответствовало действительности. Значит, по всей видимости, Гольц был прав.
   — Мне кажется, — нарушила молчание через некоторое время Молли, — мы затеяли нечто совершенно сумасбродное.
   Она открыла дверцу такси и проворно выскочила из кабины. Почва под ее ногами сочно зачавкала. Она скривилась.
   — Чап-чапычи, — напомнил Нат. — Мы всегда можем записать музыку чап-чапычей. Если у них она вообще шесть. — Он тоже выбрался из машины, стал рядом с Молли, и они оба долго разглядывали огромное старое здание, причем никто не проронил ни слова.
   Это было грустное зрелище — в этом не было ни малейших сомнений.
   Засунув руки в карманы, Нат направился к дому. Прошелся по усыпанной гравием дорожке, которая пролегла среди старых кустов фуксий и камелий.
   Молли последовала за ним. Джим Планк остался в такси.
   — Давайте скорее кончать все это и прочь отсюда, — сказала Молли.
   На ней были только яркая ситцевая кофта и шорты, она дрожала от холода.
   Нат обнял ее за плечи.
   — В чем дело? — недовольно спросила она.