— Ты права.
   — Нагоним их на санях!
   Они мчались по снегу, который покрывал землю, именуемую Бесплодными Песками. Санза сидела за Рулем, а Джарри высматривал следы на синем поле.
   Все утро они неслись, подобные темно-лиловому огню, и ветер обтекал их, будто вода, а вокруг раздавались звуки, похожие на треск льда, дребезжанье Жести, шорох стальной стружки… Голубые заиндевевшие глыбы стояли словно замерзшая музыка, и длинная, черная как смоль тень бежала впереди саней Порой вдруг налетал град, по крыше саней барабанило, будто наверху отплясывали неистовые танцоры, и так же внезапно все утихало. Земля то уходила вниз, то вставала на дыбы.
   Вдруг Джарри опустил руку на плечо Санзы.
   — Впереди!
   Санза кивнула и стала тормозить.
   Они загнали его к бухте. Они пользовались палками и длинными шестами с обугленным острием. Они швыряли в него камни и куски льда.
   Затем они стали пятиться, а оно шло вперед и убивало.
   Видоизмененные называли это животное медведем, потому что оно было большим и косматым и могло вставать на задние лапы… Тело длиной в три с половиной метра было покрыто голубым мехом; узкое безволосое рыло напоминало рабочую часть плоскогубцев.
   На снегу неподвижно лежали пять маленьких созданий. С каждым ударом огромной лапы падало еще одно.
   Джарри достал пистолет и проверил заряд.
   — Поезжай медленно, — бросил он Санзе. — Я постараюсь попасть в голову.
   Первый раз он промахнулся, угодив в валун позади медведя. Второй выстрел опалил мех на шее зверя. Джарри соскочил с саней, поставил заряд на максимум и выстрелил прямо в нависшую грудь.
   Медведь замер, потом пошатнулся и упал. В груди зияла сквозная рана.
   Джарри повернулся к созданиям, которые не спускали с него глаз.
   — Меня зовут Джарри, — сказал он. — Нарекаю вас красноформами…
   Удар сзади свалил его с ног.
   Джарри покатился по снегу. Глаза застилал туман, левая рука и плечо горели огнем.
   Из- за нагромождения камней показался второй медведь.
   Джарри вытащил правой рукой длинный охотничий нож и встал на ноги.
   Когда зверь кинулся вперед, он с кошачьей ловкостью, присущей его роду, увернулся, занес руку и по рукоятку вонзил нож в горло медведя.
   По телу зверя пробежала дрожь, но он швырнул Джарри на землю как пушинку; нож вылетел у Джарри из руки.
   Красноформы принялись кидать камни, бросились на медведя с заостренными пиками.
   Затем раздался громкий удар, послышался скрежещущий звук; зверь взвился в воздух и упал на Джарри.
   Когда Джарри пришел в себя, он увидел, что лежит на спине. Тело свело от боли, и все вокруг него пульсировало и мерцало, словно готовое взорваться.
   Сколько прошло времени, он не знал. Медведя, надо полагать, с него сняли.
   Чуть поодаль боязливо жались в кучку маленькие двуногие существа. Одни смотрели на него, другие не сводили глаз со зверя.
   Кое- кто смотрел на разбитые сани.
   Разбитые сани…
   Джарри поднялся на ноги. Существа попятились.
   Он с трудом добрел до саней и заглянул внутрь.
   Санза была мертва. Это было видно сразу по неестественному наклону головы, но он все равно сделал все, что полагается делать, прежде чем поверил в случившееся.
   Она нанесла медведю смертельный удар, направив на него сани. Удар сломал ему хребет. Сломал сани. Убил ее.
   Джарри склонился над обломками саней, сочинил первую заупокойную песнь и высвободил тело.
   Красноформы не сводили с него глаз.
   Он поднял мертвую Санзу на руки и зашагал к Станции через Бесплодные Пески.
   Красноформы молча провожали его взглядом. Все, кроме одного, который внимательно изучал нож, торчащий из залитого кровью косматого горла зверя.
   Джарри спросил разбуженных руководителей Декабрьского Клуба:
   — Что следует делать?
   — Она — первая из нас, кто погиб на этой планете, — сказал Ян Турл, вице-президент Клуба.
   — Традиций не существует, — сказала Зельда Кейн, секретарь. — Вероятно, нам следует их приду, мать.
   — Не знаю, — сказал Джарри. — Я не знаю, Что нужно делать.
   — Надо выбрать — погребение или кремация. Что ты предпочитаешь?
   — Я не… Нет, не хочу в землю. Верните мне ее тело, дайте большой флайер… Я сожгу ее.
   — Тогда позволь нам помочь тебе.
   — Нет. Предоставьте все мне. Мне одному.
   — Как хочешь. Можешь пользоваться любым оборудованием. Приступай.
   — Пожалуйста, пошлите кого-нибудь на Станцию в Бесплодных Песках. Я хочу уснуть, после того как закончу с этим, — до следующей смены.
   — Хорошо, Джарри. Нам искренне жаль…
   — Да, очень жаль…
   Джарри кивнул, повернулся и ушел.
   Таковы порой мрачные стороны жизни.
   На северо-востоке Бесплодных Песков на три тысячи метров ввысь вознеслась синяя гора. Если смотреть на нее с юго-запада, она казалась гигантской замерзшей волной. Багряные тучи скрывали ее вершину. На крутых склонах не водилось ничего живого. У горы не было имени, кроме того, что дал ей Джарри Дарк.
   Он посадил флайер на вершину, вынес Санзу, одетую в самые красивые одежды, и опустил. Широкий шарф скрывал сломанную шею, густая темная вуаль закрывала холодное лицо.
   И тут начался град. Камнями на него, на мертвую Санзу падали с неба куски голубого льда.
   — Будьте вы прокляты! — закричал Джарри и бросился к флайеру.
   Он взмыл в воздух, описал круг над горой.
   Одежда Санзы билась на ветру. Град завесой из синих бусинок отгородил их от остального мира, оставив лишь прощальную ласку: огонь, текущий от льдинки к льдинке.
   Джарри нажал на гашетку, и в боку безымянной горы открылась дверь в солнце. Дверь становилась все шире, и вот уже гора исчезла в ней целиком.
   Тогда он взвился в тучи, атакуя бурю, пока не иссякла энергия, питающая орудия…
   Он облетел расплавленную гору на северо-востоке Бесплодных Песков — первый погребальный костер, который видела эта планета.
   Потом он вернулся — чтобы забыться в тиши долгой ночи льда и камня, унаследовать новый Алайонэл. В такие ночи сновидений не бывает.
   Пятнадцать столетий. Почти половина Срока. Картина не более чем в двести слов. Представьте…
   Текут девятнадцать рек, но черные моря покрываются фиолетовой рябью.
   Исчезли редкие йодистые леса. Вместо них вверх поднялись могучие деревья с толстой корой, известковые, оранжевые и черные…
   Великие горные хребты на месте холмов — бурых, желтых, белых, бледно-лиловых. Замысловатые клубы дыма над курящимися вершинами…
   Цветы, корни которых зарываются в почву на двадцать метров, а коричневые бутоны не распускаются среди синей стужи и камней…
   Слепые норолазы, забирающиеся глубже; питающиеся падалью сумрачники, отрастившие грозные резцы и мощные коренные зубы; гигантские гусеницы хоть и уменьшились в размерах, но выглядят настоящими великанами, потому что стали еще более мохнатыми…
   Очертания долин — как тело женщины, изгибающиеся и плавные, или, возможно, — как музыка…
   Меньше обветренных скал, но свирепый мороз…
   Звуки по утрам по-прежнему резкие, металлические…
   Из дневника Станции Джарри почерпнул все, что ему требовалось знать. Но он прочитал и старые сообщения.
   Затем плеснул в стакан пьянящий напиток и выглянул из окна третьего этажа.
   — …Умрут, — произнес он, и допил, и собрался, и покинул свой пост.
   Через три дня он нашел лагерь.
   Он посадил флайер в стороне и пошел пешком. Джарри залетел далеко на юг Бесплодных Песков, и теплый воздух спирал дыхание.
   Теперь они носили звериные шкуры — обрезанные и сшитые, — обвязав их вокруг тел. Джарри насчитал шестнадцать построек и три костра. Он вздрогнул при виде огня, но не свернул с пути.
   Кто- то вскрикнул, заметив его, и наступила тишина.
   Он вошел в лагерь.
   Повсюду неподвижно стояли двуногие. Из большой постройки на краю поляны раздавались звуки какой-то возни.
   Джарри обошел лагерь.
   На деревянном треножнике сушилось мясо. У каждого жилища стояло несколько длинных копий. Джарри осмотрел одно. Узкий наконечник был вытесан из камня.
   На деревянной доске были вырезаны очертания кошки…
   Он услышал шаги и обернулся.
   К нему медленно приближался красноформый, казавшийся старше других. Его худые плечи поникли, приоткрытый рот зиял дырой, редкие волосы засалились. Существо что-то несло, но Джарри не видел, что именно, потому что не сводил глаз с рук старика.
   На каждой руке был противостоящий большой палец.
   Джарри повернулся и уставился на руки других красноформых. У всех были большие пальцы. Он внимательнее присмотрелся к внешности этих существ.
   Теперь у них появились лбы.
   Он перевел взгляд на старика.
   Тот опустил свою ношу на землю и отошел.
   Джарри взглянул вниз.
   На широком листе лежали кусок сухого мяса и дольки какого-то фрукта.
   Джарри взял мясо, закрыл глаза, откусил кусочек, пожевал и проглотил. Остальное завернул в лист и положил в боковой карман сумки.
   Он протянул руку, и красноформый попятился.
   Джарри достал одеяло, которое принес с собой, и расстелил его на земле. Затем сел и указал старику на место рядом.
   Старик поколебался, но все же подошел и сел.
   — Будем учиться говорить друг с другом, — медленно произнес Джарри. Он приложил руку к груди: — Джарри.
   Джарри стоял перед разбуженными руководителями Декабрьского Клуба.
   — Они разумны, — сказал он. — Вот мой доклад.
   — Каков же вывод? — спросил Ян Турл.
   — По-моему, они не смогут приспособиться. Ониразвивались очень быстро, но вряд ли способны на большее. На весь путь их не хватит.
   — Ты кто — биолог, химик, эколог?
   — Нет.
   — Так на чем же ты основываешь свое мнение? — Я жил с ними шесть недель.
   — Значит, всего лишь догадка?…
   — Ты знаешь, что в этой области нет специалистов. Такого никогда раньше не было.
   — Допуская их разумность — допуская даже, что они действительно не смогут приспособиться, — что ты предлагаешь?
   — Замедлить изменение планеты Дать им шанс. А если их постигнет неудача, вообще отказаться от нашей цели. Здесь уже можно жить. Дальше мыможем адаптироваться.
   — Замедлить? На сколько?
   — Еще на семь-восемь тысяч лет…
   — Исключено! Абсолютно исключено! Слишком долгий срок!
   — Но почему?
   — Потому что каждый из нас несет трехмесячную вахту раз в два с половиной столетия. Таким образом, на тысячу лет уходит год личного времени. Слишком большую жертву ты требуешь от нас.
   — Но от этого зависит судьба целой расы!
   — Кто знает…
   — Разве одной возможности не достаточно?
   — Джарри Дарк, ты хочешь ставить на административное голосование?
   — Нет, тут мое поражение очевидно… Я настаиваю на всеобщем голосовании.
   — Невозможно! Все спят.
   — Так разбудите их!
   — Повторяю, это невозможно.
   — А вам не кажется, что судьба целой расы стоит усилия? Тем более что это мы заставляем этих существ развиваться, мы прокляли их разумом!
   — Довольно! Они и без нас стояли на пороге. Они вполне могли стать разумными даже без нашего появления…
   — Но мы не можем сказать наверняка! Мы не знаем! Да и не все ли равно, какэто произошло, — вот они, и вот мы, и они принимают нас за божество — быть может, потому, что мы ничего им не даем, кроме страданий. Но должны же мы нести ответственность за судьбу разума — уж по крайней мере не убивать его!
   — Возможно, длительное и тщательное расследование…
   — К тому времени они погибнут! Пользуясь своим правом казначея, я требую всеобщего голосования.
   — Не слышу обязательного второго голоса.
   — Зельда? — спросил Джарри. Она отвела глаза.
   — Тарбел? Клонд? Бондичи?
   В широкой, просторной пещере царила тишина.
   — Что ж, выходит, я проиграл. Мы сами окажемся змеями, когда войдем в наш Эдем… Я возвращаюсь назад, в Бесплодные Пески, заканчивать вахту.
   — Это вовсе не обязательно. Пожалуй, тебе сейчас лучше отправиться спать…
   — Нет. Во всем, что произошло, есть и моя вина. Я останусь наблюдать и разделю ее полностью.
   — Да будет так, — сказал Турл.
   Две недели спустя, когда Станция 19 пыталась вызвать Бесплодные Пески по радио, ответа не последовало.
   Через некоторое время туда был выслан флайер.
   Станция в Бесплодных Песках превратилась в бесформенную глыбу расплавленного металла. Джарри Дарка нигде не было.
   В тот же день замолчала Станция 9.
   Немедленно и туда вылетел флайер.
   Станции 9 более не существовало. Ее обитателей удалось обнаружить в нескольких километрах: они шли пешком. По их словам, Джарри Дарк, угрожая оружием, заставил всех покинуть Станцию и сжег ее дотла орудиями своего флайера.
   Тем временем замолчала Станция 6.
   руководители Клуба издали приказ: ПОДДЕРЖИВАТЬ ПОСТОЯННУЮ РАДИОСВЯЗЬ С ДВУМЯ СОСЕДНИМИ СТАНЦИЯМИ.
   За ним последовал еще один приказ: ПОСТОЯННО НОСИТЬ ПРИ СЕБЕ ОРУЖИЕ. ВСЕХ ПОСТОРОННИХ БРАТЬ В ПЛЕН.
   На дне ущелья, укрытый за скалой, ждал Джарри. Рядом с приборной доской флайера лежала маленькая коробочка из серебристого металла. Радио было включено. Джарри ждал передачу.
   Выслушав первые слова, он растянулся на сиденье и заснул.
   Когда он проснулся, вставала заря нового дня.
   Передача все еще продолжалась:
   «…Джарри. Все будут разбужены. Возвращайся в главную пещеру. Говорит Ян Турл. В уничтожении станций нет необходимости. Мы согласны с требованием всеобщего голосования. Пожалуйста, немедленно свяжись с нами. Мы ждем твоего ответа, Джарри…»
   Он поднял флайер из багряной тени в воздух. Конечно, его ждали. Десяток винтовок нацелился на него, едва он появился.
   — Бросай оружие, Джарри, — раздался голос Ян Турла.
   — Я не ношу оружия, — сказал Джарри. — И в моем флайере его нет, — добавил он.
   Это было правдой, так как орудия больше не венчали турели.
   Ян Турл приблизился, посмотрел ему в глаза:
   — Что ж, тогда выходи.
   — Благодарю, предпочитаю остаться здесь.
   — Ты арестован.
   — Как вы намерены поступить со мной?
   — Ты будешь спать до истечения Срока Ожидания. Иди!
   — Нет. И не пытайтесь стрелять или пустить в ход парализатор и газы. Если вы это сделаете, мы погибнем в ту же секунду.
   — Что ты хочешь этим сказать? — спросил Ян Турл, делая знак стрелкам.
   — Мой флайер превращен в бомбу, и я держу запал в правой руке. — Джарри поднял белую металлическую коробку. — Пока я не отпускаю кнопку, мы в безопасности. Но если мой палец хоть на секунду ослабнет, последует взрыв, который уничтожит всю эту пещеру!
   — Полагаю, ты берешь нас на испуг.
   — Что ж, проверь.
   — Но ведь ты тоже умрешь, Джарри!
   — Теперь мне все равно. Кстати, не пытайтесь уничтожить запал, — предупредил он. — Бессмысленно. Даже в случае успеха вам это обойдется по крайней мере в две станции.
   — Почему?
   — Как по-вашему, что я сделал с орудиями? Я обучил красноформых пользоваться ими. В настоящий момент орудия нацелены на две станции, и, если я не вернусь до рассвета, они откроют огонь. Потом они двинутся дальше и попытаются уничтожить другие две станции.
   — Ты доверил лазер зверям?
   — Совершенно верно. Ну, так вы станете будить остальных для голосования?
   Турл сжался, словно для прыжка, затем, видимо, передумал и обмяк.
   — Почему ты так поступил, Джарри? — жалобно спросил он. — Кто они тебе? Ради них ты заставляешь страдать свой народ!
   — Раз ты не ощущаешь того, что я, — ответил Джарри, — мои мотивы покажутся тебе бессмысленными. В конце концов, они основаны лишь на моих чувствах, а мои чувства отличаются от твоих, ибо продиктованы скорбью и одиночеством. Попробуй, однако, понять вот что: я для них божество. Мои изображения можно найти в любом лагере. Я — Победитель Медведей из Пустыни Мертвых. Обо мне слагают легенды на протяжении двух с половиной веков, и в этих легендах я сильный, мудрый и добрый. И в таком качестве кое-чем им обязан. Если я не дарую им жизнь, кто будет славить меня? Кто будет воздавать мне хвалу у костров и отрезать для меня лучшие куски мохнатой гусеницы? Никто, Турл. А это все, чего стоит сейчас моя жизнь. Буди остальных. У тебя нет выбора.
   — Хорошо, — проговорил Турл. — А если тебя не поддержат?
   — Тогда я удалюсь от дел, и ты сможешь стать божеством, — сказал Джарри.
   Каждый вечер, когда солнце спускается с багряного неба, Джарри Дарк смотрит на закат, ибо он не будет больше спать сном льда и камня, сном без сновидений. Он решил прожить остаток своих дней в неуловимо малом моменте Срока Ожидания и никогда не увидеть Алайонэл своего народа. Каждое утро на новой Станции в Бесплодных Песках его будят звуки, похожие на треск льда, дребезжанье жести, шорох стальной стружки. Потом приходят двуногие со своими дарами. Они поют и чертят знаки на снегу. Они славят его, а он улыбается им. Иногда тело его сотрясает кашель.
   …Рожденный от мужчины и женщины, видоизмененный в соответствии с требованиями к форме кошачьих Y7, по классу холодных миров (модификация для Алайонэла), Джарри Дарк не мог жить ни в одном уголке Вселенной, что гарантировало ему Убежище. Это либо благословение, либо проклятье — в зависимости от того, как смотреть. Но как бы вы ни смотрели, ничего не изменится…
   Так платит жизнь тем, кто служит ей самозабвенно.

Гордон Р. Диксон
Странные колонисты

   — Не понимаю, — проговорил Снорап; тяжело опускаясь на грунт.
   — Они молоды, — заметил Лат, присев рядом со Снорапом. Молоды и глупы.
   — Они молоды, согласен, — сказал Снорап. — Я пока еще не убежден в их глупости. Но каким образом они рассчитывают выжить?
   Лат и Снорап принадлежали к совершенно разным, но древним, опытным и мудрым расам. И тех и других эволюция приспособила к любым условиям, существующим в космосе и на планетах. За внешним различием скрывалось единство сути например, они не нуждались в атмосфере и могли питать свои тела всевозможными химическими соединениями, при разложении выделяющими энергию. В случае нужды они могли даже довольствоваться солнечным излучением, хотя это был не лучший способ питания. Облаченные в плоть, которая была приспособлена к поистине фантастическим нагрузкам, давлениям и температурам, они повсюду чувствовали себя как дома.
   Внешне же между ними не было ничего общего. Снорап походил на очень жирную и сонную ящерицу десяти футов длиной — эдакий безобидный переевший дракон, который предпочитает посапывать в мягком кресле, нежели пожирать юных дев.
   Лат скорее напоминал земного тигра. Разве что он был крупнее — не меньше Снорапа — и обладал почти круглым телом, определенно смахивающим на канализационную трубу. Хвоста у него не было. Глаза на плоской физиономии сверкали жадным зеленым огнем, а кошмарные челюсти могли перемолоть булыжник, словно леденец. Все тело было покрыто красивыми, но чрезвычайно твердыми гладкими чешуйками, позволявшими ему безболезненно принимать по утрам кислотный душ. Однако, несмотря на свирепую внешность, он не уступал Снорапу в интеллекте и был не в меньшей степени джентльменом. Что, между прочим, ставило их на несколько порядков выше двух землян, за которыми они наблюдали.
   Лат и Снорап были философоинженерами — занятие, трудно объяснимое в человеческих терминах. Известно, что каждое живое существо, как бы низко по шкале разумности оно ни стояло, руководствуется некой врожденной, присущей только ему философией выживания. Если философии всех жизненных форм одного мира находятся в гармонии, не возникает никаких проблем. Если же они начинают дисгармонировать, вмешивается философоинженер в надежде выправить положение и заодно обогатиться новыми знаниями.
   Снорап и Лат открыли прежде не исследованную планету и провели на ней последние восемьдесят лет. Их корабль скорее космические сани, чем космический корабль, совершенно открытые, если не считать силового противометеоритного экрана, — находился на другой стороне планеты. Совсем неожиданно они наткнулись на прилетевших людей. Ни Лат, ни Снорап никогда раньше не встречались с маленькими хрупкими двуногими. Теперь они сидели в зарослях на краю небольшой поляны, где приземлился корабль землян, переговаривались на языке, который не был ни речью, ни жестикуляцией, ни телепатией, но всем вместе, — и удивлялись.
   — Не понимаю, — повторил Снорап. — Я буквально отказываюсь понимать. Они обречены на гибель!
   — Несомненно, — отозвался Лат, мигая зелеными глазами. — Они, вероятно, полагаются на свои машины.
   Он указал на металлическое куполообразное строение, низкие гидропонические баки и крошечный кораблик, из которого две человеческие фигурки вытаскивали моторы для силовой установки. Стояло лето, и температура на планете поднималась до шестидесяти пяти градусов. Снорап и Лат этого даже не замечали, а вот люди обливались потом в масках и в костюмах с кондиционерами.
   — Даю им четыре месяца, — щелкнув тяжелыми челюстями, заявил Лат.
   — Боюсь, что ты прав, — согласился Снорап. — Наверное, у них на планете полная дисгармония, коли они пошли по легкому пути использования машин, вместо того чтобы приспособиться. У таких существ не может быть стойкости, философской силы. Плохи дела на их родной планете… Любопытно, где она находится?
   — Когда машины сломаются, им придется убраться восвояси, — заметил Лат. — А мы полетим следом.
   И двое друзей с поистине нечеловеческим терпением уселись в тени зарослей и принялись ждать.
   — Чем они теперь занимаются? — спросил Лат.
   Последние две недели он дремал, положившись на друга. Снорап, который спал лишь во время отращивания какой-либо потерянной конечности, был явно увлечен наблюдением.
   — Готовятся к зиме.
   — А, зима… — Лат встал и потянулся — ни дать ни взять большая кошка, на которую он смахивал. — И в самом деле зима.
   С той поры, как друзья впервые заметили землян, температура упала на добрых сто градусов — факт столь незначительный, что Снорап и Лат едва обратили на него внимание.
   Под тяжелым серым небом люди лихорадочно возводили жилой купол и гидропонические баки. В сарайчике поблизости они смонтировали силовую установку и провели какие-то трубы к куполу и теплицам. Лат скосил глаза на земляную насыпь.
   — Любопытно, зачем?
   — Для теплоизоляции, надо думать, — ответил Снорап.
   — Ничего не получится, — предрек Лат. — Бураны все сдуют.
   — Если только почва сперва не промерзнет, — заметил Снорап. — А они находчивы.
   — Теперь, я полагаю, они забьются внутрь и до наступления тепла не покажутся, — сказал Лат. — Подземный образ жизни. — Его взгляд скользнул по стылой земле и остановился на двух людях, лопатами кидающих бурую рыхлую почву к стенам строения. — Как ты их различаешь?
   — Они почти одинаковы, не правда ли? — сказал Снорап. — Однако если присмотреться повнимательней, то можно заметить, что один из них немного массивнее другого. Я называю их соответственно Большой Двуногий Колонист и Малый Двуногий Колонист. Большой и Малый, короче. Вот сейчас Большой как раз зашел за угол строения. А Малый продолжает копать.
   — Интересно, почему их двое? — задумчиво проговорил Лат.
   — Нас тоже двое, — заметил Снорап.
   — Разумеется, — отозвался Лат. — Но тому есть причина. Мы принадлежим к разным расам. Наши способности и органы чувств дополняют друг друга. Но эти двое практически идентичны. Не вижу смысла.
   — Чепуха! — бросил Снорап. — Я могу предложить множество возможных объяснений. Например, один из них предназначен на запасные части.
   — На запасные части?!
   — А что тут такого? Взгляни, какие они хрупкие и беззащитные. И как далеко находятся от своего дома.
   — Все равно, — неодобрительно заявил Лат, с лязгом захлопнув челюсти. — Я не могу принять подобную гипотезу. Это в высшей степени аморально!
   — Я всего лишь предложил один из возможных вариантов, — ответил Снорап, глядя на своего друга и соратника. — Пока ты дремал, я немало времени посвятил наблюдениям. И знаешь, к какому выводу пришел?
   — Не задавай риторических вопросов, — проворчал Лат.
   — Их цивилизация едва ли насчитывает восемь-десять тысяч лет.
   — Что? Нелепость, — хмыкнул Лат. — Они, безусловно, с молодой планеты, но восемь-десять тысяч лет… Это фантастично!
   — Учти философское несовершенство, которое толкает их по каждому пустяковому поводу изобретать специальные машины. Одно это уже является сигналом грозной опасности. Как следствие, они лишены стойкости и силы духа.
   — Позволь заметить, — возразил Лат, — что для таких хрупких существ сам факт прилета на суровую планету уже говорит об определенной силе духа.
   — Это совсем другой вопрос, — упорствовал Снорап, сплетая огромные тупые когти на передних ногах, точь-в-точь как педантичный старик. — Что побудило их прилететь? Они же совершенно не интересуются исследованиями! Судя по всему, их органы чувств очень ограниченны. Выходит, единственная цель их пребывания здесь — просто выжить!
   — Несмотря на большие трудности, — заметил Лат.
   — Пусть, — согласился Снорап. — Несмотря на большие трудности. Это лишь подтверждает мою уверенность в их несовершенстве.
   Лат по природе был спорщиком, а после сна он всегда бывал раздражительным.
   — А я, — возразил он, — склонен считать, что у них есть веская причина, которую мы не можем понять в силу собственного скудоумия.
   — Мой дорогой друг!.. — запротестовал ошеломленный Снорап.
   — А почему нет? Если нам известны и понятны философские воззрения сотен тысяч форм разумной жизни, то это вовсе не означает, что мы с тобой непременно узнаем и поймем сущность этих созданий. Разве не так?