Страница:
– И чего ждем, тварь ты человекоподобная?
У тощего головастого ворма оказался на удивление глубокий раскатистый бас:
– Упадешь… убьешь друга, хомо. Не хочу.
– Да запросто.– Дунай чуть надавил на клинок. Горбун закряхтел и замер. По низкому, покрытому язвами лбу покатилось сразу несколько струек пота. Потом от него сильно и резко запахло. Пластун огорченно вздохнул.– Он со мной тоже согласен, подтвердил как смог, ты уж не серчай на него.
– Я не буду стрелять, хомо. Дай мне с ним уйти.
Дунай присвистнул:
– Эвон как, ничего больше не завернуть? Не понял, что ли? Да и… А второй?
И кивнул на стонущего толстяка с проткнутым бедром, пытающегося отползти. Ворм с пистолем посмотрел на него и пожал плечами:
– Этот мне не друг, а вот Гнус – друг.
– Кто?!! – Дунаю, несмотря на ствол, смотрящий в лицо, захотелось засмеяться. Вот имена у вормов-то! Показалось или уродливое лицо мута покраснело? – Да и хрен с вами, идолища поганые. Убирай свою пушку, отходи вон туда, чтобы я тебя видел. Сделаешь, как велено, отпущу друга. Ишь ты… Гнус… Эва как!
Пластун не ослабил давление клинка. Горбун продолжал пыхтеть, потея и воняя. Толстяк поодаль замер, понимая, что осталось недолго и вряд ли страшный хомо, убивший четверых из охотничьей банды, пожалеет его. Владелец пистоля встал, кряхтя и баюкая раненую руку. Кровь уже схватилась, запеклась толстой коркой, чуть сочившейся мерзкой на вид слизью. Одно слово – муты, заживает на них быстрее, чем на крысособаке. Ворм направился к указанному месту, когда пластун окликнул его:
– Эй, слышишь, добрый молодец!
– Чего тебе еще, хомо? – Раненый обернулся.
– Лук подай. И не бойся, люди слово держат.
Ворм замер. Наклонился, поднимая брошенное оружие пластуна. Не глядя, кинул в сторону Дуная и похромал дальше. Дождавшись, пока тот дойдет до указанного места, человек убрал меч от горла горбуна. Бросил клинок в ножны, поднял лук и наложил стрелу. Ворм Гнус испуганно замер, смотря на него разом выкатившимися глазенками.
– Двигай за дружком… Ну!!! – прикрикнул Дунай.
Упрашивать дважды не пришлось, только пятки засверкали. Засверкали на самом деле, толстой грязной кожей, отполированной ходьбой. Пластун еще раз сплюнул, в который раз ощутив отвращение к мутировавшим и утратившим все человеческое тварям. Ведь кто мешал им хотя бы людей не жрать? Так нет…
– Не убивай, хомо…– блеюще донеслось со стороны толстяка.– Отпусти, а? Зачем я тебе? Мож, че и пригожусь, а?
Дунай продолжил следить за пошатывающимися друзьями, скрывающимися вдалеке. На вопрос раненого ворма отвечать не спешил. Хотя… мало ли?
– И чем ты мне пригодишься?
– Я знаю, где склад маркитантов, да-да, проследил. Не убивай, хомо, расскажу.
Дунай наклонился к постанывающему ворму, прислушался. Покивал головой, поняв, о каком месте тот говорит. Чуть позже он двинулся именно в ту сторону, круто взяв к западу от Кремля. Рейд не должен оказаться напрасным.
Нео стоял, гордо выпятив бочкообразную грудь, и даже отсюда, из укрытия Дуная, казался страшным. Это не странно, ведь мохнатый точно был вожаком немалой стаи. А вожак лохматых и должен внушать страх с ужасом мощью сильных мышц под густой черной шубой. Вот и этот полностью соответствовал всем необходимым требованиям. Надо полагать, избитому до полусмерти соплеменнику, решившему бросить ему вызов, казался еще страшнее. Хотя кто их, нелюдей волосатых, знает? Может, тому, пусть избитому вожаком в кровь, со сломанной лапищей, он виделся по-другому. Нео, чего с них взять? Не жизнь, а одна бессмысленная в своей кровожадности битва. И хорошо, что сильнейшие калечат друг друга, а не лезут на новый приступ кремлевских стен.
Дунай, затаившийся под несколькими кусками рухнувших стен, лежал уже давно. Это он делать умел. Не в смысле, что валяться на боку, нет. Лежать, наблюдать, сливаясь с битыми кирпичами и блоками. Учили пластунов хорошо, заставляли часами не менять положения. Разведчик не должен выдать себя ничем, даже если почесуха вдруг нападет. Или стальная сколопендра, к примеру. Если прицепится зверь крупнее, то придется все-таки двигаться. Какой прок от разведчика, если не сможет вернуться? А Дунай, идущий домой из рейда, вернуться был обязан. Слишком много узнал, чтобы умереть, не добравшись до Кремля.
Вожак так и не стал добивать соплеменника, рявкнул, подзывая кого-то. Голос у него оказался под стать телу – зычный и басовитый. Никак не слабее рыка луженой глотки мастера Устина, ведавшего отрядом пластунов:
– Уберите слабое мясо, а-а-р-г-х. Слабый как хомо, глупый. Эй, Граг!
Темнело на глазах, и новый мохнорылый, возникший у костра, показался черной тенью:
– Я, вождь Хорд!
– Веди ужин, будем есть и потом отдыхать.
Нео, сидевшие у костра, радостно заухали, забили себя мощными ладонями по бедрам. Жрать нео хотят всегда, эту нехитрую мудрость юнаку Дунаю когда-то рассказал калека пластун Любим. Ему, одному из немногих доживших до седых волос пластунов, верили во всем. Шутка ли, дожить до тридцати годков? «Да, юнаки глупыри,– почесывая обрубок правой руки, хмурился Любим,– нео постоянно готовы жрать».
А кроме мяса, мутанты ничего жрать не хотят, потому им, что люди, что крысособаки, что собственные соплеменники,– все едино. Главное – мясо, потому надо делать все, чтобы не почуяли человеческий запах. Дунай и сейчас помнил это, лежа против ветра. И пусть кожа под тонким слоем мази из желчи и половых желез нео жестоко чешется, он готов был терпеть до самого возвращения.
– Вождь Хорд…– Один из нео встал, склонив голову перед вожаком.
– Что, Ург? – грозно рявкнул явно довольный униженностью воина Хорд.
– Мы хотим не только мяса, мы мужчины. Мы воины храброго и щедрого вождя Хорда, вождь даст нам не только мяса глупых женщин хомо.
– У-а-ха-х-а! – захохотал вождь.– А Ург не дурак, Ург знает, что сказать своему вождю.
У костра Дунай заметил какое-то движение. Пригляделся и вздрогнул, понимая, какое зрелище его ждет. Поговаривали, что нео разводят людей как скот. Как в Кремле разводят туров, например. Дунай слышал про это, но встречать самому такую человеческую, в прямом смысле мясную, породу раньше не доводилось. А тут увидел… лучше бы и не видел.
Трех вполне упитанных и грязных женщин, со спутанными волосами, прикрытых каким-то тряпьем, пригнали чуть позже. Высокий и кряжистый, поросший жесткой черной шерстью Хорд остановил их, потыкал пальцами в бедра, помял бока. Довольно оскалился, облизнувшись. Грубо схватил за волосы одну, немедленно завывшую дурным голосом, потащил ближе к костру. Сидевшие кружком остальные нелюди еще сильнее радостно и жадно заухали, засвистели, забубнили своим странным, гавкающим разговором. На двух оставшихся женщин немедленно накинулось несколько волосатых здоровяков, разложили на земле, стреножили за разведенные в стороны руки-ноги. Окружили кучкой, стало слышно довольное сопение мохнатых, дорвавшихся до бабского сладкого тела. Те даже не кричали, видно радуясь оставшимся пока жизням. Дунай задрожал от накатывающей злобы. Но потом стало еще хуже.
Вожак стаи бросил отобранную замарашку на землю, ударил, прерывая попытки сопротивляться. Придавил мощной ногой. Наклонился, грубо оттянул голову за волосы, достал длинный, матово отсвечивающий нож. Дальше Дунай не смог смотреть. Его, разведчика-пластуна, видевшего многое, вывернуло наизнанку. Когда до него донесся запах жарящегося мяса, то вывернуло еще раз. Запах пропал чуть позже, а вместо него появилась лютая ненависть. Такая ярая, какой Дунаю испытывать еще не доводилось. Чуть-чуть – и он бы кинулся на тварей в одиночку, стараясь дотянуться хотя бы до нескольких. Слава Перуну, отцу мечей, хватило выдержки. Нет бы взять да забыть, выбросить из головы и двигаться, как все утихнет, к Кремлю – нет. Вместо этого Дунай решил незадолго перед рассветом, когда часовых сморит сном, наведаться к вожаку, грозному и страшному Хорду. Оставалось дождаться совсем недалекого часа, когда небо чуть посветлеет, из черного становясь привычно серым.
Время шло, вместе с ним мерно текли мысли в голове чуть успокоившегося Дуная. Ему давно стало привычно коротать таким вот образом долгие часы. Ведь кто такой пластун? Пластун – он не обычный разведчик из тех, что украшают собой дружину. Вовсе нет, дело тут в другом.
Ведь как становятся пластунами? А никак, пластунами рождаются, причем в прямом смысле. Когда дружинник сходится с женщиной и рождается ребенок, его несут в Семинарию. Там монахи осматривают его, ищут мутации или изменения, делающие ребенка уродом. Находят… тут путь его короток и милосерден. А не находят, так все, дорога одна – воинская. Монахи забирают ребенка и растят до семи лет, после чего решают, куда тому дальше идти. Кому в стеновые воины-стрельцы, что караулы несут, кому, самому сильному, в Дружину. А таким, как Дунай, что ростом и весом не вышли, к мастеру Устину, что командует сейчас пластунами. И не дружинники, и не обычные люди.
В Дунае роста было метр и девяносто сантиметров, вес около восьмидесяти пяти, чуть больше рядового горожанина. Те поменьше, а как еще? Двести лет по бункерам сидели – на пользу не пошло. А в последнее время тоже не лучше. Все силы брошены на поддержание Дружины и ее воинов, что оказались так нужны после выхода на поверхность. Так что даже по росту торчали пластуны где-то посередине между дружинниками и горожанами. Только Дуная это никак не расстраивало, оно и лучше, если подумать головой.
Пластунам привычно брать ловкостью, выносливостью и хитростью, меткостью стрельбы своих тихих луков, приемами хитрой смертоносной борьбы, что не нужны гигантам-дружинникам, а пластунам-то самое оно то. Дело у них сложное и тяжелое: дальние рейды в город, поиск тайн для Семинарии, слежка за врагами, постоянные ночные походы там, где и десяток дружинников пройдет с трудом. А Дунай и его товарищи ходили и возвращались. Такие они, пластуны: злые, как колючки, и такие же цепкие, как доходит до жизни. И глупостей не делающие. Но вот коса нашла на камень, иначе как объяснить желание Дуная, заставляющее его ждать сна караульных. Хотя с ним-то как раз вовсе по-другому вышло. Может, что из-за этого он и ждал предрассветного часа?
Отец его, ушедший к Перуну уже давно, встретил как-то мать Дуная и полюбил. И даже жить начал с ней семейно, хоть и противилась часть дружины, семей не имевшая. Мол, Иван, зачал ребенка, и хватит. Только не тут-то было. Отец пользовался у самого князя знатным уважением за отъявленную храбрость в боях. Мать Дуная он любил, а как сын родился, так совсем души в нем и в жене не чаял. Да и князь разрешил матери с сыном и мужем быть рядом, тут дружинные и успокоились. А потом приключилась беда. Вышла мать в мирный и тихий день на стену, решила посмотреть на город и отца повидать. Тут только ее и видели. Сдернули нео арканом Марью со стены и утащили. Пока поняли, что за женщина была, пока отцу сказали… Пропала она, сгинула среди руин.
Дунай скрипнул зубами, ненавидяще уставившись на храпящих вповалку мохнатых. От дальнего костра донеслось приевшееся «не надоело?», в ответ рыкнули, что, мол, нет. Рука с хрустом вцепилась в роговую ручку поясного ножа. Захотелось бежать туда, резать, кромсать, рвать на куски ненавистных уродов, лишивших обоих родителей. Но пока не время, сидят мохнатые и не спят, чутко слушают, ловят воздух и ветер вывернутыми ноздрями. Ничего-ничего, он подождет. И Кремль чуть подождет, ведь Дунай вернется в любом случае, это пластун знал точно.
Тело затекло, не шутка – пролежать столько в каменной щели. Только пластун всегда готов к такому повороту. Дунай чуть прижал голову вниз, подбородком достав до груди. Воротник куртки, гладкий, затертый до блеска, оказался совсем рядом с зубами. Прямо перед ними, притянутые нитками, выпирали несколько горошин. Спасибо монахам из Семинарии, сделавшим из печени рукокрылов мягкую смолку, разгоняющую кровь по жилам и мышцам. Дунай зубами очень тихо перетер плотные нитки, взял горошину языком и надкусил. Во рту ненадолго вспыхнуло обжигающе горячим и горьким, стянуло нёбо, заставило сердце колотиться быстрее. Оно отбило с десяток ударов, и мышцы начали наливаться теплом, чуть сокращаясь и покалывая под кожей.
Оставалось совсем чуть-чуть, внутренние часы пластуна стучали и гомонили о времени в полчаса с небольшим. А ведь и точно, последнее «не надоело?» задержалось, и сильно. Хорошо… Дунай решил дать мохнатым заснуть покрепче. Усмехнулся, подумав о том, что бы сказал отец. Иван, как стало ясно, что быть Дунаю пластуном, даже расстроился. Но потом все понял и сам, бывало, гонял сына похлеще учителей.
Отец любил честный бой, грудью на грудь, до треска в могучих плечах, когда голова нео отлетала на несколько метров, срубленная лихим ударом. Без хитростей и тайных ходов, пугая врага одним своим видом и яростным боевым кличем. Да, таким сын и запомнил его в ту последнюю отцовскую битву. Не самый старый и глупый дружинник Кремля закрыл собой нескольких молодых воинов, дал отойти, ринувшись на врагов. Там и остался. Потом, после боя, Дуная взашей погнали со стены, не давая смотреть на сторону нео. Боялись потерять пластуна, свихнувшегося от боли, горя и гнева.
Его отец, могучий Иван, приподнятый на несколько проржавевших столбов, смотрел невидящими глазами на Кремль. На дом, что защищал так долго и за который был готов сложить голову не жалеючи. Дунай не видел, как надругались над истым и мужественным воином мохнатые, да ему и не надо было этого видеть. Пластун все это зрил не раз, знал, чем кончится. Говорят, что Олег, не выдержав, прицелился и выстрелил, попав с немыслимого расстояния из пищали в голову отца. Дунай в это верил, несмотря на глупость такой мысли. С пищали, да на двести шагов точно в голову? Но про Олега верил, хоть и не спрашивал у него самого лично. Пищаль… эхма. То ли дело бесшумный «Вал». Или СВД… Дунай вздохнул, представив, что мог бы сделать с этим оружием. Изучал его по старым таблицам, мечтал в руках подержать. Умели же древние предки делать…
И ведь привез Данила с собой много ящиков и боеприпасов, и самого оружия. Но не дали, не смогли. А и то верно, ведь теперь каждый тот ствол на счету будет, как только он вернется и расскажет, что узнал-выведал. Хоть и шел совершенно не за тем в рейд.
Отправил пластуна мастер Устин пронюхать, что с нео творится после бойни, устроенной им вернувшимся с того света Данилой, которого кем только поначалу не считали. Дескать, предатель-разведчик, беглец, продался из трусости лохматым или кому хуже. А он взял да и вернулся, да как, да не один. Вкатился на мост Москворецкий в самый нужный момент, на танке, положил, как в старых сказках-былинах, целую туеву хучу идолищ, груз драгоценный привез. Мысли пластуна прервал тихий стук у костра нео. Дунай осторожно выглянул, присматриваясь к слабым всполохам потухающих костров. Ну надо же, почти дождался наконец-то. Один дозорный выронил копье, всхрапнул во сне. Осталось дождаться еще нескольких. Ох и погулял бы сейчас Дунай по вражьему лагерю, убивая вонючих нео, до конца бы дошел, всех убив. Эх, если бы не подслушанный разговор знакомого маркитанта Геда и странного недоростка…
– Так, говоришь, друг Фенг, тебе нужны цацки от шамов? – Гед поправил карабин СКС, висящий на плече.– И зачем оно мне надо – вести дела с этими больными на всю свою трехглазую голову уродами?
Дунай во второй раз за сегодняшний долгий день вжимался в битое крошево развалин Москвы. Наврал ли ворм или нет, но здесь пластун оказался вовсе не зря. Загодя заприметив две таящиеся фигуры, Дунай осторожно подобрался поближе. Первого, одетого в черный комбинезон маркитанта Геда, узнать было легко. А вот таких, как его собеседник, Дунай еще не встречал.
Невысокое существо, одетое только в набедренную повязку и с мягкой шерсткой по всему телу, кроме лица, казалось совершенно незнакомым. Голос у него был со странным, чуть шепелявым акцентом, при разговоре этот самый Фенг путал звуки, мешал их, как хотел:
– Да, длуг Гед, нузны. Я халасо заплачу. Ты зе знаесь, что Фенг не обманщик.
– Это я знаю…– Маркитант почесался в затылке.– Черт с тобой, недоросток. Сто монет?..
И замер в ожидании ответа. Дунай всех тонкостей местных расчетов не знал, но сто монет считал большой суммой. Понятно, почему маркитант так ждет ответа.
– Сто так сто.– Непонятный Фенг кивнул головой.– Когда?
– Погоди-ка, надо прикинуть.– Гед забурчал себе под нос, согнул несколько пальцев.– Через неделю с небольшим… давай через десять дней, здесь же. Двадцать монет задатка, договорились?
– Дагавалились, канесьна.– Фед забрался рукой под повязку, задрав ее. Гед поморщился, Дунаю было наплевать. Рука мелкого волосатика вынырнула наружу с разорванным шнурком, еле успев его подхватить. Тяжелые кругляши опустились в сумку маркитанта. Тот довольно кивнул, начал было разворачиваться от собеседника, но передумал:
– А на кой ляд они тебе сдались, штуки-то шамовские? Неужели ими можно жуков-медведей на Кремль напустить? Да ну…
– Смеяся-смеяся, дылда.– Фенг улыбнулся. Гед не заметил, а вот Дунай понял, что недоросток не так прост, как кажется.– Сам же будес просить памоть нам хоть в чем-то, когда крепость станет наша. Чтобы получить кусотек тамосних сокловисц.
Гед выругался и быстро пошел в нужную ему сторону. Надо отдать должное его собеседнику. Фенг исчез так быстро и незаметно, что Дунай практически не успел заметить этот момент. Но дергаться не стал. Смысла брать в «языки» того или другого нет. Лучше вернуться сюда через десять дней, да не одному, и взять обоих с шамовскими штуками. А повезет, так и шама, мало ли?
Дунай привстал, вглядываясь в спящий лагерь мохнатых, прислушался. Ну вот оно и время пришло.
Лохматые спали вповалку, дружно сотрясали воздух храпом. Лишь где-то на пределе слуха несколько из них перебранивались. Верно, то был самый первый кордон со стороны крепости, там-то точно не спят. Ну и что, они пластуну не помеха. Дунай опустил капюшон куртки на голову, вытек темной каплей из убежища. Сейчас ему выпало поквитаться с мохначами, и шанс свой упускать не стоило. Дунай прижался к земле, превращаясь в незаметную тень. Потрогал, как выходят из гнезд на бедре заточенные прутки, что всегда носил с собой. И пошел-пошел вперед, прижимаясь к земле, ползком продвигаясь к лагерю нео. Рука-нога, подтянулся, перекинул тело вперед – и снова, метр за метром. Дунай быстро оказался у первой группки горе-караульных, храпевших и смердевших не хуже табуна фенакодусов. Несло от нео звериным духом, засохшей на рылах, отроду немытых, кровью, грязью, жиром, дымом. Захочешь не заметить, так, один черт, учуешь. Тьфу ты, выродки шерстяные. Пальцы правой руки обхватили ребристую поверхность штыря, потянули на себя.
Прыгнул, мягко оттолкнувшись от земли, бросая привычное и готовое к бою тело вперед. Дунай ловко приземлился возле спящего караульного, быстро прижал лохматую голову к себе, зажав рот. С размаху всадил штырь в оттопыренное ухо. Нео умер быстро, разве что слегка вздрогнув. Пластун опустил разом потяжелевшую тушу, положил у костра и двинулся вперед. Тихой тенью, юркой и бесшумной, скользил вдоль спящих мутантов, замирал на несколько секунд. Наклониться, быстро ударить, вытянуть штырь. И дальше, не шумя и убивая, неотвратимо и неумолимо. Кровь за кровь каждого из павших людей, смерть за каждого изувеченного ради потехи и утробы, жизнь, и еще одна, и еще, за двух самых близких человек. Он успел убить семерых, прежде чем заметил чуть пошевелившегося вождя Хорда.
Звериное чутье спасло того от участи соплеменников. Хорд начал вставать и открывать пасть, готовясь поднять тревогу. Дунай оказался быстрее, рывком очутившись рядом. Чуткий слух уберег Хорда от удара мокрого от крови штыря, но не от еле блеснувшего в отсветах костра меча.
Голову вожаку он отрубил одним ударом. Уйти тихо и незаметно не вышло, все-таки проснулся и всполошился один из мохнатых людоедов. Гулко ухнул, метнулся к нему и тут же завалился в прогоревший костер с ножом, торчавшим из глаза. Но свое дело он сделал. За кремлевским пластуном началась погоня.
Его гнали долго и упорно, стараясь отжать от ближайшего прохода к Кремлю. Но Дунай не был дураком, уводил мохнатых подальше, заманивал в непроходимые развалины вокруг родной крепости. Несколько нео погибли, пробежав практически след в след за ним, не зная и не замечая хитрых ловушек, давно расставленных самим Дунаем. Только треск упавших тяжелых балок и камней, сломанных костей и вопли тварей, раздавленных рухнувшими стенами горелых домов. Петлял разведчик долго, понимая, что спасительная ночь заканчивается и светлеет все больше и больше. Лишь засветло юркнул в знакомый лаз, протиснулся вдоль нескольких старых канализационных желобов и выскочил через якобы заваленный и разрушенный колодец.
Преследователи отстали, и Дунай рискнул, заспешил к знакомому участку стены, где давно его ждали и держали наготове веревочную лестницу, оружие и запас пороха – отстреливать нелюдей. Уже подбегая, услышал неожиданную пальбу и боевой клич дружинников и чуть сбился с шага, поняв, что это такое.
Мог ли он предположить, что молодые дружинники, лихие и жаждущие ярости боя, славы и почестей, решатся сами кинуться выручать его? Без одобрения командиров выйдут за стену и бросятся в ту сторону, где он, Дунай, промелькнул на их глазах? А если бы знал, смог бы что поменять?
Сколько их было – пятеро, семеро? Вынесли рысью из малой калитки ворот, оседлав фенакодусов, и скакали к нему и нео. Глупые малолетки, не ведающие, что творят! Видно было по посадке, по новеньким и одинаковым пока доспехам и оружию, что молодые дружинники или совсем даже юнаки. Дунай со злости выхаркнул сгусток слюны, перепрыгивая через проржавевший, вросший в землю остов автомобиля. Щенки неразумные, куда они, герои засратые?! Решили выпендриться, гоголем чтобы ходить потом перед сверстниками. Мол, видали, спасли глупого пластуна. Ага, держи карман шире. Дунай пропустил орущую пятерку, даже и не начавшую заворачивать к Кремлю, мимо. Будь на их месте кто опытный, так рывком за шиворот забросил бы пластуна на круп фенакодуса, остальные прикрыли, и к воротам. А эти?
Обернувшись через плечо, не снижая скорости бега, Дунай увидел, что и ожидал. Молокососы врубились с разбегу в толпу мохнатых и пока еще успевали орудовать мечами, отбиваясь от озверевших от наглости беглеца Дуная и гибели вождя с сородичами нео. Пока… Пластун не стал искушать судьбу. Слишком важно то, что он узнал, куда дороже жизней этих зарвавшихся дурней. А до стены осталось рукой подать. И он поднажал.
В груди гулко колотилось, краснота в глазах становилась все ярче, когда Дунай добежал до стены. Сверху, стуча деревом перекладин, падала лестница, сброшенная кем-то из ожидающих его дружинников. Взлетел он по ней за считаные секунды, перевалился через зубец стены и только тогда глянул вниз. А там все уже было кончено. Торжествующая толпа нео орала, свистела и рвала на клочья огрызающихся, ревущих от боли фенакодусов. Смог ли кто из отроков вырваться и уйти дальше вдоль стены? Дунай не знал.
Окружающие его дружинники хмурились, молчали и отводили глаза. Дунай пожал плечами и двинулся к спуску вниз. За плечо схватила широченная ладонь в латной рукавице, рывком развернула к себе. Пластун оттолкнул руку, крикнул, задрав голову, в железо личины дружинника:
– Мне к Устину надо, слышишь? Я с разведки пришел, вести важные. Что препон взялся чинить?
– Убью, суку! – рыкнул здоровяк, рывком выхватывая меч и метя в Дуная. Правда, рубанул он пустое место, чуть позже по кисти пришелся сильный удар, меч вылетел звеня. Дружинник развернулся, стараясь хватануть юркого пластуна кулачищем. Дунай увернулся, отбил удар, еще один. Вокруг стояла тишина, никто не пытался разнять их. Краем глаза он зацепил еще пару высоченных фигур в доспехах, шагнувших к нему. Когда в грудь его, разрезая воздух, пошел клинок, Дунай не думал. Заученным движением ушел в сторону, ударил внутренней стороной ладони вверх, вгоняя носовую кость внутрь черепа. Брызнула кровь, дружинник завалился назад. А потом пришла темнота и боль.
Глава вторая
По пошарпанным ступеням спускались гуськом трое. Первый шел легко и свободно, его спутники то и дело спотыкались. Факелы из горюн-травы трещали, вонюче дымили в узкой каменной кишке. Дружинники, могучие детины, звякающие железом и задевающие плечами стены, недовольно кривились.
Идущий первым худой болезненный старикашка лишь подхихикивал, глядя на них. Дружинники на удивление терпели неприкрытую насмешку, спорить с Гораздом было себе дороже. Тайный Приказ, образованный недавно, мог многое. Да и люди, туда подобранные, были одним из оплотов Кремля. Таким незаметным непривычному взгляду, но позволявшим держаться против натиска нечисти из-за древних стен. А Горазд в приказе пусть и невелика сошка, но и не из последних. Приходилось терпеть и помалкивать. Хорошо хоть, что перед входом в тюремный подвал лестница заканчивалась просторной площадкой.
– Пришли.– Горазд остановился перед низенькой дверью из толстенных досок, окованной железными полосами.– Вот здесь он, голуба, и сидит, мается. Так, а что, молодцы, никак срок ему пришел? А я ничего не знаю…
– То князя дело, а нам про то ничего не ведомо,– буркнул один из дружинников, довольный случаем хоть в чем-то насолить мерзопакостно ухмыляющемуся старику.– Отпирай давай.
У тощего головастого ворма оказался на удивление глубокий раскатистый бас:
– Упадешь… убьешь друга, хомо. Не хочу.
– Да запросто.– Дунай чуть надавил на клинок. Горбун закряхтел и замер. По низкому, покрытому язвами лбу покатилось сразу несколько струек пота. Потом от него сильно и резко запахло. Пластун огорченно вздохнул.– Он со мной тоже согласен, подтвердил как смог, ты уж не серчай на него.
– Я не буду стрелять, хомо. Дай мне с ним уйти.
Дунай присвистнул:
– Эвон как, ничего больше не завернуть? Не понял, что ли? Да и… А второй?
И кивнул на стонущего толстяка с проткнутым бедром, пытающегося отползти. Ворм с пистолем посмотрел на него и пожал плечами:
– Этот мне не друг, а вот Гнус – друг.
– Кто?!! – Дунаю, несмотря на ствол, смотрящий в лицо, захотелось засмеяться. Вот имена у вормов-то! Показалось или уродливое лицо мута покраснело? – Да и хрен с вами, идолища поганые. Убирай свою пушку, отходи вон туда, чтобы я тебя видел. Сделаешь, как велено, отпущу друга. Ишь ты… Гнус… Эва как!
Пластун не ослабил давление клинка. Горбун продолжал пыхтеть, потея и воняя. Толстяк поодаль замер, понимая, что осталось недолго и вряд ли страшный хомо, убивший четверых из охотничьей банды, пожалеет его. Владелец пистоля встал, кряхтя и баюкая раненую руку. Кровь уже схватилась, запеклась толстой коркой, чуть сочившейся мерзкой на вид слизью. Одно слово – муты, заживает на них быстрее, чем на крысособаке. Ворм направился к указанному месту, когда пластун окликнул его:
– Эй, слышишь, добрый молодец!
– Чего тебе еще, хомо? – Раненый обернулся.
– Лук подай. И не бойся, люди слово держат.
Ворм замер. Наклонился, поднимая брошенное оружие пластуна. Не глядя, кинул в сторону Дуная и похромал дальше. Дождавшись, пока тот дойдет до указанного места, человек убрал меч от горла горбуна. Бросил клинок в ножны, поднял лук и наложил стрелу. Ворм Гнус испуганно замер, смотря на него разом выкатившимися глазенками.
– Двигай за дружком… Ну!!! – прикрикнул Дунай.
Упрашивать дважды не пришлось, только пятки засверкали. Засверкали на самом деле, толстой грязной кожей, отполированной ходьбой. Пластун еще раз сплюнул, в который раз ощутив отвращение к мутировавшим и утратившим все человеческое тварям. Ведь кто мешал им хотя бы людей не жрать? Так нет…
– Не убивай, хомо…– блеюще донеслось со стороны толстяка.– Отпусти, а? Зачем я тебе? Мож, че и пригожусь, а?
Дунай продолжил следить за пошатывающимися друзьями, скрывающимися вдалеке. На вопрос раненого ворма отвечать не спешил. Хотя… мало ли?
– И чем ты мне пригодишься?
– Я знаю, где склад маркитантов, да-да, проследил. Не убивай, хомо, расскажу.
Дунай наклонился к постанывающему ворму, прислушался. Покивал головой, поняв, о каком месте тот говорит. Чуть позже он двинулся именно в ту сторону, круто взяв к западу от Кремля. Рейд не должен оказаться напрасным.
Нео стоял, гордо выпятив бочкообразную грудь, и даже отсюда, из укрытия Дуная, казался страшным. Это не странно, ведь мохнатый точно был вожаком немалой стаи. А вожак лохматых и должен внушать страх с ужасом мощью сильных мышц под густой черной шубой. Вот и этот полностью соответствовал всем необходимым требованиям. Надо полагать, избитому до полусмерти соплеменнику, решившему бросить ему вызов, казался еще страшнее. Хотя кто их, нелюдей волосатых, знает? Может, тому, пусть избитому вожаком в кровь, со сломанной лапищей, он виделся по-другому. Нео, чего с них взять? Не жизнь, а одна бессмысленная в своей кровожадности битва. И хорошо, что сильнейшие калечат друг друга, а не лезут на новый приступ кремлевских стен.
Дунай, затаившийся под несколькими кусками рухнувших стен, лежал уже давно. Это он делать умел. Не в смысле, что валяться на боку, нет. Лежать, наблюдать, сливаясь с битыми кирпичами и блоками. Учили пластунов хорошо, заставляли часами не менять положения. Разведчик не должен выдать себя ничем, даже если почесуха вдруг нападет. Или стальная сколопендра, к примеру. Если прицепится зверь крупнее, то придется все-таки двигаться. Какой прок от разведчика, если не сможет вернуться? А Дунай, идущий домой из рейда, вернуться был обязан. Слишком много узнал, чтобы умереть, не добравшись до Кремля.
Вожак так и не стал добивать соплеменника, рявкнул, подзывая кого-то. Голос у него оказался под стать телу – зычный и басовитый. Никак не слабее рыка луженой глотки мастера Устина, ведавшего отрядом пластунов:
– Уберите слабое мясо, а-а-р-г-х. Слабый как хомо, глупый. Эй, Граг!
Темнело на глазах, и новый мохнорылый, возникший у костра, показался черной тенью:
– Я, вождь Хорд!
– Веди ужин, будем есть и потом отдыхать.
Нео, сидевшие у костра, радостно заухали, забили себя мощными ладонями по бедрам. Жрать нео хотят всегда, эту нехитрую мудрость юнаку Дунаю когда-то рассказал калека пластун Любим. Ему, одному из немногих доживших до седых волос пластунов, верили во всем. Шутка ли, дожить до тридцати годков? «Да, юнаки глупыри,– почесывая обрубок правой руки, хмурился Любим,– нео постоянно готовы жрать».
А кроме мяса, мутанты ничего жрать не хотят, потому им, что люди, что крысособаки, что собственные соплеменники,– все едино. Главное – мясо, потому надо делать все, чтобы не почуяли человеческий запах. Дунай и сейчас помнил это, лежа против ветра. И пусть кожа под тонким слоем мази из желчи и половых желез нео жестоко чешется, он готов был терпеть до самого возвращения.
– Вождь Хорд…– Один из нео встал, склонив голову перед вожаком.
– Что, Ург? – грозно рявкнул явно довольный униженностью воина Хорд.
– Мы хотим не только мяса, мы мужчины. Мы воины храброго и щедрого вождя Хорда, вождь даст нам не только мяса глупых женщин хомо.
– У-а-ха-х-а! – захохотал вождь.– А Ург не дурак, Ург знает, что сказать своему вождю.
У костра Дунай заметил какое-то движение. Пригляделся и вздрогнул, понимая, какое зрелище его ждет. Поговаривали, что нео разводят людей как скот. Как в Кремле разводят туров, например. Дунай слышал про это, но встречать самому такую человеческую, в прямом смысле мясную, породу раньше не доводилось. А тут увидел… лучше бы и не видел.
Трех вполне упитанных и грязных женщин, со спутанными волосами, прикрытых каким-то тряпьем, пригнали чуть позже. Высокий и кряжистый, поросший жесткой черной шерстью Хорд остановил их, потыкал пальцами в бедра, помял бока. Довольно оскалился, облизнувшись. Грубо схватил за волосы одну, немедленно завывшую дурным голосом, потащил ближе к костру. Сидевшие кружком остальные нелюди еще сильнее радостно и жадно заухали, засвистели, забубнили своим странным, гавкающим разговором. На двух оставшихся женщин немедленно накинулось несколько волосатых здоровяков, разложили на земле, стреножили за разведенные в стороны руки-ноги. Окружили кучкой, стало слышно довольное сопение мохнатых, дорвавшихся до бабского сладкого тела. Те даже не кричали, видно радуясь оставшимся пока жизням. Дунай задрожал от накатывающей злобы. Но потом стало еще хуже.
Вожак стаи бросил отобранную замарашку на землю, ударил, прерывая попытки сопротивляться. Придавил мощной ногой. Наклонился, грубо оттянул голову за волосы, достал длинный, матово отсвечивающий нож. Дальше Дунай не смог смотреть. Его, разведчика-пластуна, видевшего многое, вывернуло наизнанку. Когда до него донесся запах жарящегося мяса, то вывернуло еще раз. Запах пропал чуть позже, а вместо него появилась лютая ненависть. Такая ярая, какой Дунаю испытывать еще не доводилось. Чуть-чуть – и он бы кинулся на тварей в одиночку, стараясь дотянуться хотя бы до нескольких. Слава Перуну, отцу мечей, хватило выдержки. Нет бы взять да забыть, выбросить из головы и двигаться, как все утихнет, к Кремлю – нет. Вместо этого Дунай решил незадолго перед рассветом, когда часовых сморит сном, наведаться к вожаку, грозному и страшному Хорду. Оставалось дождаться совсем недалекого часа, когда небо чуть посветлеет, из черного становясь привычно серым.
Время шло, вместе с ним мерно текли мысли в голове чуть успокоившегося Дуная. Ему давно стало привычно коротать таким вот образом долгие часы. Ведь кто такой пластун? Пластун – он не обычный разведчик из тех, что украшают собой дружину. Вовсе нет, дело тут в другом.
Ведь как становятся пластунами? А никак, пластунами рождаются, причем в прямом смысле. Когда дружинник сходится с женщиной и рождается ребенок, его несут в Семинарию. Там монахи осматривают его, ищут мутации или изменения, делающие ребенка уродом. Находят… тут путь его короток и милосерден. А не находят, так все, дорога одна – воинская. Монахи забирают ребенка и растят до семи лет, после чего решают, куда тому дальше идти. Кому в стеновые воины-стрельцы, что караулы несут, кому, самому сильному, в Дружину. А таким, как Дунай, что ростом и весом не вышли, к мастеру Устину, что командует сейчас пластунами. И не дружинники, и не обычные люди.
В Дунае роста было метр и девяносто сантиметров, вес около восьмидесяти пяти, чуть больше рядового горожанина. Те поменьше, а как еще? Двести лет по бункерам сидели – на пользу не пошло. А в последнее время тоже не лучше. Все силы брошены на поддержание Дружины и ее воинов, что оказались так нужны после выхода на поверхность. Так что даже по росту торчали пластуны где-то посередине между дружинниками и горожанами. Только Дуная это никак не расстраивало, оно и лучше, если подумать головой.
Пластунам привычно брать ловкостью, выносливостью и хитростью, меткостью стрельбы своих тихих луков, приемами хитрой смертоносной борьбы, что не нужны гигантам-дружинникам, а пластунам-то самое оно то. Дело у них сложное и тяжелое: дальние рейды в город, поиск тайн для Семинарии, слежка за врагами, постоянные ночные походы там, где и десяток дружинников пройдет с трудом. А Дунай и его товарищи ходили и возвращались. Такие они, пластуны: злые, как колючки, и такие же цепкие, как доходит до жизни. И глупостей не делающие. Но вот коса нашла на камень, иначе как объяснить желание Дуная, заставляющее его ждать сна караульных. Хотя с ним-то как раз вовсе по-другому вышло. Может, что из-за этого он и ждал предрассветного часа?
Отец его, ушедший к Перуну уже давно, встретил как-то мать Дуная и полюбил. И даже жить начал с ней семейно, хоть и противилась часть дружины, семей не имевшая. Мол, Иван, зачал ребенка, и хватит. Только не тут-то было. Отец пользовался у самого князя знатным уважением за отъявленную храбрость в боях. Мать Дуная он любил, а как сын родился, так совсем души в нем и в жене не чаял. Да и князь разрешил матери с сыном и мужем быть рядом, тут дружинные и успокоились. А потом приключилась беда. Вышла мать в мирный и тихий день на стену, решила посмотреть на город и отца повидать. Тут только ее и видели. Сдернули нео арканом Марью со стены и утащили. Пока поняли, что за женщина была, пока отцу сказали… Пропала она, сгинула среди руин.
Дунай скрипнул зубами, ненавидяще уставившись на храпящих вповалку мохнатых. От дальнего костра донеслось приевшееся «не надоело?», в ответ рыкнули, что, мол, нет. Рука с хрустом вцепилась в роговую ручку поясного ножа. Захотелось бежать туда, резать, кромсать, рвать на куски ненавистных уродов, лишивших обоих родителей. Но пока не время, сидят мохнатые и не спят, чутко слушают, ловят воздух и ветер вывернутыми ноздрями. Ничего-ничего, он подождет. И Кремль чуть подождет, ведь Дунай вернется в любом случае, это пластун знал точно.
Тело затекло, не шутка – пролежать столько в каменной щели. Только пластун всегда готов к такому повороту. Дунай чуть прижал голову вниз, подбородком достав до груди. Воротник куртки, гладкий, затертый до блеска, оказался совсем рядом с зубами. Прямо перед ними, притянутые нитками, выпирали несколько горошин. Спасибо монахам из Семинарии, сделавшим из печени рукокрылов мягкую смолку, разгоняющую кровь по жилам и мышцам. Дунай зубами очень тихо перетер плотные нитки, взял горошину языком и надкусил. Во рту ненадолго вспыхнуло обжигающе горячим и горьким, стянуло нёбо, заставило сердце колотиться быстрее. Оно отбило с десяток ударов, и мышцы начали наливаться теплом, чуть сокращаясь и покалывая под кожей.
Оставалось совсем чуть-чуть, внутренние часы пластуна стучали и гомонили о времени в полчаса с небольшим. А ведь и точно, последнее «не надоело?» задержалось, и сильно. Хорошо… Дунай решил дать мохнатым заснуть покрепче. Усмехнулся, подумав о том, что бы сказал отец. Иван, как стало ясно, что быть Дунаю пластуном, даже расстроился. Но потом все понял и сам, бывало, гонял сына похлеще учителей.
Отец любил честный бой, грудью на грудь, до треска в могучих плечах, когда голова нео отлетала на несколько метров, срубленная лихим ударом. Без хитростей и тайных ходов, пугая врага одним своим видом и яростным боевым кличем. Да, таким сын и запомнил его в ту последнюю отцовскую битву. Не самый старый и глупый дружинник Кремля закрыл собой нескольких молодых воинов, дал отойти, ринувшись на врагов. Там и остался. Потом, после боя, Дуная взашей погнали со стены, не давая смотреть на сторону нео. Боялись потерять пластуна, свихнувшегося от боли, горя и гнева.
Его отец, могучий Иван, приподнятый на несколько проржавевших столбов, смотрел невидящими глазами на Кремль. На дом, что защищал так долго и за который был готов сложить голову не жалеючи. Дунай не видел, как надругались над истым и мужественным воином мохнатые, да ему и не надо было этого видеть. Пластун все это зрил не раз, знал, чем кончится. Говорят, что Олег, не выдержав, прицелился и выстрелил, попав с немыслимого расстояния из пищали в голову отца. Дунай в это верил, несмотря на глупость такой мысли. С пищали, да на двести шагов точно в голову? Но про Олега верил, хоть и не спрашивал у него самого лично. Пищаль… эхма. То ли дело бесшумный «Вал». Или СВД… Дунай вздохнул, представив, что мог бы сделать с этим оружием. Изучал его по старым таблицам, мечтал в руках подержать. Умели же древние предки делать…
И ведь привез Данила с собой много ящиков и боеприпасов, и самого оружия. Но не дали, не смогли. А и то верно, ведь теперь каждый тот ствол на счету будет, как только он вернется и расскажет, что узнал-выведал. Хоть и шел совершенно не за тем в рейд.
Отправил пластуна мастер Устин пронюхать, что с нео творится после бойни, устроенной им вернувшимся с того света Данилой, которого кем только поначалу не считали. Дескать, предатель-разведчик, беглец, продался из трусости лохматым или кому хуже. А он взял да и вернулся, да как, да не один. Вкатился на мост Москворецкий в самый нужный момент, на танке, положил, как в старых сказках-былинах, целую туеву хучу идолищ, груз драгоценный привез. Мысли пластуна прервал тихий стук у костра нео. Дунай осторожно выглянул, присматриваясь к слабым всполохам потухающих костров. Ну надо же, почти дождался наконец-то. Один дозорный выронил копье, всхрапнул во сне. Осталось дождаться еще нескольких. Ох и погулял бы сейчас Дунай по вражьему лагерю, убивая вонючих нео, до конца бы дошел, всех убив. Эх, если бы не подслушанный разговор знакомого маркитанта Геда и странного недоростка…
– Так, говоришь, друг Фенг, тебе нужны цацки от шамов? – Гед поправил карабин СКС, висящий на плече.– И зачем оно мне надо – вести дела с этими больными на всю свою трехглазую голову уродами?
Дунай во второй раз за сегодняшний долгий день вжимался в битое крошево развалин Москвы. Наврал ли ворм или нет, но здесь пластун оказался вовсе не зря. Загодя заприметив две таящиеся фигуры, Дунай осторожно подобрался поближе. Первого, одетого в черный комбинезон маркитанта Геда, узнать было легко. А вот таких, как его собеседник, Дунай еще не встречал.
Невысокое существо, одетое только в набедренную повязку и с мягкой шерсткой по всему телу, кроме лица, казалось совершенно незнакомым. Голос у него был со странным, чуть шепелявым акцентом, при разговоре этот самый Фенг путал звуки, мешал их, как хотел:
– Да, длуг Гед, нузны. Я халасо заплачу. Ты зе знаесь, что Фенг не обманщик.
– Это я знаю…– Маркитант почесался в затылке.– Черт с тобой, недоросток. Сто монет?..
И замер в ожидании ответа. Дунай всех тонкостей местных расчетов не знал, но сто монет считал большой суммой. Понятно, почему маркитант так ждет ответа.
– Сто так сто.– Непонятный Фенг кивнул головой.– Когда?
– Погоди-ка, надо прикинуть.– Гед забурчал себе под нос, согнул несколько пальцев.– Через неделю с небольшим… давай через десять дней, здесь же. Двадцать монет задатка, договорились?
– Дагавалились, канесьна.– Фед забрался рукой под повязку, задрав ее. Гед поморщился, Дунаю было наплевать. Рука мелкого волосатика вынырнула наружу с разорванным шнурком, еле успев его подхватить. Тяжелые кругляши опустились в сумку маркитанта. Тот довольно кивнул, начал было разворачиваться от собеседника, но передумал:
– А на кой ляд они тебе сдались, штуки-то шамовские? Неужели ими можно жуков-медведей на Кремль напустить? Да ну…
– Смеяся-смеяся, дылда.– Фенг улыбнулся. Гед не заметил, а вот Дунай понял, что недоросток не так прост, как кажется.– Сам же будес просить памоть нам хоть в чем-то, когда крепость станет наша. Чтобы получить кусотек тамосних сокловисц.
Гед выругался и быстро пошел в нужную ему сторону. Надо отдать должное его собеседнику. Фенг исчез так быстро и незаметно, что Дунай практически не успел заметить этот момент. Но дергаться не стал. Смысла брать в «языки» того или другого нет. Лучше вернуться сюда через десять дней, да не одному, и взять обоих с шамовскими штуками. А повезет, так и шама, мало ли?
Дунай привстал, вглядываясь в спящий лагерь мохнатых, прислушался. Ну вот оно и время пришло.
Лохматые спали вповалку, дружно сотрясали воздух храпом. Лишь где-то на пределе слуха несколько из них перебранивались. Верно, то был самый первый кордон со стороны крепости, там-то точно не спят. Ну и что, они пластуну не помеха. Дунай опустил капюшон куртки на голову, вытек темной каплей из убежища. Сейчас ему выпало поквитаться с мохначами, и шанс свой упускать не стоило. Дунай прижался к земле, превращаясь в незаметную тень. Потрогал, как выходят из гнезд на бедре заточенные прутки, что всегда носил с собой. И пошел-пошел вперед, прижимаясь к земле, ползком продвигаясь к лагерю нео. Рука-нога, подтянулся, перекинул тело вперед – и снова, метр за метром. Дунай быстро оказался у первой группки горе-караульных, храпевших и смердевших не хуже табуна фенакодусов. Несло от нео звериным духом, засохшей на рылах, отроду немытых, кровью, грязью, жиром, дымом. Захочешь не заметить, так, один черт, учуешь. Тьфу ты, выродки шерстяные. Пальцы правой руки обхватили ребристую поверхность штыря, потянули на себя.
Прыгнул, мягко оттолкнувшись от земли, бросая привычное и готовое к бою тело вперед. Дунай ловко приземлился возле спящего караульного, быстро прижал лохматую голову к себе, зажав рот. С размаху всадил штырь в оттопыренное ухо. Нео умер быстро, разве что слегка вздрогнув. Пластун опустил разом потяжелевшую тушу, положил у костра и двинулся вперед. Тихой тенью, юркой и бесшумной, скользил вдоль спящих мутантов, замирал на несколько секунд. Наклониться, быстро ударить, вытянуть штырь. И дальше, не шумя и убивая, неотвратимо и неумолимо. Кровь за кровь каждого из павших людей, смерть за каждого изувеченного ради потехи и утробы, жизнь, и еще одна, и еще, за двух самых близких человек. Он успел убить семерых, прежде чем заметил чуть пошевелившегося вождя Хорда.
Звериное чутье спасло того от участи соплеменников. Хорд начал вставать и открывать пасть, готовясь поднять тревогу. Дунай оказался быстрее, рывком очутившись рядом. Чуткий слух уберег Хорда от удара мокрого от крови штыря, но не от еле блеснувшего в отсветах костра меча.
Голову вожаку он отрубил одним ударом. Уйти тихо и незаметно не вышло, все-таки проснулся и всполошился один из мохнатых людоедов. Гулко ухнул, метнулся к нему и тут же завалился в прогоревший костер с ножом, торчавшим из глаза. Но свое дело он сделал. За кремлевским пластуном началась погоня.
Его гнали долго и упорно, стараясь отжать от ближайшего прохода к Кремлю. Но Дунай не был дураком, уводил мохнатых подальше, заманивал в непроходимые развалины вокруг родной крепости. Несколько нео погибли, пробежав практически след в след за ним, не зная и не замечая хитрых ловушек, давно расставленных самим Дунаем. Только треск упавших тяжелых балок и камней, сломанных костей и вопли тварей, раздавленных рухнувшими стенами горелых домов. Петлял разведчик долго, понимая, что спасительная ночь заканчивается и светлеет все больше и больше. Лишь засветло юркнул в знакомый лаз, протиснулся вдоль нескольких старых канализационных желобов и выскочил через якобы заваленный и разрушенный колодец.
Преследователи отстали, и Дунай рискнул, заспешил к знакомому участку стены, где давно его ждали и держали наготове веревочную лестницу, оружие и запас пороха – отстреливать нелюдей. Уже подбегая, услышал неожиданную пальбу и боевой клич дружинников и чуть сбился с шага, поняв, что это такое.
Мог ли он предположить, что молодые дружинники, лихие и жаждущие ярости боя, славы и почестей, решатся сами кинуться выручать его? Без одобрения командиров выйдут за стену и бросятся в ту сторону, где он, Дунай, промелькнул на их глазах? А если бы знал, смог бы что поменять?
Сколько их было – пятеро, семеро? Вынесли рысью из малой калитки ворот, оседлав фенакодусов, и скакали к нему и нео. Глупые малолетки, не ведающие, что творят! Видно было по посадке, по новеньким и одинаковым пока доспехам и оружию, что молодые дружинники или совсем даже юнаки. Дунай со злости выхаркнул сгусток слюны, перепрыгивая через проржавевший, вросший в землю остов автомобиля. Щенки неразумные, куда они, герои засратые?! Решили выпендриться, гоголем чтобы ходить потом перед сверстниками. Мол, видали, спасли глупого пластуна. Ага, держи карман шире. Дунай пропустил орущую пятерку, даже и не начавшую заворачивать к Кремлю, мимо. Будь на их месте кто опытный, так рывком за шиворот забросил бы пластуна на круп фенакодуса, остальные прикрыли, и к воротам. А эти?
Обернувшись через плечо, не снижая скорости бега, Дунай увидел, что и ожидал. Молокососы врубились с разбегу в толпу мохнатых и пока еще успевали орудовать мечами, отбиваясь от озверевших от наглости беглеца Дуная и гибели вождя с сородичами нео. Пока… Пластун не стал искушать судьбу. Слишком важно то, что он узнал, куда дороже жизней этих зарвавшихся дурней. А до стены осталось рукой подать. И он поднажал.
В груди гулко колотилось, краснота в глазах становилась все ярче, когда Дунай добежал до стены. Сверху, стуча деревом перекладин, падала лестница, сброшенная кем-то из ожидающих его дружинников. Взлетел он по ней за считаные секунды, перевалился через зубец стены и только тогда глянул вниз. А там все уже было кончено. Торжествующая толпа нео орала, свистела и рвала на клочья огрызающихся, ревущих от боли фенакодусов. Смог ли кто из отроков вырваться и уйти дальше вдоль стены? Дунай не знал.
Окружающие его дружинники хмурились, молчали и отводили глаза. Дунай пожал плечами и двинулся к спуску вниз. За плечо схватила широченная ладонь в латной рукавице, рывком развернула к себе. Пластун оттолкнул руку, крикнул, задрав голову, в железо личины дружинника:
– Мне к Устину надо, слышишь? Я с разведки пришел, вести важные. Что препон взялся чинить?
– Убью, суку! – рыкнул здоровяк, рывком выхватывая меч и метя в Дуная. Правда, рубанул он пустое место, чуть позже по кисти пришелся сильный удар, меч вылетел звеня. Дружинник развернулся, стараясь хватануть юркого пластуна кулачищем. Дунай увернулся, отбил удар, еще один. Вокруг стояла тишина, никто не пытался разнять их. Краем глаза он зацепил еще пару высоченных фигур в доспехах, шагнувших к нему. Когда в грудь его, разрезая воздух, пошел клинок, Дунай не думал. Заученным движением ушел в сторону, ударил внутренней стороной ладони вверх, вгоняя носовую кость внутрь черепа. Брызнула кровь, дружинник завалился назад. А потом пришла темнота и боль.
Глава вторая
Лучше хоммут в руках, чем фенакодус вдалеке.
Кремлевская пословица
По пошарпанным ступеням спускались гуськом трое. Первый шел легко и свободно, его спутники то и дело спотыкались. Факелы из горюн-травы трещали, вонюче дымили в узкой каменной кишке. Дружинники, могучие детины, звякающие железом и задевающие плечами стены, недовольно кривились.
Идущий первым худой болезненный старикашка лишь подхихикивал, глядя на них. Дружинники на удивление терпели неприкрытую насмешку, спорить с Гораздом было себе дороже. Тайный Приказ, образованный недавно, мог многое. Да и люди, туда подобранные, были одним из оплотов Кремля. Таким незаметным непривычному взгляду, но позволявшим держаться против натиска нечисти из-за древних стен. А Горазд в приказе пусть и невелика сошка, но и не из последних. Приходилось терпеть и помалкивать. Хорошо хоть, что перед входом в тюремный подвал лестница заканчивалась просторной площадкой.
– Пришли.– Горазд остановился перед низенькой дверью из толстенных досок, окованной железными полосами.– Вот здесь он, голуба, и сидит, мается. Так, а что, молодцы, никак срок ему пришел? А я ничего не знаю…
– То князя дело, а нам про то ничего не ведомо,– буркнул один из дружинников, довольный случаем хоть в чем-то насолить мерзопакостно ухмыляющемуся старику.– Отпирай давай.