Страница:
Сначала, правда, как всегда (для вида просто) покапризничали слегка – откуда долг-то? Не помним мы про него совсем. Ну а раз капризы вначале обязательны, то пришлось отказать-таки этому насквозь великому афганскому народу. Хотя народ-то этот поначалу много-то и не просил вовсе. Просил-то всего хоть какой-нибудь малюсенькой военной поддержки и не для чего-нибудь, не для какого-нибудь личного обогащения, а для достойнейшего дела: начала строительства социализма еще в одной соседне-дружественной стране. Захотелось, знатчица, этим новоявленным кредиторам-братьям у себя островок относительного благополучия забабахать. Обзавидывались все. Мол – у вас-то есть, вам хорошо и нам тоже хочется. А коль у вас есть, а у нас пока нет, то за вами и должок! (Это было очень похоже на современный анекдот про справедливый гнев «гаишника», остановившего на дороге «нового русского», который каждый день в течение долгого времени отстегивал «гаишнику» бабки за каждую не пойми зачем остановку, а потом вдруг куда-то на две недели пропал. «Ты где был, мерзавец, – орал, не помня себя от радости, внешне возмущенный «гаишник». «Да вот, знаете ли, на Канары на две недельки махнул. Отдохнуть там и все дела. Три года без отпуска», – испуганно лепетал «новый русский». «Вот, сволочь, – с утихающим раздражением думал про себя внешне гневный гаишник, – отдыхал он! И все ведь за мои бабки!») Тогда ведь многие хоть и знали о том, что делиться – это все же иногда бывает полезно, но в слух об этом не говорили и делиться не спешили. А сегодня это делают почти все, а г-н Лившиц и смело говорит о необходимости этого действа с экранов телевизоров. Те, кто делится они благодаря этому-то только и живы до сих пор. А тогда – нет! Не овладело это понимание еще серыми народными массами и их вождями. Не проникла еще эта мысль в серое общественное сознание.
И именно поэтому, из-за серости-то этой и отказали по-первости велико-просящему народу. Не всему народу конечно же. Всему-то, тем более такому великому, как откажешь? А потому-то и отказали очень хитроумно в бесшумности своей, даже, можно сказать, дипломатично очень даже отказали! Отказали всего-то-на-всего одному только официальному лицу товарища Тараки. Несмотря на то, что лицо это вполне официальное было и давно уже очень даже хорошо знакомо было всему без исключения тогдашнему руководству СССР. И при этом прозорливо-правильно все сделало тогда наше руководство. Не обращая абсолютно никакого внимания на свою серость. Вскоре ведь одинокое лицо товарища Тараки было изрядно подпорчено, просто доведено до синевы, а затем и вовсе стерто с лица земли другим искателем всеобщего счастья, правда, уже совсем не товарищем тогдашнего руководства СССР. Этого не товарища тогда все промеж собя так и называли – «нетоварищ» Амин. И по другому совсем (но, исключительно промеж собой) называли они этого незадачливого Амина. Но здесь нельзя сказать точно, как именно они называли его. Получится совсем уж даже не по литературному. Ну а тут, когда этот гад еще вдруг вздумал такое утварить с другом-Тараки! Несмотря на письменное обращение нашего Генерального секретаря! Тут чаша терпения серого руководства была переполнена. Факт гнусного убийства очень сильно возмутил, можно даже сказать очень сильно возбудил руководство великой страны. Такого полного беспредела откровенного аминовского хамства в отношении только что целованного взасос всеми членами Плитбюро ЦК КПСС «дружища» Тараки не ожидал никто. А возбужденно возмутившись, правители тут же и организовали вполне справедливое наказание для этого зарвавшегося хама. И возмездное наказание закончилось довольно удачно для тогдашнего руководства СССР – никто из этого руководства при штурме дворца Амина не пострадал. Окрыленное успехом проведенной операции тогдашнее старовато-сероватое руководство сразу же вызвало к себе нового своего товарища Кармаля. Свято место ведь пусто никогда не бывает. И с покойниками дружить всегда хлопотно. А тут такой живой и энергичный. Всегда не скрывающий своего желания стать главой такого величайшего во всей истории народа, особенно в ту пору, когда ему, величайшему этому, так сильно во всей округе задолжали. И вот, важный претендент, облачившись в новый костюм, в котором он явно чувствовал себя так, как мог себя чувствовать случайно отловленный в пустыне бедуин, затянутый в тесные средневековые дворянские одеяния и доставленный ко двору французского короля для подписания договора о подданстве, рискнул вдруг повторить на радость всем будущим душманам старинную просьбу почившего в бозе Амина. И риск этого живущего своей жизнью костюма, поддерживающего подбородок не известного еще широкой общественности лица товарища Кармаля оказался оправданным! Новый друг тоже был неистово зацелован взасос! Но на этот раз за засосом последовали конкретные действия! Кармаль же понял, что действия непременно последуют только после последнего в усталости своей хлюпающего засоса. Понял, устало отирая с потного в страхе риска лица своего, прокисшие слюни престарелых вождей. Неистово, но как можно незаметней (дабы ненароком не оскорбить старческой сентиментальности), отирая свежим дипломатическим платочком своим застаревшую свежесть склизких остатков проявления чувств, он краешком своего выросшего в коварной ночи уха успел уловить многочисленные шепелявящие шептания. Шептания эти вырывались из многочисленных шипящих протезами уст и, многогранный смысл их утопал в сложившейся какофонии, но основное, лейтмотив, так сказать, или же квитэсецию, как кому нравится, Кармалю удалось без ошибочно тогда уловить (кстати, квинтэсеция Кармалю всегда нравилась не сравнимо больше). Квитэсеция содержала следующее: «Ребята, гхе-хе, кха-кха, а ведь ей-ей, за нами-то все ж, как ни крути, а должок-то числится! Причем должок-то этот самый что ни на есть интернациональный! Как же мы могли про него забыть?! Может, это старость уже невзначай подкралась к нам? Что-что? Ах, да, мы ведь совсем еще молоды. Война с германцем только ведь недавно-то совсем еще закончилась. А там мы совсем ещё пятидесятилетними пацанами-то были. Так в чем же дело? Как проморгали мы эти священные обязательства? А, ну да, наверное, какой-то очередной заговор. Наверное, как всегда, это слюнявое МИД нам вовремя про долги наши не напомнило. Спят они, как всегда, эти бездельники! Мы– то своим партийным чутьем давно уже ущучили: что что-то все-таки здесь не так! Неладно как-то все идет. А поэтому и не спокойно на партийной нашей душе. Недомолвки всегда какие-то и недосказанностть. А тут вдруг – бац! И прозрение такое на нас вдруг снизошло! Такое, прямо таки очень даже приятно-бодрящее воспоминание! Возбуждающее такое! Ай да Кармаль! Ай да Боря! Ай да сукин сын! Пронял-то как, этот шельмец! Недаром ведь работал когда-то послом в насквозь дружественной нам Чехословакии! Как ведь все толково преподнес, паскуда! Что-что? МИД утверждает, что ничего мы никому не должны? Неудачным опытом Великобритании в такой дружественной нам стране пугает? Это в стране, которая слезно нас к себе зовет? И не по пьяному делу ведь зовет-то, Кармаль-то он ведь вроде бы трезвый был? Да, все говорят что Боря был как стеклышко. Мусульмане-то они ведь вообще не употребляют алкоголя. Так чего им надо тогда? Этим холеным врунам-дипломатам? Может они думают, что Боря был обкуренным? Опия ведь у них там хоть завались. Да нет, вроде не отлетал никуда он сознанием. Вполне убедительно клянчил возмещение долга. Чего же еще надо этому МИДу? Ну да, конечно же, это ведь у них работа такая – очень грамотно врать. Их ведь этому сызмальства обучают в ихнем МГИМО. И не каждый так сумеет – с утра до ночи все время врать. Простой какой человек соврет, к примеру, пару раз за день для своей пользы, а то и без пользы соврет, просто так, привычки ради и кается вечерком после выпитой чарки. А дипломаты эти, профессионалы-то наши– нет! Никогда ни в чем не покаются они. Даже после литра коньяка. Врут себе всю дорогу напропалую без всяческого зазрения никогда не бывшей у них совести: собьют, к примеру, наши доблестные ПВО какой-нибудь нарушивший наше воздушное пространство самолет, и совершенно ведь справедливо собьют! А как же – он ведь нарушил, гад-то такой! Поэтому должен быть любой ценой сбит! Все так в этом мире поступают. Особенно самые демократически продвинутые государства! А наши завравшиеся вконец дипломаты тут же сообщат: «Нарушивший наше воздушное пространство неопознанный никем объект скрылся в неизвестном направлении с экранов наших особо чувствительных радаров». Понятное дело, что объект куда-то скрылся. Попрубуй-ка ты еще полетай, когда из фюзеляжа торчит даже не разорвавшаяся полутонная чушка ракеты класса «воздух-воздух». Очень трудно с ней летать. Сильно нарушена аэродинамика. Но врать-то зачем? Надо всегда и всем говорить правду. Всю правду и прямо в лицо. За исключением неизлечимо больного люда. Возможно, это будет выглядеть туповато. Ну и пусть, зато так – гораздо гуманней. А потому как рушит все иллюзии. Но этим долбанным дипломатам… Им ведь, как в народе говорится – хоть ссы обильно им в глаза, все божья для них роса. Все с них, как с гуся вода. Поэтому-то и народ-то наш правдивый, в это самое МГИМО – главную школу их цивилизованного вранья и не стремятся зачислять никогда. В эту кузницу внешне респектабельных лжецов. Поэтому-то это погрязшее в коррупции заведение и называется у народа «мимо».
А раз так, то пусть они теперь сюда уже не лезут! Умники эти! Не демонстрируют свое идеологическое несовершенство. Они, видите ли, историю когда-то читали! А интернационализм, если хотите знать – это составная часть облика строителя коммунизма. Строитель коммунизма, он, конечно же не являлся пока еще фигурантом исторических эпосов. Новый он пока еще фигурант потому что. И это надо понимать. Но час строителя не за горами. А если этого кто-то до сих пор недопонимает – партийный билет на стол и вон из МИДа. В начальную школу идите. Вы же вроде как историю знаете? Вот учителем истории и попробуйте устроиться там по нашей рекомендации. А если повезет, то будете вы детям неразумным свои глупые сказки рассказывать. А еще лучше было бы вам в вечернюю школу устроиться. Рабочая молодежь вам там быстро мозги вправит, импотентным в рафинированности своей интеллигентам. Англичан, видите ли, они в пример нам приводят. Тех, кто давно уже все колонии свои просрал, а теперь уже и, казалось бы, со своей Ирландией справиться никак не может. Вот пусть они, надменные эти альбионцы и дальше там у себя сопли в туманности своей продолжают пережевывать. А мы здесь у себя будем принимать наши волевые, правильные во взвешенности своей и чрезвычайно своевременные такие политические решения! По-ленински, так сказать, принимать мы все это будем».
И одно из действительно мудрейших политических решений было незамедлительно принято! И какое грамотное в необходимости своей решение! Ввели-таки проходимцы-то эти, к старости своей неожиданно для себя обрюзгшие, но по решению-то по своему неожиданно молодому, войска в «жаждущий» социалистического обновления Афганистан! Стыдливый такой контингент этих войск получился у них. Чего же стыдились они? А стыдились они тогда все того же проклятущего запада. Совесть ведь у нас, наверное, где-то на западе спрятана. А с запада в то время доносились слухи о какой-то оккупации и якобы имперских амбициях наших истинных интернационалистов. И пришел тогда великий стыд. Ложный просто какой-то, после принятия такого-то великого решения! Границы с заведомо недружественными государствами как-то стыдливо не перекрыли. А оттуда, из недр этих внешне нейтральных государств, пошли абсолютно недружественные нам караваны, тщательно закамуфлированные под естественную кочевую миграцию. И ничего с этим вожди тогда почему-то не смогли сделать. Наверное, из-за прогрессирующего к старости гипертрофированного гуманизма: «Как же это мы такие все из себя гуманные строители коммунизма можем нарушить сложившуюся тысячелетиями естественную миграцию кочевых племен? Вона бедуины шастают караванами почти по всей Африке, а им при этом даже менее цивилизованные и, соответственно, гораздо менее гуманные, чем мы, государства еще и деньги за аренду земли отстегивают. Ихняя, стало быть, земелька-то в африканской округе, бедуинская!»
В общем, погрузились эти престарелые вожди в эдакое ложное человеколюбие и втянули и без того стыдливо-ограниченный контингент своих экспедиционных войск в тягомотную, многолетне-бесперспективную партизанскую войну, регулярно подпитываемую американским оружием, боеприпасами и продовольствием посредством мирно бредущих с разных направлений к границе Афганистана караванов.
Эх, жаль, не было уже в живых незабвенного Семена Михайловича Буденного! Некому было уже рассказать тогдашним кремлевским стратегам о положительном опыте искоренения басмачества в ставшей впоследствии советской Средней Азии. Рассказать-то уже было некому, а книжек стратеги эти к тому времени уже никаких и не читали. Надоело это все им уже к глубокой их старости. Ну просто до чертиков все надоело им уже. Наступила для престарелых этих правителей какая-то иная пора. А вместе с наступлением этой безрадостной поры возникла у них какая-то другая, очень слабо граничащая с болезненной маниакальностью, просто непреодолимая такая потребность. Потребность была внешне довольно невинной и состояла в том, чтобы хотя бы какие-нибудь книжонки, но непременно о чем-нибудь и как-нибудь пописывать. Пусть даже и не самим иной раз пописывать, потому как не царское это дело. Да и трудно это, ежели все делать хорошо. А по тому сподручней было правителям, чаще всего, выступать, как сейчас принято выражаться, в роли авторов неких идей или проектов. А писать-то в стране в то приснопамятное время еще было кому. Полнокровный и далеко не полностью бесталанный Союз писателей был всегда к их услугам. Полный, так сказать, комплект соловьев-певцов социалистической действительности был у правителей этих, что называется, всегда под рукой. Ничего не стоило кликнуть какого-нибудь там из наиболее идейно-зрелых и прельстить его какую-нибудь льготой. Или лауреатство какое ему пообещать. И пусть себе пишет. Нечего водку пить в Переделкино. А о чем, собственно, писать, придворному соловью и не надо никогда задумываться. Ему всегда подробно расскажут об этом сами «авторы идей-проектов». Главное – грамотно это все описать, и тогда в любом случае получится «нетленка». А иначе чего бумагу марать? Иначе не стоит эта игра свеч. И перегоревших электрических лампочек тоже не стоит. Потому как если это не «нетленка», то кому она может, в конце концов, пригодиться? Отпрыскам? А когда же эти царственные отпрыски смогут реально заглянуть в ящики столов своих могущественных родителей? Ну конечно же, только после безвременной и со дня на день ожидаемой кончины. И что получится? Заглянут они в этот ящик, в лучшем случае, в поисках дополнительного завещания по какой-нибудь секретной транснациональной собственности, а там этот бесполезный старческий бред. И все. И никаких дополнительных векселей и облигаций. Без всякого сомнения, вся эта пожелтевшая и готовая рассыпаться в тлен писанина будет немедленно в праведном гневе разорвана и наспех сожжена в богато инкрустированном камине. Поэтому – только «нетленка»! При таком к себе отношении корыстолюбивых потомков и в назидание им, вожди просто из вредности должны были после себя оставить что-нибудь нематериальное. А поэтому и надо было та-а-к написать! Та-а-к воспламенить вожделенные глаголы, чтобы невзирая на корыстных потомков все остальные граждане, проживающие в этой счастливейшей в мире стране, стране издания этих непревзойденных «нетленок», в глубоком запое эти книжки днем и ночью непрерывно перечитывали. Да, да, чтобы все остальные виды запоя срочно побросали граждане, а в этот, особый, читательский, так сказать, чтоб непременно и повсеместно они погрузились. А для этого очень много экземпляров надо издать. Очень приличный должен быть тираж. И его уже не сожжешь просто так в камине. С ним уже приходится считаться. Поэтому уже нельзя было так, хоть и истово, но накоротке, прочитать очередную «нетленку», как бы всуе, по-быстренькому обогатиться, а заодно перевоспитаться и тут же в одночасье забросить ее куда подальше. Нет. Так не пойдет. Надо было, чтобы граждане обязательно с особой тщательностью шедевры эти законспектировали. Вот тогда-то погрязшие в своем корыстолюбии прямые вождей потомки уже точно ничего паскудного сделать не смогут! Никогда не смогут стереть они имен своих великих предков из памяти народной. Потому как что написано народным пером, не вырубишь уже ничего даже самым острым топором! Не помогут уже неблагодарным в корысти своей потомкам и инкрустированные камины!
Ну а поэтому и надо было вменить самым амбициозным из граждан самой свободной в мире страны непрерывно что-то конспектировать. То есть, непрерывно записывать в глупые свои ученические тетрадки самые мудрые мысли вождей своих. А то и все подряд надо было записывать. Потому как у вождей, у них ведь глупых-то мыслей не может быть по определению. А потом все это надо было к месту и не совсем к месту (это не важно: мудрость вождей, заложенная в цитатах, была универсальной), но непрерывно цитировать.
Вот и писал народ вечерами непрерывно, а с утра принимался цитировать. Не весь народ, конечно же, самая его амбициозная часть этим занималась. Почему только часть? Да еще и амбициозная? Все очень просто. Вот ежели кто, например, решал для себя всю жизнь работать слесарем-сантехником, тот, конечно же, ничего не писал и не цитировал, а при каждом удобном случае предпочитал выпить стаканчик-другой портвейну. А вот еже ли кто-то стремился занять теплое местечко бригадира слесарей-сантехников, тот уже принимался за конспектирование и цитирование. Это был здоровый советский карьеризм. Советские карьеристы всегда очень сильно отличались от представителей западного карьеризма, девизом которых была фраза: человек человеку волк; а манера поведения характеризовалась следующим высказыванием: они идут по трупам и их не тошнит. Все это было чуждо советским карьеристам. Слишком они были идейными. Идеи черпались у вождей. Конспектируя и цитируя своих вождей, каждый уважающий себя советский карьерист должен был всегда особым образом отмечать значимые для страны события, неразрывно с именами вождей связанные. И заходили в этих описаниях карьеристы иногда очень далеко. Иногда в порыве неистового своего подхалимажа получалось у них так, что народец-то вовсе даже как-то ни при чем все время получался, в историческом, так сказать, контексте. Хотя в исходном тексте ничего подобного не было! Это был какой-то парадокс: в «нетленках» обычно содержалось описание народных подвигов при руководящей роли вождей, а в любительских опусах акценты были явно смещены. Получалось, временами, так, что все реальные дела-то все же за вождями оставались. Нет, ежели что пакостное в истории случалось – это дело поганенького народца (утаил урожай от продразверстки, бежал с поля боя и т. д.), а вот если приключалась какая победа – это, непременно, какой-то великий вождь или даже несколько вождей сразу. Хотя уроки истории учат тому, что несколько вождей сразу на одну победу – это явный перебор. В этом случае меж вождей завязывалась нешуточная борьба, в результате которой хозяином победы оставался кто-то один, а остальные моментально становились шпионами, засланными в руководство страны недружественными государствами, «перерожденцами» или просто «врагами народа». Далее вся эта мгновенно образовавшаяся «нечисть», тут же бесследно исчезала в разных направлениях из летописей великих побед и упоминалась только на закрытых заседаниях Политбюро для устрашения партийцев, колебания которых отличались от колебаний линии партии.
А может быть и не было вовсе никакого воровства заслуг, побед и свершений? Может все так и было на самом деле, и это нашло свое отражение в великих, конспектируемых и цитируемых произведениях в какой-то скрытой форме? Что-то типа 25-го кадра? Немудрено. Уж кому, как не им, прямым участникам давних тех героических событий, всю правду про все это было знать? Ведь и действительно, все хорошее, что случилось в новейшей нашей истории, это ведь все, наверное, благодаря им. Потому-то и стали они, наверное, великими. А как иначе? Читайте классиков о роли героев в истории. Мало того, по видимому, все эти великие для страны события от начала и до конца этими же вождями были задуманы, организованы и, в конце концов, воплощены. И все ради вас, благодарные конспектирующие-цитирующие. Ради вас, не всегда в своей безнадежной глупости осознающих свое же, неожиданно свалившееся на вас счастье. Осознать – это ведь тоже талант такой особый и особый же удел. Удел совсем даже не многих. Многие почему-то не проникаются, а только имитируют. А некоторые даже имитировать ленятся! Потому-то всегда немного их и бывает, истинных вождей, в смысле. Относительно которых проникаются абсолютное большинство, которое ничего не имитирует и никогда не ленится.
А пока нет этого должного уровня осознанья хотя бы у самых активных особей из инертного народа, надо очень упорно конспектировать, поминутно помечая (желательно, дефицитными разноцветными карандашами марки «Кохинор») обилием восклицательных знаков и подчеркиваний особо продвинутые мысли. И это была абсолютно не лишняя работа: впоследствии очень удобно было цитировать. Открыл конспект на любой странице, заметил выделение и озвучил. И не надо сомневаться: озвученное выделение всегда будет в тему. По крайней мере, никто с произнесенной цитатой спорить не рискнет. А за цитированием обязательно должны были следовать реальные дела. Практика – это ведь критерий истины. Так написано в учении великого Маркса, а марксизм – это ведь вовсе не догма. Это такое руководство к действию. Как, например, руководство по настройке домашнего кинотеатра: не прочитав очень трудно разобраться. А вот после преодоления врожденной лени и внимательного прочтения руководства вся окружающая действительность приобретает для вас простоту пареной репы. Какой бы разнообразной она не была. А вот после проверки великих идей на практике надо было плавно перейти к прославлению. Приступать, так сказать к практической части объективизации своих внутренних восторгов – не просто так «ля-ля» языком грешным или «скрип-скрип» пером чернильным, пусть даже и восторженно, а приступить к истовому, от души идущему прославлению своих новых жизненных кумиров. Прославлению всегда и везде: на собраниях трудовых коллективов, во время санкционированных и непременно лояльных строю демонстраций и митингов (других-то тогда ведь и не проводилось), на съездах, слетах и т. д. За это и поплатились в конце-то концов. Ведь сказано же было в Писании что-то вроде того, что: «Не сотвори себе кумира!» А кумиров повсеместно творили. Грешили, значится, всю свою скорбную семидесятилетнюю дорогу. Вот и нечего теперь ни на кого и ни на что обижаться. Только-то и остается теперь – терпеть. И поделом! Так, наверное, этим карьеристам-молчальникам-прославителям и надо.
А поделом всем остальным, которые в карьеризме замечены не были, потому, что только находясь на каком-нибудь празднике в узко-семейном кругу наши терпеливые граждане, уже не скованные (после третьего тоста, опять же, за здравие вождей) правилами законопослушного поведения в местах скопления других строителей коммунизма, запросто приступали к льющемуся из сердца осквернению светлых обликов героических своих правителей: «Дедушка Ленин, говорите? Мяса нет и масла нет – на фиг нужен такой дед?!», «Все во имя человека, все для блага человека, говорите? Это девиз очередной пятилетки? Наверное, все так и есть, мы даже знаем имя этого человека!» И так далее, до N-го (индивидуального) подхода «к снаряду», после которого и без того уже невнятная речь вдруг срывалась в истошный поросячий визг. Но даже в этом случае славящая тональность визга продолжала строго выдерживаться (звуки могли достигнуть недружественных ушей за пределами дома-крепости), а для подтверждения искренности демонстрируемого восторга можно было еще выйти на балкон и поднять портрет вождя над головой. Но не дай Бог уронить его, портрет этот! Или нечаянно-отчаянно шваркнуть его об угол стола исключительно ради того, чтобы предотвратить собственное беспорядочное падение от глубокой усталости по пути к балкону. Этого никак нельзя было допустить. Дело могло сразу же приобрести ярко выраженную политическую окраску. И все это с очень большой долей вероятности могло быть объединено с абсолютно беспочвенными обвинениями в злостном бытовом алкоголизме. А такие обвинения напрочь расходились с обликом строителя коммунизма. И это уже было серьезно даже не для карьеристов. Это уже чем-то попахивало. Психически нормальным гражданам эти запахи никогда не нравились. И дабы предотвратить подобные верноподданнические несуразности и такие опасные неудобства впредь, портреты вождей старались прибить к стене покрепче самыми толстыми гвоздями и прибить их как можно выше – под самый потолок старались вождей от греха подальше повесить. И все это всегда делалось исключительно с чувством глубочайшего уважения к ним.
И именно поэтому, из-за серости-то этой и отказали по-первости велико-просящему народу. Не всему народу конечно же. Всему-то, тем более такому великому, как откажешь? А потому-то и отказали очень хитроумно в бесшумности своей, даже, можно сказать, дипломатично очень даже отказали! Отказали всего-то-на-всего одному только официальному лицу товарища Тараки. Несмотря на то, что лицо это вполне официальное было и давно уже очень даже хорошо знакомо было всему без исключения тогдашнему руководству СССР. И при этом прозорливо-правильно все сделало тогда наше руководство. Не обращая абсолютно никакого внимания на свою серость. Вскоре ведь одинокое лицо товарища Тараки было изрядно подпорчено, просто доведено до синевы, а затем и вовсе стерто с лица земли другим искателем всеобщего счастья, правда, уже совсем не товарищем тогдашнего руководства СССР. Этого не товарища тогда все промеж собя так и называли – «нетоварищ» Амин. И по другому совсем (но, исключительно промеж собой) называли они этого незадачливого Амина. Но здесь нельзя сказать точно, как именно они называли его. Получится совсем уж даже не по литературному. Ну а тут, когда этот гад еще вдруг вздумал такое утварить с другом-Тараки! Несмотря на письменное обращение нашего Генерального секретаря! Тут чаша терпения серого руководства была переполнена. Факт гнусного убийства очень сильно возмутил, можно даже сказать очень сильно возбудил руководство великой страны. Такого полного беспредела откровенного аминовского хамства в отношении только что целованного взасос всеми членами Плитбюро ЦК КПСС «дружища» Тараки не ожидал никто. А возбужденно возмутившись, правители тут же и организовали вполне справедливое наказание для этого зарвавшегося хама. И возмездное наказание закончилось довольно удачно для тогдашнего руководства СССР – никто из этого руководства при штурме дворца Амина не пострадал. Окрыленное успехом проведенной операции тогдашнее старовато-сероватое руководство сразу же вызвало к себе нового своего товарища Кармаля. Свято место ведь пусто никогда не бывает. И с покойниками дружить всегда хлопотно. А тут такой живой и энергичный. Всегда не скрывающий своего желания стать главой такого величайшего во всей истории народа, особенно в ту пору, когда ему, величайшему этому, так сильно во всей округе задолжали. И вот, важный претендент, облачившись в новый костюм, в котором он явно чувствовал себя так, как мог себя чувствовать случайно отловленный в пустыне бедуин, затянутый в тесные средневековые дворянские одеяния и доставленный ко двору французского короля для подписания договора о подданстве, рискнул вдруг повторить на радость всем будущим душманам старинную просьбу почившего в бозе Амина. И риск этого живущего своей жизнью костюма, поддерживающего подбородок не известного еще широкой общественности лица товарища Кармаля оказался оправданным! Новый друг тоже был неистово зацелован взасос! Но на этот раз за засосом последовали конкретные действия! Кармаль же понял, что действия непременно последуют только после последнего в усталости своей хлюпающего засоса. Понял, устало отирая с потного в страхе риска лица своего, прокисшие слюни престарелых вождей. Неистово, но как можно незаметней (дабы ненароком не оскорбить старческой сентиментальности), отирая свежим дипломатическим платочком своим застаревшую свежесть склизких остатков проявления чувств, он краешком своего выросшего в коварной ночи уха успел уловить многочисленные шепелявящие шептания. Шептания эти вырывались из многочисленных шипящих протезами уст и, многогранный смысл их утопал в сложившейся какофонии, но основное, лейтмотив, так сказать, или же квитэсецию, как кому нравится, Кармалю удалось без ошибочно тогда уловить (кстати, квинтэсеция Кармалю всегда нравилась не сравнимо больше). Квитэсеция содержала следующее: «Ребята, гхе-хе, кха-кха, а ведь ей-ей, за нами-то все ж, как ни крути, а должок-то числится! Причем должок-то этот самый что ни на есть интернациональный! Как же мы могли про него забыть?! Может, это старость уже невзначай подкралась к нам? Что-что? Ах, да, мы ведь совсем еще молоды. Война с германцем только ведь недавно-то совсем еще закончилась. А там мы совсем ещё пятидесятилетними пацанами-то были. Так в чем же дело? Как проморгали мы эти священные обязательства? А, ну да, наверное, какой-то очередной заговор. Наверное, как всегда, это слюнявое МИД нам вовремя про долги наши не напомнило. Спят они, как всегда, эти бездельники! Мы– то своим партийным чутьем давно уже ущучили: что что-то все-таки здесь не так! Неладно как-то все идет. А поэтому и не спокойно на партийной нашей душе. Недомолвки всегда какие-то и недосказанностть. А тут вдруг – бац! И прозрение такое на нас вдруг снизошло! Такое, прямо таки очень даже приятно-бодрящее воспоминание! Возбуждающее такое! Ай да Кармаль! Ай да Боря! Ай да сукин сын! Пронял-то как, этот шельмец! Недаром ведь работал когда-то послом в насквозь дружественной нам Чехословакии! Как ведь все толково преподнес, паскуда! Что-что? МИД утверждает, что ничего мы никому не должны? Неудачным опытом Великобритании в такой дружественной нам стране пугает? Это в стране, которая слезно нас к себе зовет? И не по пьяному делу ведь зовет-то, Кармаль-то он ведь вроде бы трезвый был? Да, все говорят что Боря был как стеклышко. Мусульмане-то они ведь вообще не употребляют алкоголя. Так чего им надо тогда? Этим холеным врунам-дипломатам? Может они думают, что Боря был обкуренным? Опия ведь у них там хоть завались. Да нет, вроде не отлетал никуда он сознанием. Вполне убедительно клянчил возмещение долга. Чего же еще надо этому МИДу? Ну да, конечно же, это ведь у них работа такая – очень грамотно врать. Их ведь этому сызмальства обучают в ихнем МГИМО. И не каждый так сумеет – с утра до ночи все время врать. Простой какой человек соврет, к примеру, пару раз за день для своей пользы, а то и без пользы соврет, просто так, привычки ради и кается вечерком после выпитой чарки. А дипломаты эти, профессионалы-то наши– нет! Никогда ни в чем не покаются они. Даже после литра коньяка. Врут себе всю дорогу напропалую без всяческого зазрения никогда не бывшей у них совести: собьют, к примеру, наши доблестные ПВО какой-нибудь нарушивший наше воздушное пространство самолет, и совершенно ведь справедливо собьют! А как же – он ведь нарушил, гад-то такой! Поэтому должен быть любой ценой сбит! Все так в этом мире поступают. Особенно самые демократически продвинутые государства! А наши завравшиеся вконец дипломаты тут же сообщат: «Нарушивший наше воздушное пространство неопознанный никем объект скрылся в неизвестном направлении с экранов наших особо чувствительных радаров». Понятное дело, что объект куда-то скрылся. Попрубуй-ка ты еще полетай, когда из фюзеляжа торчит даже не разорвавшаяся полутонная чушка ракеты класса «воздух-воздух». Очень трудно с ней летать. Сильно нарушена аэродинамика. Но врать-то зачем? Надо всегда и всем говорить правду. Всю правду и прямо в лицо. За исключением неизлечимо больного люда. Возможно, это будет выглядеть туповато. Ну и пусть, зато так – гораздо гуманней. А потому как рушит все иллюзии. Но этим долбанным дипломатам… Им ведь, как в народе говорится – хоть ссы обильно им в глаза, все божья для них роса. Все с них, как с гуся вода. Поэтому-то и народ-то наш правдивый, в это самое МГИМО – главную школу их цивилизованного вранья и не стремятся зачислять никогда. В эту кузницу внешне респектабельных лжецов. Поэтому-то это погрязшее в коррупции заведение и называется у народа «мимо».
А раз так, то пусть они теперь сюда уже не лезут! Умники эти! Не демонстрируют свое идеологическое несовершенство. Они, видите ли, историю когда-то читали! А интернационализм, если хотите знать – это составная часть облика строителя коммунизма. Строитель коммунизма, он, конечно же не являлся пока еще фигурантом исторических эпосов. Новый он пока еще фигурант потому что. И это надо понимать. Но час строителя не за горами. А если этого кто-то до сих пор недопонимает – партийный билет на стол и вон из МИДа. В начальную школу идите. Вы же вроде как историю знаете? Вот учителем истории и попробуйте устроиться там по нашей рекомендации. А если повезет, то будете вы детям неразумным свои глупые сказки рассказывать. А еще лучше было бы вам в вечернюю школу устроиться. Рабочая молодежь вам там быстро мозги вправит, импотентным в рафинированности своей интеллигентам. Англичан, видите ли, они в пример нам приводят. Тех, кто давно уже все колонии свои просрал, а теперь уже и, казалось бы, со своей Ирландией справиться никак не может. Вот пусть они, надменные эти альбионцы и дальше там у себя сопли в туманности своей продолжают пережевывать. А мы здесь у себя будем принимать наши волевые, правильные во взвешенности своей и чрезвычайно своевременные такие политические решения! По-ленински, так сказать, принимать мы все это будем».
И одно из действительно мудрейших политических решений было незамедлительно принято! И какое грамотное в необходимости своей решение! Ввели-таки проходимцы-то эти, к старости своей неожиданно для себя обрюзгшие, но по решению-то по своему неожиданно молодому, войска в «жаждущий» социалистического обновления Афганистан! Стыдливый такой контингент этих войск получился у них. Чего же стыдились они? А стыдились они тогда все того же проклятущего запада. Совесть ведь у нас, наверное, где-то на западе спрятана. А с запада в то время доносились слухи о какой-то оккупации и якобы имперских амбициях наших истинных интернационалистов. И пришел тогда великий стыд. Ложный просто какой-то, после принятия такого-то великого решения! Границы с заведомо недружественными государствами как-то стыдливо не перекрыли. А оттуда, из недр этих внешне нейтральных государств, пошли абсолютно недружественные нам караваны, тщательно закамуфлированные под естественную кочевую миграцию. И ничего с этим вожди тогда почему-то не смогли сделать. Наверное, из-за прогрессирующего к старости гипертрофированного гуманизма: «Как же это мы такие все из себя гуманные строители коммунизма можем нарушить сложившуюся тысячелетиями естественную миграцию кочевых племен? Вона бедуины шастают караванами почти по всей Африке, а им при этом даже менее цивилизованные и, соответственно, гораздо менее гуманные, чем мы, государства еще и деньги за аренду земли отстегивают. Ихняя, стало быть, земелька-то в африканской округе, бедуинская!»
В общем, погрузились эти престарелые вожди в эдакое ложное человеколюбие и втянули и без того стыдливо-ограниченный контингент своих экспедиционных войск в тягомотную, многолетне-бесперспективную партизанскую войну, регулярно подпитываемую американским оружием, боеприпасами и продовольствием посредством мирно бредущих с разных направлений к границе Афганистана караванов.
Эх, жаль, не было уже в живых незабвенного Семена Михайловича Буденного! Некому было уже рассказать тогдашним кремлевским стратегам о положительном опыте искоренения басмачества в ставшей впоследствии советской Средней Азии. Рассказать-то уже было некому, а книжек стратеги эти к тому времени уже никаких и не читали. Надоело это все им уже к глубокой их старости. Ну просто до чертиков все надоело им уже. Наступила для престарелых этих правителей какая-то иная пора. А вместе с наступлением этой безрадостной поры возникла у них какая-то другая, очень слабо граничащая с болезненной маниакальностью, просто непреодолимая такая потребность. Потребность была внешне довольно невинной и состояла в том, чтобы хотя бы какие-нибудь книжонки, но непременно о чем-нибудь и как-нибудь пописывать. Пусть даже и не самим иной раз пописывать, потому как не царское это дело. Да и трудно это, ежели все делать хорошо. А по тому сподручней было правителям, чаще всего, выступать, как сейчас принято выражаться, в роли авторов неких идей или проектов. А писать-то в стране в то приснопамятное время еще было кому. Полнокровный и далеко не полностью бесталанный Союз писателей был всегда к их услугам. Полный, так сказать, комплект соловьев-певцов социалистической действительности был у правителей этих, что называется, всегда под рукой. Ничего не стоило кликнуть какого-нибудь там из наиболее идейно-зрелых и прельстить его какую-нибудь льготой. Или лауреатство какое ему пообещать. И пусть себе пишет. Нечего водку пить в Переделкино. А о чем, собственно, писать, придворному соловью и не надо никогда задумываться. Ему всегда подробно расскажут об этом сами «авторы идей-проектов». Главное – грамотно это все описать, и тогда в любом случае получится «нетленка». А иначе чего бумагу марать? Иначе не стоит эта игра свеч. И перегоревших электрических лампочек тоже не стоит. Потому как если это не «нетленка», то кому она может, в конце концов, пригодиться? Отпрыскам? А когда же эти царственные отпрыски смогут реально заглянуть в ящики столов своих могущественных родителей? Ну конечно же, только после безвременной и со дня на день ожидаемой кончины. И что получится? Заглянут они в этот ящик, в лучшем случае, в поисках дополнительного завещания по какой-нибудь секретной транснациональной собственности, а там этот бесполезный старческий бред. И все. И никаких дополнительных векселей и облигаций. Без всякого сомнения, вся эта пожелтевшая и готовая рассыпаться в тлен писанина будет немедленно в праведном гневе разорвана и наспех сожжена в богато инкрустированном камине. Поэтому – только «нетленка»! При таком к себе отношении корыстолюбивых потомков и в назидание им, вожди просто из вредности должны были после себя оставить что-нибудь нематериальное. А поэтому и надо было та-а-к написать! Та-а-к воспламенить вожделенные глаголы, чтобы невзирая на корыстных потомков все остальные граждане, проживающие в этой счастливейшей в мире стране, стране издания этих непревзойденных «нетленок», в глубоком запое эти книжки днем и ночью непрерывно перечитывали. Да, да, чтобы все остальные виды запоя срочно побросали граждане, а в этот, особый, читательский, так сказать, чтоб непременно и повсеместно они погрузились. А для этого очень много экземпляров надо издать. Очень приличный должен быть тираж. И его уже не сожжешь просто так в камине. С ним уже приходится считаться. Поэтому уже нельзя было так, хоть и истово, но накоротке, прочитать очередную «нетленку», как бы всуе, по-быстренькому обогатиться, а заодно перевоспитаться и тут же в одночасье забросить ее куда подальше. Нет. Так не пойдет. Надо было, чтобы граждане обязательно с особой тщательностью шедевры эти законспектировали. Вот тогда-то погрязшие в своем корыстолюбии прямые вождей потомки уже точно ничего паскудного сделать не смогут! Никогда не смогут стереть они имен своих великих предков из памяти народной. Потому как что написано народным пером, не вырубишь уже ничего даже самым острым топором! Не помогут уже неблагодарным в корысти своей потомкам и инкрустированные камины!
Ну а поэтому и надо было вменить самым амбициозным из граждан самой свободной в мире страны непрерывно что-то конспектировать. То есть, непрерывно записывать в глупые свои ученические тетрадки самые мудрые мысли вождей своих. А то и все подряд надо было записывать. Потому как у вождей, у них ведь глупых-то мыслей не может быть по определению. А потом все это надо было к месту и не совсем к месту (это не важно: мудрость вождей, заложенная в цитатах, была универсальной), но непрерывно цитировать.
Вот и писал народ вечерами непрерывно, а с утра принимался цитировать. Не весь народ, конечно же, самая его амбициозная часть этим занималась. Почему только часть? Да еще и амбициозная? Все очень просто. Вот ежели кто, например, решал для себя всю жизнь работать слесарем-сантехником, тот, конечно же, ничего не писал и не цитировал, а при каждом удобном случае предпочитал выпить стаканчик-другой портвейну. А вот еже ли кто-то стремился занять теплое местечко бригадира слесарей-сантехников, тот уже принимался за конспектирование и цитирование. Это был здоровый советский карьеризм. Советские карьеристы всегда очень сильно отличались от представителей западного карьеризма, девизом которых была фраза: человек человеку волк; а манера поведения характеризовалась следующим высказыванием: они идут по трупам и их не тошнит. Все это было чуждо советским карьеристам. Слишком они были идейными. Идеи черпались у вождей. Конспектируя и цитируя своих вождей, каждый уважающий себя советский карьерист должен был всегда особым образом отмечать значимые для страны события, неразрывно с именами вождей связанные. И заходили в этих описаниях карьеристы иногда очень далеко. Иногда в порыве неистового своего подхалимажа получалось у них так, что народец-то вовсе даже как-то ни при чем все время получался, в историческом, так сказать, контексте. Хотя в исходном тексте ничего подобного не было! Это был какой-то парадокс: в «нетленках» обычно содержалось описание народных подвигов при руководящей роли вождей, а в любительских опусах акценты были явно смещены. Получалось, временами, так, что все реальные дела-то все же за вождями оставались. Нет, ежели что пакостное в истории случалось – это дело поганенького народца (утаил урожай от продразверстки, бежал с поля боя и т. д.), а вот если приключалась какая победа – это, непременно, какой-то великий вождь или даже несколько вождей сразу. Хотя уроки истории учат тому, что несколько вождей сразу на одну победу – это явный перебор. В этом случае меж вождей завязывалась нешуточная борьба, в результате которой хозяином победы оставался кто-то один, а остальные моментально становились шпионами, засланными в руководство страны недружественными государствами, «перерожденцами» или просто «врагами народа». Далее вся эта мгновенно образовавшаяся «нечисть», тут же бесследно исчезала в разных направлениях из летописей великих побед и упоминалась только на закрытых заседаниях Политбюро для устрашения партийцев, колебания которых отличались от колебаний линии партии.
А может быть и не было вовсе никакого воровства заслуг, побед и свершений? Может все так и было на самом деле, и это нашло свое отражение в великих, конспектируемых и цитируемых произведениях в какой-то скрытой форме? Что-то типа 25-го кадра? Немудрено. Уж кому, как не им, прямым участникам давних тех героических событий, всю правду про все это было знать? Ведь и действительно, все хорошее, что случилось в новейшей нашей истории, это ведь все, наверное, благодаря им. Потому-то и стали они, наверное, великими. А как иначе? Читайте классиков о роли героев в истории. Мало того, по видимому, все эти великие для страны события от начала и до конца этими же вождями были задуманы, организованы и, в конце концов, воплощены. И все ради вас, благодарные конспектирующие-цитирующие. Ради вас, не всегда в своей безнадежной глупости осознающих свое же, неожиданно свалившееся на вас счастье. Осознать – это ведь тоже талант такой особый и особый же удел. Удел совсем даже не многих. Многие почему-то не проникаются, а только имитируют. А некоторые даже имитировать ленятся! Потому-то всегда немного их и бывает, истинных вождей, в смысле. Относительно которых проникаются абсолютное большинство, которое ничего не имитирует и никогда не ленится.
А пока нет этого должного уровня осознанья хотя бы у самых активных особей из инертного народа, надо очень упорно конспектировать, поминутно помечая (желательно, дефицитными разноцветными карандашами марки «Кохинор») обилием восклицательных знаков и подчеркиваний особо продвинутые мысли. И это была абсолютно не лишняя работа: впоследствии очень удобно было цитировать. Открыл конспект на любой странице, заметил выделение и озвучил. И не надо сомневаться: озвученное выделение всегда будет в тему. По крайней мере, никто с произнесенной цитатой спорить не рискнет. А за цитированием обязательно должны были следовать реальные дела. Практика – это ведь критерий истины. Так написано в учении великого Маркса, а марксизм – это ведь вовсе не догма. Это такое руководство к действию. Как, например, руководство по настройке домашнего кинотеатра: не прочитав очень трудно разобраться. А вот после преодоления врожденной лени и внимательного прочтения руководства вся окружающая действительность приобретает для вас простоту пареной репы. Какой бы разнообразной она не была. А вот после проверки великих идей на практике надо было плавно перейти к прославлению. Приступать, так сказать к практической части объективизации своих внутренних восторгов – не просто так «ля-ля» языком грешным или «скрип-скрип» пером чернильным, пусть даже и восторженно, а приступить к истовому, от души идущему прославлению своих новых жизненных кумиров. Прославлению всегда и везде: на собраниях трудовых коллективов, во время санкционированных и непременно лояльных строю демонстраций и митингов (других-то тогда ведь и не проводилось), на съездах, слетах и т. д. За это и поплатились в конце-то концов. Ведь сказано же было в Писании что-то вроде того, что: «Не сотвори себе кумира!» А кумиров повсеместно творили. Грешили, значится, всю свою скорбную семидесятилетнюю дорогу. Вот и нечего теперь ни на кого и ни на что обижаться. Только-то и остается теперь – терпеть. И поделом! Так, наверное, этим карьеристам-молчальникам-прославителям и надо.
А поделом всем остальным, которые в карьеризме замечены не были, потому, что только находясь на каком-нибудь празднике в узко-семейном кругу наши терпеливые граждане, уже не скованные (после третьего тоста, опять же, за здравие вождей) правилами законопослушного поведения в местах скопления других строителей коммунизма, запросто приступали к льющемуся из сердца осквернению светлых обликов героических своих правителей: «Дедушка Ленин, говорите? Мяса нет и масла нет – на фиг нужен такой дед?!», «Все во имя человека, все для блага человека, говорите? Это девиз очередной пятилетки? Наверное, все так и есть, мы даже знаем имя этого человека!» И так далее, до N-го (индивидуального) подхода «к снаряду», после которого и без того уже невнятная речь вдруг срывалась в истошный поросячий визг. Но даже в этом случае славящая тональность визга продолжала строго выдерживаться (звуки могли достигнуть недружественных ушей за пределами дома-крепости), а для подтверждения искренности демонстрируемого восторга можно было еще выйти на балкон и поднять портрет вождя над головой. Но не дай Бог уронить его, портрет этот! Или нечаянно-отчаянно шваркнуть его об угол стола исключительно ради того, чтобы предотвратить собственное беспорядочное падение от глубокой усталости по пути к балкону. Этого никак нельзя было допустить. Дело могло сразу же приобрести ярко выраженную политическую окраску. И все это с очень большой долей вероятности могло быть объединено с абсолютно беспочвенными обвинениями в злостном бытовом алкоголизме. А такие обвинения напрочь расходились с обликом строителя коммунизма. И это уже было серьезно даже не для карьеристов. Это уже чем-то попахивало. Психически нормальным гражданам эти запахи никогда не нравились. И дабы предотвратить подобные верноподданнические несуразности и такие опасные неудобства впредь, портреты вождей старались прибить к стене покрепче самыми толстыми гвоздями и прибить их как можно выше – под самый потолок старались вождей от греха подальше повесить. И все это всегда делалось исключительно с чувством глубочайшего уважения к ним.