Страница:
– Может быть, вам что-нибудь известно? – терзаемый любопытством, негромко спросил я девушку.
– Да разве вы его не знаете? Разве он скажет что-нибудь наперед? – ответила она загадочно.
Вот и эта галерея, вонючая, зловонная. В ней было почти темно. Только в самом ее конце из крошечного оконца лился тусклый свет сквозь мутное разбитое стекло, заклеенное бумагой. Перед нами была небольшая дверь, обитая старой-престарой клеенкой. На ней выделялся длинный засов, на нем – огромный висячий замок.
– Начинайте, голубчик! – обратился Путилин к агенту.
Послышался чуть слышный металлический лязг инструментов в руках агента Х.
– А теперь, господа, вот что… – великий сыщик обратился уже к нам. – Если замок открыть не удастся, тогда я немедленно возвращаюсь в «Малинник», а вы… вы караульте здесь. Смотрите, какое тут чудесное помещение.
С этими словами Путилин подвел нас к какой-то конуре, напоминавшей нечто вроде сарая-кладовой. Я приходил во все большее замешательство.
– Иван Дмитриевич, да объясни ты хоть что-нибудь!..
– Тсс! Ни звука! Ну как? – спросил он агента.
– Великолепно! Кажется, сейчас удастся, – ответил Х.
– Ну?
– Готово!
– Браво, голубчик, замечательно сработано! – довольным голосом произнес сыщик.
– Пожалуйте! – раздался шепот агента Х.
– Прошу! – пригласил нас Путилин, показывая на открывшуюся дверь.
Первой вошла агентша, за ней – я. Наш наставник остановился в дверях и обратился к Х.:
– Ну а теперь, голубчик, закройте, вернее, заприте нас на замок тем же образом.
– Как?! – в сильнейшем недоумении и даже с некоторым страхом воскликнул я. – Как?! Вы хотите, чтобы мы оказались заперты в логове того страшного урода?
– Совершенно верно, мы должны быть заперты, дружище… – невозмутимо ответил мой друг. – Постойте, господа, пропустите меня вперед, я немного освещу вам путь.
Путилин полез в карман за потайным фонарем. В эту секунду я услышал звук запираемого снаружи замка. Много, господа, лет прошло с тех пор, но уверяю вас, что этот звук и сейчас стоит у меня в ушах, точно я его снова слышу.
Ледяной ужас охватил все мое существо. Такое чувство испытывает, наверно, человек, которого хоронят в состоянии летаргического сна, когда он слышит, что над ним заколачивают крышку гроба, или осужденный, брошенный в темницу-подземелье, при звуке навеки захлопываемой за ним двери каземата.
– Ну, вот и свет! – проговорил Путилин.
Он держал перед собой небольшой фонарь. Узкая, но яркая полоса света прорезала тьму. Мы очутились в жилище страшного горбуна. Первое, что поражало, был холодный, пронизывающе сырой воздух, пропитанный отвратительным запахом плесени.
– Брр! Настоящий склеп! – произнес Путилин.
– Да, неважное помещение, – согласился я.
Небольшая комната – если только это логово, грязное и смрадное, можно было назвать комнатой – была почти вся заставлена всевозможными предметами, начиная от разбитых ваз и заканчивая пустыми жестяными банками, пустыми бутылками, колченогими табуретами, кусками материи. В углу стояло подобие стола. На всем этом скоплении «богатств» толстым слоем лежали пыль и грязно-бурая паутина. Видно было, что страшная лапа безобразного чудовища-горбуна не притрагивалась ко всему этому в течение многих лет. У стены было устроено нечто вроде кровати – настил из нескольких досок на толстых поленьях, на этих досках – куча отвратительного тряпья, служившего, очевидно, подстилкой и прикрытием уроду.
– Не теряя ни минуты, я должен вас спрятать, господа! – проговорил Путилин.
Он зорко осмотрелся.
– Нам с тобой, дружище, следует быть поближе к дверям, поэтому ты лезь под кровать с этой стороны, а я в последний момент займу вот эту позицию.
И Путилин указал на выступ в этой убогой конуре, образующий как бы нишу.
– Теперь – и это главное – мне надо вас, барынька, устроить. О, от этого зависит многое, очень многое! – загадочно прошептал гениальный сыщик.
Он еще раз оглядел логовище горбуна:
– Гм… скверно… Но делать нечего! Придется вам поглотать пыли и покушать паутинки, барынька. Потрудитесь спрятаться вот за эту пирамидку из всевозможной дряни, – указал Путилин на груду различных предметов. – Кстати, снимайте скорее ваше пальто. Давайте его мне! Его можно бросить куда угодно, лишь бы оно не попадалось на глаза. Отлично… вот так. Ну-ка, доктор, извольте взглянуть на сие зрелище!
Я, уже залезший под кровать, выглянул и испустил сдавленный крик изумления. Передо мной стояла… нет, я не так выразился: не стояла, а стоял… труп Леночки, убитой девушки. С помощью удивительного трико телесного цвета создавалась – благодаря скудному освещению – полная иллюзия обнаженного тела. Руки и ноги казались кровавыми обрубками, вернее – раздробленной кровавой массой. Длинные волосы, смоченные кровью, падали на плечи беспорядочными прядями.
– Правильно? – спросил Путилин.
– Но… это… – заплетающимся языком пролепетал я. – Это черт знает что такое!
На меня, съежившегося под кроватью, нашел, положительно, столбняк. Мне казалось, что это какой-то страшный, тяжелый кошмар, что все происходящее не действительность, а сон. Но увы! Все это происходило наяву и было одной из гениальных задумок И. Д. Путилина, моего друга.
– Ну, по местам! – тихо скомандовал гениальный сыщик, гася фонарь. – Да, кстати, барынька: зажимайте крепко нос, дышите только ртом. Здесь слишком много пыли, а пыль в делах уголовного сыска иногда преопасная вещь… Тсс! Теперь ни звука.
Наступили тьма и могильная тишина. Я слышал, как бьется мое сердце – тревожными, неровными толчками.
– Проклятая!.. Дьявол!.. – совершенно явственно долетали до нас слова.
Лязгнул засов, скрипнула как-то жалобно дверь, и в конуру ввалился человек. Кто он, я, конечно, не мог видеть, но сразу понял, что это страшный горбун. Чудовище было, очевидно, сильно пьяно. Извергая отвратительную ругань, горбун натолкнулся на край своей лежанки, потом отлетел в противоположную стену и направился пошатывающейся походкой в глубь логова.
– Что? Сладко пришлось, ведьма? Кувырк, кувырк… Ха-ха-ха! – вдруг разразился исступленно-бешеным, безумным хохотом страшный горбун.
Признаюсь, я похолодел от ужаса. Вдруг конура осветилась слабым, трепещущим синеватым светом. Горбун чиркнул спичкой и, должно быть, зажег сальную свечу, потому что комната озарилась тускло-красным пламенем.
– Только ошиблась, проклятая, не то взяла! – продолжал рычать горбун.
Он вдруг быстро наклонился, заглянул под кровать и потащил к себе небольшой черный сундук. При мысли, что он меня увидит, кровь заледенела в моих жилах. Я даже забыл, что у меня есть револьвер, которым я могу размозжить голову этому чудовищу. Горбун, выдвинув сундук, дрожащей лапой поставил около него свечку в оловянном подсвечнике и, все так же изрыгая проклятия и ругательства, отпер его и поднял крышку. Свет слабого пламени свечки падал на его лицо. Великий Боже, что это было за ужасное лицо! Клянусь вам, это было лицо самого дьявола!.. Медленно, весь дрожа, он стал вынимать мешочки, в которых сверкало золото, а потом – целая кипа процентных бумаг и ассигнаций. С тихим, захлебывающимся смехом он прижимал их к своим безобразным губам.
– Голубушки мои… Родненькие мои… Ах-хо-хо-хо! Сколько вас здесь… Все мое, мое!..
Человек-чудовище беззвучно хохотал. Его единственный глаз, казалось, готов был выскочить из орбиты. Страшные цепкие щупальца-руки судорожно сжимали мешочки и пачки. Но почти сейчас же из его груди вырвался озлобленный вопль-рычание:
– А этих нет! Целой пачки нет!.. Погубила, осиротила меня!
– Я верну их тебе! – вдруг раздался резкий голос.
Прежде чем я успел опомниться, я увидел, как горбун в ужасе запрокинулся назад. Его лицо из сине-багрового стало белее полотна. Нижняя челюсть отвисла и стала дрожать непрекращающейся дрожью. К нему медленно приближалась, тихо, плавно, словно привидение, девушка-покойница. Ее руки были простерты вперед.
– Ты убил меня, чудовище, но я… я не хочу брать с собой в могилу твоих постылых денег. Они будут жечь меня, не давая покоя моей душе.
Неистовый дикий крик, крик, полный смертельного ужаса, огласил мрачное логовище.
– Скорее! Ползи к двери. Сейчас же вон отсюда, – услышал я сдавленный шепот Путилина.
Я пополз из-под кровати к двери.
– Не подходи, не подходи, исчадие ада!.. – охваченный ужасом, лепетал горбун.
Девушка-покойница все приближалась к горбуну-чудовищу.
– Слушай же, убийца! – загробным голосом говорила девушка. – Там, на колокольне, под большим колоколом, прикрытые тряпкой, лежат твои деньги. Я пришла к тебе с того света, чтобы сказать: поторопись туда скорее, ты свободно пройдешь на колокольню и заберешь эти проклятые деньги, за которые порешил меня такой страшной смертью.
Обезумевший от ужаса, горбун, сидевший к нам спиной, замер. Путилин быстро и тихо, толкнув меня вперед, открыл ногой дверь.
– Беги немедленно что есть силы! Спускайся по лестнице! К воротам!
Я несся что было духу. Оглянувшись, я увидел, что за мной следом летят Путилин и Х. Вдруг из логова горбуна вырвалась белая фигура и с ловкостью акробатки сбежала с лестницы.
– Поздравляю вас, барынька, с блестяще удачным дебютом! – услышал я голос Путилина.
– Ради бога, друг, зачем же мы оставили на свободе этого страшного горбуна? – обратился я, пораженный, к Путилину.
Путилин усмехнулся:
– Положим, дружище, он не на свободе. Он кончен, то есть пойман – за ним установлен надзор. А затем… Я хочу довести дело до конца. Знаешь, это моя страсть и моя лучшая награда. Позволь мне насладиться одним маленьким эффектом. Ну, блестящая дебютантка, пожалуйте сюда, за этот выступ! Я – здесь, вы – там!
Мы разместились. В первый раз в своей жизни я был на колокольне. Колокола висели большой темной массой. Вскоре выплыла луна и озарила все вокруг своим трепетным сиянием. Лунный свет заиграл на колоколах, и что-то таинственно-чудное было в этой картине, полной мистического настроения. На лестнице послышались шаги. Кто-то тяжело и хрипло дышал. Миг – и наверху появилась страшная, безобразная фигура горбуна. Озаренная лунным блеском, она, эта чудовищная фигура, казалась плодом больной, кошмарной фантазии. Боязливо озираясь по сторонам, страшный спрут-человек быстро направился к большому колоколу. Тихо ворча, он нагнулся и стал шарить своей лапой…
– Нету… нету… Вот так!.. Неужели ведьма проклятая надула?..
Огромный горб продолжал ползать под колоколом.
– Тряпка… где тряпка? А под ней мои денежки!.. – бормотал человек-зверь.
– Я помогу тебе, мой убийца!
С этими словами из места своего укрытия выступила девушка-труп, помощница Путилина. Горбун испустил жалобный крик. Его опять, как и там, в конуре, затрясло от ужаса. Но это продолжалось одну секунду. С бешеным воплем злобы страшное чудовище одним гигантским прыжком бросилось на мнимую Леночку и сжало ее в своих страшных объятиях.
– Проклятая дочь Вельзевула! Я отделаюсь от тебя! Я сброшу тебя во второй раз!..
Крик, полный страха и мольбы, прорезал тишину ночи.
– Спасите! Спасите!
– Доктор, скорее! – крикнул мне Путилин, бросаясь сам, как молния, к чудовищному горбуну.
Наша агентша трепетала в руках горбуна. Он высоко поднял ее в воздух и ринулся к перилам колокольни. Путилин первый с недюжинной силой схватил горбуна за шею, стараясь оттащить его от перил колокольни. Вот в это-то время некоторые случайно проезжавшие и проходившие в сей поздний час мимо церкви Спаса на Сенной и видели эту страшную картину: озаренный луной безобразный горбун стоял на колокольне, высоко держа в своих руках белую фигуру девушки, которую собирался сбросить со страшной высоты.
Я ударил по ногам горбуна. Он грохнулся навзничь, не выпуская, однако, из своих цепких объятий бедную агентшу, которая была уже в состоянии глубокого обморока.
– Сдавайся, мерзавец! – приставил Путилин блестящее дуло револьвера ко лбу урода. – Если сию секунду ты не выпустишь женщину, я раскрою твой безобразный череп.
Около лица горбуна появилось дуло и моего револьвера. Страшные лапы чудовища разжались и выпустили полузадушенное тело отважной агентши-дебютантки.
Урод горбун до суда и до допроса разбил себе голову в месте заключения в ту же ночь. При обыске его страшного логова в сундуке было найдено… триста сорок тысяч двести двадцать рублей и несколько копеек.
– Скажи, Иван Дмитриевич, – спросил я позже моего друга, – как тебе удалось напасть на верный след этого чудовищного преступления?..
– По нескольким волосам… – усмехнувшись, ответил Путилин.
– Как так?! – поразился я.
– А вот слушай. Ты помнишь, когда незнакомый мне горбун протиснулся к трупу девушки, прося дать ему возможность взглянуть на покойницу? Вид этого необычайного урода невольно привлек мое внимание. Я по привычке быстро-быстро оглядел его с ног до головы, и тут мой взор случайно упал на пуговицу его полурваной куртки. На пуговице, зацепившись, висела целая прядка длинных волос. Волосы эти были точно такого же цвета, что и волосы покойной.
В то время, когда я поднимал холст с лица покойницы, то незаметным и ловким движением сорвал локон с пуговицы. При вскрытии я сличил эти волосы. Они оказались тождественными. Если ты примешь во внимание, что я, узнав, что девушка разбилась со страшной высоты, поглядел на колокольню, а затем выяснил, что горбун – постоянный обитатель церковной паперти, то… то ты несколько оправдаешь мою смелую уголовно-сыскную гипотезу. Но это еще не все. Я выяснил, что горбун богат, кроме того, он пьяница и развратник. Тогда, мой друг, мне все стало ясно. Я выработал свою особенную линию, которую я называю мертвой хваткой.
– Что же тебе стало ясно? Как ты провел нить между горбуном и Леночкой?
– Чрезвычайно легко. Показания ее матери пролили свет на характер Леночки. Она безумно хотела разбогатеть. Ей грезились наряды, бриллианты, парадные выезды. Я узнал, что она работала на лавку, расположенную близ церкви Спаса. Разве удивительно, что она, прослышав про богатство и женолюбие горбуна, решила его пощипать? Сначала, пользуясь своей красотой, она вскружила безобразную голову чудовища. Это было время флирта. Овладев всецело умом и сердцем горбуна, она безбоязненно рискнула прийти в его логово. Там она отыскала и похитила эти сорок девять тысяч рублей. Горбун узнал об этом, и… любовь к золоту победила любовь к женской красоте. Он решил жестоко отомстить, что и сделал.
БЕЛЫЕ ГОЛУБИ И СИЗЫЕ ГОРЛИЦЫ
– Вас хочет видеть по не терпящему отлагательства делу купец Вахрушинский, ваше превосходительство… – доложил агент.
– Вахрушинский?.. – удивленно поднял бровь Путилин. – Это кто же, не тот ли миллионер?
– Должно быть, он.
– Просите его войти.
Через секунду в кабинете появился высокий, тучный, кряжистый, как дуб, старик. Если бы густая шевелюра и длинная роскошная борода не были белы как лунь, его нельзя было бы назвать стариком – так свеж был румянец на его полных щеках, еще не тронутых морщинами, таким молодым блеском сверкали его красивые глаза. Одет посетитель был в очень длинный, из дорогого сукна сюртук и в лакированные высокие сапоги гармошкой. На шее его и на груди красовались регалии – несколько медалей и два креста-ордена.
«Какой великолепный образчик именитого, честного торгового человека!» – подумал я.
– Я к вам, ваше превосходительство… – взволнованно начал наш гость.
– Господин Вахрушинский?
– Так точно. Сила Федорович Вахрушинский, потомственный почетный гражданин, купец первой гильдии и кавалер…
– И очень щедрый благотворитель. Я много слышал о ваших крупных пожертвованиях на богоугодные дела, господин Вахрушинский. Прошу вас, садитесь. Чем могу служить?
Вахрушинский сел, при этом бросив на меня косой взгляд.
– Не беспокойтесь, господин Вахрушинский, – поймав этот взгляд, проговорил Путилин. – Это мой ближайший друг, доктор Z., прошу познакомиться. Он – мой верный спутник во многих темных и запутанных расследованиях. В его присутствии вы можете говорить совершенно спокойно и откровенно. Но если почему-либо вам нежелательно…
– Ах, нет, в таком случае очень рад, мне очень приятно! – пожал мне руку купец-миллионер.
Путилин выжидательно посмотрел на него.
– Такое дело у меня, ваше превосходительство, что и ума не приложу, как сказать. Горе на меня свалилось непосильное: сын мой единственный, наследник мой пропал!
Голос старика-красавца задрожал. Он судорожно схватился за красную ленту с медалью, словно она сдавливала его горло.
– Я вижу, – проговорил знаменитый сыщик, – что вы очень взволнованы. Очевидно, вам будет трудно связно рассказать мне о постигшем вас несчастье. Поэтому будьте добры, отвечайте подробно на мои вопросы.
– И верно… я сам не свой… – с болью в голосе проговорил именитый купец.
– Сколько лет вашему сыну? – начал допрос мой друг.
– Двадцать четыре.
– Холост или женат?
– Холост… хотя одно время был как бы на положении жениха.
– Когда исчез ваш сын? – продолжил свои расспросы знаменитый сыщик.
– Дней пять тому назад. Я сначала думал, что он вернется, мало ли, думаю, куда отлучился, а вчера старший приказчик вдруг передал мне письмо. Прочел – от него!
– Письмо с вами?
– Так точно. Вот оно. – И миллионер протянул Путилину листок и конверт из дешевой сероватой бумаги.
Вот что содержалось в послании:
«Дражайший мой родитель! Сколь мне ни прискорбно покидать вас, оставляя на старости лет одного, я, однако, делаю это, памятуя слова Священного Писания: «И оставивши дом свой и пойдешь за Мною». Знаю, как вы будете убиваться, но Господь в Сионе своем простит меня, а вас поддержит. Простите меня и за то еще, что захватил с собой те восемьдесят тысяч рублей, которые были у меня на руках от получки за поставки товара. Не на худое дело, а на Божье взял я эти деньги. Великое спасение уготовлю себе и вам. Меня не разыскивайте – не найдете, хоть я и неподалеку от вас жить буду. Буду денно и нощно молиться, чтобы и вы обратились на путь истинного спасения души. Любящий вас во Христе и Богородице сын ваш Димитрий».
Путилин задумчиво повертел записку в руках.
– Скажите, пожалуйста, вы не замечали каких-нибудь странностей в характере вашего сына?
– Как сказать? Особенного ничего. Тихий, скромный, вином не баловался, насчет женского пола до удивительности воздержан был. Любил книжки читать духовного, божественного содержания.
– В вашем доме появлялись странники и странницы?
– Когда жена-покойница была жива, она их принимала. С Афона, от разных монастырей. А после ее кончины я положил этому конец, потому что, скажу откровенно, не люблю я этих ханжей. Лукавые они праведники.
Купец-миллионер вдруг поднялся и чуть ли не в ноги поклонился Путилину.
– Ваше превосходительство! Господин Путилин! Явите божескую милость, разыщите моего сына! Подумайте, ведь он единственный у меня, ему, помирая, все дело передать хотел. Радовал он меня нравом своим примерным, денно и нощно благодарил я Создателя за него! Ничего не пожалею: озолочу агентов ваших, миллион пожертвую на богадельни, разыщите только его! Образумлю его, может, и переменится парень. Вы вон ведь орел какой! Каких только дел не раскрыли! Помогите же бедному отцу!.. К вам обращаюсь, не хочу дело предавать полицейской огласке… – И Вахрушинский нудно зарыдал тяжелым мужским рыданием.
– Голубчик… бросьте… не надо так отчаиваться… может быть, и отыщем вашего сына! – в чрезвычайном волнении проговорил Путилин. – Я сам, лично, приму участие в вашем деле. Вот что: сейчас я должен поехать к вам домой и тщательно осмотреть комнату вашего сына.
Лицо старика-красавца осветилось радостной, почти детской улыбкой.
– Лошадки мои меня тут дожидаются. Живо доставлю вас, благодетель, в мой домишко!..
– Это у вас черная половина? – спросил Путилин.
– Точно так, ваше превосходительство. А вот и комната сына моего.
В ту минуту, когда мы собирались войти в нее, дверь ее быстро распахнулась, и на пороге появилась фигура седого старичка.
– Ты что здесь делал, Прокл Онуфриевич? – спросил его Вахрушинский.
– Да горенку Дмитрия Силыча прибирал… – слегка дребезжащим высоким голосом ответил старик, бросив на нас удивленный взгляд голубоватых выцветших глаз, и быстро скрылся в темных закоулках коридора.
Комната молодого Вахрушинского отличалась поразительно скромным убранством. Простой дере– вянный стол, на котором аккуратной стопочкой, в порядке, лежали синие тетради. Над столом – такая же простенькая полочка, на ней – книги в темных переплетах. В углу – кровать, накрытая дешевым шерстяным одеялом. Иконы в углу, стул с продранной клеенкой – вот и вся обстановка.
– Ого, ваш сын – настоящий отшельник! – произнес Путилин, зорко оглядывая комнату-келью молодого миллионера.
– Господи, я ведь предлагал ему золото и всяческую роскошь. Не захотел! Ничего лишнего мне, говорит, не надо, папаша. От прихотей грех заводится.
Путилин принялся разглядывать книги, тетради. Вдруг, рассматривая одну из тетрадей, он быстро повернулся к почтенному купцу и спросил его:
– Скажите, пожалуйста, у вас по средам и пятницам подают постное?
– Да-с! – ответил удивленный Вахрушинский.
– Ну, а могу я узнать, что у вас, например, сегодня варили на горячее слугам и приказчикам?
Лицо негоцианта приняло чрезвычайно глупое выражение: оно попросту окаменело от удивления.
– Сейчас узнаю, ваше превосходительство! – только и смог пролепетать он, быстро выходя из комнаты.
– Прости меня, Иван Дмитриевич, – начал я, подходя к своему другу, который быстро вырвал половину страницы из тетради, – что я в самом начале вмешиваюсь в твое расследование. Но скажи, ради бога, неужели горячее может играть какую-нибудь роль в деле поиска пропавшего единственного наследника и любимого сына миллионера?..
– Как всё – нет, а как частность – да… – усмехнулся мой гениальный друг.
– Сегодня варили щи, ваше-ство… – проговорил купец-миллионер, входя в комнату своего сына, исчезнувшего необъяснимым, таинственным образом.
– С грибами? – спросил Путилин.
– А… а откуда вы это знаете? – удивленно спросил Вахрушинский.
– Не о том речь, голубчик. Скажите, кто это сейчас, при нас, вышел из комнаты вашего сына? Это ваш старший приказчик?
– Вы воистину кудесник, ваше превосходительство! – вырвалось у старика купца восторженное восклицание. – Правду изволили сказать: это мой старший приказчик.
– Пригласите его сюда!
Путилин зажег свою лампу-фонарь, свой знаменитый потайной фонарь, и спрятал его в кармане. По дому уже растекались темные сумерки короткого зимнего дня.
– Скажите, пожалуйста, любезный Прокл Онуфриевич, – обратился Путилин к вошедшему старичку, – кто доставил вам письмо от исчезнувшего молодого хозяина Дмитрия Силыча?
– Да какой-то неизвестный не то мужик, не то парень. Сунул мне в руку – и давай деру!..
– Так-с… А вы лицо этого таинственного посланца не разглядели?
– А именно-с? – насторожившись, почтительно спросил тот.
– Он был с бородой или без бороды?
– Не приметил-с… – сказал старший приказчик.
Путилин быстро вытащил из кармана фонарь и направил луч света на лицо старого приказчика.
– И ни одного гнуса не заползало в дом в то время, когда вам, любезный, передавали письмо? – прогремел вдруг Путилин громовым голосом.
От неожиданности и я, и хозяин-миллионер вздрогнули и даже привстали со своих мест. Старший приказчик, седенький старичок, отпрянул от знаменитого сыщика.
– Виноват-с… Невдомек мне, о чем изволите спрашивать…
– Больше ничего… Ступайте, голубчик… – мягко ответил Путилин.
После этого Иван Дмитриевич долго сидел, задумавшись.
– Да разве вы его не знаете? Разве он скажет что-нибудь наперед? – ответила она загадочно.
Вот и эта галерея, вонючая, зловонная. В ней было почти темно. Только в самом ее конце из крошечного оконца лился тусклый свет сквозь мутное разбитое стекло, заклеенное бумагой. Перед нами была небольшая дверь, обитая старой-престарой клеенкой. На ней выделялся длинный засов, на нем – огромный висячий замок.
– Начинайте, голубчик! – обратился Путилин к агенту.
Послышался чуть слышный металлический лязг инструментов в руках агента Х.
– А теперь, господа, вот что… – великий сыщик обратился уже к нам. – Если замок открыть не удастся, тогда я немедленно возвращаюсь в «Малинник», а вы… вы караульте здесь. Смотрите, какое тут чудесное помещение.
С этими словами Путилин подвел нас к какой-то конуре, напоминавшей нечто вроде сарая-кладовой. Я приходил во все большее замешательство.
– Иван Дмитриевич, да объясни ты хоть что-нибудь!..
– Тсс! Ни звука! Ну как? – спросил он агента.
– Великолепно! Кажется, сейчас удастся, – ответил Х.
– Ну?
– Готово!
– Браво, голубчик, замечательно сработано! – довольным голосом произнес сыщик.
– Пожалуйте! – раздался шепот агента Х.
– Прошу! – пригласил нас Путилин, показывая на открывшуюся дверь.
Первой вошла агентша, за ней – я. Наш наставник остановился в дверях и обратился к Х.:
– Ну а теперь, голубчик, закройте, вернее, заприте нас на замок тем же образом.
– Как?! – в сильнейшем недоумении и даже с некоторым страхом воскликнул я. – Как?! Вы хотите, чтобы мы оказались заперты в логове того страшного урода?
– Совершенно верно, мы должны быть заперты, дружище… – невозмутимо ответил мой друг. – Постойте, господа, пропустите меня вперед, я немного освещу вам путь.
Путилин полез в карман за потайным фонарем. В эту секунду я услышал звук запираемого снаружи замка. Много, господа, лет прошло с тех пор, но уверяю вас, что этот звук и сейчас стоит у меня в ушах, точно я его снова слышу.
Ледяной ужас охватил все мое существо. Такое чувство испытывает, наверно, человек, которого хоронят в состоянии летаргического сна, когда он слышит, что над ним заколачивают крышку гроба, или осужденный, брошенный в темницу-подземелье, при звуке навеки захлопываемой за ним двери каземата.
– Ну, вот и свет! – проговорил Путилин.
Он держал перед собой небольшой фонарь. Узкая, но яркая полоса света прорезала тьму. Мы очутились в жилище страшного горбуна. Первое, что поражало, был холодный, пронизывающе сырой воздух, пропитанный отвратительным запахом плесени.
– Брр! Настоящий склеп! – произнес Путилин.
– Да, неважное помещение, – согласился я.
Небольшая комната – если только это логово, грязное и смрадное, можно было назвать комнатой – была почти вся заставлена всевозможными предметами, начиная от разбитых ваз и заканчивая пустыми жестяными банками, пустыми бутылками, колченогими табуретами, кусками материи. В углу стояло подобие стола. На всем этом скоплении «богатств» толстым слоем лежали пыль и грязно-бурая паутина. Видно было, что страшная лапа безобразного чудовища-горбуна не притрагивалась ко всему этому в течение многих лет. У стены было устроено нечто вроде кровати – настил из нескольких досок на толстых поленьях, на этих досках – куча отвратительного тряпья, служившего, очевидно, подстилкой и прикрытием уроду.
– Не теряя ни минуты, я должен вас спрятать, господа! – проговорил Путилин.
Он зорко осмотрелся.
– Нам с тобой, дружище, следует быть поближе к дверям, поэтому ты лезь под кровать с этой стороны, а я в последний момент займу вот эту позицию.
И Путилин указал на выступ в этой убогой конуре, образующий как бы нишу.
– Теперь – и это главное – мне надо вас, барынька, устроить. О, от этого зависит многое, очень многое! – загадочно прошептал гениальный сыщик.
Он еще раз оглядел логовище горбуна:
– Гм… скверно… Но делать нечего! Придется вам поглотать пыли и покушать паутинки, барынька. Потрудитесь спрятаться вот за эту пирамидку из всевозможной дряни, – указал Путилин на груду различных предметов. – Кстати, снимайте скорее ваше пальто. Давайте его мне! Его можно бросить куда угодно, лишь бы оно не попадалось на глаза. Отлично… вот так. Ну-ка, доктор, извольте взглянуть на сие зрелище!
Я, уже залезший под кровать, выглянул и испустил сдавленный крик изумления. Передо мной стояла… нет, я не так выразился: не стояла, а стоял… труп Леночки, убитой девушки. С помощью удивительного трико телесного цвета создавалась – благодаря скудному освещению – полная иллюзия обнаженного тела. Руки и ноги казались кровавыми обрубками, вернее – раздробленной кровавой массой. Длинные волосы, смоченные кровью, падали на плечи беспорядочными прядями.
– Правильно? – спросил Путилин.
– Но… это… – заплетающимся языком пролепетал я. – Это черт знает что такое!
На меня, съежившегося под кроватью, нашел, положительно, столбняк. Мне казалось, что это какой-то страшный, тяжелый кошмар, что все происходящее не действительность, а сон. Но увы! Все это происходило наяву и было одной из гениальных задумок И. Д. Путилина, моего друга.
– Ну, по местам! – тихо скомандовал гениальный сыщик, гася фонарь. – Да, кстати, барынька: зажимайте крепко нос, дышите только ртом. Здесь слишком много пыли, а пыль в делах уголовного сыска иногда преопасная вещь… Тсс! Теперь ни звука.
Наступили тьма и могильная тишина. Я слышал, как бьется мое сердце – тревожными, неровными толчками.
Из могилы
Время тянулось страшно медленно. Секунды казались минутами, минуты – часами. Вдруг до моего слуха донеслись шаги человека, приближающегося к двери. Послышалось хриплое бормотание, точно ворчание дикого зверя вперемешку со злобными выкриками, проклятиями. Загремел замок.– Проклятая!.. Дьявол!.. – совершенно явственно долетали до нас слова.
Лязгнул засов, скрипнула как-то жалобно дверь, и в конуру ввалился человек. Кто он, я, конечно, не мог видеть, но сразу понял, что это страшный горбун. Чудовище было, очевидно, сильно пьяно. Извергая отвратительную ругань, горбун натолкнулся на край своей лежанки, потом отлетел в противоположную стену и направился пошатывающейся походкой в глубь логова.
– Что? Сладко пришлось, ведьма? Кувырк, кувырк… Ха-ха-ха! – вдруг разразился исступленно-бешеным, безумным хохотом страшный горбун.
Признаюсь, я похолодел от ужаса. Вдруг конура осветилась слабым, трепещущим синеватым светом. Горбун чиркнул спичкой и, должно быть, зажег сальную свечу, потому что комната озарилась тускло-красным пламенем.
– Только ошиблась, проклятая, не то взяла! – продолжал рычать горбун.
Он вдруг быстро наклонился, заглянул под кровать и потащил к себе небольшой черный сундук. При мысли, что он меня увидит, кровь заледенела в моих жилах. Я даже забыл, что у меня есть револьвер, которым я могу размозжить голову этому чудовищу. Горбун, выдвинув сундук, дрожащей лапой поставил около него свечку в оловянном подсвечнике и, все так же изрыгая проклятия и ругательства, отпер его и поднял крышку. Свет слабого пламени свечки падал на его лицо. Великий Боже, что это было за ужасное лицо! Клянусь вам, это было лицо самого дьявола!.. Медленно, весь дрожа, он стал вынимать мешочки, в которых сверкало золото, а потом – целая кипа процентных бумаг и ассигнаций. С тихим, захлебывающимся смехом он прижимал их к своим безобразным губам.
– Голубушки мои… Родненькие мои… Ах-хо-хо-хо! Сколько вас здесь… Все мое, мое!..
Человек-чудовище беззвучно хохотал. Его единственный глаз, казалось, готов был выскочить из орбиты. Страшные цепкие щупальца-руки судорожно сжимали мешочки и пачки. Но почти сейчас же из его груди вырвался озлобленный вопль-рычание:
– А этих нет! Целой пачки нет!.. Погубила, осиротила меня!
– Я верну их тебе! – вдруг раздался резкий голос.
Прежде чем я успел опомниться, я увидел, как горбун в ужасе запрокинулся назад. Его лицо из сине-багрового стало белее полотна. Нижняя челюсть отвисла и стала дрожать непрекращающейся дрожью. К нему медленно приближалась, тихо, плавно, словно привидение, девушка-покойница. Ее руки были простерты вперед.
– Ты убил меня, чудовище, но я… я не хочу брать с собой в могилу твоих постылых денег. Они будут жечь меня, не давая покоя моей душе.
Неистовый дикий крик, крик, полный смертельного ужаса, огласил мрачное логовище.
– Скорее! Ползи к двери. Сейчас же вон отсюда, – услышал я сдавленный шепот Путилина.
Я пополз из-под кровати к двери.
– Не подходи, не подходи, исчадие ада!.. – охваченный ужасом, лепетал горбун.
Девушка-покойница все приближалась к горбуну-чудовищу.
– Слушай же, убийца! – загробным голосом говорила девушка. – Там, на колокольне, под большим колоколом, прикрытые тряпкой, лежат твои деньги. Я пришла к тебе с того света, чтобы сказать: поторопись туда скорее, ты свободно пройдешь на колокольню и заберешь эти проклятые деньги, за которые порешил меня такой страшной смертью.
Обезумевший от ужаса, горбун, сидевший к нам спиной, замер. Путилин быстро и тихо, толкнув меня вперед, открыл ногой дверь.
– Беги немедленно что есть силы! Спускайся по лестнице! К воротам!
Я несся что было духу. Оглянувшись, я увидел, что за мной следом летят Путилин и Х. Вдруг из логова горбуна вырвалась белая фигура и с ловкостью акробатки сбежала с лестницы.
– Поздравляю вас, барынька, с блестяще удачным дебютом! – услышал я голос Путилина.
На колокольне
Мы поднимались по узкой винтообразной лестнице Спасской колокольни. Я, еще не успевший прийти в себя после всего пережитого, заметил кое-где фигуры людей. Очевидно, мой гениальный друг заранее отдал известные распоряжения. Фигуры почтительно уступали нам дорогу, затем, после того как Путилин им что-то отрывисто шептал, быстро исчезали. Когда мы вошли на колокольню, было ровно два часа ночи.– Ради бога, друг, зачем же мы оставили на свободе этого страшного горбуна? – обратился я, пораженный, к Путилину.
Путилин усмехнулся:
– Положим, дружище, он не на свободе. Он кончен, то есть пойман – за ним установлен надзор. А затем… Я хочу довести дело до конца. Знаешь, это моя страсть и моя лучшая награда. Позволь мне насладиться одним маленьким эффектом. Ну, блестящая дебютантка, пожалуйте сюда, за этот выступ! Я – здесь, вы – там!
Мы разместились. В первый раз в своей жизни я был на колокольне. Колокола висели большой темной массой. Вскоре выплыла луна и озарила все вокруг своим трепетным сиянием. Лунный свет заиграл на колоколах, и что-то таинственно-чудное было в этой картине, полной мистического настроения. На лестнице послышались шаги. Кто-то тяжело и хрипло дышал. Миг – и наверху появилась страшная, безобразная фигура горбуна. Озаренная лунным блеском, она, эта чудовищная фигура, казалась плодом больной, кошмарной фантазии. Боязливо озираясь по сторонам, страшный спрут-человек быстро направился к большому колоколу. Тихо ворча, он нагнулся и стал шарить своей лапой…
– Нету… нету… Вот так!.. Неужели ведьма проклятая надула?..
Огромный горб продолжал ползать под колоколом.
– Тряпка… где тряпка? А под ней мои денежки!.. – бормотал человек-зверь.
– Я помогу тебе, мой убийца!
С этими словами из места своего укрытия выступила девушка-труп, помощница Путилина. Горбун испустил жалобный крик. Его опять, как и там, в конуре, затрясло от ужаса. Но это продолжалось одну секунду. С бешеным воплем злобы страшное чудовище одним гигантским прыжком бросилось на мнимую Леночку и сжало ее в своих страшных объятиях.
– Проклятая дочь Вельзевула! Я отделаюсь от тебя! Я сброшу тебя во второй раз!..
Крик, полный страха и мольбы, прорезал тишину ночи.
– Спасите! Спасите!
– Доктор, скорее! – крикнул мне Путилин, бросаясь сам, как молния, к чудовищному горбуну.
Наша агентша трепетала в руках горбуна. Он высоко поднял ее в воздух и ринулся к перилам колокольни. Путилин первый с недюжинной силой схватил горбуна за шею, стараясь оттащить его от перил колокольни. Вот в это-то время некоторые случайно проезжавшие и проходившие в сей поздний час мимо церкви Спаса на Сенной и видели эту страшную картину: озаренный луной безобразный горбун стоял на колокольне, высоко держа в своих руках белую фигуру девушки, которую собирался сбросить со страшной высоты.
Я ударил по ногам горбуна. Он грохнулся навзничь, не выпуская, однако, из своих цепких объятий бедную агентшу, которая была уже в состоянии глубокого обморока.
– Сдавайся, мерзавец! – приставил Путилин блестящее дуло револьвера ко лбу урода. – Если сию секунду ты не выпустишь женщину, я раскрою твой безобразный череп.
Около лица горбуна появилось дуло и моего револьвера. Страшные лапы чудовища разжались и выпустили полузадушенное тело отважной агентши-дебютантки.
Урод горбун до суда и до допроса разбил себе голову в месте заключения в ту же ночь. При обыске его страшного логова в сундуке было найдено… триста сорок тысяч двести двадцать рублей и несколько копеек.
– Скажи, Иван Дмитриевич, – спросил я позже моего друга, – как тебе удалось напасть на верный след этого чудовищного преступления?..
– По нескольким волосам… – усмехнувшись, ответил Путилин.
– Как так?! – поразился я.
– А вот слушай. Ты помнишь, когда незнакомый мне горбун протиснулся к трупу девушки, прося дать ему возможность взглянуть на покойницу? Вид этого необычайного урода невольно привлек мое внимание. Я по привычке быстро-быстро оглядел его с ног до головы, и тут мой взор случайно упал на пуговицу его полурваной куртки. На пуговице, зацепившись, висела целая прядка длинных волос. Волосы эти были точно такого же цвета, что и волосы покойной.
В то время, когда я поднимал холст с лица покойницы, то незаметным и ловким движением сорвал локон с пуговицы. При вскрытии я сличил эти волосы. Они оказались тождественными. Если ты примешь во внимание, что я, узнав, что девушка разбилась со страшной высоты, поглядел на колокольню, а затем выяснил, что горбун – постоянный обитатель церковной паперти, то… то ты несколько оправдаешь мою смелую уголовно-сыскную гипотезу. Но это еще не все. Я выяснил, что горбун богат, кроме того, он пьяница и развратник. Тогда, мой друг, мне все стало ясно. Я выработал свою особенную линию, которую я называю мертвой хваткой.
– Что же тебе стало ясно? Как ты провел нить между горбуном и Леночкой?
– Чрезвычайно легко. Показания ее матери пролили свет на характер Леночки. Она безумно хотела разбогатеть. Ей грезились наряды, бриллианты, парадные выезды. Я узнал, что она работала на лавку, расположенную близ церкви Спаса. Разве удивительно, что она, прослышав про богатство и женолюбие горбуна, решила его пощипать? Сначала, пользуясь своей красотой, она вскружила безобразную голову чудовища. Это было время флирта. Овладев всецело умом и сердцем горбуна, она безбоязненно рискнула прийти в его логово. Там она отыскала и похитила эти сорок девять тысяч рублей. Горбун узнал об этом, и… любовь к золоту победила любовь к женской красоте. Он решил жестоко отомстить, что и сделал.
БЕЛЫЕ ГОЛУБИ И СИЗЫЕ ГОРЛИЦЫ
Исчезновение сына миллионера
Я сидел с моим другом Путилиным в его кабинете, и мы вели задушевную беседу о последних чудесных событиях в жизни криминального Петербурга. В дверь постучались, и на приглашение Путилина войти перед нами выросла фигура дежурного агента.– Вас хочет видеть по не терпящему отлагательства делу купец Вахрушинский, ваше превосходительство… – доложил агент.
– Вахрушинский?.. – удивленно поднял бровь Путилин. – Это кто же, не тот ли миллионер?
– Должно быть, он.
– Просите его войти.
Через секунду в кабинете появился высокий, тучный, кряжистый, как дуб, старик. Если бы густая шевелюра и длинная роскошная борода не были белы как лунь, его нельзя было бы назвать стариком – так свеж был румянец на его полных щеках, еще не тронутых морщинами, таким молодым блеском сверкали его красивые глаза. Одет посетитель был в очень длинный, из дорогого сукна сюртук и в лакированные высокие сапоги гармошкой. На шее его и на груди красовались регалии – несколько медалей и два креста-ордена.
«Какой великолепный образчик именитого, честного торгового человека!» – подумал я.
– Я к вам, ваше превосходительство… – взволнованно начал наш гость.
– Господин Вахрушинский?
– Так точно. Сила Федорович Вахрушинский, потомственный почетный гражданин, купец первой гильдии и кавалер…
– И очень щедрый благотворитель. Я много слышал о ваших крупных пожертвованиях на богоугодные дела, господин Вахрушинский. Прошу вас, садитесь. Чем могу служить?
Вахрушинский сел, при этом бросив на меня косой взгляд.
– Не беспокойтесь, господин Вахрушинский, – поймав этот взгляд, проговорил Путилин. – Это мой ближайший друг, доктор Z., прошу познакомиться. Он – мой верный спутник во многих темных и запутанных расследованиях. В его присутствии вы можете говорить совершенно спокойно и откровенно. Но если почему-либо вам нежелательно…
– Ах, нет, в таком случае очень рад, мне очень приятно! – пожал мне руку купец-миллионер.
Путилин выжидательно посмотрел на него.
– Такое дело у меня, ваше превосходительство, что и ума не приложу, как сказать. Горе на меня свалилось непосильное: сын мой единственный, наследник мой пропал!
Голос старика-красавца задрожал. Он судорожно схватился за красную ленту с медалью, словно она сдавливала его горло.
– Я вижу, – проговорил знаменитый сыщик, – что вы очень взволнованы. Очевидно, вам будет трудно связно рассказать мне о постигшем вас несчастье. Поэтому будьте добры, отвечайте подробно на мои вопросы.
– И верно… я сам не свой… – с болью в голосе проговорил именитый купец.
– Сколько лет вашему сыну? – начал допрос мой друг.
– Двадцать четыре.
– Холост или женат?
– Холост… хотя одно время был как бы на положении жениха.
– Когда исчез ваш сын? – продолжил свои расспросы знаменитый сыщик.
– Дней пять тому назад. Я сначала думал, что он вернется, мало ли, думаю, куда отлучился, а вчера старший приказчик вдруг передал мне письмо. Прочел – от него!
– Письмо с вами?
– Так точно. Вот оно. – И миллионер протянул Путилину листок и конверт из дешевой сероватой бумаги.
Вот что содержалось в послании:
«Дражайший мой родитель! Сколь мне ни прискорбно покидать вас, оставляя на старости лет одного, я, однако, делаю это, памятуя слова Священного Писания: «И оставивши дом свой и пойдешь за Мною». Знаю, как вы будете убиваться, но Господь в Сионе своем простит меня, а вас поддержит. Простите меня и за то еще, что захватил с собой те восемьдесят тысяч рублей, которые были у меня на руках от получки за поставки товара. Не на худое дело, а на Божье взял я эти деньги. Великое спасение уготовлю себе и вам. Меня не разыскивайте – не найдете, хоть я и неподалеку от вас жить буду. Буду денно и нощно молиться, чтобы и вы обратились на путь истинного спасения души. Любящий вас во Христе и Богородице сын ваш Димитрий».
Путилин задумчиво повертел записку в руках.
– Скажите, пожалуйста, вы не замечали каких-нибудь странностей в характере вашего сына?
– Как сказать? Особенного ничего. Тихий, скромный, вином не баловался, насчет женского пола до удивительности воздержан был. Любил книжки читать духовного, божественного содержания.
– В вашем доме появлялись странники и странницы?
– Когда жена-покойница была жива, она их принимала. С Афона, от разных монастырей. А после ее кончины я положил этому конец, потому что, скажу откровенно, не люблю я этих ханжей. Лукавые они праведники.
Купец-миллионер вдруг поднялся и чуть ли не в ноги поклонился Путилину.
– Ваше превосходительство! Господин Путилин! Явите божескую милость, разыщите моего сына! Подумайте, ведь он единственный у меня, ему, помирая, все дело передать хотел. Радовал он меня нравом своим примерным, денно и нощно благодарил я Создателя за него! Ничего не пожалею: озолочу агентов ваших, миллион пожертвую на богадельни, разыщите только его! Образумлю его, может, и переменится парень. Вы вон ведь орел какой! Каких только дел не раскрыли! Помогите же бедному отцу!.. К вам обращаюсь, не хочу дело предавать полицейской огласке… – И Вахрушинский нудно зарыдал тяжелым мужским рыданием.
– Голубчик… бросьте… не надо так отчаиваться… может быть, и отыщем вашего сына! – в чрезвычайном волнении проговорил Путилин. – Я сам, лично, приму участие в вашем деле. Вот что: сейчас я должен поехать к вам домой и тщательно осмотреть комнату вашего сына.
Лицо старика-красавца осветилось радостной, почти детской улыбкой.
– Лошадки мои меня тут дожидаются. Живо доставлю вас, благодетель, в мой домишко!..
Жирное пятно
Домишко Силы Федоровича Вахрушинского оказался настоящим дворцом. Мы прошли анфиладой роскошно убранных комнат, сверкающих позолотой. Миновав несколько коридоров и спустившись по маленькой лестнице, мы очутились в совсем ином царстве. Тут обстановка царила серенькая, мещанско-купеческая. Пахло постным маслом, щами.– Это у вас черная половина? – спросил Путилин.
– Точно так, ваше превосходительство. А вот и комната сына моего.
В ту минуту, когда мы собирались войти в нее, дверь ее быстро распахнулась, и на пороге появилась фигура седого старичка.
– Ты что здесь делал, Прокл Онуфриевич? – спросил его Вахрушинский.
– Да горенку Дмитрия Силыча прибирал… – слегка дребезжащим высоким голосом ответил старик, бросив на нас удивленный взгляд голубоватых выцветших глаз, и быстро скрылся в темных закоулках коридора.
Комната молодого Вахрушинского отличалась поразительно скромным убранством. Простой дере– вянный стол, на котором аккуратной стопочкой, в порядке, лежали синие тетради. Над столом – такая же простенькая полочка, на ней – книги в темных переплетах. В углу – кровать, накрытая дешевым шерстяным одеялом. Иконы в углу, стул с продранной клеенкой – вот и вся обстановка.
– Ого, ваш сын – настоящий отшельник! – произнес Путилин, зорко оглядывая комнату-келью молодого миллионера.
– Господи, я ведь предлагал ему золото и всяческую роскошь. Не захотел! Ничего лишнего мне, говорит, не надо, папаша. От прихотей грех заводится.
Путилин принялся разглядывать книги, тетради. Вдруг, рассматривая одну из тетрадей, он быстро повернулся к почтенному купцу и спросил его:
– Скажите, пожалуйста, у вас по средам и пятницам подают постное?
– Да-с! – ответил удивленный Вахрушинский.
– Ну, а могу я узнать, что у вас, например, сегодня варили на горячее слугам и приказчикам?
Лицо негоцианта приняло чрезвычайно глупое выражение: оно попросту окаменело от удивления.
– Сейчас узнаю, ваше превосходительство! – только и смог пролепетать он, быстро выходя из комнаты.
– Прости меня, Иван Дмитриевич, – начал я, подходя к своему другу, который быстро вырвал половину страницы из тетради, – что я в самом начале вмешиваюсь в твое расследование. Но скажи, ради бога, неужели горячее может играть какую-нибудь роль в деле поиска пропавшего единственного наследника и любимого сына миллионера?..
– Как всё – нет, а как частность – да… – усмехнулся мой гениальный друг.
– Сегодня варили щи, ваше-ство… – проговорил купец-миллионер, входя в комнату своего сына, исчезнувшего необъяснимым, таинственным образом.
– С грибами? – спросил Путилин.
– А… а откуда вы это знаете? – удивленно спросил Вахрушинский.
– Не о том речь, голубчик. Скажите, кто это сейчас, при нас, вышел из комнаты вашего сына? Это ваш старший приказчик?
– Вы воистину кудесник, ваше превосходительство! – вырвалось у старика купца восторженное восклицание. – Правду изволили сказать: это мой старший приказчик.
– Пригласите его сюда!
Путилин зажег свою лампу-фонарь, свой знаменитый потайной фонарь, и спрятал его в кармане. По дому уже растекались темные сумерки короткого зимнего дня.
– Скажите, пожалуйста, любезный Прокл Онуфриевич, – обратился Путилин к вошедшему старичку, – кто доставил вам письмо от исчезнувшего молодого хозяина Дмитрия Силыча?
– Да какой-то неизвестный не то мужик, не то парень. Сунул мне в руку – и давай деру!..
– Так-с… А вы лицо этого таинственного посланца не разглядели?
– А именно-с? – насторожившись, почтительно спросил тот.
– Он был с бородой или без бороды?
– Не приметил-с… – сказал старший приказчик.
Путилин быстро вытащил из кармана фонарь и направил луч света на лицо старого приказчика.
– И ни одного гнуса не заползало в дом в то время, когда вам, любезный, передавали письмо? – прогремел вдруг Путилин громовым голосом.
От неожиданности и я, и хозяин-миллионер вздрогнули и даже привстали со своих мест. Старший приказчик, седенький старичок, отпрянул от знаменитого сыщика.
– Виноват-с… Невдомек мне, о чем изволите спрашивать…
– Больше ничего… Ступайте, голубчик… – мягко ответил Путилин.
После этого Иван Дмитриевич долго сидел, задумавшись.