– Может, лучше мы доставим, безвозмездно, такая услуга входит в месячную плату.
– Спасибо, – вновь очень вежливо сказал Каюров, – сами справимся.
Верещагина только вздохнула. Лечить доведенного до истерического припадка жеребца придется ей. Но Ральф и Лорд прибыли в изумительно оборудованном фургоне. Леша восхищенно цокал языком, оглядывая машину. Пол, покрытый специальным ковром, был оборудован подъемником, и животные, просто став на него, оказывались через пару секунд внутри. Их не надо было, понукая и упрашивая, заводить по настилу. Внутри было великолепное стойло, сиденье для конюха, ветеринарная аптечка, а на стене – мобильный телефон.
– Что это за фирма такая? – удивлялся Алексей, разглядывая красные буквы, украшавшие борта грузовика. – «МИЛ», никогда не слышал, но, похоже, ребята дело знают! От такого фургона даже я бы не отказался.
Михаил засмеялся, а когда сели пить чай, пояснил:
– «МИЛ» принадлежит нам с женой. Мы занимаеся перевозкой нестандартных, вернее, необычных грузов. Причем это не только животные. В мае нас нанимал Музей Востока, чтобы доставить в Париж на выставку две мумии. Самолетом везти нельзя, вернее, можно, но только в пассажирском салоне, в багажном отделении холодно, и давление другое. Представляете свою реакцию: вы собрались во Францию, сели в аэробус, а рядышком парочка спеленутых покойничков, отъехавших на тот свет еще до Рождества Христова!
Он засмеялся, Галя и Леша тоже развеселились. Каюров продолжал:
– Не поверите, чего только мы не возили: вирусы, древние книги, картины, тяжелобольных людей, носорога… Мы никому не отказываем. Не хотят граждане пользоваться «Скорой помощью» – никогда не спрашиваем почему. Наше дело выполнить заказ, а отчего человек обратился к нам, нас не касается! Дело у нас доходное, так что, если что потребуется, обращайтесь, обслужим по льготному тарифу.
Каюровы оказались беспроблемными клиентами. Плату не задерживали, претензий не предъявляли и никогда не хамили Верещагиным. Приезжали раз в неделю, в основном в пятницу, оставались на ночевку и всю субботу катались по окрестностям. Леша и Галка никогда не протестуют, если хозяева лошадей остаются в гостевых комнатах, дом у них большой, комнат для приезжающих целых пять, проблем никаких. Есть еще один нюанс. Например, Чванов, приятнейший человек, профессор, мировая величина в области хирургии, заявляется к Верещагиным примерно раз в десять дней, каждый раз с новой дамой, которую величает «племянницей». Галка ласково привечает девушек и делает вид, что искренне верит в родственные узы, связывающие Андрея Владимировича с длинноногими блондинками…
Но Каюров всегда появлялся только с законной супругой.
– А ты уверена, что Лена – его жена? – спросила я.
Галка серьезно ответила:
– Конечно. Однажды разговор зашел о семейной жизни, и мы случайно выяснили, что расписались в один день, правда, в разные годы. Мы-то с Лешкой 28 апреля 1982 года, а они тоже 28 апреля, но в 1998-м. Лена даже вытащила паспорт и показала штамп о браке. Но даже без документа было понятно, что они супружеская пара.
– Почему?
– Ну она с ним так разговаривала… С любовником иначе общаешься, Михаил явно был подкаблучник, постоянно хотел ей угодить. То шаль принесет, то ножки укроет, словом, не хочу говна!
– Что? – удивилась я.
Галка захохотала.
– Анекдот такой есть. Уж, извини, мы, селяне, народ грубый, вот и шутки такие. Одна жена попросила мужа:
«Хочу бутерброд с дерьмом».
Муженек удивился, но волю супруги выполнил, принес «деликатес». Смотрит женушка на поданное и кривится:
«Сам сначала попробуй!»
Делать нечего, пришлось несчастному навоз жевать, а благоверная спрашивает:
«Ну, вкусно?»
«Нет, – отвечает подкаблучник, – мерзость жуткая».
«Ой, – кричит баба, – так я и пробовать не стану, верю тебе».
Я усмехнулась. Сама выходила замуж четыре раза, только подобные угощения во всех браках доставались мне. Наверное, я слишком мягкотелая и не умею пользоваться когтями и зубами или у меня их просто нет.
– Дай мне телефон Чванова, – попросила я.
Галка радостно хлопнула в ладоши.
– Согласна! Ну, спасибо! Сейчас, погоди.
Она принялась рыться в огромной сумке, приговаривая:
– Нет, выкину эту торбищу, вечно в ней все исчезает, словно в черной дыре.
Не успела она с криком «нашла» выложить на стол черненькую книжечку, как с порога раздалось тихое:
– Здравствуйте!
Слегка удивившись, я перевела взгляд и чуть не перекрестилась. В комнату входил Севка Лазарев.
– Ты откуда? – ляпнула я от неожиданности.
– Как это? – изумился Севка. – Из Израиля, конечно. Вот, приехал ненадолго. Мама велела у вас остановиться, говорила, места полно. Я, между прочим, теперь подданный Израиля, в этой стране иностранец, знаешь, какие деньги за гостиницу заламывают, когда паспорт видят. Поэтому мы с Тузиком к тебе.
– Ты собаку привез? – изумилась я.
Надо же, какие метаморфозы жизнь делает с людьми. Помнится, у Севки была жуткая аллергия, он чихал и кашлял, стоило только вытащить из шкафа пушистую шубку, сшитую якобы из белки. Но не зря внутренний голос мне подсказывал: манто состряпано из кошачьих шкурок, аллергию-то не обманешь! И вот теперь Лазарев обзавелся собачкой!
– При чем тут животные, – побагровел Севка, – забыла, что ли, про мою болячку!
– Но ты сказал: «С Тузиком», – пролепетала я.
– Знакомьтесь, – буркнул Севочка. – Тузик, мой лучший друг.
Я увидела за широкой спиной Лазарева небольшую худенькую тень и вежливо сказала:
– Добрый день.
Севка посторонился, и Тузик вошел в столовую. У меня опять, в который раз за последние дни, челюсть уехала в бок, словно каретка у пишущей машинки. Назвать мужчиной существо, вползшее в комнату, язык не поворачивался. Щуплая, даже изможденная фигурка, плечики примерно сорок четвертого размера переходили в цыплячью грудь с явными признаками кифоза. Талия Тузика была сравнима с моей, да и размер обуви небось совпадал. Волосы нежданного гостя были мелированы, брови выщипаны, глаза подведены, а губы накрашены, правда, помадой естественного тона, и с первого взгляда казалось, что просто рот у незнакомца такой яркий от природы. Но сильный блеск без слов говорил: тут не обошлось без косметики. Довершала его облик крохотная брильянтовая сережка в ухе.
– Здравствуйте, – слегка жеманясь, выдавил из себя Тузик и вытянул вперед тонкую бледную лапку с нежной кожей.
Я взяла его нервную, слегка влажную ладошку, осторожно подержала в руке и отпустила.
Ну надо же! Тузик! Интересно, как его кличут по паспорту? Туз Иванович? Хотя, учитывая, что оба прибыли из Израиля, такое отчество не подойдет. И вообще, каково его полное имя. Тузиил? Тузовец?
Севка никогда не был моим мужем. Правда, какое-то время я думала выйти за него. Первый раз в жизни во мне проснулась расчетливость. В год, когда познакомилась с Лазаревым, я уже имела два развода за спиной. Успела уйти от Костика, отца Аркадия, и Кирилла Артамонова. К слову сказать, Аркадий не родной мой сын, на самом деле это ребенок Константина от первой жены, но после разрыва малыш остался со мной. Нас разделяет всего четырнадцать лет. Но я пришла в дом к Косте восемнадцатилетней, а Кешке было только четыре. Через пару недель он начал звать меня мамой, а через полтора года мы убежали с ним от отца и мужа вместе.
Поднимать ребенка одной тяжело, да еще Костик, будучи патологически жадным, старался, как мог, не платить алиментов. В год, когда Кеша собрался идти в первый класс, мне пришлось при помощи друзей из милицейских кругов сделать ему метрику, в которой черным по белому, вернее, фиолетовым по зеленому стояло: мать – Васильева Дарья.
В тот же год я и познакомилась с Севой. В отличие от меня, нищей преподавательницы, долбящей целыми днями в деревянные студенческие головы знания за крохотный оклад, Севка был более чем обеспечен. Будучи старше меня на десять лет, он имел кандидатское звание и сидел на доцентской ставке, и не где-нибудь, а в университете, работал в цитадели науки. Но основные материальные блага получал он от матери, очаровательной хохотушки Анны Николаевны. Вернее, Нюши, потому что по имени-отчеству я назвала несостоявшуюся свекровь только однажды, придя первый раз в гости.
– Да ладно тебе, – отмахнулась женщина, – меня все Нюшей зовут!
Я принимала решение связать свою судьбу с Севкой из расчетливости, устав от безденежья и постоянного сражения с житейскими неприятностями, но не последнюю роль сыграло и то, какая меня ожидает свекровь. Ровно через час после знакомства Нюша превратилась в мою подругу, и мы до сих пор перезваниваемся и ходим друг к другу в гости, несмотря на то что поход в загс отменился. А разбежалась я с Лазаревым по крайне простой причине. Узнав, что Кеша на самом деле не мой кровный родственник, Севка отрезал:
– Отдавай пацана назад, его родным, на фига мне приемыш! Ладно бы сирота! А то при живом отце. Я, значит, корми, пои, а почему? В общем, выбирай: или я, или Аркадий.
В моей душе не было колебаний. Мужья приходят и уходят, а дети остаются.
Встречаясь с Нюшей, я была в курсе дел Севки, знала о его двух, быстро распавшихся браках и об отъезде в Израиль. Но Нюша ни словом не обмолвилась о том, что Севка сменил половую ориентацию. Хотя, насколько я помню, бабы его не слишком волновали, и обе жены убежали от Лазарева, хором обвиняя его в импотенции. Может, он всегда был «голубым»? Просто хорошо скрывал свои наклонности. При коммунистах-то существовала специальная статья в Уголовном кодексе.
– Слышь, Дашутка, – тронула меня за локоть Галка, – я поеду домой. Телефончик Чванова на столе.
Я кивнула. И то верно, при гостях не поговоришь по-человечески.
– Позвоню вечером.
– Ладно, – кивнула Верещагина и ушла.
Севка окинул взглядом комнату, увидел Снапа, благополучно проспавшего приход гостей, и подпрыгнул.
– Собака!
Я развела руками.
– Вообще-то их в доме пять.
– Жуть, – взвизгнул Лазарев.
– Еще две кошки…
– Катастрофа!
– Хомячки и жаба.
– Отвратительно, – заявил Севка, – мне придется ходить по дому в противогазе. А нельзя весь этот зоопарк временно отселить?
– Куда?
– Ну в гостиницу для кошек и собак!
– Извини, – железным тоном ответила я, – никак не получится. Лучше я тебе номер сниму, за свой счет. «Мариотт-отель» подойдет? Там Клинтон, кажется, останавливался, говорят, приличное место.
– Не хочу.
– Почему? Сказала же, сама заплачу!
– У меня у самого деньги есть, – поджал губы мой несостоявшийся муженек, – слава богу, не нуждаюсь.
– Тогда в чем дело? – нагло поинтересовалась я, все-таки проглотив вторую часть вопроса, которая висела на кончике языка: «Отчего ко мне в гости, коли в гостинице поселиться можно».
– Из принципа, – серьезно ответил Севка, – не желаю, чтобы на мне наживались хозяева. Поэтому остановимся у тебя.
– Нюша не обидится?
Севка вздернул брови.
– У нее ремонт, жуткая грязь, вонь, пыль… А у нас с Тузиком аллергия.
«У меня тоже, на гостей», – чуть было не выпалила я, но, проявив чудеса выдержки, смолчала.
Тихонько скрипнула дверь, и в столовую вошел Хучик. Увидав людей, мопс начал вертеть круглым толстым хвостиком. Севка мигом чихнул и, вытащив носовой платок, спросил:
– Это жаба?
– Нет, мопс, – ответила я, ощущая острое желание опустить на его безукоризненно причесанную голову тяжелый бронзовый торшер, – собака такая, очень хорошая.
Сева брезгливо отошел от Хуча, а Тузик присел и погладил животное по спинке.
– Ой, Севик, – взвизгнул он, – у него шелковая шерстка, такая приятная! Попробуй.
– Вымой руки, – велел Севка, – а то сейчас курить захочешь и грязь в рот потянешь.
– У вас тоже аллергия? – спросила я, глядя, как Тузик нежно пощипывает мопсика за жирные бока.
– Только на пыль, – ответил Тузик, – вообще я люблю животных, но дома у меня их никогда не было.
Он внезапно улыбнулся и глянул мне прямо в лицо большими ярко-голубыми глазами. Неожиданно Тузик преобразился, даже похорошел, и я невольно улыбнулась в ответ. А он ничего, во всяком случае, приятней Севки, который отшатнулся от ласкового Хуча, словно от больного проказой.
Вспомнив об обязанностях хозяйки, я заорала:
– Ира, открой две комнаты для гостей.
– Одну, – спокойно прервал Севка и, чтобы расставить точки над i, добавил, – желательно с широкой кроватью.
– Мать, – донеслось из холла, и Аркадий влетел в столовую, – мать…
Увидав гостей, он притормозил и опомнился.
– Здравствуйте.
– Кешик, – идиотски заулыбалась я, – помнишь ли Севу Лазарева? Сына Нюши.
– Ага, – кивнул головой адвокат, – несостоявшийся папенька.
Севка хмыкнул.
– Дело давнее.
– А это Тузик, – закончила я.
– Тузик? – ошарашенно переспросил сын.
Его глаза, цвета молодой ореховой скорлупы, начали медленно вылезать из орбит.
Не в силах больше сдерживаться, я хрюкнула и, старательно глядя в пол, проблеяла:
– Ну вы знакомьтесь, мне пора…
Не дождавшись ответа от Аркашки, я рванула к двери и выскочила во двор.
Глава 7
– Спасибо, – вновь очень вежливо сказал Каюров, – сами справимся.
Верещагина только вздохнула. Лечить доведенного до истерического припадка жеребца придется ей. Но Ральф и Лорд прибыли в изумительно оборудованном фургоне. Леша восхищенно цокал языком, оглядывая машину. Пол, покрытый специальным ковром, был оборудован подъемником, и животные, просто став на него, оказывались через пару секунд внутри. Их не надо было, понукая и упрашивая, заводить по настилу. Внутри было великолепное стойло, сиденье для конюха, ветеринарная аптечка, а на стене – мобильный телефон.
– Что это за фирма такая? – удивлялся Алексей, разглядывая красные буквы, украшавшие борта грузовика. – «МИЛ», никогда не слышал, но, похоже, ребята дело знают! От такого фургона даже я бы не отказался.
Михаил засмеялся, а когда сели пить чай, пояснил:
– «МИЛ» принадлежит нам с женой. Мы занимаеся перевозкой нестандартных, вернее, необычных грузов. Причем это не только животные. В мае нас нанимал Музей Востока, чтобы доставить в Париж на выставку две мумии. Самолетом везти нельзя, вернее, можно, но только в пассажирском салоне, в багажном отделении холодно, и давление другое. Представляете свою реакцию: вы собрались во Францию, сели в аэробус, а рядышком парочка спеленутых покойничков, отъехавших на тот свет еще до Рождества Христова!
Он засмеялся, Галя и Леша тоже развеселились. Каюров продолжал:
– Не поверите, чего только мы не возили: вирусы, древние книги, картины, тяжелобольных людей, носорога… Мы никому не отказываем. Не хотят граждане пользоваться «Скорой помощью» – никогда не спрашиваем почему. Наше дело выполнить заказ, а отчего человек обратился к нам, нас не касается! Дело у нас доходное, так что, если что потребуется, обращайтесь, обслужим по льготному тарифу.
Каюровы оказались беспроблемными клиентами. Плату не задерживали, претензий не предъявляли и никогда не хамили Верещагиным. Приезжали раз в неделю, в основном в пятницу, оставались на ночевку и всю субботу катались по окрестностям. Леша и Галка никогда не протестуют, если хозяева лошадей остаются в гостевых комнатах, дом у них большой, комнат для приезжающих целых пять, проблем никаких. Есть еще один нюанс. Например, Чванов, приятнейший человек, профессор, мировая величина в области хирургии, заявляется к Верещагиным примерно раз в десять дней, каждый раз с новой дамой, которую величает «племянницей». Галка ласково привечает девушек и делает вид, что искренне верит в родственные узы, связывающие Андрея Владимировича с длинноногими блондинками…
Но Каюров всегда появлялся только с законной супругой.
– А ты уверена, что Лена – его жена? – спросила я.
Галка серьезно ответила:
– Конечно. Однажды разговор зашел о семейной жизни, и мы случайно выяснили, что расписались в один день, правда, в разные годы. Мы-то с Лешкой 28 апреля 1982 года, а они тоже 28 апреля, но в 1998-м. Лена даже вытащила паспорт и показала штамп о браке. Но даже без документа было понятно, что они супружеская пара.
– Почему?
– Ну она с ним так разговаривала… С любовником иначе общаешься, Михаил явно был подкаблучник, постоянно хотел ей угодить. То шаль принесет, то ножки укроет, словом, не хочу говна!
– Что? – удивилась я.
Галка захохотала.
– Анекдот такой есть. Уж, извини, мы, селяне, народ грубый, вот и шутки такие. Одна жена попросила мужа:
«Хочу бутерброд с дерьмом».
Муженек удивился, но волю супруги выполнил, принес «деликатес». Смотрит женушка на поданное и кривится:
«Сам сначала попробуй!»
Делать нечего, пришлось несчастному навоз жевать, а благоверная спрашивает:
«Ну, вкусно?»
«Нет, – отвечает подкаблучник, – мерзость жуткая».
«Ой, – кричит баба, – так я и пробовать не стану, верю тебе».
Я усмехнулась. Сама выходила замуж четыре раза, только подобные угощения во всех браках доставались мне. Наверное, я слишком мягкотелая и не умею пользоваться когтями и зубами или у меня их просто нет.
– Дай мне телефон Чванова, – попросила я.
Галка радостно хлопнула в ладоши.
– Согласна! Ну, спасибо! Сейчас, погоди.
Она принялась рыться в огромной сумке, приговаривая:
– Нет, выкину эту торбищу, вечно в ней все исчезает, словно в черной дыре.
Не успела она с криком «нашла» выложить на стол черненькую книжечку, как с порога раздалось тихое:
– Здравствуйте!
Слегка удивившись, я перевела взгляд и чуть не перекрестилась. В комнату входил Севка Лазарев.
– Ты откуда? – ляпнула я от неожиданности.
– Как это? – изумился Севка. – Из Израиля, конечно. Вот, приехал ненадолго. Мама велела у вас остановиться, говорила, места полно. Я, между прочим, теперь подданный Израиля, в этой стране иностранец, знаешь, какие деньги за гостиницу заламывают, когда паспорт видят. Поэтому мы с Тузиком к тебе.
– Ты собаку привез? – изумилась я.
Надо же, какие метаморфозы жизнь делает с людьми. Помнится, у Севки была жуткая аллергия, он чихал и кашлял, стоило только вытащить из шкафа пушистую шубку, сшитую якобы из белки. Но не зря внутренний голос мне подсказывал: манто состряпано из кошачьих шкурок, аллергию-то не обманешь! И вот теперь Лазарев обзавелся собачкой!
– При чем тут животные, – побагровел Севка, – забыла, что ли, про мою болячку!
– Но ты сказал: «С Тузиком», – пролепетала я.
– Знакомьтесь, – буркнул Севочка. – Тузик, мой лучший друг.
Я увидела за широкой спиной Лазарева небольшую худенькую тень и вежливо сказала:
– Добрый день.
Севка посторонился, и Тузик вошел в столовую. У меня опять, в который раз за последние дни, челюсть уехала в бок, словно каретка у пишущей машинки. Назвать мужчиной существо, вползшее в комнату, язык не поворачивался. Щуплая, даже изможденная фигурка, плечики примерно сорок четвертого размера переходили в цыплячью грудь с явными признаками кифоза. Талия Тузика была сравнима с моей, да и размер обуви небось совпадал. Волосы нежданного гостя были мелированы, брови выщипаны, глаза подведены, а губы накрашены, правда, помадой естественного тона, и с первого взгляда казалось, что просто рот у незнакомца такой яркий от природы. Но сильный блеск без слов говорил: тут не обошлось без косметики. Довершала его облик крохотная брильянтовая сережка в ухе.
– Здравствуйте, – слегка жеманясь, выдавил из себя Тузик и вытянул вперед тонкую бледную лапку с нежной кожей.
Я взяла его нервную, слегка влажную ладошку, осторожно подержала в руке и отпустила.
Ну надо же! Тузик! Интересно, как его кличут по паспорту? Туз Иванович? Хотя, учитывая, что оба прибыли из Израиля, такое отчество не подойдет. И вообще, каково его полное имя. Тузиил? Тузовец?
Севка никогда не был моим мужем. Правда, какое-то время я думала выйти за него. Первый раз в жизни во мне проснулась расчетливость. В год, когда познакомилась с Лазаревым, я уже имела два развода за спиной. Успела уйти от Костика, отца Аркадия, и Кирилла Артамонова. К слову сказать, Аркадий не родной мой сын, на самом деле это ребенок Константина от первой жены, но после разрыва малыш остался со мной. Нас разделяет всего четырнадцать лет. Но я пришла в дом к Косте восемнадцатилетней, а Кешке было только четыре. Через пару недель он начал звать меня мамой, а через полтора года мы убежали с ним от отца и мужа вместе.
Поднимать ребенка одной тяжело, да еще Костик, будучи патологически жадным, старался, как мог, не платить алиментов. В год, когда Кеша собрался идти в первый класс, мне пришлось при помощи друзей из милицейских кругов сделать ему метрику, в которой черным по белому, вернее, фиолетовым по зеленому стояло: мать – Васильева Дарья.
В тот же год я и познакомилась с Севой. В отличие от меня, нищей преподавательницы, долбящей целыми днями в деревянные студенческие головы знания за крохотный оклад, Севка был более чем обеспечен. Будучи старше меня на десять лет, он имел кандидатское звание и сидел на доцентской ставке, и не где-нибудь, а в университете, работал в цитадели науки. Но основные материальные блага получал он от матери, очаровательной хохотушки Анны Николаевны. Вернее, Нюши, потому что по имени-отчеству я назвала несостоявшуюся свекровь только однажды, придя первый раз в гости.
– Да ладно тебе, – отмахнулась женщина, – меня все Нюшей зовут!
Я принимала решение связать свою судьбу с Севкой из расчетливости, устав от безденежья и постоянного сражения с житейскими неприятностями, но не последнюю роль сыграло и то, какая меня ожидает свекровь. Ровно через час после знакомства Нюша превратилась в мою подругу, и мы до сих пор перезваниваемся и ходим друг к другу в гости, несмотря на то что поход в загс отменился. А разбежалась я с Лазаревым по крайне простой причине. Узнав, что Кеша на самом деле не мой кровный родственник, Севка отрезал:
– Отдавай пацана назад, его родным, на фига мне приемыш! Ладно бы сирота! А то при живом отце. Я, значит, корми, пои, а почему? В общем, выбирай: или я, или Аркадий.
В моей душе не было колебаний. Мужья приходят и уходят, а дети остаются.
Встречаясь с Нюшей, я была в курсе дел Севки, знала о его двух, быстро распавшихся браках и об отъезде в Израиль. Но Нюша ни словом не обмолвилась о том, что Севка сменил половую ориентацию. Хотя, насколько я помню, бабы его не слишком волновали, и обе жены убежали от Лазарева, хором обвиняя его в импотенции. Может, он всегда был «голубым»? Просто хорошо скрывал свои наклонности. При коммунистах-то существовала специальная статья в Уголовном кодексе.
– Слышь, Дашутка, – тронула меня за локоть Галка, – я поеду домой. Телефончик Чванова на столе.
Я кивнула. И то верно, при гостях не поговоришь по-человечески.
– Позвоню вечером.
– Ладно, – кивнула Верещагина и ушла.
Севка окинул взглядом комнату, увидел Снапа, благополучно проспавшего приход гостей, и подпрыгнул.
– Собака!
Я развела руками.
– Вообще-то их в доме пять.
– Жуть, – взвизгнул Лазарев.
– Еще две кошки…
– Катастрофа!
– Хомячки и жаба.
– Отвратительно, – заявил Севка, – мне придется ходить по дому в противогазе. А нельзя весь этот зоопарк временно отселить?
– Куда?
– Ну в гостиницу для кошек и собак!
– Извини, – железным тоном ответила я, – никак не получится. Лучше я тебе номер сниму, за свой счет. «Мариотт-отель» подойдет? Там Клинтон, кажется, останавливался, говорят, приличное место.
– Не хочу.
– Почему? Сказала же, сама заплачу!
– У меня у самого деньги есть, – поджал губы мой несостоявшийся муженек, – слава богу, не нуждаюсь.
– Тогда в чем дело? – нагло поинтересовалась я, все-таки проглотив вторую часть вопроса, которая висела на кончике языка: «Отчего ко мне в гости, коли в гостинице поселиться можно».
– Из принципа, – серьезно ответил Севка, – не желаю, чтобы на мне наживались хозяева. Поэтому остановимся у тебя.
– Нюша не обидится?
Севка вздернул брови.
– У нее ремонт, жуткая грязь, вонь, пыль… А у нас с Тузиком аллергия.
«У меня тоже, на гостей», – чуть было не выпалила я, но, проявив чудеса выдержки, смолчала.
Тихонько скрипнула дверь, и в столовую вошел Хучик. Увидав людей, мопс начал вертеть круглым толстым хвостиком. Севка мигом чихнул и, вытащив носовой платок, спросил:
– Это жаба?
– Нет, мопс, – ответила я, ощущая острое желание опустить на его безукоризненно причесанную голову тяжелый бронзовый торшер, – собака такая, очень хорошая.
Сева брезгливо отошел от Хуча, а Тузик присел и погладил животное по спинке.
– Ой, Севик, – взвизгнул он, – у него шелковая шерстка, такая приятная! Попробуй.
– Вымой руки, – велел Севка, – а то сейчас курить захочешь и грязь в рот потянешь.
– У вас тоже аллергия? – спросила я, глядя, как Тузик нежно пощипывает мопсика за жирные бока.
– Только на пыль, – ответил Тузик, – вообще я люблю животных, но дома у меня их никогда не было.
Он внезапно улыбнулся и глянул мне прямо в лицо большими ярко-голубыми глазами. Неожиданно Тузик преобразился, даже похорошел, и я невольно улыбнулась в ответ. А он ничего, во всяком случае, приятней Севки, который отшатнулся от ласкового Хуча, словно от больного проказой.
Вспомнив об обязанностях хозяйки, я заорала:
– Ира, открой две комнаты для гостей.
– Одну, – спокойно прервал Севка и, чтобы расставить точки над i, добавил, – желательно с широкой кроватью.
– Мать, – донеслось из холла, и Аркадий влетел в столовую, – мать…
Увидав гостей, он притормозил и опомнился.
– Здравствуйте.
– Кешик, – идиотски заулыбалась я, – помнишь ли Севу Лазарева? Сына Нюши.
– Ага, – кивнул головой адвокат, – несостоявшийся папенька.
Севка хмыкнул.
– Дело давнее.
– А это Тузик, – закончила я.
– Тузик? – ошарашенно переспросил сын.
Его глаза, цвета молодой ореховой скорлупы, начали медленно вылезать из орбит.
Не в силах больше сдерживаться, я хрюкнула и, старательно глядя в пол, проблеяла:
– Ну вы знакомьтесь, мне пора…
Не дождавшись ответа от Аркашки, я рванула к двери и выскочила во двор.
Глава 7
По телефону Чванова, оставленному Галкой, долго никто не отвечал. Потом, когда я уже совсем было собралась отсоединиться, раздалось резкое:
– Слушаю.
– Будьте любезны, мне Андрея Владимировича.
– Слушаю.
– Ваш номер мне дала Галина Верещагина, хозяйка конюшни, где…
– Слушаю.
Он что, других слов не знает? Заладил: слушаю, слушаю.
– Когда можно к вам приехать?
– Диагноз?
– Что?
– Диагноз?
– Чей?
Очевидно, у Андрея Владимировича кончилось терпение, потому что он рявкнул:
– Болит где?
Значит, Чванов решил, будто разговаривает с дамой, стремящейся попасть на прием! Эх, жаль, забыла уточнить у Галки, какой он специализации. Придется выкручиваться:
– Ох, везде! Спину ломит, голова отваливается, ноги не ходят, руки отказывают, шея не поворачивается.
– У вас климакс? – осведомился Чванов.
Я возмутилась до глубины души. Разве он не слышит, что разговаривает с дамой, еще не достигшей пятидесятилетия.
– Нет, конечно! Я нахожусь в самом цветущем возрасте!
– Кактус Алонго цветет за пару дней до кончины, – хмыкнул доктор.
Интересно, он со всеми предполагаемыми клиентами так разговаривает или я ему чем-то не понравилась?
– К невропатологу ходили?
– Я совсем не нервничаю!!!
Чванов откровенно засмеялся:
– Сегодня сумеете приехать? С работы отпустят?
– Я не работаю.
– На пенсии?
Ну вот опять!
– Нет, – гаркнула я, окончательно теряя самообладание, – ренту не получаю, инвалидности не имею, просто мое материальное положение позволяет сидеть дома!
– В час дня, – коротко ответил врач. – Корзинкинский проезд, 19, если есть анализы, прихватите.
И он отсоединился. Ну встречаются же такие малопривлекательные личности! Однако, каким бы ни был милейший Андрей Владимирович, мне нужно вызвать его на откровенность и узнать хоть что-то о Каюровых!
В глубокой задумчивости я побрела в спальню и принялась перебирать вещи. Мужчины крайне самонадеянны. Они совершенно искренне считают женщин намного глупее себя. А уж богатая дама просто обязана, по их мнению, быть кретинкой. Причем, как только до лиц противоположного пола доходит информация о моих капиталах, мигом в их глазах я вижу невысказанный вопрос: «И каким местом, дорогуша, ты заработала эти бешеные бабки?» То есть предполагается, что миллионы на самом деле добыл мужчина, а дама пользуется ими только потому, что является женой или любовницей. Правда, господам иногда приходится признать превосходство над собой удачливой бизнес-вумен, но, коротко отметив успехи бабы на поле традиционных мужских игр, они добавляют: «Жаль только, что она страшна как смертный грех и, естественно, не замужем…»
К тому же я блондинка, натуральная. А это уже и не смешно! Любая тетка со светлыми от природы волосами глупа как пробка, это же всем известно!
Но мне такое мнение только на руку. Поняв, что видят перед собой непроходимую дуру, собеседники расслабляются и выбалтывают слишком много.
Выкатив из гаража «Форд», я порулила в сторону центра. Уже на въезде в Москву, в самом начале Минского шоссе, паренек в форме, коротко свистнув, повелительно взмахнул жезлом. Так, сама виновата, выезжала на главную дорогу и не пропустила помеху справа.
– Ваши права, – сурово потребовал постовой.
Я вытащила документы и, хлопая голубыми глазами, прочирикала:
– В чем дело, котеночек?
Паренек удивленно глянул на меня и ответил:
– Знак видите как называется?
– Главная дорога, котик.
– А что делать надо?
– В моем случае пропустить помеху справа.
– Почему тогда нарушаете?
Я сложила губы трубочкой и нежно пропела:
– Ну, котеночек, по шоссе ехал «Мерседес» с мужиком, а я дама, думала, он уступит дорогу! Должен же мужчина женщину пропускать!
Секунду милиционер не мигая таращился на меня, потом сообразил, как реагировать:
– На дороге мужчин и женщин нет!
– Да? – изумилась я. – А кто за рулем тогда сидит?
– Водители, – буркнул мальчишка.
– Но, котеночек…
– Прекратите ко мне так обращаться!
– Извини, голубчик, а как надо?
– Сержант Ефремов.
– Сержант Ефремов, котеночек, то есть зайчик, я очень тороплюсь, давайте решим дело полюбовно, сколько?
– Нисколько, – вздохнул юноша, – проезжайте.
– Возьми шоколадку, зайчик.
– Уезжайте.
– Может, пачку сигарет?
– Не курю.
– Вот это правильно, заинька, – одобрила я и уехала.
Видите, как просто? У такой дуры-блондинки даже алчный сотрудник ГИБДД не хочет брать деньги. Хотя мне не жаль отдать ему пятьдесят рублей, ваньку же я валяла исключительно из любви к искусству. И потом, после подобных проделок, как правило, резко повышается настроение.
Больница, в которой работал Андрей Владимирович, располагалась в глубине довольно большого парка. Сегодня на улице было холодно, но не слякотно, больные выползли наружу и разбрелись по дорожкам. Я быстренько добежала до входа и уперлась в охранника.
– Подскажите, где кабинет Чванова.
– На втором этаже.
Я взлетела наверх и увидела черную табличку, на которой золотом горели буквы: «Главный врач Чванов Андрей Владимирович, доктор наук, профессор».
Приготовившись к встрече с секретаршей, я распахнула дверь и оказалась прямо в кабинете. По непонятной причине вход к Чванову никто не сторожил. Большая, более чем тридцатиметровая комната была заставлена книжными шкафами, внутри которых виднелись разнокалиберные тома, чуть в глубине ее помещался огромный письменный стол, заваленный горами бумаг, папками и газетами. Но самое яркое впечатление производила одна из стен, сплошь от потолка до пола увешанная фотографиями с автографами. Мужские и женские лица, молодые и старые, веселые и грустные…
– Сколько снимков, – невольно ахнула я, – это ваши родственники?
Сидевший за письменным столом мужчина рассмеялся густым басом:
– Можно сказать и так. Но на самом деле это пациенты, которые после операции живыми и здоровыми ушли домой.
Я продолжала рассматривать «коллаж». Да, впечатляет и, наверное, производит сильное действие на больного человека. Он приходит договариваться об операции, боится, нервничает, а тут такой «иконостас»!
– Слушаю, – решил оторвать меня от созерцания портретов хирург.
– Я звонила вам недавно от Гали Верещагиной…
– Слушаю, в чем проблема?
«В Каюровых», – хотела было ответить я, но вслух сказала другое:
– Очень плохо себя чувствую.
Чванов мягко улыбнулся.
– А именно?
Я вновь начала перебирать различные части тела, пытаясь сообразить, какая у него специализация. Гинеколог? Маловероятно, на стене полно снимков мужчин. Онколог? Уролог? Пульманолог? Ну какие части тела он оперирует? И зачем я только решила прикидываться больной!
Андрей Владимирович тяжело вздохнул:
– Анализы принесли?
– А как же, – обрадовалась я.
Честно говоря, терпеть не могу ходить по врачам, а кровь последний раз сдавала лет пятнадцать тому назад. Кстати, мои домашние тоже «обожают» лечиться и по докторам никогда не бегают. Но Зайка, собираясь стать матерью, регулярно носилась в лабораторию, и сегодня, отправляясь к Чванову, я вытащила из секретера несколько листочков.
Хирург уставился на бумажки, потом хмыкнул:
– Милочка, вы беременны.
– Не может быть, – выпалила я в полной растерянности, понимая, что сваляла дурака, – извините, но я не имею мужа.
Андрей Владимирович сохранил серьезное выражение лица, но в глазах его запрыгали чертики.
– Похвальное целомудрие в наш век бурной сексуальной революции. Так чем я могу помочь? Роды не принимаю, а по внешнему виду вы никак не похожи на мою пациентку.
Тут я не утерпела и поинтересовалась:
– А вы все отрезаете или только какие-то части?
Чванов хрюкнул и захохотал:
– Дорогая, откуда вы взялись? Ну признайтесь, вы работаете в газете, знаете про то, что я терпеть не могу журналистов, и решили таким образом взять интервью. Хорошо, согласен, ей-богу, вы мне нравитесь. Все ли отрезаю? Нет, только то, что испортилось, работающие куски оставляю…
И он снова заржал. Я хотела похвалить его за прозорливость и прикинуться корреспондентом, но неожиданно сказала:
– Вот и не угадали, более того, вам ни за что не догадаться, кем я работаю.
Андрей Владимирович хохотнул последний раз и поинтересовался:
– И кем же?
– Детективом.
– Вы сотрудник милиции?
– Нет, частный детектив.
– И зачем я вам понадобился?
– Вы знаете Каюровых?
– Кого?
– Мишу и Лену. Вы еще порекомендовали им поставить лошадей к Верещагиным. Кстати, почему вы посоветовали именно эту конюшню?
– Столько вопросов сразу, – усмехнулся Чванов и, достав небольшую, красиво изогнутую трубку, поинтересовался: – Не помешает?
Я помотала головой. Андрей Владимирович сосредоточенно поковырял в деревянной «чашечке» какими-то железками, набил ее табаком, выпустил светло-серое облако дыма и сказал:
– А я к Гале с Лешей многих направил.
– Почему?
Чванов улыбнулся.
– Если начал делать доброе дело, не надо останавливаться!
– Не понимаю.
– Я был самым первым их клиентом.
– Ну да? А Галка говорила, будто они объявление в газете дали.
– Правильно, – кивнул Чванов, – я иногда просматриваю «Из рук в руки», там интересные вещи встречаются.
Как-то раз Андрей Владимирович листал один из номеров газеты бесплатных объявлений. В глаза кинулись строчки «Отличные конюшни». Чванов призадумался. Любовь к лошадям у него в крови, и дед, и отец работали на ипподроме. Поэтому, как только ему позволили финансы, хирург завел сразу двух скакунов. Но держать коней на городской квартире невозможно, да и на даче для них нет условий, поэтому лошади Чванова находились в хорошо известном всем лошадникам месте – конюшне Олега Чеснокова. Все там было хорошо, кроме одного. У Чеснокова вечно толкался народ, и приходилось не столько наслаждаться природой и общением с любимым Огоньком и Бураном, сколько разговаривать со знакомыми. Может, кому-то такое времяпрепровождение и было по вкусу, но только не профессору. За неделю он успевал побеседовать с таким количеством народа, что в выходные хотел лишь одного: покоя и тишины. А этих двух составляющих у Чеснокова как раз и не было.
Андрей Владимирович позвонил по телефону и остался доволен. Леша честно сказал, что звонок Чванова первый, что много денег он не возьмет и что конюшня только открывается. Наверное, следовало сразу отказаться от Верещагиных, но Чванова тронула искренность Алексея, и он поехал взглянуть на стойла.
– Слушаю.
– Будьте любезны, мне Андрея Владимировича.
– Слушаю.
– Ваш номер мне дала Галина Верещагина, хозяйка конюшни, где…
– Слушаю.
Он что, других слов не знает? Заладил: слушаю, слушаю.
– Когда можно к вам приехать?
– Диагноз?
– Что?
– Диагноз?
– Чей?
Очевидно, у Андрея Владимировича кончилось терпение, потому что он рявкнул:
– Болит где?
Значит, Чванов решил, будто разговаривает с дамой, стремящейся попасть на прием! Эх, жаль, забыла уточнить у Галки, какой он специализации. Придется выкручиваться:
– Ох, везде! Спину ломит, голова отваливается, ноги не ходят, руки отказывают, шея не поворачивается.
– У вас климакс? – осведомился Чванов.
Я возмутилась до глубины души. Разве он не слышит, что разговаривает с дамой, еще не достигшей пятидесятилетия.
– Нет, конечно! Я нахожусь в самом цветущем возрасте!
– Кактус Алонго цветет за пару дней до кончины, – хмыкнул доктор.
Интересно, он со всеми предполагаемыми клиентами так разговаривает или я ему чем-то не понравилась?
– К невропатологу ходили?
– Я совсем не нервничаю!!!
Чванов откровенно засмеялся:
– Сегодня сумеете приехать? С работы отпустят?
– Я не работаю.
– На пенсии?
Ну вот опять!
– Нет, – гаркнула я, окончательно теряя самообладание, – ренту не получаю, инвалидности не имею, просто мое материальное положение позволяет сидеть дома!
– В час дня, – коротко ответил врач. – Корзинкинский проезд, 19, если есть анализы, прихватите.
И он отсоединился. Ну встречаются же такие малопривлекательные личности! Однако, каким бы ни был милейший Андрей Владимирович, мне нужно вызвать его на откровенность и узнать хоть что-то о Каюровых!
В глубокой задумчивости я побрела в спальню и принялась перебирать вещи. Мужчины крайне самонадеянны. Они совершенно искренне считают женщин намного глупее себя. А уж богатая дама просто обязана, по их мнению, быть кретинкой. Причем, как только до лиц противоположного пола доходит информация о моих капиталах, мигом в их глазах я вижу невысказанный вопрос: «И каким местом, дорогуша, ты заработала эти бешеные бабки?» То есть предполагается, что миллионы на самом деле добыл мужчина, а дама пользуется ими только потому, что является женой или любовницей. Правда, господам иногда приходится признать превосходство над собой удачливой бизнес-вумен, но, коротко отметив успехи бабы на поле традиционных мужских игр, они добавляют: «Жаль только, что она страшна как смертный грех и, естественно, не замужем…»
К тому же я блондинка, натуральная. А это уже и не смешно! Любая тетка со светлыми от природы волосами глупа как пробка, это же всем известно!
Но мне такое мнение только на руку. Поняв, что видят перед собой непроходимую дуру, собеседники расслабляются и выбалтывают слишком много.
Выкатив из гаража «Форд», я порулила в сторону центра. Уже на въезде в Москву, в самом начале Минского шоссе, паренек в форме, коротко свистнув, повелительно взмахнул жезлом. Так, сама виновата, выезжала на главную дорогу и не пропустила помеху справа.
– Ваши права, – сурово потребовал постовой.
Я вытащила документы и, хлопая голубыми глазами, прочирикала:
– В чем дело, котеночек?
Паренек удивленно глянул на меня и ответил:
– Знак видите как называется?
– Главная дорога, котик.
– А что делать надо?
– В моем случае пропустить помеху справа.
– Почему тогда нарушаете?
Я сложила губы трубочкой и нежно пропела:
– Ну, котеночек, по шоссе ехал «Мерседес» с мужиком, а я дама, думала, он уступит дорогу! Должен же мужчина женщину пропускать!
Секунду милиционер не мигая таращился на меня, потом сообразил, как реагировать:
– На дороге мужчин и женщин нет!
– Да? – изумилась я. – А кто за рулем тогда сидит?
– Водители, – буркнул мальчишка.
– Но, котеночек…
– Прекратите ко мне так обращаться!
– Извини, голубчик, а как надо?
– Сержант Ефремов.
– Сержант Ефремов, котеночек, то есть зайчик, я очень тороплюсь, давайте решим дело полюбовно, сколько?
– Нисколько, – вздохнул юноша, – проезжайте.
– Возьми шоколадку, зайчик.
– Уезжайте.
– Может, пачку сигарет?
– Не курю.
– Вот это правильно, заинька, – одобрила я и уехала.
Видите, как просто? У такой дуры-блондинки даже алчный сотрудник ГИБДД не хочет брать деньги. Хотя мне не жаль отдать ему пятьдесят рублей, ваньку же я валяла исключительно из любви к искусству. И потом, после подобных проделок, как правило, резко повышается настроение.
Больница, в которой работал Андрей Владимирович, располагалась в глубине довольно большого парка. Сегодня на улице было холодно, но не слякотно, больные выползли наружу и разбрелись по дорожкам. Я быстренько добежала до входа и уперлась в охранника.
– Подскажите, где кабинет Чванова.
– На втором этаже.
Я взлетела наверх и увидела черную табличку, на которой золотом горели буквы: «Главный врач Чванов Андрей Владимирович, доктор наук, профессор».
Приготовившись к встрече с секретаршей, я распахнула дверь и оказалась прямо в кабинете. По непонятной причине вход к Чванову никто не сторожил. Большая, более чем тридцатиметровая комната была заставлена книжными шкафами, внутри которых виднелись разнокалиберные тома, чуть в глубине ее помещался огромный письменный стол, заваленный горами бумаг, папками и газетами. Но самое яркое впечатление производила одна из стен, сплошь от потолка до пола увешанная фотографиями с автографами. Мужские и женские лица, молодые и старые, веселые и грустные…
– Сколько снимков, – невольно ахнула я, – это ваши родственники?
Сидевший за письменным столом мужчина рассмеялся густым басом:
– Можно сказать и так. Но на самом деле это пациенты, которые после операции живыми и здоровыми ушли домой.
Я продолжала рассматривать «коллаж». Да, впечатляет и, наверное, производит сильное действие на больного человека. Он приходит договариваться об операции, боится, нервничает, а тут такой «иконостас»!
– Слушаю, – решил оторвать меня от созерцания портретов хирург.
– Я звонила вам недавно от Гали Верещагиной…
– Слушаю, в чем проблема?
«В Каюровых», – хотела было ответить я, но вслух сказала другое:
– Очень плохо себя чувствую.
Чванов мягко улыбнулся.
– А именно?
Я вновь начала перебирать различные части тела, пытаясь сообразить, какая у него специализация. Гинеколог? Маловероятно, на стене полно снимков мужчин. Онколог? Уролог? Пульманолог? Ну какие части тела он оперирует? И зачем я только решила прикидываться больной!
Андрей Владимирович тяжело вздохнул:
– Анализы принесли?
– А как же, – обрадовалась я.
Честно говоря, терпеть не могу ходить по врачам, а кровь последний раз сдавала лет пятнадцать тому назад. Кстати, мои домашние тоже «обожают» лечиться и по докторам никогда не бегают. Но Зайка, собираясь стать матерью, регулярно носилась в лабораторию, и сегодня, отправляясь к Чванову, я вытащила из секретера несколько листочков.
Хирург уставился на бумажки, потом хмыкнул:
– Милочка, вы беременны.
– Не может быть, – выпалила я в полной растерянности, понимая, что сваляла дурака, – извините, но я не имею мужа.
Андрей Владимирович сохранил серьезное выражение лица, но в глазах его запрыгали чертики.
– Похвальное целомудрие в наш век бурной сексуальной революции. Так чем я могу помочь? Роды не принимаю, а по внешнему виду вы никак не похожи на мою пациентку.
Тут я не утерпела и поинтересовалась:
– А вы все отрезаете или только какие-то части?
Чванов хрюкнул и захохотал:
– Дорогая, откуда вы взялись? Ну признайтесь, вы работаете в газете, знаете про то, что я терпеть не могу журналистов, и решили таким образом взять интервью. Хорошо, согласен, ей-богу, вы мне нравитесь. Все ли отрезаю? Нет, только то, что испортилось, работающие куски оставляю…
И он снова заржал. Я хотела похвалить его за прозорливость и прикинуться корреспондентом, но неожиданно сказала:
– Вот и не угадали, более того, вам ни за что не догадаться, кем я работаю.
Андрей Владимирович хохотнул последний раз и поинтересовался:
– И кем же?
– Детективом.
– Вы сотрудник милиции?
– Нет, частный детектив.
– И зачем я вам понадобился?
– Вы знаете Каюровых?
– Кого?
– Мишу и Лену. Вы еще порекомендовали им поставить лошадей к Верещагиным. Кстати, почему вы посоветовали именно эту конюшню?
– Столько вопросов сразу, – усмехнулся Чванов и, достав небольшую, красиво изогнутую трубку, поинтересовался: – Не помешает?
Я помотала головой. Андрей Владимирович сосредоточенно поковырял в деревянной «чашечке» какими-то железками, набил ее табаком, выпустил светло-серое облако дыма и сказал:
– А я к Гале с Лешей многих направил.
– Почему?
Чванов улыбнулся.
– Если начал делать доброе дело, не надо останавливаться!
– Не понимаю.
– Я был самым первым их клиентом.
– Ну да? А Галка говорила, будто они объявление в газете дали.
– Правильно, – кивнул Чванов, – я иногда просматриваю «Из рук в руки», там интересные вещи встречаются.
Как-то раз Андрей Владимирович листал один из номеров газеты бесплатных объявлений. В глаза кинулись строчки «Отличные конюшни». Чванов призадумался. Любовь к лошадям у него в крови, и дед, и отец работали на ипподроме. Поэтому, как только ему позволили финансы, хирург завел сразу двух скакунов. Но держать коней на городской квартире невозможно, да и на даче для них нет условий, поэтому лошади Чванова находились в хорошо известном всем лошадникам месте – конюшне Олега Чеснокова. Все там было хорошо, кроме одного. У Чеснокова вечно толкался народ, и приходилось не столько наслаждаться природой и общением с любимым Огоньком и Бураном, сколько разговаривать со знакомыми. Может, кому-то такое времяпрепровождение и было по вкусу, но только не профессору. За неделю он успевал побеседовать с таким количеством народа, что в выходные хотел лишь одного: покоя и тишины. А этих двух составляющих у Чеснокова как раз и не было.
Андрей Владимирович позвонил по телефону и остался доволен. Леша честно сказал, что звонок Чванова первый, что много денег он не возьмет и что конюшня только открывается. Наверное, следовало сразу отказаться от Верещагиных, но Чванова тронула искренность Алексея, и он поехал взглянуть на стойла.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента