Донцова Дарья. Камин для Снегурочки

   – Ну… дело житейское.
   – Господи, опять секреты!
   – Вы выпить любили, коньяк хлестали, – понеслась Лиза, – несколько раз в клинику подшофе являлись, Карл Львович вас домой отправлял. Ну не может же фониатр^[1] работать с выпившим человеком. Потом он вам приговор вынес: петь никогда не сможете.
   Я молча слушала Лизу.
   Когда Настя узнала, что путь на сцену для нее закрыт, то прямо в кабинете у доктора впала в истерику, и перепуганный Карл Львович велел Лизе проводить неудачливую певицу домой.
   Настя, сев в машину, вытащила из сумочки фляжку, по дороге насосалась коньяка, опьянела, и Лизе пришлось буквально на плечах тащить ее в дом. В шикарном трехэтажном здании не было ни души. Лиза доволокла Настю до спальни, уложила в кровать и хотела уходить. И тут Звягинцева вскочила, схватила нож, лежавший невесть зачем на тумбочке, и с воплем: «Не хочу жить!» – полоснула себя по запястью. Полилась кровь. Настя, истерично хохоча, еще раз полоснула по руке, потом второй, третий. Перепуганная насмерть Лиза отняла у буянки нож и вызвала «Скорую». Врачи забрали Настю, Лиза уехала домой, больше они со Звягинцевой не встречались.
   – Я как вашу руку увидела, сразу все поняла, – тихо добавила Лиза.
   Я машинально посмотрела на свою левую кисть. Тонкий шрам, словно браслет, охватывал запястье. В душе поднялось смятение. Значит, я – Настя Звягинцева! Хотя, может, и нет. Это просто совпадение!
   – Вы не переживайте, – пожала плечами Лиза, – можно чем-то другим заняться, вовсе не стыдно и полы мыть. Но я никому ничего не расскажу. Понимаю, вам неохота, чтобы люди знали!
   – Где Глашка? – заорал Свин, вламываясь в зал. – Она про концерт не забыла? Танька, иди ищи ее.
   – Сенечка, – засюсюкали из другого конца комнаты, – дай поцелую тебя, котик.
   Лися подскочил и заключил Свина в объятия.
   – Веди сюда звездищу, – велел продюсер. – Лизка, кофе!
   Стилист и администраторша прыснули в разные стороны. Свин вынул платок и вытер щеки.
   – Понимаешь, киса, – заявил он, – я лицо нетрадиционной для нашей эстрады ориентации – не пидор, баб люблю. Таких, как я, очень мало, остальные все, блин… слов нет! Где Глашка?
   – Незачем орать, – отчеканила черноволосая женщина, появившаяся в приемной.
   Я икнула. Это Глафира? Матерь божья!
   – Усраться! – взвизгнул Свин. – Что случилось?
   – Не нравится? – слегка испуганно поинтересовался Лися. – Коренная смена имиджа. Вместо нежной блондинки – роковая брюнетка-вамп, погибель мужчин!
   Свин молча обозревал Глафиру.
   – Сеня, – осторожно сказал Лися, – мы же придерживаемся концепции «девочка-крик», сплошной скандал. Блондинка в таком случае не канает. Брюнетка – самое оно!
   – Верни Глафиру, – спокойно велел Свин, – я столько бабок на ее раскрутку убил, мне знакомая морда нужна.
   – Нет, – закапризничала певичка, – меня только что с Хлебниковой перепутали! Хочу новый имидж! Так на концерт поеду.
   – Это парик? – осведомился Свин.
   Лися кивнул:
   – Да, я не рискнул сразу на краску.
   Свин молча сдернул с Глафиры накладные волосы.
   – Ой, – взвыла та, – больно!
   – Физиономию мыть, красить, как всегда, – распорядился Свин.
   – Идиот! – затопала ногами Глафира. – Скунс, дебил! Хочу быть брюнеткой! Хочу! Я звезда! Суперстар.
   И тут Свин побагровел. Глаза его медленно сузились, губы сжались в ниточку. Лися змейкой юркнул за диван, Глаша примолкла, но поздно. Семен схватил певичку за руку и вывернул ее.
   – Больно! – закричала Глафира.
   В ее глазах появились слезы.
   – Хорошо, – протянул Свин.
   Потом он вытер лицо певицы париком, с удовлетворением посмотрел на испорченный макияж и отчеканил:
   – Ты – никто! Слабо воющая кукла без мозгов. Я тебя сотворил, я тебя и убью. Фанерщица! Звезда, блин! Кошка мяукающая! Дать бы пинка, да денег потраченных жаль. Молчать, сука! Лися!
   – Я здесь! – пискнул стилист.
   – Еще раз без меня имидж менять надумаешь…
   – Понял, понял.
   – Ступай, нанеси ей макияж заново, – велел Свин.
   Глафира, разрыдавшись, упала на диван.
   – Не пойду.
   Семен с силой ущипнул ее за голую руку.
   – Двигай, уродина, концерт скоро, хорош истерики гонять, журналистов тут нет.
   – Мне плохо!
   Свин со всего размаха отвесил певице оплеуху.
   – Теперь лучше?
   Глафира захлебнулась слезами.
   – Не бей ее, – закричала я, кидаясь к Свину, – она уже идет грим накладывать!
   Но Глафира уперлась.
   – Нет, – прошептала она, – не хочу, я устала, заболела! Нет.
   Свин снова поднял руку, я повисла на продюсере.
   – Стой, ты ей синяков наставишь перед концертом.
   Мужик опустил карающую длань и пнул Глафину ботинком в бок.
   – Шевелись, суперстарина! Поющая коза!
   Я кинулась к Глафире:
   – Вставай, милая, он тебя убьет. Сейчас не надо капризничать. Ты звезда, спору нет, но у него деньги. Идем, солнышко, ну, поругались, с кем не бывает, пошли!
   Лепеча всякие глупости, я подняла Глафиру и повела ее за стилистом.
   – Я его убью, – прошептала она, – пырну ножиком в сердце, скот! Сволочь!
   – Обязательно, – тихо ответила я, – но не сейчас, не здесь же, при всех.
   – Ты мне поможешь, – в полной отключке бормотала Глафира, – да? Скажи? Давай его вместе зарежем? Соглашайся, а то я не пойду краситься!
   – Конечно, милая, – успокоила я ее, – обязательно, похоже, в этом вопросе я большой профессионал.

ГЛАВА 7

   Самое интересное, что в концертный зал мы приехали вовремя. Глафира казалась совершенно спокойной, от истерики и следа не осталось. Глаза певицы ярко сверкали, на щеках играл румянец. Весело улыбаясь, она шла по коридору, то и дело кивая знакомым:
   – Привет, котик! Здравствуй, лапа! О, Муся, ты шикарно выглядишь.
   Я тащила портпледы и сумку, чувствуя, как в спине возникает боль, к тому же мне отчаянно захотелось спать, зевота просто раздирала рот.
   Войдя в гримерную, Глафира села на стул и уставилась в зеркало, мне предстояло вытащить концертное платье и отгладить замявшиеся складки. Никакого энтузиазма предстоящая работа у меня не вызывала.
   – Глашенька, – влез в комнату худенький парнишка с бумагой в руке, – ты у нас вторая, поторопись.
   Глафира, только что преспокойно корчившая рожи зеркалу, подскочила на стуле.
   – Что ты сказал, Мотя? А ну повтори!
   – Идешь второй, – испуганным голосом проговорил юноша.
   – Я? Интере-есно, – протянула Глафира, – очень здорово! Вторая! Я?! Вторая??! С ума сошел!!! Но я закрываю концерт!
   – Это невозможно, – просвистел Мотя, – на закрытии выступают «Баблз».
   – «Баблз» последние? – взвыла Глафира. – Да кто их знает?! Нет, Мотя, это тебе так с рук не сойдет. Я не сирота, у меня Свин есть.
   – Но… – начал было Мотя.
   – Молчать! – рявкнула Глафира и схватила мобильный.
   В ту же секунду Мотя, выкрикнув: «Ну, я тебя предупредил!» – выбежал из гримерной.
   – Немедленно приволоки его назад! – завопила Глафира. – Танька, шевелись!
   Я понеслась было за Мотей и тут же растерялась. Длинный коридор изгибался во всех направлениях, буквально через пару шагов от гримуборной Глафиры он разваливался на два рукава. Я не узнала, куда направиться.
   – Мотю не видели? – спросила я у полуголой девицы с размалеванным лицом.
   – Он вроде за сигаретами двинул, – хрипло ответила она.
   – А где тут буфет?
   – Ну… на этаж ниже, только не стоит туда ходить, – зачирикала девица, – там одна дрянь, бутерброды с копченкой и спрайт. Лучше уж воды простой попить, у лифта кулер стоит.
   – Я есть не хочу, мне Мотя нужен.
   – Сказала же тебе, что он за сигаретами пошел.
   – Разве их не в буфете продают?
   Девчонка секунду молча смотрела на меня, потом засмеялась:
   – «Сигареты» – это название группы. Они вроде в седьмой переодеваются.
   Я продолжила поиски. «Сигареты» отправили меня к Розе, та отослала к «Привидениям»… Обежав почти все закулисье, я вспотела, но возвращаться к Глафире с сообщением о том, что не нашла Мотю, было просто невозможно.
   – Водички хочешь? – неожиданно предложила стройная женщина, втиснутая в очень узкие и короткие брючки. – Чего тут мечешься, словно ошпаренная кошка? Выпей минералочки и успокойся!
   Огромное чувство благодарности просто переполнило душу. Я схватила протянутую бутылку, отхлебнула из горлышка и простонала:
   – Ну спасибо!
   – Нема за що, – улыбнулась незнакомка, – ты кто такая? Первый раз вижу.
   – У Глафиры служу.
   В глазах собеседницы вспыхнул огонек.
   – Да? Кем же? На подпевку и пританцовку ты мало похожа. Неужели Глафира Лисю на тебя поменяла? Я угадала? Ты стилистка?
   – Нет, – усмехнулась я, – мой социальный статус намного ниже, я всего лишь горничная. Глажу вещи, варю суп, сопровождаю Глафиру.
   Брови женщины поползли вверх.
   – Домработница? В джинсах от «Прада»?
   – Мне их Глафира подарила, похоже, она добрая.
   – Добрая? – рассмеялась новая знакомая. – Ну ты и сказала! Вообще, откуда ты явилась? Зовут как?
   – Считай, что ниоткуда, – начала было я, но потом, вспомнив инструктаж, быстро добавила: – Из деревни под Тюменью, а зовут меня Таня.
   – Я Ира, – сказала женщина, – ты поосторожней с Глафирой.
   – Почему?
   – У нее ни одна прислуга больше месяца не держится!
   – Да?
   – Ага, – подхватила Ира, – денег она людям не платит, работать заставляет без выходных, вечно орет, вот и бегут от нее сломя голову. Ты зарплату понедельно требуй – и увидишь реакцию. Глаша людей выгоняет вон и бабок не отдает.
   – Глафира хороший человек, – возмутилась я, – просто она устает очень и срывается.
   – Ой, не могу, – скорчилась Ира, – хорошая! Когда лежит маникюром к стене.
   – Добрая, – решила не сдаваться я, – знаешь, она подобрала на дороге совершенно незнакомую женщину, приютила ее, накормила, одела.
   – Это Свин ей новый пиар-ход придумал, – взвизгнула Ирина, – а ты озвучиваешь! Ну, Сенька! Во дурак! Такому про Глашку никто не поверит. Конечно, публика дура, но есть же предел! Глафира – добрая самаритянка! Уржаться можно.
   – Это чистая правда, – с жаром воскликнула я, – на моих глазах дело было!
   – Значит, коньяка насосалась, – подвела черту Ира, – в невменяемом состоянии была.
   – Она не пьет!!!
   Ира хлопнула себя по бедрам, обтянутым голубыми брюками.
   – Понимаю твое горячее желание представить хозяйку в лучшем свете, но сама ведь сейчас сказала, что работаешь у нее всего ничего. А я Глашку не первый день знаю. Она алкоголичка. Впрочем, тут многие ширяются, нюхают и с бутылкой обнимаются. Оно и понятно, ты попробуй поживи в таком ритме, поулыбайся всем, поработай, как лошадь. Ясное дело, стимуляторы понадобятся! Это нормальное явление! Только Глафира…
   Внезапно я разозлилась. Ну до чего же противные люди за кулисами.
   – Глаша не пьет, она коньяк в раковину выливает!
   Глаза Иры замерцали, как у голодного тигра.
   – Врешь!
   – Нет, просто ей Свин такой имидж придумал! – объяснила я.
   Несколько минут я лепетала без остановки, но потом спохватилась:
   – Ты Мотю не видела?
   – К Глафире пошел, – медленно ответила Ирина.
   – Слушай, объясни, кто за кем выступает, это принципиально?
   – Конечно, – улыбнулась Ира, – если тебя в начало ставят – второй, третьей – значит, не уважают. А закрывает концерт самая большая звезда. Ясно?
   – Да, – кивнула я, – теперь да! Спасибо, побегу.
   – Иди, – ласково улыбнулась Ирина, – но помни: уноси от Глафиры побыстрей ноги, зря только ломаться на нее станешь. Вон «Роми» ищут костюмершу, ребята очень честные, хочешь, замолвлю за тебя словечко?
   – Не надо, мне и с Глафирой хорошо.
   – Хозяин – барин, – дернула плечиком Ира, – возьми визитку, когда от Глашки сбежишь, позвони. Пристрою к нормальным людям.
   Чтобы не обижать приветливую даму, я сунула визитку в карман, пошла в гримерку, обнаружила комнату пустой, побежала к сцене и увидела в кулисе Глафиру с надутым лицом. Рядом с ней стоял красный Свин.
   – Мотя мне за все заплатит, – шипел продюсер, – ишь, сволочь.
   – Где Аська, – перекрыл его недовольный голос густой баритон, – где она, а? Отвечайте! Наш выход.
   Я попятилась и врезалась в группу девушек очень высокого роста, с ужасающе огромными бюстами. Лица чаровниц покрывал сантиметровый слой тонального крема и румян.
   – Поосторожней, киса, – баском сказала одна, – колготки порвешь.
   Я вздрогнула. Девицы оказались переодетыми парнями, к выходу готовилось шоу трансвеститов.
   – Где Аська? – раздраженно повторял баритон.
   Я подняла голову и ахнула. Прямо надо мной нависал Андрей Максимов, тот самый, суперизвестный и популярный.
   – Где эта шалава? – вопрошал он.
   Повеяло удушающим запахом духов. Сильно стуча каблучками, мимо пробежали четыре белокурых создания, словно вылупившиеся из одного яйца. Только что они отпрыгали на сцене и теперь спешили переодеться.
   – Привет, Андрюша, – нестройным хором сказали певички.
   Но Максимов никак не отреагировал на них.
   – Аську найдите, – волновался он.
   – А сейчас, – полетело со сцены, – перед вами выступят те, кого мы с нетерпением ждем! Встречайте! Суперзвезды Андрей Максимов и Ася Волкова со своим хитом «Любовь с тобой».
   – Ля-ля-ля! – загремело со страшной силой. Из противоположной кулисы вылетели штук десять танцоров и стали приплясывать, хлопая в ладоши.
   – Ля-ля-ля, – подхватил зал, – у-у-у!
   – Где эта сучка?! – взвизгнул Андрей.
   И тут у кого-то зазвякал мобильник.
   – Аську сюда, – рвал и метал Максимов, – ваще офигела!
   – Андрюш, – робко пискнул кто-то сбоку, – катастрофа.
   Максимов резко повернулся.
   – Нет, только не говорите, что она обкурилась. Впрочем, тащите ее сюда в любом состоянии, лишь бы на ногах держалась, дрянь.
   – Аська только что звонила, – обморочным голосом закончил человек, – она не придет.
   – Что? – неожиданно спокойно переспросил Максимов. – Не придет? С какой стати? Я же видел красотку полчаса назад.
   – Ее плохо встретили, – умирающим тоном завершил тот же тип, – гримерку дали на двоих, ну Аська и уехала!
   Большие глаза Максимова стали просто бездонными. Он обвел присутствующих гневным взором. Все, даже Сеня, примолкли. Трансвеститы, словно испуганные дети, сбились в кучу.
   – Та-ак, – протянул Максимов, – уехала! Интересное дело, ах она…
   Следующие пару секунд из накрашенного рта певца сыпались одни непечатные выражения. Тем временем музыка на сцене гремела снова и снова, балет танцевал, зрители подпевали.
   – И что мне делать? – взвизгнул Максимов.
   Его глаза пробежались по замершим актерам, остановились на группе перепуганных трансвеститов…
   – Ну-ка, – рявкнул Андрей, выдергивая самого низкорослого парня, – тебя как зовут?
   – Миша, – робко ответил тот и качнул большими серьгами, – вообще-то я Анжелика Французская, а так Миша.
   – Миша, Маша, каша, параша! – заорал Максимов. – Плевать сто раз, двигай на сцену, петь будем дуэтом!
   Миша – Анжелика побледнел так, что его лицо, покрытое сантиметровым слоем грима, стало похоже на белую маску с красными пятнами.
   – Э… Андрей Сергеевич, – в ужасе забормотал он, – но я того… слов не знаю… и ваще… петь-то не могу, вот пляшу хорошо, а с песнями беда…
   – Эка печаль, – не сдался Максимов, выталкивая несчастного трансвестита на подмостки, где балет лихо отплясывал джигу, – Аська, можно подумать, поет! Рот разевай и двигайся, остальное пучком будет. Ты мне поможешь, я тебе!
   В полной панике Миша попытался притормозить каблуками огромных сверкающих босоножек, но сильный Максимов легко сломил сопротивление. В мгновение ока он вылетел на сцену, таща за собой существо в парчовой юбчонке.
   – У-у-у, – завопил зал.
   Я разинув рот наблюдала за происходящим из-за кулис.
   – Моя любовь всегда с тобой, – понеслось из огромных динамиков…
   Очевидно, Миша обладал определенными актерскими задатками, потому что он взял микрофон и стал усиленно двигать губами.
   «Она меня повсюду греет», – полетел над залом чистый женский голос.
   Я усмехнулась. Хороший текст, однако. Интересно, в каких местах особенно сильно согревает амур?
   Максимов вытянул вперед левую руку, Миша кинулся к нему и замер. Секунду, пока над залом гремела только музыка, парочка с выражением невероятной нежности глядела друг на друга. Затем, обнявшись, певцы принялись кружиться, их голоса, сладко-мармеладные, липкие, словно бумажка для ловли мух, опутывали присутствующих.
   – И никогда ни ты, ни я жить не сумеем без себя, ты – это я, а я – это ты, и в жизни нашей есть место мечты, одной мечты, где я и ты…
   У меня защипало в носу. Господи, как красиво-то! Вот это любовь! Ей-богу, позавидовать можно! Такие молодые, счастливые…
   Продолжая нежно сжимать друг друга в объятиях, «Ромео» и «Джульетта» докрутились до кулис. Я едва сдерживала рыдания, глядя на возвышенно-счастливое выражение лиц парочки. Зал принялся орать от восторга.
   Андрей и Миша влетели за сцену.
   – Фу, – скривился Максимов, – что за пакостью ты облился! Меня чуть не стошнило! Несет, словно из мусорного бачка, сладкой гнилью!
   Я опять разинула рот. Господи, куда же подевалась любовь? На лице певца сейчас было выражение брезгливости, смешанной с недоумением. – Так дезодорантом, – робко ответил трансвестит.
   – Имей в виду, Паша… – грозно начал Максимов.
   – Я Миша, – осторожно поправил звезду юноша.
   – Однофигственно, – отмахнулся Максимов, – так вот, немедленно смени брызгалку, иначе меня в следующий раз стошнит!
   – Следующий раз, – эхом повторил Миша, – вы мне предлагаете у вас работать?
   – А ты не понял? – скривился Максимов. – Эй, кто-нибудь, поправьте мне грим, живо! Именно со мной, или не хочешь?
   – Я… о… да, да, да! – заорал Миша.
   Певец усмехнулся:
   – Пошли, козлы орут!
   – Ма-кси-мов! Ма-кси-мов! – скандировала публика.
   Андрей схватил Мишу за руку, парочка побежала на сцену. Я только диву давалась метаморфозе, произошедшей с обоими. Максимов лучился любовью, у Миши с лица пропало выражение описавшегося котенка, в его глазах светилось безграничное счастье.
   – Вот так люди карьеру за пять минут делают, – послышался чей-то издевательский голос. – Жил себе Мишка никому не известный, тряс резиновым бюстом, потом оказался в нужный час под рукой у барина – и все, он суперстар!
   Я скосила глаза влево и увидела цинично ухмыляющуюся Ирину. Она подмигнула мне.
   – Исторический момент. Из Андрюшки, конечно, певец как из табуретки зеркало, но он мальчик благодарный, теперь Мишутка в шоколаде. Да, вот оно счастье-то! Впрочем, Андрюша давно подумывал о смене имиджа, просек, наш котик, что песенка про то, как мальчик девочку любил, несовременно звучит. Вот два мальчишечки – это интересней…
   – Вечно ты гадости говоришь, – зло оборвала Ирину Глафира, – и пишешь один понос!
   – Только правду, мой котик! – пропела Ира. – Нравится вам это или нет, пишу лишь одну страшную истину и никогда не лгу.
   – Как бы не так, – покраснела Глафира, – брехло!
   – Я? – вскинула брови Ирина.
   – Ты!
   – Я ни одного слова лжи не опубликовала!
   – Ха! Написала, что я силикон вставила!
   – Так ведь это правда.
   – Нет!
   – А вот и да!
   – Нет!!!
   – Смешно, право! Хочешь, фамилию врача назову? – усмехнулась Ирина.
   – Стерва! – заорала Глафира, бросаясь на собеседницу.
   – Дура! – завопила Ира, отпрыгивая в сторону. – Свин, держи свою лжеалкоголичку!
   – Ты о чем? – напрягся продюсер.
   – Да знаю я все, – отмахнулась Ирина, – читайте «Шоу».
   С этими словами она быстро ушла.
   Свин и Глафира переглянулись.
   – Откуда она узнала? – мрачно спросил продюсер.
   – Понятия не имею! – взвизгнула певичка.
   – Найду, кто продал, и урою, – пообещал Свин.
   Я стала покрываться потом, шагнула в сторону, вновь наступила на ногу одному из трансвеститов и спросила:
   – Эта Ирина кто?
   – Кротова? – уточнил размалеванный парень. – Ужас, летящий на крыльях ночи, репортер газеты «Шоу», про нас пишет. Такое нарывает! Ее тут половина народа пристрелить хочет. Ирочка может в один миг с грязью смешать, она вечно за кулисами толчется, по зернышку дерьмо клюет.
   Недолго думая, я побежала за журналисткой.
   – Ира, погодите!
   Кротова оглянулась:
   – Чего тебе?
   Я подбежала к ней:
   – Пожалуйста, не пишите ничего про Глафиру.
   – С какой стати?
   – Очень прошу, ну, про коньяк.
   – Да? А что с коньяком?
   – Я случайно сболтнула про то, что она его выливает.
   – Слово – не воробей!
   – Умоляю вас, меня уволят.
   – И хорошо, найдешь другое место.
   – Никогда.
   – Не рыдай, – хмыкнула журналистка, – рано или поздно все равно бы это узнали.
   – Я окажусь на улице!
   – Сейчас тепло, не замерзнешь!
   – Мне некуда идти.
   – Я слышала уже сказочку про деревню в Тюменской области, – скривилась Ира, – дурее ничего не придумала? У тебя московский говор.
   Меня охватило отчаяние.
   – Послушай, пожалуйста!
   – Ну, говори, – смилостивилась Ирина.
   Когда мой сбивчивый рассказ иссяк, журналистка покачала головой:
   – Хорошо, твоя история впечатляет. И знаешь почему? Я узнала тебя сразу! А ты меня нет. Сначала я подумала, что ты прикидываешься, изображаешь неизвестно кого. Но потом растерялась, больно здорово ты актерствовала. Стала присматриваться и сомневаться: она – не она. Вроде одно лицо, с другой стороны, меня не признала, а ведь я твоя родня.
   – Родня, – подскочила я, – в каком смысле?
   – В прямом, – одними губами улыбнулась Ирина.
   – Ты знаешь, кто я?
   – Естественно.
   – Господи, скажи!!!
   – Это долгий разговор, не здесь же его вести!
   – А где?
   – Приезжай послезавтра ко мне.
   – Адрес, скажи скорей адрес!
   Ирина покачала головой:
   – Если ты играешь, то делаешь это гениально, прими мои поздравления, зря я тебя курицей считала. Если на самом деле потеряла память, то положение ужасное, хотя это понять можно, после всех несчастий…
   – Эй, Танька, – заорал один из подтанцовки Глафиры, показываясь в коридоре, – несись на реактивной тяге, Глашка бесится, нам на другой концерт ехать пора!
   – Значит, так, – быстро закончила Ирина, – я сегодня в Питер уезжаю, вот тебе телефон, звони послезавтра, встретимся, и я все расскажу!
   Я быстро сунула визитную карточку в карман и пошла в гримерку. Отворила дверь и поняла, что попала в самый неподходящий момент. Глафира сидела на полу, в углу, около большого трехстворчатого зеркала. Над ней с розовым полотенцем в руках стоял Свин. Не замечая моего появления, продюсер хлестал полотенцем певицу по щекам, приговаривая:
   – Ну ты и сука!
   Меня удивило поведение Глаши. Вместо того чтобы, как всегда, орать и материться, певица пыталась закрыть хорошенькое личико руками и шептала:
   – Ой, не надо! Свин, пожалуйста!
   Продюсер отшвырнул полотенце.
   – Одевайся, дрянь, – выплюнул он и, тяжело дыша, ушел.
   Я бросилась к Глафире:
   – Тебе больно? С какой стати ты терпишь такое!
   Внезапно она тихо заплакала:
   – Он мой хозяин, у него деньги, связи, а у меня что?
   – Имя! Звездный статус!
   Глаша встала на ноги, взяла ватный диск и стала стирать с лица слезы, перемешанные с косметикой.
   – Звезда – это фикция, – внезапно серьезно сказала она, – есть, конечно, маленький круг тех, кто имеет весомое имя и может работать сам по себе, Максимов, допустим. Да и то Андрюша зависит от многих людей: композитора, например. Нет новых песен – нет и Максимова, нельзя же годами старые хиты перепевать. Ну а такие, как я… Вытурит меня Свин, и что? Пропала Глаша, публика-то из козлов состоит, мигом забудет. Вон сегодня группа «Рынок» выступала, видела?
   – Да, хорошенькие такие блондиночки.
   – Хорошенькие блондиночки, – передразнила меня Глафира, – точно! Только это уже то ли пятый, то ли шестой состав – и все как одна хорошенькие блондиночки. Куда же прежние деваются, знаешь?
   – Нет, – покачала я головой.
   – И я тоже, – сказала Глафира, – исчезают одни хорошенькие блондиночки, появляются другие, а залу все равно. Группа «Рынок» поет! Вау! Классно! Супер! Ля-ля-ля! Где же прежние блондиночки? Это шоу-биз, детка, тут как в лесу с леопардами: выжил – отбил себе место для охоты, слабинку дал – и тебя съели! Ам, нету хорошеньких блондиночек! Ам, прощай, Глафира, другую Свин вытащит и тоже Глашей назовет, чтобы бренд не пропал! Я-то уже вторая Глафира, будет третья, и что?
   – Ну это ты глупости говоришь, – воскликнула я, – тебя столько народа в лицо знает!
   Глафира задумчиво посмотрела в зеркало.
   – Морда… да! Это легко! Вон Катю из «Веселых» никто не признает, она себе нос исправила, овал лица подтянула, парик, очки…
   – А голос? – не успокаивалась я.
   – Голос, – протянула Глафира, – голос… наивная моя, голос – это аппаратура. Знаешь, как у нас говорят: можно поругаться с кем угодно: с мамой, папой, мужем, любовником-спонсором, журналюгами… Но только всегда дружи со своим звукооператором, иначе худо будет. Голос! Ох, зря я сегодня Свину нахамила, чует мой нос: плохо мне будет!

ГЛАВА 8

   Утром я проспала подъем, очнулась оттого, что кто-то рявкнул:
   – Эй, Танька, хватит дрыхнуть!
   Глаза распахнулись и увидели Свина.
   – Совесть иметь надо, день на дворе! – заорал он.
   – Ой, простите, – залепетала я, прикрываясь одеялом.
   – Не корчись, – неожиданно хмыкнул Свин, – нечего тебе прятать, никакими особыми прелестями не обладаешь. Ладно, можешь отдыхать!
   Я страшно изумилась:
   – Что?
   – Спи спокойно, – продолжал Семен, – небось устала.
   – Да, есть немного, – ответила я, немало пораженная приветливостью Свина.
   – Ясное дело, – кивнул продюсер, – мы-то люди привычные. Нам в три ночи лечь, а в шесть утра встать плевое дело, но остальной народ мигом ломается. Даю тебе до двух часов дня время на реанимацию. Мы поедем к стилисту, имидж менять, потом домой притопаем и на съемки рванем.
   – Куда? – переспросила я.
   – Клип делать! – снова рявкнул Сеня. – Отсюда стартуем в четырнадцать ноль-ноль, ясно, клуша?
   Я упала в подушку. Боже, какое счастье! Можно еще поспать. Скорей всего, в прошлой жизни я никогда не вылезала из-под одеяла раньше десяти утра. Глаза закрылись, я свернулась калачиком, теплая темнота стала заволакивать мозг, я пошевелилась и неожиданно удивилась тому, как ловко это у меня получилось. Внезапно дрема улетела прочь, я села на узком диване. В голове возникло смутное воспоминание.
   Вот я лежу в комнате, вокруг темно, мое тело свернуто калачиком, я пытаюсь вытянуть ноги и не могу, что-то мешает… Вернее, кто-то, каменно-тяжелый, неподвижный. Мои ступни пытаются отодвинуть неподатливое тело. Вдруг оно чихает, спрыгивает на пол и, цокая когтями, уходит, сердито фыркая. Собака! В той жизни у меня был пес, он спал вместе с хозяйкой… Впрочем, почему собака? Вдруг это кошка? И вообще, может, это даже никакое не животное вовсе, а муж. Может, я имела супруга? Хотя нет, навряд ли мужчина, которого жена столкнула с супружеского ложа, уйдет, недовольно фыркая и стуча когтями по паркету. Значит, кошка или собака…
   – Что сидишь с таким видом, словно выпала из самолета? – спросила Глафира, входя в комнату. – Суп, который ты вчера сварганила, гаже некуда. Я попробовала и выплюнула, похоже на бульон из старой тряпки. Хватит нежиться в постели, поднимай задницу и рысью в магазин, список и деньги на столе. Ну что ты на меня уставилась, а?
   – У тебя на руке пятно, – быстро сказала я, стараясь скрыть растерянность. – Вот тут, чуть повыше локтя, чем-то измазалась.
   – Да нет, – отмахнулась Глафира, – это меня вчера Костик, гитарист, сигаретой обжег. Стоял рядом в кулисе и попал случайно по руке.
   – Наверное, больно?
   – Ерунда, бывали в моей жизни и покруче неприятности. Слушай внимательно, – принялась раздавать указания Глафира, – сделаешь по-новому щавелевый суп, затем в моей комнате, на подоконнике, найдешь кучу писем и начнешь отвечать, текст стандартный, он есть в компьютере: «Дорогой, дорогая! Счастлива была получить письмо. Спасибо, люблю, целую, твоя Глафира». Вместо подписи печаткой хлопнешь, она там же валяется.
   – Ты отвечаешь всем фанатам?
   – Жалко их, – неожиданно сказала Глафира, – сама такая была, пока на эстраду не выползла.
   – Извини, я не смогу выполнить поручение…
   – С какой стати?
   – Не умею пользоваться компом.
   – Деревня, – скривилась Глафира, – ладно, потом научу.
   Оставив после себя удушливый запах элитных духов, хозяйка унеслась. Я встала и побрела на кухню, оглядела сверкающую, похоже, почти никогда не используемую посуду и тяжело вздохнула. Уж не знаю, кем я была в прошлой жизни, имела ли собаку с кошкой или мужа, ходящего на четвереньках, но мне ясно одно: домашнее хозяйство никак не являлось моим хобби, иначе отчего сейчас при одном взгляде на сковородки меня охватила тоска?