Страница:
– Так больно? – кинулась я к ней.
– Терпеть можно, – пробормотала она, – ерунда, главное, чтобы Сене помогли.
– Ты не сиди, – заявила Ритка, – ляг.
– Почему? – спросила подруга. – Мне так удобно.
– Ребенку шею сломаешь, – пояснила соседка, – со мной вместе баба рожала, села в потугах – и все, каюк, позвонки младенцу сместила.
Тамара послушно легла. Я вытащила из секретера пятьсот рублей и сунула Рите.
– Забирай и уходи, не до тебя сейчас!
– Нет, останусь, – не дрогнула противная баба, – может, помочь чем потребуется.
– Тут не цирк, – гаркнула я, – получила свое и утопывай!
Рита открыла рот, но тут раздался звонок, и появилась бригада врачей, удививших меня до колик.
Во-первых, они вытащили одноразовые бахилы и нацепили их на ботинки, а во-вторых, пошли мыть руки. Да и специалисты оказались хорошие, привели Сеню в чувство, сняли кардиограмму, сделали кучу уколов.
– Теперь ему поспать надо, – заметил один эскулап, – часика три-четыре, спокойненько, со вкусом, и забудет о неприятности. Не переживайте, сейчас погода быстро меняется, случаются у людей сосудистые реакции!
– Со мной баба работала, – мигом сообщила Ритка, – умерла во время грозы, давление упало, и каюк! Вон чего погода наделать может. Сенька-то у вас толстый, шея короткая, первый кандидат на инсульт!
Доктора уставились на Риту. Сеня зевнул.
– А он машину вести сможет? – поинтересовалась я.
– Вряд ли, – ответил более пожилой, – спать ему надо, незачем никуда ехать. Позвоните на работу, объясните ситуацию.
– Да он должен Тамару отвезти! Прямо сейчас!
– Вызовете такси, ей куда, на вокзал?
– Она рожает.
– Где? – оторопел врач. – Кто?
– Томуся, жена Сени, вон на диване лежит.
Доктор повернул голову, заметил серую, прикусившую нижнюю губу Тамару и воскликнул:
– Ничего себе? Почему молчите?
– А зачем кричать, – прошептала подруга, – только Сеню опять перепугаю.
– Ну-ка, – забормотал терапевт, осматривая Томусю, – я, конечно, не гинеколог, но можем не успеть довезти.
– Вот, – удовлетворенно отметила Рита, – говорила же! Сейчас помрет, прямо чует сердце. Бабы в родах чисто мухами падают. Пока я рожала, трое окочурились.
Сеня, только что довольно бодро сидевший в кресле, вновь закатил глаза и сполз на пол. Врачи растерянно переглянулись и кинулись к нему.
– Ого, – отметила Рита, – точно, инсульт, вон у него какое лицо красное.
– Не пошла бы ты на…, – рявкнул фельдшер, ломая ампулу.
Я с благодарностью посмотрела на него. Может, Ритулька обидится и уйдет? Куда там, соседка, напрочь забыв о своем избитом супруге, поудобней устроилась в кресле, наблюдая за происходящим с громадным интересом, если не сказать с восторгом.
– Вилка, – прошептала Тамара, – мне что-то там мешает.
Доктор, бросив Сеню, подскочил к роженице и сообщил:
– Так, головка показалась. Быстро сюда простыни, желательно прогладить с двух сторон, горячую воду…
Я заметалась по квартире, натыкаясь на мебель. Сеня, пришедший в себя, вжался в угол кресла и спросил:
– Может, вы ее отвезете в роддом, я заплачу.
– Поздно, – ответил доктор, – рожаем тут.
– Томулечка, – забормотал муж, – потерпи чуть-чуть, ну погоди, сейчас в больницу отправят. Чего тебе стоит еще немножечко погодить!
Внезапно Тамара издала легкий крик.
– Ты тужься, – велел доктор, – давай со мной вместе на счет «три», ну, раз, два…
– Во, ща вся порвется, – пообещала Рита. – Меня после родов два часа шили, а уж как больно!
Сеня вновь сполз на ковер, но на него уже никто не обратил внимания.
Около девяти утра Томусю и новорожденного мальчика отправили в роддом. Еле живой Сеня, оглядев ворох окровавленных простыней, шатаясь, пошел в спальню.
– Эх, пропал диван, – резюмировала Ритка, – никакая химчистка не возьмет, придется новый покупать!
– Ты, часом, не забыла про Жору? – злобно спросила я. – Небось мается мужик на каталке в коридоре, ждет, когда его женушка явится.
– Надо было мне в «Скорую помощь» сесть, – всплеснула руками Рита, – вот не додумалась. Меня бы до Склифака добросили, все не пехом переть.
– Тамару повезли в НИИ акушерства и гинекологии, – пояснила я, – совсем не по дороге.
– Ерунда, – отмахнулась Ритка, – сделали бы крючочек небольшой, чего им? Ну ладно, пойду, пока!
Я только кивнула, разговаривать с наглой эгоисткой не хотелось. Рита шумно дотопала до двери, потом повернулась и попросила:
– Вилка, дай мне еще двадцатку, куплю билет на метро, на пять поездок, неохота пятисотенную из-за такой ерунды менять!
Я вытащила из кошелька еще две бумажки. Похоже, от Ритки иначе не избавиться.
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
– Терпеть можно, – пробормотала она, – ерунда, главное, чтобы Сене помогли.
– Ты не сиди, – заявила Ритка, – ляг.
– Почему? – спросила подруга. – Мне так удобно.
– Ребенку шею сломаешь, – пояснила соседка, – со мной вместе баба рожала, села в потугах – и все, каюк, позвонки младенцу сместила.
Тамара послушно легла. Я вытащила из секретера пятьсот рублей и сунула Рите.
– Забирай и уходи, не до тебя сейчас!
– Нет, останусь, – не дрогнула противная баба, – может, помочь чем потребуется.
– Тут не цирк, – гаркнула я, – получила свое и утопывай!
Рита открыла рот, но тут раздался звонок, и появилась бригада врачей, удививших меня до колик.
Во-первых, они вытащили одноразовые бахилы и нацепили их на ботинки, а во-вторых, пошли мыть руки. Да и специалисты оказались хорошие, привели Сеню в чувство, сняли кардиограмму, сделали кучу уколов.
– Теперь ему поспать надо, – заметил один эскулап, – часика три-четыре, спокойненько, со вкусом, и забудет о неприятности. Не переживайте, сейчас погода быстро меняется, случаются у людей сосудистые реакции!
– Со мной баба работала, – мигом сообщила Ритка, – умерла во время грозы, давление упало, и каюк! Вон чего погода наделать может. Сенька-то у вас толстый, шея короткая, первый кандидат на инсульт!
Доктора уставились на Риту. Сеня зевнул.
– А он машину вести сможет? – поинтересовалась я.
– Вряд ли, – ответил более пожилой, – спать ему надо, незачем никуда ехать. Позвоните на работу, объясните ситуацию.
– Да он должен Тамару отвезти! Прямо сейчас!
– Вызовете такси, ей куда, на вокзал?
– Она рожает.
– Где? – оторопел врач. – Кто?
– Томуся, жена Сени, вон на диване лежит.
Доктор повернул голову, заметил серую, прикусившую нижнюю губу Тамару и воскликнул:
– Ничего себе? Почему молчите?
– А зачем кричать, – прошептала подруга, – только Сеню опять перепугаю.
– Ну-ка, – забормотал терапевт, осматривая Томусю, – я, конечно, не гинеколог, но можем не успеть довезти.
– Вот, – удовлетворенно отметила Рита, – говорила же! Сейчас помрет, прямо чует сердце. Бабы в родах чисто мухами падают. Пока я рожала, трое окочурились.
Сеня, только что довольно бодро сидевший в кресле, вновь закатил глаза и сполз на пол. Врачи растерянно переглянулись и кинулись к нему.
– Ого, – отметила Рита, – точно, инсульт, вон у него какое лицо красное.
– Не пошла бы ты на…, – рявкнул фельдшер, ломая ампулу.
Я с благодарностью посмотрела на него. Может, Ритулька обидится и уйдет? Куда там, соседка, напрочь забыв о своем избитом супруге, поудобней устроилась в кресле, наблюдая за происходящим с громадным интересом, если не сказать с восторгом.
– Вилка, – прошептала Тамара, – мне что-то там мешает.
Доктор, бросив Сеню, подскочил к роженице и сообщил:
– Так, головка показалась. Быстро сюда простыни, желательно прогладить с двух сторон, горячую воду…
Я заметалась по квартире, натыкаясь на мебель. Сеня, пришедший в себя, вжался в угол кресла и спросил:
– Может, вы ее отвезете в роддом, я заплачу.
– Поздно, – ответил доктор, – рожаем тут.
– Томулечка, – забормотал муж, – потерпи чуть-чуть, ну погоди, сейчас в больницу отправят. Чего тебе стоит еще немножечко погодить!
Внезапно Тамара издала легкий крик.
– Ты тужься, – велел доктор, – давай со мной вместе на счет «три», ну, раз, два…
– Во, ща вся порвется, – пообещала Рита. – Меня после родов два часа шили, а уж как больно!
Сеня вновь сполз на ковер, но на него уже никто не обратил внимания.
Около девяти утра Томусю и новорожденного мальчика отправили в роддом. Еле живой Сеня, оглядев ворох окровавленных простыней, шатаясь, пошел в спальню.
– Эх, пропал диван, – резюмировала Ритка, – никакая химчистка не возьмет, придется новый покупать!
– Ты, часом, не забыла про Жору? – злобно спросила я. – Небось мается мужик на каталке в коридоре, ждет, когда его женушка явится.
– Надо было мне в «Скорую помощь» сесть, – всплеснула руками Рита, – вот не додумалась. Меня бы до Склифака добросили, все не пехом переть.
– Тамару повезли в НИИ акушерства и гинекологии, – пояснила я, – совсем не по дороге.
– Ерунда, – отмахнулась Ритка, – сделали бы крючочек небольшой, чего им? Ну ладно, пойду, пока!
Я только кивнула, разговаривать с наглой эгоисткой не хотелось. Рита шумно дотопала до двери, потом повернулась и попросила:
– Вилка, дай мне еще двадцатку, куплю билет на метро, на пять поездок, неохота пятисотенную из-за такой ерунды менять!
Я вытащила из кошелька еще две бумажки. Похоже, от Ритки иначе не избавиться.
ГЛАВА 3
Без пяти три я, ощущая себя Матой Хари, встала возле памятника, сжимая в руке журнал «Лиза». Мимо текла галдящая толпа. Основная масса молодых женщин шла в коротком, прозрачном и невесомом. Дамы постарше рискнули нацепить бриджи и капри, даже старушки скинули вязаные кофты и влезли в босоножки. Более консервативные представители мужского пола не решились поголовно облачиться в шорты, но все же отказались от пиджаков и теплых ботинок. Почти у каждого второго в руках была бутылка с водой или газета, используемая вместо веера. Воздуха словно не было, над дорогой плыло сизое марево. Я продолжала стоять на солнцепеке. По своей привычке я явилась раньше времени, а эта Лариса небось опоздает, жди ее на жуткой жаре! В десять минут четвертого я принялась расхаживать вдоль памятника, выставив перед собой журнал, но никто не спешил ко мне со словами:
– Ну, где моя дискета?
Я полезла в сумочку, вытащила банку пепси, глотнула противную теплую жидкость и с тоской уставилась на бегущих мимо прохожих. Бывают такие женщины, которые везде и всегда опаздывают, похоже, Лариса из их числа.
Ровно в четыре я отошла от монумента и двинулась в сторону метро «Тверская». В конце концов, я сделала что могла и больше жариться на солнце не стану. Отдам Жорке дискету, когда его выпишут из больницы, и дело с концом.
Злая, потная и усталая, я добралась до дома и обнаружила, что нам отключили электричество. Бывают такие дни, когда все идет наперекосяк! Пришлось шагать по лестнице, огибая на каждом этаже железную трубу мусоропровода. На третьем меня чуть не стошнило, кто-то бросил возле ковша пустую банку из-под селедки, и аромат стоял соответственный.
Зажав пальцами нос, я вскарабкалась на четвертый и вздохнула. Слава богу, тут пахло хорошим мужским одеколоном. Через секунду я поняла от кого. Сверху спускались два парня, одетые в легкие светло-бежевые тренировочные костюмы. Один поднял глаза, и отчего-то по моей спине пробежала дрожь. У симпатичного юноши с правильным, слегка капризным лицом был взгляд, как у тухлой рыбы, погасший, невообразимо противный. На всякий случай я прижалась к перилам. Парни легко пробежали мимо, обдав меня запахом хорошего одеколона и сигарет. Я потащилась дальше, недоумевая, отчего так перепугалась. Ребята были аккуратно одеты, трезвы и выглядели вполне респектабельно, очевидно, африканская жара повлияла на мой ум.
Дома я быстренько сбегала в душ, а потом плюхнулась на диван. Следовало отдохнуть. Бессонная ночь давала о себе знать, глаза начали слипаться. Я повернулась на левый бок и ощутила, как мягкие лапки начали топтаться на одеяле. Наши кошки, стоит кому улечься вздремнуть, мигом торопятся к этому человеку, чтобы прижаться и заурчать. В полной тишине было слышно, как в кухне капает вода из крана.
«Надо сменить прокладку», – вяло подумала я и отбыла в царство Морфея.
Резкий звонок будильника сдернул меня с подушки. Я села и уставилась на циферблат: восемь, кошмар, забыла вовремя разбудить Олега. Он встает в семь. Представляю, как муж начнет ругаться! Но уже через секунду до меня дошло: Олег в Петербурге, он приедет только завтра, и сейчас не утро, а вечер, да и звон исходит не от будильника, а от входной двери. Наверное, Семен забыл дома ключи.
Я влезла в тапки и не торопясь пошла в холл. Звонок разрывался.
– Чего ты так торопишься, – недовольно пробормотала я, открывая замок.
Но на пороге возник не Сеня, в проеме двери замаячила Ритка.
– Денег больше нет, и не проси!
– Вилка…
– Говорю же, все кончились!
– Вилка…
– Как Жорка? – Я решила переменить тему разговора.
Но Ритка отмахнулась:
– Ты послушай, что случилось!
– Входи, – вздохнула я.
– Нет, лучше ты ко мне.
– Зачем?
– Поднимись, слов нет!
Недоумевая, что еще могло стрястись у Риты, а главное, что могло лишить ее дара речи, я пошла наверх. Радько живут в трехкомнатной квартире. Семен, когда мы переехали в этот дом, приобрел две жилплощади, поэтому Риткины хоромы расположены над нашей гостиной, кабинетом и спальней Сени и Томуси. Из «лишней» кухни мы сделали гардеробную, избавившись от громоздких шкафов и нависающих над головой антресолей.
Ритка, несмотря на крайний эгоизм и глупость, отличная хозяйка. Сколько раз ни забегала к ней, всегда обнаруживала полный порядок и некую кокетливость. На кухне у нее вместо тряпок хорошенькие полотенчики, а на столе – не клеенка, а накрахмаленная скатерть. Но сегодня перед глазами предстала иная картина.
От красоты не осталось и следа. Вещи из шкафов, разорванные на части, валялись тут и там разноцветными кучками. В кухне неизвестные вандалы вспороли все пакеты с крупой, и теперь рис, гречка, пшено и геркулес лежали вперемешку на кухонных столиках, словно поджидая Золушку, которая вместо поездки на бал начнет перебирать запасы. Впрочем, банки с вареньем оказались разбиты, сахар высыпан в раковину. Хулиганы расковыряли батон хлеба, разломали на куски творожную запеканку. В ванной гель и шампунь были вылиты в раковину, сверху дрожали острова из пенок для укладки волос и крема для бритья, резко пахло разлитыми духами, а на полу, словно снег, лежал стиральный порошок. Странно, что спальню не тронули, может, не успели?
– Вот, – всхлипнула Ритка, – нас обокрали!
– Что взяли? – отмерла я, когда прошел первый шок. – И когда же это случилось?
Рита заплакала.
– Разве в таком бардаке разберешься? Вот гады, нет бы стырить что хочется и уйти нормально. Ну зачем же остальное ломать? Чем им мое варенье не понравилось?
– Некоторые люди кладут ценности в пакет и засовывают в припасы. Олег рассказывал, что теперь домушники первым делом лезут в морозильники и кухонные шкафчики. Раньше народ дорогие вещи в белье засовывал, а теперь в продукты.
Ритка продолжала всхлипывать.
– Делать что?
– Убирать. Надо выяснить, что пропало.
– Бедная я, бедная, – застонала Ритуся, – ну за что мне такая беда? Это же неделю разбираться!
– Сначала в милицию позвони!
Рита принялась покорно нажимать на кнопки, но в отделении было все время занято. Милиция находится в соседнем доме, буквально в пяти шагах, и я предложила:
– Лучше сбегай, быстрей получится!
Рита пробурчала:
– Мне краситься надо, вон вся тушь стекла, может, ты сходишь?
Но я проявила твердость:
– Кого обокрали? У меня заявление не примут, давай, ступай живей, можешь не макияжиться, не на конкурс красоты идешь. А я пока крупу хоть замету.
Рита ушла. Я принялась собирать пшено, гречку и рис. Внезапно зазвонил телефон. Трубки не было видно. Впрочем, в таком бардаке неудивительно потерять все. Раздался щелчок и голос Жоры:
– Привет, вы позвонили в квартиру Радько, сейчас никто не может подойти, оставьте сообщение после звукового сигнала.
Повисла пауза, потом раздалось резкое пиканье и чужая, какая-то сдавленная речь:
– Кинуть решил? Не пришел к Лариске? Ну это ты зря. Имей в виду, будет хуже, сам виноват. Верни дискету, срок до завтра. Если в полдень ее у меня не будет, лучше бы тебе не родиться. Квартиру-то отмой.
Я выронила совок, на который старательно заметала рассыпанное, и бросилась к автоответчику. Надо немедленно вытащить из него кассету и срочно ехать к Жоре в Склифосовского. Парень заставил меня поклясться, что я ничего не расскажу Рите, не хочется его подводить, но он должен знать про угрозу. Где-то тут находится кнопочка, нажмешь на нее – и выскакивает крохотная кассета, во всяком случае, у нас это так происходит. Сверху на аппарате виднелись две клавиши. Я ткнула в правую. В автоответчике зашуршало, затем раздалось бесстрастное:
– Память свободна.
От злости я чуть не шваркнула идиотский телефон об пол. Надо же, стерла сообщение.
Сразу уйти мне не удалось. Пришлось дожидаться Риту, а потом выкручиваться из ее цепких пальцев.
– Ага, обещала помочь, а сама! – зудела соседка.
– Вечером приду.
– Так уже полдевятого.
– Значит, завтра.
– Вот, вечно так! Мне тут одной ковыряться, да еще с ментами разговаривать! Сейчас приедут. Между прочим, спина болит, прямо отваливается!
Последние слова Ритка произнесла с глубокой обидой в голосе. Я хотела было напомнить ей, что мы не такие уж близкие подруги, чтобы предъявлять мне претензии, но неожиданно сказала другое:
– Ты попроси Нинку из двенадцатой квартиры, она у людей полы моет, поможет тебе, уберет хоромы.
– Ага, так ей денег дать надо! Небось пятьдесят рублей возьмет. Видишь, какая ты! Откуда у меня такие средства! Думала, ты поможешь. Ну куда бежишь? Ночь на дворе. Кстати, где твой Олег?
Я молча вытащила из кошелька голубую бумажку и протянула противной бабе.
– На, в качестве спонсорской помощи.
– А сотни не будет?
– Нет, только пятьдесят, не хочешь – не бери.
– Давай, – резко ответила Ритка и вырвала у меня из пальцев купюру, – мало, конечно, да ладно.
К Институту Склифосовского я добралась около десяти вечера. Естественно, центральный вход был закрыт. На звонок выглянул секьюрити, окинул меня холодным взглядом и отрезал:
– Куда рвешься? Больные спят, посещения закончились.
– Пустите, пожалуйста, только с работы еду.
– Не положено.
Наверное, следовало сунуть ему рублей сто, но Ритка основательно опустошила мой кошелек, поэтому я решила проникнуть внутрь бесплатно.
– Сделайте одолжение…
– Идите домой.
Я еще поныла несколько минут, но охранник был спокоен, как удав, и неприступен, словно иная галактика.
– Сказано – нет, значит, нет.
Внезапно дверь распахнулась, с улицы вбежала пара. Молодой мужчина и женщина лет сорока, они что-то показали дежурному, и тот не стал их останавливать.
– Ага, вон этих пустил…
– У этих пропуск на посещение в любое время.
– Где такой берут, я тоже хочу.
Охранник вздохнул.
– Дура ты, не дай бог эту бумажку от врача получить.
– Почему?
– Сама подумай, в каком случае ночью в больницу пускают!
Вымолвив последнюю фразу, он буквально вытолкал меня на улицу. Я спустилась по ступенькам и стала огибать большое здание. Сам дурак. Любая больница, кроме, пожалуй, косметической лечебницы, не бывает никогда закрыта полностью, а уж Институт Склифосовского тем более. Как, скажите на милость, сюда попадают больные, а? Правильно, через приемное отделение. Вот там и дверь открыта, и народа полно.
Возле пандуса, по которому въезжали машины с красным крестом, и впрямь оказался незапертый подъезд. Правда, у двери стоял охранник, тоже бдительно поинтересовавшийся:
– Вы куда?
Я сделала тревожное лицо:
– Маму сюда привезла только что, а я полис в машине забыла, вот, бегала за документом.
Охранник потерял ко мне всякий интерес, и я спокойно прошла внутрь.
По обе стороны длинного коридора шли двери, тут и там сидели и лежали люди, их было довольно много, никто не остановил меня, когда я вошла в большой грузовой лифт, куда только что втолкнули каталку с несчастным парнем со свежим гипсом на ноге.
В отделении стояла тишина. Больных не было видно, на посту тосковала медсестра, читавшая журнал.
– Подскажите, Радько в какой палате?
– Посещения закончены.
Я оперлась на высокий прилавок и вздохнула.
– Послушай, будь другом, ну пусти. Днем к нему жена ходит, сидит тут безвылазно, мне без шансов попасть, еще морду набьет, коли встретимся.
Женщина улыбнулась.
– Так и быть. Иди по коридору, справа последняя дверь. Там твой Радько лежит.
Я побежала в указанном направлении и постучала в белую дверь.
– Войдите, – раздался мужской голос.
В довольно просторной палате оказалось четыре кровати. На двух, накрывшись с головой одеялами, лежали спящие. Третий обитатель с загипсованной ногой, покоящейся на подставке, смотрел телевизор. Постель у окна была пуста.
– Вы к кому? – спросил дядька, отрываясь от экрана.
– Радько Георгий тут лежит?
– Вон его койка.
– Так она пустая.
– А к нему приятели пришли.
– Кто? – удивилась я.
Загипсованный зевнул.
– А я чего, прокурор, чтобы фамилиями интересоваться?
– Куда отправились, не знаете?
– Здеся далеко не уйдешь. Напротив палаты дверь, за ней лестница, курят небось.
Я вышла, пересекла коридор, толкнула дверь и увидела ступеньки. Сначала поднялась наверх, потом спустилась вниз, затем вновь вернулась на прежнее место. Больные и впрямь приспособили лестницу под курительную. На подоконниках виднелись консервные банки с окурками, кое-где обнаружились обгорелые спички. Впрочем, между третьим и вторым этажом нашлась парочка, занятая поцелуями. Но ни Жоры, ни его приятелей не было видно. Я подождала, пока юноша и девушка оторвутся друг от друга, потом спросила:
– Тут не проходили мужчины?
Влюбленные глянули на меня затуманенным взором, девица пробормотала:
– Не видели.
Действительно, очень глупо задавать им какие-то вопросы. Ромео и Джульетта были заняты только собой.
Я вернулась в палату и сообщила загипсованному:
– На лестнице никого нет.
– Не знаю тогда, куда он делся.
Медсестра тоже удивилась:
– Радько нет? Не может быть, мимо меня он не проходил, это точно.
– К нему вроде гости пришли.
– Нет-нет, никого не было, да и закрыто все. Наверное, к кому-то в палату пошел в гости, сейчас проверю.
– Разве он передвигается? – запоздало удивилась я.
Медсестра порылась в ящике, вытащила тоненькую историю болезни и ответила:
– Так переломов нет, только нос, а он ходьбе не помеха. Погодите тут.
Шурша голубой пижамкой, она ушла. Я принялась разглядывать ее стол. Куча каких-то бумажек, шоколадка, журналы «Лиза» и «Отдохни». Внезапно в голове закопошилось что-то неоформившееся. Журналы «Лиза» и «Отдохни»! Господи, ну и дура же я! Ведь Жора велел взять в руки новый номер «Отдохни», а я перепутала и взяла «Лизу». Теперь понятно, почему этой Ларисы не было. Возле памятника великому поэту на Тверской вечно клубится толпа. Очевидно, Лариса ждала человека с «Отдохни» сколько могла и ушла несолоно хлебавши. Из-за жары многие вчера несли в руках различные издания, используя их вместо веера… Боже, какая я идиотка!
– Ну, где моя дискета?
Я полезла в сумочку, вытащила банку пепси, глотнула противную теплую жидкость и с тоской уставилась на бегущих мимо прохожих. Бывают такие женщины, которые везде и всегда опаздывают, похоже, Лариса из их числа.
Ровно в четыре я отошла от монумента и двинулась в сторону метро «Тверская». В конце концов, я сделала что могла и больше жариться на солнце не стану. Отдам Жорке дискету, когда его выпишут из больницы, и дело с концом.
Злая, потная и усталая, я добралась до дома и обнаружила, что нам отключили электричество. Бывают такие дни, когда все идет наперекосяк! Пришлось шагать по лестнице, огибая на каждом этаже железную трубу мусоропровода. На третьем меня чуть не стошнило, кто-то бросил возле ковша пустую банку из-под селедки, и аромат стоял соответственный.
Зажав пальцами нос, я вскарабкалась на четвертый и вздохнула. Слава богу, тут пахло хорошим мужским одеколоном. Через секунду я поняла от кого. Сверху спускались два парня, одетые в легкие светло-бежевые тренировочные костюмы. Один поднял глаза, и отчего-то по моей спине пробежала дрожь. У симпатичного юноши с правильным, слегка капризным лицом был взгляд, как у тухлой рыбы, погасший, невообразимо противный. На всякий случай я прижалась к перилам. Парни легко пробежали мимо, обдав меня запахом хорошего одеколона и сигарет. Я потащилась дальше, недоумевая, отчего так перепугалась. Ребята были аккуратно одеты, трезвы и выглядели вполне респектабельно, очевидно, африканская жара повлияла на мой ум.
Дома я быстренько сбегала в душ, а потом плюхнулась на диван. Следовало отдохнуть. Бессонная ночь давала о себе знать, глаза начали слипаться. Я повернулась на левый бок и ощутила, как мягкие лапки начали топтаться на одеяле. Наши кошки, стоит кому улечься вздремнуть, мигом торопятся к этому человеку, чтобы прижаться и заурчать. В полной тишине было слышно, как в кухне капает вода из крана.
«Надо сменить прокладку», – вяло подумала я и отбыла в царство Морфея.
Резкий звонок будильника сдернул меня с подушки. Я села и уставилась на циферблат: восемь, кошмар, забыла вовремя разбудить Олега. Он встает в семь. Представляю, как муж начнет ругаться! Но уже через секунду до меня дошло: Олег в Петербурге, он приедет только завтра, и сейчас не утро, а вечер, да и звон исходит не от будильника, а от входной двери. Наверное, Семен забыл дома ключи.
Я влезла в тапки и не торопясь пошла в холл. Звонок разрывался.
– Чего ты так торопишься, – недовольно пробормотала я, открывая замок.
Но на пороге возник не Сеня, в проеме двери замаячила Ритка.
– Денег больше нет, и не проси!
– Вилка…
– Говорю же, все кончились!
– Вилка…
– Как Жорка? – Я решила переменить тему разговора.
Но Ритка отмахнулась:
– Ты послушай, что случилось!
– Входи, – вздохнула я.
– Нет, лучше ты ко мне.
– Зачем?
– Поднимись, слов нет!
Недоумевая, что еще могло стрястись у Риты, а главное, что могло лишить ее дара речи, я пошла наверх. Радько живут в трехкомнатной квартире. Семен, когда мы переехали в этот дом, приобрел две жилплощади, поэтому Риткины хоромы расположены над нашей гостиной, кабинетом и спальней Сени и Томуси. Из «лишней» кухни мы сделали гардеробную, избавившись от громоздких шкафов и нависающих над головой антресолей.
Ритка, несмотря на крайний эгоизм и глупость, отличная хозяйка. Сколько раз ни забегала к ней, всегда обнаруживала полный порядок и некую кокетливость. На кухне у нее вместо тряпок хорошенькие полотенчики, а на столе – не клеенка, а накрахмаленная скатерть. Но сегодня перед глазами предстала иная картина.
От красоты не осталось и следа. Вещи из шкафов, разорванные на части, валялись тут и там разноцветными кучками. В кухне неизвестные вандалы вспороли все пакеты с крупой, и теперь рис, гречка, пшено и геркулес лежали вперемешку на кухонных столиках, словно поджидая Золушку, которая вместо поездки на бал начнет перебирать запасы. Впрочем, банки с вареньем оказались разбиты, сахар высыпан в раковину. Хулиганы расковыряли батон хлеба, разломали на куски творожную запеканку. В ванной гель и шампунь были вылиты в раковину, сверху дрожали острова из пенок для укладки волос и крема для бритья, резко пахло разлитыми духами, а на полу, словно снег, лежал стиральный порошок. Странно, что спальню не тронули, может, не успели?
– Вот, – всхлипнула Ритка, – нас обокрали!
– Что взяли? – отмерла я, когда прошел первый шок. – И когда же это случилось?
Рита заплакала.
– Разве в таком бардаке разберешься? Вот гады, нет бы стырить что хочется и уйти нормально. Ну зачем же остальное ломать? Чем им мое варенье не понравилось?
– Некоторые люди кладут ценности в пакет и засовывают в припасы. Олег рассказывал, что теперь домушники первым делом лезут в морозильники и кухонные шкафчики. Раньше народ дорогие вещи в белье засовывал, а теперь в продукты.
Ритка продолжала всхлипывать.
– Делать что?
– Убирать. Надо выяснить, что пропало.
– Бедная я, бедная, – застонала Ритуся, – ну за что мне такая беда? Это же неделю разбираться!
– Сначала в милицию позвони!
Рита принялась покорно нажимать на кнопки, но в отделении было все время занято. Милиция находится в соседнем доме, буквально в пяти шагах, и я предложила:
– Лучше сбегай, быстрей получится!
Рита пробурчала:
– Мне краситься надо, вон вся тушь стекла, может, ты сходишь?
Но я проявила твердость:
– Кого обокрали? У меня заявление не примут, давай, ступай живей, можешь не макияжиться, не на конкурс красоты идешь. А я пока крупу хоть замету.
Рита ушла. Я принялась собирать пшено, гречку и рис. Внезапно зазвонил телефон. Трубки не было видно. Впрочем, в таком бардаке неудивительно потерять все. Раздался щелчок и голос Жоры:
– Привет, вы позвонили в квартиру Радько, сейчас никто не может подойти, оставьте сообщение после звукового сигнала.
Повисла пауза, потом раздалось резкое пиканье и чужая, какая-то сдавленная речь:
– Кинуть решил? Не пришел к Лариске? Ну это ты зря. Имей в виду, будет хуже, сам виноват. Верни дискету, срок до завтра. Если в полдень ее у меня не будет, лучше бы тебе не родиться. Квартиру-то отмой.
Я выронила совок, на который старательно заметала рассыпанное, и бросилась к автоответчику. Надо немедленно вытащить из него кассету и срочно ехать к Жоре в Склифосовского. Парень заставил меня поклясться, что я ничего не расскажу Рите, не хочется его подводить, но он должен знать про угрозу. Где-то тут находится кнопочка, нажмешь на нее – и выскакивает крохотная кассета, во всяком случае, у нас это так происходит. Сверху на аппарате виднелись две клавиши. Я ткнула в правую. В автоответчике зашуршало, затем раздалось бесстрастное:
– Память свободна.
От злости я чуть не шваркнула идиотский телефон об пол. Надо же, стерла сообщение.
Сразу уйти мне не удалось. Пришлось дожидаться Риту, а потом выкручиваться из ее цепких пальцев.
– Ага, обещала помочь, а сама! – зудела соседка.
– Вечером приду.
– Так уже полдевятого.
– Значит, завтра.
– Вот, вечно так! Мне тут одной ковыряться, да еще с ментами разговаривать! Сейчас приедут. Между прочим, спина болит, прямо отваливается!
Последние слова Ритка произнесла с глубокой обидой в голосе. Я хотела было напомнить ей, что мы не такие уж близкие подруги, чтобы предъявлять мне претензии, но неожиданно сказала другое:
– Ты попроси Нинку из двенадцатой квартиры, она у людей полы моет, поможет тебе, уберет хоромы.
– Ага, так ей денег дать надо! Небось пятьдесят рублей возьмет. Видишь, какая ты! Откуда у меня такие средства! Думала, ты поможешь. Ну куда бежишь? Ночь на дворе. Кстати, где твой Олег?
Я молча вытащила из кошелька голубую бумажку и протянула противной бабе.
– На, в качестве спонсорской помощи.
– А сотни не будет?
– Нет, только пятьдесят, не хочешь – не бери.
– Давай, – резко ответила Ритка и вырвала у меня из пальцев купюру, – мало, конечно, да ладно.
К Институту Склифосовского я добралась около десяти вечера. Естественно, центральный вход был закрыт. На звонок выглянул секьюрити, окинул меня холодным взглядом и отрезал:
– Куда рвешься? Больные спят, посещения закончились.
– Пустите, пожалуйста, только с работы еду.
– Не положено.
Наверное, следовало сунуть ему рублей сто, но Ритка основательно опустошила мой кошелек, поэтому я решила проникнуть внутрь бесплатно.
– Сделайте одолжение…
– Идите домой.
Я еще поныла несколько минут, но охранник был спокоен, как удав, и неприступен, словно иная галактика.
– Сказано – нет, значит, нет.
Внезапно дверь распахнулась, с улицы вбежала пара. Молодой мужчина и женщина лет сорока, они что-то показали дежурному, и тот не стал их останавливать.
– Ага, вон этих пустил…
– У этих пропуск на посещение в любое время.
– Где такой берут, я тоже хочу.
Охранник вздохнул.
– Дура ты, не дай бог эту бумажку от врача получить.
– Почему?
– Сама подумай, в каком случае ночью в больницу пускают!
Вымолвив последнюю фразу, он буквально вытолкал меня на улицу. Я спустилась по ступенькам и стала огибать большое здание. Сам дурак. Любая больница, кроме, пожалуй, косметической лечебницы, не бывает никогда закрыта полностью, а уж Институт Склифосовского тем более. Как, скажите на милость, сюда попадают больные, а? Правильно, через приемное отделение. Вот там и дверь открыта, и народа полно.
Возле пандуса, по которому въезжали машины с красным крестом, и впрямь оказался незапертый подъезд. Правда, у двери стоял охранник, тоже бдительно поинтересовавшийся:
– Вы куда?
Я сделала тревожное лицо:
– Маму сюда привезла только что, а я полис в машине забыла, вот, бегала за документом.
Охранник потерял ко мне всякий интерес, и я спокойно прошла внутрь.
По обе стороны длинного коридора шли двери, тут и там сидели и лежали люди, их было довольно много, никто не остановил меня, когда я вошла в большой грузовой лифт, куда только что втолкнули каталку с несчастным парнем со свежим гипсом на ноге.
В отделении стояла тишина. Больных не было видно, на посту тосковала медсестра, читавшая журнал.
– Подскажите, Радько в какой палате?
– Посещения закончены.
Я оперлась на высокий прилавок и вздохнула.
– Послушай, будь другом, ну пусти. Днем к нему жена ходит, сидит тут безвылазно, мне без шансов попасть, еще морду набьет, коли встретимся.
Женщина улыбнулась.
– Так и быть. Иди по коридору, справа последняя дверь. Там твой Радько лежит.
Я побежала в указанном направлении и постучала в белую дверь.
– Войдите, – раздался мужской голос.
В довольно просторной палате оказалось четыре кровати. На двух, накрывшись с головой одеялами, лежали спящие. Третий обитатель с загипсованной ногой, покоящейся на подставке, смотрел телевизор. Постель у окна была пуста.
– Вы к кому? – спросил дядька, отрываясь от экрана.
– Радько Георгий тут лежит?
– Вон его койка.
– Так она пустая.
– А к нему приятели пришли.
– Кто? – удивилась я.
Загипсованный зевнул.
– А я чего, прокурор, чтобы фамилиями интересоваться?
– Куда отправились, не знаете?
– Здеся далеко не уйдешь. Напротив палаты дверь, за ней лестница, курят небось.
Я вышла, пересекла коридор, толкнула дверь и увидела ступеньки. Сначала поднялась наверх, потом спустилась вниз, затем вновь вернулась на прежнее место. Больные и впрямь приспособили лестницу под курительную. На подоконниках виднелись консервные банки с окурками, кое-где обнаружились обгорелые спички. Впрочем, между третьим и вторым этажом нашлась парочка, занятая поцелуями. Но ни Жоры, ни его приятелей не было видно. Я подождала, пока юноша и девушка оторвутся друг от друга, потом спросила:
– Тут не проходили мужчины?
Влюбленные глянули на меня затуманенным взором, девица пробормотала:
– Не видели.
Действительно, очень глупо задавать им какие-то вопросы. Ромео и Джульетта были заняты только собой.
Я вернулась в палату и сообщила загипсованному:
– На лестнице никого нет.
– Не знаю тогда, куда он делся.
Медсестра тоже удивилась:
– Радько нет? Не может быть, мимо меня он не проходил, это точно.
– К нему вроде гости пришли.
– Нет-нет, никого не было, да и закрыто все. Наверное, к кому-то в палату пошел в гости, сейчас проверю.
– Разве он передвигается? – запоздало удивилась я.
Медсестра порылась в ящике, вытащила тоненькую историю болезни и ответила:
– Так переломов нет, только нос, а он ходьбе не помеха. Погодите тут.
Шурша голубой пижамкой, она ушла. Я принялась разглядывать ее стол. Куча каких-то бумажек, шоколадка, журналы «Лиза» и «Отдохни». Внезапно в голове закопошилось что-то неоформившееся. Журналы «Лиза» и «Отдохни»! Господи, ну и дура же я! Ведь Жора велел взять в руки новый номер «Отдохни», а я перепутала и взяла «Лизу». Теперь понятно, почему этой Ларисы не было. Возле памятника великому поэту на Тверской вечно клубится толпа. Очевидно, Лариса ждала человека с «Отдохни» сколько могла и ушла несолоно хлебавши. Из-за жары многие вчера несли в руках различные издания, используя их вместо веера… Боже, какая я идиотка!
ГЛАВА 4
Домой я вернулась злая. Куда мог запропасть Жора? Хотя, насколько знаю, он иногда может заложить за воротник. Наверное, приятели были на машине, сел к ним и поехал погулять. Сломанный нос и морда в синяках никого не смутили. Правда, ночью, лежа на асфальте, Георгий выглядел ужасно, я даже не узнала соседа, но почти через сутки после происшествия он оклемался, и его потянуло на подвиги. Нет ничего странного и в том, что приятели заявились к нему поздним вечером. Небось Жора им позвонил и сказал:
– Вы, ребята, после девяти прискакивайте, когда Ритка уйдет.
Рита женщина скандальная, мы иногда слышим, как она метелит наверху супруга. Она ни за что не разрешит муженьку пойти побаловаться пивком. Но Жорку-то надо предупредить! Может, подняться к соседке и спросить у нее невзначай телефоны друзей мужа?
Я не успела принять решение, потому что в квартиру ввалились Семен с Кристиной. В руках у них виднелись чемоданы и какие-то палки.
– Вот, – отдуваясь, сообщил приятель, – приданое купили, до полуночи по городу гоняли, давай, Криська, тащи из машины памперсы. Смотри, Вилка, тут распашонки, ползунки… Как думаешь, хватит?
– Сколько же ты купил?
– Пятьдесят штук теплых, сто легких…
– С ума сошел! А что это за деревяшки?
– Балдахин от кроватки.
Я скривилась.
– Отвратительная вещь, в нем станет пыль скапливаться, младенцу нужен свежий воздух.
– Да? – расстроился Сеня. – А Крися велела взять, сказала, очень красиво, вон, с мишками.
И он развернул кусок ткани с оборочками. На желтом фоне виднелись коричневые капли, превратившиеся при более детальном разглядывании в медвежат.
Прозвенел звонок. Думая, что это Крися, я рванула дверь и увидела своего папеньку Ленинида с глуповатой ухмылочкой на лице. Нос мигом уловил резкий запах алкоголя.
– О, Ленинид, – обрадовался Сеня, – давай, заходи, пивка желаешь? У меня и рыбец есть.
– Он уже нахлебался, – каменным тоном сообщила я. – Сколько раз тебе говорить: коли нажрался, ко мне не приходи!
– Ну, доча, – залебезил папенька, – случай вышел экстра… экс… эк…
– Хочешь выговорить «экстраординарный»? – прищурилась я. – И не старайся, не получится.
– Злая ты, – вздохнул папаша, – неласковая, грубая, так с родителями не поступают. Ну да ладно, скушаю обиду, лучше глянь, кого к тебе привел, узнаешь?
Я уставилась на маленькую, тощую, похожую на шпротину женщину с ярко-медной головой. Такой цвет получается, если на седые волосы намазать хну и подержать часок-другой. Нежданная гостья смущенно хихикнула, стало видно, что у нее не хватает парочки передних зубов.
– Ну, – поторопил Ленинид, – так как, признала?
– Нет, – покачала я головой, – уж извините, никак не вспомню.
– Экая ты беспамятная, – укорил меня папенька, – это же Светка.
– Кто?
– Маманька твоя, Светка, моя первая жена.
Разобранный балдахин выпал из моих рук на пол.
– Кто?!
Света смущенно закашлялась:
– Ну, в общем, здравствуй, дочка.
Затем она растопырила в разные стороны руки и попыталась заключить меня в объятия. Но я ловко увернулась, шмыгнула в кухню, налила себе воды и стала пить ее огромными глотками, слушая, как Сеня бубнит:
– Проходите, раздевайтесь.
Я доглотала воду, умылась и вытерлась посудным полотенцем. Мое детство прошло вместе с мачехой Раисой. Папенька угодил на зону впервые где-то в 1971-м и с тех пор дома не показывался. А милая маменька убежала еще раньше, когда новорожденной дочурке, то есть мне, не исполнилось и месяца. К чести Ленинида следует отметить, что он не сдал меня в интернат, а принялся воспитывать, как умел. Папенька вскоре женился на Раисе, и я долгое время, пока «сердобольные» соседки не объяснили, что к чему, считала ее своей настоящей мамой. Честно говоря, даже узнав, что Раиса моя мачеха, я не расстроилась. О родной матери не вспоминала никогда, ее фотокарточек дома не было. Впрочем, снимков Ленинида тоже. Я была совсем малышкой, когда папеньку сунули за колючую проволоку. И до самой своей смерти Раиса недрогнувшим голосом сообщала, что Ленинид умер. Правда, причина смерти многократно менялась: то он утонул, то попал под машину, то свалился с поезда…
Отец появился в моей жизни недавно, проведя большую часть своей за решеткой. Как-то он попытался было подсчитать, сколько раз садился на скамью подсудимых, но сбился. Путается и сейчас. Иногда выходит восемь, иногда семь судимостей. Но то, что не десять, это точно. Отбегав под конвоем, папенька решил «завязать». В одной из колоний он получил профессию столяра и начал весьма успешно делать мебель. Он вообще рукастый, способен починить любые приборы и быстро возвести шкаф в прихожей…
Мы с Тамарой, тогда еще незамужние женщины, взяли его к себе. Ленинид не растерялся, женился на нашей соседке Наташке и зажил вполне счастливо. Сейчас он вполне нормально зарабатывает. Многие люди, построив дачи, обставляют потом их в стиле «рашен изба», вот тут-то и появляется папенька. Всякие столы, стулья и кресла он «выпекает» мастерски, а берет не так дорого. Клиенты передают его телефон по эстафете.
Одна беда, Ленинид любит заложить за воротник. Собственно говоря, все его бесконечные посадки связаны с опьянением. Если папенька вылакал бутылку, он неуправляем.
Поэтому Наташка держит его в ежовых рукавицах. Она у нас женщина крупного телосложения, громогласная, скорая на расправу. Щуплый Ленинид боится грозную вторую половину почти до полной отключки. Если Наташа унюхает, что от супруга попахивает чуть-чуть пивком, она запросто поколотит бедолагу, не слишком выбирая «инструмент». Просто схватит то, что попадется под руку: чайник, кастрюлю, стул, торшер, доску для резки мяса… Я тоже не перевариваю папеньку в состоянии даже самого легкого опьянения, поэтому ему ничего не остается, кроме как вести трезвый образ жизни.
– Негостеприимная ты, – завел папуля, входя в кухню, – нет бы людям чайку предложить с устатку. Разве гостей так привечают?
– Я вас не звала.
– Садись, Ленинид, – велел Семен, – и вы, Света, устраивайтесь.
– Поздно уже, – отрезала я, – нам спать пора, всю ночь сегодня пропрыгали!
– Чего так? – заинтересовался Ленинид.
– Сын у меня родился, – пояснил Семен, распахнул шкафчик, вытащил бутылку коньяка и сообщил: – Надо выпить по такому случаю.
– Ленинид не употребляет, – каменным тоном сообщила я.
– Вы, ребята, после девяти прискакивайте, когда Ритка уйдет.
Рита женщина скандальная, мы иногда слышим, как она метелит наверху супруга. Она ни за что не разрешит муженьку пойти побаловаться пивком. Но Жорку-то надо предупредить! Может, подняться к соседке и спросить у нее невзначай телефоны друзей мужа?
Я не успела принять решение, потому что в квартиру ввалились Семен с Кристиной. В руках у них виднелись чемоданы и какие-то палки.
– Вот, – отдуваясь, сообщил приятель, – приданое купили, до полуночи по городу гоняли, давай, Криська, тащи из машины памперсы. Смотри, Вилка, тут распашонки, ползунки… Как думаешь, хватит?
– Сколько же ты купил?
– Пятьдесят штук теплых, сто легких…
– С ума сошел! А что это за деревяшки?
– Балдахин от кроватки.
Я скривилась.
– Отвратительная вещь, в нем станет пыль скапливаться, младенцу нужен свежий воздух.
– Да? – расстроился Сеня. – А Крися велела взять, сказала, очень красиво, вон, с мишками.
И он развернул кусок ткани с оборочками. На желтом фоне виднелись коричневые капли, превратившиеся при более детальном разглядывании в медвежат.
Прозвенел звонок. Думая, что это Крися, я рванула дверь и увидела своего папеньку Ленинида с глуповатой ухмылочкой на лице. Нос мигом уловил резкий запах алкоголя.
– О, Ленинид, – обрадовался Сеня, – давай, заходи, пивка желаешь? У меня и рыбец есть.
– Он уже нахлебался, – каменным тоном сообщила я. – Сколько раз тебе говорить: коли нажрался, ко мне не приходи!
– Ну, доча, – залебезил папенька, – случай вышел экстра… экс… эк…
– Хочешь выговорить «экстраординарный»? – прищурилась я. – И не старайся, не получится.
– Злая ты, – вздохнул папаша, – неласковая, грубая, так с родителями не поступают. Ну да ладно, скушаю обиду, лучше глянь, кого к тебе привел, узнаешь?
Я уставилась на маленькую, тощую, похожую на шпротину женщину с ярко-медной головой. Такой цвет получается, если на седые волосы намазать хну и подержать часок-другой. Нежданная гостья смущенно хихикнула, стало видно, что у нее не хватает парочки передних зубов.
– Ну, – поторопил Ленинид, – так как, признала?
– Нет, – покачала я головой, – уж извините, никак не вспомню.
– Экая ты беспамятная, – укорил меня папенька, – это же Светка.
– Кто?
– Маманька твоя, Светка, моя первая жена.
Разобранный балдахин выпал из моих рук на пол.
– Кто?!
Света смущенно закашлялась:
– Ну, в общем, здравствуй, дочка.
Затем она растопырила в разные стороны руки и попыталась заключить меня в объятия. Но я ловко увернулась, шмыгнула в кухню, налила себе воды и стала пить ее огромными глотками, слушая, как Сеня бубнит:
– Проходите, раздевайтесь.
Я доглотала воду, умылась и вытерлась посудным полотенцем. Мое детство прошло вместе с мачехой Раисой. Папенька угодил на зону впервые где-то в 1971-м и с тех пор дома не показывался. А милая маменька убежала еще раньше, когда новорожденной дочурке, то есть мне, не исполнилось и месяца. К чести Ленинида следует отметить, что он не сдал меня в интернат, а принялся воспитывать, как умел. Папенька вскоре женился на Раисе, и я долгое время, пока «сердобольные» соседки не объяснили, что к чему, считала ее своей настоящей мамой. Честно говоря, даже узнав, что Раиса моя мачеха, я не расстроилась. О родной матери не вспоминала никогда, ее фотокарточек дома не было. Впрочем, снимков Ленинида тоже. Я была совсем малышкой, когда папеньку сунули за колючую проволоку. И до самой своей смерти Раиса недрогнувшим голосом сообщала, что Ленинид умер. Правда, причина смерти многократно менялась: то он утонул, то попал под машину, то свалился с поезда…
Отец появился в моей жизни недавно, проведя большую часть своей за решеткой. Как-то он попытался было подсчитать, сколько раз садился на скамью подсудимых, но сбился. Путается и сейчас. Иногда выходит восемь, иногда семь судимостей. Но то, что не десять, это точно. Отбегав под конвоем, папенька решил «завязать». В одной из колоний он получил профессию столяра и начал весьма успешно делать мебель. Он вообще рукастый, способен починить любые приборы и быстро возвести шкаф в прихожей…
Мы с Тамарой, тогда еще незамужние женщины, взяли его к себе. Ленинид не растерялся, женился на нашей соседке Наташке и зажил вполне счастливо. Сейчас он вполне нормально зарабатывает. Многие люди, построив дачи, обставляют потом их в стиле «рашен изба», вот тут-то и появляется папенька. Всякие столы, стулья и кресла он «выпекает» мастерски, а берет не так дорого. Клиенты передают его телефон по эстафете.
Одна беда, Ленинид любит заложить за воротник. Собственно говоря, все его бесконечные посадки связаны с опьянением. Если папенька вылакал бутылку, он неуправляем.
Поэтому Наташка держит его в ежовых рукавицах. Она у нас женщина крупного телосложения, громогласная, скорая на расправу. Щуплый Ленинид боится грозную вторую половину почти до полной отключки. Если Наташа унюхает, что от супруга попахивает чуть-чуть пивком, она запросто поколотит бедолагу, не слишком выбирая «инструмент». Просто схватит то, что попадется под руку: чайник, кастрюлю, стул, торшер, доску для резки мяса… Я тоже не перевариваю папеньку в состоянии даже самого легкого опьянения, поэтому ему ничего не остается, кроме как вести трезвый образ жизни.
– Негостеприимная ты, – завел папуля, входя в кухню, – нет бы людям чайку предложить с устатку. Разве гостей так привечают?
– Я вас не звала.
– Садись, Ленинид, – велел Семен, – и вы, Света, устраивайтесь.
– Поздно уже, – отрезала я, – нам спать пора, всю ночь сегодня пропрыгали!
– Чего так? – заинтересовался Ленинид.
– Сын у меня родился, – пояснил Семен, распахнул шкафчик, вытащил бутылку коньяка и сообщил: – Надо выпить по такому случаю.
– Ленинид не употребляет, – каменным тоном сообщила я.