Сегодня заеду к Соловьеву и, может быть, опять к Любимову.
Ну вот и всё. Жду твоего письма. Скучно мне очень. Погода скверная, сегодня, впрочем, дождя нет. Обнимаю тебя и детишек крепко. Как-то вы живете. Были бы здоровы. Читаю процессы по вечерам. Очень всё скучно. До свидания. Очень тебя люблю, ты мне снилась ночью. Перецелуй наших ангелов. Пусть не ссорятся. До свидания. Еще раз целую тебя бесконечно.
Твой весь Ф. Достоевский.
Завтра, вероятно, еще напишу.
Р. S. Кстати, вчера в 8-м часу, отправляясь к Каткову, понес и вчерашнее письмо к тебе, чтоб бросить по дороге в ящик. Шел дождик, и было очень грязно. На углу улицы, не найдя ящика, спросил у городового: где же ящик? Он ответил, что перенесен на ту сторону улицы (шагах в 40 от прежнего места). "Да пожалуйте письмецо, - вызвался он, - я его сейчас снесу и опущу". Я ему отдал письмо, и он дошел до ящика на моих глазах, а все-таки меня берет сомнение: ну как он не опустил, и ты не получила вчерашнего письма?
Нa конверте: В С.-Петербург. На углу Кузнечного переулка и Ямской ул., близ Владимирской церкви, дом № 2-й и 5-й, кварт. № 10.
Ее высокоблагородию
Анне Григорьевне Достоевской.
(1) было: ко мне прислать
764. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
9 ноября 1878. Москва
Москва, 9 ноября/78
Милый мой голубчик Аня. Вчера, отправив тебе письмо, уже в четвертом часу пополудни, пошел к книгопрод<авцу> Соловьеву. Застал его дома. Он приготовил счет и деньги. Что-то говорил мне весьма неясно о счете, и я его попросил лучше написать о всем тебе самой; выдал он мне 109 руб. 90 к. При этом на одно "Преступ<ление> и наказание" пришлось 87 р. Что же до "Бесов", то у него еще прежних своих есть, говорит он, экземпляров двести, так что он "сотенку бы и возвратил с удовольствием". "Мертвого же Дома" есть еще базуновского (доставшегося ему от Базунова) 300 экз<емпляров>. Был очень любезен и по обыкновению своему хитрил и путался. - Между прочим, сказал мне: "А у Михаила Никифоровича были с поздравлениями?". И когда я сказал, что нет, прибавил: "Как же это не сходить, там такой был съезд, молебен и проч. Как же это вам не сходить?". Я подумал: в самом деле, зайти поздравить можно, и пошел. Действительно, съезд был и продолжался. На этот раз меня прямо пригласили к хозяйке Софье Петровне. Она встретила меня необыкновенно любезно и даже не пустила в кабинет Каткова, а просила посидеть сначала у ней. Было в ее гостиной много гостей, ее дочери и проч. Дам, впрочем, одна или две, и то родственницы, а остальное всё мужчины и всё какие-то старички родственники (князь Шаховской, отец, например, (1) и другие). Я посидел с
1/2 часа, и она всё время со мной проговорила; сидела же нездоровая, в мигрени. Затем прошел в кабинет к Каткову. У него сидели тоже два каких-то светских московских старичка. И вдруг вошел сам генерал-губернатор кн. Долгорукий, в четырех звездах и с алмазным Андреем Первозванным. Раскланявшись сановито и с соблюдением всего своего сана (немного комическим) с Катковым, начал подавать руки гостям и первому мне. Тут Катков поспешил сейчас же сказать ему мое имя, и Долгорукий изволил вымолвить: "Как же, та-ка-я Зна-ме-ни-тость, гм, гм, гм" - решительно точно 40 лет назад, в доброе старое время. Затем происходил общий разговор, в котором Катков показал себя в высшей степени порядочным человеком, ибо, начав рассказ о приобретении им подмосковного имения, поминутно обращался от Долгорукова ко мне, несмотря на то, что я сидел несколько сзади Каткова, у окна. Посидев немного, я встал и простился. Катков проводил меня до дверей. К Софье Петровне я уже не заходил, а прошел другим ходом, между прочим, через столовую, и заметил, что стол накрыт не более как на
20 или даже на 18 кувертов. А так как только Каткова семейства садится за стол не менее 12 человек, то я и заключил, что званого обеда никакого нет, а обедают лишь ближайшие родственники. - Затем отправился (уже в 5-м часу) к Любимову. Того не застал, но встретила жена его, почти совсем еще моложавая дама (хотя есть взрослая уже дочь). Она меня удержала с попреками, зачем я еще вчера второй раз не зашел (как обещался было) и что она меня весь вечер ждала. Пришел затем Любимов, удивительно любезный. Говорили о романе. Катков непременно хотел сам читать, и как Любимов (еще 7-го числа вечером) ни упрашивал его дать ему прочесть, но Катков не согласился и оставил у себя, ему же сообщил и план романа и все, что я слегка, во время свидания, передал ему о романе. (Значит, интересуется очень.) Любимов обещал мне, по просьбе моей, ускорить чтение. "Я буду приставать к нему", - сказал он. - После того пристал ко мне, чтоб я остался обедать "чем бог послал". Я согласился. И вот не знаю, так ли они всегда обедают или был у них праздничный день (обедали кроме меня еще две дамы гостьи и один профессор Архипов): закуски, вина, 5 блюд, из которых живая разварная стерлядь по-московски. Если это каждый день у них, то, должно быть, хорошо им жить. Обед был очень оживленный. Любимов подтвердил, что у Катковых никакого званого обеда нет. Обед и разговор был очень оживлен, затем уже в 7 часов поехал к Елене Павловне и не застал ее дома. Узнал от детей Елены Павловны, что Машенька (Иванова) в Москве, и хочу непременно к ней сегодня съездить. Адрес же узнал уже сегодня от Вари, которая зашла ко мне в гостиницу. Вот и все, до сей минуты, мои здесь похождения. Завтра, может быть, еще напишу тебе. Но вот уже теперь 2 часа, а письма от тебя нету. Заеду, может быть, сегодня к Рассохину, а может, и завтра. По вечерам сижу в № и читаю процессы. Завтра собираюсь (2) пойти в Малый театр.
Беспокоюсь об Вас. Что-то ты, мой голубчик, и что-то детки? Хочется поскорей получить от вас письмецо. Не знаю, придется ли отправиться отсюда к вам в субботу (вероятно, нет), но не думаю, чтоб задержали дальше воскресения. Обнимаю вас всех и целую. Тебя особенно и деток особенно. Опять ты мне снилась во сне. До свидания, ангел мой.
Твой весь Ф. Достоевский.
Корректуры Любимов сам вызвался присылать ко мне в Петербург. Марковичу они посылают.
Очень целую тебя.
Р. S. Книгопродавцы все в восторге от нового журнала "Лилины выдумки", просят на комиссию, обещают большой успех. Передай обоим авторам и издателям и крепко их поцелуй.
На конверте: В С.-Петербург. На углу Ямской улицы и Кузнечного переулка, дом № 2-й и 5-й, квартира № 10 (близ Владимирской церкви)
Ее высокоблагородию
Анне Григорьевне Достоевской.
(1) было начато: и про<чие> (2) было начато: хоч<у>
765. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
10 ноября 1878. Москва
Москва. 10 ноября/78.
Дорогой мой голубчик Аня, вчера в 6 часов вечера получил твое милое письмецо, которое очень меня обрадовало и успокоило. Слава богу, что вы здоровы, деток поцелуй и поблагодари Лиличку за письмецо, а Федю за старание. Известие о Навроцком показывает разве то только, что они все-таки в своей "Русской речи" не будут моими явными ругателями. Что же до посещения Шера, то я к нему вероятно не поеду, потому что он все же не был у меня сам в Петербурге. Не знаю, впрочем. Времени-то у меня совсем мало, а то, может быть, заехал бы к Ольге Федор<ов>не Шер, что совсем уже другое дело. Но времени мало. Вчера заходил ко мне в 6 часов Любимов - отдать визит и кой о чем поговорить. Он сказал, что насчет денег всё решено. Катков передал ему рукопись, не успев прочесть всю, но перелистовав всю, он же (Любимов то есть) прочел 1-ю треть и нашел все очень оригинальным. Но скверно то, что выдача денег зависит главное от кассира ихнего, Шульмана, который всем командует, до такой степени, что и Катков у него насчет выдачей вообще в полной зависимости. Скажет "нет денег в кассе" и ничего не поделаешь. Тысяча, впрочем, будет, но хотелось бы мне, чтоб не задержали меня и чтоб выехать если не завтра, в субботу, то уж непременно бы в воскресенье. А тут еще, говорил Любимов, Катков захворал. Теперь час пополудни, и пойду сейчас к нему для окончательного решения. Затем схожу к Рассохину, у которого вчера быть не успел. Затем к Варе, которая звала к себе. Вчера же, узнав от Вари адресс Машеньки Ивановой, поехал к ней, не застал дома и узнал от детей, Оли и Наташи, что и Верочка только что приехала, с Юлей, из деревни на три дня в Москву и остановилась у Машеньки. Ее тоже не было дома. Сказав, что приеду вечером, поехал домой и после обеда отправился сперва к Елене Павловне, которую еще не видал, и, пробыв у ней с полчаса, поехал к Верочке. Там всех нашел в сборе и просидел у них до полночи. Верочка предобрая и премилая, она не знала о смерти Алеши. Итак, вот все мои дела. Вчера имел глупость взять билет в театр, на бенефис, идет комедия Островского в первый раз. - Итак, милый мой ангел, вероятно, выеду отсюда в воскресенье, хотя и желал бы завтра, в субботу. Целую тебя крепко. Больше не пиши писем. Лилю и Федю целую. Обнимаю всех, а с тобой хочется увидеться особенно поскорее сверх всех других причин. Во всяком случае, здесь мне очень скучно. Еще раз целую. Как вы живете? Здорова ли ты, ангел мой?
Твой вечный Ф. Достоевский.
На конверте: В С.-Петербург. На углу Ямской улицы и Кузнечного переулка, дом № 2-й и 5-й, квартира № 10 (близ Владимирской церкви)
Ее высокоблагородию
Анне Григорьевне Достоевской.
766. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
11 ноября 1878. Москва
Москва. 11 ноября/78. Суббота.
Милый друг Аня, дела, кажется, совсем застряли и решительно не удаются. Дело в том, что Катков, кажется, серьезно расхворался. Вчера не мог принять меня и выслал сказать, чтоб я пожаловал денька через два. Если через два, то, значит, завтра, в воскресенье. (Конечно, он не отговаривается, а в самом деле болен.) Но в воскресенье у них всё в редакции заперто, и денежных выдач быть не может. Один из редакционных чиновников вышел ко мне и сказал, что Шульман (кассир) сам ко мне придет завтра (то есть сегодня) в гостиницу и принесет деньги. Я назначил час - но вот назначенный час прошел, и никого не было. Результат: если сегодня не получил денег, то завтра, по поводу воскресения, наверно не получу. Теперь недоумеваю, что делать: ехать ли опять в Редакцию? Но мне как-то стыдно приставать. Мелькает у меня мысль уехать без денег, написав Каткову письмо (если только нельзя увидеть его завтра лично), чтоб прислали деньги в Петербург. Но и это хорошо ли? Потому что, например, если я завтра в воскресенье выеду (сегодня-то уж никак нельзя) без денег, а они между тем могли бы выдать в понедельник, - то, значит, всего только дня не мог выждать. Совсем не знаю, как быть, и нахожусь в прескверном расположении Духа.
Вчера получил от Рассохина 25 р., - а "всей суммы отдать не могу". Заметил я некоторую даже грубость и фамильярность в его ответе. Я ему ничего не сказал.
Вчера был у Вари, а вечером в театре. Всё гадко. Скучно мне здесь, наконец, до нестерпимости. Вдобавок мокрый снег и сквернейшая погода. К тому же опять затянуло желудок, надо бы опять принять капсюлей, но и это неудобно.
Пишу наскоро. В Редакцию все-таки загляну. До свидания, милая моя. Только и думаю, что о тебе и о детках. Люблю вас очень. Поцелуй милых ангелов. Думаешь ли ты обо мне. Каждую ночь ты мне снишься.
Обнимаю крепко.
Твой весь Ф. Достоевский.
Все чиновники в Редакции Каткова ужасно обращаются свысока и небрежно со всеми. Я полагаю, что и Шульман даже важничает, хочет показать свою силу. Начинает мне это надоедать. А что если Катков в самом деле очень расхворается? Может повлиять и на всё дальнейшее.
Д<остоевский>
767. СТУДЕНТАМ ИНСТИТУТА ИНЖЕНЕРОВ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ
26 ноября 1878. Петербург Черновое
М<илостивые> г<осуда>ри. Спешу заявить вам мое искреннее сожаление, что никак не мог явиться присутствовать (1) на музыкально-литературном вечере в пользу недостаточных студентов Вашего института. Доктор, как нарочно, отсоветовал мне выход из дому (2) еще на несколько дней. Убедительне<йше> прошу вас передать мое сожаление и многоуважаемым товарищам вашим, почтившим меня почетным билетом для входа на вечер. Мне слишком бы желательно было, чтобы они не усомнились в том, как высоко я ценю их лестное для меня внимание.
Прошу вас, м<илостивые> государи, принять уверения в моем искреннейшем к Вам уважении.
Вам совершенно преданный и слуга ваш
Ф. Достоевский.
(1) вместо: явиться присутствовать - было: быть (2) было начато: со дво<ра>
768. H. M. ДОСТОЕВСКОМУ
17 декабря 1878. Петербург
17 декабря.
Голубчик брат, посылаю тебе 7 рублей. Очень жалею, что ты всё хвораешь, я тоже. А между тем опять наступают беспокойства, работы. Целую тебя. Поправляйся и приходи. До свидания.
Брат твой Ф. Достоевский.
1879
769. H. M. ДОСТОЕВСКОМУ
1 января 1879. Петербург
1-е января/79.
Поздравляю тебя с Новым Годом, любезнейший брат, и посылаю всё, что могу. Очень плохо у самого.
До свидания. Желаю здоровья. Сам я кашляю, как жид.
Твой весь Ф. Достоевский.
Прилагаю 7 руб.
770. H. A. ЛЮБИМОВУ
30 января 1879. Петербург
Петербург. 30 января/79.
Милостивый государь, многоуважаемый Николай Алексеевич,
Завтра, то есть 31-го января, высылаю Вам продолжение романа моего ("Карамазовы"), книгу третью (всю). Этой книгой третьей заканчивается вся первая часть романа. Таким образом, первая часть состоит из трех книг.
Всего частей будет три и каждая часть будет соответственно делиться на книги, а книги на главы.
В этой третьей книге всего восемьдесят восемь моих полулистков, что и составит, кажется, ровно 5 1/2 листов "Русского вестника".
Таким образом, вся 1-я часть романа будет содержать в себе от 13-ти до 14-ти печатных листов "Русского вестника".
Вместе с сим, многоуважаемый Николай Алексеевич, спешу Вас заранее предупредить, что на мартовскую книжку "Русского вестника" я ничего не могу (не в силах) прислать, так что печатание 2-й части начнется с 4-й, то есть с апрельской, книжки "Русского вестника", и эту вторую часть я тоже (1) напечатать желал бы не прерывая, до самого ее окончания.
С чрезвычайным нетерпением буду ожидать из редакции корректур 2-й части. Все корректуры буду теперь высылать заказными.
(NВ. Третью часть романа высылаю теперь тоже в заказном пакете, равно как и это письмо.)
Так ли я адресую, и хорошо ли, что я слишком подробно прибавляю в адрессе: "На Страстной бульвар" и т. д.?
Я до сих пор в чрезвычайном беспокойстве: дошли ли до Вас все высылки корректур первой части? Только одну последнюю корректуру, после Вашей телеграммы, я выслал заказною. Первые же три отослал не заказными. Это меня чрезвычайно беспокоит: там было немного поправок, но они существенные.
Итак, с нетерпением жду корректур этой третьей, высылаемой теперь книги. Кстати: убедительнейше прошу Вас напечатать эту третью книгу (5 1/2 листов) в февральском № "Русского вестника" всю, без перерыва, не дробя, например, на март, в который я не могу дать текста. Совершенно нарушится гармония и пропорция художественная.
Я же эту третью книгу, теперь высылаемую, далеко не считаю дурною, напротив, удавшеюся (простите великодушно маленькое самохвальство. Вспомните ап<остола> Павла: "Меня не хвалят, так я сам начну хвалиться").
Убедительнейше прошу Вас передать глубочайшее мое уважение Вашей супруге.
Засим примите и Вы уверение в моем уважении и лучших к Вам чувствах.
Ваш слуга Федор Достоевский.
(1) далее было: хочу
771. К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВУ
19 февраля 1879. Петербург (Черновой набросок начала письма)
19 февр<аля> 79.
Многоуважаемый Константин Петрович.
Во-первых, благодарю Вас очень за уведомление о прибытии М. Н. Каткова.
772. В. П. ГАЕВСКОМУ
10 марта 1879. Петербург
10 марта/79.
Многоуважаемый Виктор Павлович,
Я с величайшим удовольствием готов читать в пятницу, если Вам понадоблюсь, о чем и спешу уведомить. Но что читать? Этого я еще не решил (не успел). Впрочем, если публика Ваша будет новая, то есть другие люди, а не прежние разберут билеты - то почему же не повторить того, что читал 9-го марта?
Или надо цензору заранее представить, на случай, если что другое? Если же цензору не надо, а для публикации нужно точное наименование читаемого, то можно просто написать: Рассказ или отрывок из романа, или как-нибудь в этом роде, без точного определения до времени. Впрочем, как Вам угодно. Я постараюсь что-нибудь надумать и выбрать из прежде (1) изданного. Но если б можно, повторяю, тот рассказ под секретом, который я уже читал, то было бы всего покойнее. Примите уверение в моем уважении.
Ваш покорный слуга
Ф. Достоевский.
(1) далее было начато: напеч<атанного>
773. О. А. НОВИКОВОЙ
11 марта 1879. Петербург
Воскресенье. 11 марта/79.
Милостивая государыня, многоуважаемая Ольга Алексеевна,
Когда я прибыл в "Евр<опейскую> гостиницу" (ровно в 3 часа), то швейцар сказал мне прямо, что Вас нет дома, что Вы выехали. Отдавая билетик мой, я еще раз спросил - и он опять ответил мне то же самое. Наконец, уходя, никак не доверяя словам швейцара, спросил его в третий раз, настоятельно: не ошибся ли он? И он в третий раз и уже с грубостию ответил мне: "Сказано, что нет, значит нет". - Всё это пишу в такой подробности, чтоб Вы не подумали как-нибудь, что я осведомился небрежно, поверил первому слову и т. д. Сожалею чрезвычайно, что именно во вторник я совершенно весь день не принадлежу себе, а потому Вашим добрым и любезным приглашением воспользоваться никак не могу. К тому же нахожусь в нравственной тревоге: всю эту неделю я буду занят бог знает чем - выездами, повторениями чтений и проч., тогда как надо писать и писать и готовить обещанное к сроку. Но не могу и представить себе, чтоб мы с Вами еще раз не увиделись. Верьте искренности моих чувств и моей к Вам преданности, равно как и глубочайшего уважения - Ваш всегдашний слуга
Ф. Достоевский.
На конверте: Ее превосходительству Ольге Алексеевне Новиковой. Европейская Гостиница № кв. 113.
(Михайловская улица)
774. В. Ф. ПУЦЫКОВИЧУ
12 марта 1879. Петербург
Петербург. 12 марта/79.
Многоуважаемый Виктор Феофилович,
Вчера получил Ваше письмо. Вы в скверном расположении духа, не давайте себя убивать обстоятельствами. Поверьте, что всё перемелется - мука будет. То, что Вы пишете на счет Михаила Никифоровича, даже и невероятно. Тут что-нибудь другое, какое-нибудь недоразумение. Если б он раздумал и не захотел принять Ваших просьб или предложений, то так бы и известил Вас, а не уклонялся бы. - А потому до разъяснения дела нельзя ничего сказать.
"Братья Карамазовы" производят здесь фурор - и во дворце, и в публике, и в публичных чтениях, что, впрочем, увидите из газет ("Голос", "Молва" и проч.). До свидания, спешу ужасно, ибо очень занят. Постарайтесь получить ответ от М<ихаила> Н<икифорови>ча. Теперь, конечно, может быть, скоро воротитесь. Если получите от Петрова и если эти деньги могли бы Вам послужить (для выезда), то располагайте ими, могу Вас ими ссудить на время. Вам совершенно преданный
Ф. Достоевский.
775. К. К. РОМАНОВУ
15 марта 1879. Петербург
Ваше императорское высочество,
Я в высшей степени несчастен, будучи поставлен в совершенную невозможность исполнить желание Ваше и воспользоваться столь лестным для меня предложением Вашим. Завтра, в пятницу, 16 марта, в 8 часов вечера, как нарочно, назначено чтение в пользу Литературного фонда.
Билеты были разобраны публикою все еще прежде объявления в газетах, и если б я не мог явиться читать объявленное в программе чтения учредителями фонда, то они, из-за моего отказа, принуждены бы были воротить публике и деньги.
Повторяю Вам, Ваше высочество, что чувствую себя совершенно несчастным. Я со счастьем думал и припоминал всё это время о Вашем приглашении прибыть к Вам, высказанное мне у его императорского высочества Сергея Александровича, и вот досадный случай приготовил еще такое горе! Простите и не осудите меня. Примите благосклонно выражение горячих чувств моих, а я остаюсь вечно и беспредельно преданный Вашему императорскому высочеству покорный и всегдашний слуга Ваш
Федор Достоевский.
15 марта/79.
776. К. К. РОМАНОВУ
21 марта 1879. Петербург
Ваше императорское высочество,
Завтра в 9 1/2 часов буду иметь счастье явиться на зов Вашего высочества.
С чувством беспредельной преданности всегда пребуду Вашего высочества вернейшим слугою
Федор Достоевский.
21 марта/79. Среда.
777. О. А. НОВИКОВОЙ
28 марта 1879. Петербург
28 марта/79.
Многоуважаемая Ольга Алексеевна,
Насчет "Русской речи" могу сообщить лишь то, что знаю, знаю же обстоятельно весьма лишь немногое. Навроцкий настоящий редактор-издатель, единственный (кажется) собственник журнала и уже несомненно главный и автономный распорядитель. До начала журнала, когда я с ним виделся и говорил, хоть и видел в нем человека не тупого, но никак не мог сообразить: для чего ему надо издавать журнал? Теперь же понимаю, в чем дело: он сам оказался стихотворцем и писателем драм в стихах, и, мне кажется, он (1) решился даже рискнуть капиталом, чтоб видеть собственные свои сочинения в печати. Человек он, говорят, честный, но с великим самомнением и судит сотрудников своих даже свысока. Мне сообщили заверно, что он отверг 3 стихотворения Фета и не напечатал их потому, что они "безграмотны" (1)
Jalousie de mйtier, должно быть. Входить в сношения нужно с ним прямо. Статья Данилевского появилась у него, конечно, случайно, но Градовский и Ев. Марков считаются постоянными сотрудниками. Статья Градовского не обстоятельна, сущности дела он не понимает, но полезна, говоря относительно. Статьи же Ев. Маркова, по-моему, на этот раз плоховаты. Насчет повести "Ненастье" ничего не знаю, потому что до сих пор не читал, но слышал и здесь благоприятные отзывы. Вообще же журнал не возбудил здесь (кроме статей Данилевского и Градовского) никакого эффекта. Вот всё, что могу сообщить, но пока пусть это между нами. Я с Навроцким встречаюсь в домах (у Философовой, у гр. Толстой) и не желал бы, чтоб до него дошли мои откровенные мнения, хотя в журнале его никогда ничего не напечатаю.
Вашу статью прочел с великим удовольствием, хотя и не всё в ней развито (по краткости), но тон именно такой, как надо Почаще бы им (англичанам и европейцам) читать в этом роде.
Поздравляю Вас с наступающим праздником.
Как отвратительно, что кутаисских жидов оправдали. Тут несомненно они виноваты. Я убежден из процесса и из всего, и из подлой защиты Александрова, который замечательный здесь негодяй
- "адвокат нанятая совесть".
До свидания, кажется, буду в Москве весной и не премину засвидетельствовать Вам мое уважение искреннее.
С которым и пребываю Вам совершенно преданный
Ф. Достоевский.
На конверте: В Москву Трубный переулок близ Поварской, дом Новикова.
Ее превосходительству
Ольге Алексеевне Новиковой.
(1) далее было: из тех, который
778. H. A. ЛЮБИМОВУ
1 апреля 1879. Петербург (Черновой набросок начала письма)
1-е апреля/79.
Многоуважаемый Николай Алексеевич,
Христос воскресе прежде всего. Желаю Вам (1) встречать этот праздник еще <много лет> (2)
(1) далее было: конечно ? (2) текст обрывается
779. И. А. ЛЮБИМОВУ
14 апреля 1879. Петербург
Слышал от К. П. Победоносцева о Вашем прибытии. Хотел сказать Вам 2 слова о чрезвычайно для меня важном. Главное - уезжаю завтра, в 10 часов вечера в Старую Руссу. Буду завтра дома от 2-х до 3-х. Еще дома каждодневно от 6 до 7. Если нельзя Вам ко мне, то не дадите ли знать по городской почте, когда я завтра мог бы застать Вас.
Ваш весь Ф. Достоевский
Кузнечный переулок, дом № 5, кв. 10, близ Владимирской церкви.
780. H. A. ЛЮБИМОВУ
30 апреля 1879. Старая Русса
Старая Русса. 30 апреля/79.
Милостивый государь
многоуважаемый Николай Алексеевич,
Благодарю Вас чрезвычайно за Ваше письмецо. Но я рассудил (по моим обстоятельствам), что лучше Вам ответить уже в Москву. Я о многом хотел тогда с Вами переговорить, но теперь лишь об одном, об главном: дело в том, что с матерьялом для майского № "Русского вестника" я несколько принужден запоздать и, будучи из-за этого в беспокойстве, нахожу необходимым Вас об этом уведомить. Вышлю я (постараюсь изо всех сил) к 10-му мая, но, может быть, и к 15-му (ни за что уже не позже). Боюсь, возможно ли это будет согласить с Вашими расчетами по изданию? Может быть, пришлю часть (половину, например) и раньше 15-го. Думаю, что так. Дело в том, что теперь для меня кульминационная точка романа. Надо выдержать хорошо, а для этого не слишком спешить. На май будет листа три (может быть, больше). Во всяком случае, всё, что будет теперь следовать далее, будет иметь, для каждой книжки, как бы законченный характер. То есть как бы ни был мал или велик отрывок, но он будет заключать в себе нечто целое и законченное.
При отсылке к Вам текста для майского № напишу Вам кое-что еще, из того, что теперь меня очень заботит.
Убедительнейше прошу Вас, многоуважаемый Николай Алексеевич, передать многоуважаемому Михаилу Никифоровичу чрезвычайное сожаление мое о том, что я послужил как бы причиною его трудной и мучительной, должно быть, болезни. В газетах я прочел, что он, посещая меня, оступился на лестнице в мою квартиру. Мне очень, очень это больно. Как его здоровье теперь? Пишут, что ему легче. Очень бы рад был, если это так.
Не мое конечно дело, но есть некто Пуцыкович, бывший редактор "Гражданина". Он пишет мне из Берлина удивительные письма, говорит, что ему обещал Михаил Никифорович какую-то работу и вот теперь он в нищете и в отчаянии. Человек он, однако же, весьма благонадежный по образу мыслей, (1) то есть убеждений... Не мое, впрочем, это дело и душевно извиняюсь, что об нем напоминаю.