Она закурила папиросу и, облокотясь на подушку, начала пускать изо рта струйки синего дыма.
— Я не могу и передать вам, сколько раз он пытался взять эти деньги у меня. Он грубил мне, льстил, угрожал, умасливал меня, словом — делал все, что только может человек. Но я все держала их у себя, предчувствуя, что придет такое время, когда они ему понадобятся. Когда я услыхала об этом гнусном деле, о его бегстве и о том, что он оставил своего компаньона выдерживать бурю, а главным образом, что мой старый друг был вынужден отказаться от своего дохода для того, чтобы заплатить долги моего брата, то я убедилась, что теперь наступило время, когда нужно пустить в ход эти деньги. Я послала вчера Чарльза к Мак-Адаму, и его клиент, услыхав о том, при каких обстоятельствах было сделано дело, очень любезно согласился отдать назад бумаги и взять выданные им деньги. Нечего благодарить меня, адмирал. Повторяю вам, что это благотворительное дело обошлось мне очень дешево, потому что оно было сделано на его собственные деньги. Скажите, могла ли я дать им лучшее употребление?
Я думала, что я скоро услышу о нем, — так и вышло. Вчера вечером мне подали записку, написанную в обычном слезливом и льстивом тоне. Он приехал из-за границы, подвергая опасности свою жизнь и свободу, только для того, чтобы проститься со мной, своей единственной сестрой, и попросить меня простить его за все причиненные им мне огорчения. Он никогда не будет больше беспокоить меня и просит только, чтобы я передала ему те деньги, которые у меня на сбережении. Этого, вместе с тем, что у него есть, будет достаточно для того, чтобы начать новое дело, как честному человеку, в другой стране, где он всегда будет помнить о своей дорогой сестре, которая спасла его, и молиться за нее. Вот в каком тоне было написано это письмо, а в конце он умолял меня не запирать окна на задвижку и в три часа утра был в этой комнате, окна которой выходят на дорогу, — он придет для того, чтобы я поцеловала его в последний раз и простилась с ним.
Как он ни был дурен, но видя, что он верит мне, я не могла выдать его. Я ничего не ответила на письмо, но в назначенный час была в этой комнате. Он влез в окно и начал умолять меня отдать ему деньги. Он страшно изменился, похудел, сделался похожим на волка и говорил точно сумасшедший. Я сказала ему, что истратила его деньги. Он заскрежетал зубами и клялся, что эти деньги принадлежат ему. Тогда я сказала ему, что деньги потрачены на него. Он спросил, на что они были истрачены. Я ответила, что сделала это потому, что хотела сохранить его честное имя и уничтожить последствия его гнусного поступка. Он выкрикнул какое-то проклятие и вытащил из-за пазухи какой-то предмет — должно быть, палку со свинцом — и ударил меня ей, после этого я уже ничего не помню.
— Негодяй! — воскликнул доктор, — но полиция отыщет его по горячим следам.
— Я думаю, что не отыщет, — отвечала миссис Уэстмакот спокойным тоном. — Так как мой брат очень высок ростом и худощав, а полиция отыскивает человека низкого роста и полного, то я не думаю, чтобы она его отыскала. По-моему, эти маленькие семейные дела всегда лучше устраивать семейным образом.
— Дорогая моя миссис Уэстмакот, — сказал адмирал, — если действительно моя пенсия выкуплена на деньги этого человека, то совесть не будет упрекать меня за то, что я возьму ее. Благодаря вам, сударыня, у нас засияло солнце, в то время, как над нашими головами собирались самые черные тучи, потому что мой сын настоятельно требует, чтобы я отдал назад те деньги, которые получил. А теперь он может удержать их для того, чтобы заплатить свои долги. За то, что вы сделали, я могу только просить Бога, чтобы он вознаградил вас, а что касается до моей благодарности, то я не могу даже…
— Когда так, то и не пытайтесь выразить вашу благодарность, — сказала вдова. — Ну, теперь идите скорее домой, адмирал, и помиритесь с миссис Денвер. Право, если бы я была на ее месте, то я долго не простила бы вас. Что касается меня, то и я тоже поеду в Америку, когда поедет туда Чарльз. Ведь вы возьмете меня с собой так далеко, Ида? В Денвере строится коллегия, где будут приготовлять женщину для борьбы за существование, а главным образом — для борьбы с мужчиной. Несколько месяцев тому назад комитет предложил мне ответственную должность в этом заведении, и теперь я решилась принять ее, потому что после женитьбы Чарльза у меня уже не остается ничего такого, что привязывало бы меня к Англии. Время от времени вы можете писать ко мне, мои друзья; адресуйте ваши письма в Денвер, в коллегию эмансипации женщин, профессору Уэстмакот. Оттуда я буду наблюдать, как пойдет эта замечательная борьба в консервативной старой Англии, а если вы будете иметь во мне нужду, то найдете меня сражающейся в передовых рядах. Прощайте… но с вами я не прощаюсь, молодые девицы; мне нужно сказать вам еще кое-что…
— Дайте мне вашу руку, Ида, и вашу тоже Клара, — сказала она, когда они остались одни. — О, вы шаловливые маленькие кошечки, не стыдно ли вам смотреть мне в глаза? Неужели же вы думали, что я так слепа и не вижу вашего маленького заговора? Вы прекрасно разыграли комедию — в этом я должна признаться — и, надо сказать, что вы мне нравитесь больше так, как вы есть. Но вы хлопотали совершенно понапрасну, маленькие заговорщицы: даю вам честное слово, что я решила не выходить за него замуж.
Чарльз Уэстмакот сделался колонистом в западной части Техаса, — дела его идут отлично, он и его милая жена самые популярные люди в этой местности. С тетушкой они видятся редко, но иногда встречают в газетах известия о том, что в Денвере — центр просвещения, где куются грозные стрелы, которые заставят, наконец, сильный пол стать на колени. Адмирал и его жена все еще живут на даче № 1-й, а Гарольд с Кларой поселились во втором номере, где продолжает жить доктор Уокер. Что касается дел фирмы, то они ведутся опять, и младший компаньон благодаря своей энергии и способностям скоро поправил все то зло, которое было сделано старшим компаньоном. В своей приятной и возвышающей душу обстановке он получил возможность осуществить свое желание, оставаясь свободным от низких целей и мелкого самолюбия — всего, что тянет вниз человека, который всецело посвящает себя делам на денежном рынке в этом обширном Вавилоне. Как всякий вечер он из шумного Трогмортон-Стрит возвращается в Норвуд с его тихими, обсаженными деревьями дорогами, точно так же, исполняя свои обязанности в шумном Сити, он не живет в нем душою.
— Я не могу и передать вам, сколько раз он пытался взять эти деньги у меня. Он грубил мне, льстил, угрожал, умасливал меня, словом — делал все, что только может человек. Но я все держала их у себя, предчувствуя, что придет такое время, когда они ему понадобятся. Когда я услыхала об этом гнусном деле, о его бегстве и о том, что он оставил своего компаньона выдерживать бурю, а главным образом, что мой старый друг был вынужден отказаться от своего дохода для того, чтобы заплатить долги моего брата, то я убедилась, что теперь наступило время, когда нужно пустить в ход эти деньги. Я послала вчера Чарльза к Мак-Адаму, и его клиент, услыхав о том, при каких обстоятельствах было сделано дело, очень любезно согласился отдать назад бумаги и взять выданные им деньги. Нечего благодарить меня, адмирал. Повторяю вам, что это благотворительное дело обошлось мне очень дешево, потому что оно было сделано на его собственные деньги. Скажите, могла ли я дать им лучшее употребление?
Я думала, что я скоро услышу о нем, — так и вышло. Вчера вечером мне подали записку, написанную в обычном слезливом и льстивом тоне. Он приехал из-за границы, подвергая опасности свою жизнь и свободу, только для того, чтобы проститься со мной, своей единственной сестрой, и попросить меня простить его за все причиненные им мне огорчения. Он никогда не будет больше беспокоить меня и просит только, чтобы я передала ему те деньги, которые у меня на сбережении. Этого, вместе с тем, что у него есть, будет достаточно для того, чтобы начать новое дело, как честному человеку, в другой стране, где он всегда будет помнить о своей дорогой сестре, которая спасла его, и молиться за нее. Вот в каком тоне было написано это письмо, а в конце он умолял меня не запирать окна на задвижку и в три часа утра был в этой комнате, окна которой выходят на дорогу, — он придет для того, чтобы я поцеловала его в последний раз и простилась с ним.
Как он ни был дурен, но видя, что он верит мне, я не могла выдать его. Я ничего не ответила на письмо, но в назначенный час была в этой комнате. Он влез в окно и начал умолять меня отдать ему деньги. Он страшно изменился, похудел, сделался похожим на волка и говорил точно сумасшедший. Я сказала ему, что истратила его деньги. Он заскрежетал зубами и клялся, что эти деньги принадлежат ему. Тогда я сказала ему, что деньги потрачены на него. Он спросил, на что они были истрачены. Я ответила, что сделала это потому, что хотела сохранить его честное имя и уничтожить последствия его гнусного поступка. Он выкрикнул какое-то проклятие и вытащил из-за пазухи какой-то предмет — должно быть, палку со свинцом — и ударил меня ей, после этого я уже ничего не помню.
— Негодяй! — воскликнул доктор, — но полиция отыщет его по горячим следам.
— Я думаю, что не отыщет, — отвечала миссис Уэстмакот спокойным тоном. — Так как мой брат очень высок ростом и худощав, а полиция отыскивает человека низкого роста и полного, то я не думаю, чтобы она его отыскала. По-моему, эти маленькие семейные дела всегда лучше устраивать семейным образом.
— Дорогая моя миссис Уэстмакот, — сказал адмирал, — если действительно моя пенсия выкуплена на деньги этого человека, то совесть не будет упрекать меня за то, что я возьму ее. Благодаря вам, сударыня, у нас засияло солнце, в то время, как над нашими головами собирались самые черные тучи, потому что мой сын настоятельно требует, чтобы я отдал назад те деньги, которые получил. А теперь он может удержать их для того, чтобы заплатить свои долги. За то, что вы сделали, я могу только просить Бога, чтобы он вознаградил вас, а что касается до моей благодарности, то я не могу даже…
— Когда так, то и не пытайтесь выразить вашу благодарность, — сказала вдова. — Ну, теперь идите скорее домой, адмирал, и помиритесь с миссис Денвер. Право, если бы я была на ее месте, то я долго не простила бы вас. Что касается меня, то и я тоже поеду в Америку, когда поедет туда Чарльз. Ведь вы возьмете меня с собой так далеко, Ида? В Денвере строится коллегия, где будут приготовлять женщину для борьбы за существование, а главным образом — для борьбы с мужчиной. Несколько месяцев тому назад комитет предложил мне ответственную должность в этом заведении, и теперь я решилась принять ее, потому что после женитьбы Чарльза у меня уже не остается ничего такого, что привязывало бы меня к Англии. Время от времени вы можете писать ко мне, мои друзья; адресуйте ваши письма в Денвер, в коллегию эмансипации женщин, профессору Уэстмакот. Оттуда я буду наблюдать, как пойдет эта замечательная борьба в консервативной старой Англии, а если вы будете иметь во мне нужду, то найдете меня сражающейся в передовых рядах. Прощайте… но с вами я не прощаюсь, молодые девицы; мне нужно сказать вам еще кое-что…
— Дайте мне вашу руку, Ида, и вашу тоже Клара, — сказала она, когда они остались одни. — О, вы шаловливые маленькие кошечки, не стыдно ли вам смотреть мне в глаза? Неужели же вы думали, что я так слепа и не вижу вашего маленького заговора? Вы прекрасно разыграли комедию — в этом я должна признаться — и, надо сказать, что вы мне нравитесь больше так, как вы есть. Но вы хлопотали совершенно понапрасну, маленькие заговорщицы: даю вам честное слово, что я решила не выходить за него замуж.
* * * *
И вот через несколько недель после этого наши старушки увидали со своего наблюдательного пункта большое движение в Эрмитаже, когда туда приехали кареты с кучерами в лентах за двумя парами, которые должны были вернуться назад обвенчанными. И сами они пошли через дорогу в своих шумящих шелковых платьях, так как были в числе приглашенных на торжественный завтрак, который давался по случаю двух свадеб в доме доктора Уокера. Были тосты, много смеялись, затем молодые переоделись и когда кареты подъехали опять к дверям, то уезжавших осыпали рисом, и еще две супружеские четы отправились в такое путешествие, которое кончается только с жизнью.Чарльз Уэстмакот сделался колонистом в западной части Техаса, — дела его идут отлично, он и его милая жена самые популярные люди в этой местности. С тетушкой они видятся редко, но иногда встречают в газетах известия о том, что в Денвере — центр просвещения, где куются грозные стрелы, которые заставят, наконец, сильный пол стать на колени. Адмирал и его жена все еще живут на даче № 1-й, а Гарольд с Кларой поселились во втором номере, где продолжает жить доктор Уокер. Что касается дел фирмы, то они ведутся опять, и младший компаньон благодаря своей энергии и способностям скоро поправил все то зло, которое было сделано старшим компаньоном. В своей приятной и возвышающей душу обстановке он получил возможность осуществить свое желание, оставаясь свободным от низких целей и мелкого самолюбия — всего, что тянет вниз человека, который всецело посвящает себя делам на денежном рынке в этом обширном Вавилоне. Как всякий вечер он из шумного Трогмортон-Стрит возвращается в Норвуд с его тихими, обсаженными деревьями дорогами, точно так же, исполняя свои обязанности в шумном Сити, он не живет в нем душою.