Бонташ встал, пряча улыбку, подошел к металлическому шкафу, занимавшему всю стену, и нажал кнопку. Из гнезда выскочила кассета с пленкой. Бонташ установил ее на магнитофон, и вскоре в комнате послышался неторопливый старческий голос:
Железная логика Барбу
Тайна двух скал
Неумолимая лучевая болезнь
Завещание пришельцев с пятой планеты
Ион Хобана
Лежащий на операционном столе космонавт оказался более рослым, чем профессор представлял его себе по фотографиям в газетах и по изображениям на экранах телевизоров. Более рослым и более красивым. Продолжительная гипотермия сделала его тело твердым и холодным как мрамор. Мраморным казалось и бескровное лицо с синевой под закрытыми глазами.
«Интересно, какие у него глаза, голубые или зеленые?» подумал профессор и, выключив ультразвуковой душ, вложил под веки контактные линзы. Потом он твердым шагом подошел к операционному столу. Теперь все его мысли сосредоточились на одном: он должен вернуть жизнь преждевременно умершему человеку, впервые в медицинской практике применив новый метод лечения.
Ассистент повернул выключатель, и свет медленно погас. Операционный стол постепенно принял почти вертикальное положение. Казалось, космонавт вот-вот шагнет по прозрачному полу.
— Включить приборы! — приказал профессор, и на экране зажглось море зеленых искр. Их движение поначалу было хаотичным, но постепенно они сложились в изображение поврежденного участка мозга космонавта. Профессор внимательно изучал тончайшие детали мозговой структуры. Да, диагноз кибернетической установки подтвердился: тяжело травмированы центры памяти.
В прозрачном сосуде были заранее заготовлены клетки искусственного мозга для замены поврежденных. Эти клетки создавались по модели еще живых клеток мозга пациента. Сегодня впервые профессор должен был попытаться заменить часть самой высокоорганизованной материи. До сих пор подобные опыты он проводил только на животных, и результаты не всегда были положительными. Конечно, нужно бы еще несколько месяцев для дальнейших опытов, и все же ждать нельзя было ни минуты…
В зеленоватом полумраке казалось, будто космонавт просто спит. Но сердце не посылало в артерии животворный ток крови. Гипотермия поддерживала слабое равновесие на краю пропасти. Еще несколько минут, и клиническая смерть станет необратимой.
Профессор натянул перчатки электронного манипулятора и внимательно вгляделся в изображение на экране. Блестящие скальпели, пинцеты и аппарат для накладывания швов приблизились к разбитому черепу. Выполняя волю человека, они совершали точнейшие движения.
Процесс выздоровления протекал значительно медленнее, чем ожидалось. Хотя пересадка прошла удачно и возвращенное к жизни сердце билось ритмично, сам больной, казалось, не проявлял ни малейшего желания выздороветь. Вначале, несколько окрепнув, он попросил принести ему диктофон, перо и бумагу. Но теперь все это валялось в углу, а космонавт целыми днями неподвижно лежал и молчал. Ел он очень мало, без аппетита, не принимал тонизирующих лекарств и вообще отказывался от лечения.
Прошло две недели. Как-то профессор заглянул к нему после обычного обхода. Усевшись в кресло возле кровати больного, он попытался вызвать его на разговор.
— Я пришел пожурить вас…
— Ваше право, — вяло ответил космонавт, продолжая разглядывать потолок. — Вы хотите сказать, что вернули мне жизнь, что я должен быть признателен и так далее и тому подобное…
— Не пытайтесь обидеть меня, — добродушно возразил профессор, удобнее устраиваясь в кресле.
— А меня меньше всего интересует, обидитесь ли вы… да и вы сами.
Космонавт грузно перевернулся на бок, словно проверяя эластичность матраса.
«Большой ребенок!» — подумал профессор, и на его губах мелькнула улыбка. Затем он совершенно спокойно сказал:
— А вот меня очень интересуете и вы, и ваше здоровье.
— Ну, разумеется. Ведь речь идет о космонавте, открывшем пять планет.
— Не только поэтому! Речь идет о человеке, который не хочет жить. Мой ассистент убежден, что ваша апатия объясняется какой-то еще не обнаруженной нами травмой нервной системы. А я считаю…
— Меня не интересует, что вы считаете. Я хочу спать, прервал его космонавт.
«Я пошел по неправильному пути, — подумал профессор, придется менять тактику».
— Хорошо. Не буду с вами спорить, — сказал он. — Меня достаточно утомили корреспонденты, чтобы я еще мог воевать и с…
— Вы изложили им свои предположения? И они согласились с ними? Ну-с, что же будет дальше? Появятся статьи с сенсационными заголовками или решено ограничиться намеками между строк?
Профессор вытащил сначала из правого, а затем из левого кармана пиджака несколько вечерних газет.
— Если это вас интересует, посмотрите сами.
Космонавт не удостоил его ответом. Профессор встал.
— Я покину вас на несколько минут. Мне нужно повидать еще одного больного.
И, словно предупреждая возражение собеседника, повторил:
— Только на несколько минут!
Казалось, никто не прикоснулся к газетам, оставленным у изголовья больного. Однако от внимательного взгляда профессора не ускользнуло, что сейчас они лежали в ином порядке. Было ясно, что их спешно перелистали. А газета «В мире космоса» была даже открыта на второй странице, на статье, озаглавленной «Космонавт выздоравливает». Она начиналась следующими словами: «Как нам сообщил главный врач, жизнь пилота вне всякой опасности. Скоро герой космоса сможет снова…»
— Час вечернего дождя, — с грустью сказал профессор. Когда-то дождь вдохновил меня на первые стихи, а теперь он напоминает мне о ревматизме, от которого почтенные коллеги так меня и не избавили. Впрочем, я сам виноват. Лет пятьдесят назад, во время экскурсии на Венеру…
— Неужели вы думаете, профессор, что я поверю, будто у вас нет других забот и вы пришли болтать со мной от безделья?
— Нет, но я хочу, чтобы вы поверили: ваше выздоровление очень важно и не только для вас одного!
— Понимаю, — усмехнулся космонавт. — Забота творца о долговечности его творения…
Профессор вздрогнул, но продолжал, не оборачиваясь, смотреть, как за окном самолеты метеорологической службы собирают тучи для вечернего дождя. После продолжительной паузы, казалось бы, без всякой связи со всем, что сейчас было сказано, он произнес:
— Как вы знаете, много веков назад был так называемый период Средневековья…
— С той же логической последовательностью я мог бы сообщить вам, — прервал его космонавт, — что у моего отца была чудесная коллекция ракушек с планеты Альфа Центавра…
— В те времена встречались и такие чудовища, — невозмутимо продолжал профессор, — которые умышленно калечили детей и заставляли их попрошайничать или показывали их на ярмарках, как настоящее чудо природы. Несчастные уродцы приносили немалый доход… Вот такие «творцы» очень заботились о долговечности своих творений…
«Мне восемьдесят четыре года, и зовут меня Петре Домаш. Рассказ этот я слышал от своего деда Илларие Домаша, а он от своего деда.
Давным-давно, когда люди у нас жили в нищете и неволе, угнетаемые графами и католическими священниками, свершилось большое чудо. Однажды ночью небо ярко осветилось, и на землю спустилась большая черная птица с огненным хвостом. Из чрева ее вышли трое в серебряных одеждах. Ни лицом, ни походкой они не напоминали людей. Передвигались пришельцы прыжками, как горные козлы, и разговаривали на каком-то чудном языке. Люди пытались подойти к ним поближе, но чужеземцы избегали встреч и прятались в свою птицу. Несколько крестьян, которым чаще других приходилось наблюдать пришельцев, рассказывали, что те очень искусны: умеют летать, как птицы, переговариваются на расстоянии и даже превращают ночь в день.
Через неделю один из чужеземцев умер. Оставшиеся двое отнесли его далеко в горы и похоронили. Вернувшись, они разобрали птицу на части, а сердце ее тоже унесли в горы. Все остальное они обратили в прах. На месте птицы остались лишь опаленная трава да кучка пепла. Через несколько дней скончался второй, а последний из пришельцев еще немного поболел и тоже отдал богу душу…
Долго вспоминали в Лункани об этих чужеземцах. Вот о чем рассказывал мне дед Илларие Домаш».
Железная логика Барбу
Мы продолжали спорить и по пути к дому, на крыше которого остался наш вертолет, и, чтобы обсудить все спокойно, зашли в парк и присели на скамью. Мы пытались найти связь между найденным пергаментом и рассказом Петре Домаша. В рассуждениях Барбу была железная логика, пожалуй, с ним можно было согласиться, если принять его основные положения.
— Представим себе, — говорил он, — что шестьсот лет назад в окрестностях Лункани приземлился космический корабль с другой планеты. Само собой разумеется, космонавты обладали знаниями в области астрономии, которые в те времена были неведомы жителям Земли. Пришельцы знали о существовании девяти планет нашей Солнечной системы, о спутниках Марса и о том, что они искусственные. Несомненно, они «переговаривались на расстоянии» с помощью радиоволн, знали различные способы применения электроэнергии, а следовательно, умели «превращать ночь в день».
— Но как узнал об этом тот старый крестьянин? — возразил я.
— Благодаря рисункам и схемам на песке, стене или на какой-нибудь другой плоской поверхности. Вспомни, что в свое время первооткрыватели пользовались этим способом при первых контактах с населением открытых ими земель. Ничего удивительного, если гости из других миров применяли понятные знаки, придуманные на месте, чтобы договориться с обитателями планеты. Меня смущает другое — почему они никого к себе не допускали?
— Это-то понять просто. Они, несомненно, прилетели на ракете с атомным двигателем. Возможно, реактор вышел из строя и экипаж подвергся радиоактивному облучению. Видимо, их одежда и все, чем они пользовались, было заражено, и поэтому космонавты избегали близких контактов с крестьянами.
— В таком случае, «сердце птицы», спрятанное в горах, и было тем самым реактором, который по-прежнему может представлять грозную опасность для окружающих! Реактор должен находиться где-то поблизости. Кто знает, какие несчастья он причинил или еще способен причинить! Влад, мы должны найти и обезвредить его, — сказал Барбу. — А кроме того, реактор имеет огромную научную ценность — ведь это первое вещественное доказательство существования высокой цивилизации на другой планете, помимо Земли, первое свидетельство посещения нашего земного шара инопланетным кораблем. Представляешь, какой это вызовет шум! Каким будет ударом по позициям тех ученых, которые до сих пор сомневаются в существовании других миров, достигших высокой ступени развития?
Мы вышли из парка и поспешили к административному центру, где остался наш вертолет. Без особого труда нам удалось раздобыть счетчик Гейгера и запас продовольствия на несколько дней. Захватив все это, мы поднялись в воздух.
Через полчаса мы уже летели над цепью поросших лесом гор, оставив позади белые, казавшиеся игрушечными домики Лункани.
— Представим себе, — говорил он, — что шестьсот лет назад в окрестностях Лункани приземлился космический корабль с другой планеты. Само собой разумеется, космонавты обладали знаниями в области астрономии, которые в те времена были неведомы жителям Земли. Пришельцы знали о существовании девяти планет нашей Солнечной системы, о спутниках Марса и о том, что они искусственные. Несомненно, они «переговаривались на расстоянии» с помощью радиоволн, знали различные способы применения электроэнергии, а следовательно, умели «превращать ночь в день».
— Но как узнал об этом тот старый крестьянин? — возразил я.
— Благодаря рисункам и схемам на песке, стене или на какой-нибудь другой плоской поверхности. Вспомни, что в свое время первооткрыватели пользовались этим способом при первых контактах с населением открытых ими земель. Ничего удивительного, если гости из других миров применяли понятные знаки, придуманные на месте, чтобы договориться с обитателями планеты. Меня смущает другое — почему они никого к себе не допускали?
— Это-то понять просто. Они, несомненно, прилетели на ракете с атомным двигателем. Возможно, реактор вышел из строя и экипаж подвергся радиоактивному облучению. Видимо, их одежда и все, чем они пользовались, было заражено, и поэтому космонавты избегали близких контактов с крестьянами.
— В таком случае, «сердце птицы», спрятанное в горах, и было тем самым реактором, который по-прежнему может представлять грозную опасность для окружающих! Реактор должен находиться где-то поблизости. Кто знает, какие несчастья он причинил или еще способен причинить! Влад, мы должны найти и обезвредить его, — сказал Барбу. — А кроме того, реактор имеет огромную научную ценность — ведь это первое вещественное доказательство существования высокой цивилизации на другой планете, помимо Земли, первое свидетельство посещения нашего земного шара инопланетным кораблем. Представляешь, какой это вызовет шум! Каким будет ударом по позициям тех ученых, которые до сих пор сомневаются в существовании других миров, достигших высокой ступени развития?
Мы вышли из парка и поспешили к административному центру, где остался наш вертолет. Без особого труда нам удалось раздобыть счетчик Гейгера и запас продовольствия на несколько дней. Захватив все это, мы поднялись в воздух.
Через полчаса мы уже летели над цепью поросших лесом гор, оставив позади белые, казавшиеся игрушечными домики Лункани.
Тайна двух скал
Во время полета Барбу без устали манипулировал счетчиком Гейгера, способным обнаружить любой источник радиации на земле даже с высоты в двести метров, на которой мы находились.
Вертолет описывал широкие круги и уже успел удалиться от Лункани на большое расстояние, а счетчик по-прежнему молчал.
Вечерние тени одели темно-голубым покрывалом горы, леса и цветущие долины.
Мы находились в воздухе уже два часа. Я было собрался предложить Барбу перенести поиски на следующий день и вернуться в Лункань, как вдруг он сжал мою руку. В счетчике Гейгера послышалось редкое пощелкивание, похожее на удары первых капель дождя.
Я так резко подал вперед рукоятку управления, что наш маленький вертолет подпрыгнул, словно норовистый конь, и с головокружительной быстротой устремился вниз. В любом другом случае Барбу не преминул бы сделать мне выговор за столь рискованный маневр, но сейчас он не только его не осудил, но даже поторопил меня сдавленным от волнения голосом:
— Вниз, Влад! Скорее вниз!
Счетчик защелкал быстрее. Теперь мы находились всего метрах в двадцати от земли. Под нами гордо высились две отвесные скалы, стоявшие друг против друга по краям ущелья. Внизу протекал быстрый ручеек, веками подтачивавший камни.
По мере снижения мы все больше убеждались, что именно где-то здесь находится исключительно мощный источник излучения.
Когда мы вышли из кабины, из-за гор уже выплыла луна, а внизу в долине зажглись огоньки Лункани, и свет их смешивался с загоревшимися в небе звездами.
— Сегодня уже поздно что-либо предпринимать, — сказал я. — Давай поставим палатку, закусим и вздремнем, а завтра с утра займемся делом.
Барбу что-то пробормотал — видимо, мое предложение ему не понравилось, — но возражать не стал. Устроившись поудобнее на надувном матрасе, я быстро уснул и спал всю ночь без сновидений.
Меня разбудили первые лучи солнца, проникшие в палатку сквозь щели у входа. Я потянулся, с трудом открыл глаза и увидел, что Барбу исчез. На его матрасе лежала записка:
Барбу бесследно исчез. Я продолжал поиски. Карабкался на выступы скал, спускался в обрывистые ущелья и звал, звал… Лишь эхо отвечало мне. Обогнув выступ скалы и пробираясь по узкой тропинке, я вдруг увидел расселину. С большим трудом я пролез в нее и, пройдя еще метров двадцать, наткнулся на вход в пещеру. Без долгих колебаний я зажег фонарь и вошел под каменные своды. В лицо ударила волна холодного воздуха, пахнуло сыростью и гнилью. В течение нескольких минут я пробирался по тесному и извилистому коридору, который привел меня в огромный зал со сводчатым потолком, полный сталактитов самых причудливых форм. Одни из них напоминали колонны античного храма, другие сплетались в кружево, столь тонкое, что к ним страшно было прикоснуться, третьи казались экзотическими цветами, выросшими в чаще тропических джунглей.
Оглядываясь по сторонам, я споткнулся и упал. Фонарь выскользнул у меня из рук и исчез, словно сквозь землю провалился. Вскоре, однако, я заметил его огонек далеко внизу: к счастью, предохранительная сетка спасла фонарь при падении. Недолго думая, я решил спуститься за ним. Это оказалось довольно трудным предприятием: стена круто обрывалась вниз. В конце концов мне все-таки удалось добраться до дна расселины. Трудно описать, как я был счастлив, снова ощутив в руке холодный металл фонаря.
Но, осветив пещеру, я окаменел от ужаса: прямо перед собой я увидел Барбу, лежавшего на земле с застывшей на лице гримасой боли. В руке он сжимал какую-то рукопись, с зеленоватыми страницами, покрытыми мельчайшими рисунками, напоминавшими иероглифы. Рядом валялся фонарь, а чуть поодаль счетчик Гейгера. Его щелканье напоминало теперь пулеметную очередь.
Это означало, что мы находимся в зоне невероятно мощного радиоактивного излучения, а ведь Барбу провел здесь несколько часов!
В одном углу пещеры я заметил и самый источник излучения — какой-то черный предмет цилиндрической формы. Это было не что иное, как реактор космической ракеты, той самой «огненной птицы», о которой поведал сказитель из Лункани. Шестьсот лет пролежал он в этой каменной гробнице и все еще продолжал сеять смерть. Об этом свидетельствовали груды костей, о которые я спотыкался на каждом шагу. Все живые существа, попадавшие в пещеру — от медведей до летучих мышей, — находили здесь могилу, пораженные невидимыми лучами.
Вертолет описывал широкие круги и уже успел удалиться от Лункани на большое расстояние, а счетчик по-прежнему молчал.
Вечерние тени одели темно-голубым покрывалом горы, леса и цветущие долины.
Мы находились в воздухе уже два часа. Я было собрался предложить Барбу перенести поиски на следующий день и вернуться в Лункань, как вдруг он сжал мою руку. В счетчике Гейгера послышалось редкое пощелкивание, похожее на удары первых капель дождя.
Я так резко подал вперед рукоятку управления, что наш маленький вертолет подпрыгнул, словно норовистый конь, и с головокружительной быстротой устремился вниз. В любом другом случае Барбу не преминул бы сделать мне выговор за столь рискованный маневр, но сейчас он не только его не осудил, но даже поторопил меня сдавленным от волнения голосом:
— Вниз, Влад! Скорее вниз!
Счетчик защелкал быстрее. Теперь мы находились всего метрах в двадцати от земли. Под нами гордо высились две отвесные скалы, стоявшие друг против друга по краям ущелья. Внизу протекал быстрый ручеек, веками подтачивавший камни.
По мере снижения мы все больше убеждались, что именно где-то здесь находится исключительно мощный источник излучения.
Когда мы вышли из кабины, из-за гор уже выплыла луна, а внизу в долине зажглись огоньки Лункани, и свет их смешивался с загоревшимися в небе звездами.
— Сегодня уже поздно что-либо предпринимать, — сказал я. — Давай поставим палатку, закусим и вздремнем, а завтра с утра займемся делом.
Барбу что-то пробормотал — видимо, мое предложение ему не понравилось, — но возражать не стал. Устроившись поудобнее на надувном матрасе, я быстро уснул и спал всю ночь без сновидений.
Меня разбудили первые лучи солнца, проникшие в палатку сквозь щели у входа. Я потянулся, с трудом открыл глаза и увидел, что Барбу исчез. На его матрасе лежала записка:
«Дорогой Влад! Прости, но ждать больше не могу. Хочу немного побродить. Не беспокойся, скоро вернусь. Барбу».Я вскочил и поспешно оделся. Осмотревшись, я убедился, что Барбу захватил с собой счетчик Гейгера и фонарь. Когда он ушел, я не знал, но теперь часы показывали четверть седьмого, а он все еще не возвращался. Я кинулся к ручью. Прямо передо мной высились серые скалы — мрачные и грозные, точно средневековые замки. Внизу под ними бежал быстрый ручеек. С полчаса я бродил в этом странном окаменевшем мире, где не росло ни травинки, не щебетала ни одна птица.
Барбу бесследно исчез. Я продолжал поиски. Карабкался на выступы скал, спускался в обрывистые ущелья и звал, звал… Лишь эхо отвечало мне. Обогнув выступ скалы и пробираясь по узкой тропинке, я вдруг увидел расселину. С большим трудом я пролез в нее и, пройдя еще метров двадцать, наткнулся на вход в пещеру. Без долгих колебаний я зажег фонарь и вошел под каменные своды. В лицо ударила волна холодного воздуха, пахнуло сыростью и гнилью. В течение нескольких минут я пробирался по тесному и извилистому коридору, который привел меня в огромный зал со сводчатым потолком, полный сталактитов самых причудливых форм. Одни из них напоминали колонны античного храма, другие сплетались в кружево, столь тонкое, что к ним страшно было прикоснуться, третьи казались экзотическими цветами, выросшими в чаще тропических джунглей.
Оглядываясь по сторонам, я споткнулся и упал. Фонарь выскользнул у меня из рук и исчез, словно сквозь землю провалился. Вскоре, однако, я заметил его огонек далеко внизу: к счастью, предохранительная сетка спасла фонарь при падении. Недолго думая, я решил спуститься за ним. Это оказалось довольно трудным предприятием: стена круто обрывалась вниз. В конце концов мне все-таки удалось добраться до дна расселины. Трудно описать, как я был счастлив, снова ощутив в руке холодный металл фонаря.
Но, осветив пещеру, я окаменел от ужаса: прямо перед собой я увидел Барбу, лежавшего на земле с застывшей на лице гримасой боли. В руке он сжимал какую-то рукопись, с зеленоватыми страницами, покрытыми мельчайшими рисунками, напоминавшими иероглифы. Рядом валялся фонарь, а чуть поодаль счетчик Гейгера. Его щелканье напоминало теперь пулеметную очередь.
Это означало, что мы находимся в зоне невероятно мощного радиоактивного излучения, а ведь Барбу провел здесь несколько часов!
В одном углу пещеры я заметил и самый источник излучения — какой-то черный предмет цилиндрической формы. Это было не что иное, как реактор космической ракеты, той самой «огненной птицы», о которой поведал сказитель из Лункани. Шестьсот лет пролежал он в этой каменной гробнице и все еще продолжал сеять смерть. Об этом свидетельствовали груды костей, о которые я спотыкался на каждом шагу. Все живые существа, попадавшие в пещеру — от медведей до летучих мышей, — находили здесь могилу, пораженные невидимыми лучами.
Неумолимая лучевая болезнь
Я почувствовал, как леденящий холод пробежал у меня по спине, а на лбу выступили капли пота. С огромным трудом я заставил себя побороть страх.
Я взял из рук Барбу рукопись и сунул ее в карман, потом подхватил друга под мышки и потащил наверх. Не успел я одолеть и десяти метров, как мной овладела какая-то странная слабость. Ноги подкашивались, руки ослабели, дыхание стало прерывистым. Я задыхался. Но отчего? Из-за недостатка кислорода… из-за каких-то ядовитых газов… или мощного излучения?..
Сделав над собой сверхчеловеческое усилие, я поволок Барбу дальше. Не знаю, как хватило у меня сил подняться по склону, пересечь зал и коридор и выбраться в расселину.
Снаружи я рухнул на землю рядом с Барбу.
Кое-как собравшись с силами, я начал делать другу искусственное дыхание и брызгать ему в лицо водой, пока он не пришел в себя.
Первыми словами Барбу были:
— Прости меня, Влад, я причинил тебе столько беспокойства. Как ты себя чувствуешь?
Сердце у меня сжалось. Он говорил так спокойно, словно и не подозревал, в каком состоянии находится. А может быть, он не знал, что, пробыв столько времени вблизи реактора, заболел неумолимой лучевой болезнью?..
Барбу словно отгадал мои мысли: горькая улыбка появилась у него на лице.
— Знаю, дружище, я обречен. Время, проведенное в пещере… но прошу тебя — уходи. Ты не имеешь права находиться рядом со мной. Моя одежда, тело — радиоактивны. Смотри, как бы не повторилась история космонавтов с «огненной птицы»!
Очевидно, он забыл, что и я побывал в пещере.
Барбу продолжал:
— Когда я отыскал пещеру, то прежде всего наткнулся на реактор, а потом на рукопись. Кстати, где она? Это документ огромной научной ценности!..
Я протянул рукопись Барбу, и он облегченно вздохнул:
— Это завещание экипажа космического корабля. Они оставили его для нас — жителей Земли, изложив свои мысли при помощи рисунков, которые сравнительно легко расшифровать. Найдя рукопись, я не удержался, чтобы не просмотреть ее на месте при свете фонаря, совсем забыв об опасности. Остальное тебе известно…
Я поднял его на руки и понес к вертолету. Всю дорогу я чувствовал на себе взгляд Барбу — он словно хотел проститься перед вечной разлукой.
В больнице в Лункани нас подвергли тщательному осмотру.
Я находился под воздействием радиации сравнительно недолго и поэтому был вне опасности. Тем не менее мне тоже сделали несколько уколов антирада — недавно открытого эффективного средства против лучевой болезни.
Состояние Барбу было серьезным. Шансов на спасение почти не оставалось. Его отправили в Бухарест и поместили в специальный институт…
Почти месяц Барбу находился между жизнью и смертью. В тот день, когда я получил распоряжение отправиться в экспедицию на «Вихре» и мне наконец разрешили поговорить с ним, врачи еще сомневались в исходе болезни.
Я взял из рук Барбу рукопись и сунул ее в карман, потом подхватил друга под мышки и потащил наверх. Не успел я одолеть и десяти метров, как мной овладела какая-то странная слабость. Ноги подкашивались, руки ослабели, дыхание стало прерывистым. Я задыхался. Но отчего? Из-за недостатка кислорода… из-за каких-то ядовитых газов… или мощного излучения?..
Сделав над собой сверхчеловеческое усилие, я поволок Барбу дальше. Не знаю, как хватило у меня сил подняться по склону, пересечь зал и коридор и выбраться в расселину.
Снаружи я рухнул на землю рядом с Барбу.
Кое-как собравшись с силами, я начал делать другу искусственное дыхание и брызгать ему в лицо водой, пока он не пришел в себя.
Первыми словами Барбу были:
— Прости меня, Влад, я причинил тебе столько беспокойства. Как ты себя чувствуешь?
Сердце у меня сжалось. Он говорил так спокойно, словно и не подозревал, в каком состоянии находится. А может быть, он не знал, что, пробыв столько времени вблизи реактора, заболел неумолимой лучевой болезнью?..
Барбу словно отгадал мои мысли: горькая улыбка появилась у него на лице.
— Знаю, дружище, я обречен. Время, проведенное в пещере… но прошу тебя — уходи. Ты не имеешь права находиться рядом со мной. Моя одежда, тело — радиоактивны. Смотри, как бы не повторилась история космонавтов с «огненной птицы»!
Очевидно, он забыл, что и я побывал в пещере.
Барбу продолжал:
— Когда я отыскал пещеру, то прежде всего наткнулся на реактор, а потом на рукопись. Кстати, где она? Это документ огромной научной ценности!..
Я протянул рукопись Барбу, и он облегченно вздохнул:
— Это завещание экипажа космического корабля. Они оставили его для нас — жителей Земли, изложив свои мысли при помощи рисунков, которые сравнительно легко расшифровать. Найдя рукопись, я не удержался, чтобы не просмотреть ее на месте при свете фонаря, совсем забыв об опасности. Остальное тебе известно…
Я поднял его на руки и понес к вертолету. Всю дорогу я чувствовал на себе взгляд Барбу — он словно хотел проститься перед вечной разлукой.
В больнице в Лункани нас подвергли тщательному осмотру.
Я находился под воздействием радиации сравнительно недолго и поэтому был вне опасности. Тем не менее мне тоже сделали несколько уколов антирада — недавно открытого эффективного средства против лучевой болезни.
Состояние Барбу было серьезным. Шансов на спасение почти не оставалось. Его отправили в Бухарест и поместили в специальный институт…
Почти месяц Барбу находился между жизнью и смертью. В тот день, когда я получил распоряжение отправиться в экспедицию на «Вихре» и мне наконец разрешили поговорить с ним, врачи еще сомневались в исходе болезни.
Завещание пришельцев с пятой планеты
Николай и Дени слушали Влада, затаив дыхание.
— Но все-таки почему ты так долго молчал? — спросил Дени. — И почему, узнав, что мы должны лететь на Сириус, воскликнул: «Значит, Барбу жив!»?
Влад улыбнулся.
— Я не рассказал самого главного: не объяснил, какая связь между выздоровлением Барбу и нашим полетом.
Как я уже сказал, мне удалось увидеться с Барбу накануне старта. Встреча состоялась в помещении, разделенном прозрачной стеной, где разговаривать можно было только с помощью видеофона.
Барбу осунулся и побледнел, но не пал духом. Собственная судьба, очевидно, мало заботила его.
— Не знаю, удастся ли им спасти мне жизнь, — сказал он. Окончательный приговор врачи вынесут через четыре дня. Мне хотелось бы успеть закончить работу над рукописью, найденной в пещере. Я постараюсь по возможности точнее объяснить значение рисунков. Но если мне не удастся, если я… умру раньше, это сделаешь ты. Пока что никому ничего не говори. Прощай, Влад. Желаю тебе удачи…
А теперь мне осталось только ознакомить вас с тетрадью, найденной в пещере. Она содержит завещание пришельцев, посетивших нашу Землю шесть веков назад. Я прочту его вам в пересказе Барбу.
Влад пошел в каюту и вскоре вернулся, держа в руках кассету с пленкой. Он вставил пленку в проектор, на экране появилась страница с иероглифами, а рядом другая, напечатанная на машинке.
Влад начал читать:
— Теперь вам, очевидно, все ясно, — сказал он. — Узнав, что мы полетим на Сириус, я понял, что Барбу жив и опубликовал найденный документ.
— Мы будем первыми, кто вступит на планету, население которой достигло высокого уровня цивилизации! — взволнованно произнес Николай.
— И доставим потомкам марсиан первые вести о судьбе героического экипажа межпланетного корабля и их родном Марсе, добавил Дени. — Мы расскажем, что Фобос превращен в музей и люди позаботились о найденных там сокровищах.
Космонавты подошли к иллюминатору. Среди миллионов звезд в безднах космоса ярко сверкал Сириус. Все трое молчали, понимая, что словами невозможно передать всю значительность этой минуты. Сильные руки друзей встретились в крепком пожатии в знак нерушимой дружбы и борьбы за победу человеческого разума над силами природы.
(Перевод А.Лубо)
— Но все-таки почему ты так долго молчал? — спросил Дени. — И почему, узнав, что мы должны лететь на Сириус, воскликнул: «Значит, Барбу жив!»?
Влад улыбнулся.
— Я не рассказал самого главного: не объяснил, какая связь между выздоровлением Барбу и нашим полетом.
Как я уже сказал, мне удалось увидеться с Барбу накануне старта. Встреча состоялась в помещении, разделенном прозрачной стеной, где разговаривать можно было только с помощью видеофона.
Барбу осунулся и побледнел, но не пал духом. Собственная судьба, очевидно, мало заботила его.
— Не знаю, удастся ли им спасти мне жизнь, — сказал он. Окончательный приговор врачи вынесут через четыре дня. Мне хотелось бы успеть закончить работу над рукописью, найденной в пещере. Я постараюсь по возможности точнее объяснить значение рисунков. Но если мне не удастся, если я… умру раньше, это сделаешь ты. Пока что никому ничего не говори. Прощай, Влад. Желаю тебе удачи…
А теперь мне осталось только ознакомить вас с тетрадью, найденной в пещере. Она содержит завещание пришельцев, посетивших нашу Землю шесть веков назад. Я прочту его вам в пересказе Барбу.
Влад пошел в каюту и вскоре вернулся, держа в руках кассету с пленкой. Он вставил пленку в проектор, на экране появилась страница с иероглифами, а рядом другая, напечатанная на машинке.
Влад начал читать:
«К жителям Земли! Мы прилетели сюда на космическом корабле с пятой планеты системы (названия Барбу не смог разобрать), Солнцем которой служит Сириус.Влад выключил проектор.
Цель нашего полета — не Земля, а Марс, так как нашими предками были марсиане. 500 миллионов (очевидно, земных) лет назад на Марсе процветала счастливая, полная изобилия жизнь. Обитатели планеты научились использовать ядерную энергию, построили ракеты и два искусственных спутника диаметром восемь и шестнадцать километров.
Но потом произошла катастрофа. Космическое облако неизвестного происхождения поглотило кислород из атмосферы Марса. Вода на планете стала убывать. Моря и реки постепенно высыхали. Население в основном вымерло. Немногие оставшиеся в живых улетели с Марса на ракетах. Часть из них направилась к Земле, но в те времена на вашей планете еще не существовало условий для жизни развитых организмов. Оказалось, что и на других планетах Солнечной системы тоже нельзя жить. Последние жители покинули Марс на самой большой ракете, рассчитанной на длительные перелеты к другим солнечным системам. Космонавты сделали остановку на искусственном спутнике (название расшифровать не удалось, но, видимо, речь идет о Фобосе), где оставили наиболее ценные свидетельства своей культуры: книги, фильмы, произведения искусства, приборы, и отправились дальше.
Через несколько… (земных) лет они оказались в районе Проксимы Центавра, но и там не нашли пригодной для жизни планеты. Прошли еще (годы) путешествия, и наконец марсиане приблизились к Сириусу. Вокруг этой звезды вращаются четырнадцать различных по размерам планет. Космонавты решили остановиться на пятой от Сириуса планете. Условия жизни и здесь оказались очень тяжелыми. Колебания температуры между днем и ночью достигали 60 (единиц измерения температуры, величину которой пока не удалось установить). Растительность была скудной, животный мир находился на очень низкой стадии развития. (В рукописи были приведены изображения нескольких характерных для планеты животных и растений.)
Всего нескольким марсианам удалось приспособиться к условиям жизни на пятой планете. Со временем их высокая цивилизация пришла в упадок. Потомки марсиан одичали, опустились, стали поклоняться Сириусу и огню.
Прошло немало лет, и, несмотря на высокую смертность, население планеты увеличилось до нескольких сотен тысяч. Шаг за шагом они завоевывали все новые высоты науки и техники, улучшали условия жизни. Навыки и таланты неуклонно росли, а это привело к созданию усовершенствованной техники, монументальных сооружений, замечательных произведений искусства.
Наука достигла высокого уровня. Люди вновь научились использовать атомную энергию, вновь построили ракеты. Обитатели пятой планеты побывали на всех остальных планетах системы, но только на двух из них обнаружили простейшие формы жизни.
В ту эпоху были найдены остатки ракеты, на которой некогда прилетели беглецы с Марса, а в ней несколько ценных документов. Таким образом обитателям пятой планеты удалось установить свое происхождение. После этого было принято решение послать экспедицию на Марс и доставить с искусственного спутника сокровища культуры предков.
Выбор пал на нас. Однако в пути атомный реактор ракеты вышел из строя, и это помешало нам достигнуть Марса. Мы решили сесть на Землю, убедившись, что это единственная обитаемая планета Солнечной системы. Мы надеялись на помощь, но оказалось, что обитатели Земли находятся на более низкой ступени развития, их техника еще не достигла фазы использования атомной энергии, и мы убедились, что они ничем не могут нам помочь.
Излучение реактора вызвало необратимые изменения в нашей крови. Мы поняли, что обречены, и избегали контакта с жителями Земли, боясь погубить их. По тем же соображениям мы разобрали ракету, а реактор спрятали в пещере.
Мы знаем, что жить нам осталось недолго. Когда обитатели Земли найдут реактор космического корабля и эту рукопись, записи помогут им узнать происхождение ракеты и познакомиться с историей населения пятой планеты».
— Теперь вам, очевидно, все ясно, — сказал он. — Узнав, что мы полетим на Сириус, я понял, что Барбу жив и опубликовал найденный документ.
— Мы будем первыми, кто вступит на планету, население которой достигло высокого уровня цивилизации! — взволнованно произнес Николай.
— И доставим потомкам марсиан первые вести о судьбе героического экипажа межпланетного корабля и их родном Марсе, добавил Дени. — Мы расскажем, что Фобос превращен в музей и люди позаботились о найденных там сокровищах.
Космонавты подошли к иллюминатору. Среди миллионов звезд в безднах космоса ярко сверкал Сириус. Все трое молчали, понимая, что словами невозможно передать всю значительность этой минуты. Сильные руки друзей встретились в крепком пожатии в знак нерушимой дружбы и борьбы за победу человеческого разума над силами природы.
(Перевод А.Лубо)
Ион Хобана
ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ
«Интересно, какие у него глаза, голубые или зеленые?» подумал профессор и, выключив ультразвуковой душ, вложил под веки контактные линзы. Потом он твердым шагом подошел к операционному столу. Теперь все его мысли сосредоточились на одном: он должен вернуть жизнь преждевременно умершему человеку, впервые в медицинской практике применив новый метод лечения.
Ассистент повернул выключатель, и свет медленно погас. Операционный стол постепенно принял почти вертикальное положение. Казалось, космонавт вот-вот шагнет по прозрачному полу.
— Включить приборы! — приказал профессор, и на экране зажглось море зеленых искр. Их движение поначалу было хаотичным, но постепенно они сложились в изображение поврежденного участка мозга космонавта. Профессор внимательно изучал тончайшие детали мозговой структуры. Да, диагноз кибернетической установки подтвердился: тяжело травмированы центры памяти.
В прозрачном сосуде были заранее заготовлены клетки искусственного мозга для замены поврежденных. Эти клетки создавались по модели еще живых клеток мозга пациента. Сегодня впервые профессор должен был попытаться заменить часть самой высокоорганизованной материи. До сих пор подобные опыты он проводил только на животных, и результаты не всегда были положительными. Конечно, нужно бы еще несколько месяцев для дальнейших опытов, и все же ждать нельзя было ни минуты…
В зеленоватом полумраке казалось, будто космонавт просто спит. Но сердце не посылало в артерии животворный ток крови. Гипотермия поддерживала слабое равновесие на краю пропасти. Еще несколько минут, и клиническая смерть станет необратимой.
Профессор натянул перчатки электронного манипулятора и внимательно вгляделся в изображение на экране. Блестящие скальпели, пинцеты и аппарат для накладывания швов приблизились к разбитому черепу. Выполняя волю человека, они совершали точнейшие движения.
Процесс выздоровления протекал значительно медленнее, чем ожидалось. Хотя пересадка прошла удачно и возвращенное к жизни сердце билось ритмично, сам больной, казалось, не проявлял ни малейшего желания выздороветь. Вначале, несколько окрепнув, он попросил принести ему диктофон, перо и бумагу. Но теперь все это валялось в углу, а космонавт целыми днями неподвижно лежал и молчал. Ел он очень мало, без аппетита, не принимал тонизирующих лекарств и вообще отказывался от лечения.
Прошло две недели. Как-то профессор заглянул к нему после обычного обхода. Усевшись в кресло возле кровати больного, он попытался вызвать его на разговор.
— Я пришел пожурить вас…
— Ваше право, — вяло ответил космонавт, продолжая разглядывать потолок. — Вы хотите сказать, что вернули мне жизнь, что я должен быть признателен и так далее и тому подобное…
— Не пытайтесь обидеть меня, — добродушно возразил профессор, удобнее устраиваясь в кресле.
— А меня меньше всего интересует, обидитесь ли вы… да и вы сами.
Космонавт грузно перевернулся на бок, словно проверяя эластичность матраса.
«Большой ребенок!» — подумал профессор, и на его губах мелькнула улыбка. Затем он совершенно спокойно сказал:
— А вот меня очень интересуете и вы, и ваше здоровье.
— Ну, разумеется. Ведь речь идет о космонавте, открывшем пять планет.
— Не только поэтому! Речь идет о человеке, который не хочет жить. Мой ассистент убежден, что ваша апатия объясняется какой-то еще не обнаруженной нами травмой нервной системы. А я считаю…
— Меня не интересует, что вы считаете. Я хочу спать, прервал его космонавт.
«Я пошел по неправильному пути, — подумал профессор, придется менять тактику».
— Хорошо. Не буду с вами спорить, — сказал он. — Меня достаточно утомили корреспонденты, чтобы я еще мог воевать и с…
— Вы изложили им свои предположения? И они согласились с ними? Ну-с, что же будет дальше? Появятся статьи с сенсационными заголовками или решено ограничиться намеками между строк?
Профессор вытащил сначала из правого, а затем из левого кармана пиджака несколько вечерних газет.
— Если это вас интересует, посмотрите сами.
Космонавт не удостоил его ответом. Профессор встал.
— Я покину вас на несколько минут. Мне нужно повидать еще одного больного.
И, словно предупреждая возражение собеседника, повторил:
— Только на несколько минут!
Казалось, никто не прикоснулся к газетам, оставленным у изголовья больного. Однако от внимательного взгляда профессора не ускользнуло, что сейчас они лежали в ином порядке. Было ясно, что их спешно перелистали. А газета «В мире космоса» была даже открыта на второй странице, на статье, озаглавленной «Космонавт выздоравливает». Она начиналась следующими словами: «Как нам сообщил главный врач, жизнь пилота вне всякой опасности. Скоро герой космоса сможет снова…»
— Час вечернего дождя, — с грустью сказал профессор. Когда-то дождь вдохновил меня на первые стихи, а теперь он напоминает мне о ревматизме, от которого почтенные коллеги так меня и не избавили. Впрочем, я сам виноват. Лет пятьдесят назад, во время экскурсии на Венеру…
— Неужели вы думаете, профессор, что я поверю, будто у вас нет других забот и вы пришли болтать со мной от безделья?
— Нет, но я хочу, чтобы вы поверили: ваше выздоровление очень важно и не только для вас одного!
— Понимаю, — усмехнулся космонавт. — Забота творца о долговечности его творения…
Профессор вздрогнул, но продолжал, не оборачиваясь, смотреть, как за окном самолеты метеорологической службы собирают тучи для вечернего дождя. После продолжительной паузы, казалось бы, без всякой связи со всем, что сейчас было сказано, он произнес:
— Как вы знаете, много веков назад был так называемый период Средневековья…
— С той же логической последовательностью я мог бы сообщить вам, — прервал его космонавт, — что у моего отца была чудесная коллекция ракушек с планеты Альфа Центавра…
— В те времена встречались и такие чудовища, — невозмутимо продолжал профессор, — которые умышленно калечили детей и заставляли их попрошайничать или показывали их на ярмарках, как настоящее чудо природы. Несчастные уродцы приносили немалый доход… Вот такие «творцы» очень заботились о долговечности своих творений…