"Карим, любимый, – было выведено ровным женским почерком на вырванном из ученической тетрадки листке, – я молила и сейчас молю Аллаха, чтобы мы встретились с тобой, в раю. Мне сказали, что это обязательно случится, если мы погибнем, убивая неверных. Я иду в рай, счастливая, и буду ждать тебя там. Я молю Аллаха, чтобы ждать было недолго…"
Этой ночью Мумит, запершись в комнате, долго сидел у окна, невидящим взором глядя в темное стекло. Зайнаб впервые за все время их знакомства назвала его прежним именем. И цель выбрала, думая сделать ему приятное хотя бы напоследок… Он не плакал – разучился. Но сухой шершавый комок долго ворочался в горле.
Зайнаб была права – за смерть жены и детей он отомстил стократно. Но остановиться не мог. Если он не верил в Аллаха, милостивого и милосердного, то Юсеф и все остальные верили. Хотя они беспрекословно подчинялись ему, гордились им (Мумит не раз слышал, как его моджахеды хвалились перед другими своим командиром, называя его Масудом – удачливым), но стоило Мумиту сделать что-то не так… Из жизни, в которую он вступил, сбив два штурмовика, выхода было два. Первый: в рай к Зайнаб. Мумит не верил в рай, поэтому оставался второй – под белой буркой на родовое кладбище. Это если твой труп не достанется русским…
Когда он в очередной раз приехал к Хасану, они говорили долго.
– Я часто вспоминаю командира школы, который хотел расстрелять тебя, – сказал ему Хасан, – он не ошибался. Мне все труднее с тобой. Ты отказываешься использовать смертниц, хотя с ними работают все, не хочешь проводить диверсии в городах кафиров. С твоим умением планировать операции, ты мог бы достичь успеха даже без смертниц. Но ты не хочешь. Почему?
– Горцы не воют с женщинами и детьми, – устало ответил Мумит. – Это позор.
– А как другие воюют?
Мумит промолчал.
– Кафиры пришли на твою землю, они убили твоих детей, а ты боишься отплатить им тем же?! – раздраженно воскликнул Хасан.
– Есть только один человек, чьих детей я убил бы, – тихо сказал Мумит после долгого молчания. – Того, кто отдал приказ бомбить мою страну. Того, кто командует всеми русскими. Его самого я убить не смогу – хорошо охраняют. А вот детей можно попробовать.
– Так убей!
Мумит замолчал. Затем поднял глаза на Хасана, и тот невольно поежился, увидев в их серо-стальном блеске ответ.
– Ты и твои люди должны мне помочь…
Майским вечером фургончик с витиеватой надписью "Кавказский стол" и красочным рисунком румяного шашлыка на шампуре притормозил у подъезда обычного жилого дома. Из стоявшего неподалеку черного джипа тут же вышли двое плечистых мужчин в одинаковых черных костюмах, подошли.
– Документы! – строго потребовал один.
Водитель и пассажир, худощавый мужчина лет тридцати во фраке с галстуком-бабочкой, послушно протянули паспорта.
– Вдвоем будете работать? – спросил человек в черном костюме, внимательно разглядывая людей в салоне.
– Я один, – торопливо пояснил худощавый. – Он, – кивнул он в сторону водителя, – только поможет занести коробки.
Человек в черном стал листать странички паспортов, скривился:
– Валид Валид-оглы… Русского официанта не нашлось?
– Ресторан называется "Кавказский стол"…
На площадке третьего этажа гостей встретили еще двое. Молча проверили документы, коробки, затем, не спеша, обыскали.
– Что это? – спросил один из охранников, доставая из коробки несколько маленьких бутылочек.
– Уксус, вытяжки перца, кориандра… Приправы, – спокойно ответил Валид. – Пробовать будете?
Охранник свернул пробку одной из бутылочек, понюхал. Скривился.
– Кто будет работать с гостями? – спросил.
– Я.
– Каждый час будешь выходить на площадку, – не терпящим возражения тоном сказал охранник. – Мы осторожно заглянем, потом можешь продолжать. Все ясно?..
Ровно через час Валид выглянул на площадку. Охранник скользнул мимо него в квартиру и почти сразу вернулся.
– Когда будешь горячее подавать? – спросил заинтересованно.
– Уже разогревается.
– То-то пахнет вкусно, – вздохнул охранник. – Ладно, в следующий раз – через полтора часа…
Но прошло только двадцать минут, как Валид заглянул в зал, где стоял праздничный стол. Именинница, девочка лет шестнадцати, ее родители и гости сидели вокруг него неподвижно – кто, уронив голову меж тарелок, кто склонив ее на плечо соседа. Валид осторожно вытащил из-за стола худенькую девушку в брючном костюмчике, отнес ее в спальню. Сорвав покрывало с кровати, стащил простыни, разорвал и сделал длинную веревку. Обвязал ею девушку под мышки, вытащил в лоджию. Там открыл окно и негромко свистнул.
Снизу, из темноты, послышался такой же свист. Валид перекинул бесчувственное тело через парапет лоджии и быстро спустил его вниз. Скоро самодельная веревка дернулась – тело отвязали, и Валид, приладив край разорванной простыни к ручке рамы, перелез через парапет…
Час спустя он уже трясся вместе еще не пришедшей в себя девушкой в кузове грузовика, надежно укрытый от посторонних взглядов рядами коробок с телевизорами. Благополучно вырвавшись за пределы столицы, грузовик мчал на юг…
Этой ночью Мумит долго не мог уснуть. Иголочка ощутимо покалывала висок, и он, пытаясь обнаружить просчет, вновь и вновь перебирал в уме события последних дней.
По спутниковому телефону он вышел на связь только раз – в первый день. После того, как Юсеф отрезал девчонке палец, он переслал по телефону видеозапись. На передачу ушло несколько минут. Это было небезопасно, но необходимо.
– Нельзя просто убить девчонку, – сказал ему Хасан, когда он приехал с планом операции. – Ее отцу будет сочувствовать весь мир. В своей стране он вообще станет героем, пострадавшем за родину. Надо, чтобы за девчонку заплатили. Много. Миллионов пятьдесят, не меньше. Тогда каждая русская мать, чей сын погиб на этой войне, ее родственники и другие люди поймут: жизни их детей не стоят ничего. А вот жизнь дочки президента…
– Так мы ее вернем? – удивился Мумит.
– Не обязательно. Но надо, чтобы она оставалась в живых хотя бы неделю. Они наверняка захотят удостоверить в этом, потребуют, чтобы она сказала несколько слов по телефону. Мы на это пойдем. О похищении сразу объявлять не будем, сообщение пошлем только на адрес Кремля. О видеозаписи умолчим. Пусть думают, что нам нужны деньги. А когда они их перечислят, мы расскажем все. Мир узнает, что из-за отцовских чувств он готов финансировать войну против своей страны. После того, как получим деньги, можешь делать с девчонкой, что хочешь. Например, взять в жены, – хохотнул Хасан и тут же подавился смехом, встретив взгляд Мумита.
– А если откажутся платить? – хмуро спросил Мумит.
– Не откажутся. Они будут до последнего стараться избежать позора, найти ее самостоятельно, пока не поймут: деньги – единственный выход. Пятьдесят миллионов – это много для одного человека, но для большой страны – мелочь. К тому же всегда можно объявить, что похищение – выдумки террористов. Вот тогда мы и покажем твою запись, выписку с банковского счета. Я знаю, ты очень хотел видеть ее мертвой, но ради нашего общего дела потерпи…
Они договорились, что каждый день в условленное время он на полчаса будет включать сотовый телефон – ждать звонка. Для этого у Мумита было приготовлено семь разных трубок и семь сим-карт, оформленных на посторонних людей – вычислить невозможно.
…Хасан позвонил два дня назад. Снова попросил потерпеть – вестей не было.
– Они не хотят даже слышать ее голос? – удивился Мумит.
– Нет, – коротко ответил Хасан. – Видимо, понимают, что это могут быть последние слова. Тянут время. Я предупредил их. Если не свяжутся, через трое суток уходи. Что делать с девчонкой, решай сам, хотя я хотел бы, чтобы она пожила…
Эту операцию Мумит планировал, как ни одну другую. Самым тяжелым было собрать сведения о семье президента – на это ушло много времени и очень много денег. Но все равно в распоряжении Мумита оказались крохи. Он долго изучал эти крупицы, пока не зацепился… Лучшая школьная подруга в прошлом, девочки крепко дружат, дочка президента каждый раз бывает у нее на дне рождения. Родители подруги, хоть и небогатые, но, не желая ударить лицом в грязь, заказывают выездной банкет в ресторане "Кавказский стол"…
Когда грузовик увозил их от Москвы, внутри Мумита все пенилось от восторга. Но пена осела быстро. Его лучшая операция оказалась и самой трудной. Он не представлял раньше, как тяжело будет ему видеть девчонку рядом каждый день. Да еще такую строптивую…
"Завтра убьем, – твердо решил Мумит. – Оставлять живой опасно: могут отбить по пути. Скажу Юсефу, перережет горло – и все!". Он немного подумал и поправился: "Не будем резать. Пуля в затылок – и понять ничего не успеет!".
Странно, но ему не стало легче. И иголочка в левом виске не унялась. Тогда он применил испытанное: продел руки в лямки и сел, опершись спиной на рюкзак. Теперь он был в полной готовности – только вскочить и убежать. Иголочка затихла…
Когда в пещере уснули все, один из волков неслышно встал и пошел к выходу.
– Э-э, ты куда? – всполошился часовой, когда волк серой тенью скользнул мимо.
Волк не остановился, и охранник поднес к глазам бинокль. В зеленоватом свечении прибора ночного видения было видно, как волк спустился по склону и шмыгнул в заросли. Пропал.
"Ходят взад-вперед! – недовольно подумал часовой, опуская бинокль. – Зачем ему ночью?"
Волк вернулся спустя полчаса, подошел тихо и снова быстро проскользнул мимо часового.
– Куда?! Что понес? – заворчал тот, заметив, что зверь что-то держит во рту. Но тут же успокоился. Что может нести в зубах волк? Мышь, или какую другую зверюшку. Кушать всем надо.
Волк же, неслышно ступая по каменному полу пещеры, прокрался к спящей в углу девочке и осторожно коснулся холодным носом ее сжатого кулака. Кулак разжался, открыв узкую худенькую ладошку, и в ней тут же оказалась маленькая круглая коробочка. Мокрая от волчьей слюны.
Девочка зашевелилась и села. Недоуменно покрутила внезапно оказавшийся в ее руке предмет, и, ощутив знакомые формы, раскрыла. Холодным синим цветом вспыхнул квадратный экран сотового телефона. Черные буквы на цветном фоне были видны ясно и отчетливо.
"Иди за волком, – прочла девочка, – это друг. Не бойся ничего – тебя ждут".
Девочка закрыла телефон и спрятала в карман пиджака. Нащупала в темноте мохнатую шею дышавшего рядом волка.
– Веди, волчок! – шепнула чуть слышно.
Тот тихонько двинулся вперед. Девочка ползла рядом на четвереньках, неловко перебирая скованными ногами. Получалось слишком медленно. Внезапно слева она услышала еще дыхание, кто-то лизнул ее в щеку. Догадавшись, она обхватила шею второго волка левой рукой, и звери потащили ее. Скоро впереди замерцала тусклым лунным светом знакомая узкая щель. Перед ней волки остановились и высвободились из ее рук. Один ощутимо поддал ей мордой сзади: "Иди!".
Девочка встала и, перебирая скованными ногами, как утка лапками, подошла к щели и выглянула наружу. В то же мгновение большая черная тень метнулась к ней справа и схватила. Девочка сдавленно вскрикнула.
– Тихо! – услышала она горячий шепот, и в то же мгновение сильная рука обняла ее. Она почувствовала, как тело ее охватили ремни, щелкнул замок альпинистского карабина, и двое сцепленных людей заскользили вниз по веревке – быстро и плавно…
Мумит проснулся от странного шороха – неподалеку словно что-то волочили по камню. Тренированным движением он выхватил из кобуры тяжелый пистолет, сдвинул флажок предохранителя и прислушался. Шорох исчез, но на смену ему пришел другой звук – будто кто-то очень легкий еле слышно топтался на месте. Мумит нашарил в разгрузке фонарик, нажал на кнопку. Узкий луч упал в угол, где спала заложница – он был пуст.
Мумит вскочил и зашарил лучом по пещере. Заметил у щели узкую тень – девчонка пролезала наружу.
Он успел расслышать ее сдавленный крик и тут же рванулся к щели. Но, не добежав, упал – что-то мягкое и большое метнулось ему под ноги. Он быстро вскочил, но тут же острая боль пронзила его правое запястье – Мумит вскрикнул и выпустил пистолет. Фонарик в руке остался, и в луч выхватил из темноты оскаленную пасть волка. Мумит посветил на саднящую руку – из прокушенного запястья капала кровь.
– Тварь!
Ответом ему было рычание. Второй волк возник рядом с первым, оба, оскалясь, преграждали ему дорогу к щели.
Раненая рука хоть и болела, но подчинялась, и Мумит нашарил в боковом кармане разгрузки "макаров". Уперся рукояткой пистолета в живот и резким движением загнал ствол в патронник. Услыхав щелчок затвора, волки брызнули в сторону. Мумит несколько раз выстрелил в темноту, стараясь поймать зверей в луч фонаря и, видимо, попал – из темноты раздался визг.
Разбуженные выстрелами, моджахеды вскакивали на ноги, лучи фонарей полосовали темное пространство пещуры.
– Отрезай им дорогу к выходу! – закричал Мумит, опасаясь, что моджахеды в суматохе начнут стрелять в него. – Не выпускать волков!
Но стрелять стали не моджахеды. Со стороны входа раздались характерные глухие щелчки спецназовского автомата, и потолок над Мумитом брызнул каменными осколками.
"Азад накрылся – сняли часового, – понял он, падая на пол, – а нас сейчас как лис в норе…"
– Ахмад! – закричал. – Бей по входу!
Ахмад, уже сам сообразил – вспышки на конце ствола тяжелого пулемета озарили пространство пещеры. Рой тяжелых свинцовых ос ударил в светлый овал входа, сметая все на своем пути. В мерцающих отблесках выстрелов Мумит увидел, как заметались по пещере звери, затем, один за другим, порскнули в дальний, таинственный ход.
– Не уйдете!
Мумит вскочил и ринулся следом. Уже подбегая, краем глаза увидел, как со стороны входа в пещеру влетели два небольших черных мячика. Подпрыгивая на каменном полу, они подкатились к сложенным у стены рюкзакам.
"Там же взрывчатка!" – вспомнил Мумит и инстинктивно бросился в ход, где исчезли волки. Он успел пробежать по нему совсем немного. Сзади сверкнуло, тугая волна горячего воздуха со страшной силой ударила Мумита в спину. Он упал, и последнее, что услышал перед тем, как потерять сознание, был грохот падающих позади камней…
Глава четвертая
Этой ночью Мумит, запершись в комнате, долго сидел у окна, невидящим взором глядя в темное стекло. Зайнаб впервые за все время их знакомства назвала его прежним именем. И цель выбрала, думая сделать ему приятное хотя бы напоследок… Он не плакал – разучился. Но сухой шершавый комок долго ворочался в горле.
Зайнаб была права – за смерть жены и детей он отомстил стократно. Но остановиться не мог. Если он не верил в Аллаха, милостивого и милосердного, то Юсеф и все остальные верили. Хотя они беспрекословно подчинялись ему, гордились им (Мумит не раз слышал, как его моджахеды хвалились перед другими своим командиром, называя его Масудом – удачливым), но стоило Мумиту сделать что-то не так… Из жизни, в которую он вступил, сбив два штурмовика, выхода было два. Первый: в рай к Зайнаб. Мумит не верил в рай, поэтому оставался второй – под белой буркой на родовое кладбище. Это если твой труп не достанется русским…
Когда он в очередной раз приехал к Хасану, они говорили долго.
– Я часто вспоминаю командира школы, который хотел расстрелять тебя, – сказал ему Хасан, – он не ошибался. Мне все труднее с тобой. Ты отказываешься использовать смертниц, хотя с ними работают все, не хочешь проводить диверсии в городах кафиров. С твоим умением планировать операции, ты мог бы достичь успеха даже без смертниц. Но ты не хочешь. Почему?
– Горцы не воют с женщинами и детьми, – устало ответил Мумит. – Это позор.
– А как другие воюют?
Мумит промолчал.
– Кафиры пришли на твою землю, они убили твоих детей, а ты боишься отплатить им тем же?! – раздраженно воскликнул Хасан.
– Есть только один человек, чьих детей я убил бы, – тихо сказал Мумит после долгого молчания. – Того, кто отдал приказ бомбить мою страну. Того, кто командует всеми русскими. Его самого я убить не смогу – хорошо охраняют. А вот детей можно попробовать.
– Так убей!
Мумит замолчал. Затем поднял глаза на Хасана, и тот невольно поежился, увидев в их серо-стальном блеске ответ.
– Ты и твои люди должны мне помочь…
* * *
Майским вечером фургончик с витиеватой надписью "Кавказский стол" и красочным рисунком румяного шашлыка на шампуре притормозил у подъезда обычного жилого дома. Из стоявшего неподалеку черного джипа тут же вышли двое плечистых мужчин в одинаковых черных костюмах, подошли.
– Документы! – строго потребовал один.
Водитель и пассажир, худощавый мужчина лет тридцати во фраке с галстуком-бабочкой, послушно протянули паспорта.
– Вдвоем будете работать? – спросил человек в черном костюме, внимательно разглядывая людей в салоне.
– Я один, – торопливо пояснил худощавый. – Он, – кивнул он в сторону водителя, – только поможет занести коробки.
Человек в черном стал листать странички паспортов, скривился:
– Валид Валид-оглы… Русского официанта не нашлось?
– Ресторан называется "Кавказский стол"…
На площадке третьего этажа гостей встретили еще двое. Молча проверили документы, коробки, затем, не спеша, обыскали.
– Что это? – спросил один из охранников, доставая из коробки несколько маленьких бутылочек.
– Уксус, вытяжки перца, кориандра… Приправы, – спокойно ответил Валид. – Пробовать будете?
Охранник свернул пробку одной из бутылочек, понюхал. Скривился.
– Кто будет работать с гостями? – спросил.
– Я.
– Каждый час будешь выходить на площадку, – не терпящим возражения тоном сказал охранник. – Мы осторожно заглянем, потом можешь продолжать. Все ясно?..
Ровно через час Валид выглянул на площадку. Охранник скользнул мимо него в квартиру и почти сразу вернулся.
– Когда будешь горячее подавать? – спросил заинтересованно.
– Уже разогревается.
– То-то пахнет вкусно, – вздохнул охранник. – Ладно, в следующий раз – через полтора часа…
Но прошло только двадцать минут, как Валид заглянул в зал, где стоял праздничный стол. Именинница, девочка лет шестнадцати, ее родители и гости сидели вокруг него неподвижно – кто, уронив голову меж тарелок, кто склонив ее на плечо соседа. Валид осторожно вытащил из-за стола худенькую девушку в брючном костюмчике, отнес ее в спальню. Сорвав покрывало с кровати, стащил простыни, разорвал и сделал длинную веревку. Обвязал ею девушку под мышки, вытащил в лоджию. Там открыл окно и негромко свистнул.
Снизу, из темноты, послышался такой же свист. Валид перекинул бесчувственное тело через парапет лоджии и быстро спустил его вниз. Скоро самодельная веревка дернулась – тело отвязали, и Валид, приладив край разорванной простыни к ручке рамы, перелез через парапет…
Час спустя он уже трясся вместе еще не пришедшей в себя девушкой в кузове грузовика, надежно укрытый от посторонних взглядов рядами коробок с телевизорами. Благополучно вырвавшись за пределы столицы, грузовик мчал на юг…
2.
Этой ночью Мумит долго не мог уснуть. Иголочка ощутимо покалывала висок, и он, пытаясь обнаружить просчет, вновь и вновь перебирал в уме события последних дней.
По спутниковому телефону он вышел на связь только раз – в первый день. После того, как Юсеф отрезал девчонке палец, он переслал по телефону видеозапись. На передачу ушло несколько минут. Это было небезопасно, но необходимо.
– Нельзя просто убить девчонку, – сказал ему Хасан, когда он приехал с планом операции. – Ее отцу будет сочувствовать весь мир. В своей стране он вообще станет героем, пострадавшем за родину. Надо, чтобы за девчонку заплатили. Много. Миллионов пятьдесят, не меньше. Тогда каждая русская мать, чей сын погиб на этой войне, ее родственники и другие люди поймут: жизни их детей не стоят ничего. А вот жизнь дочки президента…
– Так мы ее вернем? – удивился Мумит.
– Не обязательно. Но надо, чтобы она оставалась в живых хотя бы неделю. Они наверняка захотят удостоверить в этом, потребуют, чтобы она сказала несколько слов по телефону. Мы на это пойдем. О похищении сразу объявлять не будем, сообщение пошлем только на адрес Кремля. О видеозаписи умолчим. Пусть думают, что нам нужны деньги. А когда они их перечислят, мы расскажем все. Мир узнает, что из-за отцовских чувств он готов финансировать войну против своей страны. После того, как получим деньги, можешь делать с девчонкой, что хочешь. Например, взять в жены, – хохотнул Хасан и тут же подавился смехом, встретив взгляд Мумита.
– А если откажутся платить? – хмуро спросил Мумит.
– Не откажутся. Они будут до последнего стараться избежать позора, найти ее самостоятельно, пока не поймут: деньги – единственный выход. Пятьдесят миллионов – это много для одного человека, но для большой страны – мелочь. К тому же всегда можно объявить, что похищение – выдумки террористов. Вот тогда мы и покажем твою запись, выписку с банковского счета. Я знаю, ты очень хотел видеть ее мертвой, но ради нашего общего дела потерпи…
Они договорились, что каждый день в условленное время он на полчаса будет включать сотовый телефон – ждать звонка. Для этого у Мумита было приготовлено семь разных трубок и семь сим-карт, оформленных на посторонних людей – вычислить невозможно.
…Хасан позвонил два дня назад. Снова попросил потерпеть – вестей не было.
– Они не хотят даже слышать ее голос? – удивился Мумит.
– Нет, – коротко ответил Хасан. – Видимо, понимают, что это могут быть последние слова. Тянут время. Я предупредил их. Если не свяжутся, через трое суток уходи. Что делать с девчонкой, решай сам, хотя я хотел бы, чтобы она пожила…
Эту операцию Мумит планировал, как ни одну другую. Самым тяжелым было собрать сведения о семье президента – на это ушло много времени и очень много денег. Но все равно в распоряжении Мумита оказались крохи. Он долго изучал эти крупицы, пока не зацепился… Лучшая школьная подруга в прошлом, девочки крепко дружат, дочка президента каждый раз бывает у нее на дне рождения. Родители подруги, хоть и небогатые, но, не желая ударить лицом в грязь, заказывают выездной банкет в ресторане "Кавказский стол"…
Когда грузовик увозил их от Москвы, внутри Мумита все пенилось от восторга. Но пена осела быстро. Его лучшая операция оказалась и самой трудной. Он не представлял раньше, как тяжело будет ему видеть девчонку рядом каждый день. Да еще такую строптивую…
"Завтра убьем, – твердо решил Мумит. – Оставлять живой опасно: могут отбить по пути. Скажу Юсефу, перережет горло – и все!". Он немного подумал и поправился: "Не будем резать. Пуля в затылок – и понять ничего не успеет!".
Странно, но ему не стало легче. И иголочка в левом виске не унялась. Тогда он применил испытанное: продел руки в лямки и сел, опершись спиной на рюкзак. Теперь он был в полной готовности – только вскочить и убежать. Иголочка затихла…
* * *
Когда в пещере уснули все, один из волков неслышно встал и пошел к выходу.
– Э-э, ты куда? – всполошился часовой, когда волк серой тенью скользнул мимо.
Волк не остановился, и охранник поднес к глазам бинокль. В зеленоватом свечении прибора ночного видения было видно, как волк спустился по склону и шмыгнул в заросли. Пропал.
"Ходят взад-вперед! – недовольно подумал часовой, опуская бинокль. – Зачем ему ночью?"
Волк вернулся спустя полчаса, подошел тихо и снова быстро проскользнул мимо часового.
– Куда?! Что понес? – заворчал тот, заметив, что зверь что-то держит во рту. Но тут же успокоился. Что может нести в зубах волк? Мышь, или какую другую зверюшку. Кушать всем надо.
Волк же, неслышно ступая по каменному полу пещеры, прокрался к спящей в углу девочке и осторожно коснулся холодным носом ее сжатого кулака. Кулак разжался, открыв узкую худенькую ладошку, и в ней тут же оказалась маленькая круглая коробочка. Мокрая от волчьей слюны.
Девочка зашевелилась и села. Недоуменно покрутила внезапно оказавшийся в ее руке предмет, и, ощутив знакомые формы, раскрыла. Холодным синим цветом вспыхнул квадратный экран сотового телефона. Черные буквы на цветном фоне были видны ясно и отчетливо.
"Иди за волком, – прочла девочка, – это друг. Не бойся ничего – тебя ждут".
Девочка закрыла телефон и спрятала в карман пиджака. Нащупала в темноте мохнатую шею дышавшего рядом волка.
– Веди, волчок! – шепнула чуть слышно.
Тот тихонько двинулся вперед. Девочка ползла рядом на четвереньках, неловко перебирая скованными ногами. Получалось слишком медленно. Внезапно слева она услышала еще дыхание, кто-то лизнул ее в щеку. Догадавшись, она обхватила шею второго волка левой рукой, и звери потащили ее. Скоро впереди замерцала тусклым лунным светом знакомая узкая щель. Перед ней волки остановились и высвободились из ее рук. Один ощутимо поддал ей мордой сзади: "Иди!".
Девочка встала и, перебирая скованными ногами, как утка лапками, подошла к щели и выглянула наружу. В то же мгновение большая черная тень метнулась к ней справа и схватила. Девочка сдавленно вскрикнула.
– Тихо! – услышала она горячий шепот, и в то же мгновение сильная рука обняла ее. Она почувствовала, как тело ее охватили ремни, щелкнул замок альпинистского карабина, и двое сцепленных людей заскользили вниз по веревке – быстро и плавно…
* * *
Мумит проснулся от странного шороха – неподалеку словно что-то волочили по камню. Тренированным движением он выхватил из кобуры тяжелый пистолет, сдвинул флажок предохранителя и прислушался. Шорох исчез, но на смену ему пришел другой звук – будто кто-то очень легкий еле слышно топтался на месте. Мумит нашарил в разгрузке фонарик, нажал на кнопку. Узкий луч упал в угол, где спала заложница – он был пуст.
Мумит вскочил и зашарил лучом по пещере. Заметил у щели узкую тень – девчонка пролезала наружу.
Он успел расслышать ее сдавленный крик и тут же рванулся к щели. Но, не добежав, упал – что-то мягкое и большое метнулось ему под ноги. Он быстро вскочил, но тут же острая боль пронзила его правое запястье – Мумит вскрикнул и выпустил пистолет. Фонарик в руке остался, и в луч выхватил из темноты оскаленную пасть волка. Мумит посветил на саднящую руку – из прокушенного запястья капала кровь.
– Тварь!
Ответом ему было рычание. Второй волк возник рядом с первым, оба, оскалясь, преграждали ему дорогу к щели.
Раненая рука хоть и болела, но подчинялась, и Мумит нашарил в боковом кармане разгрузки "макаров". Уперся рукояткой пистолета в живот и резким движением загнал ствол в патронник. Услыхав щелчок затвора, волки брызнули в сторону. Мумит несколько раз выстрелил в темноту, стараясь поймать зверей в луч фонаря и, видимо, попал – из темноты раздался визг.
Разбуженные выстрелами, моджахеды вскакивали на ноги, лучи фонарей полосовали темное пространство пещуры.
– Отрезай им дорогу к выходу! – закричал Мумит, опасаясь, что моджахеды в суматохе начнут стрелять в него. – Не выпускать волков!
Но стрелять стали не моджахеды. Со стороны входа раздались характерные глухие щелчки спецназовского автомата, и потолок над Мумитом брызнул каменными осколками.
"Азад накрылся – сняли часового, – понял он, падая на пол, – а нас сейчас как лис в норе…"
– Ахмад! – закричал. – Бей по входу!
Ахмад, уже сам сообразил – вспышки на конце ствола тяжелого пулемета озарили пространство пещеры. Рой тяжелых свинцовых ос ударил в светлый овал входа, сметая все на своем пути. В мерцающих отблесках выстрелов Мумит увидел, как заметались по пещере звери, затем, один за другим, порскнули в дальний, таинственный ход.
– Не уйдете!
Мумит вскочил и ринулся следом. Уже подбегая, краем глаза увидел, как со стороны входа в пещеру влетели два небольших черных мячика. Подпрыгивая на каменном полу, они подкатились к сложенным у стены рюкзакам.
"Там же взрывчатка!" – вспомнил Мумит и инстинктивно бросился в ход, где исчезли волки. Он успел пробежать по нему совсем немного. Сзади сверкнуло, тугая волна горячего воздуха со страшной силой ударила Мумита в спину. Он упал, и последнее, что услышал перед тем, как потерять сознание, был грохот падающих позади камней…
Глава четвертая
Вертлявый раб с клеймом на смуглом лбу наполнил чаши кумысом и скользнул за полог шатра. Присел снаружи, подсматривая в щелочку – чтобы не пропустить момент, когда снова понадобится. С другой стороны полога тихо сопел и подсматривал дюжий нукер с обнаженной саблей в руке – тоже в готовности. В шатре остались двое. Один, скуластый, жилистый, с наголо обритой головой по-хозяйски развалился на шелковых подушках. Перед ним на шелковой скатерти дымилось горячее мясо в серебряных блюдах. Но скуластый не ел. Весело поглядывал на сидевшего напротив князя Игоря маленькими темными глазами. Тот неловко ерзал на подушках, усаживаясь, сразу было видно – не привык.
– Как рука? – спросил скуластый по-русски; медленно, но правильно выговаривая слова.
– Зажила, – односложно отозвался Игорь.
– Ястреба удержит?
– Не пробовал.
– Так пробуй, конязь! – засмеялся смуглый. – Я дал тебе двадцать лучших воинов в услужение – прикажи им! Есть кони, есть слуги, есть ястребы, что еще надо? Мужчина не должен сидеть в шатре, как женщина, мужчина должен охотиться. Война и охота, чем еще заняться князю?
– Я в полоне.
– Ты в гостях! – весело возразил скуластый. – У меня. В полон тебя взял Чилбук, а я забрал у Чилбука, хотя он упирался. Я дал за тебя пятьдесят молодых кобылиц, а он просил сто. Дал и больше, если бы Чилбук настоял. Я не могу позволить, чтобы мой будущий сват Игорь жил в захудалой орде.
– Ты очень добр, хан Кончак, – со странной интонацией в голосе сказал Игорь.
В ответ Кончак захохотал, хлопая себя ладонями по бедрам.
– Добрый, – проговорил он сквозь смех, – добрый… Ты первый русский, который сказал так. Один ваш монах, которого мои воины поймали под Переяславлем, назвал меня богостудным и окаянным. Ни я, ни мой толмач не поняли, что это означает, и попросили объяснить. Он долго говорил. Затем призвал на мою голову все кары вашего бога, если я посмею тронуть хоть одного монаха.
– Что ты ему ответил?
– Я велел посадить его на кол, чтобы кары бога обрушились у него на глазах. Я долго ждал – пока монах не умер. Потом сжег монастырь. Ничего не обрушилось. Я не стал его трогать, если бы он молчал,. И монастырь, в котором мои воины не нашли даже еды.
Игорь промолчал.
– Ешь, конязь! – сделал приглашающий жест хан. – Барашек молодой, жирный. Пей кумыс! Тебе надо много есть и пить, чтобы сил было много. Кумыс дает силу, мясо дает силу. Вы, русские, едите много хлеба и мало мяса. И совсем не пьете кумыс. Откуда взять силу? Каждый мой воин может скакать на коне без отдыха три дня и три ночи. Твой может?
– Сможет.
– В прошлом году мы ходили на Русь и спокойно ушли в степь. В этом году ходили – и тоже ушли. Русские нас не догнали.
– Талая стопа… Распутица.
– Талая стопа была и для нас.
– У каждого твоего воина по два коня. Или даже по три.
– Купи у меня коней, и у твоих воинов будет столько. У меня много коней. Но ты хотел забрать их даром.
– Я не за ними шел в Поле.
– Тогда зачем?
– Ты каждый год приходишь на Русь. Твои воины сжигают наши веси, убивают и уводят в полон русских людей.
– Я приходил на твои земли?
– Ты – нет.
– Тогда почему ты пришел на мои?
– Я пришел в Поле. Твои орды не приходят в мои земли, но приходят орды других ханов.
– Я не могу отвечать за других ханов. Ты ведь не отвечаешь за то, что сделает Владимир Переяславский, Святослав Киевский или Ярослав Черниговский? Почему я должен отвечать за орды Кзы?
– Владимир сидит в Переяславле, Святослав – в Киеве, Ярослав – в Чернигове. Их можно найти в их городах и на их землях. А где твои земли, хан? Половцы приходят из Поля и уходят в Поле. Поэтому и мы пошли в Поле.
– Но это мое Поле.
– Оно не всегда было твоим. Еще мой дед княжил в Тмутаракани.
– Так ты хотел отвоевать Тмутаракань? – Кончак захохотал. – Даже если бы ты пришел сюда вместе со Святославом… Тмутаракань вы, может, и взяли, но никто из русских не вернулся бы домой. Ты хоть представляешь, конязь, сколько у меня воинов? Сколько орд кочует к югу от Донца? Если каждый выпустит только по одной стреле, из-за них не будет видно солнца! И твои полки накроет тьма.
– Я это видел.
– Ты видел небольшие орды, собранные для набега на Русь. Мы брали одного из десяти – у кого хорошее оружие и хорошие кони. К Тмутаракани привели бы всех.
– Значит, ты собирался идти на Русь? И в мои земли тоже?
– В твои земли я не хожу, – хитровато улыбнулся Кончак. – Ты знаешь.
– Пришел бы Кза. Какая мне разница? Опять бы веси пожгли, людей ополонили.
– Мы можем и не ходить на Русь. Вот! – Кончак достал из кошелька на поясе серебряную монету. – Это дирхам, который вы, русские, называете куной. Если разрезать его пополам, будет, по-вашему, резана, резану пополам – белка. По одной белке со двора, и мы не выйдем из Поля.
– Русь никогда и никому не платила дани.
– Все народы, живущие вокруг Поля, платят. Ваши приграничные города уже платят. У меня, конязь, много молодых, горячих воинов, которые хотят жить в красивом шатре, носить красивую одежду, иметь хорошее оружие, дарить женам украшения. Для этого нужно серебро, много серебра. Где взять?
– У вас много скота.
– За него плохо платят. Особенно вы, русские.
– У нас мало денег, хан. Пока половцы не перекрыли наши торговые пути, купцы привозили в Русь много серебра с востока. Теперь вы не пускаете русских купцов через свои земли, и у нас нет серебра, чтобы купить ваших коней и другой скот.
– Вы можете взять серебро на западе. У ляхов, немцев, угров…
– Путь к ним лежит через много земель, где каждый князь берет за проезд мыт. Поэтому купцов на запад ездит мало.
– Вы, русские, любите притворяться бедными. У нас любой, у кого только конь и двадцать баранов, ходит как хан. И очень обидится, если ему сказать, что он не сможет купить табун кобылиц. Вы жалуетесь, что нет денег, а ваши дружинники ходят в дорогой броне, носят шелковые рубахи и порты, а на пальцах – золотые перстни. Вы всегда выкупаете ваших пленников. За простого воина даете по гривне, хотя цена ему – пять дирхамов. По белке со двора – это небольшая плата, конязь.
– Поэтому мы и отказываемся от нее. Мы соберем серебро для тебя, хан, но твоим молодым, горячим, не достанется ничего или достанется мало. И они пойдут на Русь, чтобы добыть больше.
– Конечно, пойдут, – ухмыльнулся Кончак. – Молодым всегда нужно много. Они горячи и нетерпеливы, не умеют ждать. Но вы с ними справитесь. Важно, что я не пойду, Кза не пойдет.
– С вами мы тоже справимся. Всегда справлялись.
– Ты говоришь так, конязь, будто мы сидим у тебя дома, а не в моем шатре.
Игорь замолчал. Кончак взял с блюда баранью ногу, не спеша стал сдирать зубами с кости горячее мясо. Закончив, сыто рыгнул и бросил голую кость к входу. Раб суетливо выглянул из-за полога, прибрал.
– Вот так мы обглодаем Русь, конязь. Кза сказал мне: "Идем в земли Игоря. Войска там нет, нам готовый полон приготовлен – только забрать".
Игорь потемнел лицом.
– Ты нам очень помог, конязь, – весело сказал Кончак, прихлебывая кумыс. – Твои воины сами принесли нам броню, мечи, копья. Оружие стоит дорого, и теперь мы сможем взять в поход еще пять тысяч всадников.
– Как рука? – спросил скуластый по-русски; медленно, но правильно выговаривая слова.
– Зажила, – односложно отозвался Игорь.
– Ястреба удержит?
– Не пробовал.
– Так пробуй, конязь! – засмеялся смуглый. – Я дал тебе двадцать лучших воинов в услужение – прикажи им! Есть кони, есть слуги, есть ястребы, что еще надо? Мужчина не должен сидеть в шатре, как женщина, мужчина должен охотиться. Война и охота, чем еще заняться князю?
– Я в полоне.
– Ты в гостях! – весело возразил скуластый. – У меня. В полон тебя взял Чилбук, а я забрал у Чилбука, хотя он упирался. Я дал за тебя пятьдесят молодых кобылиц, а он просил сто. Дал и больше, если бы Чилбук настоял. Я не могу позволить, чтобы мой будущий сват Игорь жил в захудалой орде.
– Ты очень добр, хан Кончак, – со странной интонацией в голосе сказал Игорь.
В ответ Кончак захохотал, хлопая себя ладонями по бедрам.
– Добрый, – проговорил он сквозь смех, – добрый… Ты первый русский, который сказал так. Один ваш монах, которого мои воины поймали под Переяславлем, назвал меня богостудным и окаянным. Ни я, ни мой толмач не поняли, что это означает, и попросили объяснить. Он долго говорил. Затем призвал на мою голову все кары вашего бога, если я посмею тронуть хоть одного монаха.
– Что ты ему ответил?
– Я велел посадить его на кол, чтобы кары бога обрушились у него на глазах. Я долго ждал – пока монах не умер. Потом сжег монастырь. Ничего не обрушилось. Я не стал его трогать, если бы он молчал,. И монастырь, в котором мои воины не нашли даже еды.
Игорь промолчал.
– Ешь, конязь! – сделал приглашающий жест хан. – Барашек молодой, жирный. Пей кумыс! Тебе надо много есть и пить, чтобы сил было много. Кумыс дает силу, мясо дает силу. Вы, русские, едите много хлеба и мало мяса. И совсем не пьете кумыс. Откуда взять силу? Каждый мой воин может скакать на коне без отдыха три дня и три ночи. Твой может?
– Сможет.
– В прошлом году мы ходили на Русь и спокойно ушли в степь. В этом году ходили – и тоже ушли. Русские нас не догнали.
– Талая стопа… Распутица.
– Талая стопа была и для нас.
– У каждого твоего воина по два коня. Или даже по три.
– Купи у меня коней, и у твоих воинов будет столько. У меня много коней. Но ты хотел забрать их даром.
– Я не за ними шел в Поле.
– Тогда зачем?
– Ты каждый год приходишь на Русь. Твои воины сжигают наши веси, убивают и уводят в полон русских людей.
– Я приходил на твои земли?
– Ты – нет.
– Тогда почему ты пришел на мои?
– Я пришел в Поле. Твои орды не приходят в мои земли, но приходят орды других ханов.
– Я не могу отвечать за других ханов. Ты ведь не отвечаешь за то, что сделает Владимир Переяславский, Святослав Киевский или Ярослав Черниговский? Почему я должен отвечать за орды Кзы?
– Владимир сидит в Переяславле, Святослав – в Киеве, Ярослав – в Чернигове. Их можно найти в их городах и на их землях. А где твои земли, хан? Половцы приходят из Поля и уходят в Поле. Поэтому и мы пошли в Поле.
– Но это мое Поле.
– Оно не всегда было твоим. Еще мой дед княжил в Тмутаракани.
– Так ты хотел отвоевать Тмутаракань? – Кончак захохотал. – Даже если бы ты пришел сюда вместе со Святославом… Тмутаракань вы, может, и взяли, но никто из русских не вернулся бы домой. Ты хоть представляешь, конязь, сколько у меня воинов? Сколько орд кочует к югу от Донца? Если каждый выпустит только по одной стреле, из-за них не будет видно солнца! И твои полки накроет тьма.
– Я это видел.
– Ты видел небольшие орды, собранные для набега на Русь. Мы брали одного из десяти – у кого хорошее оружие и хорошие кони. К Тмутаракани привели бы всех.
– Значит, ты собирался идти на Русь? И в мои земли тоже?
– В твои земли я не хожу, – хитровато улыбнулся Кончак. – Ты знаешь.
– Пришел бы Кза. Какая мне разница? Опять бы веси пожгли, людей ополонили.
– Мы можем и не ходить на Русь. Вот! – Кончак достал из кошелька на поясе серебряную монету. – Это дирхам, который вы, русские, называете куной. Если разрезать его пополам, будет, по-вашему, резана, резану пополам – белка. По одной белке со двора, и мы не выйдем из Поля.
– Русь никогда и никому не платила дани.
– Все народы, живущие вокруг Поля, платят. Ваши приграничные города уже платят. У меня, конязь, много молодых, горячих воинов, которые хотят жить в красивом шатре, носить красивую одежду, иметь хорошее оружие, дарить женам украшения. Для этого нужно серебро, много серебра. Где взять?
– У вас много скота.
– За него плохо платят. Особенно вы, русские.
– У нас мало денег, хан. Пока половцы не перекрыли наши торговые пути, купцы привозили в Русь много серебра с востока. Теперь вы не пускаете русских купцов через свои земли, и у нас нет серебра, чтобы купить ваших коней и другой скот.
– Вы можете взять серебро на западе. У ляхов, немцев, угров…
– Путь к ним лежит через много земель, где каждый князь берет за проезд мыт. Поэтому купцов на запад ездит мало.
– Вы, русские, любите притворяться бедными. У нас любой, у кого только конь и двадцать баранов, ходит как хан. И очень обидится, если ему сказать, что он не сможет купить табун кобылиц. Вы жалуетесь, что нет денег, а ваши дружинники ходят в дорогой броне, носят шелковые рубахи и порты, а на пальцах – золотые перстни. Вы всегда выкупаете ваших пленников. За простого воина даете по гривне, хотя цена ему – пять дирхамов. По белке со двора – это небольшая плата, конязь.
– Поэтому мы и отказываемся от нее. Мы соберем серебро для тебя, хан, но твоим молодым, горячим, не достанется ничего или достанется мало. И они пойдут на Русь, чтобы добыть больше.
– Конечно, пойдут, – ухмыльнулся Кончак. – Молодым всегда нужно много. Они горячи и нетерпеливы, не умеют ждать. Но вы с ними справитесь. Важно, что я не пойду, Кза не пойдет.
– С вами мы тоже справимся. Всегда справлялись.
– Ты говоришь так, конязь, будто мы сидим у тебя дома, а не в моем шатре.
Игорь замолчал. Кончак взял с блюда баранью ногу, не спеша стал сдирать зубами с кости горячее мясо. Закончив, сыто рыгнул и бросил голую кость к входу. Раб суетливо выглянул из-за полога, прибрал.
– Вот так мы обглодаем Русь, конязь. Кза сказал мне: "Идем в земли Игоря. Войска там нет, нам готовый полон приготовлен – только забрать".
Игорь потемнел лицом.
– Ты нам очень помог, конязь, – весело сказал Кончак, прихлебывая кумыс. – Твои воины сами принесли нам броню, мечи, копья. Оружие стоит дорого, и теперь мы сможем взять в поход еще пять тысяч всадников.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента