Страница:
Ироушек тоже не терял времени. Нужно было или нет, но он почти каждый день появлялся в казарме. Чистенький, улыбающийся, болтал по-немецки с офицерами, угощал их сигаретами, пытался играть на губной гармонике.
Заходил и к пленным. Кивал Васе. Спрашивал у кого-нибудь из пленных, как дела. Рассказывал историю села. Интересовался, нравится ли Бела русским.
Пленные много не разговаривали. Село, мол, приличное, но дома все же лучше.
Усач, Костя Курский, Философенко старались в беседу не вступать, наблюдали за гостем издалека.
Однажды пришла на речку за водой женщина лег тридцати пяти. Осмотрелась - где стоит часовой, нет ли поблизости других немцев. Спустилась к берегу. Видимо, ожидая, когда обратит на нее внимание русский парнишка, несколько раз сполоснула ведра водой.
- Разве у вас нет колодца - носите воду из реки? - спросил Вася.
Как человек, привыкший объяснять, женщина ответила просто и серьезно:
- То, мальчик, для сада. Подзим - осень. Чешские крестьяне сажают яблони.
Она говорила по-русски правильно, во всяком случае, понятно для Васи.
Поверил в нее парнишка, с первых слов поверил. Спроси почему - не объяснил бы. Пальтишко на ней простенькое. На голове - косынка зеленая. Туфли на низком каблуке. Женщина как женщина. Но то ли лицо у нее было располагающее - лицо доброй матери, то ли подкупала эта добрая серьезность. Вася сразу понял: эта не выдаст.
У казармы брехали сторожевые овчарки. По шоссе с ревом проносились автомобили. По мосту неподалеку шагал взвод немцев и горланил песню: "Хай-ли, хай-ла-ла, ла-ла".
За деревней слышалась стрельба. Кто и в кого палил - неизвестно... А женщина мыла свои ведра и ждала, не спросит ли русский мальчик еще о чем.
Оглянулся Вася на часового (у казармы шагал с автоматом австриец) и решительно сказал:
- Тетя! А тетя!
- Слушаю, мальчик.
- Можно вас спросить? О важном-важном.
Она улыбнулась, перестала мыть ведра.
- Пожалуйста, мальчик. Спроси о важном-важном.
- К нам в казарму ходит директор школы. Пан Ироушек. Разговаривает. Спрашивает. А мы не знаем, хороший он человек или нет?
Теперь она не улыбается. Смотрит на пего прямо и строго. Думает.
- А почему ты так спрашиваешь о нем, мальчик?
- По-немецки говорит - как горох сыплет.
- Что такое "горох сыплет"?
- Значит, быстро.
- Он же учител. Чешский учител обязательно должен знать языки.
- И часовые его пропускают...
- Ты теперь не веришь людям?
- Смотря кому. Но я про своих учителей думаю.
Вася еще больше понизил голос:
- У нас в школе была учительница...
- Где то было?
- У нас, в Турбове. Слышали про такой город?
- Не, мальчик.
- Про Украину слышали?
- Конечно.
- А про Винницу?";
- Что такое Винница?
- Очень, очень большой город. Областной центр.
- Разумию. Центр округи.
- А если пройти от Винницы еще двадцать шесть километров - будет Турбов.
- То не важно, мальчик. Что ты хотел рассказать про учителку?
- Она у нас преподавала пение и рисование. Мы ее не любили. Мальчишки вообще не любят петь. Это больше для девчонок.
- Ты так думаешь?
- Думаю. Да и не понимали мы ничего. Молодые были. Мне семнадцатого мая сорок первого года только тринадцать лет исполнилось.
- По-видимому, не очень много и сейчас. Ну, так что же?
- Не любили мы ее. Озоровали на уроках.
- Что такое "озоровали"?
- Шалили. Мы даже петухами пели...
- О-о! Бедная учителка! Ну, и что же?
- А когда пришли немцы, она поступила работать в районную управу. И все, о чем узнавала, говорила людям. Когда облава. Когда каратели придут. Если кому нужны документы, - доставала документы...
Лицо женщины опять стало строгим.
- Мальчик! Об этом нельзя рассказывать на речке.
- Теперь можно. Немцы все узнали. С ней вместе работал ее отец - наш учитель математики...
- И что сделали немцы?
- Увезли обоих в Винницу. А там, конечно...
- А ты откуда знаешь?
- Мишка Леонтюк хвалился. Полицай.
- Печальная история, мальчик.
Вася моет сапоги. Она тоже молчит. Взвод немцев, пройдя за это время полдеревни, со свистом запевает другую солдатскую песню. По шоссе мимо казармы проносится колонна грузовиков.
Женщина поднимает глаза на Васю. Взгляд ее прям и тверд.
- Я понимаю тебя, мальчик. Нет, наш директор - честный человек. И ты больше никого не спрашивай о нем на речке. Я - тоже учителка из этой школы.
Она зачерпнула воды одним ведром, потом вторым, сказала:
- До свидания. И ушла.
А через день-два тоже пришла в казарму за учебными пособиями. С Васей заговорила как со старым знакомым. Тоже спрашивала пленных, откуда они, рабочие или крестьяне. Училась правильно произносить русские слова.
20
О встречах на речке Вася рассказывал Философенко, Усачу, Курскому. Они думали: верить или не верить ему? Где теперь Советская Армия?
Тем временем колонна закончила работу и в деревне вела. Однажды утром старший офицер дал команду готовиться в путь. Среди пленных пошли тревожные разговоры: куда повезут? К новому месту работы? Или опять в концлагерь?
Некоторые пытались спросить у солдат. Тем более что незадолго до этого почти весь конвой заменили. Молодых отослали на фронт. На их место прибыли ограниченно годные по ранениям, старики, больные. Германия исчерпала людские ресурсы. Пленные думали: может, эти будут чуть помягче, рассудительней? Но новые конвоиры сами боялись русских. На каждую попытку заговорить отвечали криком, угрозами. По действиям офицеров тоже ничего нельзя было понять.
Перед самым отъездом колонны снова пришел Ироушек.
- Не можно не попрощаться с господами офицерами, - говорил он, как всегда приподнимая шляпу и раскланиваясь.
Он опять шутил, угощал немцев сигаретами, даже помогал им укладывать чемоданы на повозки.
Васю тоже заставили носить немецкие вещи. Около одной из подвод он и Ироушек оказались вдвоем.
- Василь, - заговорил чех. - Времени у нас нет. Передай своим товарищам. Вы поедете недалеко. Там тоже будете возить лес. Пусть ваши не беспокоятся. Но вам надо бежать. Здесь хорошие люди. Они укроют вас в горах. Там дождетесь Советску Армаду. Приводите больше пленных...
Чех сказал правду. Русских перегнали в соседнюю деревню Рехембург, расположенную в десяти километрах от Белы, и снова заставили рубить и вывозить лес.
Усач, Курский и Философенко стали заговаривать с пленными о том, что здесь, наверно, тоже есть партизаны. Как в России. Пора кончать лесозаготовки. Не век же, в самом деле, грузить для фюрера древесину...
Некоторые отмалчивались. Не решались. Другие сомневались в успехе. Край чужой. Не знаешь ни языка, ни местности. Кругом расклеены приказы: расстреливать не только беглецов, по и их укрывателей.
- Нет, - вздыхали они, - видно, пили, браток, дровишки да не думай ни о чем, пока жив.
Пожилые пленные, обрадованные тем, что их перегнали не в концлагерь, ссылались на года:
- Куда уж нам! Дождемся наших здесь. Если придут...
Но большинство соглашались с полуслова.
- Да. Неплохо бы податься к партизанам. Мы готовы. Командуйте.
Настроение пленных после таких разговоров менялось. Загорались надеждой глаза, выпрямлялись согнутые спины. Люди вдруг особенно ясно увидели, как изменилось многое под ударами нашей армии с востока. У гитлеровцев уже не было спеси начала войны. Охранники часто ходили понурые. Видать, боялись, что их тоже отправят на фронт.
Иван Муха однажды не сдержался - не сумел скрыть своих чувств.
У него, как у остальных пленных, сильно износилась одежда. Брюки порвались. Засаленная рубаха, которую он надевал прямо на голое тело, сгорела от пота.
И вот утром на конюшне пожилой австриец, что был в русском плену, молча бросил ему свой поношенный китель, Иван надел его.
Австриец довольно улыбался:
- Гут, гут, Иван...
- Ладно, - без особой радости ответил Муха.
В этот момент он увидел на гимнастерке фашистский знак - хищный орел с распростертыми крыльями и свастикой над головой. Иван потемнел.
- А это что? - указал он на эмблему.
- Гитлер. Империя. Орель! - значительно поднял палец охранник.
Муха рванул эмблему с груди и бросил ее в навоз.
- Гитлер капут!
Австриец даже присел от ужаса!
- Глюпий руськи мальчишка, - зашипел он, оглядываясь по сторонам. Узнает господин официр - Ванька будет капут.
Муха отмахнулся и пошел отвязывать коня. А конвоир то оглядывался по сторонам, то изумленно качал вслед ему головой.
Пленные гадали: скажет начальству или нет?
Не сказал.
Пленных разместили на окраине Рехембурга. По одну сторону их казармы располагались жандармерия и почта. По другую - парикмахерская, по-чешски голичстви. Напротив стояла пустая трехэтажная школа. Рядом с ней лесопилка. Нижний этаж ее немцы заняли под конюшню. В жилой половине второго этажа расположились сами.
С крыльца своего заведения парикмахер не раз смотрел, как немцы гонят русских пленных на работу или обратно. Однажды предложил господам офицерам свои услуги. Когда постриг и побрил их - попросил разрешения постричь, для порядка, и пленных.
- Клиентов, увы, мало. Времена тяжелые. Я целыми днями смотрю в небо...
Старший офицер согласился. После этого немцы каждый вечер водили в парикмахерскую по небольшой группе русских. Чех не спеша звенел ножницами, скоблил почерневшие изможденные лица бритвой и, как все парикмахеры мира, разговаривал с клиентом. Кто? Откуда? Давно ли в Чехии?
- У нас хорошая осень. А в России, просим вас, уже снег? Везде? Что вы говорите? А голичи там тоже есть? Такие же? А, просим вас, инструмент там хуже или лучше?
У парикмахера - помощница. Черноглазая румяная девушка с толстой косой. У нее свои вопросы. А носят ли девушки в России длинные платья? А какие у них прически? А правда ли, что русские девушки служат в армии снайперами и радистками?..
Подошла Васина очередь идти в парикмахерскую. Сел в кресло. Давно не видел себя в зеркале. И испугался. Волосы длинные. Лицо худое. Почти как у тех, которые были в концентрационном лагере. Повязку с глаза он снял, но половину зрачка еще закрывало красное пятно.
Посмотрел Вася на себя - родной дом вспомнил. Отца. Ивана. Живы ли? Далеко от них забросила его судьба. Чех щелкает ножницами то справа, то слева. На пол летят длинные грязные пряди. А чех отойдет немного, посмотрит на Васю, как художник на картину, которую рисует, и опять щелкает ножницами.
- Так вы, просим вас, работали в Беле? - спрашивает он.
- Работал.
- Лес возили?
- Да.
- А, просим вас, Ироушека вы не знаете?
В зеркало Вася осторожно косится на охранника. Стоит. Пожилой человек. Наверно, своих детей имеет. А вот стоит, караулит русского мальчишку. Глаза водянистые. На лице тупость. Через шею ремень автомата переброшен, и рука на спусковом крючке.
- Знаю, - говорит Вася.
- Мой приятел. Любую услугу - когда хотите...
Вася молчит.
Позвякивая ножницами, чех заходит с другой стороны.
- А может, просим вас, захотите съездить? Может, вам коло нужно? Возьмите, просим вас. У меня есть...
Вася молчит. Пожимает плечами, как человек, который не может знать о будущем. А сам напряженно думает: "Зачем ехать к Ироушеку? Надо посоветоваться. И что такое коло?"
21
Хмурится ноябрьское небо. По горам стелются серые лохматые тучи. Холодный ветер задувает то слева, то справа. На каменистую тропу, вьющуюся среди гор, рез, ко, как горох, падают капли дождя.
Вася едет по тропе на велосипеде. Это и есть коло. "Штабисты" - так теперь звали пленные между собой Усача, Курского и Философенко - решили принять предложение парикмахера.
Вася промок, продрог. Но сердце его бьется радостно, Он хозяин себе. За спиной нет часового.
Васю и пожилого пленного, дядю Ивана, немцы оставили чистить конюшню. Вася поработал немного и сказал, что ему надо сходить в казарму. Он пересек улицу, вошел во двор. А там, вместо того чтоб действительно зайти в казарму, скрылся за деревьями и перескочил через ограду во двор парикмахерской...
И вот он, чуть вихляясь в седле, с волнением жмет на педали. Немцы спят после обеда. Дежурные охранники играют во дворе в карты, так как охранять некого: все пленные, кроме Васи и дядьки Ивана, в лесу. За это время надо разведать дорогу на Белу. Посмотреть, где заставы, как их обойти. Встретиться с Ироушеком. И вернуться быстро, чтобы гитлеровцы ничего не заметили.
Правее тропинки то поднимается на склоны гор, то опускается в глубокие долины магистральное шоссе, которое соединяет Рехембург и Белу. Васе видно, как по серой ленте шоссе едут подводы, мчатся легковые машины, мотоциклы, тяжело ползут грузовики, в которых, блестя мокрыми касками, аккуратными рядами сидят немецкие солдаты с автоматами. По шоссе ему не проехать...
Вася в сером пиджачке, мятых бумажных брючишках, стоптанных ботинках, приобретенных для него взрослыми пленными в Беле. На тропинке, по которой едет Вася, встречаются люди - преимущественно местные жители, которых только нужда или дело заставляют выйти из дому в непогоду. Кто из них заподозрит в юном велосипедисте русского пленного? Пешеходы равнодушно уступают мальчишке дорогу, не оглядываясь, бредут дальше. А Вася жмет и жмет на педали и думает: если остановят и заговорят или если встретятся немцы, надо притвориться немым...
Ироушек был дома - все такой же чистенький, улыбающийся. Мальчишку сначала не узнал. Потом вспомнил:
- О, Василь! Хлап! Проходи, проходи.
Комнатка, в которую он завел парнишку, тоже была чистой и светлой. В шкафах стояло много книг.
Наедине с Васей Ироушек стал серьезным. Спросил, кто дал коло.
- Пан голич. Что рядом с нами. Он вас знает.
Ироушек кивнул.
Помня наказ всего пока не говорить, Вася объяснил приезд желанием прогуляться. Чех улыбнулся:
- Хорошо, хорошо. Только не надо гулять на силнице, то есть шоссе.
Вася ответил, что ехал стороной, по тропинке.
- И по тропинке следует ездить осторожно. Много людей - не есть хорошо. На тропинке бывают засады националистов. Чехов губят не только немцы. Много горя делают предатели своего народа - националисты, полицаи. О, слуга всегда есть подлее своего господина! Немец боится отойти от дороги. Полицай идет. Немец плохо знает местность. Полицай - хорошо. У полицаев есть специальные отряды для вылавливания партизан и бежавших из плена. Если много людей - надо идти в Белу лесом. Разумите, Вaсиль?
- Разумею.
Ироушек объяснил, с какой стороны шоссе идти лучше. Вася стал прощаться.
- Если найдем второй велосипед - в другой раз приеду с кем-нибудь вдвоем, - сказал он.
- Просим вас. Пожалуйста.
Пани Ироушекова дала Васе на дорогу толстый бутерброд с маслом. Вася смущенно поблагодарил, спрятал его в карман и вскочил на велосипед.
Непогода умерила бдительность полицаев и немецких застав. Возвратился он тоже без происшествий. Отдал парикмахеру велосипед. Перелез через забор во двор казармы. Оттуда как ни в чем не бывало прошел в конюшню.
Дядя Ваня подметал стойла, Вася принялся задавать коням корм...
А через пару дней помощница парикмахера достала второй велосипед. Вася приехал к Ироушеку с Усачом, оставленным дневалить на конюшне вместо дяди Ивана.
Ироушек работал в огороде. Он серьезно пожал гостям руки, завел Усача в дом. Пани Ироушекова сходила за местными жителями - Застепой и Новаком. Совещались долго. Вася дежурил у входа...
В эти же дни случилось еще одно происшествие, взволновавшее всех.
Бывая в парикмахерской, Вася высказал мечту всех пленных: послушать радио. Черноглазая красавица задумалась. Потом сказала:
- Я обеспечу.
Через несколько дней парикмахер передал пленным:
- Сегодня ночью. Выделите двоих.
"Штаб" выделил Васю и Муху. Когда пленные заснули, оба сбежали из казармы. Помощница парикмахера повела их в соседнюю деревню. Остановилась у небольшого дома.
- Здесь я живу.
В доме были старый крестьянин и его жена.
Девушка прошла в другую комнату. Старик долго расспрашивал Васю и Муху, где они жили у себя на родине, сколько в колонне пленных, что их заставляют делать. Парни вежливо отвечали. Переглядываясь, ждали радио. Но старик почему-то медлил. Подходило время возвращаться. Вася и его друг не выдержали.
- А где же радио? Нам обещали.
Старик потрогал усы.
- Сейчас не можу, - сказал он неопределенно. - Просим в другой раз.
Вася и Муха разочарованно пошли обратно.
Ночь была темная. Дорога то петляла по перелескам, то выходила на открытую равнину. Стараясь не сбиться, ребята хмуро думали: испортился приемник? Или им ив поверили? Кто был этот старик?
Размышления прервались самым неожиданным образом. Из-за деревьев выскочили три тени. По-немецки и по-русски скомандовали:
- Руки вверх!
Муха и Вася растерянно повиновались. Неизвестные подошли. Двое быстро ощупали пояса, карманы, пазухи. Третий по-немецки спросил:
- Кто? Откуда?
Парни стояли с поднятыми руками и лихорадочно соображали: "Засада! Предала девка! Как спастись?" Тот, что говорил по-немецки, повторил:
- Кто? Куда ходили? Отвечайте быстро.
Ощупывавший усмехнулся:
- Языки проглотили с перепугу, товарищ Петров. - И доложил: - Оружия нет. Пустые.
Муха вдруг засмеялся:
- Ладно, хватит, землячки. Опустите ружья. И так нагнали страху больше некуда. Свои мы.
- Какие еще "свои"? - строго спросил по-русски тот, который только что орал на них по-немецки.
- Пленные из Рехембурга, - объяснил Муха. - Ух, дьяволы! Думал, конец пришел - власовцев или бандеровских карателей черт сюда занес. Потом слышу: "Товарищ Петров". Ушам не поверил. Свои мы! Что вы тут делаете?
- Очень ты быстрый...
Но ружья все-таки опустили. Ребята пригляделись в темноте. Одеты незнакомцы - кто во что. В руках - ружья. За поясом - гранаты. Муха допрашивает:
- Вы ведь русские?
- Русские.
Но больше ничего не говорят.
Закурили. Угостили Муху. Спросили, много ли пленных в Рехембурге. Из каких краев? Где стоит их казарма? Какие у нее входы-выходы? Сколько охраны?
Услышав о девушке из парикмахерской, поинтересовались, давно ли с ней знакомы. Знали ли в Беле Ироушека?
Под конец похлопали по плечу:
- Ладно, идите. Да помалкивайте!
Василий и Муха вернулись в Рехембург. Уже светало. Перед казармой, как всегда, прогуливался часовой. Парни проскользнули в конюшню, принялись поить и чистить лошадей.
Разбуженный шумом охранник, которого вместе с русским дневальным немцы оставляли на ночь в конюшне, прогнал их в казарму:
- Es ist noch zu fruh{10}.
А вечером после отбоя за окнами казармы раздались выстрелы. В доме немцев ахнул взрыв.
Пленные заволновались, попрыгали с нар. Но в помещение заскочил часовой, дал из автомата очередь над головами:
- Halt! Лежать всем на ноль!
Пришлось подчиниться. Немец держал пленных на полу до тех пор, пока стрельба затихла.
Это был партизанский налет. Нападавшие разгромили жандармерию, почту. Пытались освободить русских. Но партизан было мало, их появление заметил часовой. Смельчакам удалось лишь обстрелять с пожарной лестницы помещение, в котором жила охрана, да бросить в окно гранату. Один охранник был убит, двое ранено.
Немцы всполошились. Охрану усилили. Пленных перевели на пустовавший второй этаж. Старший офицер стал звонить в Луже, требуя подкрепления.
Среди пленных только и было разговоров, что о налоге. Кто эти партизаны - чехи, русские? Много их? Где скрываются?
Философенко, Усач и Курский решили:
- Все. Сегодня уходим. Пришлют новых охранников - не убежать.
22
Весь следующий день лил дождь. Пленные пришли с работы промокшие. Убрали коней, поужинали. Дежурный немец скомандовал отбой.
В помещении было холодно. Пахло мокрой одеждой, которую пленные развесили сушить. Накрывшись всем, что имелось, люди старались согреться. Разговоры затихли. Скоро слышались только храп, прерываемый чьим-нибудь кашлем, стук капель по стеклам да тяжелые шаги часового в коридоре. Второй часовой чавкал за стеной сапогами по грязи.
Пленные спали. А Философенко, Усач, Костя Курский, Вася, Андрей Сталинградский, Солоненко, киргиз Максим наблюдали за часовым, шагавшим под окнами казармы. Он то прохаживался в пятнах света из окон нижнего этажа, то, ежась от холода и встряхивая головой, чтоб вода, стекавшая с каски, не попадала за воротник, уходил за угол и, скрываясь от дождя и ветра, подолгу стоял там у стены.
Этими минутами и решили воспользоваться организаторы побега. В нижних окнах погас свет. Шла уже вторая половина ночи. Каждый раз, когда, постояв за углом, немец с автоматом опять выходил под окна, в оставалось на три-четыре человека меньше. Не стукнув не звякнув, выскальзывали они из окна на землю и под темными стенами зданий уходили в противоположную от часового сторону.
Выпускал пленных Усач. Услышав возню у окна, стали просыпаться пожилые. Кто-то тревожно спросил с нар:
- А как же мы?
Усач пожал плечами:
- Решайте. Надумаете - приходите. Будем ждать.
- Оставляем вам Ивана Муху. Он все знает...
Вася уходил в третьей группе. Иван горячо пожал ему руку. Жалко было расставаться с товарищем, горькая спазма сжала Васе горло. Но тут Усач подал знак. Вася вымахнул за окно, повис на руках, сполз по водосточной трубе и осторожно опустился ногами в грязь. Холодные струи с крыши сразу промочили пиджачишко. Стала бить дрожь. Ощупывая стены, Вася прошел мимо казармы, миновал парикмахерскую, большой амбар и бесшумно скрылся за углом. Скоро в условленном. месте сошлись все решившиеся бежать. Набралось восемнадцать человек. Появился Усач, уходивший последним, оглядел беглецов:
- Ну, товарищи, теперь все зависит от нас.
- Веди, Василий. Ты дорогу знаешь.
Нелегко бежать из неволи на чужой стороне. Каждая тропинка в лесу встает незнакомой. Каждый шаг таит опасность.
Сначала шли вместе. Потом поняли, что это рискованно.
Костя Курский предложил: пусть Вася сначала идет вперед один, он все-таки знает дорогу. Если все спокойно - ухнет совой. На этот сигнал будут подходить остальные.
Вася шел, присматриваясь к теням, подавал сигнал, ждал. Пленные появлялись. Он шел дальше.
Так пробирались через лесную чащу всю ночь. На шоссе шумели моторы. Между деревьями проскальзывали лучи фар. Несколько раз доносились лай собак, стрельба, крики. Думалось, не их ли это ищут? Спотыкаясь о корневища, скользя и падая на размокшей земле, пленные торопливо уходили от шоссе дальше в лес...
23
На рассвете, мокрые и продрогшие, они залегли в кустах у деревни Бела. Усач и Вася пошли искать дом Застепы, показанный им со двора Ироушеком в прошлый раз. Остальные ждали и волновались. А вдруг Ироушек - провокатор? Темные тени принимали за подкрадывающихся немцев. Минуты казались часами.
Когда нервы напряглись до предела, близко закричала сова. От неожиданности кто-то выругался вполголоса. Но это вернулись с Застепой Усач и Вася.
Беглецы осторожно стали выходить из кустов.
- Все? - спросил чех.
- Часть осталась.
- Шкода! Ну, пошли.
Пленные не знали, что слово "шкода" означает всего лишь "жаль", неуверенно двинулись следом. Воображение невольно придавало услышанному тревожный смысл.
- Тише, - предупредил Застепа. - По улице ходит немецкий патруль...
Садами и огородами он провел их к центру деревни. Одну группу оставил у себя. Вторую завел к Ироушеку. Третью передал Новаку, которого разбудил осторожным стуком в окно.
Вася попал во вторую группу.
До утра спали на теплом и просторном чердаке учительского дома. Потом Ироушек принес завтрак.
Беглецы переглядывались, тревожно следили за действиями хозяев. Ироушек понимающе улыбался, похлопывал русских по плечам:
- Все в порядке. Все в порядке. Чех и русский - братья... Сейчас наши крестьяне поедут в Рехембург. Посмотрят, что там делается.
Вечером рассказал: охрану оставшихся пленных немцы усилили. В помощь им прибыли солдаты из Луже, и по окрестным дорогам и селам носятся на машинах отряды националистов. На дорогах засады. В деревнях проходят обыски и облавы.
- Вам надо выждать два-три дня. В нашей деревне тоже много немцев.
Сидели тихо. Впервые за долгое время ели по-человечески. Томились от неизвестности.
К концу вторых суток учитель снова поднялся на чердак. Он улыбался:
- Есть хорошая новость. Остальные пленные тоже бежали. Все до одного.
Русские радостно вскочили на ноги:
- Неужели? А больной? У нас один больной был.
- Не в себе.
- Увели.
- Ото деды! Ото молодцы, - счастливо смеялся Солоненко. - Ото Ванька! Я ему орден бы дав за таке дило...
Как ушли оставшиеся, кто организовал, побег - неизвестно. Но они действительно ушли, несмотря на усиленную охрану, и попали в другое партизанское соединение.
Когда стемнело, Ироушек снова поднялся на чердак. С ним были Застепа и Новак.
- Пойдем к партизанам, - сказал Ироушек.
Осторожно выкрались из деревни. Сразу за дворами начались горы. Шли долго. Дорогой не раз приходила мысль: "Сторона чужая. Люди незнакомые. Вот заведут подальше и..."
24
Но Ироушек, Застепа, Новак были настоящими друзьями. Чехи и словаки начали борьбу за свое освобождение в первые же месяцы немецкой оккупации. Сначала это были стачки заводских рабочих, железнодорожников и шахтеров. Весной 1942 года в Остравском крае, Бескидских горах, в Словакии возникли группы сопротивления. А к лету 1944 года во многих районах Чехословакии уже вели тяжелые бои с врагом партизанские отряды и соединения.
Заходил и к пленным. Кивал Васе. Спрашивал у кого-нибудь из пленных, как дела. Рассказывал историю села. Интересовался, нравится ли Бела русским.
Пленные много не разговаривали. Село, мол, приличное, но дома все же лучше.
Усач, Костя Курский, Философенко старались в беседу не вступать, наблюдали за гостем издалека.
Однажды пришла на речку за водой женщина лег тридцати пяти. Осмотрелась - где стоит часовой, нет ли поблизости других немцев. Спустилась к берегу. Видимо, ожидая, когда обратит на нее внимание русский парнишка, несколько раз сполоснула ведра водой.
- Разве у вас нет колодца - носите воду из реки? - спросил Вася.
Как человек, привыкший объяснять, женщина ответила просто и серьезно:
- То, мальчик, для сада. Подзим - осень. Чешские крестьяне сажают яблони.
Она говорила по-русски правильно, во всяком случае, понятно для Васи.
Поверил в нее парнишка, с первых слов поверил. Спроси почему - не объяснил бы. Пальтишко на ней простенькое. На голове - косынка зеленая. Туфли на низком каблуке. Женщина как женщина. Но то ли лицо у нее было располагающее - лицо доброй матери, то ли подкупала эта добрая серьезность. Вася сразу понял: эта не выдаст.
У казармы брехали сторожевые овчарки. По шоссе с ревом проносились автомобили. По мосту неподалеку шагал взвод немцев и горланил песню: "Хай-ли, хай-ла-ла, ла-ла".
За деревней слышалась стрельба. Кто и в кого палил - неизвестно... А женщина мыла свои ведра и ждала, не спросит ли русский мальчик еще о чем.
Оглянулся Вася на часового (у казармы шагал с автоматом австриец) и решительно сказал:
- Тетя! А тетя!
- Слушаю, мальчик.
- Можно вас спросить? О важном-важном.
Она улыбнулась, перестала мыть ведра.
- Пожалуйста, мальчик. Спроси о важном-важном.
- К нам в казарму ходит директор школы. Пан Ироушек. Разговаривает. Спрашивает. А мы не знаем, хороший он человек или нет?
Теперь она не улыбается. Смотрит на пего прямо и строго. Думает.
- А почему ты так спрашиваешь о нем, мальчик?
- По-немецки говорит - как горох сыплет.
- Что такое "горох сыплет"?
- Значит, быстро.
- Он же учител. Чешский учител обязательно должен знать языки.
- И часовые его пропускают...
- Ты теперь не веришь людям?
- Смотря кому. Но я про своих учителей думаю.
Вася еще больше понизил голос:
- У нас в школе была учительница...
- Где то было?
- У нас, в Турбове. Слышали про такой город?
- Не, мальчик.
- Про Украину слышали?
- Конечно.
- А про Винницу?";
- Что такое Винница?
- Очень, очень большой город. Областной центр.
- Разумию. Центр округи.
- А если пройти от Винницы еще двадцать шесть километров - будет Турбов.
- То не важно, мальчик. Что ты хотел рассказать про учителку?
- Она у нас преподавала пение и рисование. Мы ее не любили. Мальчишки вообще не любят петь. Это больше для девчонок.
- Ты так думаешь?
- Думаю. Да и не понимали мы ничего. Молодые были. Мне семнадцатого мая сорок первого года только тринадцать лет исполнилось.
- По-видимому, не очень много и сейчас. Ну, так что же?
- Не любили мы ее. Озоровали на уроках.
- Что такое "озоровали"?
- Шалили. Мы даже петухами пели...
- О-о! Бедная учителка! Ну, и что же?
- А когда пришли немцы, она поступила работать в районную управу. И все, о чем узнавала, говорила людям. Когда облава. Когда каратели придут. Если кому нужны документы, - доставала документы...
Лицо женщины опять стало строгим.
- Мальчик! Об этом нельзя рассказывать на речке.
- Теперь можно. Немцы все узнали. С ней вместе работал ее отец - наш учитель математики...
- И что сделали немцы?
- Увезли обоих в Винницу. А там, конечно...
- А ты откуда знаешь?
- Мишка Леонтюк хвалился. Полицай.
- Печальная история, мальчик.
Вася моет сапоги. Она тоже молчит. Взвод немцев, пройдя за это время полдеревни, со свистом запевает другую солдатскую песню. По шоссе мимо казармы проносится колонна грузовиков.
Женщина поднимает глаза на Васю. Взгляд ее прям и тверд.
- Я понимаю тебя, мальчик. Нет, наш директор - честный человек. И ты больше никого не спрашивай о нем на речке. Я - тоже учителка из этой школы.
Она зачерпнула воды одним ведром, потом вторым, сказала:
- До свидания. И ушла.
А через день-два тоже пришла в казарму за учебными пособиями. С Васей заговорила как со старым знакомым. Тоже спрашивала пленных, откуда они, рабочие или крестьяне. Училась правильно произносить русские слова.
20
О встречах на речке Вася рассказывал Философенко, Усачу, Курскому. Они думали: верить или не верить ему? Где теперь Советская Армия?
Тем временем колонна закончила работу и в деревне вела. Однажды утром старший офицер дал команду готовиться в путь. Среди пленных пошли тревожные разговоры: куда повезут? К новому месту работы? Или опять в концлагерь?
Некоторые пытались спросить у солдат. Тем более что незадолго до этого почти весь конвой заменили. Молодых отослали на фронт. На их место прибыли ограниченно годные по ранениям, старики, больные. Германия исчерпала людские ресурсы. Пленные думали: может, эти будут чуть помягче, рассудительней? Но новые конвоиры сами боялись русских. На каждую попытку заговорить отвечали криком, угрозами. По действиям офицеров тоже ничего нельзя было понять.
Перед самым отъездом колонны снова пришел Ироушек.
- Не можно не попрощаться с господами офицерами, - говорил он, как всегда приподнимая шляпу и раскланиваясь.
Он опять шутил, угощал немцев сигаретами, даже помогал им укладывать чемоданы на повозки.
Васю тоже заставили носить немецкие вещи. Около одной из подвод он и Ироушек оказались вдвоем.
- Василь, - заговорил чех. - Времени у нас нет. Передай своим товарищам. Вы поедете недалеко. Там тоже будете возить лес. Пусть ваши не беспокоятся. Но вам надо бежать. Здесь хорошие люди. Они укроют вас в горах. Там дождетесь Советску Армаду. Приводите больше пленных...
Чех сказал правду. Русских перегнали в соседнюю деревню Рехембург, расположенную в десяти километрах от Белы, и снова заставили рубить и вывозить лес.
Усач, Курский и Философенко стали заговаривать с пленными о том, что здесь, наверно, тоже есть партизаны. Как в России. Пора кончать лесозаготовки. Не век же, в самом деле, грузить для фюрера древесину...
Некоторые отмалчивались. Не решались. Другие сомневались в успехе. Край чужой. Не знаешь ни языка, ни местности. Кругом расклеены приказы: расстреливать не только беглецов, по и их укрывателей.
- Нет, - вздыхали они, - видно, пили, браток, дровишки да не думай ни о чем, пока жив.
Пожилые пленные, обрадованные тем, что их перегнали не в концлагерь, ссылались на года:
- Куда уж нам! Дождемся наших здесь. Если придут...
Но большинство соглашались с полуслова.
- Да. Неплохо бы податься к партизанам. Мы готовы. Командуйте.
Настроение пленных после таких разговоров менялось. Загорались надеждой глаза, выпрямлялись согнутые спины. Люди вдруг особенно ясно увидели, как изменилось многое под ударами нашей армии с востока. У гитлеровцев уже не было спеси начала войны. Охранники часто ходили понурые. Видать, боялись, что их тоже отправят на фронт.
Иван Муха однажды не сдержался - не сумел скрыть своих чувств.
У него, как у остальных пленных, сильно износилась одежда. Брюки порвались. Засаленная рубаха, которую он надевал прямо на голое тело, сгорела от пота.
И вот утром на конюшне пожилой австриец, что был в русском плену, молча бросил ему свой поношенный китель, Иван надел его.
Австриец довольно улыбался:
- Гут, гут, Иван...
- Ладно, - без особой радости ответил Муха.
В этот момент он увидел на гимнастерке фашистский знак - хищный орел с распростертыми крыльями и свастикой над головой. Иван потемнел.
- А это что? - указал он на эмблему.
- Гитлер. Империя. Орель! - значительно поднял палец охранник.
Муха рванул эмблему с груди и бросил ее в навоз.
- Гитлер капут!
Австриец даже присел от ужаса!
- Глюпий руськи мальчишка, - зашипел он, оглядываясь по сторонам. Узнает господин официр - Ванька будет капут.
Муха отмахнулся и пошел отвязывать коня. А конвоир то оглядывался по сторонам, то изумленно качал вслед ему головой.
Пленные гадали: скажет начальству или нет?
Не сказал.
Пленных разместили на окраине Рехембурга. По одну сторону их казармы располагались жандармерия и почта. По другую - парикмахерская, по-чешски голичстви. Напротив стояла пустая трехэтажная школа. Рядом с ней лесопилка. Нижний этаж ее немцы заняли под конюшню. В жилой половине второго этажа расположились сами.
С крыльца своего заведения парикмахер не раз смотрел, как немцы гонят русских пленных на работу или обратно. Однажды предложил господам офицерам свои услуги. Когда постриг и побрил их - попросил разрешения постричь, для порядка, и пленных.
- Клиентов, увы, мало. Времена тяжелые. Я целыми днями смотрю в небо...
Старший офицер согласился. После этого немцы каждый вечер водили в парикмахерскую по небольшой группе русских. Чех не спеша звенел ножницами, скоблил почерневшие изможденные лица бритвой и, как все парикмахеры мира, разговаривал с клиентом. Кто? Откуда? Давно ли в Чехии?
- У нас хорошая осень. А в России, просим вас, уже снег? Везде? Что вы говорите? А голичи там тоже есть? Такие же? А, просим вас, инструмент там хуже или лучше?
У парикмахера - помощница. Черноглазая румяная девушка с толстой косой. У нее свои вопросы. А носят ли девушки в России длинные платья? А какие у них прически? А правда ли, что русские девушки служат в армии снайперами и радистками?..
Подошла Васина очередь идти в парикмахерскую. Сел в кресло. Давно не видел себя в зеркале. И испугался. Волосы длинные. Лицо худое. Почти как у тех, которые были в концентрационном лагере. Повязку с глаза он снял, но половину зрачка еще закрывало красное пятно.
Посмотрел Вася на себя - родной дом вспомнил. Отца. Ивана. Живы ли? Далеко от них забросила его судьба. Чех щелкает ножницами то справа, то слева. На пол летят длинные грязные пряди. А чех отойдет немного, посмотрит на Васю, как художник на картину, которую рисует, и опять щелкает ножницами.
- Так вы, просим вас, работали в Беле? - спрашивает он.
- Работал.
- Лес возили?
- Да.
- А, просим вас, Ироушека вы не знаете?
В зеркало Вася осторожно косится на охранника. Стоит. Пожилой человек. Наверно, своих детей имеет. А вот стоит, караулит русского мальчишку. Глаза водянистые. На лице тупость. Через шею ремень автомата переброшен, и рука на спусковом крючке.
- Знаю, - говорит Вася.
- Мой приятел. Любую услугу - когда хотите...
Вася молчит.
Позвякивая ножницами, чех заходит с другой стороны.
- А может, просим вас, захотите съездить? Может, вам коло нужно? Возьмите, просим вас. У меня есть...
Вася молчит. Пожимает плечами, как человек, который не может знать о будущем. А сам напряженно думает: "Зачем ехать к Ироушеку? Надо посоветоваться. И что такое коло?"
21
Хмурится ноябрьское небо. По горам стелются серые лохматые тучи. Холодный ветер задувает то слева, то справа. На каменистую тропу, вьющуюся среди гор, рез, ко, как горох, падают капли дождя.
Вася едет по тропе на велосипеде. Это и есть коло. "Штабисты" - так теперь звали пленные между собой Усача, Курского и Философенко - решили принять предложение парикмахера.
Вася промок, продрог. Но сердце его бьется радостно, Он хозяин себе. За спиной нет часового.
Васю и пожилого пленного, дядю Ивана, немцы оставили чистить конюшню. Вася поработал немного и сказал, что ему надо сходить в казарму. Он пересек улицу, вошел во двор. А там, вместо того чтоб действительно зайти в казарму, скрылся за деревьями и перескочил через ограду во двор парикмахерской...
И вот он, чуть вихляясь в седле, с волнением жмет на педали. Немцы спят после обеда. Дежурные охранники играют во дворе в карты, так как охранять некого: все пленные, кроме Васи и дядьки Ивана, в лесу. За это время надо разведать дорогу на Белу. Посмотреть, где заставы, как их обойти. Встретиться с Ироушеком. И вернуться быстро, чтобы гитлеровцы ничего не заметили.
Правее тропинки то поднимается на склоны гор, то опускается в глубокие долины магистральное шоссе, которое соединяет Рехембург и Белу. Васе видно, как по серой ленте шоссе едут подводы, мчатся легковые машины, мотоциклы, тяжело ползут грузовики, в которых, блестя мокрыми касками, аккуратными рядами сидят немецкие солдаты с автоматами. По шоссе ему не проехать...
Вася в сером пиджачке, мятых бумажных брючишках, стоптанных ботинках, приобретенных для него взрослыми пленными в Беле. На тропинке, по которой едет Вася, встречаются люди - преимущественно местные жители, которых только нужда или дело заставляют выйти из дому в непогоду. Кто из них заподозрит в юном велосипедисте русского пленного? Пешеходы равнодушно уступают мальчишке дорогу, не оглядываясь, бредут дальше. А Вася жмет и жмет на педали и думает: если остановят и заговорят или если встретятся немцы, надо притвориться немым...
Ироушек был дома - все такой же чистенький, улыбающийся. Мальчишку сначала не узнал. Потом вспомнил:
- О, Василь! Хлап! Проходи, проходи.
Комнатка, в которую он завел парнишку, тоже была чистой и светлой. В шкафах стояло много книг.
Наедине с Васей Ироушек стал серьезным. Спросил, кто дал коло.
- Пан голич. Что рядом с нами. Он вас знает.
Ироушек кивнул.
Помня наказ всего пока не говорить, Вася объяснил приезд желанием прогуляться. Чех улыбнулся:
- Хорошо, хорошо. Только не надо гулять на силнице, то есть шоссе.
Вася ответил, что ехал стороной, по тропинке.
- И по тропинке следует ездить осторожно. Много людей - не есть хорошо. На тропинке бывают засады националистов. Чехов губят не только немцы. Много горя делают предатели своего народа - националисты, полицаи. О, слуга всегда есть подлее своего господина! Немец боится отойти от дороги. Полицай идет. Немец плохо знает местность. Полицай - хорошо. У полицаев есть специальные отряды для вылавливания партизан и бежавших из плена. Если много людей - надо идти в Белу лесом. Разумите, Вaсиль?
- Разумею.
Ироушек объяснил, с какой стороны шоссе идти лучше. Вася стал прощаться.
- Если найдем второй велосипед - в другой раз приеду с кем-нибудь вдвоем, - сказал он.
- Просим вас. Пожалуйста.
Пани Ироушекова дала Васе на дорогу толстый бутерброд с маслом. Вася смущенно поблагодарил, спрятал его в карман и вскочил на велосипед.
Непогода умерила бдительность полицаев и немецких застав. Возвратился он тоже без происшествий. Отдал парикмахеру велосипед. Перелез через забор во двор казармы. Оттуда как ни в чем не бывало прошел в конюшню.
Дядя Ваня подметал стойла, Вася принялся задавать коням корм...
А через пару дней помощница парикмахера достала второй велосипед. Вася приехал к Ироушеку с Усачом, оставленным дневалить на конюшне вместо дяди Ивана.
Ироушек работал в огороде. Он серьезно пожал гостям руки, завел Усача в дом. Пани Ироушекова сходила за местными жителями - Застепой и Новаком. Совещались долго. Вася дежурил у входа...
В эти же дни случилось еще одно происшествие, взволновавшее всех.
Бывая в парикмахерской, Вася высказал мечту всех пленных: послушать радио. Черноглазая красавица задумалась. Потом сказала:
- Я обеспечу.
Через несколько дней парикмахер передал пленным:
- Сегодня ночью. Выделите двоих.
"Штаб" выделил Васю и Муху. Когда пленные заснули, оба сбежали из казармы. Помощница парикмахера повела их в соседнюю деревню. Остановилась у небольшого дома.
- Здесь я живу.
В доме были старый крестьянин и его жена.
Девушка прошла в другую комнату. Старик долго расспрашивал Васю и Муху, где они жили у себя на родине, сколько в колонне пленных, что их заставляют делать. Парни вежливо отвечали. Переглядываясь, ждали радио. Но старик почему-то медлил. Подходило время возвращаться. Вася и его друг не выдержали.
- А где же радио? Нам обещали.
Старик потрогал усы.
- Сейчас не можу, - сказал он неопределенно. - Просим в другой раз.
Вася и Муха разочарованно пошли обратно.
Ночь была темная. Дорога то петляла по перелескам, то выходила на открытую равнину. Стараясь не сбиться, ребята хмуро думали: испортился приемник? Или им ив поверили? Кто был этот старик?
Размышления прервались самым неожиданным образом. Из-за деревьев выскочили три тени. По-немецки и по-русски скомандовали:
- Руки вверх!
Муха и Вася растерянно повиновались. Неизвестные подошли. Двое быстро ощупали пояса, карманы, пазухи. Третий по-немецки спросил:
- Кто? Откуда?
Парни стояли с поднятыми руками и лихорадочно соображали: "Засада! Предала девка! Как спастись?" Тот, что говорил по-немецки, повторил:
- Кто? Куда ходили? Отвечайте быстро.
Ощупывавший усмехнулся:
- Языки проглотили с перепугу, товарищ Петров. - И доложил: - Оружия нет. Пустые.
Муха вдруг засмеялся:
- Ладно, хватит, землячки. Опустите ружья. И так нагнали страху больше некуда. Свои мы.
- Какие еще "свои"? - строго спросил по-русски тот, который только что орал на них по-немецки.
- Пленные из Рехембурга, - объяснил Муха. - Ух, дьяволы! Думал, конец пришел - власовцев или бандеровских карателей черт сюда занес. Потом слышу: "Товарищ Петров". Ушам не поверил. Свои мы! Что вы тут делаете?
- Очень ты быстрый...
Но ружья все-таки опустили. Ребята пригляделись в темноте. Одеты незнакомцы - кто во что. В руках - ружья. За поясом - гранаты. Муха допрашивает:
- Вы ведь русские?
- Русские.
Но больше ничего не говорят.
Закурили. Угостили Муху. Спросили, много ли пленных в Рехембурге. Из каких краев? Где стоит их казарма? Какие у нее входы-выходы? Сколько охраны?
Услышав о девушке из парикмахерской, поинтересовались, давно ли с ней знакомы. Знали ли в Беле Ироушека?
Под конец похлопали по плечу:
- Ладно, идите. Да помалкивайте!
Василий и Муха вернулись в Рехембург. Уже светало. Перед казармой, как всегда, прогуливался часовой. Парни проскользнули в конюшню, принялись поить и чистить лошадей.
Разбуженный шумом охранник, которого вместе с русским дневальным немцы оставляли на ночь в конюшне, прогнал их в казарму:
- Es ist noch zu fruh{10}.
А вечером после отбоя за окнами казармы раздались выстрелы. В доме немцев ахнул взрыв.
Пленные заволновались, попрыгали с нар. Но в помещение заскочил часовой, дал из автомата очередь над головами:
- Halt! Лежать всем на ноль!
Пришлось подчиниться. Немец держал пленных на полу до тех пор, пока стрельба затихла.
Это был партизанский налет. Нападавшие разгромили жандармерию, почту. Пытались освободить русских. Но партизан было мало, их появление заметил часовой. Смельчакам удалось лишь обстрелять с пожарной лестницы помещение, в котором жила охрана, да бросить в окно гранату. Один охранник был убит, двое ранено.
Немцы всполошились. Охрану усилили. Пленных перевели на пустовавший второй этаж. Старший офицер стал звонить в Луже, требуя подкрепления.
Среди пленных только и было разговоров, что о налоге. Кто эти партизаны - чехи, русские? Много их? Где скрываются?
Философенко, Усач и Курский решили:
- Все. Сегодня уходим. Пришлют новых охранников - не убежать.
22
Весь следующий день лил дождь. Пленные пришли с работы промокшие. Убрали коней, поужинали. Дежурный немец скомандовал отбой.
В помещении было холодно. Пахло мокрой одеждой, которую пленные развесили сушить. Накрывшись всем, что имелось, люди старались согреться. Разговоры затихли. Скоро слышались только храп, прерываемый чьим-нибудь кашлем, стук капель по стеклам да тяжелые шаги часового в коридоре. Второй часовой чавкал за стеной сапогами по грязи.
Пленные спали. А Философенко, Усач, Костя Курский, Вася, Андрей Сталинградский, Солоненко, киргиз Максим наблюдали за часовым, шагавшим под окнами казармы. Он то прохаживался в пятнах света из окон нижнего этажа, то, ежась от холода и встряхивая головой, чтоб вода, стекавшая с каски, не попадала за воротник, уходил за угол и, скрываясь от дождя и ветра, подолгу стоял там у стены.
Этими минутами и решили воспользоваться организаторы побега. В нижних окнах погас свет. Шла уже вторая половина ночи. Каждый раз, когда, постояв за углом, немец с автоматом опять выходил под окна, в оставалось на три-четыре человека меньше. Не стукнув не звякнув, выскальзывали они из окна на землю и под темными стенами зданий уходили в противоположную от часового сторону.
Выпускал пленных Усач. Услышав возню у окна, стали просыпаться пожилые. Кто-то тревожно спросил с нар:
- А как же мы?
Усач пожал плечами:
- Решайте. Надумаете - приходите. Будем ждать.
- Оставляем вам Ивана Муху. Он все знает...
Вася уходил в третьей группе. Иван горячо пожал ему руку. Жалко было расставаться с товарищем, горькая спазма сжала Васе горло. Но тут Усач подал знак. Вася вымахнул за окно, повис на руках, сполз по водосточной трубе и осторожно опустился ногами в грязь. Холодные струи с крыши сразу промочили пиджачишко. Стала бить дрожь. Ощупывая стены, Вася прошел мимо казармы, миновал парикмахерскую, большой амбар и бесшумно скрылся за углом. Скоро в условленном. месте сошлись все решившиеся бежать. Набралось восемнадцать человек. Появился Усач, уходивший последним, оглядел беглецов:
- Ну, товарищи, теперь все зависит от нас.
- Веди, Василий. Ты дорогу знаешь.
Нелегко бежать из неволи на чужой стороне. Каждая тропинка в лесу встает незнакомой. Каждый шаг таит опасность.
Сначала шли вместе. Потом поняли, что это рискованно.
Костя Курский предложил: пусть Вася сначала идет вперед один, он все-таки знает дорогу. Если все спокойно - ухнет совой. На этот сигнал будут подходить остальные.
Вася шел, присматриваясь к теням, подавал сигнал, ждал. Пленные появлялись. Он шел дальше.
Так пробирались через лесную чащу всю ночь. На шоссе шумели моторы. Между деревьями проскальзывали лучи фар. Несколько раз доносились лай собак, стрельба, крики. Думалось, не их ли это ищут? Спотыкаясь о корневища, скользя и падая на размокшей земле, пленные торопливо уходили от шоссе дальше в лес...
23
На рассвете, мокрые и продрогшие, они залегли в кустах у деревни Бела. Усач и Вася пошли искать дом Застепы, показанный им со двора Ироушеком в прошлый раз. Остальные ждали и волновались. А вдруг Ироушек - провокатор? Темные тени принимали за подкрадывающихся немцев. Минуты казались часами.
Когда нервы напряглись до предела, близко закричала сова. От неожиданности кто-то выругался вполголоса. Но это вернулись с Застепой Усач и Вася.
Беглецы осторожно стали выходить из кустов.
- Все? - спросил чех.
- Часть осталась.
- Шкода! Ну, пошли.
Пленные не знали, что слово "шкода" означает всего лишь "жаль", неуверенно двинулись следом. Воображение невольно придавало услышанному тревожный смысл.
- Тише, - предупредил Застепа. - По улице ходит немецкий патруль...
Садами и огородами он провел их к центру деревни. Одну группу оставил у себя. Вторую завел к Ироушеку. Третью передал Новаку, которого разбудил осторожным стуком в окно.
Вася попал во вторую группу.
До утра спали на теплом и просторном чердаке учительского дома. Потом Ироушек принес завтрак.
Беглецы переглядывались, тревожно следили за действиями хозяев. Ироушек понимающе улыбался, похлопывал русских по плечам:
- Все в порядке. Все в порядке. Чех и русский - братья... Сейчас наши крестьяне поедут в Рехембург. Посмотрят, что там делается.
Вечером рассказал: охрану оставшихся пленных немцы усилили. В помощь им прибыли солдаты из Луже, и по окрестным дорогам и селам носятся на машинах отряды националистов. На дорогах засады. В деревнях проходят обыски и облавы.
- Вам надо выждать два-три дня. В нашей деревне тоже много немцев.
Сидели тихо. Впервые за долгое время ели по-человечески. Томились от неизвестности.
К концу вторых суток учитель снова поднялся на чердак. Он улыбался:
- Есть хорошая новость. Остальные пленные тоже бежали. Все до одного.
Русские радостно вскочили на ноги:
- Неужели? А больной? У нас один больной был.
- Не в себе.
- Увели.
- Ото деды! Ото молодцы, - счастливо смеялся Солоненко. - Ото Ванька! Я ему орден бы дав за таке дило...
Как ушли оставшиеся, кто организовал, побег - неизвестно. Но они действительно ушли, несмотря на усиленную охрану, и попали в другое партизанское соединение.
Когда стемнело, Ироушек снова поднялся на чердак. С ним были Застепа и Новак.
- Пойдем к партизанам, - сказал Ироушек.
Осторожно выкрались из деревни. Сразу за дворами начались горы. Шли долго. Дорогой не раз приходила мысль: "Сторона чужая. Люди незнакомые. Вот заведут подальше и..."
24
Но Ироушек, Застепа, Новак были настоящими друзьями. Чехи и словаки начали борьбу за свое освобождение в первые же месяцы немецкой оккупации. Сначала это были стачки заводских рабочих, железнодорожников и шахтеров. Весной 1942 года в Остравском крае, Бескидских горах, в Словакии возникли группы сопротивления. А к лету 1944 года во многих районах Чехословакии уже вели тяжелые бои с врагом партизанские отряды и соединения.