— Отбой! — внезапно рявкнул рыжий полицейский, и от неожиданности Грег выронил лопату на курящуюся груду угля. Кому он нужен, к черту, уголь, В этой жаркой тропической идиотской стране?..
Заключенных выстроили в шеренгу спиной к угольным кучам и лицом к солнцу. Слева от Грега окказался квадратный мулат, с которым они вместе представали перед судом, и Грег с мрачным удовлетворением вспомнил, что тому за драку и дебош дали целых три месяца. Не слабое, конечно, утешение…
А Эда вообще отпустили — что, от этой мысли не легче? И ту девушку, Ингу. Грег усмехнулся. Когда она непонятным образом возникла среди ночи в его камере, одновременно материализовалось какое-то ровное спокойствие и уверенность в том, что теперь-то уж ничего плохого ни за что не случится. Глупо, смешно и недостойно. Как будто она раз и навсегда подрядилась вытягивать его из безвыходных ситуаций. Как будто он сам изначально ни на что не способен.
А вот это мы еще посмотрим.
Их выстроили попарно в колонну и резвым маршем повели обратно в тюрьму. Сковывать руки почему-то не стали — то ли наручников не хватает на всех, то ли просто лень в такую жару заниматься лишними процедурами — сам Грег на месте нефов-конвойных точно бы поленился. В паре с ним оказался тот самый мулат, тупой и бесстрастный, как кирпич, и даже почти не вспотевший, словно и не ворочал десять часов подряд этот проклятый уголь. Можно бы попробовать расспросить его — просто для интересу, — что из себя представляет эта Лайза, мамочка Эда. Хотя нет, а то сейчас начнется: разговорчики в строю! — кстати, могут и дубинкой…
Для разговоров есть более важные темы.
Заключенных вели по самому краю берега, в этом месте высокого, обрывистого. Внизу волны ударялись в отвесные скалы, взрываясь конкретными веерами брызг, — одна из них по колена окатила Грега, — а потом расходились по зеленой поверхности белыми разводами, крутя буруны. Страшно? Страшно уже было, тогда, в автобусе, лимит исчерпан, извините.
Он толкнул под локоть соседа.
— Эй, приятель, здесь глубоко?
Мулат медленно повернул коричневую морду-кирпич.
— Метров двадцать.
Кто-то нервный в колонне пронзительно вскрикнул, передние заключенные остановились и пообо-рачивались, тормозя остальных, негр-полицейский лениво снял с пояса револьвер и несколько раз выстрелил наобум в пенящиеся волны, а Пако негромко выругался, провожая взглядом крутящееся в бурунах старое сомбреро.
— Во кретин, хоть бы дослушал про скалы.
…Острый, как пика, подводный камень серьезно оцарапал плечо, а соседний с ним близнец пришелся в десятке сантиметров от головы. Да, пожалуй, прыгать с тропинки, с сомнительной долей артистизма имитируя случайное падение, все-таки не стоило. Но передумывать было уже поздно, теперь оставалось позаботиться, чтобы полиция Сайта-Моники-Бич как можно дольше искала его безгласное тело. Грег вцепился в скалу, из последних сил сдерживая дыхание — набрать в полете побольше воздуха не получилось, и сейчас легкие уже разрывались на части. Только бы не всплыть пробкой на поверхность, эти идиоты наверняка все еще глазеют с высоты на его плавающую по всем канонам жанра шляпу. Сколько же времени они способны торчать там? Наверняка гораздо дольше, чем он — сидеть под водой. Берег, если скалы спускаются к морю под отрицательным углом, их подножия сверху не видно. Грег с силой оттолкнулся ногами от шершавого, покрытого водорослями камня и торпедой выстрелил вперед свое тело, подхваченное, к счастью, волной прибоя.
Высунуть голову удалось только на полсекунды — в следующее мгновение сверху обрушилась стена пены и брызг, и полубесчувственный Грег едва успел вцепиться обеими руками в обросший выступ скалы. Если дать отхлынувшей волне утащить себя обратно в море, следующая, швырнув тело о гранитные камни, уж точно сделает его навсегда безгласным. И эта следующая уже надвигалась сплошной пенной стеной. Лихорадочно глотнув воздуха, Грег нырнул ей навстречу, под водой его перебросило через голову и все же сильно швырнуло о берег. Это становилось очень даже серьезным. Грег распластался по отвесной каменной стене, готовясь к очередному сокрушительному удару. Возможные зрители на тропе прочно отошли на второй план, теперь он не отказался бы от брошенной сверху веревки, плевать, если с наручниками на том конце. Стихия, черт бы ее побрал, кто бы мог подумать!
Слава богу, скалы были не гладкие, они пестрели шероховатостями, выступами и впадинами вулканической породы и примерно на метр над уровнем моря — хотя попробуй его определи в такую погоду, этот уровень, — поросли водорослями. Воспользовавшись полосой сравнительно мелких и безопасных волн, Грег вцепился пальцами в ближайшую дырку в камне, подтянулся и полез вверх. Черт с ними, пусть ловят, сажают и накидывают за попытку бегства еще пару месяцев муниципальных работ. Не такая уж плохая штука — уголь, даже в жаркой стране…
Когда весь в синяках и ссадинах, с кровоточащими ладонями и сетью пляшущих червячков перед глазами он выбрался на тропу, там давно и след простыл колонны арестантов. И никакого солнца, вечер, мягкий ветерок и шелест насекомых. Минуты две рухнувшее поперек тропинки тело бессмысленно и безмятежно наслаждалось жизнью. Затем в голове зашевелилось что-то похожее на мысли, и Грег сел, подобрав под себя исцарапанные ноги.
Значит, оставаться дальше в этом городе, то есть в этом измерении, никак нельзя. Единственная перспектива — снова угодить за решетку, всерьез и надолго. Так что — сматываться как можно скорее, путь известен: кабинка для переодевания на пляже, узнаваемая по надписи «ремонт». Черт возьми, Инга, опять не обошлось без ее помощи… Ладно-ладно, от полиции он сбежал сам, и как сбежал! Неплохо было исполнено, как будто всю жизнь проработал штатным героем приключенческого романа. Стоп, а что делать там, в своем измерении, что делать с тамошней полицией, с Ольгой, с телом профессора Странтона? Черт знает, что там произошло за почти двое суток. Может быть, Ольга добилась своего, и по всей стране объявлен его розыск… Но другого выхода все равно нет, и, в конце концов, не обязательно возвращаться сразу в то измерение — всего лишь на лестничную площадку…
Если ориентироваться по заходящему солнцу, пляж там. Вперед — а что остается?
…Пляж оказался совсем близко, еще не успело стемнеть, и в легких сумерках Грег без труда отыскал бы помеченную кабинку, но даже этого делать не пришлось. Еще издалека он увидел ее — неуверенно озирающуюся по сторонам женскую фигуру, маленькую, прямую, железную. И внезапно ринувшуюся ему навстречу с криком:
— Грегори!!!
Она бежала по песку, на каждом шагу проваливаясь каблучками-шпильками, и только в нескольких метрах от Грега, не останавливаясь, нагнулась и сняла туфли. Так и подбежала: в сером деловом костюме, безупречно накрашенная и причесанная, с туфлями в руках. И это было уже как-то слишком.
Ольга
Грег шагнул ей навстречу. Ее появление никак не укладывалось в схему, он вдруг почувствовал себя полным идиотом и физически ощутил, как это чувство зримо проявляется на лице. Нет, какого черта!
И сказал:
— Здравствуйте.
В ответ она — нет, слава богу, не кинулась на шею, просто вцепилась в его саднящие плечи своими маленькими заостренными ногтями.
— Где он?!!
— Кто?
Нет, он понял. Он должен был понять еще раньше, едва разглядев эти сумасшедшие черные глазищи на искусно загримированном под несомненное превосходство и успех лице Ольга выпустила плечи Грега и на секунду отвернулась — как же, берет себя в руки, накладывает пластический грим на глаза, она не собирается и дальше выдавать свои чувства. Только поздно! Грег дотронулся до содранного о камень места на плече — настоящая рана, — искусственно взбивая со дна то самое чувство, от которого двое суток назад плясала стрелка на полукруглой шкале. Все из-за этой деловой дамочки, из-за ее извращенных желаний, из-за ее презрения к людям, из-за. Наверное, он устал, настоящей злобы не получалось.
И все равно: это был единственный и наилучший случай за все ей отомстить
Не дожидаясь, пока Ольга обернется, Грег медленно и раздельно сказал ей в спину:
— Понятия не имею, о ком вы.
Ему показалось, что она вздрогнула, словно собиралась заплакать. Нет, ничего подобного.
Ольга повернула голову. Так и есть — бесстрастное лицо дипломата на переговорах с представителями враждебной державы. В одну секунду Грег потерял всякую уверенность, что месть удалась, снаряд достиг цели. Нет, с этой бабой невозможно, никак невозможно что-то понять. Ни с того ни с сего она расстегнула и сняла жакет, вывернула его наизнанку, сложила вдвое и бросила на песок.
— Садитесь, Грегори.
И сама присела на краешек серого рукава. Грег пожал плечами и опустился рядом. Солнце садилось в сплошную тучу, завтра по-любому будет шторм, уже сейчас волны накатывались на пляж вдвое дальше вчерашнего. И это несмотря на волнорезы — а каково теперь там, под тем обрывом? Грег передернул плечами. Черт возьми, эти каторжные работы, потом эти смертельные буруны, а сейчас вот…
— Послушайте меня, Грегори, — привычным железом заговорила Ольга. — Мне необходимо знать, где находится Эдвард. Он попал сюда вместе с вами, вы были вдвоем, не отрицайте. Знаете, я даже рада, что вы нашли общий язык, за время работы в компании вы проявили немало качеств, полезных для молодого человека, я имею в виду Эдварда и ваше влияние на него. С другой стороны, я понимаю, что личная неприязнь ко мне мешает вам просто так выдать интересующую меня информацию.
Жакет был маленький, и они сидели, соприкасаясь плечами, почти спиной друг к другу. Ну и пусть, все равно по ее лицу ничего не прочитать. А даже если бы… и что? Грег стиснул кулаки. Инициатива снова была безнадежно на ее стороне.
— Так что придется поторговаться, — продолжала Ольга. — Жизнь, свободу, работу, повышение зарплаты я вам уже обещала, и все это остается в силе, я честный предприниматель. Если у вас возникнут сложности по делу самоубийства профессора Странтона — я имею в виду ваши вещи в ванной, затем ваше исчезновение, — понятно, у полиции могут быть к вам вопросы, — обязуюсь и это уладить. Но вам всего этого мало, не так ли?
— Мало, — автоматически повторил Грег. Странно, такое чувство, что она не врет. Да собственно она никогда ему не врала, она совершенно недвусмысленно объявила тогда, что он был — был! — неплохим парнем. Ну, и что же еще она предложит за душу Эда, тоже, кстати, неплохого парня, единственного, кто, кажется, сумел осуществить свои заветные нехитрые желания с помощью машины профессора Странтона?..
— Машина.
Грег вздрогнул — черт, что за телепатия? Что за озвучка его случайной, мимолетно промелькнувшей мысли?
Он даже повернул до упора голову и встретился с глазами Ольги — так близко, что они поплыли в сумерках, слились в один огромнейший черный глаз.
— Я знаю, вы ищете машину, — сказала она. — Вы и эта девочка, Инга. Я могу указать вам вполне точное направление, достоверность гарантирована. Вас это интересует?
И, отвернувшись, она добавила совсем тихо и как-то по-человечески:
— А вы мне скажете, где он.
Грег обескураженно повел глазами. Машина профессора Странтона! До сих пор он представлял ее себе этаким утилитарным инструментом если не для свершения мести, то для надежного далекого побега. О ценности машины как таковой просто ни разу не пришлось задуматься, да и на кой черт прикидывать ценность того, что тебе ни сном, ни духом не принадлежит? Но что-то такое было в словах Ольги, что-то, действительно задевшее за живое… Инга.
Значит, она ищет машину. И имеет на это право, кто же, как не она? И мечется по совмещенным пространствам, и пытается выйти хоть на какой-то след, — как тогда в тюрьме через него, Грега, — и не находит, и пробует еще раз, и еще, отчаянно, безнадежно…
И наконец-то он сможет действительно, реально ей помочь.
Не глядя, он протянул куда-то вбок раскрытую ладонь'
— Договорились.
Ольга не стала картинно пожимать ему руку, а просто выпрямилась, устроилась поудобнее и заговорила четко, серьезно, по-деловому:
— Не знаю, насколько вы тут следите за последними известиями с родины, Грегори, но, думаю, в любом случае совсем пройти мимо вас это не могло Весь мир вторые сутки обсасывает эту историю. Я имею в виду того террориста, захватившего ядерный чемоданчик и объявившего себя Президентом. Опять-таки, не знаю, насколько вы осведомлены… в стране сейчас происходит что-то совершенно непостижимое: мятеж в армии, катастрофический обвал на бирже, волнения в народе на грани гражданской войны. Не знаю, удастся ли мне спасти компанию, все зависит от того, надолго ли это…
А ведь ей, в сущности, все равно, вдруг с изумлением понял Грег. Если там действительно происходит все то, о чем говорит Ольга, она должна бы сейчас сидеть в офисе и пытаться хоть что-то предпринять… Но она ищет Эда. Она ищет Эда и плюет на все остальное, вспоминая об этом остальном равнодушно и походя, чтобы понятнее сформулировать свою мысль. Нет, ему, мужчине, никогда этого не понять…
— Этот Фредерик Хэнке уже обращался к народу со своими дикими воззваниями и имел успех, надо сказать. А вчера поздно вечером дошло до того, что он дал пресс-конференцию, правда, по телефону, не выходя из президентской спальни. Представьте себе, Грегори: полтора часа журналисты солидных изданий и программ, в том числе зарубежных, толпились под окнами и слушали бредни этого психически ненормального человека. А под конец его тщеславие не выдержало, и он на пару минут подошел к окну попозировать камерам. И никто в него не выстрелил, все действительно только снимали на видео и фотографировали. Через полчаса эти снимки в виде плакатов уже были расклеены по всему городу. Да, я вижу, телевизор вы здесь не смотрели, Грегори. Иначе вы бы уже поняли, зачем я все это вам рассказываю.
Она сделала неуловимую паузу.
— Этот человек, Фредерик Хэнке, самозваный Президент страны… Мы с вами видели его в квартире профессора Странтона. Настоящий сосед профессора по лестничной площадке, помните?
Грег вскочил, споткнулся на песке, пошатнулся, удерживая равновесие:
— Тот алкаш?!!
Ольга тоже встала, отряхнулась, подняла с песка жакет и туфли, заглянула в глаза Грега:
— Теперь вы понимаете, где сейчас находится машина?
Грег медленно кивнул. Ольга продолжала смотреть на него снизу вверх, в упор, ее глаза неестественно блестели в сгустившихся сумерках. Она ждала. Она только что выложила все свои карты и теперь имела полное право рассчитывать на честную игру и с его стороны. Что ж. Будет ей честная игра.
И он заговорил. Рассказал обо всем с самого начала, серьезно, обстоятельно, как и она. О своем желании сбежать как можно дальше из квартиры профессора Странтона. О надежде на масштабность юношеских желаний Эда и о том, как она полностью оправдалась. О бейсбольных кумирах парня, имена которых были знакомы Ольге, — во всяком случае, она несколько раз понимающе кивнула. И о женщине по имени Лайза — тут Грег замялся, решая, говорить ли Ольге всю, абсолютно всю правду, — может, и не стоило, но раз уж играем честно… И дальше: о своем позорном самоустранении, о встрече в тюрьме с Ингой — вы слушайте, слушайте, это имеет непосредственное отношение к делу, вам должно быть интересно! — и самое главное: о школе Федерико Санчеса, этом уникальном шансе для парня…
И о разрубивших всякие недоразумения словах Инги в полицейском участке. Последняя карта.
Ольга нервно выбивала песок из жакета.
— Так вы… Получается, вы не знаете, где сейчас Эдвард?!
Было уже совсем темно, и все равно Грег опустил глаза. И сказал совсем тихо:
— Где-то здесь. Вы можете его найти через школу Санчеса, это совсем нетрудно. Только…
Штормовые волны уже с грохотом накатывались на берег. Но Ольга расслышала все, что он сказал дальше:
— По-моему, вам не стоит этого делать. Впервые в жизни у парня есть все, что ему нужно, все, о чем он мечтал: и открыто, и втайне от себя самого. Он сейчас, наверное, счастлив, а вы…
— Уходите, Грегори.
Она выговорила это глухо и отрывисто, с тенью прежнего железа в голосе. Грег понял, он кивнул, повернулся, сделал несколько шагов по песку и взялся за ручку переодевальной кабинки, мутно-серой, с почти неразличимой в темноте надписью «ремонт». Распахнув еще теплую дверь, он в последний раз оглянулся в сторону моря.
Фигура Ольги смутно обозначалась черным на темном фоне. Маленькая, сиротливая, поникшая и одинокая. Грег подумал, что она, скорее всего, выждет несколько десятков минут после его ухода и тоже откроет металлическую дверь, ведущую с тропического пляжа на осеннюю лестничную площадку. Остановившись перед офисной дверью с синим лого, Ольга стряхнет с жакета последние песчинки, на минуту закроет руками лицо, наводя на него макияж бесстрастности и железа. И привычно наберет тонким пальцем код замка.
И еще Грег подумал, что наконец-то ему удалось по-настоящему ей отомстить.
И не почувствовал ничего похожего на удовлетворение.
Он вошел в переодевалку, открыл вторую железную дверь, и в лицо пахнуло октябрьской промозглостью лестничной площадки. А я, столкнувшись с ним нос к носу, сначала отпрянула назад, а потом вздохнула и сказала зло и подчеркнуто утомленно:
— А, это опять вы.
ГЛАВА VI
Заключенных выстроили в шеренгу спиной к угольным кучам и лицом к солнцу. Слева от Грега окказался квадратный мулат, с которым они вместе представали перед судом, и Грег с мрачным удовлетворением вспомнил, что тому за драку и дебош дали целых три месяца. Не слабое, конечно, утешение…
А Эда вообще отпустили — что, от этой мысли не легче? И ту девушку, Ингу. Грег усмехнулся. Когда она непонятным образом возникла среди ночи в его камере, одновременно материализовалось какое-то ровное спокойствие и уверенность в том, что теперь-то уж ничего плохого ни за что не случится. Глупо, смешно и недостойно. Как будто она раз и навсегда подрядилась вытягивать его из безвыходных ситуаций. Как будто он сам изначально ни на что не способен.
А вот это мы еще посмотрим.
Их выстроили попарно в колонну и резвым маршем повели обратно в тюрьму. Сковывать руки почему-то не стали — то ли наручников не хватает на всех, то ли просто лень в такую жару заниматься лишними процедурами — сам Грег на месте нефов-конвойных точно бы поленился. В паре с ним оказался тот самый мулат, тупой и бесстрастный, как кирпич, и даже почти не вспотевший, словно и не ворочал десять часов подряд этот проклятый уголь. Можно бы попробовать расспросить его — просто для интересу, — что из себя представляет эта Лайза, мамочка Эда. Хотя нет, а то сейчас начнется: разговорчики в строю! — кстати, могут и дубинкой…
Для разговоров есть более важные темы.
Заключенных вели по самому краю берега, в этом месте высокого, обрывистого. Внизу волны ударялись в отвесные скалы, взрываясь конкретными веерами брызг, — одна из них по колена окатила Грега, — а потом расходились по зеленой поверхности белыми разводами, крутя буруны. Страшно? Страшно уже было, тогда, в автобусе, лимит исчерпан, извините.
Он толкнул под локоть соседа.
— Эй, приятель, здесь глубоко?
Мулат медленно повернул коричневую морду-кирпич.
— Метров двадцать.
Кто-то нервный в колонне пронзительно вскрикнул, передние заключенные остановились и пообо-рачивались, тормозя остальных, негр-полицейский лениво снял с пояса револьвер и несколько раз выстрелил наобум в пенящиеся волны, а Пако негромко выругался, провожая взглядом крутящееся в бурунах старое сомбреро.
— Во кретин, хоть бы дослушал про скалы.
…Острый, как пика, подводный камень серьезно оцарапал плечо, а соседний с ним близнец пришелся в десятке сантиметров от головы. Да, пожалуй, прыгать с тропинки, с сомнительной долей артистизма имитируя случайное падение, все-таки не стоило. Но передумывать было уже поздно, теперь оставалось позаботиться, чтобы полиция Сайта-Моники-Бич как можно дольше искала его безгласное тело. Грег вцепился в скалу, из последних сил сдерживая дыхание — набрать в полете побольше воздуха не получилось, и сейчас легкие уже разрывались на части. Только бы не всплыть пробкой на поверхность, эти идиоты наверняка все еще глазеют с высоты на его плавающую по всем канонам жанра шляпу. Сколько же времени они способны торчать там? Наверняка гораздо дольше, чем он — сидеть под водой. Берег, если скалы спускаются к морю под отрицательным углом, их подножия сверху не видно. Грег с силой оттолкнулся ногами от шершавого, покрытого водорослями камня и торпедой выстрелил вперед свое тело, подхваченное, к счастью, волной прибоя.
Высунуть голову удалось только на полсекунды — в следующее мгновение сверху обрушилась стена пены и брызг, и полубесчувственный Грег едва успел вцепиться обеими руками в обросший выступ скалы. Если дать отхлынувшей волне утащить себя обратно в море, следующая, швырнув тело о гранитные камни, уж точно сделает его навсегда безгласным. И эта следующая уже надвигалась сплошной пенной стеной. Лихорадочно глотнув воздуха, Грег нырнул ей навстречу, под водой его перебросило через голову и все же сильно швырнуло о берег. Это становилось очень даже серьезным. Грег распластался по отвесной каменной стене, готовясь к очередному сокрушительному удару. Возможные зрители на тропе прочно отошли на второй план, теперь он не отказался бы от брошенной сверху веревки, плевать, если с наручниками на том конце. Стихия, черт бы ее побрал, кто бы мог подумать!
Слава богу, скалы были не гладкие, они пестрели шероховатостями, выступами и впадинами вулканической породы и примерно на метр над уровнем моря — хотя попробуй его определи в такую погоду, этот уровень, — поросли водорослями. Воспользовавшись полосой сравнительно мелких и безопасных волн, Грег вцепился пальцами в ближайшую дырку в камне, подтянулся и полез вверх. Черт с ними, пусть ловят, сажают и накидывают за попытку бегства еще пару месяцев муниципальных работ. Не такая уж плохая штука — уголь, даже в жаркой стране…
Когда весь в синяках и ссадинах, с кровоточащими ладонями и сетью пляшущих червячков перед глазами он выбрался на тропу, там давно и след простыл колонны арестантов. И никакого солнца, вечер, мягкий ветерок и шелест насекомых. Минуты две рухнувшее поперек тропинки тело бессмысленно и безмятежно наслаждалось жизнью. Затем в голове зашевелилось что-то похожее на мысли, и Грег сел, подобрав под себя исцарапанные ноги.
Значит, оставаться дальше в этом городе, то есть в этом измерении, никак нельзя. Единственная перспектива — снова угодить за решетку, всерьез и надолго. Так что — сматываться как можно скорее, путь известен: кабинка для переодевания на пляже, узнаваемая по надписи «ремонт». Черт возьми, Инга, опять не обошлось без ее помощи… Ладно-ладно, от полиции он сбежал сам, и как сбежал! Неплохо было исполнено, как будто всю жизнь проработал штатным героем приключенческого романа. Стоп, а что делать там, в своем измерении, что делать с тамошней полицией, с Ольгой, с телом профессора Странтона? Черт знает, что там произошло за почти двое суток. Может быть, Ольга добилась своего, и по всей стране объявлен его розыск… Но другого выхода все равно нет, и, в конце концов, не обязательно возвращаться сразу в то измерение — всего лишь на лестничную площадку…
Если ориентироваться по заходящему солнцу, пляж там. Вперед — а что остается?
…Пляж оказался совсем близко, еще не успело стемнеть, и в легких сумерках Грег без труда отыскал бы помеченную кабинку, но даже этого делать не пришлось. Еще издалека он увидел ее — неуверенно озирающуюся по сторонам женскую фигуру, маленькую, прямую, железную. И внезапно ринувшуюся ему навстречу с криком:
— Грегори!!!
Она бежала по песку, на каждом шагу проваливаясь каблучками-шпильками, и только в нескольких метрах от Грега, не останавливаясь, нагнулась и сняла туфли. Так и подбежала: в сером деловом костюме, безупречно накрашенная и причесанная, с туфлями в руках. И это было уже как-то слишком.
Ольга
Грег шагнул ей навстречу. Ее появление никак не укладывалось в схему, он вдруг почувствовал себя полным идиотом и физически ощутил, как это чувство зримо проявляется на лице. Нет, какого черта!
И сказал:
— Здравствуйте.
В ответ она — нет, слава богу, не кинулась на шею, просто вцепилась в его саднящие плечи своими маленькими заостренными ногтями.
— Где он?!!
— Кто?
Нет, он понял. Он должен был понять еще раньше, едва разглядев эти сумасшедшие черные глазищи на искусно загримированном под несомненное превосходство и успех лице Ольга выпустила плечи Грега и на секунду отвернулась — как же, берет себя в руки, накладывает пластический грим на глаза, она не собирается и дальше выдавать свои чувства. Только поздно! Грег дотронулся до содранного о камень места на плече — настоящая рана, — искусственно взбивая со дна то самое чувство, от которого двое суток назад плясала стрелка на полукруглой шкале. Все из-за этой деловой дамочки, из-за ее извращенных желаний, из-за ее презрения к людям, из-за. Наверное, он устал, настоящей злобы не получалось.
И все равно: это был единственный и наилучший случай за все ей отомстить
Не дожидаясь, пока Ольга обернется, Грег медленно и раздельно сказал ей в спину:
— Понятия не имею, о ком вы.
Ему показалось, что она вздрогнула, словно собиралась заплакать. Нет, ничего подобного.
Ольга повернула голову. Так и есть — бесстрастное лицо дипломата на переговорах с представителями враждебной державы. В одну секунду Грег потерял всякую уверенность, что месть удалась, снаряд достиг цели. Нет, с этой бабой невозможно, никак невозможно что-то понять. Ни с того ни с сего она расстегнула и сняла жакет, вывернула его наизнанку, сложила вдвое и бросила на песок.
— Садитесь, Грегори.
И сама присела на краешек серого рукава. Грег пожал плечами и опустился рядом. Солнце садилось в сплошную тучу, завтра по-любому будет шторм, уже сейчас волны накатывались на пляж вдвое дальше вчерашнего. И это несмотря на волнорезы — а каково теперь там, под тем обрывом? Грег передернул плечами. Черт возьми, эти каторжные работы, потом эти смертельные буруны, а сейчас вот…
— Послушайте меня, Грегори, — привычным железом заговорила Ольга. — Мне необходимо знать, где находится Эдвард. Он попал сюда вместе с вами, вы были вдвоем, не отрицайте. Знаете, я даже рада, что вы нашли общий язык, за время работы в компании вы проявили немало качеств, полезных для молодого человека, я имею в виду Эдварда и ваше влияние на него. С другой стороны, я понимаю, что личная неприязнь ко мне мешает вам просто так выдать интересующую меня информацию.
Жакет был маленький, и они сидели, соприкасаясь плечами, почти спиной друг к другу. Ну и пусть, все равно по ее лицу ничего не прочитать. А даже если бы… и что? Грег стиснул кулаки. Инициатива снова была безнадежно на ее стороне.
— Так что придется поторговаться, — продолжала Ольга. — Жизнь, свободу, работу, повышение зарплаты я вам уже обещала, и все это остается в силе, я честный предприниматель. Если у вас возникнут сложности по делу самоубийства профессора Странтона — я имею в виду ваши вещи в ванной, затем ваше исчезновение, — понятно, у полиции могут быть к вам вопросы, — обязуюсь и это уладить. Но вам всего этого мало, не так ли?
— Мало, — автоматически повторил Грег. Странно, такое чувство, что она не врет. Да собственно она никогда ему не врала, она совершенно недвусмысленно объявила тогда, что он был — был! — неплохим парнем. Ну, и что же еще она предложит за душу Эда, тоже, кстати, неплохого парня, единственного, кто, кажется, сумел осуществить свои заветные нехитрые желания с помощью машины профессора Странтона?..
— Машина.
Грег вздрогнул — черт, что за телепатия? Что за озвучка его случайной, мимолетно промелькнувшей мысли?
Он даже повернул до упора голову и встретился с глазами Ольги — так близко, что они поплыли в сумерках, слились в один огромнейший черный глаз.
— Я знаю, вы ищете машину, — сказала она. — Вы и эта девочка, Инга. Я могу указать вам вполне точное направление, достоверность гарантирована. Вас это интересует?
И, отвернувшись, она добавила совсем тихо и как-то по-человечески:
— А вы мне скажете, где он.
Грег обескураженно повел глазами. Машина профессора Странтона! До сих пор он представлял ее себе этаким утилитарным инструментом если не для свершения мести, то для надежного далекого побега. О ценности машины как таковой просто ни разу не пришлось задуматься, да и на кой черт прикидывать ценность того, что тебе ни сном, ни духом не принадлежит? Но что-то такое было в словах Ольги, что-то, действительно задевшее за живое… Инга.
Значит, она ищет машину. И имеет на это право, кто же, как не она? И мечется по совмещенным пространствам, и пытается выйти хоть на какой-то след, — как тогда в тюрьме через него, Грега, — и не находит, и пробует еще раз, и еще, отчаянно, безнадежно…
И наконец-то он сможет действительно, реально ей помочь.
Не глядя, он протянул куда-то вбок раскрытую ладонь'
— Договорились.
Ольга не стала картинно пожимать ему руку, а просто выпрямилась, устроилась поудобнее и заговорила четко, серьезно, по-деловому:
— Не знаю, насколько вы тут следите за последними известиями с родины, Грегори, но, думаю, в любом случае совсем пройти мимо вас это не могло Весь мир вторые сутки обсасывает эту историю. Я имею в виду того террориста, захватившего ядерный чемоданчик и объявившего себя Президентом. Опять-таки, не знаю, насколько вы осведомлены… в стране сейчас происходит что-то совершенно непостижимое: мятеж в армии, катастрофический обвал на бирже, волнения в народе на грани гражданской войны. Не знаю, удастся ли мне спасти компанию, все зависит от того, надолго ли это…
А ведь ей, в сущности, все равно, вдруг с изумлением понял Грег. Если там действительно происходит все то, о чем говорит Ольга, она должна бы сейчас сидеть в офисе и пытаться хоть что-то предпринять… Но она ищет Эда. Она ищет Эда и плюет на все остальное, вспоминая об этом остальном равнодушно и походя, чтобы понятнее сформулировать свою мысль. Нет, ему, мужчине, никогда этого не понять…
— Этот Фредерик Хэнке уже обращался к народу со своими дикими воззваниями и имел успех, надо сказать. А вчера поздно вечером дошло до того, что он дал пресс-конференцию, правда, по телефону, не выходя из президентской спальни. Представьте себе, Грегори: полтора часа журналисты солидных изданий и программ, в том числе зарубежных, толпились под окнами и слушали бредни этого психически ненормального человека. А под конец его тщеславие не выдержало, и он на пару минут подошел к окну попозировать камерам. И никто в него не выстрелил, все действительно только снимали на видео и фотографировали. Через полчаса эти снимки в виде плакатов уже были расклеены по всему городу. Да, я вижу, телевизор вы здесь не смотрели, Грегори. Иначе вы бы уже поняли, зачем я все это вам рассказываю.
Она сделала неуловимую паузу.
— Этот человек, Фредерик Хэнке, самозваный Президент страны… Мы с вами видели его в квартире профессора Странтона. Настоящий сосед профессора по лестничной площадке, помните?
Грег вскочил, споткнулся на песке, пошатнулся, удерживая равновесие:
— Тот алкаш?!!
Ольга тоже встала, отряхнулась, подняла с песка жакет и туфли, заглянула в глаза Грега:
— Теперь вы понимаете, где сейчас находится машина?
Грег медленно кивнул. Ольга продолжала смотреть на него снизу вверх, в упор, ее глаза неестественно блестели в сгустившихся сумерках. Она ждала. Она только что выложила все свои карты и теперь имела полное право рассчитывать на честную игру и с его стороны. Что ж. Будет ей честная игра.
И он заговорил. Рассказал обо всем с самого начала, серьезно, обстоятельно, как и она. О своем желании сбежать как можно дальше из квартиры профессора Странтона. О надежде на масштабность юношеских желаний Эда и о том, как она полностью оправдалась. О бейсбольных кумирах парня, имена которых были знакомы Ольге, — во всяком случае, она несколько раз понимающе кивнула. И о женщине по имени Лайза — тут Грег замялся, решая, говорить ли Ольге всю, абсолютно всю правду, — может, и не стоило, но раз уж играем честно… И дальше: о своем позорном самоустранении, о встрече в тюрьме с Ингой — вы слушайте, слушайте, это имеет непосредственное отношение к делу, вам должно быть интересно! — и самое главное: о школе Федерико Санчеса, этом уникальном шансе для парня…
И о разрубивших всякие недоразумения словах Инги в полицейском участке. Последняя карта.
Ольга нервно выбивала песок из жакета.
— Так вы… Получается, вы не знаете, где сейчас Эдвард?!
Было уже совсем темно, и все равно Грег опустил глаза. И сказал совсем тихо:
— Где-то здесь. Вы можете его найти через школу Санчеса, это совсем нетрудно. Только…
Штормовые волны уже с грохотом накатывались на берег. Но Ольга расслышала все, что он сказал дальше:
— По-моему, вам не стоит этого делать. Впервые в жизни у парня есть все, что ему нужно, все, о чем он мечтал: и открыто, и втайне от себя самого. Он сейчас, наверное, счастлив, а вы…
— Уходите, Грегори.
Она выговорила это глухо и отрывисто, с тенью прежнего железа в голосе. Грег понял, он кивнул, повернулся, сделал несколько шагов по песку и взялся за ручку переодевальной кабинки, мутно-серой, с почти неразличимой в темноте надписью «ремонт». Распахнув еще теплую дверь, он в последний раз оглянулся в сторону моря.
Фигура Ольги смутно обозначалась черным на темном фоне. Маленькая, сиротливая, поникшая и одинокая. Грег подумал, что она, скорее всего, выждет несколько десятков минут после его ухода и тоже откроет металлическую дверь, ведущую с тропического пляжа на осеннюю лестничную площадку. Остановившись перед офисной дверью с синим лого, Ольга стряхнет с жакета последние песчинки, на минуту закроет руками лицо, наводя на него макияж бесстрастности и железа. И привычно наберет тонким пальцем код замка.
И еще Грег подумал, что наконец-то ему удалось по-настоящему ей отомстить.
И не почувствовал ничего похожего на удовлетворение.
Он вошел в переодевалку, открыл вторую железную дверь, и в лицо пахнуло октябрьской промозглостью лестничной площадки. А я, столкнувшись с ним нос к носу, сначала отпрянула назад, а потом вздохнула и сказала зло и подчеркнуто утомленно:
— А, это опять вы.
ГЛАВА VI
Выглядел он ничуть не лучше, чем тогда в автобусе. Весь в ссадинах и кровоподтеках, — не разберешь, где старые, а где свежие, — под глазами совиные черные круги, как у немытых шахтеров, волосы влажные, взлохмаченные и грязно-серые, под ногтями глубокий, прочно въевшийся траур. Из одежды — одни только закатанные до колен джинсы неопределенного серо-черного цвета и к тому же насквозь мокрые. Красавец. Просто неотразимый мужчина — особенно с этой идиотской, в тридцать два зуба, улыбкой на побитой физиономии. И радостным детсадовским возгласом:
— Инга!!! Ненавижу!
— Двадцать лет Инга, — с настоящей злобой огрызнулась я прямо в эту измочаленную об асфальт морду. Дать бы пощечину, как следует, с размаху, чтоб знал, как путаться под ногами! Да некуда уже, места живого нет. Как он не понимает, идиот, что с меня хватит, хватит!..
— Красивое имя, — смущенно и по-дурацки пробормотал он.
— Да, железное, лязгающее и с длинным клювом, — оборвала я. И вдруг усмехнулась. В конце концов, что он мне сделал, этот чудик? В чем он виноват? Не в том же, что минуту назад я налегала всем телом изнутри на тугую, рассохшуюся дощатую дверь, а она громко, натужно скрипела, перебудив, наверное, всех в доме, и это было так глупо, глупо! Глупо и совсем не важно — потому что все уже кончилось, кончилось гораздо раньше. Но дверь стонала и не хотела меня выпускать, а потом пришлось открывать ее снова, потому что на лестничную площадку неизвестно как выскользнул совершенно чужой здесь белый котенок… И во всем этом некого винить, а главное — незачем, это ведь не имеет больше для меня никакого — слышите?! — никакого значения…
Я отступила в сторону и прислонилась спиной к одной из дверей, гладкой и прохладной, это успокаивало. Прикрыла глаза — ну же, бери себя поскорее в руки! — успев заметить, как нелепая фигура Грега направилась ко мне. Сквозь сомкнутые веки послышался его голос:
— Это очень здорово, что мы с вами здесь столкнулись, а то я и представить не мог, где вас разыскивать. А мне удалось узнать одну очень важную вещь, теперь я помогу вам, и мы вместе в два счета найдем…
И вот тут это случилось.
Я не успела даже открыть глаз — не то что поймать в полной мере это неуловимое ощущение. Похожее на легкую вибрацию — не только пола и стен, но и воздуха, и, не знаю даже, как выразить, — — всего окружающего пространства. Грег схватил меня за руку, и его материальное, даже грубое движение напрочь заглушило все эти тонкие, едва воспринимаемые процессы. А может, они уже и прекратились — какая-то стотысячная доля мгновения, не больше. Я подняла веки, и сморгнула, и еще раз, и еще, и провела свободной рукой по глазам, — и поняла, что это — все.
Мы с Грегом стояли на лестничной площадке каменного дома прошлого века, сводчатый потолок уходил на добрых пять метров вверх, а спускающаяся вниз широкая лестница была окружена потрескавшимися мраморными балясинами. Но сама площадка не так давно подверглась евроремонту, на стенах было суперсовременное пластиковое покрытие светло-палевого цвета, и из него смотрели друг навстречу другу две двери.
Одна — с длинной немецкой надписью на блестящей пластинке. А другая, на которую я только что опиралась, — сине-белая, с кодовым замком и логотипом. Еще была ненавязчивая дверь посередине, двустворчатая, с двумя нулями.
— Вот здесь я и работал, — делая широкий жест, сказал Грег идиотским описательным тоном, словно привел меня на экскурсию.
Я и без него догадалась.
— Это — все, — услышала я со стороны свой собственный тусклый потухший голос. — Машина больше не работает. Наверное, ее вообще больше нет.
Грег все еще держал меня за руку. После этих бесцветных и отчужденных слов он ее отпустил, но только для того, чтобы сильно, как следует схватить и встряхнуть меня за плечи.
— Ерунда! Всего лишь отключилось пространство фирмы, а мы как раз находились в нем. Остальные наверняка активизированы, нам нужно только подобраться к той лестничной площадке с другой стороны. Да идемте же, что вы как неживая, нам надо спешить, потому что…
Он тянул меня гораздо быстрее, чем я переставляла ноги, и на предпоследней ступеньке я споткнулась, съехала, как с горки, по щербатому мрамору, чуть было не запахала носом, влетела вместо этого в объятия Грега, молниеносно вырвалась и по остаточной инерции выскочила на улицу. Утро было ясное и морозное. Холод тут же нырнул в рукава легкого пальто, сковал обнаженные руки, пробрал до костей. Оказаться бы сейчас в таком месте, где можно принять ванну, выпить кофе и ни о чем больше не думать. Кстати, я же знаю, где это. Почему бы снова не начать жизнь с того места, когда милый, хоть и не отягощенный интеллектом парень жалобно говорил: «Спорим, ты вернешься?» Как будто ничего и не было. Как будто ничего и не нужно.
— Инга!
Этот еще здесь.
— Шли б вы домой, Грег. Вы же где-то живете, я думаю? Вам не помешало б одеться хотя бы.
Он поморщился и нетерпеливо махнул рукой:
— Обойдусь, я закаленный. Машина! Ее надо спасать, неужели вы не понимаете? Если она и дальше останется в руках этого человека… Черт возьми, какой же я идиот, я до сих пор вам не рассказал!.. Машину профессора Странтона прикарманил тот тип, который… вы новости смотрели? Да идемте же на улицу, я вам лучше пальцем ткну, покажу наглядно, а то вы как рыба консервированная…
И Грег бесцеремонно выволок меня из подъезда, выволок со двора, выволок из узкого тихого переулка на прямой широкий проспект. По ту сторону улицы шло строительство, длинный бетонный забор уходил вдаль, сокращаясь в перспективе, и вместе с ним сокращались и расклеенные по всей длине яркие одинаковые плакаты. Мужик со вскинутым вверх кулаком и черно-желтая надпись поперек мужика
Я прищурилась. Машин на дороге еще почти не было, и я сделала несколько шагов вперед, чтобы прочитать надпись.
«Фредди Хэнке — наш Президент!»
…и еще несколько — чтобы рассмотреть как следует слегка расплывчатую, потому что сфотографированную издалека через двойное стекло, физиономию.
Грузовик взвизгнул тормозами всего в нескольких сантиметрах, и ринувшийся вперед Грег буквально выдернул меня обратно на тротуар. Я бессильно прислонилось спиной к стволу дерева, широкому и гладкому. Гладкому, потому что оклеенному полукрутом точно таким же плакатом. Смешно. Издалека донесся голос Грега:
— Теперь вы понимаете? Этот алкоголик не мог иначе проникнуть в президентскую спальню, как только с помощью машины. И, конечно же, он прикарманил ее с собой. Мы с вами должны добраться до него, а путь только один — через лестничную площадку.
— Это невозможно.
Пришлось объяснить ему, почему именно. Мою теорию о количественно-временных лимитах машины профессора Странтона Грег выслушал хмуро, периодически кивая и что-то бормоча себе под нос. И не смог выдвинуть ни одного возражения, когда я констатировала, что все открытые раньше пространства — во всяком случае, лежавшие в черте города, — в любом случае уже свернулись. Мы медленно пошли по улице, и босые ноги Грега с хрустом ломали тонкий лед промерзших за ночь лужиц. Одинокие утренние прохожие во все глаза таращились на странную парочку, а с каждого столба нагло ухмылялся дегенерат и пьяница, по несчастной случайности действительно живший дверь в дверь с покойным профессором Странтоном. К некоторым плакатам мальчишки уже пририсовали усики и другие части тела. А кстати, кто знает, что им за это будет, если поймают с поличным, этим невинно развлекающимся мальчишкам…
— Надо все равно что-то делать, — сквозь зубную дробь выговаривал Грег. — Не вся же страна уже в подчинении у этого психа. Я так понял, вокруг вице-президента стягиваются силы… Сообщить, что в руках Хэнкса уникальный прибор..
— В руках Хэнкса уникальный ядерный чемоданчик, — устало оборвала я. — Боюсь, что для альтернативных властей это гораздо важнее. А когда начнется гражданская война… она начнется, Грег, не сомневайтесь… И кому какое дело будет до маленькой квадратной штуки, которая неизвестно как работает… А может, она уже и не работает вовсе. Этот придурок мог раз двадцать щелкнуть туда-сюда — и все. Ломать — не строить…
— Инга!!! Ненавижу!
— Двадцать лет Инга, — с настоящей злобой огрызнулась я прямо в эту измочаленную об асфальт морду. Дать бы пощечину, как следует, с размаху, чтоб знал, как путаться под ногами! Да некуда уже, места живого нет. Как он не понимает, идиот, что с меня хватит, хватит!..
— Красивое имя, — смущенно и по-дурацки пробормотал он.
— Да, железное, лязгающее и с длинным клювом, — оборвала я. И вдруг усмехнулась. В конце концов, что он мне сделал, этот чудик? В чем он виноват? Не в том же, что минуту назад я налегала всем телом изнутри на тугую, рассохшуюся дощатую дверь, а она громко, натужно скрипела, перебудив, наверное, всех в доме, и это было так глупо, глупо! Глупо и совсем не важно — потому что все уже кончилось, кончилось гораздо раньше. Но дверь стонала и не хотела меня выпускать, а потом пришлось открывать ее снова, потому что на лестничную площадку неизвестно как выскользнул совершенно чужой здесь белый котенок… И во всем этом некого винить, а главное — незачем, это ведь не имеет больше для меня никакого — слышите?! — никакого значения…
Я отступила в сторону и прислонилась спиной к одной из дверей, гладкой и прохладной, это успокаивало. Прикрыла глаза — ну же, бери себя поскорее в руки! — успев заметить, как нелепая фигура Грега направилась ко мне. Сквозь сомкнутые веки послышался его голос:
— Это очень здорово, что мы с вами здесь столкнулись, а то я и представить не мог, где вас разыскивать. А мне удалось узнать одну очень важную вещь, теперь я помогу вам, и мы вместе в два счета найдем…
И вот тут это случилось.
Я не успела даже открыть глаз — не то что поймать в полной мере это неуловимое ощущение. Похожее на легкую вибрацию — не только пола и стен, но и воздуха, и, не знаю даже, как выразить, — — всего окружающего пространства. Грег схватил меня за руку, и его материальное, даже грубое движение напрочь заглушило все эти тонкие, едва воспринимаемые процессы. А может, они уже и прекратились — какая-то стотысячная доля мгновения, не больше. Я подняла веки, и сморгнула, и еще раз, и еще, и провела свободной рукой по глазам, — и поняла, что это — все.
Мы с Грегом стояли на лестничной площадке каменного дома прошлого века, сводчатый потолок уходил на добрых пять метров вверх, а спускающаяся вниз широкая лестница была окружена потрескавшимися мраморными балясинами. Но сама площадка не так давно подверглась евроремонту, на стенах было суперсовременное пластиковое покрытие светло-палевого цвета, и из него смотрели друг навстречу другу две двери.
Одна — с длинной немецкой надписью на блестящей пластинке. А другая, на которую я только что опиралась, — сине-белая, с кодовым замком и логотипом. Еще была ненавязчивая дверь посередине, двустворчатая, с двумя нулями.
— Вот здесь я и работал, — делая широкий жест, сказал Грег идиотским описательным тоном, словно привел меня на экскурсию.
Я и без него догадалась.
— Это — все, — услышала я со стороны свой собственный тусклый потухший голос. — Машина больше не работает. Наверное, ее вообще больше нет.
Грег все еще держал меня за руку. После этих бесцветных и отчужденных слов он ее отпустил, но только для того, чтобы сильно, как следует схватить и встряхнуть меня за плечи.
— Ерунда! Всего лишь отключилось пространство фирмы, а мы как раз находились в нем. Остальные наверняка активизированы, нам нужно только подобраться к той лестничной площадке с другой стороны. Да идемте же, что вы как неживая, нам надо спешить, потому что…
Он тянул меня гораздо быстрее, чем я переставляла ноги, и на предпоследней ступеньке я споткнулась, съехала, как с горки, по щербатому мрамору, чуть было не запахала носом, влетела вместо этого в объятия Грега, молниеносно вырвалась и по остаточной инерции выскочила на улицу. Утро было ясное и морозное. Холод тут же нырнул в рукава легкого пальто, сковал обнаженные руки, пробрал до костей. Оказаться бы сейчас в таком месте, где можно принять ванну, выпить кофе и ни о чем больше не думать. Кстати, я же знаю, где это. Почему бы снова не начать жизнь с того места, когда милый, хоть и не отягощенный интеллектом парень жалобно говорил: «Спорим, ты вернешься?» Как будто ничего и не было. Как будто ничего и не нужно.
— Инга!
Этот еще здесь.
— Шли б вы домой, Грег. Вы же где-то живете, я думаю? Вам не помешало б одеться хотя бы.
Он поморщился и нетерпеливо махнул рукой:
— Обойдусь, я закаленный. Машина! Ее надо спасать, неужели вы не понимаете? Если она и дальше останется в руках этого человека… Черт возьми, какой же я идиот, я до сих пор вам не рассказал!.. Машину профессора Странтона прикарманил тот тип, который… вы новости смотрели? Да идемте же на улицу, я вам лучше пальцем ткну, покажу наглядно, а то вы как рыба консервированная…
И Грег бесцеремонно выволок меня из подъезда, выволок со двора, выволок из узкого тихого переулка на прямой широкий проспект. По ту сторону улицы шло строительство, длинный бетонный забор уходил вдаль, сокращаясь в перспективе, и вместе с ним сокращались и расклеенные по всей длине яркие одинаковые плакаты. Мужик со вскинутым вверх кулаком и черно-желтая надпись поперек мужика
Я прищурилась. Машин на дороге еще почти не было, и я сделала несколько шагов вперед, чтобы прочитать надпись.
«Фредди Хэнке — наш Президент!»
…и еще несколько — чтобы рассмотреть как следует слегка расплывчатую, потому что сфотографированную издалека через двойное стекло, физиономию.
Грузовик взвизгнул тормозами всего в нескольких сантиметрах, и ринувшийся вперед Грег буквально выдернул меня обратно на тротуар. Я бессильно прислонилось спиной к стволу дерева, широкому и гладкому. Гладкому, потому что оклеенному полукрутом точно таким же плакатом. Смешно. Издалека донесся голос Грега:
— Теперь вы понимаете? Этот алкоголик не мог иначе проникнуть в президентскую спальню, как только с помощью машины. И, конечно же, он прикарманил ее с собой. Мы с вами должны добраться до него, а путь только один — через лестничную площадку.
— Это невозможно.
Пришлось объяснить ему, почему именно. Мою теорию о количественно-временных лимитах машины профессора Странтона Грег выслушал хмуро, периодически кивая и что-то бормоча себе под нос. И не смог выдвинуть ни одного возражения, когда я констатировала, что все открытые раньше пространства — во всяком случае, лежавшие в черте города, — в любом случае уже свернулись. Мы медленно пошли по улице, и босые ноги Грега с хрустом ломали тонкий лед промерзших за ночь лужиц. Одинокие утренние прохожие во все глаза таращились на странную парочку, а с каждого столба нагло ухмылялся дегенерат и пьяница, по несчастной случайности действительно живший дверь в дверь с покойным профессором Странтоном. К некоторым плакатам мальчишки уже пририсовали усики и другие части тела. А кстати, кто знает, что им за это будет, если поймают с поличным, этим невинно развлекающимся мальчишкам…
— Надо все равно что-то делать, — сквозь зубную дробь выговаривал Грег. — Не вся же страна уже в подчинении у этого психа. Я так понял, вокруг вице-президента стягиваются силы… Сообщить, что в руках Хэнкса уникальный прибор..
— В руках Хэнкса уникальный ядерный чемоданчик, — устало оборвала я. — Боюсь, что для альтернативных властей это гораздо важнее. А когда начнется гражданская война… она начнется, Грег, не сомневайтесь… И кому какое дело будет до маленькой квадратной штуки, которая неизвестно как работает… А может, она уже и не работает вовсе. Этот придурок мог раз двадцать щелкнуть туда-сюда — и все. Ломать — не строить…